CC BY
26
УДК 882
ББК Ш 5(2=Р)7-09
Н. Б. Анциферова о некоторых языковых процессах в дневниковой прозе В. Гусева
В статье на материале дневниковой прозы В. Гусева рассматриваются некоторые языковые процессы, характерные для современной русской прозы в целом. Основное внимание уделено виртуальному произношению, графическому словесному ряду (в разных формах вербализации), условности грамматического лица, языковой игре, межтекстовым связям. Определяется роль данных процессов в языковой композиции текста. Исследование своеобразия языковой композиции дневникового текста проводится в единстве содержания и формы.
Ключевые слова: виртуальное произношение, графический словесный ряд, межтекстовый словесный ряд, условность грамматического лица, языковая игра, языковая композиция.
N. B. Antciferova About some language processes in V. Gusev's diary prose
In the article some linguistic processes of modern Russian prose is considered based upon the materials of V. Gusev's diaries. Special attention is paid to the virtual pronunciation, the graphic word group (in different forms of verbalization), to the grammatical person conditionality, the language game, to the intertextual connections. The role of these processes in the language composition is defined. Investigation of diary text language composition is done in the unity of maintenance and form.
Keywords: the virtual pronunciation, the graphic word group, the intertextual word group, the grammatical person conditionality,the language game, the language composition.
Историко-политические, социальные и культурные изменения в России рубежа ХХ-ХХ1 вв. во многом определили специфику способа отражения мира в новейшей русской литературе, причем не только фикциональной, но и публицистической, дневниковой. На наш взгляд, очевидно сосуществование двух художественных систем - постмодернизма и нового реализма, стилистка которых абсолютно открыта для происходящих в системе современного русского литературного языка процессов. К таковым исследователи (Н. С. Валгина, В. Г. Костомаров, М. А. Кронгауз и др.) относят словообразовательную активность, стилистическое переосмысление и перераспределение лексики, переходные явления в грамматике, экономию языковых усилий путем парцелляции и усиления роли вставных конструкций, усиление синтаксической компрессии и редукции и т. д. Реализуясь в ткани произведений словесности как диссипативных систем, обозначенные языковые процессы взаимодействуют друг с другом, усиливаются, ослабляются или видоизменяются, в частности, под влиянием идиостиля автора. В результате мы можем говорить о «собственно текстовых» языковых процессах, обладающих качественным своеобразием по отношению к активным процессам
в современном русском литературном языке. Языковые процессы внутри конкретного целого текста функционально, ситуативно обусловлены, вплетены в ткань повествования с различными целями: для создания определенной пространственно-временной парадигмы, для расширения и прорастания образов в составе языковой композиции, для приращения смысла и т. д.
Наиболее активны в современной русской прозе следующие языковые процессы [1]:
1) модификация приемов субъективации, проявляющаяся, например, в свободном переходе от одного грамматического лица к другому (условность грамматического лица); 2) усиление роли межтекстовых связей; 3) феномен публицистической прозы;
4) уход в метафору; 5) «взрыв» в авторском словообразовании; 6) грамматические сдвиги (например, образование наречий от относительных прилагательных, расширение грамматических границ притяжательных прилагательных, смешение категорий одушевленности-неодушевленности, невыделенная прямая речь и т. д.); 7) усиление графической изобразительности (креоли-зация); 8) виртуальное произношение (термин введен Г. Д. Ахметовой).
В рамках данной статьи на материале дневников В. Гусева мы рассматриваем осо-
бенности реализации некоторых языковых процессов в составе повествовательной структуры целого текста.
Для дневниковой прозы В. Гусева характерен рефлективно-аналитический метод подачи материала: особая тема-рематическая организация повествования обеспечивает интенсивное поступление в текст новой информации, а события внутренней и внешней жизни изображаются методом «стоп-кадра». Это обусловливает резкое увеличение ассоциативных контекстов и утрату логических и причинно-следственных связей, что приводит к быстрому утомлению читателя и ослаблению его внимания. Возникает необходимость поддерживать интерес, расставлять смысловые доминанты, обозначать переход от одной мысли к другой, очерчивая рамки ассоциативно-рефлективных полей. С этой целью в ткань повествования вводится графический словесный ряд (термин предложен Г. Д. Ахметовой), представленный достаточно разнообразно: изменением типографского шрифта (курсив, заглавные буквы, разрядка и т. п.), знаком *, виртуальным произношением, несоблюдением орфографических норм. Сюда же, на наш взгляд, примыкает нетрадиционная пунктуация. В. Гусев пишет: «Вообще роль авторских знаков в дневниковом тексте повышается (здесь и далее курсив - В. Г.). Конечно, можно обидеться на меня за несоблюдение «общепринятых правил». Но все же просил бы еще раз учесть, что цель моя в этой рукописи - не «корректная» пунктуация, а иное. Скобки иногда обозначают сознательный повтор. В двойных скобках даны примечания из более поздних дней» [7, с. 4].
Остановимся на некоторых способах выражения графического словесного ряда подробнее.
В. Гусев отмечает: «В порядке уничижения автор пишет «имена собственные» с маленькой буквы. <.. .> Когда отношение к человеку или к учреждению и т. д. меняется, может возникнуть большая буква» [7, с. 4]. Думается, это замечание позволяет рассматривать «неправильное» написание (или его спонтанное изменение) имен и названий как имплицитное средство выражения адресованности, поскольку таким образом читателю делегируется авторское отношение к личностям и объектам. Так, например, в дневниковых
записях до 1992 года фамилии «Ельцин», «Горбачёв», «Буш» и фамильярное «Миша» пишутся по правилам русской орфографии, после августовского «путча» в Москве - с маленькой буквы. На протяжении всего дневникового повествования не изменяется негативное восприятие «шеварнадзе», «гайдара», «лужкова». Приведем примеры:
1) * Интересно, сколько раз «левые» будут на 180° менять свое отношение к Горбачеву.
* Пикантность в том, что Ельцин вовсе не хочет возвращения Горбачева: он, Ельцин, уж все забрал себе. А тот вдруг вернется» [5, с. 119].
2) «* Зачем Мише этот референдум? Риск есть, а толку никакого.
Решительные люди обходятся без референдумов [5, с. 39].
3) * Русские будут убивать абхазов? Неужели Шеварнадзе добьется этого? (Кроме всего, это тогда все горцы против нас.)
И опять Гайдар [5, с. 344].
4) * .... Но Ельцин откажется - у него «и так все есть» - и все будет зависеть о того, как Стерлигов и подобные поведут себя далее.
Да и Анпиловы [6, с. 155].
* Тем временем Лужков под это дело тихо подчинил себе всю московскую милицию [6, с. 194].
5) * 18.35. Анпилов не нашелся, Хасбулатова, Руцкого и Зорькина не пустили на трибуну на Поклонной горе. Так и сообщается. Зарубеж показал красных на Красной площади. Красных и русских, красных-русских.
Провинцию . поднимать.
... Заявления, слишком жалкие для силовых заявлений и слишком провокационные для просто сообщений.
* Почему Сталин сам не выступил перед народом ни в День Победы, ни 24 июня, ни вообще сразу после войны? [6, с. 268].
Вводимое в дневниковое повествование виртуальное произношение позволяет в письменной форме передать эмфатическое ударение, посредством которого выражается ирония (пример 2), возмущение (примеры 1,
3, 4, 5) и даже агрессия (примеры 6, 7).
1) * Лихачев гггад. Дурррак старый [7, с. 315].
2) * Пр-р-р-р-езидент России [5, с. 117].
3) * Ббардак. Ничего не найдёшь. Все, что начинается с вопроса «где», повергает их в оцепенение [6, с. 195].
4) * Айтматов уже имеет бесстыдство заявлять, что он дипломат как Грибоедов и Тютчев.
Ггггады.
Хоть бы погибших стеснялись. Грибоедов погиб за Россию, а ты в виде дипломата сбежал из нее, как паршивая крыса с тонущего корабля [5, с. 73].
5) * Ннну, милиция!
* Армия и госбезопасность ещё как-то крутятся и отстраняются) [7, с. 359].
6) * Вчера. денек. Зззамотали, гады... [7, с. 313].
7) * Сввволочь»[5, с. 23].
Словесные приемы субъективации повествования представлены в дневниках В. Гусева в модифицированном варианте, что, в очередной раз, позволяет говорить об отражении в структуре повествования активных языковых процессов, происходящих в современной прозе.
1) «*Как мы относимся к программе?
Мы, честные люди, за нее, но мы мало верим в нее.
* Политический строй, который боится ума, имеет внутри какой-то изъян.
* Под «традицией» мы часто понимаем просто зависимость поэта от вечных свойств природы. Приписываем литературным влияниям то, что каждый просто заново берет из природы.
* Тип московской эрудиции: эрудиция моды.
* Кто знает, не обязаны ли мы тем, что этот мир еще стоит и в нем сохранилось нечто человеческое, в значительной мере именно искусству и его пропагандистам.
* Сартр, «Только правда».
* Всю жизнь я должен что-то кому-то неизвестно за что» [7, с. 11]. Для данного композиционного отрезка характерна условность грамматического лица. Так, начало легко трансформировать во внутренний диалог от первого лица: «Как я отношусь к программе? Я, как все честные люди, за нее, но мало в нее верю». Переход на местоимение «мы» (и соответствующая экономия языковых усилий) позволяет не только объединить позиции адресанта (рассказчика) и читателя, но и приглашает к размышлению, моделирует речевую ситуацию, в которой автоадресованный вопрос может быть задан любому из собеседников. Дальнейшее
употребление местоимения мы обусловлено достаточно высоким уровнем обобщения (ср.: семантика обобщенно-личных предложений) и мотивировано нежеланием рассказчика показаться категоричным в своих умозаключениях.
2) «* Искусство занимает какую-то жалкую оборонительную позицию: мол, что же делать, все-таки я живу. Тогда как оно должно занимать наступательную позицию: оно важней науки, оно отвечает главному в человеке. И пошлая критика, у которой это должно было быть внутренним пафосом, только еще более роняет авторитет искусства» [7, с. 8]. В этом композиционном отрезке не моделируется ситуация диалога: через реплику невыделенной прямой речи «искусства» выражается позиция рассказчика. Метатекстовый оператор «мол» и прием олицетворения усиливают пессимистичность субъективной авторской позиции, вложенной в дискурс рассказчика.
Особое место в дневниковом повествовании занимает межтекстовый словесный ряд:
1) «* До каких пор я буду «метать бисер», вытрепывать разным.» [7, с. 15]. Здесь очевидна отсылка к библейскому изречению: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга (церковнославянское «бисер») вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас».
2) «* (Иисус Христос как богочеловек -«троянский конь» в Духе. Тут слабость христианства. И Магомет и Будда - не боги. Мережковский может сколько угодно объяснять разницу между богочеловеком и че-ловекобогом, но логика жизни есть логика жизни: если есть богочеловек, то возможен и человекобог. - Что и произошло: не раз. «Ложные мессии». - Да откуда знать, что они ложные? Выходит, что дело лишь в степени. Где замешан человек в роли бога или бог в виде человека, там так и будет. Диктаторы - отсюда.
Или Бог, или не Бог (не сам Бог). Богочеловек, человекобог - все человек замешан, с его двойственностью; все «троянский конь»» [7, с. 23]. В данном примере, с одной стороны, прослеживается связь с древнегреческой мифологией: хитроумная уловка греков, благодаря которой они взяли Трою. Учитывая, что данная запись сделана в 1962 году -
эпоху «преодоления культа личности и его последствий» (см. знаменитый доклад
Н. С. Хрущева, сделанный в 1956 году, и постановление ЦК КПСС), то межтекстовая отсылка выводит на еще одну мысль: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Думается, можно говорить об аллегоричности высказывания. Другая отсылка - к роману Ф. М. Достоевского «Бесы» (глава «Великий Инквизитор») и знаменитой философской работе Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» (идея сверхчеловека). Таким образом, введение межтекстового словесного ряда позволяет достигнуть значительного погружения читателя в текст.
3) «* (по телефону) - как раз танковый залп. А мы начали водку пить. «Привычка свыше нам дана - замена счастию она»» [7, с. 367]. В данном композиционном отрезке, на наш взгляд, важна не столько отсылка к роману в стихах «Евгений Онегин», сколько определение идейно-содержательной сущности этого произведения критиками: характеристика «энциклопедия русской жизни» позволяет рассматривать цитату как средство выражения сопутствующего модального значения «нежелания» адресанта мириться с такими «типичными» ситуациями.
4) « . В общем миша стал именно пешкой.
... Земля всем, кто хочет.
... Запад нам поможет.
И Миша и Хасбулатов требуют широкой крови. Намеками.
. Решительное сокращение далее военных расходов. На 50 млрд....» [5, с. 137]. На
первый взгляд, перед нами лента новостей, механическое перечисление заголовков репортажей, однако при детальном стилистическом анализе становится очевидным, что в нескольких фразах представлена вся сложность панорамы российской действительности 1991-го года. Четко выделяются три ассоциативных ряда, каждый из которых организован определенной реминисценцией: а) «Земля всем, кто хочет» - отсылка к известному «Декрету II Всероссийского съезда Советов о земле» (1917 г.); б) «Запад нам поможет» - отсылка к знаменитой фразе Остапа Бендера «заграница нам поможет» из социальной сатиры И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок»; в) эпитет «широкая» лексически не сочетается с вещественным
существительным «кровь», но актуализирует в долговременной памяти фольклорное «река широкая» и выводит читателя на метафору «реки крови» (кровавые реки), что, в свою очередь, отсылает к «Откровению Иоанна Богослова» из «Нового Завета». Последняя реминисценция создается не в религиозном ключе - она мотивирована потребностью показать глобальность, судьбоносность и необратимость происходящих в стране деструктивных событий.
Особого внимания при исследовании дневников В. Гусева заслуживает поли-функциональная языковая игра с формой и содержанием. Показательно еще и то, что через языковую игру в повествовательную ткань вводится рассмотренный нами выше межтекстовый словесный ряд. Н. Н. Вольская отмечает: «Использование принципов языковой игры способно выявить самые сложные стороны авторского я» [2, с. 30]. Так, наиболее изощренными приемами языковой игры являются перепев (парафраз) и цитация, выполняющие психотерапевтическую и обучающую функции. Здесь целью манипуляции с языком «является получение «квалифицированным» (посвященным) читателем-эрудитом эстетического удовлетворения от построенного на игровых взаимоотношениях с ним текста» [4, с. 52-53]. Обратимся к примерам:
1) «* (Не знаю, сколь любезен я народу,
Но мысль одна мне просветляет взор, Что в век, лишенный Духа и свободы, Я смел идти волне наперекор.
Ум и Любовь не требуют награды,
И, видя Солнце в дыме суеты,
Они земным отрадам были рады,
Но покорялись красоте мечты.)» [6, с. 105].
Данный пример есть перепев (с использованием стилизации) известного программного стихотворения А. С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Языковая игра является «одним из способов перевода художественной энергии вечных шедевров в сатирическую злободневную энергию» [3, с. 290].
2) «* Патриотическое движение? Болтовня и ссоры межчу собой. А Васька.» [7, с. 290]. Легко узнаваемая цитата из басни И. А. Крылова «Кот и повар» вводится в речевую сферу рассказчика в форме фигуры умолчания для приращения смысла: в социально-
политической обстановке 1993 года важна и актуальна остающаяся в содержательно-подтекстовом слое мораль данной басни: «<...> Чтоб там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить».
4) ««А вы, друзья, как ни садитесь,»
Все в конокрады лишь годитесь» [5, с. 56]. Известно, что цитируемая басня «Квартет» была создана И. А. Крыловым как сатирический отклик на проведенную Александром I реформу Государственного совета (разделение на 4 департамента). Обращение именно к этому произведению словесности позволяет образно выразить отношение автора к некомпетентным, разобщенным, не выполняющим свои профессиональные задачи и занятым только личными интересами руководителям страны. Ирония усиливается во второй части каламбура-маски: традиционно конокрадами в художественной и фольклорной литературе являются кочевой народ цыгане - так и российским политикам не знакомо чувство патриотизма.
Еще одним приемом языковой игры выступает «каламбур-семья», при использовании которого большее внимание уделяется формальной стороне, однако было бы ошибочным заявлять, что такой каламбур выполняет исключительно развлекательную функцию, поскольку результатом игры с формой по-прежнему остается приращение смыла. Лексико-семантическая замена в прецедентном тесте приводит к его трансформации, но при этом он остается узнаваемым для читателя. Обратимся к примерам.
1) «* - Пью, следовательно, существую» [7, с. 337]. Древний афоризм «мыслю, следовательно, существую» стал одним из основных положений рационалистической теории Р. Декарта, что позволяет в данном контексте рассматривать изречение как мировоззренческую позицию, обернувшуюся трагедией для целой нации.
3) «* Отзаседала роща золотая» [6, с. 196]. Языковая игра с цитатой из стихотворения
С. Есенина «Отговорила роща золотая» позволяет автору сделать отсылку к подписанному в 1991 году соглашению о выходе независимых республик из состава СССР (ср.: роща золотая - Беловежская пуща).
Однако языковая игра в дискурсе рассказчика используется не только как способ введения прецедентных текстов: она может
реализовываться через суммирование смыслов созвучных слов, что приводит к возникновению саркастического эффекта:
«22 ноября 1992 г.
* Воет мразь,
Телегрязь,
Воют, воют Телепомои.
* «Круглый стол» «писатели о славе»: Телепоют из телеступы
Про телеславу телетрупы» [6, с. 179]. Представленная в данном примере языковая игра приводит к наложению двух смысловых словесных рядов. Во-первых, экспрессивный повтор части «теле» в составе сложных слов актуализирует, на наш взгляд, семантику, имевшуюся в языке-источнике: в переводе с греческого «теле» означает «вдаль, далеко». Во-вторых, совокупность лексических значений вторых частей сложных слов (мразь, грязь, помои, ступы, трупы) гиперболизирует чувство отвращения и брезгливости, доходящее до фантасмагории. Так эксплицируется отношение автора к формату телевещания, направленного на сознательное замалчивание истинного «положения дел» и тотально манипулирующего сознанием зрителей.
В форме языковой игры может реализовываться виртуальное произношение:
«* Американцы собираются просто так пробомбить и провоевать Сербию. Никого не спрашивая. («Кто бы мог подумать».)
Да, лиха беда начало.
ТельАвидение снова просто сатанеет» [7, с. 315]. Возникновение добавочного смысла становится возможным за счет креолизации слова «тельАвидение»: очевиден намек на второй по величине город Израиля, оказавшийся в центре внимания новостных сводок (следовательно, занимающий достаточно много эфирного времени) в связи с терактами и обвинениями в распространении ядерного оружия. Отметим, что подобное игровое виртуальное произношение стало нормой для современного виртуального дискурса.
Иногда в дневниковом повествовании представлена игра исключительно со звуковой оболочкой слов, при этом добавочные смыслы возникают на «обывательском» уровне. Например:
1) «* Трехстопочный ямб». [6, с. 21]. Отсылка к часто поднимаемой В. Гусевым про-
блеме пьянства. Думается, данный каламбур может быть рассмотрен и на более «глубоком» уровне - как отражение литерату-роцентричности русского сознания: всякая национальная беда мобильно находила отражение в создаваемой писателями и поэтами художественной реальности, где происходило не только синхронное осмысление трагедии, но и предпринимались попытки ее преодоления, искоренения (см., например, смеховую культуру Древней Руси).
2) «* Коньяк: дебильные вещества. (Дубильные)» [5, с. 195]. Обращение все к той же проблеме пьянства, ведущего к деградации (см. бранное слово «дебил») личности.
3) «* Вшиварнадзе» [6, с. 135]. Языковая игра отсылает к переносному значению слова «вшивый» - непорядочный, часто обманывающий, лицемерный человек.
Таким образом, в дневниках В. Гусева находят отражение ключевые языковые про-
цессы, происходящие в русской прозе рубежа ХХ-ХХ1 вв. В структуру дневникового повествования включается графический словесный ряд, представленный изменением типографского шрифта, специальным значками, нарушением орфографических и пунктуационных норм, виртуальным произношением. Значительное место текстовой организации занимает межтекстовый словесный ряд, одним из способов введения которого является полифункциональная языковая игра с формой и содержанием (парафраз, цитация, каламбур) - так в языковой композиции текстов одновременно находят отражение два активных процесса, протекающие в современной филологической парадигме: нарастание игровых тенденций и усиление роли межтекстовых связей. Модифицированный словесный прием субъективации повествования представлен в дневниках В. Гусева условностью грамматического лица.
Список литературы
1. Ахметова Г. Д. Языковые процессы в современной русской прозе: (на рубеже ХХ-ХХ1 вв.) : монография. Новосибирск : Наука, 2008. С. 19-146.
2. Вольская Н. Н. Языковая игра в автобиографической прозе М. Цветаевой // Русская речь. 2006. № 4. С. 30-33.
3. Новиков В. И. Книга о пародии : моногр. М. : Советский писатель, 1989. 540 с.
4. Рахимкулова Г. Ф. Языковая игра в прозе Владимира Набокова (к проблеме игрового стиля) : дис. ... докт. филол. наук. Ростов н/Д, 2004. 332 с.
Источники
5. Гусев В. И. Дневник - 91. М. : Изд=во Лит. ин-та им. А. М. Горького, 2003. 224 с.
6. Гусев В. И. Дневник - 92. М. : Изд-во Лит. ин-та им. А. М. Горького, 1995. 208 с.
7. Гусев В. И. Начала и концы (дневник - 62-64, дневник - 93). М. : Советский писатель, 2004. 408 с.
УДК 882.09 ББК 83.3(2Рос=Рус)
Г. Д. Ахметова
Композиционно-графическая маркировка текста: грамматико-графические сдвиги
В статье анализируется важный языковой процесс, наблюдающийся в современной прозе. Грамматико-графические сдвиги важны не сами по себе. Важна их композиционная роль в тексте. Интерес вызывают окказиональное употребление дефиса, отсутствие знаков препинания и др.
Ключевые слова: композиционно-графическая маркировка текста, грамматико-графические сдвиги, языковые процессы.
