CC BY
198
УДК 811.161.1
А. В. Агеева
«ОНДУЛЯНСИОН НА ДОМУ» (О ЯЗЫКОВОЙ МОДЕ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ ЭПОХИ НЭПА
НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА И. ИЛЬФА и Е. ПЕТРОВА «ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ»)
Настоящая статья посвящена изучению особенностей функционирования лексики французского происхождения в советском обществе 20-х гг. XX в. на материале художественного произведения - романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев». В статье приводятся лексико-тематические группы галлицизмов и исследуются причины тенденции к сужению ареала функционирования иноязычной лексики в русском языке советского периода.
The article is devoted to studying the functioning peculiarities of the lexis of French origin in the Russian language during the 1920s on the example of the novel The Twelve Chairs by Ilya Ilf and Yevgeni Petrov. The article studies lexico-thematic series of Frenchisms and causes of their area's restriction in the Russian language of the Soviet time.
Ключевые слова: иноязычная лексика, галлицизм, языковая мода, пуризм.
Keywords: foreign lexis, Frenchisms,lingvistic vogue, purism.
Иноязычная и заимствованная лексика - это особая глава в истории русского литературного языка. Она всегда находится в зоне пристального внимания переводчиков, общественных деятелей, филологов, критиков и поэтов. В разные периоды развития русского литературного языка оценка проникновения в него иноязычной лексики не была однозначной. Кроме того, в связи с активизацией процесса заимствования, как правило, усиливаются и механизмы противодействия ему. Так, в Петровскую эпоху - век интенсивных языковых контактов с европейскими странами, когда в русский язык проникло значительное число иноязычных слов, требовалось писать «как можно вразумительнее», не злоупотребляя нерусскими словами. М. В. Ломоносов, разрабатывая «теорию трех штилей», разбивающую русскую лексику на три группы, также не оставлял места для заимствований из неславянских языков. Создавая научную терминологию русского языка, Ломоносов стремился находить в языке эквиваленты для иноязычных терминов, порой искусственно перенося их в язык науки.
Полное отрицание заимствований, как известно, является исчерпывающей характеристикой процесса языкового пуризма, который более или менее активно функционировал в разные времена и в разных языках. В истории русского языка
© Агеева А. В., 2012
пуризм особенно сильно проявился в XVIII в.: в дискуссиях о появлении, употреблении и судьбах отдельного слова принимали участие видные общественные деятели, писатели, критики, даже царствующие особы. Как известно, на страницах журналов печатались слова, не рекомендуемые к употреблению, и языковая политика отрицания заимствований как таковых вызывала подчас создание искусственных, даже уродливых замен (широкоизвестные: эгоизм - самость, ячество; гримаса - рожекорча; пианино - тихогром; бульвар - гульбище) [1] .
Однако уже в XIX в. акценты смещаются. Представители карамзинской школы, молодые поэты, литературные критики открывают борьбу за использование лексических заимствований на русской почве. Принятие заимствования как средства, обогащающего русский язык, отражает позицию открытости по отношению к европейской культуре, что согласуется с общей тенденцией к европеизации российского общества.
В том же XIX в. в связи с галломанией светского общества крайне популярными становятся заимствования из французского. Ю. С. Сорокин, говоря об источнике заимствования лексики русским языком, отмечает: «Заимствования из других живых европейских языков в это время следует считать более ограниченным. Второе и третье место, после французского, по числу заимствований занимают английский и немецкий языке, но общее количество слов, заимствованных из обоих этих языков, несравненно меньше, чем слов, заимствованных из французского» [2].
Среди них - слова бытового назначения: костюм, корсаж, жакет, мебель, кабинет, бульон, лакей; военные термины: авангард, флот, эскадра. К французскому языку восходят многие термины из области искусства: пьеса, мизансцена, театр, пейзаж, па, суфлер, режиссер. Все эти слова стали принадлежностью русского языка, так как произошло не только заимствование названий, но и самих реалий, обогативших русскую культурную жизнь. Другая - довольно значительная группа слов - так и не прижилась на русской почве. Это вышедшие из употребления и ставшие историзмами названия понятий дворянского этикета: плезир, политес, рандеву, реверанс.
Начало XX в., ознаменовавшееся широким спектром общественно-политических преобразований, стало одним из самых «тяжелых» для иноязычной лексики периодов в истории русского литературного языка.
Роман «Двенадцать стульев», избранный в качестве материала для работы, представляет нам широкую панораму русской лексики 20-х гг. прошлого века. Многие ученые отмечают, что к середине XX в. поток заимствований в русском языке резко сокращается. Л. П. Крысин отмеча-
А. В. Агеева. «Ондулянсион на дому».
ет, что «нередко иноязычное слово ассоциируется с чем-то идеологически или духовно чуждым, даже враждебным, как это было, например, в конце 40-х гг. во время борьбы с низкопоклонством перед Западом» [3]. С нашей точки зрения, данный процесс стартовал намного раньше -в частности, сразу после Октябрьской революции, а к 40-м гг. XX в. достиг своего апогея. И ни к одному языку-источнику данная цитата не может быть применена с такой точностью, как к французскому.
Лексика французского происхождения представлена в в романе лишь несколькими тематическими группами, наиболее значительными из которых являются:
1) Мебель/интерьер: гарнитур (garniture), рояль (от фр. royal - королевский), лампа (lampe), табурет (tabouret), бюро (bureau), гардероб (garde-robe), шифоньер (chiffonnier), козетка (от фр. causeuse), трюмо (trumeau), диван (divan), ваза (vase), люстра (lustre), обюс-сон (от назв. области Aubusson), гобелен (gobelin), этажерка (etagere), портьера (portiere), панель (от фр. panneau), пуф (pouf).
- Ипполит, - повторила тёща, - помните вы наш гостиный гарнитур?
Он отчетливо вспомнил гостиную в своем особняке, <...> старинный коричневый рояль...
Они остались в стуле, который стоял между терракотовой лампой и камином.
Взято у Ангелова 18 декабря 1918 года: рояль «Беккер» К 97012, табурет к нему мягкий, бюро две штуки, гардеробов четыре (два красного дерева), шифоньер один и так далее... А кому дано?.. Смотрим книгу распределения. Тот же номер 82 742... Дано. Шифоньер в горвоенком, гардеробов три штуки - в детский интернат «Жаворонок»... И еще один гардероб - в личное распоряжение секретаря Старпродкомгуба. А рояль куды пошел? Пошел рояль в собес, во 2-й дом. И посейчас там рояль есть...
Диван, дюжина стульев и круглый столик о шести ножках.
Рояли тут, козетки всякие, трюмо, кресла, диванчики, пуфики, люстры...
Рояль «Беккер» э 54 809, вазы китайские, маркированные - четыре, французского завода «Севр», ковров обюссонов - восемь, разных размеров, гобелен «Пастушка», гобелен «Пастух», <...> спальный гарнитур - двенадцать мест, столовый гарнитур - шестнадцать мест, гостиный гарнитур - четырнадцать мест, ореховый, мастера Гамбса работы...
Матрац ненасытен. Он требует жертвоприношений. <...> Ему нужна этажерка. Лязгая пружинами, он требует занавесей, портьер и кухонной посуды.
В столовой, обшитой дубовой панелью, они не смотрят на замечательную резьбу [4].
2) Мода: жилет (gilet), пальто (paletot), костюм (costume), пенсне (pince-nez), жакет (jaquette), корсет (corsette), эполеты (épaulette), шантеклер (от собств. им. Chantecler, главный персонаж пьесы Э. Ростана), кальсоны (caleçon).
Через пять минут на Ипполите Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой, и переливчатый люстриновый пиджачок.
У него не было даже пальто. В город молодой человек вошел в зеленом в талию костюме.
В пятницу 15 апреля 1927 г. Ипполит Матвеевич, как обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в старомодное пенсне с золотой дужкой.
Девица в длинном жакете, обшитом блестящей черной тесьмой, пошепталась с мужчиной и, теплея от стыда, стала медленно подвигаться к Ипполиту Матвеевичу.
„.и поднялся во весь свой прекрасный рост, по привычке выкатив грудь (в свое время он нашивал корсет). Толстые желтые лучи солнца лежали на его плечах, как эполеты.
Голова ее была в чепце интенсивно абрикосового цвета, который был в какой-то моде в каком-то году, когда дамы носили «шантеклер»...
Многое представлялось Ипполиту Матвеевичу: и оранжевые упоительно дорогие кальсоны, и лакейская преданность, и возможная поездка в Канны [5].
3) Косметика и парфюмерия: вежеталь (от фр. végétal - растительный), ондулянсион (от фр. ondulation - волнистость, извитость), крем (crème), пудра (poudre), парфюмерия (parfumerie), флакон (flacon).
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.
Далее «Цирульный мастер Пьер и Константин» обещал своим потребителям «холю ногтей» и «ондулянсион на дому».
.«крем Анго, протв загара и веснушек, придает исключительную белизну коже».
Свояченица брандмейстера, однако, требовала «пудру Рашель, золотистого цвета».
.борьба столь противоположных продуктов парфюмерии длилась полчаса.
Ипполит Матвеевич повертел в руках квадратный флакон «Титаника»... [6]
4) Предметы роскоши: кулон (от фр. coolant -струящийся), брильянт (от фр. brilliant - сверкающий), браслет (bracelet), фермуар (fermoir), колье (collier), диадема (diadème).
- ...Брильянтовый кулон... <...> Дальше шли кольца: не обручальные кольца, толстые, глупые и дешевые, а тонкие, легкие, с впаянными в
них чистыми, умытыми брильянтами; <...> браслеты в виде змей с изумрудной чешуей; фермуар, на который ушел урожай с пятисот десятин; жемчужное колье, которое было бы по плечу только знаменитой опереточной примадонне; венцом всему была сорокатысячная диадема [7].
Кроме специальной терминологии существует большое количество общеупотребительных слов из числа галлицизмов, употребляющихся в речи персонажей романа и в авторских ремарках:
- Бонжур! - пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская ноги с постели.
Он сморщил лицо и раздельно сказал:
- Ничего не будет, маман. За воду вы уже вносили?
Слово «сон» было произнесено с французским прононсом.
...отец Фёдор Востриков вышел из дома Во-робьянинова в полном ажиотаже. <...> и, несмотря на почтенный сан и средние годы, проделал остаток пути фривольным полугалопом.
- Люди, конечно, люди, - согласилась матушка ядовито, - как же, по иллюзионам ходят, алименты платят.
Колбаска содержала в себе двадцать золотых десяток - все, что осталось от коммерческих авантюр отца Фёдора.
... радикальный черный еще господствовал в центре каре, но по краям был обсажен той же травянистой каймой.
Это ваше интимное дело с бывшим сослуживцем.
- Должна вас предупредить, девушка, что я за сеанс меньше пятидесяти копеек не беру, -сказала хозяйка.
Что такое, товарищи, дебют и что такое, товарищи, идея?
- Пардон, пардон, извиняюсь, - ответил гроссмейстер, - после лекции я несколько устал.
- Что ж, по-вашему, я их у вас украл? - вскипел инженер. - Украл? Слышишь, Мусик! Это какой-то шантаж! [8]
Е. В. Маринова отмечает, что «в советские годы отношение к иноязычию формировалось в условиях официальной идеологии враждебности по отношению к западному образу жизни» [9]. Официальной политикой отрицание заимствований - идеологический пуризм - станет несколько позже - к началу 1930-х. В описываемую же
эпоху в разгаре нэп, призванный стабилизировать экономику страны посредством использования рынка, различных форм собственности и привлечения иностранного капитала. Казалось бы, иноязычная лексика должна быть в моде хотя бы в среде интеллигенции.
Если говорить о галлицизмах, то в романе их преимущественно употребляют Ипполит Матвеевич Воробьянинов, Елена Станиславовна Боур, мадам Петухова - словом, те персонажи, для которых она являлась привычной и обыденной в прошлой жизни. Зачастую они присутствуют в речи тех героев, которые имеют некоторые «претензии», иногда ничем не обоснованные, на принадлежность к образованному классу, высшему обществу: Остап Бендер, инженер Брунс, вдова Грицацуева. Практически не встречаются в лексике «рядовых советских граждан»: Щукиных, Лизы и Коли, Изнуренкова, Авдотьева.
И потому совершенно обоснованно Остап заставляет Воробьянинова вспомнить гимназический курс французского языка, сочиняя бессмертную фразу «Мосье, же не манж па сис жур», дабы просить подаяние, упирая на то, что последний - «бывший член Государственной думы от кадетской фракции». В памяти подавляющего большинства советских граждан этого времени французский язык - язык дворянства, язык интеллигенции.
Язык не будущего, а прошлого. Своеобразный символ «старого режима» - той эпохи, к которой принадлежали и ореховые гарнитуры, и бриллиантовые фермуары, и лунные жилеты в мелкую звезду.
Примечания
1. Габдреева Н. В. История французской лексики в русских разновременных переводах. Изд. 2-е, испр. и доп. M.: URSS, 2011.
2. Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка: 30-90-е годы XIX века. M.; Л.: Наука, 1965.
3. Крысин Л. П. О русском языке наших дней // Изменяющийся языковой мир. Пермь, 2002.
4. Ильф И. А., Петров Е. П. Двенадцать стульев: роман. M.: Просвещение, 1987.
5. Там же.
6. Там же.
7. Там же.
8. Там же.
9. Маринова Е. В. Иноязычная лексика современного русского языка: учеб. пособие. M.: ФЛИНТА: Наука, 2012.
