CC BY
48
УДК (UDC)81-139 Gallo Jan,
Constantine the Philosopher University,
Nitra, Slovakia
К ВОПРОСУ НАРРАТИВОВ И ОСНОВНЫХ ПОДХОДОВ К ИХ АНАЛИЗУ
ON THE ISSUE OF NARRATIVES AND BASIC APPROACHES TO THEIR ANALYSIS
Abstract
The article is devoted to an issue of narratives and basic approaches to their analysis. The introduction presents the causes and bases of the textual analysis in sociological research. The first part presents the minimum definition of narrative. In the second part the attention is focused on the explanation of narration as well as the first basis to explanation of approaches to narrative analyses from the semiotic point of view. In the next three parts the main three approaches (structural, hermeneutic, interactionist) to the text narrative analysis in the framework of sociological research are discussed. In the last part there are drawn some conclusions ofpresented problems.
Keywords: hermeneutic approach, interactionist approach, language, linguistics, narration, narrative analysis, narrative text, sociology, sociological research, structural approach, textual analysis, text.
Введение
В настоящее время нарративы или повествование не образуют самый распространённый тип текстовых данных, с которыми встречается социолог и лингвист, однако их можно считать одними из наиболее релевантных. Собственно, повествования позволяют людям, группам и обществам сделать события вокруг них понятными. Нарративизация вместе с институционализацией определяют правила для социальных событий [28, с. 157]. Например, сложно себе представить национальное движение, которое бы не опиралось на институционализированное повествование о появлении народа, или семейный или дружеский разговор, при котором бы не рассказывали истории в отношении к личности отдельных говорящих и всей группы. Таким образом, анализ повествования позволяет раскрыть способы (стратегии, механизмы и т. п.), описывающие социальный мир, в котором мы живём.
Приблизительно в 70-х годах прошлого столетия перспектива рассмотрения меняется. Повествование перестают рассматривать только как описание события, но также, и можно сказать приоритетно, как прямую составляющую социального события и его знаменательную организующую силу [24, с. 21; 51]. Вдохновением для рассмотрения языка или речи как социального феномена были, с одной стороны, размышления Вигенштейна о «языко-
вых играх», под которыми он понимает язык как «целое и связанные с ним виды деятельности - жестикуляцию, мимику, многозначительное молчание ... < > язык является не прозрачно-логическим описанием мира, а комплексом практических целевых приёмов -игр, обычно связанных с определённым контекстом, в коорые играют по правилам (языковые игры всегда имеют определённую практическую цель)» [цит. по 49, с. 17] и из них исходящей теории речевых актов [6]. С другой стороны, рассматривается теория дискурса Фуко как социальной организации высказывания в определённой области социальных событий. В рамках приведённого направления повествование (нарратив) оказывает значительное влияние на язык и высказывание, учитывая его способность дискурсивно изображать социальное событие, главным образом, его диахронный аспект: «время становится временем человеческим, только тогда, когда оно артикулировано нарративным способом» [38, с. 88]. Данную проблематику нарративной индентичности Рикёра [39], заключающуюся в подобии жизни и текста, упоминают и Я. Соколова и Н. Корина во своей работе [49, с. 16 - 17] как один из принципов, применяемых в коммуникации.
Что такое нарративы?
В данной статье мы ограничимся вербальным повествовованием (нарративом - устным и письменным), хотя определительные признаки являются действующими для всех видов нарративных текстов (вербальные, картинные, подвижные, музыкальные и их разные комбинации). На самом общем уровне повествование характеризуется как специфический процесс вербальной коммуникации, в котором вместе взаимодействуют как минимум два социальных участника: рассказчик и слушатель/адресат. Однако, трудно рассуждать о повествовании без рассказчика, также как и без слушателя. Эта основная схема приобретает разнообразные формы и со стороны рассказчика (который одновременно может быть, или не быть автором повествования), и со стороны слушателя (который может быть прямым слушателем или только читателем).
Живые повествования, например, биографические или обиходные, повествование о приключениях, образуются в зависимости от непосредственных реакций слушателя/ей, вербальных, или невербальных. Если повествование записали и слушали, или читали по записи, коммуникационная активность принадлежит уже только слушающему или читателю, которая на основе ситуативного контекста и записи повествования образуется воображением рассказчика. И, наоборот, если рассказчик своё повествование записывает (например, писатель или пациент), то он обычно имеет представление о будущем читателе/слушателе и на основе него формирует своё повествование. На этом общем уровне мы бы могли большинство языковых высказываний, встречающихся в социальном контексте, считать видом повествования, но как пишет нарратолог Джералд Принц, «если правда, что „всё" является нарративным, то затем, может быть, также действует, что „всё" не имеет одинаковую степень нарративности» [36, с. 42]. При поиске того, чем нарратив характерен, и могут ли иметь эти характеристики какую-нибудь социологически релевантную интерпретацию, мы должны направиться в область лингвистики, социолингвистики, теории литературы, нарра-тологии и семиотики, которые занимаются повествованием уже долгое время.
В последующих частях приведём сжатый обзор использования нарративов в общественных науках, главным образом, в социологии. Таким образом, продолжим уже существующее членение разных подходов к анализу повествования [например, 1, 7, 13, 20, 32], из которых для нас самым близким является подход, появившийся у Мишлера [33, с. 74 - 75; ср. также 53], исходящего из отдельных размерностей семиотики. Согласно Мишлеру, каждое повествование должно заниматься триадой семиотических тем: нарративным синтаксисом (синтаксисом повествования), нарративной семантикой (содержания повествований) и нарративной прагматикой (взаимодействующий контекст повествования). Для социологически информированного читателя мы эту схему адаптировали, и, таким образом, различаем структурный, герменевтический и интеракционистский подход к повествованию.
Минимальная дефиниция нарратива
Поиск основной дефиниции повествования (нарратива) начался еще при Аристотеле, который в своём произведении «Поэтика» занимается характеристикой греческого поэтического искусства, главным образом, трагедии, и вовсе не повествованием, в целом, понимая повествование как репрезентацию ряда последовательных событий. Основой трагедии является, согласно Аристотелю, действие (mythos), которое является имитированием (mimésis) поступков каких-нибудь обсуждаемых лиц. Согласно этим поступкам потом читатель/слушатель высказывает мнения об их характере. Действие должно иметь определённый размер и определённую структуру (начало, середину, конец), должно быть полным и законченным. Хорошо составленное действие не начинается и не заканчивается в любом месте, его отдельные части должны соблюдать принцип вероятности или необходимости наличия в реальности [4, с. 15 - 19].
Также современная нарратология подчёркивает наличие происшествия как основную черту повествования - повествование (narrative) и происшествие - т. е. ряд событий (story), идут рука об руку [15, с. 12]. Тем не менее, для возникновения нарративной структуры необходимо, чтобы сообщаемые события были расположены последовательно, они должны быть и каузально связаны. Если скажем «король умер, и потом умерла королева», речь идёт только об описании, хронике. Повествование по существу появляется с фабулой, т. е. с добавлением каузальных взаимосвязей с событиями: «король умер, и от тоски умерла королева» [Foster, цит. Согласно 25, с. 46].
Однако, как предупреждают Rimmon-Kennan [42], Chatman [25], Eco [12] и др., ясное объяснение каузальных отношений между описываемыми событиями требуется не всегда, так как человеческая мысль восстанавливает отсутствующие каузальные связи в повествовании и такую связность между описываемыми событиями «естественно» предполагает. В приведённом контексте Eco переформулирует требования Аристотеля к повествованию на два основных: ряд изменений, помещенных во времени, направленные к конечному результату (причём причины изменений не нужно специфицировать любой ценой), и идентификация исполнителя (не важно, будет это человек, или нет) [12, с. 133].
Структурный подход
Классический структуралистически ориентированный подход к повествованиям представляет собой анализ сказок Проппа [37]. Пропп показал, что русские волшебные сказки имеют основую неизменную структуру, состоящую из трёх десятков типичных акций (он их называл функции, например, нарушение запрета) и из семи типичных персонажей (он их называл роль, например, герой, даритель). Анализ повествования согласно Проппу заключается в расшифровке этой функциональной структуры или её актуальной конфигурации. Греймас [16] попытался сократить приведённую 31 сказочную функцию до пяти элементарных (нарушение равновесия, приход героя, испытание героя, выполненное задание и возвращение равновесия) и применил схему к мифам вообще [см. также 28, с. 311]. Другой крупный структуралист, Т. Тодоров, анализировал повествования, охваченные в романе Д. Боккаччо «Декамерон» и обнаружил в них абстрактную общепризнанную «грамматику повествования» [ср. 56]. Основные, не менее значимые структурные единицы повествования, являются, согласно его взгляду, высказываниями (так наз. нарративные предложения), состоящие из трёх частей речи: имя собственное (выражает соучастника); имя прилагательное (выражает состояния или свойства) или глагол (выражает действие), причём имя прилагательное или глагол являются двумя возможными типами нарративного сказуемого, например, Ольга была больна или Ольга выздоровела. Нарративные предложения распределяются в секвенции, из которых можно построить полный и независимый рассказ.
В приведённых случаях - это, однако, действует для структурного анализа вообще -авторы стремились доказать, что все повествования содержат общие структуры персонажей и событий (некую нарративную грамматику), которые приобретают специфические конфигурации согласно тому, о каком повествовании идёт речь. Затем слушатели при повествовании оценивают именно ту действительность, которую могут распознавать (иметь реалистические ожидания), каким образом будет история происходить (например, дуэль добра со злом) и как закончится (в конце концов, добро победит зло), но не знают, как конкретно будет история происходить и как конкретно закончится. Для того, чтобы повествования были постоянно увлекательными, и хотя с заранее ожидаемым концом, рассказчиками используются разные средства. Эти «грамматические» инструменты объясняет структурный анализ. Таким образом, анализ нарративной грамматики не открывает структуры, которые являются для читателя в повествовании неизвестными, анализ не похож на микроскоп, предоставляющий взгляд на структуры невидимые только глазом. Читатели или слушающие структуру истории интуитивно знают, благодаря чему повествование понимают и при повествовании структуру оценивают. Анализ грамматики повествования объясняет изменчивость, способ и правила работы этих структур [25, с. 95 - 96].
Ряд нарративных предложений образует вместе нарратив. В модели Лабова и Валец-кого [31; 30] развёрнутый нарратив имеет следующие сегменты: абстракт, который вводит в действие; ориентация, в которой рассказчик сообщает слушателю где, когда и у кого описываемое событие произошло; кульминация, которая драматизирует сюжет и вводит в историю момент неожиданности; эвальвацию, в которой рассказчик оценивает значение изложённого события со своей точки зрения; результат или решение, которое резюмирует,
что, по сути дела случилось; и кода, завершающего повествование и связывает нарратив с актуальной современностью. Примером может послужить следующее повествование: «Добираться туда было ужасно. (абстракт) Я выехал на час раньше, так как живу в нескольких километрах оттуда. (ориентация) На остановке я, однако, стоял, наверное, битый час, и когда приехал первый автобус, он был такой полный, что я должен был ждать двадцать минут следующего. (компликация) Я начал волноваться, что приеду и вас уже не будет. (эвальвация) В конце концов, я успел. (решение) Теперь уже буду знать, что если нужно будет здесь встретиться, следует выехать раньше. (код)» [цит. по 52, с. 10 - 11].
Не все части повествования являются для истории в одинаковой мере конститутивными. Ключевым в этом отношении является осложнение (завязка), без которой история была бы неполная. Эта модель Лабова и Валецкого включает, в отличие от классических структуралистических концепций, также определённую оценочную позицию рассказчика в отношении описываемого события (эвальвации); повествование имеет, согласно этим авторам, как референтную, так и оценочную функцию: «эвальвационная функция требует трансформацию первичной последовательности, основанной на связи а - потом - б, в более комплексную форму повествования, представленного рассказчиком» [31, с. 41].
В контексте социально-научного исследования нарративов структурный подход имеет ряд бесспорных преимуществ. Он основан на изучении больших корпусов текстов и его модели являются систематизированными и хорошо формообразующими. Примером может послужить исследование учителей из британских основных школ, в котором получили 961 нарратив, относящихся к их учительской практике [7]. Анализ, исходящий из модели Лабо-ва и Валецкого, был направлен на эвальвационный сегмент повествования, из которого можно было вывести разные подходы учителей к учащимся и общей ситуации в классе. С другой стороны, существуют и слабые места структурного подхода, главным образом, если мы посредством анализа нарративов заинтересованы в информации о мире, в котором существуют или о котором рассказывают. Разбор структурных характеристик повествования и их формальная изменчивость также игнорируют контекст возникновения повествования и контекст его восприятия слушателями/читателями. Разбор предполагает, что контекст можно интерпретировать «объективно» или «в среднем правильно», т. е. деконтекстуализованно (основную критику с позиции интеракционизма см. у Щеглофа [45]; ср. и [14].
Герменевтический подход
В отличие от структурализма, который в повествованиях ищет конструктивные инварианты, герменевтический подход занимается интерпретацией высказывания, т. е. обнаружением значения, которое в него рассказчик вложил. Так происходит потому, что повествование считается способом, которым можно эксплицитно выразить имплицитные значения человеческой жизни [58, с. 2]. П. Рикёр, один из наиболее известных представителей герменевтического подхода к повествованию, упрекает Проппа (или же Греймаса и весь структурный подход), что трансформацией повествования в сегменты, функции и роли, т. е. трансформацией, образующей прототипные/архетипальные нарративы, заменяет исходный, человеческий опыт, олицетворяющий культурный объект объектом рационально
научным [40, с. 64]. Логическая разумность структурной «нарративной грамматики» не может согласно Рикёру заместить нарративное (темпоральное) понимание, свойственное каждому повествованию в момент его образования и его восприятия. Поэтому значение, которое повествование несёт, относится не к его отдельным частям или их логической конфигурации, но ко всему повествованию как самобытному культурному объекту. Как мы уже указали выше, структурный подход, правда, учитывает понимание повествования слушателем и читателем, но стремится анализом повествования показать, что это понимание является результатом специфической логической конфигурации функциональных элементов. Герменевтический подход, наоборот, своей целью считает познание (структурализмом взятого в скобки) культурно условного нарративного понимания, исходящего из человеческого жизненного опыта трансформированного в повествование [35, с. 94].
В социологическом контексте герменевтический подход является преобладающим способом анализа повествования, и хотя отнюдь не единственным. В его рамках можно различить несколько вариантов согласно тому, какой тип содержания или значения является предметом анализа.
1. Значительная часть нарративных исследований (иногда обозначаемых как experience-centred approach [53]) специализируется на личном жизненном опыте, заключённом в повествованиях, потому что считает нарратив привилегированным коммуникационным СМИ человеческой субъективности и личной идентичности, сознательной или бессознательной. Повествование является, как мы уже несколько раз показали, важным способом, которым люди придают интерсубъективный смысл миру и своему месту в нём [2, с. 43 - 44]. Примером этого подхода может служить методология биографического нар-ратиного интервью, которую разработал Ф. Шютце. В ней биографические повествования подвергнуты «глубокому и исчерпывающему анализу вновь актуализованного потока наслаивания переживаний и им соответствующих связей опыта» [47, абзац 2; см. также 46]. Кроме уровня осознаваемого опыта можно при помощи автобиографического повествования проникнуть и к бессознательным, до сих пор когнитивно неразработанным воспоминаниям [47 абзац 12; для использования в психологии см. также 23]. И хотя анализ «длинных» автобиографических повествований является образцовым примером герменевтического подхода, направленного на личный опыт, большинство исследований этой ориентации используют эпизодические нарративы для обнаружения индивидуального опыта, связанного с определёнными жизненными ситуациями, например, с социальной эксклюзией, болезнью, нарушением идентичности и т. п. [для обзора см. 53, с. 41 - 63].
2. Другой разновидностью герменевтического анализа, прямо продолжающего и развивающего предыдущий, является конструктивистский подход к биографически (в широком смысле слова) ориентированным нарративам. Как утверждают Розенвальд/Охберг, «личные рассказы не являются только способом, как рассказать кому-то (или самому себе) о своей жизни. Они являются средством, с помощью которого идентичности могут быть образованы» [цит. согласно Riessman 41, с. 2]. Значение, которое открывается в интерпретации повествования, не воспринимается как нарративом представленное до-нарративное значение прожитого опыта рассказчика, но как значение, конструированное рассказчиком при помощи собственного повествования. В эту категорию исследований можно вклю-
чить, главным образом, статьи, занимающиеся нарративной конструкцией личных, в известном смысле и коллективных идентичностей. Хорошим примером может быть статья, исследующая автобиографические повествования представителей пост-холокостового второго поколения еврейских общин [19].
3. Третий герменевтический способ анализа нарративных данных подходит к повествованию как к передаче культурного значения. Посредством повествования люди интерпретируют и общаются о культурных значениях, приписываемых людям, их обсуждению, событиям и социальной жизни. В эту характеристику можно включить очень гетерогенную область исследований, которые направлены не на субъективность автора повествования, но на культурное значение, охваченное повествованием.
Интеракционистский подход
Интеракционистский подход мы определяем как подход, отвечающий прагматике нара-тивов Мишлера [33, с. 74]. Речь идёт об исследовании повествования как специфической социально обусловленной активности. Повествование происходит всегда в определённом взаимодействующем контексте и согласно этому контексту люди его понимают и пользуются им [3]. Повествование, его зарождение, ход и окончание воспринимается в рамках инте-ракционистического подхода как коммуникационное событие, связанное с определёнными ожиданиями, принимая во внимание развитие темы, применение правил чередования говорящих, форму и результат интеракции и её содержание [5; 17]. Однако, нужно учесть и тот факт, что само повествование не является контекстом как-то механически детерминированным, но совместно формирует свой контекст, является его составной частью.
В рамках интеракционистского подхода своё внимание сосредоточим на сам ход повествования, в котором вместе общаются рассказчик и слушатель, т. е. на собственный процесс повествования, и покажем, каким способом его можно анализировать с интерактивной точки зрения. Стоит отметить, что в литературе именно этот аспект является наиболее часто предметом внимания [например, 10; 9; 27; 33; 44; 57] и дефиницию разговора (нарративно и ненарративно ориентированного) как ситуативной интеракции содержит, пожалуй, каждый учебник квалитативной методологии. В этом месте иллюстративно покажем только одну черту, которая является, главным образом, характерной для биографических повествований, т. е. интеракцию рассказчика со спрашивающим/слушателем, которая ведёт к сохранению заранее обусловленного жанра разговора, целью которого является описание жизненной истории [для обзора см. 22]. Рассказчики иногда сами обнаруживают, что они отклонились от избранного жанра, и замечают: «Так что теперь я заговорился и не знаю, не знаю что» или «Ну, я отклонился, подождите, теперь схватить нить». Слушатель/спрашивающий в данный момент готов помочь и возвращает рассказчика обратно к его жизненной истории, например Ты закончил у ... , или Раньше вы говорили, как .... Из приведённого примера разговорной кооперации, однако, нельзя утверждать, что интеракция значит кооперацию, которая всегда направлена к совместной цели. Как показывает анализ дискурсов ведения полицейских или судебных допросных разговоров, речь может иногда идти об антагонистической координации: слушатель может умышленно нарушать
повествование (ставить под сомнение), или наоборот, рассказчик может умышленно соп-ротивлятсья нарративной форме высказывания [8; 21; 54].
Выводы
Нарративные данные являются в социально-научном исследовании очень популярным типом данных, главным образом в последние два десятилетия. Приведённые читательские подходы направлены на соединение референтной и оценочной составных частей высказывания, которые вместе образуют специфическую структуру значимостей, изображающих субъективное индивидуальное, и, тем не менее, закреплённое в обществе объяснение мира. Нарративный анализ помогает постигать мир, представленный в повествовании как человеческий мир, но как раз многозначность человеческого мира распространяется и в интерпретацию и делает её сложной.
Структурный подход к нарративам яляется стремлением найти инвариантную структуру нарратива. Можно сказать, что в настоящее время эти структуры уже очень хорошо описаны, или на уровне нарративных предложений [например, нарративная грамматика Т. Тодорова [55, с. 65 - 72; 56, с. 142 - 154]] или целых нарративов (модель Лабова и Валец-кого). В этом случае целью структурного анализа является не раскрытие неизменной структруы повествования, но учитывая её, наблюдение за изменчивостью отдельных повествований и наилучшее объяснение событий, о которых сообщает повествование. Мы уже упомянули исследование оценочных сегментов повествований учителей о случаях из школьной практики. Речь шла о «читательском» подходе, когда исследователь повествования читал и впоследствии интерпретировал отдельные повествования.
Увеличение количества текстов является очевидным и влияние этой тенденции усиливается их электронизацией, а также и доступностью для разных видов анализа. Доступными являются не только современные тексты, но вместе с постепенной дигитализацией печатных материалов прошлых лет мы имеем доступ и к ранее недоступным текстам. Для квалитативно ориентированного исследователя доступность текстов и возможность их простого просматривания предоставляет возможность и для герменевтического анализа текстов. Достаточно не бояться объёмности текстовых корпусов и формулировать подходящие вопросы исследования.
References:
1. Andrews M., Sclater S. D., Squire C., Treacher A. (eds.). (2000) Lines of narrative. London, New York: Routledge.
2. Andrews M. - Squire C. - Tamboukou M. (eds.) (2008) Doing narrative research. Los Angeles, London, New Delhi, Singapore. SAGE, 86 - 101.
3. Andrle V. (2001) Narrativisms in sociological work with life stories: critique and advocacy. Prispevok predneseny na konferencii 5th Conference of the European Sociological Association. Helsinki, 28. 8. - 01. 09. 2001. [online] Available: http://www.andrle.org.uk/articles.html#narrativisms (accessed April 28, 2009)
4. Aristoteles (1993) Poetika. Praha: Gryf, 67.
5. Auer P. (2014) Jazykovâ interakce. Praha: Nakladatelstvi Lidové noviny, 305.
6. Austin J. L. (2004) Ako nieco robif slovami. Bratislava: Kalligram, 183.
7. Cortazzi M. (1993) Narrative analysis. Vol. 12. Social Research and Education Studies, ed. Robert G. Burgess. London: Falmer Press, 172.
8. Cotterill J. (2003) Language and power in court: A linguistic analysis of the O. J. Simpson trial. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 256.
9. De Fina A. (2009) Narratives in interview - the case of accounts: For an interractional approach to narrative genres. Narrative Inquiry 19 (2), 233 - 258.
10. De Fina A. - Perrino S. (2011) Introduction: Interviews vs. „natural" contexts: A false dilema. Language in Society 40 (01), 1 - 11.
11. Dudovâ K. (2014) Od modâlnosti vety k modâlnosti textu. Nitra: Filozofickâ fakulta Univerzity Konstantina Filozofa v Nitre, 162.
12. Eco U. (2010) Lector in fabula. Role ctenâre aneb interpretacni kooperace v narativnich textech. Praha: Academia, 290.
13. Elliot J. (2005) Using narrative in social research: Qualitative and quantitative approaches. Thousand Oaks, CA, London, New Delhi: SAGE, 241.
14. Fischer-Rosenthal W. - Rosenthal G. (2001): Analyza narativne-biografickych rozhovoru. Biograf 24: 9 - 20.
15. Franzosi R. (2010) Quantitative Narrative Analysis. London, Thousand Oaks, New Delhi: SAGE, 75 - 96.
16. Greimas A. J. (1966) Sémantique structurale. Paris: Presses Universitaires de France, 262.
17. Gumperz J. (1982) Discourse strategies. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 225.
18. Hâjek M. (2014) Ctenâr a stroj. Vybrané metody sociâlnëvëdni analyzy textu. Praha: Sociologické nakladatelstvi (SLON), 226.
19. Hamar E. (2008) Vyprâvenâ zidovstvi: o narativni konstrukci druhogeneracnich zidovskych identit. Praha: Sociologické nakladatelstvi (SLON), 243.
20. Hanninen V. (2004) A model of narrative circulation. Narrative Inquiry 14 (1), 69 - 85.
21. Harris S. (2001) Fragmented narratives and multiple tellers: Witness and defendant accounts in trials. Discourse Studies 3 (1), 53 - 74.
22. Chambon A. S. (1995) Life history as dialogical activity: „If you ask me the right questions, I could tell you". Current Sociology 43 (2), 125 - 135.
23. Hilles D. R. - Cermâk I. (2008) Narrative psychology. In: Willing, C. - Stainton-Rogers, W. (eds.): The Sage Handbook of Qualitative Research in Psychology 11 (4), 147 - 164.
24. (19). Hyvarinen M. (2006) Towards a conceptual history of narrative. In: Hyvarinen, M. - Korhonen A. - Mykkanen J. (eds).: The Travelling Concept of Narrative, Helsinki: The Helskinki Collegium for Advanced Studies, 20 - 41.
25. Chatman S. (2008) Pribeh a diskurz. Brno: Host, 326.
26. Chernyavskaya V. E. (2009) Lingvistika teksta: Polikodovost, intertekstualnost, interdiskursivnost [Text Linguistics: Polyencoding, Intertextuality, Interdiscursivity]. Moskva: Knizhnyj Dom LIBROKOM, 248.
27. Jefferson G. (1978) Sequential aspects of stroytelling in conversation. In: Schenkein, J. (ed.): Studies in the organization of convesational interaction. New York, San Francisco, London: Academic Press, 213 - 248.
28. Kabele J. (1998) Prerody. Principy sociâlniho konstruovâni. Praha: Karolinum, 394.
29. Kalechits E. (2016) Chudozhestvennyj text v inostrannoj auditorii: kognitivno-dejatelnostnyj podchod [Artistic text in foreign audience: cognitive approach], Saarbrücken: LAP LAMBERT Academic Publishing, 137.
30. Labov W. (1972) The transformation of experience in narrative syntax. Pp. 354 - 396 in Language in the Inner City. Studies in the Black English Vernacular. Philadelphia: University of Pennsylvania Press.
31. Labov W. - Waletzky J. (1967) Narrative analysis: Oral versions of personal experience. In: Helm J. (ed.): Essays on the Verbal and Visual Arts, 12 - 44.
32. Lieblich A., Tuval-Mashiach R., Zilber T. (1998) Narrative research: Reading, analysis and interpretation. Thousand Oaks, CA, London, New Delhi: Sage, 187.
33. Mishler E. (1986) Research interviewing: Context and narrative. Cambridge and London: Harvard University Press, 189.
34. Pcola M. (2016) Za hranicami fikcného rozprâvania. Interpretacné pristupy k umeleckym a mimoumeleckym typom narâcie. Nitra: Univerzita Konstantina Filozofa v Nitre, 236.
35. Polkinghorne D. (1988) Narrative knowing and the human sciences. Albany: State University of New York Press, 232.
36. Prince G. (2009) Jeste k narativite. Aluze (2), 40 - 45.
37. Propp V. J. (1999/1926) Morfologie pohâdky a jiné studie. Jinocany: H&H, 362.
38. Ricoeur P. (2000) Cas a vyprâveni I. Zâpletka a historické vyprâveni. Praha: OIKOYMENH, 319.
39. Ricoeur R. (2001): Filosofie vule I. Fenomenologie svobody. Praha: OIKOYMENH, 527.
40. Ricoeur R. (2002): Cas a vyprâveni II. Konfigurace ve fiktivnim vyprâveni. Praha: OIKOYMENH, 245.
41. Riessman C. K. (1993) Narrative analysis. Newbury Park, CA, London, New Delhi: SAGE, 79.
42. Rimmon-Kenan S. (1983) Narrative Fiction: Contemporary poetics. London: Routledge, 208.
43. Rogova K. A. i dr. (2011) Tekst: teoreticheskye osnovanya i principy analiza [Text: Theoretical Basics and Principles of Analysis]. SPb: Zlatoust, 464.
44. Sacks H. (1974) An analysis of the course of a joke's telling in conversation. In: Bauman, R. - Sherzer, J. (eds.): Cambridge: Cambridge University Press, 337 - 353.
45. Schegloff E. A. (1997) „Narrative analysis" thirty years later. Journal of Narrative and Life History 7 (1-4), 97 - 106.
46. Schütze F. (1999) Narativni interview ve studiich interakcniho pole. Biograf 20, 33 - 51.
47. Schütze F. (2007) Biography analysis on the empirical base of autobiographical narratives - part II. In: Schütze, F. (ed.): Biographical Counselling in Rehabilitative Vocational Training. Magdeburg: University of Magdeburg, 66 - 71.
48. Sokolovâ J. (2012) Tri aspekty verbâlneho textu. Nitra: Univerzita Konstantina Filozofa v Nitre, 144.
49. Sokolova J. - Korina N. (2013) Celovek - Jazyk - Diskurs [Personality - Language -Discourse]. Saarbrücken: Palmarium Academic Publishing, 206.
50. Sokolova J. (2016) Verbalnyj tekst. Ocherki o mono-, semi- i polikodovosti [Verbal Text.Essays of Mono-, Semi- and Polyencoding], Saarbrücken: Palmarium Academic Publishing, 198.
51. Spectator-Mersel, G. (2010) Narrative research: Time for a paradigm. Narrative Inquiry 20 (1), 204 - 224.
52. Squire, C. (2008a) Approaches to narrative research. NCRM Review Papers 9. London: National Centre for Research Methods. [online]
Available:http://eprints.ncrm.ac.uk/419/1/Methods Review Paper NCRM-009.pdf
53. Squire, C. (2008b) Experience-centred to culturally-oriented narrative. In: Andrews M. -Squire C. - Tamboukou M. (eds.): Doing Narrative research. Los Angeles, London, New Delhi, Singapore: SAGE, 40 - 63.
54. Stygall G. (1994) Trial language: Differential discourse processing and discorsive formation. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 226.
55. Todorov T. (1969) Grammaire du décaméron. The Hague: Mouton, 100.
56. Todorov T. (2000). Poetika prozy. Praha: Triâda, 335.
57. Wengraf T. (2001) Qualitative research interviewing: Biographic narrative and semi-structured methods. London, Thousand Oaks, CA, New Delhi: SAGE, 398.
58. Widdershoven G. A. M. (1993) The story of life: Hermeneutic perspectives on the relationship between narrative and life history. In: The Narrative Study of Lives, vol. 1. Newbury Park, CA, London, New Delhi: SAGE, 1 - 20.
59. Wittgenstein L. (1993) Filosofickâ skoumâni. Praha: Filosoficky ustav AV cr, 296.
Information about the author
Gallo Jan (Nitra, Slovakia) - Doctor of Philology, Associate Professor, Constantine the Philosopher University, Faculty of Arts; E-mail: ^ jgallo@ukf.sk
Home adress - Jan Gallo, Hollého 8, 949 01, Nitra, Slovenskä republika; E-mail: jan.gallo@yahoo.com
Статья выполнена по гранту ВЕГА 1/0243/15 Текст и лингвистика текста в интердисциплинарной и интермедиальной взаимосвязи (Text a textova lingvistika v interdisciplinarnych a intermedialnych suvislostiach).
