CC BY
21
ФИЛОЛОГИЯ
Вестник Омского университета, 2000. N.L. С.82-85. © Омский государственный университет, 2000
УДК 82.09
ОЛИМПИЙСКИЙ "ДАР СЛАДКОПЕНЬЯ" В ДИАЛЕКТИЧЕСКОМ ЕДИНСТВЕ ПЛАТОНОВСКОГО ЭЙДОСА И АРИСТОТЕЛЕВСКОГО МИМЕСИСА (ОБ АНТИЧНЫХ ВЗГЛЯДАХ НА ПРОБЛЕМУ ПОТРЕБЛЕНИЯ ИСКУССТВА)
Н.Н. Мисюров
Омский государственный университет, кафедра русской и зарубежной литературы,
644 0 77, Омск, пр. Мира, 55-А
Получена 10 декабря 1998 г.
In this article some philosophical and aesthetical aspects of art- consuming are described. The famous ancient greek poet Homer and outstanding representatives of ancient Thought - philosophers Plato and Aristoteleus - consider likewise the "Heavenly Gift" of poetry, adjusting it to the upbringing ethical (paideia, peitho) and upbringing aesthetical (katarsis); aims and treasures of the polis society; the source of inspiration they saw of the superior "ideas" (eidos); the essence of Art they explained by the Theory of "mining" (mimesis).
А ристотель-материалист, отводивший идеальному сферу чистого мышления и царство "самого божества", как бы поправлял Платона-идеалиста, допускавшего автономию мира идей, где правит "благо само по себе": "долг наш - отказаться даже от дорогого и близкого, ...истину чтить выше" (Никомахова этика I 4, 1096а 10-15). Умозрительная софистика не свойственна им обоим, потому они остались в памяти современников и потомков и выдающимися мыслителями, и авторитетами в области полисной этики (неотделимой от политики), и выходящей уже за рамки полисных интересов эстетики. Оба усма тригзают высшее благо не в чувственных удовольствиях и материальных благах, а в духовном удовлетворении, возникающем от чувства исполненного долга, сознания и осуществления человеком своего назначения. А оно в полисном обществе определяется понятием kalos kagathos - от богов и предков данных, обществом установленных и привитых норм морали и необходимых качеств и умений.
Боговдохновенный mythos, освященный традицией, умело выстроенный по установившимся канонам героический epos, строгий logos софистического рассуждения, высокохудожественный патетический и общественно полезный melos драмы - определили первенство искусства Слова в этом комплексе античных представлений о че-
ловеке и обществе. Мировая классика переняла эллинистический взгляд: ars poética - важнейшее среди искусств, а поэт - служитель Муз и зависим от толпы (ср. пушкинское: "Пет, если ты небес избранник, Свой дар, божественный посланник, Во благо нам употребляй...").
Аристотель в обосновании действительного не оспаривал роли нравственного идеала, а, Платон в абсолютизации его не отрицал значимости конкретных благ для человека и общества. Должны ли мы принять одну из альтернатив через критику другой, "обуздать эпидемию божественного безумия Платона и вылечить ее здоровой аристотелевской человечностью" [5], или рассматривать теорию мимесиса и утопию идеального государства (и исходную теорию сверхидей) двумя сторонами единого представления о роли искусства в обществе, его происхождении и целях?
Аристотелевское материалистическое: мироощущение и платоновский идеализм сходным образом предполагают максимальное потребление красоты Жизни - в ее человеческих, полисных формах, и в божественных, мифопоэтиче-ских. В христианской философии это противостояние-притяжение земного и горнего, как и сама диалектическая антиномия Града Божьего и Града Земного вытекают из учения неоплатоников и наследия Платона. Религиозно-этический
Олимпийский "дар сладкопенья"
83
момент предопределяет взгляды обоих: "само по себе единое есть некоторая сущность (как это утверждали сначала пифагорейцы, а затем Платон) или скорее в его основе лежит некоторое естество" (Метафизика X 1453Ь 8-15). Необходимое дополнение Единого-сущности Единым-естеством означает Божество! Сократ в платоновском изложении утверждает: "Требуется сильный дар провидения, чтобы, полагая обрести благо, не вымолить себе величайшего зла, когда боги расположены дать молящему именно то, о чем он просил? ...об Эдипе рассказывают, будто он просил у богов, чтобы его сыновья медью делили отцовское достояние" (Алкивиад II 138:с). Человеческий ум признается неспособным постичь природу высшего знания о жизни -елск»; ссылка на предание об Эдипе дана в пересказе фрагмента трагедии Еврипида - поэтический вымысел воспринимается философом как факт истины!
В истории греческой мысли и эллинистической цивилизации возникновение полиса, с течением времени выявившего свой интеллектуальный и социальный потенциал, явилось открытием чрезвычайной важности в общественной и культурной жизни эллинов. Становление полисных норм жизни, с их "необычайным превосходством слова над другими орудиями власти" [2], на рубеже УШ-УП вв. до Р.Х. породило художественно развитую профессиональную литера-туру, окончательно разошедшуюся с мифом как частью религиозного культа: эпос уступает ведущую роль в общественном сознании мелосу и хоровой лирике, а потом драме. Гомер и Гесиод - недосягаемые гении античности, но Эсхил, Софокл, Аристофан и позднейший Менандр сделаются наиболее "потребляемыми" художниками.
Платон, несчастливый в сомнительной дружбе с сицилийскими и сиракузскими тиранами, очевидец вырождения афинской демократии, "с тоской вспоминал героический период юного и свободолюбивого греческого полиса" [4]. Аристотель, мало преуспевший в дружбе с царями македонской династии, воспитатель Александра Великого и вдохновитель эллинистической монархии, питал ностальгию но баснословной гомеровско-эсхиловской Греции [1]. Обоим литература и вообще искусства представлялись той показательной сферой действия человеческого ума, где зримо обозначены законы "образцовости" и " абсолютности" человеческого творчества с оглядкой на божественную природу (метафизика Аристотеля) и на запредельный мир самих богов (идеальное государство Платона как воображение о божественном мире идей).
Платон и Аристотель выступают в своих сочинениях не только философами, но и поэта-
ми. От досократиков и самого Сократа как его учителя Платона отличает эстетическое чуть о в оформлении философских сочинений, его диалоги строятся по классическим канонам аттической драмы и драматического искусства вообще! После Аристотеля в эллинистической философии мы не отыщем столь утонченного и строгого мастера художественного слова, знатока гомеровского эпоса и классической драмы, почитателя мелической поэзии.
В чем же суть проблемы потребления (так полемически заявленной в 1960-е гг. зарубежным литературоведением) искусства? Не признаваемое советской наукой уподобление античных явлений общественной жизни и эстетических категорий соответствующим современным - симбиоз социологии и литературоведения - давно принято для наглядности доказательств понятий исторически далеких и порой чуждых: многое в наших сегодняшних представлениях об античности можно считать реконструкцией.
Гомеровская архаика отражает удивительные взаимоотношения аэда, а чуть позже рапсода со внимающей его рассказу аудиторией царского дворца либо же сельского дема, эсхиловс-ко-аристофановская классика ясно обозначает механизм социального заказа афинским полисом шедевров на актуальные темы своим любимым, но и подотчетным демосу авторам. Вся жизнь античного полиса пронизана принципом агона, состязания. Драматурги соперничали на Больших и Малых Дионисиях, но ни но собственному усмотрению: полис назначал троих хорегов, ответственных перед архонтами граждан, передав которым рукописи пьес, они нанимались уже и качестве протагонистов, ведущих актеров. Любопытный факт: великого Эсхила афиняне ценили не только как замечательного трагика, но талантливого в победной войне с Персией высокопоставленного офицера-тактика.
Одна из сюжетных ситуаций гомеровской "Одиссеи" очевидна: по повелению базилевса Алкиноя во дворец по случаю прибытия гос тей приглашается певец Демодок, "дар песней приял от богов он дивный, чтоб все воспевать, что в его пробуждается сердце"; музы внушают певцу "возгласить о вождях знаменитых", хозяева и гости, наплакавшись вволю от вдохновенной богами песни, тотчас же заказывают другую (Од. VIII 44-45, 63-64). Растроганный Одиссей вослед мифологическому повествованию об изменщице Афродите просит спеть "теперь о коне деревянном" - хронику недавних военных событий: "Можно подумать, что сам был участник всему иль от верных все очевидцев узнал ты"; благодарный и восхищенный слушатель посылает умелому певцу "почетную часть изготовленной
84
H.H. Мисюров
вкусно веприны" (Од. VIII 474-480, 491- 492).).
Замечательный по величавому простодушию фрагмент поэмы выражает простоту нравов ахейской древности. Но отметим прагматичное восприятие и героем поэмы, и самим ее творцом четкого социального положения певца Демодо-ка: он любимец богов и людей - "всем на обильной земле обитающим людям любезны, всеми высоко честимы певцы", но и один из них, хороший и умелый, но не наиболее почитаемый на всю ойкумену. Победители агона трагиков на Дионисиях получали от администрации полиса разной степени ценности награды-подарки -в зависимости от присужденного места, третье считалось позорным, иные трагики кончали самоубийством! А величина награды за первое место иногда определялась финансовым состоянием полисной казны: известны случаи награждения корзиной оливок нового урожая. Лавровые венки поэтам и звонкое золото введут в обиход эллинистические монархи и тираны...
Проблема "потребления" искусства и теория " подражания" , объясняющая происхождение словесного искусства и других, определяются античными представлениями о месте и гносеологическом статусе человека в божественно созданном мире. В силу привычки к хрестоматийным штампам преувеличивают экономические и моральные ужасы рабовладельских отношений в античности: не только раб и всякий слуга-домочадец признается вещью, согласно римскому праву, сын мог быть трижды продан в рабство отцом семейства, брачный контракт греков и римлян предусматривал гарантии возврата приданого жене при разводе, но никак не защищал ее достоинство, - человеческая личность не существует в системе античных понятий вообще! Именно на этой основе строится и эстетическая доктрина классической античности! Послушаем Платона: "По природе божество достойно всяческой блаженной заботы, человек же ... это нечто вроде придуманной бох'ом игрушки. По существу, это стало наилучшим назначением человека" (Законы VII 803с). Оставим в стороне затронутую мимоходом теорию игры и обратим внимание на то, что акцент сдвинут от шокирующей "игрушки" к утешительной, но загадочной формуле - "нечто придуманное богами" , прозрачный намек на существующие где-то в запредельном мире идеальные образцы человека вообще!
Аристотелевскую трактовку человека можно приравнять к платоновской) хотя в его философской позиции наблюдается некоторое противоречие. Критикуя учение Платона об идеях, "ни один из способов, каким мы доказываем, что эй-досы существуют, не убедителен" (Метафизика IX 7-8), он метафизик в представлениях о чело-
веке, отделенном от прочего природного и животного мира не качественными, но количественными характеристиками. "Ведь тело не есть нечто принадлежащее субстрату, а скорее само есть субстрат и материя, ...душа необходимо есть сущность в смысле формы естественного тела, обладающего в возможности жизнью"; данный силлогизм Аристотель поясняет аргументом куда как проще: "Душа же есть суть бытия и форма не такого тела, как топор, а такого естественного тела, которое в самом себе имеет начало движения и покоя" (О душе I 15-18, 18-21). Человек есть осуществление "идеи человека вообще" и может быть приравнен к вещи не только в своем рабском состоянии - как "говорящее орудие" в хозяйстве своего владельца, но и в своем гражданском состоянии - как наделенная душой "игрушка" в руках олимпийских хозяев-богов.
Поэт-демиург получает вдохновляющий замысел своего творения от богов-демиургов. Поэтический дар в такой системе философско-этических представлений из области эстетики переходит в сферу социологии и общественной этики. Аэд Гомер и рапсод Демодок могут претендовать на лучший кусок веприны потому, что их дар полезен, а не только приятен и сладостен. Поэт Пиндар заказными одами добился всеэл-линской славы, уважения многих греческих полисов и обеспеченной старости, строптивый поэт Архилох, пренебрегши брошенным на поле боя щитом, а главное - общественным мнением, сделался в глазах современников и потомков во алощением невоспитанного " недо гражданин а" и несчастного изгоя.
Аристотель приравнивает искусство к учению и определяет его сущность практическим и осмысленным выбором: "Всякое искусство и всякое учение, а равным образом поступок (praxis) и сознательный выбор, как принято считать, стремятся к определенному благу" (Никомахова эти ка I 1094а). Говоря о целях искусства, он в одном логическом ряду упоминает многие искусства и науки, врачевание, судостроение, военача-лие и хозяйствование: поэзия оказывается столь же функциональна, как и экономические познания и хозяйственные навыки (накопление богатства Аристотель упоминает среди них как полезное и вовсе не предрассудительное). Полисная мораль пронизывает этику и эстетику Аристотеля: "Желанно, разумеется, и благо одного человека, но прекраснее и божественней благо народа и государства" (Никомахова этика I 1094а 18-20). Каноны искусства и принципы творчества должны подчиняться закону полисного блага. Ничто божественное не предопределяет его конечную цель?
Аристотелевская теория мимесиса телеоло-
Олимпийский "дар сладкопсиъя"
85
гична: "Сочинение эпоса, трагедий, а также комедий и дифирамбов, равно как и большая часть авлетики с кифаристикой, - все это в целом не что иное, как подражания; различаются же они между собой трояко: или разными средствами подражания, или разными его предметами, или разными, нетождественными способами"; дабы не оставалось сомнений относительно целей и способов подражания, Аристотель уточняет, что "подобно тому как некоторые подражают многому, пользуясь при изображении красками и формами (иные благодаря искусству, а иные - навыку), а другие, пользуясь голосом, точно так и вышесказанные искусства все совершают подражание, пользуясь ритмом, словом и гармонией или раздельно, или вместе" (Поэтика 1447а 15-20). Речь идет не о следовании божественному образцу, а о ремесленническом копировании: вступающих на профессиональную стезю того или иного искусства обязывают подражать уже выработанным другими предшественниками навыкам и умениям.
Гомеровское и гесиодовское восхищение "даром богов" Аристотель заменяет схоластикой: "Породили поэтическое искусство явным образом две причины, и обе естественные. Ведь подражать присуще людям с детства: люди тем ведь и отличаются от остальных существ, что склоннее всех к подражанию, и даже первые познания приобретают путем подражания, и результаты подражания всем доставляют удовольствие" (Поэтика 1448Ь 5). Музы, баюкающие колыбель Анакреонта, или же верные журавли, спешащие рассказать о гибели всеобщего любимца поэта И вика, в логическое воображение его не умещаются; смертные поэты не создают бессмертных творений - только "хорошие" и "превосходные", соизмеримые с канонами! "Распалась же поэзия сообразно личному характеру поэтов. А именно, более важные из них подражали прекрасным делам подобных себе людей, а те, что попроще, - делам дурных людей" (Поэтика 1448Ь 25).
Итак, преодолена гомеровская патетика бо-говдохновенности поэтического слова, нет и следа отголосков учения досскратиков об орфическом экстазе перед божественными тайнами творчества. А ведь Гомера Аристотель признает "поэтом по преимуществу" и даже заявляет категорично, что "он один не только хорошо писал, но и создавал драматичные подражания" (Поэтика 1448Ь 35), и это наивысшая похвала, поскольку драма рассматривается вершиной поэтического искусства. Орфическая философия же для него - пройденный этап в развитии человеческой мысли, заблуждений эллинского ума. Приземленная трактовка сущности искусства и
причин, его породивших, накладывает отпечаток на характер очерчиваемых аристотелевской теорией мимесиса целей и круга непосредственных задач художника: "говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости" (Поэтика 1451Ь 1-3). В суждении "отца классицизма" удивительна констатация функциональной полезности и реалистической достоверности того, что должен изобразить художник!
Платоновский егёоя и аристотелевский гште-эгэ не могут интерпретироваться как философские альтернативы. У обоих речь идет именно о потреблении искусства, обществом, о полисной полезности искусств (изображать то, что вероятно и необходимо)! Однако в рассуждениях па лингвистические темы Платон обозначает любопытную сторону вопроса: "...справедливее всего говорят об этом те, кто утверждает, что какая-то сила, высшая, чем человеческая, установила вещам первые имена, так что они непременно должны быть правильными" (Кратил 438 :с). Но и сами искусства установлены богами - "силой, высшей, чем человеческой", потому аристотелевскую теорию мимесиса логично дополнить платоновской теорией эйдосов.
Искусство в античном обществе в полисных формах его организации в прямом смысле потребляется, приспособленное к воспитательным этическим (ра1с1е!а и более частное реШю) и эстетическим (\catarsis) целям и ценностям. Сущность его в понимании и рядового гражданина полиса (члена ойкоса - семьи, охлоса - толпы), и правящего выборного чиновника (реЦЬо, сила убеждения художественным словом, приравнена к Легшв, провозглашенному закону), и занятого софистикой ученого мужа перестает отождествляться с "даром богов" и воспринимается теперь "подражанием некоторых многим". Однако ни аристотелевский мимесис, ни платоновский эйдос сами по себе не исчерпывают всей полноты, сложности и глубины проблемы происхождения искусства; взаимно дополняя друг друга, две философские теории дают истин нос-представление о месте и роли искусства в античном обществе.
[1] Аристотель. Сочинения / Пер. с древнегреч.; Общ. ред. А.И. Доватура. М., 1984. Т. 1-4.
[2] Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческий мысли / Пер. с. фр.; Общ. ред. Ф.Х. Кессиди, А.П. Юшкевича. М., 1.988.
[3] Гомер. Одиссея / Пер. с древпегреч. В.Л. Жуковского; Примеч. М. Томашсвской. М., 1986.
[4] Платон. Собр. соч. / Пер. с древпегреч.; Общ. ред. А.Ф. Лосева и др.; Примеч. А.А. Тахо-Годи. М., 1990. Т. 1-4.
[5] Bainbrough J. Socratic Paradox // "The Philosofical Quarterly", 1960. Vol.10, 41.
