CC BY
69
клин.мед. (СПбГУ).2011; 14: 254-255.
16. Churilov L.P. A Russian-born German Karl AndreyevichRauchfuss: First doctor who took on white gown. Rus. Biomed. Res. 2016; 1(1): 44-47.
17. Френкель З.Г. Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути. Санкт-Петербург: Нестор — История, 2009, 696 с.
18. Китаева Р.И. К истории первой в мире кафедры фармакологии. Прикладные информационные аспекты медицины. 2008; 11(2): 3-5.
19. KorgeK. Neuro-horraonaalseteteguritetoimest organism torjereaktsiooni-dekulgemisel. - ENSV T A teadusliksessioon. Tartu, 1947, 21 - 39.
20. Кырге K.X. Проблемы реактивности организма и десенсибилизирующей терапии. Дисс. докт. Тарту, 1962.
21. Korge К. Organism i reaktiiv suseja desensibilise erivaravi probleme. Tallinn, 1963.
22. URL: http://www.ut.ee/et
В.В. Улыбин,
писатель, поэт
ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ И АННА АХМАТОВА4
Ы1р://новоесредневековъе.рф, [email protected]
Когда дружат два литератора, это всегда интересно. Тем более, если это такие разные поэтессы, как Берггольц и Ахматова. Между ними была целая по-коленческая разница: Ахматова старше Берггольц на 20 лет; а с учетом и вековой разницы - и мировоззренческая. Творческие приемы, которые они использовали, также были разными. Не совпадали и интересующие их темы. Шире сказать, их музы были разными. Берггольц вообще считала свое творчество «прямо противоположным Ахматовскому». Однако все вышеперечисленное не мешало их дружбе.
Когда же она началась?
Берггольц познакомилась с Ахматовой в конце 20-х годов и с той поры
4 Доклад прочитан в апреле 2010 года в Институте Русской Литературы (Пушкинском Доме) в рамках международной научной конференции, посвященной изучению жизни и творчества О.Ф. Берггольц.
почитала Поэтессу в числе своих первых литературных учителей. В «Попытке автобиографии» она писала: «Кланяюсь Анне Андреевне Ахматовой: я имела счастье быть ее другом - с того дня, когда девчонкой с косами пришла к ней, до дня ее смерти».5 В другой «Автобиографии» Берггольц писала: «Анну Ахмато-
Л
ву я знала с 18 лет, дружила с ней, любила ее и ее стихи...» Итак, знакомство Берггольц и Ахматовой состоялось в 1928 году и длилось почти сорок лет, вплоть до смерти Анны Андреевны. Факт их знакомства подтверждает и сторонний источник: «Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой» (сост. В.А. Черных), где сказано, что 2 января 1929 года Берггольц была в гостях у Анны Андреевны.(З) До сих пор неизвестно, при каких обстоятельствах они познакомились. Ахматова в 28-м году была признанной поэтессой; Берггольц же только начинала свой путь в большую литературу (начало это было, впрочем, весьма увесистым: к тому времени Ольга Берггольц уже как 4 года публиковалась в периодике и входила в литературную группу «Смена»). Возможно, «девочка с косами» принесла Ахматовой свои стихотворные опыты; может быть, это знакомство носило случайный характер. В какой-то мере на этот вопрос может ответить еще один фрагмент автобиографии поэтессы, изданный в 1990 году, в котором сказано: «кланяюсь <...> блистательному Клюеву, который указал мне путь к лучезарнейшей Анне Андреевне Ахматовой». 4 Крестьянскому поэту Николаю Клюеву было к тому времени далеко за сорок, в двадцатые годы его громила советская критика, как «кулацкого певца». Вряд ли Берггольц была лично знакома с Клюевым - но она была знакома с его творчеством. (К слову сказать, Клюев познакомил с Ахматовой Есенина). Окончательную точку в вопросе о первом знакомстве Берггольц с Ахматовой могут поставить дневники Берггольц за 1928-й год, пока недоступные для исследователей. Так или иначе, Берггольц, посредством ли Клюева или независимо от него - прочла Ахматову до своего знакомства с ней. Это подтверждают ранние стихотворные опыты Ольги Берггольц. Опыты эти заключены, в том числе, в двух ученических тетрадях, которые хранятся в о/р ИРЛИ. Обе эти тетради (одна без даты; вторая относится к зиме 27-28 гг.) несут ахматовское имя: первая в виде цитаты, вторая как упоминание в списке литераторов, которых Берггольц прочла. Кроме того, некоторые юношеские стихи Берггольц несут на себе Ахматовский флер: «Осень 1927 г.» и «Хоть что-нибудь придумать».(5)
Дружба двух поэтесс имела односторонний характер. То есть если Бер-гольц дружила с Ахматовой, то Ахматова позволяла ей с собой дружить. Когда Берггольц была репрессирована в 38-39 годах, Ахматова не проявила к ее судьбе никакого участия. Совсем иначе повела себя Берггольц, когда Ахматова подверглась гонениям и травле в послевоенные годы. Вероятно, равнодушие Ахматовой к узнице Берггольц вызвало у последней, как минимум, обиду. Это косвенно подтверждается следующим замечанием Ахматовой за июль 1939 года в изложении Чуковской:
«Почему-то разговор коснулся Ольги Берггольц.
- Она раньше часто ко мне бегала. Очаровательно хорошенькая была. Джокондовская безбровость ей очень шла. А потом она вдруг изменилась. Наклеила брови. И стала жандармом в юбке. И сразу подурнела - вы заметили?» (6)
После реабилитации Берггольц упоминает о нескольких своих встречах с Ахматовой в самом начале войны. Анна Андреевна во время одной из встреч пацифистски клеймила ее разжигателей. О следующей встрече упоминается в книге «Говорит Ленинград». Берггольц писала: «Мы записывали <выступление Ахматовой> не в студии, а в писательском доме, так называемом «недоскребе», в квартире М.М. Зощенко. <...> Я записала под диктовку Анны Андреевны ее небольшое выступление, которое она потом сама выправила, и этот - <...> уже
п
пожелтевший листок я тоже до сих пор храню бережно». Сейчас этот пожелтевший листок находится в архиве о/р ИРЛИ и в нем не только правка Ахматовой, но также и правка самой Берггольц. Возможно, это единственный совместный публицистический документ двух поэтесс. Вопрос этот также нуждается в более тщательном исследовании. Следующий эпизод их взаимоотношений -эвакуация Ахматовой из осажденного Ленинграда осенью 41 -го года. Как писала Берггольц, Ахматова хотела взять ее в качестве «служки», сопровождающей на борту самолета, по крайней мере, до Москвы. Берггольц отказалась - и правильно сделала, иначе мы бы никогда не узнали о блокадной музе, чьи слова, как писал Фадеев, стали «неотразимы, как свинец». Желание Ахматовой взять Берггольц в качестве сопровождающей подтверждает и писатель-сказочник Шварц Е. Вот что он писал: «Решили эвакуировать Ахматову. Она сказала, что ей нужна спутница, иначе она не доберется до места. Она хотела чтобы её сопровождала Берггольц. И я пошел поговорить с Ольгой об этом. <...> Ольга оказалась дома, и я не спросил, а решительно заявил, что ей надо вылетать вме-
сте с Ахматовой, если она не хочет гибели замечательной поэтессы. <...>
о
.через два дня Ольга решительно отказалась эвакуироваться с Ахматовой». В Москве некоторое время Ахматова жила на квартире сестры Берггольц Марии.
Эвакуация Ахматовой подвела черту под первым периодом их знакомства - с 1928-го по 1941 годы. Этот период можно назвать так: учительница и ученица, причем в роли первой выступала, разумеется, Ахматова, в роли второй, конечно, Берггольц. Берггольц, кстати, сознательно культивировала среди современников такую формулу своих взаимоотношений с Ахматовой.
Второй период дружбы начался с возвращения Ахматовой в Ленинград в 44-ом году и длился вплоть до смерти Анны Андреевны, т.е. до 66 года. Любопытно, что оба периода занимают примерно 22 года. Отношение Ахматовой к Берггольц с 44-го по 66-е годы в целом не изменилось. Разве только укрепилось доброе отношение к Ольге Федоровне после событий 46-го года. О них написано достаточно много, мы приведем цитату Пуниной: «Больше других, рискуя всем, открыто помогала Ольга Федоровна Берггольц».9 Кстати, Берггольц и в 56-ом году открыто выступила против Постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», за что ее, как писала Лидия Чуковская, «прорабатывали всюду». (10)
Приведем еще одни воспоминания Чуковской, в которых содержится ах-матовская оценка берггольцевского творчества.
«9 января 57 г.
Оля - талантливая, умеет писать коротко. Умеет писать правду. Но увы! Великолепно умеет делиться на части и писать ложь». (11)
«Поэтический дар ценила весьма, но относилась к стихам придирчиво, принимала их с большим отбором - и .иногда не без иронии. К самой же Ольге Федоровне была дружески расположена, памятуя о том, что в 1946 г. Берггольц оказалась среди людей, от нее не отвернувшихся, среди тех, кто продолжал посещать ее, заботиться о ней, слушать и хранить ее стихи».(12)
13 апреля 57 г.
«Рассказала с большим огорчением об Ольге Берггольц. Та, оказывается, погибает: пьет. К ней приставлена сиделка, чтобы она не могла убегать из дому и пить где-то с шоферами, шатаясь по кабакам, но все равно, она и дома с утра до вечера хлещет коньяк - голая, без рубахи, в халате, накинутом на голое тело.
- Бедная Оля, - сказала Анна Андреевна. - Еще одна гибель еще одного поэта» (13).
Та же Чуковская вспоминает, что Ахматова сравнивала Берггольц с мало известной поэтессой Петровых (с мало известной - тогда и сейчас), называя Берггольц «беленькой лошадкой», а Петровых «черненькой».(14) Известны и резко отрицательные отзывы Ахматовой о военной лирике Берггольц. Среди них и такой (в изложении Чуковской):
«2/Х1 - 42.
Мне NN (Ахматова - авт.) велела прочесть стихи Берггольц, напечатанные в «Знамени» (В «Знамени № 8 за 1942 год напечатаны четыре стихотворения Ольги Берггольц: «Стихи женщинам Ленинграда» (1. Слово матери. 2. Разговор с соседкой. 3. Сестре.) и «Москве».
«Ну, как?»
Я сказала, что худо, но мне понравились некоторые строки во втором. -«Никаких там нет строк. Такие стихи можно писать только по приказу. Ни один ленинградец так чувствовать не мог и не может». (15)
И после войны Ахматова не изменила своих критичных оценок военных стихов Берггольц. Возможно, Анна Андреевна просто ревновала свою младшую современницу к её военной поэтической славе. Полагаем, что и Берггольц знала об этих оценках и в долгу не оставалась, считая Ахматовские военные стихи «слабыми». В этом военно-лирическом споре права, конечно, Берггольц. Во-первых и в последних потому, что военных стихов у Ахматовой - взвод, тогда как у Берггольц - целая дивизия.
В послевоенный период, как мы уже писали, отношение Ахматовой к Берггольц не изменилось. И эта статичность не покидала Ахматову до последних дней ее жизни.
Но может, изменилось отношение Берггольц к своей старшей наставнице?
Ответ на этот вопрос нам дадут два послевоенных документа: один известный, другой нет.
Сначала откроем воспоминания Л. Левина о том, как Берггольц встречала Новый, 1947 год.
«В разгар застолья я заметил, что Ольга и Макогоненко о чем-то переговариваются. Оказывается, речь шла о том, чтобы пойти за Анной Андреевной Ахматовой. Это было условлено заранее и известно всем, кроме меня.
Ахматова жила неподалеку, в так называемом Фонтанном доме. Макого-ненко скучно было идти одному, и он предложил мне прогуляться с ним до
Фонтанного дома.
- Но удобно ли это? — возразил я. — Мы с Анной Андреевной незнакомы.
- Чудак! — ответил Макогоненко. — Вот тебе прекрасный случай познакомиться.
Короче говоря, мы отправились на Фонтанку.
Подойдя к дому, где жила Ахматова, Макогоненко оставил меня на улице, а сам вошел в дом. Через некоторое время он вернулся, ведя под руку Анну Андреевну.
Ахматова посмотрела на меня, как мне показалось, с некоторой опаской. Но Макогоненко тут же представил меня как друга Берггольц, Германа, Шварца. Анна Андреевна сразу успокоилась. Хотя Ахматовой еще не было шестидесяти, шла она нелегко, не могла справиться с дыханием. Мы с Макогоненко то и дело замедляли шаг.
Ольга встретила Анну Андреевну, что называется, с королевскими почестями.
Когда Ахматова вошла в комнату, все стояли с бокалами в руках. Анна Андреевна опустилась на подготовленное для нее место (не села, а именно опустилась). Шварц сказал тост в ее честь — на этот раз серьезно, без тени юмора.
Новогодняя встреча продолжалась.
Но течение ее неуловимым образом изменилось.
Все мы были те же самые, что час назад, и в то же время как будто совсем другие. Все было по-прежнему и в то же время совсем иначе.
Я подумал, что это ощущение возникло, быть может, у меня одного: я впервые видел Ахматову вблизи и не мог не чувствовать себя при ней несколько скованно. Но и остальные вели себя сейчас не совсем так, как раньше, В чем состояла разница, я не взялся бы определить, но что она была — мог поручиться.
Только в поведении Ольги не ошущалось никакой перемены. Она вела себя с полной естественностью и свободой. Хлопотала вокруг Ахматовой, то накладывая ей салат, то наливая коньяк или водку. По всему видно было, что общение с Анной Андреевной давно стало для нее бытом и сегодняшняя встреча за новогодним столом — лишь одна из многих других.
Потом я понял, что поведение Ольги определялось не только тем, что она привыкла к встречам с Ахматовой. Она вела себя непринужденно главным образом потому, что чувствовала себя с ней н а р а в н о й н о г е.
За нашим столом сидели Шварц и Герман — писатели, чей талант Ольга, как мы знаем, ценила достаточно высоко, но п о д с т а т ь Ахматовой все-таки была здесь она одна. Являлось это осознанным убеждением или подсознательным чувством — не все ли равно? Важно, что Ольге так казалось. Право на равенство с Ахматовой Ольга завоевала тем, что было пережито ею за последнее десятилетие, и тем, что было создано на почве пережитого. Ахматова всегда была одной из достопримечательностей Петербурга — Петрограда — Ленинграда. Теперь такой же достопримечательностью стала Берггольц. Если бы кто-нибудь в эту минуту сказал Ольге, что она ощущает себя наравне с Ахматовой, Ольга — не сомневаюсь! — стала бы яростно возражать. Но независимо от сознания и воли это ощущение до самого конца неистребимо гнездилось в душе, «в ее немых глубинах», как — по совсем другому поводу — удивительно точно сказала Берггольц.
Между тем тосты следовали один за другим. Все они так или иначе были теперь за Ахматову. Шварц продолжал шутить, мы по-прежнему отвечали ему улыбками и смехом, но и это выглядело сейчас не так, как совсем недавно.
Было уже очень поздно — или очень рано? Наставала пора расходиться. Казалось, все тосты за здоровье Ахматовой сказаны. Вдруг Герман потребовал, чтобы мы наполнили бокалы.
— Дорогая Анна Андреевна,— сказал он, вставая и вслед за собой поднимая всех нас. — Мы вас очень любим и хотим, чтобы вы услышали это еще и еще раз. Вы для нас всегда были и навсегда останетесь великим русским поэтом. В русской поэзии были Пушкин, Лермонтов, а теперь есть вы. Вы — законная наследница их славы.
С повлажневшими глазами Герман подошел к Ахматовой и с нежной почтительностью поцеловал ей руку. Анна Андреевна поистине царским жестом полуобняла его и поцеловала в лоб.
Новогодняя ночь кончалась. За окном занималось первое утро 1947 года». (16)
Воспоминания Левина ценны тем, что он показывает, как относилась в это время Берггольц к Ахматовой - как равная. Но может, это ему привиделось?
Процитируем второй документ: дневниковую запись Берггольц от 23.8.47
года:
«А старуха (Ахматова - авт.) - совсем клинически душевнобольной человек: призраки мучат Музу плача уже неотступно, она бредит непрерывно. Нет, это не рисовка. Это болезненная гипертрофия личности, - она ни о чем почти не может говорить, как о себе, и все, что происходит кругом - кажется ей обращением к ней и против нее...[...] Она ела и пила жадно, она голодает, наверно, потом пришли ко мне и она опять, сама, запросила вина, и очень быстро и серьезно опьянела, - чего с ней раньше не бывало, - от сухого вина, в небольшом количестве, и все говорила и говорила, как за ней следят, как дежурит теперь около ее дома какой-то офицер, как Большой Дом только и думает, что о ней. Слушать все это было страшно, опровергать - бессмысленно, потому что она, как истый сумасшедший, уже твердо верит в свой бред, а действительность, не скупясь, подбрасывает ей все новый материал. Действительно, какой-то сержантик болтается около ее дома, явно по бабской линии, или служащий Арктического... - «Вот он», - сказала она таким голосом, когда мы, провожая ее, подошли к ее дому, что у меня все оледенело внутри, и я сама, - маньячка, - подумала, что она права, вопреки всякой логике.
Зрелище Старухи, ее тяжелого безумия, распада ее чудесной, светлой личности, было так невыносимо <...>, что проводив ее, я, совершенно не чувствуя результата вина, упросила Юрку купить еще бутылку, т.о. на вино вчера ушло (при полной нищете, долгах и т.д.) двести рублей.» (17)
О чем говорит эта дневниковая запись? Равная пишет о равной. Поэтому предположение Левина о том, что Берггольц, по крайней мере с послевоенных лет, считала себя равной Ахматовой, верно.
Теперь спросим: считали ли ценители русской поэзии такую самооценку Берггольц оправданной? Считали ли читатели уместным ставить Берггольц рядом с Ахматовой и даже Цветаевой? Ответ на этот вопрос был дан еще в июле 66 года, когда в переполненном зале Ленинградской Консерватории был дан большой вечер русской поэзии. На этом вечере прозвучали стихи Берггольц и Ахматовой - в первом отделении; Цветаевой - во втором. Ахматова, кстати, скончалась за несколько месяцев до этого вечера.
Подытожим сказанное.
Отношения Берггольц и Ахматовой пережили две стадии. Сначала это были отношения ученицы и учительницы; затем - паритет двух равных муз.
Вряд ли Ахматова считала кого-либо равным себе (и Берггольц в том числе). Простим ей этот недостаток. По очень точному замечанию одного эмигрантского критика, в 50-60-е годы Анна Андреевна примерила на себе титул вдовствующей императрицы русской поэзии. То, что у нее в свите не было Берггольц - она не заметила.
Полагаю, что вечер поэзии 66-го года был не случайным. Берггольц своей жизнью и своей поэзией заслужила, чтобы стоять рядом с Ахматовой и Цветаевой и вместе составлять великий триумвират Русской Женской Поэзии 20-го столетия. Причем первые две поэтессы представляли собой отечественную и зарубежную ветви Серебряного Века, тогда как Берггольц была первой поэтессой бронзового века русской литературы. Благодаря этому триумвирату русская женская поэзия существует и по сей день. Надеюсь, что эта простая истина будет все больше и больше находить себе сторонников.
И последнее. В целом можно сказать, что Ахматова недооценила человеческий и творческий потенциал Берггольц, не сумела разглядеть в ней великую поэтессу 20-го века и просто страдающую женщину. Берггольц для Ахматовой так и осталась «белой лошадкой». Вряд ли можно поставить ей это в укор. Берггольц полностью могла быть оценена лишь при прочтении ее дневников, которые Ахматовой были неизвестны. Зато «белая лошадка» оценила свою старшую подругу по достоинству уже при жизни.
1 Берггольц О.Ф. Попытка автобиографии. // Собр. соч. в 3 т. Л., 1972, т.1, с. 14.
2 Автобиография. Т. 3 90-е годы.
3 Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. 1889 - 1966. М., 2008, с. 258.
4 Берггольц О.Ф. Из неизданного варианта автобиографии. Очерки разных лет. // Дневные звезды. Говорит Ленинград. М., 1990, с. 443.
5. Упомянутые стихи были опубликованы впервые в 2009 г. См. более подробно: Ранние стихи Ольги Берггольц. // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 2005 - 2006 годы. СПб., 2009, с. 1045 - 1096.
6. Вероятно, разговор коснулся Ольги Берггольц в связи с ее освобождением 3 июля 1939 г. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М., 2007, т.1, с. 35.
7. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. 1889 - 1966. М., 2008, с. 337.
8. Там же. с. 337-338.
9. Там же, с. 422.
10. Там же, с. 500.
11. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. М., 2007, т.2, с. 255.
12. Там же, с. 725
13. Там же, с. 269.
14. Там же, с. 255.
15. Там же, т.1, с. 530-531.
16. Левин Л. Жестокий расцвет. // Вспоминая Ольгу Берггольц. Л., 1979, с. 8486.
17. Цит. по: Улыбин В. И лжи заржавеет печать. (Двойные звезды Ольги Берггольц). СПб., 2010, с. 118-119.
