CC BY
42Ретроспективы
Офицерство Сибирского казачьего войска: правовой и социальный статус
С. М. Андреев*
Правовой статус старшины инкорпорированного в структуру Российской империи казачества долгое время оставался неопределенным. В Табель о рангах, разделившую неподатное служилое население России на 14 классов, чины казачьих «начальных людей» не были включены, так как правительство рассчитывало на быстрое исчезновение этой социальной группы по мере укрепления регулярного начала во всех сферах жизни общества.
Вместе с тем серьезные экономические и политические позиции служилой аристократии казачьих войск, формировавшихся путем вольной колонизации, позволяли ей сохранять достаточно высокий социальный статус. Так, превращение донской старшины в крупных землевладельцев при наличии реальной власти в рамках уже сложившейся войсковой организации давало ей основание добиваться закрепления за собой дворянских прав. Признание Павлом I за донскими чиновниками прав российского дворянства в 1798 г. уравняло их в чинопроизводстве с офицерами регулярной армии.
Однако подобные меры не коснулись крепостного и городового казачества Сибири. Основная масса сибирской служилой аристократии, находясь на должностях, соответствующих ІХ-ХІУ классам, не смогла добиться получения даже личного дворянства. Абсолютистское государство хотело иметь здесь прочную опору в лице сибирской бюрократии, но не собиралось создавать полноценный региональный дворянский корпус. При сравнительной слабости экономических связей между регионами страны появление в Сибири значительного слоя помест-
ного дворянства могло бы привести к усилению центробежных тенденций1.
Гарнизонное начальство Сибирских пограничных линий традиционно рассматривало крепостных (линейных) казаков в качестве «военно-рабочих» команд, что во многом определяло низкий социальный статус их старшины. В челобитной, представленной в 1763 г. в Сибирский приказ, иртышские казаки среди прочего отмечали: «...Преимущества же в рангах против регулярных чинов не только сотники, но и атаман, никакого не имеют и оттого не только подкомандных своих казаков от обид защитить не в состоянии, но и сами принуждены как от обер- и унтер-офицеров, так и от прочих нижних чинов претерпевать поносительное презрение и находиться у них неизъемлимо под командою и штрафах, чем и усердная их к службе. ревность и прилежные труды происходят бескуражны и несутся с немалым прискорбием.»2. Поэтому пожалование местной казачьей старшине армейских офицерских чинов практиковалось крайне редко, за особые отличия. Причем присвоение чина не сопровождалось соответствующим материальным содержанием, и командованию Сибирских пограничных линий приходилось дополнительно ходатайствовать перед военной коллегией о предоставлении этим лицам возможности «содержать себя по званию офицера».
Впервые общие черты правового и социального статуса офицеров сибирского линейного казачества очертило Положение о войске, Высочайше утвержденное 19 августа 1808 г.3 В соответствии с Положением в частях и командах войска должно было со-
* В нашем журнале опубликовал статью «Старообрядчество и сектантство в Сибирском казачьем войске» (2005. — № 1). Интервью с С. М. Андреевым см. в № 3 за 2007 г.
стоять 43 офицера. Все офицерские должности, как и в других казачьих войсках, полагалось замещать только выходцами из казачьей среды. Число казачьих офицеров, реально служивших на Сибирских пограничных линиях, было значительно меньше. Поэтому на открывшиеся вакансии разрешалось назначать наиболее подготовленных урядников с производством их в соответствующие чины. Следствием подобного способа увеличения числа казачьих офицеров стало их разделение на две категории: 1) имевших действительные офицерские чины, т. е. пользовавшихся рядом прав и преимуществ офицеров регулярной армии, и 2) офицеров-зау-ряд — чинов войска, которым предоставлялась часть офицерских прав лишь на время нахождения в соответствующей должности. Законом предписывалось «...в должное уважение службы признавать и принимать их прилично чину офицерскому; соответственно чему и в налагаемых на них за вины штрафах поступать так, как об обер-офицерах установлено, доколе в сих званиях пребывают».
Служба офицеров, как и у прочих чинов войска, была, во-первых, бессменной, и потому они лишались «льготы» (периодического отпуска для занятия собственным хозяйством), и, во-вторых, бессрочной — «доколе в силах». Получить отставку они могли лишь «единственно по старости и дряхлости или же по болезням и увечьям», т. е. при совершенной неспособности к продолжению службы. Причем в отставке никакого казенного содержания им не полагалось.
Бессменный и бессрочный характер службы на казенном содержании (но со самоснаряжением) обусловил те черты ее регулярности, которыми Сибирское войско отличалось от других казачьих войск. Несмотря на это, оклад жалованья казачьих офицеров был значительно меньше, чем у офицеров армейской кавалерии, войсковые классные чины не имели права на получение некоторых наград (аренды, ряд орденов за выслугу лет, право на получение золотого оружия и др.), пенсии по ранению; имевшим ордена не присваивались права потомственного дворянства и пр.
В последующие годы командование Отдельного Сибирского корпуса, учитывая возраставшую напряженность службы войсковых офицеров, неоднократно обращало внимание военного министерства на их тяжелое материальное положение и ограниченность прав. Так, генерал И. А. Вельяминов в 1830 г. писал: «Офицеры сего войска, будучи большей частью из воспитанников войскового училища, имеют достаточные теоретические сведения в науках и хорошо приготовлены к строевой службе, между ними и других войск офицерами, особенно оренбургскими и уральскими, насчет образования большое различие. Они, служа. где укажет необходимость, не знают домов своих, жалованье получают по штату 1808 года. чины им велено иметь
зауряд. По ходатайству предшественников моих многие имели чины армейские, украшены и всеми знаками офицерскими. но остаются при том же скудном жаловании и, прослужа. всю молодость большею частью в отлучении от домов своих, при старости и дряхлости своей, увольняются уже как неспособные и, следовательно, не нужные службе в отставку, без всякого права на пенсию, единственную подпору и надежду служащих, тогда нищета и лишение прав офицерского звания остаются им в наследие, и если паче чаяния впал бы отставной офицер в уголовное преступление, прослужив иногда более 30 лет в офицерском звании, то мог быть подвергнут судом гражданским позорному на теле наказанию, что совершенно уничижает служащих офицеров, его сотоварищей и подавляет в них дух чести, без которого военное звание существовать не может. При том, сыновья их, прижитые в офицерстве, даже если бы кто имел действительный штаб-офицерский чин, не различаются правами с детьми простых казаков»4. Ходатайства войскового начальства о предоставлении казачьим офицерам всех прав и преимуществ армейских офицеров, в том числе права на пенсию после 35-летней службы, неизменно не получали поддержки.
В этой ситуации многие войсковые офицеры с тревогой думали о том дне, когда уже не смогут нести службу за мизерное содержание, и пытались хоть как-то обеспечить грядущую старость. В их положении, — отмечал один из историков войска, — «.не было средств и возможности заработать или сберечь что-нибудь, а угроза нищеты в будущем была настолько реальна, что невольно заставляла иметь “неверный взгляд” на военную добычу и обращавшиеся в руках казенные деньги»5.
Серьезные недостатки в строевом состоянии казачьих частей и финансовые злоупотребления их начальства, выявленные ревизией войска в 1835 г., во многом определили политику западно-сибирской администрации в отношении войскового офицерства вплоть до начала 1860-х гг. Новый генерал-губернатор Западной Сибири П. Д. Горчаков не доверял «возникающей между казаками аристократии» и считал необходимым установить жесткий контроль за деятельностью казачьих офицеров со стороны офицеров регулярной армии, назначаемых на ключевые командные и административные должности в войске (аналогичные злоупотребления, царившие в этот период в среде офицеров военных поселений и армейских полков, не могли поколебать П. Д. Горчакова в этом убеждении)6.
Об особом отношении генерал-губернатора к казачьим офицерам красноречиво свидетельствует его взгляд на судьбу войскового училища, готовившего кадры для казачьих строевых частей. Вскоре после его посещения в 1836 г., он писал в военное министерство: «Ныне училище действительно найдено мною в отличном порядке. Но. никак не могу,
однако же, уверить себя не только в пользе учреждения, но даже в возможности, чтоб без вреда могло оно далее существовать в настоящем виде. Излишнее образование лиц, долженствующих силою обстоятельств оставаться в нижних чинах воинского состояния, едва ли не пагубнее самого невежества. В войске обер-офицерских вакансий никогда не может быть в соразмерности приготовляемых. кандидатов, от чего возродится. класс людей неминуемо недовольных, а. со временем, может быть, и опасных. Собственно для казаков, кажется мне, будет достаточным устройство полковых школ со степенью обучения по примеру военно-сиротских отделений, из которых малому числу отличнейших учеников можно будет давать высшее образование... Прекрасное это заведение может с малыми изменениями быть обращено в кадетский корпус постепенным прекращением дальнейшего приема в школу - 7
казачьих детей»1.
Новое Положение о Сибирском войске (1846 г.)8, более четко обозначившее правовую ступень казачьих классных чинов, закрепило их невысокий социальный статус — офицеры «второго сорта», происходившие из среды «полезного» сословия, как называл сибирских линейных казаков П. Д. Горчаков.
Реализуя его идеи, Положение разделило офицеров войска на три категории: 1) армейские офицеры, зачисленные в состав полков и батарей с производством в соответствующие казачьи чины; 2) офицеры казачьего происхождения, пожалованные в действительные чины особыми Высочайшими указами; 3) казачьи зауряд-офицеры, пользовавшиеся правами классных чинов лишь в период выполнения должностных обязанностей.
Армейские офицеры стали своеобразной элитой войска. Только из их среды назначались войсковой наказной атаман, бригадные командиры, дежурный штаб-офицер, командиры конно-артиллерийских батарей. Именно они составляли большую часть полковых командиров. Эти офицеры продолжали пользоваться всеми предоставленными им правами. Они получали жалованье по армейским окладам, после отставки им полагалась пенсия, они имели преимущество перед казачьими офицерами при назначении на освободившуюся должность.
На казачьих офицеров с действительными чинами были распространены некоторые права армейских офицеров: на получение знаков отличия беспорочной службы, орденов Св. Георгия и Св. Владимира за выслугу лет, на награждение чином и мундиром при выходе в отставку, на пенсионное обеспечение по ранению. Но они по-прежнему уступали армейцам по многим показателям. Вершиной карьеры казачьего офицера могла стать должность полкового командира, причем он мог занять эту должность только в исключительных случаях, с Высочайшего соизволения по особому представлению командующего Отдельным Сибирским корпусом. Его жа-
лованье составляло 2/3 оклада армейского офицера. Обеспечение зауряд-офицера было еще меньше — половинное жалованье казачьего классного чина, правами которого он пользовался. О невысоком социальном статусе последнего свидетельствовало и то, что ему, как и рядовым казакам, полагался также казенный провиант и фуражное довольствие.
Положение сохраняло постоянный характер службы офицеров войскового сословия, но впервые установило ее срок — 25 лет (зауряд-офицеры на момент выхода в отставку должны были прослужить на офицерской должности не менее 6 лет). Однако эта мера вряд ли реально могла облегчить их участь. Пенсия после выхода в отставку казачьим офицерам по-прежнему не полагалась. Наделение их, по примеру Донского войска, правом на получение пожизненных земельных участков (штаб-офицерам — 400 десятин, обер-офицерам — 200 десятин) являлось лишь формальной попыткой решить проблему. Отсутствие у сибирских казачьих офицеров времени, средств, необходимого опыта для ведения хозяйства, очень низкие арендные цены на землю в войске не могли сделать пожизненные участки стабильным источником доходов. Но даже получение этих участков откладывалось на неопределенный срок, так как войско еще не имело своей межевой партии. Поэтому для большинства казачьих офицеров жалованье оставалось единственным источником дохода, что вынуждало их отказываться от выхода в отставку и продолжать службу.
Параграфы нового Положения, регламентировавшие порядок производства в офицерские чины, закладывали одно из оснований будущего обособления офицеров войска от рядового казачества, ускоряли процесс формирования закрытой сословной элиты. Отныне право на получение действительного офицерского чина имели только обер-офицерские дети — сыновья казачьих офицеров, имевших эти классные чины. В Сибирское войско, как и на Дону, они принимались с 16 лет. После трехмесячной службы рядовыми им присваивались звания урядников, а через два года при «совершенном знании службы и отличном поведении» они производились в хорунжие на вакантные должности.
Дети зауряд-офицеров, офицерские дети, рожденные во время службы их отцов в нижних чинах, урядники из казачьих детей производились в зауряд-офицеры. Сыновья зауряд-офицеров поступали на службу с 19 лет на правах вольноопределяющихся. Урядниками они становились через полгода после зачисления в полк, но при наличии вакансии. В хорунжие-зауряд они производились после выслуги 12 лет в строю или 20 лет на канцелярских должностях. Действительные чины им присваивались в исключительных случаях: за военные подвиги, при получении ордена, дающего право на потомственное дворянство, и при достижении чина полковника.
Правда, Высочайший указ от б декабря 1B49 г. отменил в Сибирском войске производство в зауряд-офицеры, предоставил всем сибирским казачьим офицерам действительные чины и ряд дополнительных прав и преимуществ, но это лишь отчасти изменило их социальное положение. Хотя дворянство они теперь получали на тех же основаниях, что и в Донском войске (потомственное — при достижении чина войскового старшины, с 1B56 г. — чина полковника, личное — при производстве в чин хорунжего), размер их жалованья значительно уступал жалованию армейских офицеров9.
Нерешенность важнейших для офицеров войскового сословия проблем была подтверждена в 1B51 г. ревизией генерал-адъютанта Н. Н. Анненкова. По его мнению, крайне напряженный характер службы казачьих офицеров не компенсировался должным материальным обеспечением: «Вообще все... офицеры находятся в крайней бедности, ибо жалования едва им достаточно на обмундировку и аммуницию (стоящие здесь очень дорого), на содержание лошади и конской принадлежности; затем офицер постоянно нуждается в необходимых предметах для жизни и нередко находится в необходимости прибегать к пособию казаков, отчего [следует] неизбежный упадок дисциплины и подчиненности. Недостаток прислуги крайне для них чувствителен, и в особенности для водворенных в степи, ибо на линии с малыми средствами еще можно нанимать киргиз, кочующих постоянно вблизи станиц, но в степи киргизы в услуги не нанимаются, и . офицер бывает часто вынужден исполнять самые черные домашние работы, а в степи и обрабатывать свое поле и огород. В бытность мою на Копале хорунжий зауряд-сотник Обухов работал у себя на пашне и в огороде — это в особенности тяжело для молодых офицеров, воспитывавшихся в кадетском корпусе и привыкших к довольству; лишения, которым они подвергаются с самого вступления на службу, конечно, могут иметь дурное влияние на нравственность некоторых из них, вовлекая в неоплатитель-ные по состоянию их долги»10.
Хронические материальные затруднения послужили причиной назревания скрытого конфликта в войсковой офицерской среде. Заложенное Положением 1B46 г. разделение офицеров войска на казачьих и армейских не могло не сказаться на их отношении друг к другу. «Прежде всего казачьих офицеров обижала разница в жалованье: казачий офицер получал в год 72 рубля, армеец — 250 рублей; кроме того, армеец получал квартирные, фуражные, на отопление и освещение, казачий — никаких подобных прибавок к жалованью не получал. Армейский имел денщика, казачий сам себе чистил сапоги, армеец по окончании службы имел право на получение пенсии, а казачий офицер не имел. Затем, имя армейца, при переходе в казачье войско, ставилось в список офицеров выше казаков, поэто-
му, при производстве в высший офицерский чин, казаки всегда отставали от армейцев. Это неравенство обособляло армейцев от казаков; армейцы составляли отдельную группу, которая была ближе к главному казачьему начальству, атаману и полковым командирам, чем казаки; у начальства армейцы были на лучшем счету, пользовались большими льготами; атаман Воробьев, например, когда ему докладывали о наградах или о наказании какого-нибудь офицера, имел обыкновение всегда спрашивать: “Это из наших или из ихних?”, т. е. из армейцев или из казаков. Если офицер “из наших”, ему охотнее давалась награда — и наоборот»11.
Подобная неприязнь формировалась еще в кадетском корпусе, где существовало разделение учащихся на привилегированную роту для детей армейских офицеров и гражданских чиновников и непрестижный эскадрон для казачьих детей, на «Европу» и «Азию», где будущие казачьи офицеры «чувствовали себя другой расой, сортом пониже.». Г. Н. Потанин в своих воспоминаниях писал: «В наших юных сердцах ненависть против армейцев дошла до того, что мы стали мечтать о том, чтобы по выходе из корпуса начать против армейцев партизанскую войну. Мы уговаривались, одевшись в киргизские шубы и малахаи и сев верхом на лошадей, нападать по ночам на проходящих по улицам города
1?
армейцев и стегать их нагайками»12.
Таким образом, выделение войсковой элиты из общей казачьей массы в дореформенный период не сопровождалось реализацией ее особенных преимуществ в полной мере. Воспользоваться рядом из них в условиях военно-поселенного состояния войска было просто невозможно. Хронический характер проблем, касавшихся правового и социального положения классных чинов сибирского казачества, позволил Г. Е. Катанаеву назвать их «париями русского офицерства»13.
Реформа 1861 г. стала поворотным моментом в жизни сибирского казачества. Организация войсковой жизни по образцу других казачьих войск существенно изменила положение казачьих офицеров, значимость их прав и преимуществ проявилась более зримо. В результате коренного реформирования войскового управления (в частности, оно было разделено на военное и гражданское) почти все командные и административные должности в его органах стали замещаться классными чинами казачьего сословия. Это объяснялось, конечно же, не только личностным фактором — большим доверием Г. Х. Гас-форда, сменившего в 1848 г. П. Д. Горчакова на посту генерал-губернатора Западной Сибири, к казачьим офицерам. Введение в Сибирском войске очередного порядка службы с периодическим выходом на льготу привело к ликвидации вакантных должностей для армейских офицеров, так как при сокращении числа казаков, находящихся на службе, в войске образовался избыток собственных кадров.
Другим новшеством стала выборность ряда административных должностей, для чего был использован сословный принцип формирования уездных органов власти. Офицеры — войсковые дворяне — каждые три года участвовали в выборах должностных лиц всех звеньев войскового гражданского управления. Рядовые казаки имели право лишь на избрание станичной администрации и своих заседателей в окружных правлениях.
В ходе реформы 1861 г. размер денежного жалованья казачьих офицеров войска был увеличен до кавалерийских окладов по табелю 1841 г. (в то же время для армейских офицеров в 1859 г. был введен новый табель денежных окладов), хотя право на его получение теперь имели только находившиеся на службе. При выходе на льготу офицерам войскового сословия, как и в других казачьих войсках, полагалось материально обеспечивать себя за счет пожизненных участков. Но в Сибирском войске межевание еще не было завершено и потому за льготными офицерами по причине отсутствия у них земельных участков на некоторое время было сохранено денежное содержание от казны.
Однако эта мера была временной, и офицеры не могли не думать о своем ближайшем будущем. Сложные для всех сибирских казаков первые годы жизни в новых условиях стали временем, когда впервые так ярко проявилось зарождавшееся противоречие между рядовым казачеством и «войсковым дворянством», своеобразным моментом истины, ускорившим начавшийся ранее процесс кристаллизации его самосознания. Когда войсковому комитету в 1863 г. было поручено доработать Положение 1861 г., в деятельности его членов выпукло проявилось стремление казачьих офицеров закрепить и усилить свое влияние в гражданской жизни войска, в новых социально-экономических условиях защитить, пусть даже в ущерб общесословным интересам, свои интересы (например, они предлагали разрешить выкуп пожизненных участков, неоправданно увеличить число административных должностей в войске, высказывались против введения в войске конскрипционного порядка отбывания воинской повинности, требовавшего сокращения численности офицеров и др.).
Формально считаясь частью российского дворянства, сибирские казачьи офицеры по-прежнему не обладали всей полнотой прав этого привилегированного сословия: как и рядовым казакам, им запрещалось проживать вне войсковой территории (свободное избрание места жительства им было разрешено только в 1868 г.); по распоряжению войскового начальства часть из них была вынуждена переселиться с семьями в Семиречье и на границу с Китаем; право выхода из войскового сословия и освобождение от обязательной 25-летней службы им было предоставлено только в 1869 г. По Закону 21 апреля 1869 г., который имел «.для казачьих
офицеров и чиновников то же значение, какое некогда имела жалованная грамота дворянству», все классные чины казачьих войск могли увольняться в отставку и вновь поступать на службу на основании правил, установленных для регулярных войск. Кроме этого, они получали возможность: 1) оставаясь в войсковом сословии, поступать на службу вне своих войск (в этом случае им разрешалось пользоваться всеми правами и преимуществами, с нею связанными); 2) переводиться в другие казачьи войска с согласия их войскового начальства; 3) выходить из войскового сословия. Этими правами могли также воспользоваться и отставные офицеры14.
Некоторые казачьи офицеры сразу после получения этого права поспешили выйти в отставку и перейти на службу в различные учреждения гражданского ведомства. Офицерские дети нередко, закончив военно-учебные заведения и пользуясь правом выхода из войскового сословия, сразу поступали в части регулярной армии, где на службе и в отставке им было гарантировано лучшее материальное обеспечение.
Одним из важных преимуществ службы в регулярной армии являлось предоставление офицеру пенсии после выхода в отставку. Казачьи офицеры, которые с 1871 г. стали получать одинаковое с регулярными кавалеристами денежное содержание, по-прежнему должны были обеспечивать свою старость за счет использования земельных участков. Однако, в отличие от других казачьих областей, офицерское землевладение в Сибири в подавляющем большинстве не могло стать основой материального обеспечения классных чинов вне службы. В сибирских условиях 1860-70-хгг. для казачьих офицеров более актуальным был вопрос о получении пенсии после выхода в отставку.
Несмотря на это, правительство достаточно долго не желало идти им навстречу. Правда, к 1877 г., когда был принят соответствующий закон, оно учло сибирскую специфику и пошло на некоторые уступки, предоставив части сибирских казачьих офицеров возможность выбора — службы «на пенсию» или «на землю». Вместе с тем, учитывая, что офицерские пенсии полагалось выдавать из войсковых капиталов, а доходы Сибирского войска почти на 2/3 состояли из государственных дотаций, военное министерство все-таки стремилось наделить землей как можно больше казачьих офицеров. С этой целью были приняты меры: увеличена площадь участков, они предоставлялись в потомственную собственность, но главное — введено жесткое правило наделения потомственными землями отставных офицеров, их вдов и сирот, что Г. Е. Ката-наев назвал «удивительным подневольным землевладением»: они «.должны были “сесть на землю” или, вернее, — считаться севшими на нее, не зная,
15
что с нею теперь делать»15.
Отвод офицерских потомственных участков неоднозначно оценивался рядовым казачеством, так как объективно ограничивал казачье захватное землепользование. Уже к концу XIX в. казачьи общества, начавшие испытывать недостаток пахотных угодий, стали рассматривать офицерские земли в качестве потенциального источника для увеличения юртовых (общинных) наделов и потому считали предоставление офицерам земельных участков не в пожизненное пользование, а в потомственную собственность несправедливостью. Казаки болезненно воспринимали переход офицерских участков в руки разночинцев, оценивая их продажу как расхищение войскового земельного фонда. И хотя сибирские казачьи офицеры, получившие первый классный чин после 1877 г., уже служили «на пенсию», негативное отношение казаков к владельцам офицерских земель механически распространялось на всех офицеров войска и способствовало назреванию внутри-сословных противоречий.
Нарастанию последних способствовали и другие сословные права и преимущества офицеров. Так, существенная часть войсковых доходов шла на содержание классных чинов: на жалованье войсковой администрации, на дополнительные выплаты офицерам строевых частей, позволявшие ликвидировать разницу между армейскими и казачьими окладами, на пенсии отставным офицерам. С 1877 г. на средства войска содержался пансион для детей офицеров и чиновников войска, готовивший их для поступления в Сибирскую военную гимназию (Сибирский кадетский корпус). Долгое время стипендиями, выделявшимися войском для обучения в средних и высших учебных заведениях военного и гражданского ведомства, пользовались исключительно офицерские дети.
Влияние офицеров в казачьей среде усилилось после отмены в начале 1890-х гг. двойного подчинения казаков войсковым и гражданским властям, введенного в конце 1860-х гг. с целью «.объединить, сколько возможно, казачье сословие с другим, совместно с ним обитающим населением». Классные чины не только обладали преимуществами при формировании всех звеньев войскового управления, но и очень часто являлись представителями войсковой администрации, которая использовала не находившихся в строевых частях офицеров для усиления контроля и опеки за всеми сторонами жизни казачьих общин. При милитаризированном характере жизни, даже будучи на льготе, в вопросах, касавшихся военной службы, казаки должны были строить отношения с офицерами на основе требований военной дисциплины и воинского чинопочитания.
К концу XIX в. в правовом и материальном отношении сибирские казачьи офицеры уже мало чем отличались от офицеров армейских. Как и последние, подавляющее большинство классных чинов
Сибирского войска жило лишь на жалованье. В условиях модернизации общества, когда менялись ценности и все большее значение приобретала власть денег, положение и армейских и казачьих офицеров с их материальной и бытовой неустроенностью в глазах представителей других сословий становилось все более незавидным.
Однако в рамках войсковой организации, сохранившей на рубеже XIX-ХХ вв. ряд феодальных пережитков, казачье офицерство оставалось влиятельной социальной группой. Составляя вместе с членами семей около 1% от общей численности сибирских казаков, офицерский корпус войска, формировавшийся в течение пореформенного периода преимущественно из офицерских детей, превратился в относительно закрытую корпорацию, сословную элиту, интересы которой далеко не всегда совпадали с интересами рядового казачества. Некоторая демократизация офицерского состава, происшедшая в начале ХХ в. (в ходе Русско-японской и Первой мировой войн за боевые отличия в офицерские чины было произведено более 100 рядовых казаков) серьезно не изменила ситуацию. Свои доминирующие позиции в Сибирском войске офицерство утратило лишь после февраля 1917 г. в ходе коренной реорганизации войскового управления и демократизации казачьей жизни.
1 См.: История казачества Азиатской России: в 3 т. — Екатеринбург: УрО РАН, 1995. — Т. 1. — С. 89.
2 Путинцев Н. Г. Хронологический перечень событий из истории Сибирского казачьего войска со времени водворения Западно-Сибирских казаков на занимаемой ими территории. — Омск: Тип. окр. штаба, 1891. — С. 43.
3 См.: Полное собрание законов Российской империи: Собрание первое: в 45 т. (далее — 1-е ПСЗ). — СПб., 1830. — Т. ХХХ. — № 23239. — С. 537-543.
4 Государственный архив Омской области (далее — ГАОО). — Ф. 366. — Оп. 1. — Д. 186. — Л. 2(об)-3(об).
5 Леденев Н. В. История Семиреченского казачьего войска.— Верный: Тип. Семиреч. обл. правл., 1909.— С. 421.
6 См.: ГАОО. — Ф. 366. — Оп. 1. — Д. 168. — Л. 7(об)-8(об), 13(об).
7 Там же. — Л. 10-10(об).
8 См.: 1-е ПСЗ. — Т. XXI. — Отд. 2. — № 20671. — С. 588.
9 См.: ГАОО. — Ф. 366. — Оп. 1. — Д. 186.— Л. 12-13.
10 Там же. — Л. 11(об)-12.
11 Потанин Г. Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. — Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1983.— Т. 6. — С. 45.
12 Там же. — С. 46.
13 См.: Катанаев Г. Е. Офицерство и рядовое казачество наше (к вопросу о землеустройстве в Сибирском казачьем войске). — Омск: б/и., 1918. — С. 5.
14 См.: Сборник правительственных распоряжений по казачьим войскам. — СПб., 1871. — Т. V. — С. 72-74.
15 Катанаев Г. Е. Указ. соч. — С. 11-12.
