CC BY
80
ТЕМА НОМЕРА
Одушевленное и неодушевленное: новые грани классической дилеммы
Статья посвящена новому анализу проблемы одушевленного и неодушевленного. Рассматривается альтернатива между «эйдосом» и «энергией» как двумя отправными точками в понимании данной проблемы. На примере постнеклассических философских и естественно-научных концепций демонстрируется возможность нового взгляда на классическую дилемму. Доказывается, что классические оппозиции (психика — соматика, одушевленное — неодушевленное) связаны с «метафизикой К.Н. Фомина
эйдоса». В рамках «метафизики энергий» сфера одушевленного не обособляется жесткой границей от неодушевленных компонентов онтологии.
Ключевые слова: эйдос, отражение, энергия, поток, одушевленное, неодушевленное.
В рассмотрении проблемы одушевленного и неодушевленного можно выделить две альтернативные традиции, которые наблюдаются на протяжении всей истории онтологических концепций в философии, а также и в научном понимании психических феноменов. Первая традиция, которую можно назвать «метафизикой эйдоса», — берет начало от Платона и Аристотеля и связана с той частью европейской философии, которую принято называть «комментариями к Платону». В качестве отправной точки здесь берется одушевленность дискретной индивидуальности. Понятие души в рамках этой традиции принято трактовать в русле статических образов эйдоса (идеи), формы (энтелехии), созерцания и метафоры зеркала (отражения).
Излишне напоминать, насколько фундаментальна роль этой метафоры в истории философии: от марксистской теории сознания как «отражения действительности» до лакановской «стадии зеркала» в развитии личности.
Другая традиция, которую можно назвать «метафизикой энергий», берет начало от гераклито-стоической традиции, которая, с точки зрения Ж.
© К.Н. Фомина, 2012
Делеза, является радикальной альтернативой платонизму. (Ж. Делез в своей знаменитой работе «Различие и повторение» «метафизику идей» и «метафизику интенсивностей» (воли, энергии) рассматривает в качестве противостоящих друг другу философских традиций). Исходным онтологическим началом здесь считается не эйдос, а некое энергийное начало: огонь (у Гераклита и стоиков); воля (у А.Шопенгауэра и Ф.Ницше); усилие, напряжение, жизненный порыв (у А. Бергсона) и интенсивность (у Ж. Делеза). Соотношение души и тела здесь понимается не как соотношение «материи» и «формы», «вещи» и «идеи», а как соотношение различных потоков. Нередко — как соотношение «восходящего» и «нисходящего» потоков. Радикальное различие между указанными традициями можно пояснить также через противопоставление деперсонализированной мощи «дионисийского» начала «аполлоновскому» началу формы и индивидуальности.
Альтернатива между эйдосом и энергией, как отправными точками в понимании одушевленного, в истории философии настолько радикальна, что ее можно сопоставить с альтернативой между корпускулярной и волновой концепциями реальности в истории естествознания. Таким образом, эмпирически констатируемый факт наличия в мире живых индивидуальностей (живых организмов) допускает две отправные точки для понимания как психических, так и жизненных феноменов, — иными словами всего, что охватывается понятием «одушевленное». То, что в рамках одной традиции берется в качестве исходного момента, — оказывается производным в рамках другой традиции.
1. Эйдетически-смысловой аспект феномена одушевленности может быть взят в качестве отправного момента, а энергийный — в качестве производного. Динамика жизненного напряжения — энергия — здесь рассматривается не как источник формы, а наоборот, как следствие движения к совершенной форме — энтелехии. Напомним: душа, по Аристотелю, связана с энтелехией, совершенной формой, а энергия возникает из движения тела к своей энтелехии. Импликации Платоно-Аристотелевской традиции явно или неявно сформировали базовые интуиции европейской мысли в рассмотрении, в частности, проблем «сознания», «души», «психики» или «жизни» (в частности, Аристотеля можно считать родоначальником биологии как науки). Таким образом, в классической философской традиции «энергийный» аспект одушевленности сущего рассматривается как следствие эйдетического аспекта (то есть идеи). Случайно ли, что в истории европейской философии этот самый «энергийный» аспект в понимании души постепенно сходит на нет, и понятие «душа» тем самым заменяется понятием «сознание»? Дилемма «одушевленное — неодушевленное», утрачивая свой энергийный аспект, трансформируется в несколько иную дилемму: «сознание — материя». Так сложились базо-
вые «статические» оппозиции: «сознание — материя», «образ — предмет», «субъект — объект», к которым фактически была редуцирована проблема «одушевленное — неодушевленное» в классической философии.
Таким образом, можно утверждать, что именно в этой традиции укоренено характерное для европейской культуры противопоставление души и тела, «психического» и «соматического», одушевленного и неодушевленного. Здесь же берет истоки склонность чрезмерно подчеркивать различие между «живой» и «неживой» природой, а также между человеческими существами и всеми другими формами жизни: зеркало разделяет миры; из всех существ только человек является существом, узнающим себя в зеркале.
2. Энергийный аспект феномена одушевленности может быть взят в качестве отправного момента, а эйдетический — в качестве производного. В истории онтологических учений эти концепции связаны с онтологией энергий и метафорой потока. Нужно заметить, что древнейшие представления о душе, духе, разуме или мышлении чаще всего были связаны отнюдь не с метафорой отражения, а как раз с метафорой потока. Так, по словам Эмпедокла, «сердце обитает в море крови, обтекающей его со всех сторон. Эта окружающая кровь и есть то, что люди переживают как мысль». Слова, использующиеся для обозначения души, духа или ума, в древних языках происходят от метафор текучих и сливающихся свойств воды, ветра и огня. Этимологически корни слов «душа» и «дух» во многих языках восходят к «дыханию». Словом, обозначающим «душу», на санскрите (ат-ман), греческом (пневма) и латинском (анима), служит дыхание.
Но самые глубокие корни метафоры потока как основополагающего образа души связаны с эзотерическими учениями Древнего Востока. Согласно древневосточной концепции гиперфизической анатомии, основу организма составляют каналы (сушумна, ваджра и т.д.), по которым движутся энергетические потоки. Если поток энергии, идущий по центральному каналу, направлен вверх, то он порождает духовные возможности. Если же он направлен вниз, то порождает семя. Различие «духовного», «душевного» и «телесного» здесь, таким образом, понимается как различие в направлении потоков. Отсюда — метафоры «поворота потока вспять» и «обратного плавания» в тантрической йоге и кундалини-йоге.
В европейской философии указанная традиция в понимании одушевленного развивается, в некоторой степени, в концепции У. Джемса. Сознание У. Джемс понимает как поток (в работе «Поток сознания»), в котором «образы» представляют собой более медленные части и задержки на пути потока. Но, прежде всего, «энергийная» парадигма одушевленного в европейской философии развивается в рамках так называемой «философии жизни»: в философии А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, А. Бергсона. Мы рассмотрим некоторые импликации иного, по сравнению
с классическим, понимания интересующей нас проблемы на примере концепции А. Бергсона. Нам представляется, что эвристические возможности бергсонианства еще далеко не исчерпаны. Концепция Бергсона стоит особняком, как некая попытка «мыслить иначе» и может быть источником неожиданных и нетривиальных идей.
Итак, в чем же заключается радикальная «инаковость» этой концепции? Онтология по Бергсону — это не реальность тел, вещей или организмов, а реальность потоков. Тела и организмы возникают как «локальные затвердения» на пути потоков. Любая форма, как форма организма, так и образ или эйдос, выражает не столько движение потока, сколько препятствие на пути этого потока. Отношение между одушевленным (обозначаемым также как «жизнь», «дух», «сознание», «психическое») и неодушевленным (материей) понимается не в статических оппозициях (например, «сознание — предмет»; «субъект — объект»), а в динамических образах импульсов, потоков, отношений и взаимопроникновений между потоками. Это учение Бергсон считал «истинным эволюционизмом», противопоставляя его тому ложному подходу к эволюции, который «соединяет отвердевшее с отвердевшим», то есть рассматривает не движение потоков, а историю организмов.
Поток становления имеет два противоположно направленных вектора. Иногда Бергсон ведет речь о двух противоположно направленных потоках. Один вектор, или один из потоков — это восходящий поток. Суть его выражена такими понятиями, как воля, напряжение, усилие, творчество. Этот поток и составляет сущность того, что принято называть «сознанием», «духом», «психическим», «жизнью» и т.д. Бергсон называет этот поток жизненным порывом. Другой вектор, или другой поток — это нисходящий поток. Суть его — ослабление напряжения, усталость, инерция и автоматизм. Этот поток и составляет сущность всего «материального». Материя — это лишь «перерыв в напряжении», ослабление усилия.
Оба эти потока сами в себе являют два неделимых и несводимых ни к чему иному противоположно направленных импульса. И только взаимное сопротивление и взаимопроникновение вызывает дробление потоков, как бы вырезая из них индивидуальные тела и организмы. «В действительности жизнь есть движение, материальность есть обратное движение, и каждое из этих движений является простым; материя, формирующая мир, есть неделимый поток, неделима также жизнь, которая пронизывает материю, вырезая в ней живые существа. Второй из этих потоков идет против первого, но первый все же получает нечто от второго: поэтому между ними возникает modus vivendi, который и есть органи-зация»[1, c.246 — 247].
Итак, форма, организация, индивидуальность живого тела — это то, что один поток вырезает в другом. Организм, с точки зрения Бергсона,
возникает как своего рода компромисс между двумя противоположно направленными импульсами, «один из которых — нисходит, другой — поднимается». Этот компромисс, обретающий форму живого организма, Бергсон сравнивает с замедлением падения. «Жизнь — это усилие подняться по тому склону, по которому спускается материя». «Не имея возможности остановить ход материальных изменений, она добивается его замедления». «Жизнь — это как бы усилие, направленное к тому, чтобы поднимать тяжесть, которая падает. Правда, ей удается только замедлить падение». «...Жизненная деятельность — это то, что сохраняется от движения прямого в движении обратном: реальность, которая созидается, в реальности разрушающейся»[1. с.243 — 245]. Подлинная эволюционная теория должна рассматривать не историю организмов («соединение отвердевшего с отвердевшим»), а непрерывность становления, в котором живое существо есть лишь «промежуточный пункт».
«Духовное» и «материальное» здесь различаются не как вещь и ее отражение (образ), а как два противоположных направления потока (восходящее и нисходящее), которым соответствуют две противоположные фокусировки нашего умственного взора. Все то, что воспринимается нами в качестве «материального», связано с определенной фокусировкой видения. Это — взор, направленный вспять по отношению к потоку становления. Это — видение мира в аспекте его разрушения, чему соответствует такая способность, как интеллект. В рамках интеллекта способ объяснения всегда ретроспективен, то есть направлен вспять по отношению к способу возникновения сущего. «Наше видение материального мира есть видение падающей тяжести», видение вещи, которая разрушается; «в этом, несомненно, состоит одна из существенных черт материальности». «Что отсюда следует, если не то, что процесс, путем которого вещь создается, идет в направлении, противоположном физическим процессам, и что, стало быть, по самому своему определению, это процесс не-материальный?»[1. с.243]. Для постижения этого процесса необходима иная фокусировка нашего умственного взора, которая ориентирована в том же направлении, что и поток становления. Это — интуиция.
Как видим, по сравнению с метафизикой эйдоса, исходный и конечный пункты меняются местами. В противовес античной традиции, выводившей одушевленное, динамическое начало из формы (энтелехии), здесь, наоборот, форма выводится из волевого, динамического начала, которое, в свою очередь, не сводимо ни к чему иному.
Тема энергии как в истории философии, так и в истории естествознания является сущностно связанной с другой темой, — темой времени. Поэтому еще одна грань альтернативы «эйдос — энергия» в понимании психических феноменов — это альтернатива между статически-про-странственным образом зеркала в первом случае и динамикой темпо-
рального потока, во втором. Первичное качество как одушевленности вообще, так и сознания в частности, во втором типе традиций считается неразрывно связанным со способностью удержания времени, в результате чего формируется особое «спрессованное время», или время-длительность. Сущность одушевленности и градации в ее степени связываются со способностью удерживать и переживать длительность, как таковую. Это — «интенсивное», или «спрессованное» время у А. Бергсона; единство потока сознания как потока времени у Э. Гуссерля; «синтез времени» у Ж. Делеза.
Интенсивное время (по А. Бергсону) — это время-длительность, где все моменты как бы вдавлены друг в друга: один момент еще не исчез, когда появился другой; прошлое, настоящее и будущее не следуют друг за другом, а сосуществуют, создавая «конденсацию реальности». Если сознание — это полюс «максимума» в степени интенсивности времени, то далее идет понижение степеней интенсивности: бессознательная жизнь; растительное существование и, наконец, неодушевленная материя. Материя — это полюс «минимума» в степени интенсивности времени. Здесь поток совершается в очень растянутом временном ритме: один момент уже исчез, а другой еще не появился. Поэтому интенсивное время-длительность рассыпается на отдельные не связанные мгновения и образует пространственный порядок обособленных друг от друга тел.
Ж. Делез развивает концепцию «синтезов времени», создающих непрерывность переживания длительности. Всюду, где в результате этих синтезов создается непрерывность времени, можно, с точки зрения Де-леза, вести речь о неких зачатках «души». В нас тысячи маленьких «душ»: стратов и слоев непрерывности, которые Ж. Делез называет «личинками субъекта», полагая, что «следует придать душу сердцу, мышцам, нервам, клеткам»; «даже в крысу в лабиринте, в каждый ее мускул следует поместить нечто от этих созерцающих душ»[2, с. 99—101]. Речь, таким образом, уже ведется не просто об «уровнях», «стратах» и градациях в едином потоке одушевленности, но о кишении множества маленьких душ — сингулярностей, монад внутри каждого из этих уровней.
Таким образом, в рамках «метафизики энергий» сфера одушевленного не локализуется и не обособляется жесткой границей от неодушевленных компонентов онтологии. Одушевленность и неодушевленность здесь можно считать лишь «градиентами», различающимися только направленностью, степенью интенсивности потока и степенью спрессован-ности времени. Это качество допускает (потенциально бесчисленные) уровни, степени, градации: от «максимума» (сознание) до «минимума» (материя). По сути дела, каждый организм состоит из композиции длительностей, или различных форм спрессованного настоящего, которые Ж. Делез назвал «личинками субъекта».
Классическая европейская философия, оставаясь «комментариями к Платону», предпочитала «метафизику эйдоса» «метафизике энергий». Причем не только философская, но и естественнонаучная мысль традиционно двигались в русле той же метафизики эйдоса, выстраивая в науках о жизни картину тел и образов; форм и организмов, но не картину потоков. Но в современном естествознании вновь возрождается древняя традиция, рассматривающая «тела» и «души» как «локальные затвердения» на пути потоков всемирного становления.
Возврат к онтологии потоков совершается, например, в рамках нелинейной динамики, для которой реальность состоит из динамических паттернов, которые можно рассматривать в качестве самоорганизующихся потоков. Причем нельзя не заметить аналогию с идеями Бергсона, видевшего в живом организме форму, вырезаемую в потоке встречным потоком. В современном естествознании существует весьма интересное направление исследования, обнаруживающее некие константы формы, которые образуются везде, где происходит встреча двух потоков. Эти константы формы инвариантны для всех уровней реальности: от формы галактик до формы морских раковин; от потоков воздуха и жидкости до потоков сознания.
Препятствия в потоках воды создают обратное завихрение, называемое ламинарным течением. «Здесь края текущего основного потока постоянно заворачивают по кругу назад и затем снова вперед... Таким образом, любой текущий поток создает собственное расслоение, движущееся в обратном направлении»[4, с.211]. Д. Томпсон в работе «Рост и форма» показал, что простые организмы похожи на динамику подобных встречных течений и водоворотов, возникающих внутри жидкости, а также капель и всплесков. «Например, капля чернил, падающая в воду, или капля масла, падающая в парафин, создают узоры, удивительно похожие на форму медузы, а мгновенные фотографии всплесков похожи на полипы. Струи окрашенной воды, впрыскиваемой в окружающую водную среду, создают узоры, тождественные основным формам растений и роста бутонов». Т. Швенк в работе «Восприимчивый хаос» «продемонстрировал, как простые препятствия, помещаемые в текущей воде, создают в образующихся завихрениях устойчивые формы, которые выглядят удивительно похожими на организмы — нередко напоминая мечехвостов и кальмаров. Наиболее интересная картина, напоминающая формы простейших организмов, возникает, когда в середине текущего потока непосредственно друг за другом находятся источник восходящей струи воды и слив, по которому поступающая из источника вода снова уходит под поверхность. Образующаяся форма — замкнутое течение в более крупном потоке — поразительно напоминает живой организм и чрезвычайно чувствительна к изменениям в окружающем потоке»[4, с.
211—212]. Д. Гибсон показал, что внутренняя связность нервных сетей демонстрирует ту же динамику встречных течений и турбулентности, а развертывание потока сознания совершается согласно динамическим паттернам, которые инвариантны для любых пересекающихся потоков.
Обзор концепций потока в трактовке проблемы «одушевленное — неодушевленное» можно завершить обобщением сугубо метафизического плана. «Наше тело есть препятствие, или, точнее, орган, каким поток становления пытается себя воспринять на различных уровнях своего проявления, т.е. в тот момент, когда он сталкивается с препятствием. Другими словами, не поток становления для нас, а мы для него: он видит себя нашими телами-порогами»[3, с.20].
Как было показано, можно выделить два альтернативных подхода к проблеме «одушевленное — неодушевленное». Первый подход связан с онтологией эйдосов и следует платоно-аристотелевской традиции в философии. Второй подход связан с «онтологией энергий», или «онтологией потоков» и следует древневосточной, а также гераклито-стоической традиции в философии.
Каждая традиция имеет свои «плюсы» и свои «минусы». В рамках первой традиции исследования феномена одушевленности акцент делается на персоналистическом начале. В качестве исходной точки здесь берется живая одушевленная индивидуальность (организм, личность и т.д.). В рамках второй традиции, напротив, индивидуальность рассматривается в качестве вихря или водоворота, временно возникающего в деперсонализированном потоке жизненной энергии.
В рамках первой традиции (онтологии эйдосов) феномены одушевленного оказываются локализованными и обособленными от «неодушевленных» компонентов онтологии. Именно с этой традицией связана традиция противопоставления «души» и «тела», «живой» и «неживой» материи, «психики» и «соматики» и т.д.
В рамках второй традиции (онтологии потоков), напротив, не проводится жесткого водораздела между «одушевленным» и «неодушевленным»; «душой» и «телом»; «психикой» и «соматикой»; «живой» и «неживой» материей. Одушевленное отличается от неодушевленного лишь степенью интенсивности и направленностью потока. Это — восходящий и нисходящий векторы становления у Бергсона; ламинарные течения и обратные завихрения потоков у Гибсона, Томпсона и Швенка. По словам Т. Швенка, «благодаря наблюдению воды и воздуха непредубежденным взглядом, наш образ мышления становится. более подходящим для понимания живого. Это преобразование нашего образа мыслей. представляет собой решающий шаг, который необходимо сделать сегодня»[5, с.11]. Самоорганизующиеся динамические паттерны, изучаемые нелинейной динамикой, допускают объединение наук о неодушевленной и
наук о живой, одушевленной и чувствующей материи.
С другой стороны, онтология потоков имеет и свой «минус». Пер-соналистическое начало в феномене одушевленности здесь оказывается редуцированным и усеченным. Поэтому воздержимся от оценочных суждений по поводу того, какая из традиций в понимании одушевленного лучше или предпочтительнее. Скорее, здесь можно провести параллель между корпускулярной и волновой теориями света в естествознании. В конце концов выяснилось, что ни одна теория не может заменить другую, а они сосуществуют в качестве взаимодополнительных, но, равным образом, и взаимоисключающих способов описания реальности. Не имеет ли место нечто аналогичное и в науках о жизни, науках о психике и науках о сознании?
Литература
1. Бергсон А. Творческая эволюция. М., Канон-Пресс, 1998.
2. Делез Ж. Различие и повторение. СПб., Петрополис, 1998.
3. ПодорогаА. Феноменология тела. М., Ad Marginem, 2000.
4. Хант Г. О природе сознания. М., Изд-во института трансперсональной психологии, 2004.
5. Schwenk T. Sensitive chaos. Bristol England: Rudolf Steiner Press, 1965.
