CC BY
62
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2020. № 5
К 75-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ А.А. Пауткин
ОДИН ДЕНЬ ВОЙНЫ В ПОВЕСТИ В. АСТАФЬЕВА «ПАСТУХ И ПАСТУШКА» (СОБЫТИЯ, ИСТОЧНИКИ, ОБРАЗ)
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования
«Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» 119991, Москва, Ленинские горы, 1
Повесть В.П. Астафьева «Пастух и пастушка» не содержит указаний на точную хронологическую приуроченность ее сюжета к конкретному периоду Великой Отечественной войны. Таков замысел «современной пасторали». Тем не менее, ряд знаковых деталей позволяет реконструировать исторические обстоятельства, легшие в основу начальных эпизодов повести. В статье определяются время и место описываемого сражения (17 февраля 1944 г., Корсунь-Шевченковская операция), а также устанавливаются прототипы некоторых персонажей. На основе рассмотрения различных иконографических материалов (фотодокументы, картины, графика военного времени), а также мемуаров (Г.К. Жукова, И.С. Конева, Э. фон Манштейна) и очерков фронтовых корреспондентов (С.С. Смирнова, Б.Н. Полевого, А. Верта) определяется круг возможных источников, которыми воспользовался писатель при изображении решающих событий по разгрому вражеской группировки. Важнейшим из них стала документальная повесть С.С. Смирнова «Сталинград на Днепре» - книга, объединившая тексты военного времени. При переиздании своих произведений В.П. Астафьев вносил в них существенные изменения. Поэтому можно говорить о возникновении своеобразных авторских редакций. Рассматриваемая в статье повесть впервые была опубликована в 1971 г. в журнале «Наш современник», а окончательная ее редакция относится уже к 1989 г. В статье прослеживаются различия журнальной и дефинитивной редакций в изображении финальных эпизодов Корсунь-Шевченковского сражения, в котором участвует герой повести взводный Борис Костяев. Не все вносимые автором правки могут быть однозначно объяснены сменой социокультурной обстановки. В заключение отмечается изменение роли военной прозы, созданной ушедшим поколением писателей-фронтовиков, ставшей художественным документом эпохи.
Ключевые слова: В.П. Астафьев; «Пастух и пастушка»; Корсунь-Шевченков-ская операция; военная проза; источники; С.С. Смирнов; прототипы; авторская редакция.
Пауткин Алексей Аркадьевич - доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: [email protected]).
События, разворачивающиеся в начале повести В.П. Астафьева «Пастух и пастушка», на первый взгляд, не имеют строго определенной пространственной и временной привязки. Это видение рядового пехотинца, которому неведомы оперативные карты и замыслы войсковых начальников. В отличие от романа Ю. Бондарева «Горячий снег» (1970), повествующего о важнейшем этапе Сталинградской битвы (отражение атак войск Манштейна, стремившегося спасти окруженную 6-ю армию Паулюса), авторский замысел «современной пасторали» как будто не подразумевает подобной конкретики. Взвод Бориса Костяева участвует в окончательном разгроме противника, пытавшегося метельной ночью вырваться из окружения. В первой части («Бой») дается лишь краткое пояснение: «Советские войска добивали почти уже задушенную группировку немецких войск, командование которой отказалось принять ультиматум о безоговорочной капитуляции и сейчас вот, вечером, в ночи сделало последнюю сверхотчаянную попытку вырваться из окружения» [Астафьев, 2004: 9].
И тем не менее, по многочисленным деталям внимательный читатель может безошибочно определить не только историческую канву, но и дату событий, легших в основу отдельных эпизодов повести. Перед нами финал Корсунь-Шевченковской битвы, разворачивавшейся на правобережной Украине с 24 января по 17 февраля 1944 г. В середине прошлого века, когда утверждалась формула о так называемых «десяти Сталинских ударах», данную операцию официально включали в рамки второго из этих ударов. Именно в ночь на 17 февраля оказавшимися в котле немецкими войсками была предпринята яростная попытка прорыва из района Шендеровки. Вот как события этого дня видятся с высот маршальских мемуаров. Г.К. Жуков писал: «Ночью 16 февраля разыгралась снежная пурга. Видимость сократилась до 10-20 метров. У немцев вновь мелькнула надежда проскочить в Лисянку на соединение с группой Хубе... Все утро 17 февраля шло ожесточенное сражение по уничтожению прорывавшихся колонн немецких войск, которые в основном были уничтожены и пленены. Лишь части танков и бронетранспортеров с генералами, офицерами и эсесовцами удалось вырваться из окружения» [Жуков, 1970: 540]. Жуков оценивал численность пленных в 18 000 человек.
И.С. Конев, непосредственно руководивший операцией, называл ту же цифру пленных, добавляя: «По официальным данным в ходе боев противник потерял 55 000 солдат и офицеров только убитыми» [Конев, 2000: 111]. Каждая из сторон по-разному оценивала последствия катастрофического поражения. Немецкие генералы делали акцент на том, что части окруженных все-таки удалось вырваться и трагедия Сталинграда не повторилась. Так, фельдмаршал Э. фон Ман-
штейн приводил явно завышенную цифру вышедших: «...Из котла вышло 30 000-32 000 человек. Огромную боль нам причиняло то, что большую часть тяжело раненных выходившие из окружения не могли взять с собой» [Манштейн, 1999: 599].
Еще 12 февраля И.В. Сталин обеспокоенно звонил представителю Ставки Жукову и командующему 2-м Украинским фронтом Коневу, опасаясь намечавшегося прорыва вражеских частей. Действительно, несмотря на ужасающие потери (особенно при форсировании в зимних условиях бегущими немцами не замерзшей в силу погодных условий реки Гнилой Тикич), к середине дня 17 февраля проскочить через наши порядки удалось некоторым формированиям 5-й танковой дивизии СС «Викинг», состоявшей в основном из скандинавских добровольцев, и части приданной ей штурмовой бригады СС «Валлония», в которой служило и некоторое количество этнических русских, получивших в свое время бельгийское гражданство. Валлонскими добровольцами командовал Л. Дегрель, лидер бельгийских фашистов (после войны скрывался в Испании). Эти подразделения не были окончательно деморализованы и имели веские причины не сдаваться в плен.
Существует немало фотодокументов, запечатлевших ужасающие последствия корсунского разгрома. Фронтовые репортеры снимали нагромождение разбитой и брошенной техники, заснеженные трупы, густо усеявшие степное пространство. Известный советский художник - баталист П.А. Кривоногов (1911-1967), побывав на месте событий, создал целый ряд графических и живописных произведений. Наиболее известные из них - картины «Корсунь-Шевченковское побоище» (1944) и «17 февраля в районе Корсуня» (1944). Карандашные наброски художник делал в нескольких деревнях, в том числе и в большом селе Шендеровка, ставшем эпицентром финального этапа сражения. На фронтовых зарисовках можно также видеть лица чудом уцелевших крестьян - жителей этого села, избежавших печальной участи стариков пастуха и пастушки из астафьевской повести. Б. Полевой в беседе с английским журналистом А. Вертом говорил: «Боюсь, что во время него <т.е. побоища. - А.П.> погибли и некоторые из наших - жители этих деревень» [Верт, 2001: 107].
Обратимся еще к одному эпизоду. Борису Костяеву и некоторым уцелевшим бойцам его взвода пришлось стать свидетелями обнаружения тела генерала, возглавлявшего вражескую группировку. Здесь же оказывается и командующий советскими войсками. Два генерала - победитель и побежденный, живой и мертвый - вызывают неподдельный интерес столпившихся людей. Это и только что пережившие смертельную опасность окопники, и тыловые франты адъютантского ранга.
Командующий изображен писателем с явной симпатией. В этом уставшем от бремени ответственности, чуждом помпезности человеке нетрудно узнать командующего 2-м Украинским фронтом генерала армии Конева. На следующий день, 18 февраля, ему будет присвоено маршальское звание. Несмотря на чрезвычайно жесткие характеристики методов командования Красной армией, тогдашних порядков и первых лиц, не раз звучавшие из уст писателя, Астафьев высоко ценил Конева. Так, в 1991 г. в интервью с показательным (особенно для того времени) названием «Сначала снаряды, потом люди...», где развенчивалась официальная правда о войне, писатель отмечал: «У солдат любимцем, я думаю, был Рокоссовский. Он посидел в тюрьме, пострадал, он был красивый, обаятельный... Что касается меня лично, то я все-таки Конева Ивана Степановича предпочту любому другому» [Астафьев, 1991: 55].
Безымянный мертвец тоже не выдуман создателем повести. У него есть вполне реальный прототип. Это генерал артиллерии Вильгельм Штеммерман (1888-1944), который в отличие от Паулюса предпочел смерть на поле боя. Эта сцена во многом запоминается благодаря яркому образу плачущего старика-ординарца, униженно хлопочущего вокруг мертвого командира. Он умоляет победителей проявить уважение к покойнику. Старый солдат в «пилотке, какую носил еще Швейк» [Астафьев, 2004:66], судя по всему, начинал служить в Первую мировую. И немцы, и русский генерал были молоды в годы той войны.
Откуда же появился в повести целый ряд деталей, на которые не поскупился автор? В воспоминаниях Конева этому происшествию уделено лишь несколько строк: «Командарм Трофименко утром 17 февраля доложил мне по ВЧ, что при выходе из окружения немецко-фашистских войск в ночь на 17 февраля 1944 года генерал Штеммерман был убит, его труп обнаружен на поле боя около села Джурженцы. Документами подтверждается личность генерала Штем-мермана. Я разрешил немецким военнопленным похоронить своего генерала с надлежащими почестями по законам военного времени» [Конев, 2000: 211]1.
Красноармеец Астафьев служил в это время в 92 бригаде 17 артиллерийской дивизии резерва главного командования (РГК). В Кор-сунской операции дивизия была придана 27 общевойсковой армии генерал-лейтенанта С.Г. Трофименко [Смирнов, 2019: 45-49]. Именно на ее боевые порядки пришелся главный удар немцев, стремившихся
1 Заметим, что в разных источниках упоминаются разные подтверждающие личность документы, обнаруженные вместе с семейным фото: в одном случае это водительские права, в другом - разрешение на охотничье оружие, в третьем - лицензия на охоту в заповеднике.
прорваться в Лысянку, находившуюся уже в руках немцев. По мнению Конева, армия Трофименко была ослаблена в тяжелых предшествующих боях. На финальной стадии операции Сталин переподчинил ряд соединений 1-го Украинского фронта (командующий Н.Ф. Ватутин) Коневу, командовавшему войсками 2-го Украинского фронта. В их числе оказалась и 27 армия. В мемуарах маршалов Жукова и Конева дается противоположная трактовка данного решения Верховного командования. Жуков утверждал, что это было сделано по просьбе самого Конева [Жуков, 1970: 537], а Конев, напротив, писал о своем несогласии с подобным шагом Ставки [Конев, 2000: 196], организационно осложнявшем управление войсками и принижавшем заслуги Ватутина2.
Этот элемент оперативной обстановки середины февраля 1944 г. интересен потому, что именно в газете 27 армии «Мужество» спецкором был С.С. Смирнов, впоследствии автор знаменитой книги «Брестская крепость». Журналист армейской газеты побывал на местах боев, видел свершившееся своими глазами и просто обязан был фиксировать все по долгу службы. Присутствовал он и на месте гибели Штеммермана. Личные же впечатления двадцатилетнего рядового-артиллериста были, конечно, иными. Писателю Астафьеву спустя годы потребовались источники. Думается, главным таким источником, своеобразным протографом, при создании эпизода с убитым генералом стал именно репортаж Смирнова, позднее вошедший в его документальную книгу «Сталинград на Днепре» (1958). Сравнение с событиями годичной давности получило широкое распространение. Сам Верховный Главнокомандующий, несмотря на неполную аналогию событий и свое первоначальное раздражение по поводу частично вырвавшегося из окружения противника, назвал Корсунь-Шевченковскую операцию «вторым Сталинградом». Английский журналист А. Верт писал о «маленьком Сталинграде».
С.С. Смирнов славился своими журналистскими поисками, стремлением вскрыть неизвестные эпизоды войны и судьбы рядовых ее участников. Поэтому обращение к его материалам представляется вполне логичным. Вспомним, например, что к информации о героях Брестской крепости, собранной Смирновым, прибегал в начале 1970-х годов Б. Васильев, работавший тогда над повестью «В списках не значился» (1974). Вообще, мера доверия к слову Смирнова была высока.
Свидетелем разгрома оказался и фронтовой корреспондент Б. Кампов (Б. Полевой). Его обработанные впоследствии репортажи изданы в книге «Эти четыре года» (1974), где в том числе воспро-
2 Через 12 дней, 29 февраля 1944 г., Н.Ф. Ватутин был смертельно ранен украинскими националистами, и, несмотря на усилия медиков, 15 апреля скончался.
изведен и эпизод с обнаружением тела Штеммермана. С версией Полевого Астафьев мог ознакомиться только по старым газетным публикациям. Правда, имеется еще один вариант рассказа, также исходящий от Полевого. Единственным представителем западной прессы, побывавшим в первые месяцы 1944 г. на 2-м Украинском фронте, был Александр Верт. Он прибыл туда в середине марта, когда Корсунская битва уже завершилась. Поэтому, близко общаясь с Полевым (англичанин называет его только майором Камповым), Верт использовал его информацию в своей послевоенной книге "Russia at War 1941-1945", вышедшей в 1964 г. (русский перевод 1967 г.). Пересказ слов Полевого здесь имеет отличия от текста, написанного самим автором «Повести о настоящем человеке». Так, западный читатель узнал, что тело Штеммермана нашли только на третий день. Кроме того, англичанин не мог себе представить поверженного предводителя врага без орденов и в русских валенках, как это было на самом деле. Существует несколько фотографий убитого генерала, лежащего в снегу. Скорее всего, их сделал фоторепортер «Правды» Я.С. Рюмкин. Общим для вышеназванных текстов было только то, что тело найдено возле какого-то сарая и похоронено как подобает по удивившему многих приказу Конева3.
Сходство отдельных деталей, художественно переосмысленных Астафьевым, указывает на использование 17 главы «Сталинграда на Днепре». Приведем с купюрами описание происшествия, предложенное Смирновым: «...Его нашли в снегу на окраине села возле большого каменного сарая, наполовину разрушенного нашими снарядами. В сарае стоял стол с несколькими телефонами на нем, мягкое кресло, видимо, принесенное сюда из города, на полу был расстелен ковер. Судя по всему, тут помещался какой-то командный пункт» [Смирнов, 1967: 543-544]. Сравним аналогичное описание у Астафьева: «В углу клуни на опрокинутой веялке, накрытой ковром, стояли телефоны, походный термос, маленькая рация с наушниками. К веялке придвинуто глубокое кресло с просевшими пружинами, и на нем скомканный клетчатый плед, похожий на русскую бабью шаль» [Астафьев, 2004: 66].
Литературный портрет мертвого генерала имеет мало общего с реальным человеком, запечатленным на фотографии 1944 г. Появились очки, «седая щетка усов», «вставная челюсть». У Смирнова читаем: «Человек в генеральском мундире лежал навзничь в снежном сугробе <именно так на исторических фото - А.П.>. У него было худое лицо
3 Известно, что в погребении Штеммермана участвовал генерал В. фон Зейдлиц-Курцбах, плененный в Сталинграде и возглавивший созданный в 1943 г. в Красногорске «Союз германских офицеров». Во время Корсунской операции он обращался к окруженным в листовках и по радио с призывом о сдаче.
с резкими чертами» [Смирнов, 1967: 543-544]. У Астафьева - «генерал был худ.», «у него угловатый череп с глубокими залысинами». И хотя Смирнов отмечал, что «было трудно решить, как настигла смерть генерала», оба автора склоняются к пропагандистскому варианту самоубийства: «Рядом валялся наполовину разряженный парабеллум» (Смирнов); «В разжавшейся уже синей руке генерала на скрюченном пальце висел пистолет. И не пистолет, этакая дамская штучка» (Астафьев). Правда, анатомия рокового выстрела тоже различна. Про ординарца в смирновском очерке просто сообщается, что штабные офицеры «привезли с собой ординарца Штеммермана, захваченного в плен прошлой ночью. Он сразу же опознал своего бывшего начальника» [Смирнов, 1967: 544]. В реальном контексте событий, как и в повести, присутствует грузовик. Только Конев случайно сталкивается в заторе на раскисшей дороге с машиной, везущей тело немецкого командующего: «Он подошел к борту грузовика и заглянул в кузов. Потом, обернувшись к офицерам, строго сказал: «Положите его лучше и накройте как следует. Это генерал, павший на поле боя. И передайте мое приказание - похоронить его, как подобает хоронить генерала» [Смирнов, 1967: 544].
Как известно, Астафьев нередко вносил определенные изменения в свои произведения уже после их первой публикации. Эти авторские дополнения, подчас значительные, позволяют говорить даже о возникновении новых редакций, представленных в переизданиях разных лет. Повесть «Пастух и пастушка» впервые вышла в свет в журнале «Наш современник» (1971, № 8), и впоследствии эта ее журнальная редакция печаталась в сборниках повестей и рассказов писателя. Новая и конечная редакция датируется 1989 г. Именно она читается в последующих собраниях сочинений.
В недавнее время появились работы Е.Л. Гречаниковой [Греча-никова, 2015: 99-105] и Е.М. Гордеевой [Гордеева, 2015: 77-87], по-разному затрагивающие вопросы трансформации исходного текста повести. Белорусская исследовательница Гречаникова проводит скрупулезное текстологическое сопоставление двух авторских редакций, делая акцент на цензурных препонах, с которыми должен был считаться писатель на рубеже 1960-1970-х годов. Дефинитивная же редакция перестроечного времени, появившаяся в иных условиях, обогащенная пронзительными подробностями и нюансами смыслов, по ее мнению, несет на себе печать явной дегероизации описываемых событий. Сопоставительная таблица текстовых различий не содержит подробных сведений об интересующем нас эпизоде [Гречаникова, 2015: 104].
Чем же дополнена сцена, знаменующая торжество победителей в окончательной редакции повести? По прошествии двадцати лет
появились новые детали, диалоги, а также иначе представлялись читателю некоторые эпизодические персонажи. В новой редакции у сцены появилось своеобразное звуковое сопровождение. Старик-ординарец заводит патефон. Звучит, конечно, музыка Вагнера, кажущаяся всем присутствующим, кроме верного слуги, назойливой и неуместной. Здесь старый солдат предстает в ином качестве. Оберегая тело и достоинство своего командира, он ведет себя более активно, чем прежде: осмеливается даже затравленно бросаться на штабного майора, вступает в разговор с молоденькой переводчицей. Это транслитерированный диалог расширяет рамки эпизода.
Отмеченные изменения, в отличие от беспощадно натуралистического описания мародерства старшины Мохнакова или появившихся слов командующего фронтом о Боге в душе, трудно однозначно объяснить иным характером социокультурных обстоятельств. Это правка, внесенная человеком из другого времени, изменившимся вместе с ним. Объективности ради заметим, что интересующая нас сцена утратила в окончательной редакции свой обжигающий лаконизм и фотографическую точность, приобретя избыточную литературность.
Военная история, имеющая свою хронологию, дала в руки писателя факт, отраженный с различной степенью достоверности в ряде источников. Проследить или реконструировать путь от уникального события до его художественного обобщения - увлекательная задача. В заключение заметим: сегодня, когда Отечественная война отдалилась почти на восемь десятилетий, ее события становятся уже материалом исторической романистики. Мы свидетели преодоления своеобразного «звукового барьера». С уходом всех писателей фронтового поколения, творивших еще в рамках литературоцентричной культуры, значение их произведений возрастает. Их тексты обретают новое качество, становясь литературными документами эпохи.
Список литературы
1. Астафьев В. Пастух и пастушка: Повести. М., 2004.
2. АстафьевВ.П. Сначала снаряды, потом люди. // Родина. 1991. № 6-7. С. 52-56.
3. Верт А. Россия в войне 1941-1945. М., 2001.
4. Гордеева Е.М. «Современная пастораль» В.П. Астафьева: от повести «Пастух и пастушка» к киносценарию «Помню тебя» // Вестн. Пермск. гос. гум.-пед. ун-та. 2015. Вып. 3 (31). С. 77-87.
5. Гречаникова Е.Л. Военная проза 1980-х гг. в условиях новой социокультурной ситуации: к вопросу о цензуре в советской литературе (на примере двух вариантов повести В. Астафьева «Пастух и пастушка» // Известия Гомельского государственного университета им. Ф. Скорины. Гомель. 2015. № 4 (91). С. 99-105.
6. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1970.
7. Конев И.С. Записки командующего фронтом. М., 2000.
8. Манштейн Эрих фон. Утерянные победы. Ростов-н/Д., 1999.
9. Смирнов А. «Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом чисты» //
Родина. 2019. № 2. С. 45-49.
10. Смирнов С.С. Сталинград на Днепре // Смирнов С.С. Страницы народного подвига. М., 1967. С. 543-544.
Alexey Pautkin
ONE DAY OF WAR IN V. ASTAFIEV'S STORY THE SHEPHERD AND THE SHEPHERDESS'
(EVENTS, SOURCES, IMAGERY)
Lomonosov Moscow State University
1 Leninskie Gory, Moscow, 119991
The story "Pastukh i Pastushka" ("The Shepherd and the Shepherdess") by Viktor Astafiev does not associate its plot with any specific period of the Second World War. This is the idea of "modern pastoral". Nevertheless, several significant details enable us to reconstruct the historical circumstances that formed the basis of the initial episodes of the story. The article identifies the time and place of the described battle (February 17, 1944, Korsun-Shevchenkovsky operation), as well as prototypes of some characters. Research into iconographic materials (photos, paintings, wartime graphics), memoirs by G.K. Zhukov, I.S. Konev, and E. von Manstein, and essays by front-line correspondents S.S. Smirnov, B.N. Polevoy, and A. Vert enabled identification of a range of potential sources used by Astafiev in depicting the decisive events of the defeat of the enemy, the most important of them being the documentary story "Stalingrad on the Dnieper" by S.S. Smirnov, a work that united the texts of wartime. When the works were reissued, Astafiev made significant changes to them. Therefore, we can talk about the emergence of the original author's versions of the text. "The Shepherd and the Shepherdess" was first published in 1971 in the magazine Nash Sovremennik, and its final version appeared in 1989. The article traces the differences between the magazine and definitive editions in the image of the final episodes of the Korsun-Shevchenkovsky strategic offensive operation, where the protagonist Boris Kostyaev fights. Not all corrections made by the author can be clearly explained by changes in the socio-cultural environment. The paper pinpoints a change in the role of military prose created by the generation of front-line writers. It becomes an artistic document of the epoch.
Key words: V.P. Astafiev; "The Shepherd and the Shepherdess"; Korsun-Shevchen-kovsky operation; military prose; sources; S.S. Smirnov; prototypes; author's version.
About the author: Alexey Pautkin - Prof. Dr., Department of the History of Russian Literature, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University (e-mail: apautkin@ yandex.ru).
References
1. Astaf'ev Viktor. Pastuh i pastushka: Povesti [The Shepherd and the Shepherdess:
Stories]. Moscow, Eksmo Publ., 2004. 752 p.
2. Astaf'ev V.P. Snachala snarjady, potom ljudi... [First the shells, then the people.]. Rodina [Rodina], 1991, № 6-7, pp. 52-56.
3. Vert. A. Rossija v vojne 1941-1945. [Russia at War 1941 - 1945]. Moscow, Voenizdat Publ., 2001, 774 p.
4. Gordeeva Elena M. "Sovremennaja pastoral'" V.P. Astaf'eva: ot povesti "Pastuh i pastushka" k kinoscenariju "Pomnju tebja" [The modern pastoral by Viktor Astafyev from the story "The Shepherd and the Shepherdess" to the screenplay "I remember You"]. Vestnik Permskogo gosudarstvennogo gumanitarno-pedagogicheskogo universiteta, 2015, vyp. 3 (31), pp. 77-87. (In Russ.)
5. Grechanikova E.L. Voennaja proza 1980-h gg. v uslovijah novoj socio-kul'turnoj situacii: k voprosu o cenzure v sovetskoj literature (na primere dvuh variantov povesti V. Astaf'eva "Pastuh i pastushka" [Military prose of the 1980s in the new socio-cultural situationA the issue of censorship in the soivet literature (on the example of two versions of the story by V. Astafyev "Shepherd and Shepherdess"]. Izvestija Gomel 'skogo gosudarstvennogo universiteta im. F. Skoriny. [Proceedings of Francisk Scorina Gomel State University], 2015, № 4 (91), pp. 99-105.
6. Zhukov G.K. Vospominanija i razmyshlenija [Memories and Reflections]. Moscow, Izdatelstvo APN, 1970, 736 p.
7. Konev I.S. Zapiski komandujushhego frontom [Notes of the Front Commander]. Moscow, Golos Publ., 2000, 528 p.
8. Manshtejn Jerih fon. Uterjannye pobedy [Lost Victories]. Rostov-na-Donu, Fenix Publ. 1999, 640 p.
9. Smirnov A. "My pred nashim kombatom, kakpredgospodom bogom chisty". Rodina [Rodina], 2019, № 2, pp. 45-49.
10. Smirnov S.S. Stalingrad na Dnepre [Stalingrad on Dnepr]. Smirnov S.S. Stranicy narodnogo podviga [Pages of the national feat]. Moscow, Sovetskyj pisatel Publ., 1967, 704 p.
