ОБЗОР ПЕРСПЕКТИВ ПРИМЕНЕНИЯ ДОКТРИНЫ LEX VALIDATIS В РАМКАХ ПРИНЦИПА НАИБОЛЕЕ ТЕСНОЙ СВЯЗИ В МЕЖДУНАРОДНОМ ЧАСТНОМ ПРАВЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Текст научной статьи по специальности «Право»

2022

ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ

PERM UNIVERSITY HERALD. JURIDICAL SCIENCES

Выпуск 55

Информация для цитирования:

Новикова Т. В. Обзор перспектив применения доктрины lex validatis в рамках принципа наиболее тесной связи в международном частном праве Российской Федерации // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2022. Вып. 55. C. 127-147. DOI: 10.17072/1995-4190-2021-55-127-147.

Novikova T. V. Obzor perspektiv primeneniya doktriny lex validatis v ramkakh printsipa naibolee tesnoy svyazi v mezhdunarodnom chastnom prave Rossiyskoy Federatsii [The Prospects for the Lex Validatis Doctrine Application Under the Principle of the Closest Connection in Private International Law of the Russian Federation]. Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2022. Issue 55. Pp. 127147. (In Russ.). DOI: 10.17072/1995-4190-2021-55-127-147.

УДК 341.9

DOI: 10.17072/1995-4190-2022-55-127-147

ОБЗОР ПЕРСПЕКТИВ ПРИМЕНЕНИЯ ДОКТРИНЫ LEX VALIDATIS В РАМКАХ ПРИНЦИПА НАИБОЛЕЕ ТЕСНОЙ СВЯЗИ В МЕЖДУНАРОДНОМ ЧАСТНОМ ПРАВЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Т. В. Новикова

Северо-Кавказский филиал Российского государственного университета правосудия

E-mail: tnovikova@inbox.ru

Поступила в редакцию 01.08.2021

Введение: доктрина lex validatis, в основе которой - тезис о предпочтительности сохранения действительности сделки, прочно утвердилась в судебной практике стран общего права, успешно сменив обоснование концепцией гипотетической воли на функционирование в поле объективного теста наиболее тесной связи. Изложенное настоятельно требует восполнения имеющегося в отечественной науке международного частного права пробела в части осмысления возможностей плодотворного использования данной доктрины в механизме коллизионного регулирования в Российской Федерации. Цели и задачи: осмысление перспектив и предложении путей использования доктрины lex validatis в рамках принципа наиболее тесной связи в международном частном праве Российской Федерации. Методы: историко-правовой, позволяющий проследить становление и перспективы развития доктрины lex validatis; сравнительно-правовой, позволяющий сопоставить наработки в исследуемой области в странах общего права и Российской Федерации; системный подход, позволяющий предложить согласованную систему путей реализации доктрины lex validatis в международном частном праве Российской Федерации. Результаты: предлагаются пути использования доктрины lex validatis как одного из весомых материально-правовых факторов для поддержания материальной действительности договора в рамках принципа наиболее тесной связи при реализации им различных функций: как общей резервной коллизионной привязки (п. 2 ст. 1186 ГК РФ), как специальной коллизионной привязки (п. 10 ст. 1211 и п. 1 ст. 1213 ГК РФ) и как корректирующей оговорки (п. 9 ст. 1211 ГК РФ).

© Новикова Т. В., 2022

Заключение: несмотря на отсутствие прямого нормативного закрепления, доктрина lex validatis может быть реализована в международном частном праве Российской Федерации в качестве материально-правового фактора, дополняющего взвешивание территориальных связей при отыскании правопорядка, наиболее тесно связанного с отношением (прежде всего, по смыслу п. 2 ст. 1186 и п. 9 ст. 1211 ГК РФ).

Ключевые слова: доктрина lex validatis; правило валидации; принцип наиболее тесной связи; формальная действительность договора; материальная действительность договора; общая резервная коллизионная привязка; корректирующая оговорка; автономия воли; договорный статут

THE PROSPECTS FOR THE LEX VALIDA TIS DOCTRINE APPLICATION UNDER THE PRINCIPLE OF THE CLOSEST CONNECTION IN PRIVATE INTERNA TIONAL LAW OF THE RUSSIAN FEDERATION

T. V. Novikova

Russian State University of Justice (North Caucasian Branch)

E-mail: tnovikova@inbox.ru

Received 1 Aug 2021

Introduction: the lex validatis doctrine, based on the preferability of maintaining the validity of a contract, has been well-established in the jurisprudence of common law countries; instead of being justified by the concept of hypothetical will, it is now functioning in the field of the objective test of the closest connection. Thus, it is essential to fill the gap existing in the domestic science ofprivate international law concerning the understanding of the ways of effective use of this doctrine in the mechanism of conflict-of-laws regulation in the Russian Federation. Purpose and objectives: the study aims to shape the understanding of the prospects and suggest ways of using the lex validatis doctrine within the framework of the principle of the closest connection in private international law of the Russian Federation. Methods: the methods used include a historical-legal method, which allows tracing the formation and prospects for the development of the lex validatis doctrine; a comparative legal method, which allows comparing developments in the field under study in common law countries and the Russian Federation; a systematic approach, which makes it possible to propose a coordinated system of ways of implementing the lex validatis doctrine in private international law of the Russian Federation. Results: we suggest using the lex validatis doctrine as one of the most important substantive legal factors for maintaining the substantive validity of a contract under the closest connection principle, which can perform various functions: as a general reserve connecting factor (Item 2 of Article 1186 of the Civil Code of the Russian Federation), as a special connecting factor (Item 10 of Article 1211 and Item 1 of Article 1213 of the Civil Code), and as a corrective clause (Item 9 of Article 1211 of the Civil Code). Conclusion: despite the fact that the lex validatis doctrine is not directly enshrined in regulations, it can be implemented in private international law of the Russian Federation. It can be applied as a substantive legal factor complementing the evaluation of territorial ties when determining the law that is most closely related to the relationship (first of all, within the meaning of Item 2 of Article 1186 and Item 9 of Article 1211 of the Civil Code of the Russian Federation).

Keywords: lex validatis doctrine; validation rule; principle of the closest connection; formal validity of a contract; substantive validity of a contract; general reserve connecting factor; corrective clause; autonomy of will; contractual statute

Введение

Доктрина lex validatis, или favor negotii, в основе которой - тезис о предпочтительности сохранения действительности сделки, обнаруживается еще в XIV в. у Бартоло [11, р. 32], а в XIX в. обосновывается Ф. К. фон Савиньи подразумеваемым намерением сторон [23, р. 177]. Как следствие, высказывание Р. Филлимора о том, что стороны не могут предполагаться рассчитывающими на право, которое сделает недействительными их обязательства [21, рр. 509-510], дает толчок к утверждению доктрины lex validatis в американской1, а затем и в английской2 судебной практике. Поразительным фактом является то, что в странах общего права доктрина lex validatis сохранила и утвердила свои позиции даже после того, как была отвергнута лежавшая в ее основе концепция подразумеваемого намерения сторон.

Более того, автономное развитие доктрины, диктуемое интересами сохранения (а не разрушения) обязательств и обеспечения нормального функционирования международного гражданского оборота, привело к появлению на уровне документа рекомендательного характера (Резолюции Института международного права 1991 г.3) идеи об отказе даже от избранного сторонами права в том случае, когда такое право объявляет договор недействительным.

Изложенное свидетельствует о прочных позициях доктрины lex validatis, что настоятельно требует восполнения имеющегося в отечественной науке международного частного права пробела в части осмысления возможностей плодотворного использования данной доктрины в механизме коллизионно-правового регулирования в Российской Федерации.

1 Pritchard v. Norton, the Supreme Court of the United States [1882] // United States Reports, Supreme Court. Vol. 106: Cases Argued and Adjudged in the Supreme Court of the United States. October Term, 1882. Otto, Vol. XVI. Boston: Little, Brown, and Company, 1883. Pp. 124, 137.

2 Решение Тайного совета по делу The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Far-quhar Shand (Mauritius) в качестве отправной точки развития доктрины lex validatis в английской судебной практике указывают, в частности, Д. А. МакКонвилл [19, с. 856] и П. Э. Най [20, р. 338].

3 The Autonomy of the Parties in International Contracts Between Private Persons or Entities, The Institute of International Law Resolution of 1991 (Session of Basel). URL: http:// www.idi-iil.org/app/uploads/2017/06/1991_bal_02_en.pdf.

Истоки доктрины lex validatis в концепции гипотетической воли сторон

Зачатки доктрины lex validatis, или favor negotii4, усматриваются еще в XIV в. у Бартоло, который отказывается признавать экстерриториальное действие статутов, содержащих обременительные запреты. В качестве иллюстрации Бартоло указывает: «Статут, устанавливающий, что дочь как женщина не наследует, так как он является запретительным и обременительным, не распространяется на вещи, расположенные где-то в другом месте [за пределами территории законодателя]» [11, р. 32]5.

В XIX в. уже Ф. К. фон Савиньи, в свойственной ему технике, обосновывает доктрину lex validatis подразумеваемым намерением сторон. В частности, правовед пишет: «Если применение ранее установленных [коллизионных] правил приведет нас к подчинению договора праву (например, праву места исполнения), согласно которому он [договор] будет недействительным, в то время как он будет действительным по праву домициля, тогда, безусловно, нельзя предполагать, что стороны намеревались подчинить себя местному закону, который совершенно противоречит их цели» [23, р. 177].

Следует отметить, что Савиньи рассматривает доктрину lex validatis в качестве общего правила для решения коллизионного вопроса: «Из нескольких местных законов, которые сами по себе потенциально применимы, должен всегда быть применен тот, в котором обсуждаемый юридический акт получит наилучшее основание» [23, р. 176].

Как следствие, в числе других идей Сави-ньи, оказавших значительное влияние на английские подходы к решению коллизионного вопроса и, прежде всего, в привязке к концепции гипотетической воли сторон, доктрина lex validatis проникла в страны общего права6.

4 Латинское словосочетание favor negotii, или «благоприятствование делу», определяется как принцип толкования документов, в соответствии с которым договор или другое соглашение толкуются таким образом, чтобы обеспечить их действительность в соответствии с правом, если только такое истолкование может разумно быть осуществлено с тем, чтобы избежать подрыва деловых отношений сторон [15, р. 106].

5 Подтверждение раннего признания принципа favor negotii в рассуждениях Бартоло усматривает, в частности, А. Эренцвейг [14, р. 465].

6 Значительное влияние учения Савиньи, в том числе признанного им правила lex validatis, на теорию английского коллизионного права отмечает, в частности, А. Эренцвейг [14, р. 465].

В частности, английский правовед Р. Филли-мор, ссылаясь именно на Савиньи, пишет: «Стороны не могут предполагаться рассчитывающими на право, которое сделает недействительными их обязательства» [21, р. 510].

Примечательно, что Р. Филлимор, исходя в русле учения Савиньи из общей идеи о том, что все коллизионные правила «базируются на презумпции того, что сторона обязательства добровольно подчиняет себя определенному местному закону», допускает из нее всего лишь два исключения: первое - в форме «прямого заявления об обратном» (что образует получивший впоследствии широчайшее признание принцип автономии воли), второе - в силу того «факта, что обязательство является незаконным по одному определенному праву, хотя законным по другому» (что образует анализируемую доктрину lex validatis) [21, рр. 509-510]. Следовательно, можно заключить, что Р. Филлимор ставит доктрину lex validatis на один уровень с возможностью сторон избирать применимое материальное право (принципом автономии воли).

В свою очередь Верховный Суд США, цитируя высказывание Р. Филлимора непосредственно в тексте решения по делу Pritchard v. Norton, утверждает: «Договор регулируется правом, с намерением в отношении которого он заключается, ... и поэтому следует предполагать, в отсутствие какого-то прямого заявления или определяющих обстоятельств в пользу обратного, что стороны имели в виду право, в соответствии с которым их договор будет сохранен, а не то, в соответствии с которым он будет объявлен недействительным»1. Изложенный вывод суда позволяет заключить, что, будучи всецело основанной на подразумеваемом намерении сторон, доктрина lex validatis признавалась американским коллизионным правом XIX в. в той мере, в какой она не опровергалась прямым выбором или иными более сильными, с

1 Pritchard v. Norton, the Supreme Court of the United States [1882] // United States Reports, Supreme Court. Vol. 106: Cases Argued and Adjudged in the Supreme Court of the United States. October Term, 1882, reported by William T. Otto, 1883. Vol. XVI. Boston: Little, Brown, and Company. Pp. 124, 137. Цитирование упомянутого высказывания английского правоведа Р. Филлимора встречается и в иных судебных решениях в США. См., например: Brown v. American Finance Co., before Wallace J., Southern District of New York [1888] // Reports of Cases Argued and Determined in the Circuit Court of the United States for the Second Circuit. 1888. Vol. XXIV. New York: Baker, Voorhis & Co., Publishers. Pp. 384-391.

точки зрения суда, индикаторами намерения сторон.

Указанное заключение подтверждается и другим отрывком решения Верховного Суда США по делу Pritchard v. Norton, в котором отмечается, что выдвинутый Р. Филлимором тезис «является весьма убедительным по своему характеру показателем подразумеваемого намерения сторон, имеющим право превалировать, если только он не будет отменен более выраженными и определенными доказательствами противоположного намерения»2.

Определение пределов действия доктрины lex validatis, диктуемых именно ее выведением из подразумеваемого намерения сторон, характерно и для американской науки. В частности, американский правовед Ф. Уортон прямо заявляет, что принцип lex validatis, «очевидно, основан на подразумеваемом намерении сторон» [26, р. 945]. Более того, автор подчеркивает, что, помимо общих ограничений, применимых ко всем правилам, основанным на подразумеваемом намерении сторон, принцип lex validatis подвергается трем специальным: во-первых, поскольку он базируется на подразумеваемом намерении сторон, его применение в конкретном деле может отменяться другими обстоятельствами, опровергающими презумпцию, на которой он основан; во-вторых, он не может применяться, когда стороны определяют применимое право непосредственно в договоре; в-третьих, по мнению автора, неправильно применять его в тех случаях, когда применимое право не зависит от намерения сторон (в частности, в отношении формальной действительности договора) [26, рр. 946-947].

В том же русле происходило становление доктрины lex validatis в практике английских судов. Д. А. МакКонвилл указывает, что в ранних английских источниках установился «очень сильный показатель, что право, которое объявляет договор действительным, является правом, свойственным договору, на том основании, что стороны не могут считаться избравшими право, которое сделает их договор недействительным полностью или в части» [19, р. 856].

2 Pritchard v. Norton, the Supreme Court of the United States [1882] // United States Reports, Supreme Court. Vol. 106: Cases Argued and Adjudged in the Supreme Court of the United States. October Term, 1882. Otto, 1883. Volume XVI (Boston: Little, Brown, and Company. Pp. 137.

Наиболее известным в данном отношении является решение Тайного совета по делу The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius)1, важное значение в котором имел выбор применимого права для договора перевозки пассажира, содержавшего положение об исключении ответственности перевозчика за утрату багажа, действительное на основании английского права и недействительное на основании французского. Один из главных аргументов в пользу избранного Тайным советом английского права состоял в том, что если пассажир понимал намерение перевозчика, оформленное положением об исключении ответственности, «он должен считаться имевшим такое же намерение»; «пришлось бы приписать ему [пассажиру] недостаток добросовестности, если предположить, что, имея такое осознание, он, тем не менее, заключил договор, полностью отличающийся в части столь важного положе-

2

ния» .

Приведенный пример не является единственным в практике английских судов. Так, лорд Хэлсбери в решении Апелляционного суда по делу In re Missouri Steamship Co. заявил: «Когда я устанавливаю, что обе стороны договора сделали это положение [освобождающее перевозчика от ответственности за утрату груза из-за небрежности владельца или экипажа судна] частью договора, который они заключили, которое [положение] действительно и может быть исполнено в Англии и не может быть исполнено в Соединенных Штатах, мне представляется, что договорные отношения, в которые вступили стороны, были такими, которые они намеревались подчинить управлению и регулированию английским правом»3. У. Хохфельд называет указанное дело, возможно, лучшей иллюстрацией того, что «в соответствии с английской доктриной "подразумеваемого намерения" сторон требуется, чтобы заместить коллизион-

1 На решение Тайного совета по делу The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius) в качестве отправной точки развития доктрины lex validatis в английской судебной практике указывают, в частности, Д. А. МакКонвилл [19, р. 856] и П. Э. Най [20, р. 338].

2 The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius), the Privy Council of the United Kingdom [1865] 3 Moo PC NS 272.

3 In re Missouri Steamship Co., the Court of Appeal [of England and Wales] [1889] 42 Ch. D. 321.

ное правило lex loci contractus» [16, р. 501]. Коллизионный вопрос в этом деле решался в отношении договора, который был заключен в США между лицом, имеющим домициль в США, и английской компанией на перевозку груза из Бостона в Лондон на британском корабле. Применимым правом, в том числе в силу подразумеваемого намерения, связанного с действительностью одного из положений договора, было признано английское право.

Обоснование доктрины lex validatis подразумеваемым намерением сторон в английской судебной практике также означало, что выбор права, обеспечивающего действительность сделки, являлся лишь презумпцией, опровергаемой в «ситуациях, когда намерение сторон явно не соответствовало ей» [19, р. 857]. Показательным является решение Канцлерского отделения Высокого суда по делу South African Breweries, Ltd. v. King, в котором обсуждаемый договор содержал положение, действительное по праву Англии, но недействительное по праву Южной Африки. Тем не менее, поскольку ответчик в этом деле подписал договор с протоколом разногласий, в котором предупреждал истца, что, как свидетельствовал консультировавший его в Йоханнесбурге юрист, данное положение было недействительным, его нельзя было обвинить в том, что лорд Тёрнер в решении Тайного совета по делу The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius) назвал «недостатком добросовестности». Правом, свойственным договору, было признано право Южной Африки, несмотря на то что оно объявляло одно из положений договора недействи-

4

тельным .

Как следствие, американский правовед Ф. Уортон ссылается именно на указанное английское судебное решение в подтверждение тезиса о том, что, «поскольку принцип [lex validatis] базируется на подразумеваемом намерении сторон, его применение в конкретном деле может отменяться другими обстоятельствами, опровергающими презумпцию, на которой он основан» [26, р. 946].

4 South African Breweries, Ltd. v. King, Chancery Division of the High Court [of England and Wales] [1899] 2 Ch. 173. Комментарий указанного решения в отношении доктрины lex validatis дает Д. А. МакКонвилл [19, р. 857].

Таким образом, на первом этапе становления доктрина lex validatis получила признание в судебной практике стран общего права как презумпция, обусловливаемая и реализуемая исключительно в пределах подразумеваемого намерения сторон и поэтому опровержимая при наличии прямого указания либо иных более сильных индикаторов намерения сторон об обратном.

Развитие доктрины lex validatis в рамках объективного теста наиболее тесной связи

Поразительный исторический факт представляет то, что даже тогда, когда концепция гипотетической воли уступила место объективному тесту наиболее тесной связи, доктрина lex validatis не только не прекратила существовать, но и обрела еще более радикальных апологетов. В частности, американскому правоведу XX в. А. Эренцвейгу приписывают формулировку так называемого «правила валидации» (англ. - the rule of validation), которое гласит: «Стороны, вступающие в договор на равных условиях, мыслят свое соглашение как обязательное, и коллизионное право признает силу за их намерением, если только это будет возможно сделать на основании любого свойственного [договору] права» [14, р. 466]. При этом изложенное правило ученый отстаивает уже не в качестве презумпции, вытекающей из подразумеваемого намерения сторон, а в качестве самостоятельного «базового правила» для решения коллизионного вопроса [14, р. 465].

Комментируя имевшее место обоснование доктрины lex validatis подразумеваемым намерением сторон, А. Эренцвейг указывает: с того момента, как в решении по делу Pritchard v. Norton Верховный Суд США процитировал высказывание Р. Филлимора о том, что «стороны не могут предполагаться рассчитывающими на право, которое сделает недействительными их обязательства», «многие суды были вынуждены, ища тем временем решения, отвечающие здравому смыслу, высказывать формальную преданность жестким формулам официальной доктрины, а на самом деле они продолжали применять правило валидации» [14, р. 470]. При этом в качестве первого шага к прямому признанию непосредственно доктрины lex validatis ученый указывает решение Верховного Суда США по делу Kossick v. United Fruit

Co. [14, р. 467], в котором суд высказался в более широком ключе: «Необходимо помнить, что мы имеем дело в данном случае с договором и, следовательно, с обязательствами, предположительно добровольно принятыми ... Этот факт сам по себе создает некоторую презумпцию в пользу применения права, склоняющегося к признанию предполагаемого договора действительным»1 .

Таким образом, необходимо признать, что доктрина lex validatis, вероятно, в силу лежащей в ее основе рациональной идеи, заключающейся в целесообразности сохранения (а не разрушения) обязательств и обеспечения нормального функционирования международного гражданского оборота, выжила, успешно сменив обоснование отвергнутой концепцией гипотетической воли на функционирование в поле обретшего популярность объективного теста наиболее тесной связи. Однако, что примечательно, следы изменения поля реализации анализируемой доктрины отчетливо проявляются в юридической литературе.

С одной стороны, в трактате Читти о договорах факт, что «одно или больше положений договора действительны в соответствии с одним из двух потенциально применимых право-порядков, но недействительны в соответствии со вторым», рассматривается в качестве показателя действительного намерения сторон (выбора, вытекающего из совокупности обстоятельств дела) подчинить договор праву, в соответствии с которым такие положения действительны [13, р. 2176]2.

C другой стороны, Дж. Чешир, признавая в целом «локализацию договора», основанную на «наиболее существенной связи», указывает тот же «факт, что определенное положение действительно согласно одному праву, но недействительно согласно другому», в качестве связующего фактора наряду с сугубо территориальными индикаторами, как-то: местом, где договор заключен; местом, где он должен быть исполнен и т.п. [12, рр. 218-220].

1 Kossick v. United Fruit Co., the Supreme Court of the United States [1961] 365 U.S. 731.

2 Вместе с тем в трактате Читти о договорах признается: «Факт, что договор действителен в соответствии с одной правовой системой, будет только одним доказательством, но не определяющим подтверждением намерения сторон» [13, р. 2176].

Более того, в качестве подтверждения отнесения указанного факта к индикаторам локализации договора Дж. Чешир ссылается на примеры английской судебной практики, в которых доктрина lex validatis обосновывалась подразумеваемым намерением сторон (включая рассмотренные нами: решение Тайного совета по делу The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius) и решение Апелляционного суда по делу In re Missouri Steamship Co.) [12, р. 220].

Вместе с тем нельзя не отметить, что Дж. Чешир в числе индикаторов локализации договора указывает не только территориальные показатели, но и «стиль, в котором договор составлен, как, например, когда язык соответствует одной системе права, но не соответствует другой» (фактор, который при определенных условиях может служить показателем действительного соглашения сторон, вытекающего из совокупности обстоятельств дела), «экономическую связь договора с некоторыми другими сделками» (которая, по нашему мнению, является не самостоятельным фактором, а способом расширить предметное поле оценки, распространив тем самым коллизионный эффект локализации одного правоотношения на другое, тесно с ним связанное), а также «тот факт, что одна из сторон является суверенным государством» (факт, который в условиях повсеместного отказа от иммунитета сделок государства - в Российской Федерации, например, в силу ст. 1204 ГК РФ1 - не имеет в настоящий период существенного коллизионно-правового значения) [12, рр. 219-220].

Таким образом, хотя Дж. Чешир и называет доктрину lex validatis в числе факторов локализации договора, необходимо понимать, что на том этапе становления принципа наиболее тесной связи (а в английской судебной практике давшее старт его развитию высказывание лорда Саймондса получило отражение в решении Тайного совета по делу Bonython and Others v. Commonwealth of Australia в 1951 г.2, в

1 Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья: Федер. закон от 26 нояб. 2001 г. № 146-ФЗ (ред. от 18.03.2019) // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2001. № 49, ст. 4552.

2 В решении Тайного совета по делу Bonython and Others v. Commonwealth of Australia лорд Саймондс изложил следую-

то время как цитируемое шестое издание труда Дж. Чешира датируется всего лишь 1961 г.) объективный тест наиболее близкой и реальной связи находился еще в процессе кристаллизации, а потому некоторое смешение относимых к нему факторов становится понятным.

Lex validatis - самостоятельное коллизионное правило или один из факторов

локализации правоотношения?

В целом же применение правила валида-ции в рамках механизма действия принципа наиболее тесной связи ставит важный вопрос: является ли данное правило основным (непосредственно применяемым во всех случаях) или его следует оценивать лишь как один из факторов локализации наряду со всеми иными связующими обстоятельствами? Данный вопрос ставит, в частности, П. Най [20, рр. 340-342].

Мнения специалистов по данному вопросу разделились. В формулировке А. Эренцвейга правило валидации, хотя и с определенными исключениями, необходимо применять в качестве базового, т.е. «если только это будет возможно сделать на основании любого свойственного [договору] права» [14, р. 466]. Касательно исключений ученый заявляет: «Чтобы установить Правило Валидации в качестве "действительного правила" коллизионного права, мы должны отделить и классифицировать те исключительные случаи, в которых договоры признаются недействительными на основании либо права страны суда, либо иностранного права, несмотря на существование объявляющего их действительными "свойственного" права» [14, р. 485]. При этом в качестве базового примера признания договоров недействительными на основании права страны суда автор указывает на то, что «законам страны суда, которые выражают особенное порицание определенных видов договоров, обычно придается действие, несмотря на объявляющее их действительными "свойственное" право, за счет мо-

щую позицию Совета: «Содержание обязательства должно определяться правом, свойственным договору [англ. the proper law of the contract], то есть системой права, с отсылкой к которой договор был заключен, или той, с которой договор имеет наиболее близкую и реальную связь [англ. closest and most real connection]» (Bonython and Others v. Commonwealth of Australia, the Privy Council of the United Kingdom [1951] A.C. 201; 66 T.L.R. (Pt. 2) 969).

билизации публичного порядка страны суда» [14, р. 485].

Напротив, М. Вольф критикует выбор на основании правила валидации того права, которое имеет незначительную связь с правоотношением. Ученый оспаривает правильность определения договорного статута в широко известном решении Тайного совета по делу The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius) на том основании, что «почти все в данном деле указывало на применение английского права за исключением того, что последний короткий отрезок пути должен был пролегать по территории, подчиненной французскому праву» [27, р. 438].

Подвергая инверсии факты дела The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius), М. Вольф справедливо замечает: «Возьмем дело, в котором француз покупает билет у французской судоходной компании на перевозку его семьи и багажа из Мадагаскара в Саутгемптон, билет содержит положение, исключающее ответственность компании за утрату багажа, это положение - как будет позже установлено - действительно по английскому и недействительно по французскому праву, а стороны ни прямо, ни подразумеваемым образом [исходя из обстоятельств дела] не определили право, применимое к договору. Все указывает на французское право, кроме английского порта назначения. Является ли тот факт, что в соответствии с французским правом положение об исключении ответственности недействительно, достаточной причиной для суда, чтобы объявить английское право правом, свойственным договору, правом, с которым договор имеет наиболее реальную связь? Представляется, что нет» [27, р. 438].

Далее он пишет: «Правило в пользу наиболее благоприятного права является целесообразным в тех случаях, когда разумный человек может усомниться в том, какая из двух правовых систем более тесно связана с договором, но не тогда, когда не может быть никакого сомнения относительно правильного выбора и когда только тончайшие нити связывают договор» с наиболее благоприятным правом [27, р. 438].

Полагаем, что решение поставленного вопроса осложняется открытым характером пе-

речня территориальных связующих факторов, которые могут приниматься судом во внимание при выявлении центра тяжести правоотношения. В литературе имеется точка зрения, в соответствии с которой к таким факторам могут быть отнесены «все те связи, на основе которых раньше строились классические коллизионные нормы, а также и те, которые этими нормами отвергались» [6, с. 59]1. Хотя данная установка может быть признана в качестве некого общего направления поиска связующих факторов, она, очевидно, не может получить прямое практическое применение, ибо в этом случае суду пришлось бы всякое решение на основе принципа наиболее тесной связи мотивировать широкомасштабным историко-правовым и сравнительно-правовым исследованием источников коллизионного права в подтверждение избранного перечня принятых во внимание связей.

Это может оказаться еще более сложным, если принять во внимание то, что на уровне правоприменения принцип наиболее тесной связи получает реализацию, прежде всего, как общая или специальная резервная коллизионная привязка для правоотношений, которые не нашли регламентации в писаном коллизионном праве. Такие правоотношения в ряде случаев являются экстраординарными, новыми, не получившими еще «своих» коллизионных привязок, а потому понимание присущих им связующих факторов может еще только вырабатываться - именно на уровне правоприменения.

В отсутствие исчерпывающего перечня связующих факторов содействовать решению проблемы применения доктрины lex validatis в рамках принципа наиболее тесной связи вполне может трехступенчатая шкала. На первой ступени связь с правом, обеспечивающим действительность отношения, является критически незначимой, образующей, как метко указывает М. Вольф, лишь «тончайшую нить» [27, р. 438] (например, язык, на котором составлен документ; валюта платежа; место нахождения скла-

1 Нельзя не отметить, что, выдвигая изложенную идею, автор вместе с тем признает непростой характер вопроса о перечне связующих факторов на том основании, что даже для договорных правоотношений сколько-либо определенный перечень не выработан, а ввиду распространения области применения принципа наиболее тесной связи «на иные виды общественных отношений, количество видов возможных связей увеличивается прямо пропорционально количеству новых сфер применения» [6, с. 59].

да, из которого груз будет отправлен покупателю, и т. п.). В таких условиях применение для целей обеспечения действительности отношения настолько незначительно связанного права, в то время как, по меньшей мере, два других существенно более связанных правопорядка1 объявляют отношение недействительным, представляется спорным.

Для понимания второй ступени следует обратить внимание на различие в терминах «наиболее тесная связь» и «тесная связь». Как отмечает Р. М. Ходыкин, «тесная связь может быть и с несколькими правопорядками, а наиболее тесная и реальная связь - только с одним» [10, с. 146]2. При этом подходе на второй ступени связь с правом, обеспечивающим действительность отношения, является тесной, хотя и не наиболее тесной (например, если место заключения договора указывает на страну, право которой считает его действительным, но место исполнения и валюта платежа - на страну, право которой считает его недействительным). В таких условиях применение для целей обеспечения действительности отношения тесно, хотя и не наиболее связанного права представляется полностью обоснованным, поскольку учет материально-правового фактора, связанного с разумно понимаемым общим интересом сторон в сохранении (неразрушении) обязательств, с точки зрения здравого смысла перевесит чашу весов в пользу правила валидации.

1 Если при одном столь незначимом связующем факторе, как язык, на котором составлен документ, или место нахождения склада, из которого груз будет отправлен покупателю, все иные обстоятельства будут связаны с одним государством, такое отношение вообще не будет считаться осложненным иностранным элементом и влекущим постановку коллизионного вопроса.

2 Необходимо отметить, что в другом месте той же работы Р. М. Ходыкин использует термин «наиболее тесная

связь» несколько в другом смысле - как указывающий на «все проявления ... связи правоотношения с правом одной или нескольких стран, претендующих на регулирование этих отношений» [10, с. 133]. Исходя из того, что территориальные факторы увязывают отношение со страной, а материально-правовые - с правом, в отношении различия между терминами «тесная связь» и «наиболее тесная связь» считаем правильным утверждение ученого о том, что наиболее тесная связь может быть только с одним правом (одной страной) и поэтому не поддерживаем использование термина «наиболее тесная связь» для обозначения связей с правом нескольких стран, претендующих (несколькими странами, претендующими) на регулирование одного и того же отношения.

Наконец, на третьей ступени, когда связь с правом, обеспечивающим действительность отношения, достигнет уровня наиболее тесной связи, анализируемое правило будет поглощено принципом наиболее тесной связи, поскольку и то и другое будет вести к одному и тому же решению коллизионного вопроса.

Применение lex validatis в отношении договора в целом или отдельного условия договора?

Не менее важным вопросом для применения правила валидации является вопрос о том, действует ли это правило только в случае угрозы действительности договора в целом или также и в случае угрозы одному из условий договора, изменяя на этом основании правовой режим всего договорного правоотношения. Следует признать, что в значительной части проанализированных нами примеров судебной практики доктрина lex validatis использовалась для выбора права в целом для договорного правоотношения, но по той причине, что лишь одно из его условий объявлялось бы недействительным другим связанным правопорядком.

Например, в рамках английской судебной практики: в рассмотренном Тайным Советом деле The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius) под угрозой недействительности было положение договора перевозки об исключении ответственности перевозчика за утрату багажа3, а в рассмотренном Апелляционным судом деле In re Missouri Steamship Co. -положение договора перевозки об освобождении перевозчика от ответственности за утрату груза из-за небрежности владельца или экипажа

4

судна .

Как следствие, в тот период и в специальной литературе получала отражение идея о том, что в качестве материально-правового фактора при определении свойственного договору права может учитываться наличие в нем «положения, которое действительно в соответствии с правом одной страны, но недействи-

3 The Peninsular and Oriental Steam Navigation Company v. The Honourable Farquhar Shand (Mauritius), the Privy Council of the United Kingdom [1865] 3 Moo PC NS 272.

4 In re Missouri Steamship Co., the Court of Appeal [of England and Wales] [1889] 42 Ch. D. 321.

тельно в соответствии с правом другой». По мнению автора, подобное положение порождало презумпцию (хотя и не определяющую), что «стороны мыслили весь свой договор как юридически действительный» (курсив наш. -Т. Н.) [17, р. 29].

Однако на тот момент доктрина lex validatis вытекала из подразумеваемого намерения и еще не рассматривалась в качестве самостоятельной идеи, в основе которой лежат здравый смысл и целесообразность обеспечения нормального международного гражданского оборота. Полагаем, что изменение обоснования доктрины может повлечь и изменение характера ее действия. Если ее главная цель состоит именно в обеспечении нормального международного гражданского оборота, эта цель будет требовать сохранения обязательства в целом. Если такое обязательство способно юридически «жить» и без какого-то из своих условий, то главная цель доктрины окажется все же достигнутой, а значит, весомых оснований отклониться от вектора территориальной локализации не будет.

В подтверждение изложенных соображений укажем, что А. В. Асосков предлагает такой же подход для решения вопроса об отмене сделанного сторонами выбора применимого права с тем, чтобы сохранить действительность отношения в целом. Отстаивая тезис о том, что «соглашение о выборе права не имеет юридической силы, если по выбранному сторонами праву основной договор является полностью недействительным» (курсив наш. - Т. Н.) [2, с. 369], ученый справедливо замечает: «Та степень неопределенности, которая связана с отказом от применения выбранного сторонами права и переходом к определению объективного договорного статута, может значительно более негативным образом затронуть интересы сторон договора, нежели желание "спасти" недействительное условие договора» [2, с. 371].

Понятно, что отмена действительного выбора сторон - существенно более тонкий вопрос, нежели объективная локализация. Однако считаем: так как главной целью доктрины lex validatis является удовлетворение общего интереса сторон в сохранении обязательства как такового (что в более широких масштабах ведет к обеспечению нормального международ-

ного гражданского оборота), то, если обязательство в совокупности своих существенных условий способно сохраниться и без отдельного недействительного положения1, подключение исследуемой доктрины для корректировки территориальной локализации не будет достаточно обоснованным.

Доктрина lex validatis в отношении формальной действительности договора

В качестве исходного тезиса данного раздела статьи мы согласимся с М. П. Бардиной в том, что «вопрос о праве, применимом к недействительности сделок, относят к наиболее сложным в международном частном праве», поскольку выбор права в данном случае «зависит от того, порок какого из элементов, составляющих единство сделки: формы, содержания, воли или субъекта, - является основанием недействительности» [5, с. 89]2. Полагаем, что для оценки перспектив использования доктрины lex validatis в международном частном праве Российской Федерации следует проанализировать коллизионно-правовое регулирование формальной и материальной действительности договора.

Следует указать, что, хотя термины «формальная» и «материальная» действительность не получают широкого распространения в отечественной доктрине, по нашему мнению, допустимо использовать их для акцентирования различий в их коллизионно-правовом режиме (и, соответственно, в возможностях применения доктрины lex validatis). Указанные термины используются в статьях 10-11 Регламента Рим I3 (а ранее использовались в статьях 8-9 Римской

1 Применительно к нецелесообразности в таких случаях отклонения выбранного сторонами права, А. В. Асосков справедливо подмечает: «Во многих случаях речь может идти лишь о том, что ... является недействительным отдельное условие сделки, причем оценка намерений сторон показывает, что сделка была бы совершена и без включения недействительной ее части» [2, с. 369].

2 С учетом изложенного отметим, что коллизионно-право-вое регулирование недействительности сделки (и в том числе договора) является предметом самостоятельного исследования, и потому в настоящей работе скажем о нем лишь в той части, какая требуется для понимания перспектив применения доктрины lex validatis в международном частном праве Российской Федерации.

3 Regulation (EC) No. 593/2008 of the European Parliament and of the Council of 17 June 2008 on the Law Applicable to Contractual Obligations (Rome I) // Official Journal of the European Union. 4.7.2008. L 177. Pp. 6-16.

конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам1). В современной отечественной литературе о формальной и материальной действительности сделок с точки зрения международного частного права пишет, в частности, М. П. Бардина [5, с. 89-98].

Формальная действительность, или действительность с точки зрения требований к форме договора, регламентируется статьей 1209 ГК РФ2 и является ярким примером имплемента-ции доктрины lex validatis непосредственно в содержании коллизионных норм. В частности, совокупность положений пункта 1 статьи 1209 ГК РФ в свете разъяснения пункта 22 постановления Пленума Верховного Суда РФ «О применении норм международного частного права судами Российской Федерации» 3 (далее -Постановление № 24) позволяет утверждать, что, во-первых, законодатель посредством жестких коллизионных привязок для целей формальной действительности договора определил перечень потенциально связанных с ним пра-вопорядков, как-то: договорный статут (право, применимое к правам и обязанностям по договору, в силу выбора сторон или применения коллизионных норм), право места заключения договора, а также право страны суда, если оно является личным законом хотя бы одной стороны договора (российское право для раздела VI ГК РФ). Во-вторых, что особенно важно, «для признания сделки недействительной вследствие несоблюдения формы суду следует удостовериться в том, что применение права каждой из указанных стран приводит к такому результату» (курсив наш. - Т. Н.) (п. 22 Постановления № 24).

Более того, поскольку в рамках автономии воли сторон допускается последующий выбор применимого права и такой выбор действует

1 Convention on the Law Applicable to Contractual Obligations of 19 June 1980 (Rome) // Treaty Series. Vol. 1605. New York: United Nations, 1997. Pp. 59-156.

2 Необходимо отметить, что ст. 1209 ГК РФ определяет право, подлежащее применению к форме сделки (и в том числе договора). Хотя понятие сделки шире, чем понятие договора, в данном случае будем рассматривать коллизионные нормы о действительности сделки только для целей определения действительности договора - в той же мере, в какой применение доктрины lex validatis рассматривается для целей сохранения действительности договорного обязательства.

3 О применении норм международного частного права су-

дами Российской Федерации: постановление Пленума ВС

РФ от 9 июля 2019 г. № 24 // Рос. газета. 2019. 19 июля.

без ущерба для «действительности сделки с точки зрения требований к ее форме» (п. 1, 3 ст. 1210 ГК РФ)4, договорным статутом для целей сохранения формальной действительности может считаться и первоначально избранное право, и избранное впоследствии (а возможно, и большее количество правопорядков, если стороны неоднократно изменяли свой выбор) -«в зависимости от того, применение какого права приводит к действительности сделки» (п. 22 Постановления № 24).

Нельзя не отметить, что еще до Постановления № 24 А. В. Асосков по вопросу о действительности договора в тех случаях, когда он не удовлетворяет требованиям к форме, предъявляемым либо первоначальным, либо последующим из избранных сторонами статутов, справедливо замечал: «Поскольку мы исходим из того, что обе стороны заинтересованы в действительности заключенного ими договора, следуя принципу favor negotii, мы должны в обеих ситуациях признать, что требования к форме сделки соблюдены и договор является действительным с точки зрения его формы» [3, с. 114].

Таким образом, необходимо заключить, что коллизионно-правовое регулирование формальной действительности договора в отечественном международном частном праве на современном этапе - в полном соответствии с практикой, наработанной рядом зарубежных стран, - применяет доктрину lex validatis, благоприятствуя сохранению действительности договора с точки зрения требований к его фор-ме5, при условии того, что перечень правопо-

Кроме того, как разъясняет п. 22 постановления Пленума Верховного Суда РФ «О применении норм международного частного права судами Российской Федерации», на основании п. 4 ст. 1210 ГК РФ «стороны также могут выбрать право, применимое к форме сделки как отдельной части договора». До указанного Постановления на док-тринальном уровне предоставление обозначенной возможности сторонам отстаивал, в частности, А. В. Асосков [3, с. 117-120]. При этом, освещая дискуссию по данному вопросу в зарубежной литературе, ученый указал в качестве одного из аргументов сторонников обсуждаемой возможности то, что она «находится в русле принципа favor negotii, который является центральным для коллизионного регулирования договорных обязательств» [3, с. 117]. 5 Комментируя итоги реформы раздела VI ГК РФ (О внесении изменений в часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации: Федеральный закон РФ от 30 сентября 2013 г. № 260-ФЗ // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2013. № 40, ч. 3, ст. 5030 в части права, подлежащего применению к форме сделки (по вопросу конва-

рядков, на основании которых это допустимо сделать1, исчерпывающим образом определен законодателем.

Касательно практики, наработанной рядом зарубежных стран, следует указать, что именно в отношении формальной действительности договора доктрина lex validatis получила свое первое нормативное закрепление. Так, еще Ф. К. фон Савиньи ссылался на Кодекс Пруссии 1794 г. (в русскоязычной литературе его обычно именуют Прусским земским уложением 1794 г. [1, с. 33]), использующий ее в единственном случае конфликта требований к форме, когда договор заключается посредством обмена письмами [23, р. 176]. Такую же отсылку при рассмотрении доктрины lex validatis делает и Ф. Уортон [26, р. 945].

В современный период, как подтверждает исследование С. Симеонидеса, использование доктрины lex validatis в отношении формальной действительности юридического акта посредством нормативного закрепления перечня альтернативных привязок, призванных обеспечивать действительность такого акта, получает широкое распространение в законодательстве о международном частном праве государств мира. По итогам проведенного исследования автор формирует таблицу, отражающую комбинации альтернативных привязок для обеспечения формальной действительности юридического акта и количество принявших их законодательств (например, наибольшее в таблице число - девятнадцать - законодательств признают юридический акт формально действительным, если он удовлетворяет требованиям хотя бы одного из следующих правопорядков: lex loci actus, lex causae, закону домициля одной из сторон либо же закону местонахождения одной из сторон [24, р. 258].

лидации договора последующим статутом), А. В. Асосков обоснованно указал, что принцип favor negotii лежит «в основе коллизионного регулирования вопросов формы сделки» [3, с. 114-115].

1 В формулировке А. Эренцвейга правило валидации требует сохранения действительности, «если только это будет возможно сделать на основании любого свойственного [договору] права» [14, р. 466]. Международное частное право Российской Федерации обеспечивает такой подход в части формальной действительности договора, определяя законодательно (посредством совокупности положений ст. 1209-1210 ГК РФ) перечень свойственных договору правопорядков.

Как видим, две из четырех указанных привязок признаются и статьей 1209 ГК РФ, при этом личный закон одной из сторон (определяемый, например, для физического лица на основании статьи 1195 ГК РФ, в первую очередь посредством привязки к праву страны гражданства, но с превалирующим значением права страны места жительства для иностранного гражданина, проживающего в Российской Федерации, лица без гражданства или лица с множественным гражданством) может применяться для обеспечения формальной действительности сделки только в том случае, когда таким личным законом выступает российское право. С учетом изложенного считаем, что подход отечественного законодателя к определению перечня альтернативных привязок, призванных обеспечивать формальную действительность сделки, необходимо охарактеризовать как сдержанный, но вполне обоснованный и заслуживающий поддержки. Наконец, отметим, что в результате анализа подходов различных государств мира к коллизионно-правовому регулированию формальной действительности юридического акта С. Симеонидес делает важный вывод: «Общим знаменателем этих кодификаций [законодательств о международном частном праве] является то, что все они придерживаются позиции, согласно которой обеспечение действительности, в отличие от недействительности, является предпочтительной политикой» [24, р. 259].

Доктрина lex validatis в отношении материальной действительности договора

Вопрос о материальной действительности договора и, соответственно, применении в этой области доктрины lex validatis является более сложным, поскольку материальная действительность не имеет специального коллизионно-правового режима и определяется в рамках сферы действия договорного статута.

На доктринальном уровне М. П. Бардина обращала внимание на то, что статья 1215 ГК РФ включает в сферу действия договорного статута только последствия недействительности договора, в связи с чем вопрос о коллизи-онно-правовом режиме оснований (условий) признания договора недействительным оставался, по мнению автора, открытым [5, с. 9192]. Позднее на уровне Постановления № 24

порядок применения коллизионных норм к «различным группам оснований недействительности сделок» получил разъяснение. В частности, «основания недействительности сделок, связанные с несоответствием воли и волеизъявления сторон сделки, а также с иными пороками воли», и «действительность сделок с точки зрения соответствия их содержания применимому праву» определяются, в свете разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, договорным статутом (п. 42 Постановления № 24).

Потенциал применения доктрины lex validatis усматривается нами в пределах действия принципа наиболее тесной связи как общей или специальной коллизионной привязки и, в особенности, как корректирующей оговорки для договорных правоотношений международного характера. Рассмотрим обозначенные возможности последовательно.

Применение lex validatis в рамках

принципа наиболее тесной связи как общей резервной коллизионной привязки

В качестве общей резервной коллизионной привязки принцип наиболее тесной связи в том виде, в каком он установлен в пункте 2 статьи 1186 ГК РФ, может использоваться для определения права, применимого к договорам, в отношении которых применимое право невозможно определить на основании статей 1211— 1214 ГК РФ. Показательным примером выступает договор мены, в котором крайне затруднительно, руководствуясь пунктом 1 статьи 1211 ГК РФ, выявить сторону, осуществляющую «исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора»1.

При этом следует учитывать, что в случае применения принципа наиболее тесной связи, по смыслу пункта 2 статьи 1186 ГК РФ в свете разъяснения пункта 6 Постановления № 24, суд, во-первых, «определяет преобладающую территориальную связь»; во-вторых, «может принимать во внимание, применение права какой страны позволит наилучшим образом реализовать общепризнанные принципы граждан-

1 П. 41 Постановления № 24 называет договор мены как пример гражданско-правового договора, для которого в ст. 1211-1214 ГК РФ отсутствуют коллизионные нормы и для которого, если стороны не заключили соглашение о выборе применимого права, суду такой выбор следует производить на основании п. 2 ст. 1186 ГК РФ.

ского права и построения отдельных его институтов», в том числе таких, как «защита добросовестной стороны, недопустимость извлечения преимуществ из своего недобросовестного поведения, запрет злоупотребления правом, защита слабой стороны, предпочтительность сохранения действительности сделки, запрет необоснованного отказа от исполнения обязательства» (курсив наш. — Т. Н.) (п. 6 Постановления № 24).

Следовательно, определяя право страны, с которой договорное правоотношение наиболее тесно связано, и опираясь для этой цели, во-первых, на территориальные связи и, во-вторых, на материально-правовые факторы, суд может в числе вторых учесть и предпочтительность сохранения действительности договора.

Таким образом, когда для договорного правоотношения, осложненного иностранным элементом, невозможно определить применимое право на основе коллизионных норм и такое право определяется принципом наиболее тесной связи, доктрина lex validatis в числе иных материально-правовых факторов может перевесить чашу весов в пользу применения одного из тесно связанных территориально правопорядков (в случае если один из них объявляет договор действительным, а другой — недействительным).

Применение lex validatis в рамках

принципа наиболее тесной связи как специальной коллизионной привязки

В качестве специальной коллизионной привязки принцип наиболее тесной связи используется в пункте 10 статьи 1211 ГК РФ для смешанного договора и в пункте 1 статьи 1213 ГК РФ для договора в отношении недвижимого имущества.

Касательно смешанного договора следует отметить, что, хотя положение пункта 10 статьи 1211 ГК РФ указывает в качестве общего правила на применение права «страны, с которой ... договор, рассматриваемый в целом, наиболее тесно связан», однако в свете разъяснения пункта 37 Постановления № 24 договоры, содержащие элементы перечисленных в пункте 2 статьи 1211 ГК РФ договоров, следует регулировать правом страны, «где ... находится место жительства или основное место деятельности стороны», осуществляющей ха-

рактерное исполнение1. Более того, еще до принятия вышеуказанного разъяснения касательно смешанного договора в целом и основываясь на общем правиле пункта 1 статьи 1211 ГК РФ2, А. В. Асосков высказал мнение о том, что суд «должен прежде всего проверить, нельзя ли и в таком смешанном договоре определить сторону, которая осуществляет характерное исполнение» [4, с. 104-118].

Таким образом, следует заключить, что для смешанного договора в условиях сложившейся правоприменительной практики использования принципа наиболее тесной связи в его классическом прочтении, как опирающегося на территориальные связи, подкрепленные материально-правовыми факторами, не происходит, а потому потенциал применения доктрины lex validatis именно в рамках механизма пункта 10 статьи 1211 ГК РФ незначительный. Это, однако, не отменяет возможностей использования принципа наиболее тесной связи (и в его рамках доктрины lex validatis) в качестве общей резервной коллизионной привязки в отношении смешанных договоров, для которых невозможно определить применимое право на основании коллизионных норм (п. 2 ст. 1186 ГК РФ), и в особенности в качестве корректирующей оговорки на основании пункта 9 статьи 1211 ГК РФ.

Касательно договора в отношении недвижимого имущества следует указать, что использование принципа наиболее тесной связи в данном случае практически замещено коллизионной привязкой к праву той «страны, где находится недвижимое имущество» (п. 1 ст. 1213 ГК РФ). Единственное основание отказа от указанной привязки составляет случай, когда «иное явно ... вытекает из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела», что составляет, в сущности, кор-

1 Исключение составляют только те случаи, в которых такое исполнение не «может быть определено в конкретной ситуации» либо в которых «из закона, условий или существа смешанного договора либо совокупности обстоятельств дела» вытекает, что применимое право следует определять для элементов смешанного договора отдельно (п. 37 Постановления № 24).

2 Хотя в подкрепление высказанного мнения ученый указывает, что «многие смешанные договоры представляют собой сочетание элементов договоров, перечисленных в п. 2 ст. 1211 ГК РФ», он (в отличие от принятого впоследствии разъяснения Пленума Верховного Суда РФ) не ограничивает предлагаемый способ определения применимого права только такими смешанными договорами [4, с. 104-118].

ректирующую оговорку для жесткой привязки lex rei sitae.

Как следствие, применения принципа наиболее тесной связи (и в его рамках доктрины lex validatis как одного из материально-правовых факторов) в качестве гибкой коллизионной привязки для договора в отношении недвижимого имущества практически не происходит, оставляя, тем не менее, и в данной области значительный потенциал для использования исследуемого принципа в качестве корректирующей оговорки.

Применение lex validatis в рамках

принципа наиболее тесной связи как корректирующей оговорки

Принцип наиболее тесной связи в качестве оговорки, корректирующей действие жестких коллизионных норм пунктов 1-8 статьи 1211 ГК РФ, установлен в пункте 9 той же статьи, который предписывает: «если из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела явно вытекает, что договор более тесно связан с правом иной страны, чем та», на которую указывает коллизионная норма, «подлежит применению право страны, с которой договор более тесно связан». Важнейшую характеристику изложенного положения составляет то, что его применение должно носить исключительный характер и требует от суда указания причин, «по которым он считает договор явным образом более тесно связанным с правом иной страны» (п. 36 Постановления № 24).

При этом само по себе установление положения, позволяющего правоприменителю - при условии весомых к тому оснований - отклониться от того правопорядка, который определен коллизионной нормой как наиболее тесно связанный, с точки зрения законодателя, с отношением, в пользу того, который с учетом обстоятельств конкретного дела с отношением явно более тесно связан, составляет значительное достижение отечественного международного частного права, обеспечивающее гибкость механизма коллизионно-правового регулирования при сохранении его приемлемой предсказуемости.

Что же касается возможностей применения доктрины lex validatis как одного из материально-правовых факторов принципа наиболее тесной связи, то представляется, что именно кор-

ректирующая оговорка пункта 9 статьи 1211 ГК РФ может стать в этом отношении надлежащим инструментом. Исходя из того, что содержание всякого юридического понятия (а тем более правового принципа) должно быть одинаковым, по меньшей мере в пределах одной области юриспруденции, мы убеждены, что содержание принципа наиболее тесной связи должно быть одинаковым вне зависимости от выполняемой им функции в механизме коллизионного регулирования.

Как следствие, используемый при реализации данного принципа как общей резервной коллизионной привязки порядок учета территориальных связей, дополненных материально-правовыми факторами (в их числе доктриной lex validatis)1, должен, с нашей точки зрения, быть таким же при реализации принципа наиболее тесной связи в качестве корректирующей оговорки для договорных правоотношений международного характера.

Помимо идеи о единстве содержания исследуемого принципа в пользу предложенного решения свидетельствует то, что в обоих случаях его реализация строится на наделении правоприменителя функцией, близкой к той, которую исполнял законодатель при конструировании коллизионных норм: при использовании принципа наиболее тесной связи в качестве общей резервной коллизионной привязки — правоприменитель, с учетом конкретных обстоятельств дела, определяет привязку для не нашедшего своей коллизионной нормы правоотношения; при использовании этого принципа в качестве корректирующей оговорки — правоприменитель, также с учетом конкретных обстоятельств дела, но не определяет, а исправляет привязку для правоотношения, которое хотя и имеет свою коллизионную норму, однако результат ее применения не соответствует тому принципу (принципу наиболее тесной связи), исходя из которого законодатель ее конструировал.

На основании изложенного полагаем, что при использовании принципа наиболее тесной связи в качестве корректирующей оговорки следует исходить из того же содержания, которым он наполняется при использовании в качестве общей резервной коллизионной привязки: как построенного на выявлении территориаль-

1 П. 6 Постановления № 24.

ных связей, дополненных материально-правовыми факторами (в том числе и доктриной lex validatis).

Однако, так как исследуемая доктрина только дополняет территориальные связи, она, безусловно, не может привязать договор к правопорядку, с которым отношение не имеет никакой связи либо если имеющаяся связь крайне незначительна. Вместе с тем если правопорядок имеет с отношением тесную, однако не наиболее тесную связь, то, с нашей точки зрения, доктрина lex validatis способна стать тем решающим фактором, который перевесит чашу весов в пользу правопорядка, объявляющего спорный договор действительным.

Показательным примером может быть договор возмездного оказания услуг, который исполняется на территории страны заказчика и при этом объявляется действительным правом страны заказчика, но недействительным по праву страны исполнителя. На «критерий решающего исполнения международного коммерческого договора (право страны, где договор исполняется)» как на наиболее важный связующий контакт при применении пункта 9 статьи 1211 ГК РФ указывает, в частности, Д. П. Стригунова [9, с. 18—21].

При этих условиях коллизионная норма пункта 1 и подпункта 16 пункта 2 статьи 1211 ГК РФ, привязывающая договор возмездного оказания услуг к праву страны основного места деятельности исполнителя, определенно потребует корректировки в пользу права страны заказчика. При этом следует отметить, что, поскольку в договоре возмездного оказания услуг исполнение имеет ключевое значение, практика судов Российской Федерации содержит примеры, когда и в отсутствие материально-правового фактора, связанного с действительностью договора, достаточным для использования корректирующей оговорки пункта 9 статьи 1211 ГК РФ признавался тот факт, что «услуги в рамках спорных договоров оказывались на территории Российской Федерации, и для целей осуществления должником хозяйственной деятельности на территории Российской Федерации, по нормам российского права»2.

2 Постановления Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 21 июня 2017 г. № 13АП-5441/17 и № 13АП-1494/17. Оба постановления были вынесены в рамках дела о несостоятельности (банкротстве) ОАО

С меньшей долей определенности, но весьма вероятно, что такая же логика может быть применена и в отношении договора купли-продажи. При этом также нельзя не отметить, что в практике судов Российской Федерации имеется пример, когда и для договора поставки в отсутствие материально-правового фактора, связанного с действительностью, достаточным для использования корректирующей оговорки пункта 9 статьи 1211 ГК РФ признавался тот факт, что поставка осуществлялась на условиях DAP Инкотермс 2010 г. Ростов-на-Дону и, следовательно, «исполнение обязательства предполагалось на территории Российской Федерации, и для целей осуществления истцом хозяйственной деятельности на территории Российской Федерации, по нормам российского права»1.

Однако важно учитывать, что приведенные примеры имели место до принятия Постановления № 24 и в условиях, когда в отдельных случаях суды использовали корректирующую оговорку пункта 9 статьи 1211 ГК РФ, вообще не отражая в судебном акте обоснование какими-то определенными обстоятельствами дела2. С учетом изложенного можно предположить, что после принятия 9 июля 2019 г. Постановле-

«Авиационная Компания «ТРАНСАЭРО». Анализ судебных актов проводился по материалам базы данных спра-вочно-правовой системы «Гарант».

1 Решение Арбитражного суда Ростовской области от 4 июля 2018 г. по делу № А53-1846/2018. Вывод Арбитражного суда Ростовской области был воспроизведен и поддержан Пятнадцатым арбитражным апелляционным судом (постановление Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 3 сентября 2018 г. № 15АП-12665/18). Анализ судебных актов проводился по материалам базы данных из справочно-правовой системы «Гарант».

2 См., например: решение Арбитражного суда г. Москвы

от 1 окт. 2018 г. по делу № А40-152375/2018. Вывод суда первой инстанции по данному делу был воспроизведен и поддержан судом апелляционной инстанции (постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 18 февр. 2019 г. № 09АП-62467/18); постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 13 апр. 2018 г. № 09АП-12272/18. Вывод суда апелляционной инстанции по данному делу был воспроизведен и поддержан судом кассационной инстанции (постановление Арбитражного суда Московского округа от 20 июня 2018 г. № Ф05-8846/18 по делу № А40-18915/2016); решение Арбитражного суда Санкт-Петербурга и Ленинградской области от 20 апр. 2015 г. по делу № А56-7922/2015. Вывод суда первой инстанции по данному делу был воспроизведен и поддержан судом апелляционной инстанции (постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 14 авг. 2015 г. по делу № А56-7922/2015). Анализ судебных актов проводился по материалам базы данных из справочно-правовой системы «Гарант».

ния № 24, пункт 36 которого подчеркивает, что применение корректирующей оговорки пункта 9 статьи 1211 ГК РФ должно происходить «в исключительных случаях» и требует указания причин, по которым суд «считает договор явным образом более тесно связанным с правом иной страны», чем та, на которую указывает коллизионная норма (Постановление № 24), практика судов Российской Федерации может продемонстрировать более сдержанное и обоснованное обстоятельствами дела применение принципа наиболее тесной связи в качестве корректирующей оговорки для договорных правоотношений международного характера.

Тем не менее и при весьма сдержанном подходе к применению принципа наиболее тесной связи возможности использования доктрины lex validatis в качестве материально-правового фактора, дополняющего территориальные связи при оценке явно наиболее тесной связи определенного договорного правоотношения с тем или иным правопорядком, сохраняются в полном объеме.

Таким образом, не получая прямого закрепления в отечественном международном частном праве, доктрина lex validatis имеет весьма существенный потенциал реализации в качестве одного из материально-правовых факторов, дополняющих соотношение территориальных связей в пределах принципа наиболее тесной связи как общей резервной коллизионной привязки и корректирующей оговорки для договорных правоотношений международного характера.

Lex validatis v. lex voluntatis в современном международном частном праве

В заключительной части исследования отметим, что автономное развитие доктрины lex validatis, не ограниченное оковами подразумеваемого намерения сторон, но диктуемое интересами стабильности международного коммерческого оборота, вывело ее на уровень противоборства даже с правом, избранным самими сторонами3.

Соотношение доктрины lex validatis и автономии воли, безусловно, составляет предмет самостоятельного исследования. В настоящей работе оно приводится в качестве иллюстрации растущего значения анализируемой доктрины в международном частном праве в целом.

В частности, пункт 3 статьи 3 Резолюции Института международного права «Автономия сторон в международных контрактах между частными физическими или юридическими лицами» прямо устанавливает: «Во всех случаях, когда контракт является недействительным в соответствии с правом, выбранным сторонами, такой выбор не должен иметь силы»1. За исключением ряда положений, поддерживающих формальную действительность сделки2, законодательство о международном частном праве Российской Федерации не содержит аналогичного положения3, но на доктринальном уровне в пользу отказа, при определенных условиях, от избранного сторонами права, если оно объявляет договор недействительным, высказываются многие отечественные ученые [2, с. 369-371; 7, ст. 1210; 8, ст. 1210].

Заключение

Обобщая итоги исследования доктрины lex validatis, приведем датируемое серединой XX в. высказывание американского правоведа Э. Рабеля: «Сторонники этого принципа, кажется, чувствуют вполне правильно, что что-то необходимо в хаосе неопределенных и неудовлетворительных коллизионных норм, чтобы избежать принесения в жертву честной коммерции» [22, р. 479]. Необходимо признать, что правовед рассматривал «спонтанную склонность судов защищать контракты от местных запретов» как «превосходное чрезвычайное средство», возлагая надежду на то, что «если каждый вид контракта был бы снабжен ... кол-

1 The Autonomy of the Parties in International Contracts Between Private Persons or Entities, The Institute of International Law Resolution of 1991 (Session of Basel). URL: http://www.idi-iil. org/app/uploads/2017/06/1991_bal_02_en.pdf.

2 Помимо рассмотренных положений ст. 1209 ГК РФ в пределах автономии воли сторон п. 3 ст. 1210 ГК РФ устанавливает, что последующий выбор права (сделанный после заключения договора) «имеет обратную силу и считается действительным», но «без ущерба для ... действительности сделки с точки зрения требований к ее форме».

3 Исключение составляет п. 4 ст. 1210 ГК РФ, позволяющий сторонам договора «выбрать ... право ... для отдельных его частей», в отношении которого п. 29 Постановления № 24 разъясняет: «Такой выбор допустим при условии, что применение различного права для отдельных частей одного договора не порождает непреодолимых противоречий и не влечет признания договора или его части недействительными или незаключенными. При наличии таких непреодолимых противоречий суд признает соглашение сторон о выборе применимого права неисполнимым и определяет договорный статут на основе коллизионных норм».

лизионной нормой, адекватной природе контракта, и если стороны были бы прямо уполномочены и побуждались к выбору применимого права, с уверенностью в том, что оно будет применено, то ни сторонам, ни суду не потребовались бы такие уловки» [22, рр. 479—480]. Однако, как показывает последующее развитие международного частного права, доктрина lex validatis остается актуальной в качестве инструмента защиты общего интереса сторон, в частности и международного гражданского оборота в целом.

Известный пропонент доктрины lex validatis Р. Вайнтрауб также писал: «Несомненно, благоприятствование коммерции и поддержка ожиданий обеспечиваются во всех случаях, когда правило валидации применяется, и не обеспечиваются во всех случаях, когда применяется закон, объявляющий недействительность» [25, р. 360]. Ученый имел своей целью подтвердить, что применение «валидирующе-го» права желательно не только в тех случаях, когда стороны его избрали (на тот момент в американском коллизионном праве данный фактор служил обоснованием признания выбора сторон), но и вне зависимости от того, ссылается ли на него положение договора о выборе применимого права [25, р. 360].

Несмотря на прошедшие со времени знакового высказывания Э. Рабеля более чем семьдесят лет и, конечно же, существенное развитие механизма коллизионно-правового регулирования (как на национальном уровне в государствах, так и на международном уровне в результате усилий по унификации), мы убеждены, что доктрина lex validatis остается востребованной как инструмент защиты общего интереса сторон правоотношения, заключающегося, прежде всего, в действительности принятых обязательств и функционировании на их основе международного гражданского оборота.

В частности, О. Ландо констатирует, что в английских, французских, американских и скандинавских источниках получает поддержку «презумпция в пользу применения правопорядка, поддерживающего действительность, в делах, когда один или несколько правопорядков, имеющих связь с контрактом, объявляют сделку или ее части недействительными, а один или несколько других правопорядков объявляют их действительными» [18, р. 393]. При этом осо-

бенно важно, что ученый подчеркивает: «Тем не менее, на нее [презумпцию] следует полагаться только в коммерческих контрактах, в которых присутствует свобода ведения переговоров и заключения сделки» [18, р. 393].

Замечание автора служит значимым подтверждением того, что применение доктрины lex validatis происходит там, где можно вести речь о действительном, свободно сформированном и выраженном в форме договорного обязательства общем интересе сторон, заключающемся, прежде всего, в признании юридической действительности такого обязательства, оперируя терминологией А. Эренцвейга, «если только это будет возможно сделать на основании любого свойственного [договору] права» [14, р. 466].

Результаты

Из результатов проведенного исследования следует: ключевое значение для построения системы путей использования доктрины lex validatis в рамках принципа наиболее тесной связи имеет принятое 9 июля 2019 г. разъяснение постановления Пленума Верховного Суда РФ «О применении норм международного частного права судами Российской Федерации», согласно которому в качестве общей резервной коллизионной привязки по смыслу пункта 2 статьи 1186 ГК ГФ определение наиболее тесной связи строится на анализе территориальных связей при учете отдельных материально-правовых факторов, в том числе предпочтительности сохранения действительности сделки (п. 6 Постановления № 24).

Исходя из того, что содержание правового принципа должно быть единым, по меньшей мере в рамках одной области юриспруденции, а также того, что при использовании принципа наиболее тесной связи на правоприменительном уровне его содержание должно быть таким же, каким руководствовался законодатель при конструировании коллизионных норм, видны пути использования доктрины lex validatis как одного из весомых материально-правовых факторов для поддержания материальной действительности договора в рамках принципа наиболее тесной связи при реализации им различных функций: как общей резервной коллизионной привязки (п. 2 ст. 1186 ГК РФ), как специальной коллизионной привязки (п. 10 ст. 1211 и

п. 1 ст. 1213 ГК РФ) и как корректирующей оговорки (п. 9 ст. 1211 ГК РФ).

При этом наиболее успешно, даже несмотря на отсутствие прямого нормативного закрепления, доктрина lex validatis может быть реализована в качестве материально-правового фактора, дополняющего взвешивание территориальных связей при отыскании правопорядка, наиболее тесно связанного с отношением в двух случаях: во-первых, при наличии пробелов в коллизионно-правовом регулировании (в качестве общей резервной коллизионной привязки по смыслу п. 2 ст. 1186 ГК РФ) и, во-вторых, в порядке корректировки коллизионной нормы, результат применения которой не соответствует лежащему в основе ее конструкции принципу наиболее тесной связи (в качестве корректирующей оговорки по смыслу п. 9 ст. 1211 ГК РФ).

Библиографический список

1. Агарков М. М. Гражданское и торговое право: источники, категории, институты, конструкции. Педагогическое наследие: в 3 кн. М.: Юрайт, 2020. Кн. 1: учебное пособие для вузов. 337 с.

2. Асосков А. В. Нормообразующие факторы, влияющие на содержание коллизионного регулирования договорных обязательств: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2011. 545 с.

3. Асосков А. В. Определение права, подлежащего применению к форме сделки // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2014. № 9. C. 107-133.

4. Асосков А. В. Право, применимое к договорному обязательству: комментарий к ст. 1211 ГК РФ // Закон. 2016. № 4. С. 104-118.

5. Бардина М. П. Определение права, применимого к недействительности сделок // Государство и право. 2017. № 1. C. 89-98.

6. Буланов В. В. Категория наиболее тесной связи в международном частном праве: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2012. 143 с.

7. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части третьей (постатейный) / под ред. Н. И. Марышевой, К. Б. Ярошенко. М.: Юрид. фирма «КОНТРАКТ», 2014. URL: http://base.garant.ru/ 57482670/.

8. Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации (по-

статейный) / под ред. А. Л. Маковского, Е. А. Суханова. М.: Юристъ, 2002. URL: http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req= doc&base=CMB&n=3483#012664074914377155/.

9. Стригунова Д. П. О понятии и особенностях правового регулирования международных коммерческих договоров // Международное публичное и частное право. 2018. № 2. С. 18-21.

10. Ходыкин Р. М. Принципы и факторы формирования содержания коллизионных норм в международном частном праве: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2005. 248 c.

11. Bartolus on the Conflict of Laws / Translated by J. H. Beale. Cambridge: Harvard University Press; London: Humphrey Milford (Oxford University Press), 1914. 86 p.

12. Cheshire G. C. Private International Law. 6th ed. Oxford: Oxford University Press, 1961. 733 p.

13. Chitty on Contracts. Vol. I (General Principles). 31st ed. / Edited by H. Beale. Sweet & Maxwell, Thomson Reuters, 2012. 2480 p.

14. Ehrenzweig A. A. A Treatise on the Conflict of Laws. St. Paul: West Publishing Co., 1962. 824 p.

15. Fellmeth A. X. & Horwitz M. Guide to Latin in International Law. New York: Oxford University Press, 2009. 298 p.

16. Hohfeld W. N. The Individual Liability of Stockholders and the Conflict of Laws // Columbia Law Review. 1909. Vol. 9, Issue 6. Pp. 492-522. https://doi.org/10.2307/1109137.

17. Jaeger W. Trading under the Laws of Great Britain // Trade Promotion Series. № 153 / By Bureau of Foreign and Domestic Commerce (U.S. Department of Commerce). Washington: United States Government Printing Office, 1935. 170 p.

18. Lando O. The Conflict of Laws of Contracts. General Principles (General Course on Private International Law - 1985) // Collected Courses of the Hague Academy of International Law. 1984-VI. Vol. 189. Dordrecht; Boston; London, 1988. Pp. 225-448. http://dx.doi.org/ 10.1163/1875-8096_pplrdc_A9780792300571 _02.

19. McConville D. A. Illegality and the Consideration in Favorem Contractus (based on Etler v. Kertesz) // The International and Comparative Law Quarterly. 1962. Vol. 11, Issue 3. Pp. 855-864.

20. Nygh P. E. The Reasonable Expectations of the Parties as a Guide to the Choice of Law in

Contract and in Tort // Collected Courses of the Hague Academy of International Law. Vol. 251. The Hague; Boston; London: Martinus Nijhoff Publishers, 1996. Pp. 269-400. http://dx.doi.org/ 10.1163/1875-8096_pplrdc_A9789041102614_02.

21. Phillimore R. Commentaries upon International Law. Vol. IV (Private International Law or Comity). 2nd ed. London: Butterworths; Dublin: Hodges, Foster & Co., 1874. 837 p.

22. Rabel E. The Conflict of Laws: A Comparative Study. Volume Two (Foreign Corporations: Torts: Contracts in General). Ann Arbor: University of Michigan Law School; Chicago: Callaghan & Company, 1947. 705 p.

23. Savigny F. C. von. Private International Law. A Treatise on the Conflict of Laws, and the Limits of Their Operation in Respect of Place and Time / Translated, with notes, by W. Guthrie. Edinburgh: T. & T. Clark, Law Publishers; London: Stevens & Sons, 1869. 387 p.

24. Symeonides S. C. Codifying Choice of Law Around the World: An International Comparative Analysis. New York: Oxford University Press, 2014. 411 p.

25. Weintraub R. J. Commentary on the Conflict of Laws. 2nd ed. Mineola: The Foundation Press, Inc., 1980. 635 p.

26. Wharton F. A Treatise on the Conflict of Laws or Private International Law. Vol. II. 3rd ed. by G. H. Parmele. Rochester: The Lawyer's Cooperative Publishing Co., 1905. 1830 p.

27. Wolff M. Private International Law. 2nd ed. London: Oxford University Press - Clarendon Press, 1950. 632 p.

References

1. Agarkov M. M. Grazhdanskoe i torgovoe pravo: istochniki, kategorii, instituty, konstruktsii. Pedagogicheskoe nasledie [Civil and Trade Law: Sources, Categories, Institutions, Constructions. Pedagogical Legacy. In 3 books: training book for universities]. Comp. by V. A. Belov. Book 1. Moscow, 2020. 337 p. (In Russ.).

2. Asoskov A. V. Normoobrazuyushhie fak-tory, vliyayushhie na soderzhanie kollizionnogo regulirovaniya dogovornykh obyazatel'stv: diss. ... d-ra yurid. nauk [Rule-Forming Factors Influencing the Conflict of Laws Regulation of Contractual Obligations: Dr. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2011. 545 p. (In Russ.).

3. Asoskov A. V. Opredelenie prava, pod-lezhashhego primeneniyu k forme sdelki [Choice of

HoeuKoea T. B.

Law Applicable to the Form of Transaction]. Vest-nik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiyskoy Fe-deratsii - Herald of Economic Justice. 2014. Issue 9. Pp. 107-133. (In Russ.).

4. Asoskov A. V. Pravo, primenimoe k dogo-vornomu obyazatel'stvu: kommentariy k st. 1211 GK RF [Lex Societatis: Commentary on Article 1211 of the Civil Code of the Russian Federation]. ZAKON - Law. 2016. Issue 4. Pp. 104-118. (In Russ.).

5. Bardina M. P. Opredelenie prava, pri-menimogo k nedeystvitel 'nosti sdelok [Determination of Law Applicable to the Invalidity of Transactions]. Gosudarstvo i pravo - State and Law. 2017. Issue 1. Pp. 89-98. (In Russ.).

6. Bulanov V. V. Kategoriya naibolee tes-noy svyazi v mezhdunarodnom chastnom prave: Diss. ... kand. yurid. nauk [The Category of the Closest Connection in Private International Law: Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2012. 143 p. (In Russ.).

7. Kommentariy k Grazhdanskomu kodeksu Rossiyskoy Federatsii, chasti tret 'ey (postateynyy) [Commentary on the Civil Code of the Russian Federation, Part Three (Clause-by-Clause)]; ed. by N. I. Marysheva, K. B. Yaroshenko. Moscow, 2014. Available at: http://base.garant.ru/ 57482670/. (In Russ.).

8. Kommentariy k chasti tret'ey Grazh-danskogo kodeksa Rossiyskoy Federatsii (posta-teynyy) [Commentary on Part Three of the Civil Code of the Russian Federation (Clause-by-Clause)]; ed. by A. L. Makovskiy, E. A. Sukhanov. Moscow, 2002. Available at: http://www.consul-tant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=CMB &N =3483#012664 074914377155/. (In Russ.).

9. Strigunova D. P. O ponyatii i osoben-nostyakh pravovogo regulirovaniya mezhdu-narodnykh kommercheskikh dogovorov [On the Concept and Peculiarities of Legal Regulation of International Commercial Agreements]. Mezhdu-narodnoe publichnoe i chastnoe pravo - Public International and Private International Law. 2018. Issue 2. Pp. 18-21. (In Russ.).

10. Khodykin R. M. Printsipy i faktory formi-rovaniya soderzhaniya kollizionnykh norm v mezhdunarodnom chastnom prave: diss. ... kand. yurid. nauk [Principles and Factors Regarding the Formation of the Contents of the Conflict of Laws Rules in Private International Law: Cand. jurid. sci. diss.]. Moscow, 2005. 248 p. (In Russ.).

11. Bartolus on the Conflict of Laws; transl. by J. H. Beale. Cambridge; London, 1914. 86 p. (In Eng.).

12. Cheshire G. C. Private International Law. 6th ed. Oxford, 1961. 733 p. (In Eng.).

13. Chitty on Contracts. Vol. I. General Principles. 31st ed.; ed. by H. Beale. London, 2012. 2480 p. (In Eng.).

14. Ehrenzweig A. A. A Treatise on the Conflict of Laws. St. Paul, 1962. 824 p. (In Eng.).

15. Fellmeth A. X., Horwitz M. Guide to Latin in International Law. New York, 2009. 298 p. (In Eng.).

16. Hohfeld W. N. The Individual Liability of Stockholders and the Conflict of Laws. Columbia Law Review. 1909. Vol. 9. Issue 6. Pp. 492-522. Available at: https://doi.org/10.2307/1109137. (In Eng.).

17. Jaeger W. Trading under the Laws of Great Britain. Trade Promotion Series. No. 153. Bureau of Foreign and Domestic Commerce (U.S. Department of Commerce). Washington, 1935. 170 p. (In Eng.).

18. Lando O. The Conflict of Laws of Contracts. General Principles (General Course on Private International Law - 1985). Collected Courses of the Hague Academy of International Law. 1984-VI. Vol. 189. Dordrecht; Boston; London, 1988. Pp. 225-448. Available at: http://dx.doi.org/ 10.1163/1875-8096_pplrdc_A9780792300571 _02. (In Eng.).

19. McConville D. A. Illegality and the Consideration in Favorem Contractus (based on Etler v. Kertesz). The International and Comparative Law Quarterly. 1962. Vol. 11. Issue 3. Pp. 855864. (In Eng.).

20. Nygh P. E. The Reasonable Expectations of the Parties as a Guide to the Choice of Law in Contract and in Tort. Collected Courses of the Hague Academy of International Law. 1995. Vol. 251. The Hague; Boston; London, 1996. Pp. 269-400. Available at: http://dx.doi.org/10.1163/1875-8096_pplrdc_A9789041102614_02. (In Eng.).

21. Phillimore R. Commentaries upon International Law. Vol. IV. Private International Law or Comity. 2nd ed. London; Dublin, 1874. 837 p. (In Eng.).

22. Rabel E. The Conflict of Laws: A Comparative Study. Vol. 2. Foreign Corporations: Torts: Contracts in General. Ann Arbor; Chicago, 1947. 705 p. (In Eng.).

23. von Savigny F. C. Private International Law. A Treatise on the Conflict of Laws, and the Limits of Their Operation in Respect of Place and Time; transl. by W. Guthrie. Edinburgh; London, 1869. 387 p. (In Eng.).

24. Symeonides S. C. Codifying Choice of Law around the World: An International Comparative Analysis. New York, 2014. 411 p. (In Eng.).

Информация об авторе:

Т. В. Новикова, кандидат юридических наук, доцент, декан факультета подготовки специалистов для судебной системы (юридический факультет), доцент кафедры международного права Северо-Кавказский филиал Российского государственного университета правосудия 350002, Россия, г. Краснодар, ул. Красных партизан, 234

ORCID: 0000-0002-8889-0444 ResearcherID: J-5938-2015

Статьи в БД «Scopus» / «Web of Science»: DOI: 10.21638/spbu14.2020.409 DOI: 10.17223/22253513/37/13 DOI: 10.17223/22253513/32/13 DOI: 10.17223/15617793/464/28

25. Weintraub R. J. Commentary on the Conflict of Laws. 2nd ed. Mineola, 1980. 635 p. (In Eng.).

26. Wharton F. A Treatise on the Conflict of Laws, or Private International Law. Vol. II. 3rd ed. by G. H. Parmele. Rochester, 1905. 1830 p. (In Eng.).

27. Wolff M. Private International Law. 2nd ed. London, 1950. 632 p. (In Eng.).

About the author: T. V. Novikova

Russian State University of Justice (North Caucasian Branch)

234, Krasnykh Partizan st., Krasnodar, Russia, 350020 ORCID: 0000-0002-8889-0444 ResearcherID: J-5938-2015

Articles in Scopus / Web of Science: DOI: 10.21638/spbu14.2020.409 DOI: 10.17223/22253513/37/13 DOI: 10.17223/22253513/32/13 DOI: 10.17223/15617793/464/28