"обыкновенная" святыня в "провинциальной глуши": история Рыльского Николаевского монастыря в XVI-XX веках Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Вестник Челябинского государственного университета

История Выпуск 35

НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ

Основан в 1991 году № 32 (170) 2009

Алеврас Н. Н.

СОДЕРЖАНИЕ

От редактора. К юбилею А. П. Абрамовского............................6

ЮБИЛЕИ

85 лет Андрею Петровичу Абрамовскому

Никонова О. Ю. Историк как «зеркало» эпохи: «не совсем научная биография

А. П. Абрамовского»...........................................................7

Осипов О. В. Исследователь начального образования Оренбургского казачьего

войска............................................................................13

Нарский И. В. Связь поколений (Заметки ученого секретаря)..........................17

НАУЧНЫЙ ДИСКУРС

Древняя история и традиционная культура

Илюшин А. М. Костяные наконечники стрел у средневекового населения

Кузнецкой котловины.........................................................21

Стародубцев М. В. Комплекс конского снаряжения Переволочанского курганного

могильника (по материалам раскопок 2007 года).......................29

Мещеряков В. В. Особенности трансформации древнерусского дружинного культа

оружия в процессе христианизации.......................................34

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЕГИЯ

А. Ю. Шатин — главный редактор

А. В. Мельников — зам. главного редактора Н. Н. Алеврас — главный редактор научного направления С. А. Баканов, А. П. Романов — зам. главного редактора научного направления

Т. А. Андреева, Н. М. Арсентьев, А. В. Головнев, Г. А. Гончаров, В. В. Грудзинский, Г. Б. Зданович, И. В. Нарский, А. А. Пасс

Редколлегия журнала может не разделять точку зрения авторов публикаций. Ответственность за содержание статей несут авторы публикации.

С требованиями к оформлению статей можно ознакомиться на сайте ЧелГУ www.csu.ru

Адрес редакционной коллегии: 454084 Челябинск, пр. Победы, 162 в, к. 109 Тел.: (351)799-70-41 e-mail: vhist@mail.ru (материалы к публикации дублировать по указаным адресам) Журнал зарегистрирован в Упринформпечати администрации Челябинской области. Per. № 87 Индекс 73855 в каталоге российской прессы «Почта России»

Редактор М. В. Загидуллина Компьютерная верстка А. А. Селютина Компьютерный набор А. Мусиной

Подписано в печать 05.10.09 Формат 60x847s. Гарнитура Times. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 19,8.Уч.-изд. л. 15,4. Тираж 1000 экз. Заказ 1079. Цена договорная

ГОУВПО «Челябинский государственный университет» 454001 Челябинск, ул. Братьев Кашириных, 129

Типография «Два комсомольца» 454084 Челябинск, Комсомольский пр., 2

История России и ее регионов

Братченко Т. М. Сравнительный анализ имперской и советской моделей

экономического развития....................................................41

Птицын А. Н. Австро-венгерские переселенцы в экономической жизни России

(вторая половина XIX - начало XX века).................................45

Мошкин А. Н., Белоножко Е. П. Съезды горнопромышленников Юга России

и торгово-промышленное налогообложение в пореформенной

России в 80-90-е годы XIX века............................................55

Кобзов В. С., Семенченко И. В. Земские инициативы во внешкольном образовании в Оренбургской губернии в 1917 году : к 85-летию профессора

А. П. Абрамовского...........................................................59

Баканов С. А. Строительство районных электростанций по плану ГОЭЛРО

на Урале в 1920-е - начале 1930-х годов.................................65

Раднаева С. Б. Автономии национальных меньшинств Дальневосточной республики

(1920-1922-е годы)............................................................71

Савин О. И. Участие профессиональных союзов в управлении промышленными

предприятиями на территории Красноярского края накануне

и в годы первой пятилетки (1925-1933 годы)...........................76

Аксенова М. Н. Изменение матримониального поведения сельских женщин

Красноярского края в 1960-1980-х годах.................................84

Религия. Общество. Власть

Гайденко П. И. Несколько замечаний о состоянии христианской жизни на Руси

накануне Крещения...........................................................88

Авилова Н. Л., Горюшкина Н. Е., Апанасенок А. В. «Обыкновенная» святыня

в «провинциальной глуши»: история Рыльского Николаевского

монастыря в XVI-XX веках..................................................95

Пополитов Д. В. Развитие системы образования в Донской епархии во второй половине XIX - начале XX века

(на примере Хоперского округа)..........................................100

Денисов Д. Н. Мусульманская община Миасса в конце XIX - начале XX века ....105

Европейская культура в историческом измерении

Александров Л. Г. «Маргинальный» характер астрологии в культуре Европы

XVI-XVП веков: Ренессанс - Реформация.............................109

НАУЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ

Селиверстов С. В. «.Я смотрю несколько менее оптимистически»: к вопросу об интеллектуальных взаимоотношениях Н. Я. Данилевского

и В. И. Ламанского в 1860-1880-е годы.................................116

Пономарев Д. О. «Мировой кризис» У. Черчилля в оценке зарубежной

и отечественной историографии (интерпретация событий

Галлиполийской кампании)................................................126

Базанов М. А. Киевская Русь в творчестве А. А. Зимина:

концепция «дофеодального периода»....................................133

Любчанская Т. В. Формы организации детской археологии как фактор формирования научных школ в уральской археологии.................................142

Человек в истории и культуре

Таймасов С. У. Переводчик Оренбургской губернской канцелярии

Петр Чучалов..................................................................148

Климаков С. А. Имя в историографии истории профессионально-технической

школы Урала: Петр Николаевич Столпянский........................152

Аксареева В. Г. «Мы, французы, не привыкли видеть русскую даму,

занимающуюся науками, и в особенности археологией...»: мемуары графини Прасковьи Сергеевны Уваровой в тендерном прочтении......................................................157

SUMMARIES...........................................................................................164

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ........................................................................170

От редактора

Кюбилею Я. П Ябрамовского

Очередной номер Вестника ЧелГУ (История) предстанет перед читателем с впервые вводимой рубрикой «Юбилей». Виновником структурных перемен журнала стал известный историк, доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки Андрей Петрович Абрамовский.

Новая рубрика открывает данный номер, демонстрируя тем самым глубокую дань уважения и искренней симпатии, которую члены редколлегии испытывают к юбиляру. Предлагаемые материалы рубрики содержат ряд статей, написанных учениками и коллегами Андрея Петровича для подготовленного юбилейного сборника в его честь. Редколлегия отобрала их для повторной публикации, памятуя высокую тиражность, доступность нашего издания и большую географию его распространения. Жанровые особенности этих статей определены их пограничным характером: они демонстрируют и тип биографических исследований, и мемуарных произведений. Одновременно они могут восприниматься в качестве историографических пассажей, обращенных к анализу творчества историка. Другими словами, портрет А. П. Абрамовского создается в контексте особенностей его неповторимой личности.

УЧЕНЫЙ-ИСТОРИК и ЛИЧНОСТЬ - в таком нерасторжимом единстве предстает образ Андрея Петровича. Таким, умеющим жестко соединять профессиональную деятельность с системой своих ценностей и убеждений, мы его знаем и ценим.

Долгая и плодотворная жизнь в науке Андрея Петровича являет пример профессионального бескорыстия, демонстрирует принципы честного и достойного служения Клио - музе истории. Андрея Петровича мы знаем как ученого, научная целеустремленность которого поддерживается неослабевающей творческой энергией, работой ума и сердца. Пережив все сложнейшие события отечественной истории XX века, он как активный их участник вошел в XXI столетие как историк, умеющий пропускать историческое знание через свой индивидуальный жизненный опыт и сумевший переосмыслить прошлое в эпоху глобальной переоценки ценностей в науке.

Большой юбилей А. П. Абрамовского - это не только событие в личной жизни историка и факультетский праздник. Это еще и символический повод оглянуться на путь, пройденный исторической наукой, поразмышлять над перипетиями судеб историков, об их месте в национальной культуре, а каждому из коллег юбиляра погрузиться в область саморефлексий и самоидентификаций с целью познать самого себя в науке.

От всей души поздравляем Яндрея Петровича с днем рождения и желаем юбиляру здоровья, неугасающего интереса к^жизни и наукеШ

Главный редактор

«Вестника Челябинского государственного университета. История» доктор исторических наук, профессор Н. Н. Алеврас

ЮБИЛЕЙ 85 лет Андрею Петровичу Абрамовскому

О. Ю. Никонова

ИСТОРИК КАК «ЗЕРКАЛО» ЭПОХИ: «НЕ СОВСЕМ НАУЧНАЯ БИОГРАФИЯ» А. П. АБРАМОВСКОГО1

Статья посвящена биографии доктора исторических наук, профессора А. П. Абрамовского, поданной в значительной степени глазами самого юбиляра, что позволило показать становление учёного в контексте повседневной жизни советского общества, научных контактов и человеческих отношений с близкими ему людьми.

Ключевые слова: историческая наука, биография учёного, А. П. Абрамовский, Вторая мировая война, историческое образование на Южном Урале, оренбургское казачество.

Чаще всего юбилейные сборники открываются научной биографией «виновника торжества». Так предполагалось поступить и на этот раз. Но наш юбиляр - очень известный человек, о нем уже много написано и опубликовано. Биографии А. П. Абрамовского можно найти не только в предыдущих юбилейных изданиях, но и в энциклопедии Челябинской области, интернете, периодических изданиях. Помещать в сборнике очередную перепечатку уже известных фактов - показалось скучным и неинтересным. Поэтому я решила написать «не совсем научную биографию». Надеюсь, что в результате получился текст, из которого можно будет узнать не только основные жизненные «вехи». Важные события оставили в памяти нашего «главного героя» глубокие зарубки, превратились в воспоминания, рассказывающие как об Абрамовском, так и о времени, в котором он жил и живет. К сожалению, пока не удалось реализовать первоначальный замысел и побеседовать с Андреем Петровичем обо всех интересных темах. Но и небольшие уже записанные фрагменты также передают «ощущение» советской эпохи, на время которой пришлось становление А. П.

Абрамовского как ученого.

* * *

Андрей Петрович Абрамовский родился 21 сентября 1924 г. в деревне Утичье Щучанского района Челябинской губернии (ныне Курганская область) в семье оренбургского казака. Самого старшего из троих сыновей, первенца ласково звали Андрейкой. Абрамовские - род с польскими корнями. Их

предок принимал участие в польском восстании 1830 г., за что и был сослан в Сибирь. Потомки славного поляка по мужской линии ассимилировались в России, осели в Оренбургском крае и поступили на военную службу. Служили офицерами, в том числе и в казачьем войске. В смутные времена революции и Гражданской войны большая семья рассеялась по свету. Петр Абрамовский остался на Южном Урале.

О родителях Андрей Петрович рассказывает сдержанно, но с большим, затаенным теплом. В воспоминаниях об отце, погибшем 8 января 1942 г. под Старой Руссой, эта теплота смешивается с болью. Отца с сыном связывали незримые нити глубокого взаимопонимания и любви:

Он мастер был, кузнец, столяр. Я сам с ним все время был в кузнице. Он никому не доверял, только мне: Андрейка, пошли. Он-то маленьким молоточком, а я кувалдой... До того наколотишься, что руки поднять не можешь, ажревешь...

Для меня отец был всем. Несмотря на то, что внешне я был копией матери, я был любимцем отца. Что отец скажет, я то и делал.

Петр Абрамовский сменил множество профессий, был мастером на все руки: работал в колхозе, на строительстве ЧТЗ. Одно из ярких воспоминаний детства Андрея Петровича связано с рассказами отца о работе в Магнитогорской колонии2:

Вообще, интересно. В колхозе первый урожай: с красными знаменами, флагами, лозун-

гами на элеватор едут зерно сдавать, чтобы быть первыми, чтобы в газету попасть, чтобы отметили. И наш колхоз «Пламя». Отца назначили на две подводы. Всего было что-то подвод десять или двадцать, я не помню точно. Они зерно сдали, получили квитанции. Было уже поздно, и они заночевали на постоялом дворе... Старший обоза говорит: «Мужики, а выпить-то хотите?»

- А чё, у тебя есть?

- Есть?

- Конечно, не откажемся.

Выпили. Приехали в колхоз, сдали квитанции. А через дней десять следователь нас начинает вытаскивать - где четыре мешка зерна? Ну, нашли мешки. Старший обоза продал, часть денег себе, а на часть денег - водки. Ну а пили то вместе - заединщики. Тому - десять лет, а этим - по два года. Отец отбывал наказание в Магнитогорской колонии... Они мост строили через реку Урал, с левого берега на правый. И у них в бригаде был цыган. Расторопный такой, баритон сочный, как у Бакунина2. И вот как-то раз приходит замполит и говорит:

- Слушай, Иванов, завтра у нас митинг будет, ты выступи, пожалуйста.

- Гражданин начальник, а что за митинг?

- Да вот, надо призвать заключенных, чтобы подписались на заем первой пятилетки.

- Хорошо, гражданин начальник.

Потом подумал и говорит:

- А почему я, а не другие?

- Как почему ты? Ты же на днях освобождаешься. Ну, призовешь, и уедешь. Уехал, да и все.

Он говорит: «Хорошо». На следующий день сколотили небольшой помост, замполит встал на этот помост, говорит - заходи сюда. Вдвоем они встали там, замполит открыл митинг, сказал о целях этого митинга. И говорит:

- Слово предоставляется от лица всех заключенных Иванову.

Вот Иванов и начал речь:

- Граждане заключенные, я призываю вас всех, как одного, подписаться на этот заем. Нам надо укреплять родную советскую власть, и вот когда мы ее укрепим, поставим на твердые рельсы, катнем и скажем: «Катись от нас к такой-то матери».

Десять лет добавили.

В поисках лучшей доли семья Петра Абрамовского не однажды переезжала из города в деревню и наоборот. Андрейке пришлось поучиться в нескольких школах. И везде он стремился быть первым учеником. В одной из школ г. Копейска, куда переехала семья Абрамовских после освобождения отца из колонии, в жизни Андрея произошло, казалось бы, незначительное событие. Теперь, по прошествии многих лет, он оценивает тот случай иначе - как свой первый шаг в историю:

Я всегда учился отлично. Вот... в Копейске меня приняли в школу, где учились дети выселенных, «врагов народа». Спецпоселок был за железной дорогой. Они умные были ребята, ну и я тянулся. И вот вытянулся до того, что в пятом классе я был одним из лучших учеников школы. И нам дали на школу пять учебников Панкратовой «Истории СССР». И мне дали. И ребята из спецпоселка ходили ко мне домой, и мы учили историю. Вот они, истоки. Зацепило, видимо. Потом я, конечно, хотел стать путешественником. Потому что я знал отлично географию - все реки, проливы, горы, ущелья. А потом меня зацепило другое, когда челюскинцев спасали. Летчики. Я подумал: буду летчиком. И стал летчиком. И все время провоевал...

В мае 1941 г. Андрей Абрамовский окончил восьмилетку. А через месяц началась война. Андрей отправился в военный комиссариат Челябинска, где написал заявление об отправке добровольцем на фронт. Вместо передовой его отправили в Челябинское авиационное училище. Там он получил профессию воздушного стрелка. В декабре 1942 г. выпускников училища отправили на фронт. Абрамовский был назначен в 9-й гвардейский полк авиации дальнего действия, где воевал в составе экипажа самолета ИЛ-4. Вместе с полком лейтенант Абрамовский принимал участие в ликвидации окруженной под Сталинградом группировки немецких войск. Тогда Андрей Абрамовский получил свою первую боевую награду - медаль «За боевые заслуги». Затем были и другие, всего - более 20 государственных наград за ратные дела и службу в Советской Армии. Андрей Абрамовский воевал, не прячась за спины товарищей: совершил более 50 боевых вылетов, был ранен, не раз оказывался в опасных ситуациях, прыгал из горящего самолета. Демобилизовался в 1950 г. Война оставила

свои шрамы, как видимые, так и незаметные глазу - на сердце. Поэтому о войне, как многие ветераны, вспоминает неохотно и не все. Но о некоторых сюжетах рассказывает с удовольствием. Один из них оказался напрямую связан с будущей профессией:

А когда мы перелетели из Польши в Полтаву после войны, вызывают меня и го-ворят4:

- Абрамовский, годовщина Полтавской битвы.

- Какой битвы?

- Полтавской.

- А что это за битва?

- А хрен ее знает!

Вот ведь грамотность-то была какая! Мне и говорят - иди в библиотеку, читай, готовь информацию. Я и пошел, стал изучать, проникся. Мне так здорово понравились Петр, Репнин, Меньшиков. Как эти редуты были построены: так по 4, так - 6. Две линии обороны. Это все меня так захлестнуло. А потом мне подсказали, что можно сходить на место битвы. Я сходил на место битвы, посмотрел: и правда - есть редуты. Они, правда, уже здорово осыпались. Смотрю, мемориальная доска с речью Петра перед боем: «А о Петре ведайте, что жизнь его ему не дорога, была бы жива Россия в блаженстве и славе своей!» Я сразу выучил. Вот тогда я и полюбил историю, и меня потянуло к ней.

Боевой офицер и комсорг, после войны Андрей Абрамовский попал в Челябинский горком комсомола, где стал заведующим военно-физкультурным отделом. Потом были должности в политотделе Южно-Уральской железной дороги, в областном комитете профсоюза. Вопреки расхожим представлениям о том, что всем партийным и комсомольским работникам всегда жилось хорошо, послевоенная жизнь поредевшей семьи Абрамовских складывалась непросто: Андрей с матерью кочевали из барака в барак, с квартиры на квартиру. Когда стало совсем невмоготу, бывший летчик Абрамовский пошел искать понимания у такого же бывшего летчика - председателя горисполкома А. Н. Беспалова:

- Я хотел бы как-то решить проблему с квартирой, с жильем.

- Какая квартира, ты что?!

- Ну, я все-таки офицер.

- Знаешь вас сколько офицерья-то здесь. Очередь - отсюда до заводоуправления ЧМЗ. Вот и жди.

Я вышел, закурил. Что делать? Пойду в горком партии. Там тогда был первым секретарем Лаптев Николай Васильевич, он потом был первым секретарем обкома. Такой тюх-тя... Я ему объясняю: вот такая петрушка. А он мне - город перенаселен, жилье мы не строим. Так что же, спрашиваю, увольняться из горкома и уезжать куда-нибудь. А он - это дело твое. Я возвращаюсь в горком комсомола - там Сашка Андрианов, Димка Смыслов - заведующие отделов рабочей молодежи и организационного. Мы втроем сидели в кабинете. Димка Смыслов говорит: «Сейчас мы тебе устроим квартиру!» Я говорю: «Как?» А он набирает номер телефона и подает трубку мне: а там - первый секретарь обкома Аристов Аверкий Борисович. Он: «Да!» А у меня и язык прилип. Потом как-то взял себя в руки, говорю: «Аверкий Борисович, извините, пожалуйста, это Абрамовский из горкома комсомола. Вы не могли бы меня принять».

- А по какому вопросу?

- По жилью.

- Минут через сорок, я сейчас с Москвой говорить буду.

Тогда я пошел в обком, прошел через все кордоны. И он как-то мне посочувствовал.

Я говорю: «Вот, хоть стреляйся. Я ведь в одном виноват, что мне квартира нужна»

- В чем?

- В том, что меня не убили. Если бы убили, квартира была бы не нужна.

Он так потупился, достал коробку папирос «Казбек». Спрашивает: «Куришь?»

- Да, курю.

- На, закуривай.

Мы с ним друг друга поняли. Дали нам комнату, 22 квадратных метра. Кухня отдельная, ванная отдельная, туалет отдельный, прихожая. Ну прямо дворец! Вот тут я и женился.

Одним из самых сильных желаний боевого летчика, фронтовика, а ныне партийного работника Андрея Абрамовского было желание учиться, наверстать упущенное за годы войны. Первые «встречи» с историей не прошли даром - он решил поступать на исторический факультет Челябинского педагогического института. Сдал экзамены. И... жизнь как будто решила испытать его: а крепко ли твое желание, Андрей Абрамовский?

Мне иногда страшно не везло. Поступал как все. Смотрю, в списках меня нет - одна тройка. А включили в приказ только тех, у кого не было троек. Я пришел в приемную комиссию и говорю: «Что же вы делаете, меня же надо включать! Я прямо так и сказал».

- А кто ты такой?

- Я участник войны, на одни тройки можно сдавать, и вы уже обязаны меня зачислять. Я же написал в заявлении!

- Да, участник, а мы не заметили...

И меня тут же на следующий день включили в приказ.

Началась учеба. Фронтовику, побывавшему во многих переделках и видевшему смерть в лицо, было непросто чувствовать себя учеником. Отношения с некоторыми преподавателями не складывались. И Андрей решил, что его историческое образование на этом закончено. В этот момент он узнал, что из Челябинска по разнарядке требуется молодой партиец в Ленинградскую высшую школу профдвижения на отделение культурно-просветительной работы.

И я напросился. Жене говорю: «Зоя, я поеду, лишь бы учиться!» И я поехал. А там же экзамены нужно сдавать. Я стал готовиться. Почитал с годик. Четыре экзамена мы сдавали. Первый - историю СССР - я сдал на четыре. Географию я сдал на четыре. Литературу я сдал на четыре, а сочинение написал на пять. «Тема мира и труда в поэзии Маяковского». Нас там 300 человек принимали, и только двое написали на пятерки. Я вообще всегда грамотно писал...

Годы в Ленинграде пролетели быстро. Андрей Абрамовский учился отлично. За все время - лишь одна четверка: по политэкономии социализма. В Ленинграде родился сын

- Александр. Зоя - верная спутница жизни

- стойко переносила все трудности и устраивала быт. А Андрей дневал и ночевал в библиотеке:

Я историю любил. Сумасшедший был. Лекции ни одной не записывал. Записывал план и рекомендованную литературу, а потом фактики, которые показались интересными. Затем шел в читальный зал и, как дурачок, «переворачивал» всю литературу.

И материал как-то оседал лучше. А еще не давал расслабляться такой момент: у нас был строгий порядок на экзаменах - ходили сдавать по алфавиту. Хоть стреляйся, а Абрамовский всегда первый.

Цепкая, как сказали бы сегодня, профессиональная память сохранила множество деталей тех лет. Особое место в воспоминаниях Андрея Петровича всегда занимают люди, которые его учили. И, конечно, его рассказы всегда полны искрометного юмора:

Нам давали серьезное образование. Преподавали и заслуженные деятели культуры, и народные артисты, и профессора. Истории учили и Рафаил Леонидович Собсович, и Зуев Фёдор Фёдорович, и Тарновский Лев Филадельфович, Нина Васильевна Шафранская. Психолог у нас была Нина Александровна Тих, профессор. Много интересных было. Был историк партии - Михаил Александрович Скворцов. Он так любил историю партии! Читал - глаза горели! Седой, с голубыми глазами. Глаза такие голубые, их как будто и не видно даже. Он, правда, нас иногда нервировал. Ему сдаешь экзамен, а он сидит и что-то пишет. Думаешь: «Неужели я все неправду говорю, а он все записывает». Потом, когда мы уже закончили, дипломы получили, на выпускном вечере его спросили, что он записывал. А он: «Зря нервничали: я записываю, какие вопросы хорошо знаете, какие вопросы слабо. Надо на заседании кафедры сказать преподавателям, ассистентам, чтобы обратили внимание». Была у нас Нина Александровна Шалаева, доцент, кандидат наук. У нее слоновость была, неповоротливая, полная. Сидишь перед ней, сдаешь экзамен - у нее ни один мускул на лице не дрогнет. Первый вопрос ответил. Она: «Дальше, пожалуйста». Второй ответишь, третий. Тогда в билетах всегда по три вопроса было. Она молча берет зачетку, открывает, пишет оценку, закрывает: «Следующий». Я поспорил с ребятами, что заставлю ее кивнуть. Мне попался вопрос по стахановскому движению. Ну, это я знал назубок: Никита Изотов, Алексей Стаханов, который вырубил за одну смену 102 тонны вместо 7 тонн, сразу 200 рублей заработал. Я как начал «петь» ей. А потом говорю: «И это движение новаторов на донецкой шахте "Ирмино" получило союзное значение».

И спрашиваю: «Так ведь?». А она: «Да». И кивнула. А ребята приоткрыли дверь и смотрели. Раздался дружный хохот. Вот так я выиграл бутылку водки.

Получив диплом о высшем образовании, Андрей Абрамовский вернулся в Челябинск. Поступили предложения работы - инструктором в горкоме партии, директором драматического театра. Абрамовский от всего отказывался. Наконец, нашел работу по душе - стал сначала художественным руководителем Дворца культуры ЧМЗ, а затем директором Дворца культуры завода им. Колющенко. Прямота и бескомпромиссность характера А. П. Абрамовского нередко приводили к столкновениям с партийным руководством района. После одной из «выволочек», полученной на бюро райкома, Андрей Петрович решил уйти в сферу деятельности, о которой когда-то мечтал. Согласившись на предложение ректора Челябинского педагогического института Евгения Михайловича Тяжельникова, Абрамовский в 1962 г. перешел на работу в этот вуз. Он был принят ассистентом на кафедру истории КПСС, преподавал на историческом, спортивном, биологическом факультетах. Сегодняшний Абрамовский критически (но и не без гордости) относится к Абрамовскому тех лет - начинающему преподавателю:

Фактический материал я знал прекрасно. Обобщение, может быть, хромало, опыта еще не было. Но я готовился как сумасшедший, сам постоянно учился. А один раз студенты меня «купили». Я проводил семинарское занятие по теме «Второй съезд РСДРП и его историческое значение». Прямо перед звонком с первой половины пары встает студент: «Андрей Петрович, можно один вопрос?»

- Давай, говорю.

- Вот у Ленина в статье о втором съезде есть такое упоминание: были делегаты с избранными мандатами и были с императивными. А какая между ними разница?

А я не знаю. Звонок меня спас. Я бегу на кафедру - там доцент Сержантов Валентин Георгиевич. Я к нему: «Валентин Георгиевич, я в глупое положение попал. Мне задали вопрос, что такое императивный мандат?»

- Ты какой язык учил?

- Немецкий.

- Что такое императив, знаешь?

- Повеление.

- Так вот, их не избирали, а назначали. Выдавали им мандаты.

Так он меня выручил.

Жизнь «закладывала» сложные виражи. Первоначально молодой ассистент Абрамовский чуть было не подвергся остракизму за нежелание заниматься наукой, а позднее, увлекшись исследованиями, решил, что теперь все будет всерьез. Поступил в аспирантуру МГУ, защитил кандидатскую диссертацию. Сегодня он с удовольствием вспоминает своего научного руководителя, к которому попал почти случайно. Отличаясь прямотой характера и повышенной требовательностью к себе, Абрамовский отказался от первого руководителя, назначенного кафедрой, который любил приложиться к рюмочке и отделывался от аспиранта пустыми похвалами:

.Я думаю: я же плохо пишу, а он меня хвалит. Я сразу вспомнил, что, по-моему, Бебель говорил: если буржуазия меня хвалит, значит, я чем-то провинился перед рабочим классом. Я подумал, подумал и пошел к профессору Савинченко - заведующему кафедрой. И отказался от научного руководителя.

С новым руководителем - Петром Максимовичем Горловым - А. П. Абрамовский еще долгое время поддерживал добрые отношения. Докторскую диссертацию А. П. Абрамовский защитил уже на Урале - в Уральском государственном университете5. А научным консультантом Андрея Петровича был знаменитый академик И. И. Минц:

Когда мне утвердили тему диссертации, я стал работать. Через какое-то время я попросил у Н. К. Лисовского командировку по диссертации. Поехал в Москву, в Институт марксизма-ленинизма на совещание докторантов, но там мне не понравилось. Тогда я поехал в Институт истории на ул. Дмитрия Ульянова. Стою, как слепой котенок, не знаю, куда ткнуться. Спросил: «Мне бы академика Минца увидеть». - «Идите на второй этаж». Иду на второй этаж, там кабинет, написано: Совет по истории Великой Октябрьской социалистической революции... Как туда заходить - не знаю, просто какой-

то страх охватил. Смотрю, идет мужчина. Я говорю: «Знаете, я хотел бы посоветоваться по диссертации, по историографии Октябрьской революции». - «Так вот напротив кабинет - Трукан Герман Антонович, заведующий отделом историографии». Я туда захожу: «Здравствуйте». - «Здравствуйте». Он один сидел, кабинетик был маленький такой, продолговатый.

- Куришь?

- Курю.

- Ну, давай закурим. Ты что приехал-то?

- Вот посоветоваться с вами по диссертации.

- А какая тема? А фамилия?

- Абрамовский.

Он засмеялся: «Я на твои статьи ссылаюсь, а ты приехал ко мне консультироваться. Пойдем, я тебя к академику Минцу отведу».

- Как, к академику разве можно?

Ну, он меня и отвел. Мы встретились первый раз, второй, третий...

В 1985 г. А. П. Абрамовский возглавил кафедру истории КПСС Челябинского государственного института искусств и культуры, а спустя несколько лет перешел на работу в Челябинский государственный университет, где и трудится по сегодняшний день. Усилиями Андрея Петровича Абрамовского на историческом факультете Челябинского государственного университета была создана кафедра советской, а позднее новейшей истории России, организован совет по защите кандидатских и докторских диссертаций. Среди сегодняшних преподавателей истории России, работающих в Челябинске и на Южном Урале, огромное множество его учеников. Их у него - около 40 человек. Благодаря сотрудничеству А. П. Абрамовского, М. Д. Машина и В. С. Кобзова в Челябинске поя-

вилась настоящая научная школа по изучению истории оренбургского казачества. Под редакцией А. П. Абрамовского выпущены в свет 12 научных сборников и монографий в серии «Оренбургское казачье войско», посвященных исследованию различных аспектов жизни казачьего сословия. За многогранную научную работу Андрей Петрович в 2002 г. удостоен премии имени Ф. М. Старикова, является лауреатом премии им. В. П. Бирюкова. В 1995 г. Абрамовскому присвоено звание заслуженного деятеля науки РФ. Несмотря на годы, Андрей Петрович продолжает поражать всех своей неуемной и заразительной тягой к истории, исследовательской активностью и готовностью помогать молодому поколению «поклонников» Клио.

Примечания

1 При подготовке текста были использованы фрагменты интервью с А. П. Абрамовским от 16 августа 2009 г.

2 Эту историю знают «назубок» многие ученики Андрея Петровича, она кочует из поколения в поколение уже не столько как рассказ о Петре Абрамовском, сколько как «народная история» о советских лагерях. См., например, статью И. В. Нарского в этом сборнике.

2 Александр Васильевич Бакунин - уральский историк, друг А. П. Абрамовского.

4 А. П. Абрамовский был комсоргом полка, поэтому ему и поручили подготовить мероприятие, посвященное юбилею Полтавской битвы.

5 Тема докторской диссертации - «Первые социалистические преобразования в промышленности горнозаводского Урала». Защита состоялась в Уральском государственном университете в 1984 г.

ПРОБЛЕМЫ НАЧАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ЮЖНОГО УРАЛА В НАУЧНОМ ТВОРЧЕСТВЕ А. П. АБРАМОВСКОГО

Статья посвящена личности уральского историка, профессора А. П. Абрамовского, его вкладу в изучение истории оренбургского казачества и начального образования на Южном Урале, его роли в организации науки в южноуральском регионе, формировании научных интересов и профессиональном становлении его учеников.

Ключевые слова: А. П. Абрамовский, историческая наука на Южном Урале, начальное образование в Оренбургском казачьем войске.

Доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ Абрамовский Андрей Петрович - один из самых ярких и талантливых представителей профессиональных историков-исследователей Южного Урала. Поражает спектр его научных интересов: от проблем освоения Оренбургского края, Оренбургского казачьего войска до истории системы начального образования на Южном Урале. Для него не существует мелких, незначимых вопросов и проблем. Для воссоздания целостного полотна исторического прошлого он всесторонне рассматривает и изучает его со всех сторон, кропотливо и скрупулезно извлекая крупицы и детали из обширных архивных источников и разноплановой литературы. Постоянный научный поиск, определение не исследованных либо малоисследованных страниц прошлого, творческая неуспокоенность - отличительная черта его самого и многочисленных его учеников.

Фронтовик, офицер, человек с огромным практическим, жизненным опытом, упорством и мужеством, пришел в историческую науку достаточно поздно, что не помешало ему стать признанным профессионалом своего дела. В 1962 г. Андрей Петрович переходит на научно-педагогическую работу в ЧГПИ на кафедру истории КПСС (ему 38 лет), а в 1970 г. защищает кандидатскую диссертацию в очной аспирантуре МГУ. Работа в лучших столичных библиотеках и архивах, личное общение с маститыми учеными не прошли бесследно. Хотелось продолжать исторические исследования. Желание, настойчивость, огромный труд завершились написанием докторской диссертации. В 1985 г. в возрасте 61 года он успешно защищает ее в ученом совете Уральского государственного университета1. Прекрасная память, острый, критичный ум,

жизнерадостность и оптимизм - это о нем.

В одном из интервью газеты «Вечерний Челябинск» он говорил: «Как "грызли гранит науки" мы, фронтовики! Нас подталкивала такая жажда жизни, жажда знаний, чувство бесценности каждого мгновения! Увы, далеко не все современные студенты учатся так... Вот, например, когда, по-вашему, впервые было введено всеобщее обязательное начальное образование? Думаете, в советское время - ничего подобного! В 1871-м наказной атаман оренбургского казачьего войска генерал-майор Константин Николаевич Боборыкин первым в России ввел эту систему в наших краях»2.

За период его научной деятельности в 90-е гг. им был введен в научный оборот большой объем архивных материалов, ряд работ авторов ранее не изученных, либо забытых. Накоплена и составлена обширная историография проблемы. Автором проанализирована и показана диалектическая взаимосвязь между зарождением, развитием начальных казачьих школ и стройной системой патриотического, воинского воспитания в Оренбургском казачьем войске. Большой интерес вызывает обширный статистический и фактологический материал по вопросам материального обеспечения станичных и поселковых школ, состава учеников и учителей, численности школ.

Вклад А. П. Абрамовского в исследование проблем начального образования оренбургского казачества отмечает его коллега, признанный специалист по истории Оренбургского казачьего войска, доктор исторических наук, профессор В. С. Кобзов: «Андрей Петрович одним из первых среди ученых города обратил внимание на проблему оренбургского казачества, сделав ее основной в научно-

исследовательской работе. Основным направлением изучения казачества он избрал вопросы культурно-просветительной работы и народного образования. В 1992-1994 гг. одна за другой выходят в свет его статьи: "Станичные школы оренбургского казачества в XIX в.", "Верхнеуральская школа казачьих учителей", "Первый Оренбургский съезд учителей казачьих школ", "Войсковые школы оренбургского казачества", "Учителя станичных и поселковых школ Оренбургского казачьего войска в XIX в.: численность и профессиональная подготовка", в которых исследователь продолжил и творчески развил начатую еще в конце XIX в. историком С. Н. Севастьяновым тему. Опираясь на труды предшественников, дополнив их архивными материалами и сведениями, почерпнутыми из периодической печати, уточнил время создания первых школ в войске, показал роль гарнизонных школ и школ военных кантонистов в становлении войсковой системы образования. Особую значимость проделанной работе придает обращение к проблеме подготовки учительских кадров, внедрения различных методик обучения, оценки их эффективности. Промежуточные итоги исследователь подвел в монографии "Во славу государства Российского: Начальное образование и военная подготовка в Оренбургском казачьем войске" (1994), написанной им в соавторстве с В. С. Кобзовым. Перу исследователя также принадлежат работы, раскрывающие личный вклад в развитие образования, библиотечного и культурного дела высшего звена казачьего управления....»3. По указанной проблеме А. П. Абрамовским опубликовано свыше 30 печатных работ, лично и в соавторстве.

Ему присуще чувство нового, организаторский талант. Он «интегратор», человек, который умеет объединять коллег, находить единомышленников, показывать им перспективу. Надо сказать, что Андрей Петрович прекрасно разбирается в людях, знает их слабые и сильные стороны и умеет использовать для пользы общего дела, для развития научной мысли, школы, направления. Именно благодаря его научному авторитету, организаторским способностям, сильным позициям в академическом мире, стала возможным работа регионального диссертационного совета по истории при Челябинском государственном университете, который он бессменно возглавлял 16 лет. Первая защита кандидатской дис-

сертации в этом совете была блестяще проведена в 1991 г. В. С. Кобзовым4, а первая защита докторской диссертации в 1994 г. В. Я. Рушаниным5.

Заразительность и страстность, с которой Андрей Петрович отдавался любимому делу, не могли не передаться его детям. По его стопам пошел младший сын - Абрамовский Александр Андреевич, ныне доктор исторических наук, заведующий кафедрой Челябинского института Уральской академии государственной службы. В 1998 г. он защитил кандидатскую диссертацию по теме «Станичные и поселковые школы Оренбургского казачьего войска в XIX в.», а в 2004 г., в возрасте 48 лет, докторскую -«Становление советской судебной системы на Урале в 1917-1918 гг. (Исторический аспект)». Достойное продолжение дела жизни своего отца.

Закономерным итогом многолетней исследовательской деятельности начального образования оренбургского казачьего войска стала монография «Казачьи школы Оренбургского края в XIX в.», написанная в соавторстве с сыном. Презентацию широкой общественности монография прошла в июне 2009 г. Предисловие к книге написано губернатором Челябинской области П. И. Суминым, в котором он отмечает: «Мощный экономический потенциал нашего края мог развиваться только на основе высоких культурных, научных, образовательных традиций. Далеко не случайностью является тот факт, что оренбургское казачество было первым по уровню грамотности населения среди двенадцати казачьих войск Российской империи. Сотни школ, библиотек работали здесь к концу XIX в.»6. В монографии на основе исследования обширного архивного материала освещается сложный процесс зарождения и становления школьного образования в казачьих станицах и поселках, подготовка учительского состава и развития методик обучения, внутренний распорядок, развитие культуры, патриотическое воспитание казачат. Достоинством работы является то, что в ней рассматриваются во взаимосвязи и взаимозависимости система образования и уровень военной подготовки казачьей молодежи.

Особый интерес вызывают приложения, в состав которых входят документы XIX в. по вопросам начального образования, биографический указатель.

Мне выпала редкая удача - работать над диссертационным исследованием под его научным руководством, сразу оговорюсь, что не только научным, но и организационным, управленческим сопровождением. От своих учеников Андрей Петрович всегда требует точности, обязательности, достоверности, правдивости, как в научной деятельности, так и в обыденном общении. Обещал - сделай, вопреки причинам и обстоятельствам, стоящим на твоем пути. Эти черты А. П. Абрамовского всегда импонировали мне - офицеру Российской армии. Для меня Абрамовский - учитель, наставник, старший товарищ. Не случайно ему присвоен чин казачьего полковника, а его разноплановая деятельность по возрождению казачества отмечена многочисленными наградами Союза казаков России.

Тем более неожиданным для меня было предложение исследовать систему начального церковного образования, сложившуюся в Оренбургском крае в XIX в., - церковноприходские школы Оренбургской епархии.

Предложенная тема исследования не входила в сферу моих познавательных, научных интересов ни с точки зрения истории Русской православной церкви, ни с точки зрения истории образования, тем более начального, Российской империи. Внутренне я был категорически против указанной проблематики, но убежденность руководителя в ее значимости, «диссертабельности» свидетельствовала, что исследовательский материал достоин его системного изучения и изложения. Так и получилось. Чем глубже и шире я исследовал объект, тем интереснее и многограннее становился предмет исследования. Калейдоскоп имен, личностей, деяний, среди которых настоящие, страстные подвижники своего дела, наряду с ними - стяжатели, корыстолюбцы, бюрократы-администраторы. Подлинная российская действительность без полутонов и лакировки.

Как научный руководитель, используя собственный опыт исследования начального казачьего образования, Андрей Петрович щедро им делился, наставлял и направлял мою деятельность, показывал пробелы и неточности, делился сомнениями, показывал возможности для поиска материалов, учил работе с архивным материалом.

В результате, в диссертационном исследовании постоянно проводилось сопоставление церковных и казачьих начальных школ как по

численности, так и по содержанию деятельности, был сформулирован один из выводов

0 том, что «церковно-приходские школы,

учреждавшиеся в Оренбургской епархии,

во многом повторяли практический опыт и

педагогические технологии казачьих школ,

появившихся в Оренбуржье в 20-е гг. XIX

в., при этом слепо копируя и их недостатки.

Особенно явно это проявлялось в вопросах

материального обеспечения, подготовки и со" 7

хранения кадров учителей»'.

Сегодня нет ни одного тематического справочника, энциклопедии по истории без упоминания профессора А. П. Абрамовского, выдающейся личности, истинного подвижника исторической науки Южного Урала. Зачастую поражает, сколько времени и сил приходится ему тратить, чтобы воссоздать последовательность события, судьбу того или иного персоналия, причинно-следственные связи различных действий и шагов. Поэтому все его публикации, а их более пятисот, носят логичный, последовательный, ясный, законченный вид.

Работа над текстами у Андрея Петровича сродни деятельности самого взыскательного цензора. Фразы лаконичны, положения обоснованы, подтверждены примерами и источниками, тщательно выверены, материалы публикаций не перегружены научной терминологией, цитирования уместны и строго дозированы. Используемый статистический, табличный материал имеет пояснительную часть, аналитические выводы и пояснения. Он отлично владеет литературным и научным языком, очень грамотно пишет и формулирует мысли. Работая под его руководством, проходишь настоящую школу письменного изложения собранного научного материала.

Изучая на протяжении многих лет исторический аспект начального образования казачьей молодежи, он, вероятно, глубоко проникся пониманием лучших качеств, которые должны быть присущи настоящему учителю. У А. П. Абрамовского истинный талант учителя, наставника, что присуще, увы, не каждому крупному ученому. Я благодарен судьбе за то, что на моем жизненном пути есть такой Человек. Спасибо Учитель!

Примечания

1 Павленко, Г. К. От штурманского училища до штурмана науки : Абрамовский А. П. //

Выдающиеся представители научной, общественной и духовной жизни Урала : материалы IV регион. науч. конф. / ЧГАКИ. Челябинск, 2004. С. 229-234.

2 Чуносов, А. Маэстро истории // Вечер. Челябинск. 1999. 21 сент.

3 Абрамовский Андрей Петрович : к 80-летию со Дня рождения / сост. Г. А. Гончаров, В. С. Кобзов. Челябинск, 2004. С. 7-8.

4 Кобзов Владимир Серафимович - историк, доктор исторических наук (1996), профессор (1997), член Академии воен.-ист. наук, лауреат премии им. В. П. Бирюкова, член Союза журналистов. В 1983 окончил исторический факультет ЧелГУ. Член совета по присуждению степени доктора исторических наук в ЧелГУ. Автор более 250 научных трудов. Основные темы: история революции и Гражд. войны на Урале, история оренбургского казачества, создание и деятельность правоохранительных органов Уральского региона. С 1993 г. на службе в ОВД, начальник кафедры

Отечественной истории ЧЮИ, полковник милиции.

5 Рушанин Владимир Яковлевич - историк, доктор исторических наук (1994), профессор (1994), заслуженный работник высшей школы РФ (1998), действительный член Международной АН высшей школы (1997), лауреат премии им. В. П. Бирюкова (1997). В 1975 г. окончил историко-педагогический факультет ЧГПИ. Автор более 200 научных работ. Ректор ЧГАКИ (2002). Председатель общественного совета при ЗС Челябинской области по национальным вопросам.

6 Абрамовский, А. А. Казачьи школы Оренбургского края в XIX веке / А. А. Абрамовский, А. П. Абрамовский. Челябинск, 2008. С. 3.

7 Осипов, О. В. Церковно-приходские школы Оренбургской епархии (1864-1917) : монография. Челябинск : ЦНТИ, 2004. С. 198-199.

И. В. Нарский

СВЯЗЬ ПОКОЛЕНИЙ (ЗАМЕТКИ УЧЕНОГО СЕКРЕТАРЯ)

Статья посвящена личности известного уральского историка, доктора исторических наук, профессора А. П. Абрамовского, и основывается на личных впечатлениях автора от общения с ним во время работы на историческом факультете Челябинского государственного университета и в диссертационном совете.

Ключевые слова: А. П. Абрамовский, историческая наука на Южном Урале, научная повседневность 1980-1990-х гг.

Нет, отказаться от чести участия в сборнике, посвященном юбилею Андрея Петровича Абрамовского, я не мог. Это решение, принятое сразу и безоговорочно, имело много оснований. Во-первых, я довольно давно знаком с Андреем Петровичем, и это не шапочное знакомство. Мне на протяжении ряда лет довелось наблюдать его из «близкой перспективы», в режиме регулярного рабочего взаимодействия в Челябинском государственном университете. Во-вторых, он был моим научным консультантом во время работы над докторской диссертацией. В-третьих, несколько лет я был ученым секретарем возглавляемого им диссертационного совета и, таким образом, формально и неформально бок о бок работал с председателем на «ученой кухне», доводившей до должной кондиции, «выпекавшей», так сказать, кандидатов и докторов наук по специальности 07.00.02 - Отечественная история.

Андрей Петрович, скорее всего, не помнит обстоятельств нашей первой, короткой встречи, закончившейся совсем не так, как мне бы хотелось. В середине 1980-х гг., работая в школе, я искал возможности устроиться в вуз. Не потому, что работа в школе меня угнетала (в молодости везде хорошо), а, главным образом, чтобы оказаться в организации с наличием «первого отдела». Во время архивных поездок для сбора материалов под кандидатскую я быстро обнаружил, что без соответствующего «допуска» в партийные архивы мне не попасть, а без этого источниковая база под исследование уральских филиалов Конституционно-демократической партии в 1905 г. оставалась бы весьма усеченной. Без таинственного же «первого отдела» получить допуск к документам истпарта было немыслимо.

Итак, кажется, в конце весеннего семестра 1985 г. по предварительной договоренности я пришел на кафедру истории КПСС

Челябинского государственного института культуры, которую в то время возглавлял А. П. Абрамовский. Мне навстречу стремительно поднялся высокий сухопарый мужчина с седой шевелюрой, строгими, правильными чертами лица и пронзительными светлыми глазами. Разговор был прямой и короткий, и построен он был в непривычном, обратном порядке: сначала однозначное заключение, затем - уточняющие вопросы. Нет, из-за отсутствия вакансий принять меня в штат кафедры в настоящее время невозможно. Это было сказано сразу и решительно. Лишь затем последовали лаконичные вопросы, выдававшие деловую компетентность собеседника, о теме диссертационного исследования, научном руководителе и моих попытках пристроиться на работу в другие учебные заведения Челябинска. Та встреча оставила у меня явственный неприятный осадок - из-за отрицательного результата, с которым в молодости примириться труднее, а возможно, также из-за того, что мой визави обращался ко мне на «ты» (к тому времени для меня в порядке вещей было обращаться к школьникам, вплоть до пятиклассников, на «вы»). Но, как я теперь понимаю, будь я тогда старше, внимательнее и опытнее, я мог бы увидеть то, что затем постоянно отмечал в А. П. Абрамовском: прямоту, открытость, отказ от «политеса» и нежелание вселять напрасные надежды.

С конца 1980-х, придя на работу в ЧелГУ, где в это время обосновался и Андрей Петрович, я получил возможность тесно сотрудничать с ним в «Вестнике Челябинского университета» и в диссертационном совете. Отношения были теплыми, свободными от интриг, подковерной борьбы (Андрей Петрович этого на дух не переносил и не переносит) и конфликтов. Единственное столкновение произошло осенью 1990 г., когда

А. П. Абрамовский на партсобрании жестко «пропесочил» нас, группу преподавателей, подавших заявление о выходе из КПСС. С точки зрения старого коммуниста и ветерана войны, наш поступок был равнозначен неприлично суетливому бегству с тонущего корабля. Однако этот эпизод никак не сказался на нашем деловом и неформальном общении. Умение А. П. Абрамовского четко структурировать отдельные сферы жизнедеятельности и не смешивать дело и личные настроения, не «переходить на личности» следует отнести к сильным сторонам его натуры.

Ближе к середине 1990-х формальное сотрудничество дополнилось более близким, человеческим взаимодействием. Думаю, Андрей Петрович даже не догадывается, насколько важной для меня была эта, неформальная сторона общения с ним.

Начнем с того, что в то время я много публиковался. Помимо прочего, за четыре года были изданы три мои монографии о политических партиях на Урале. А. П. Абрамовский, который к тому времени дал согласие консультировать меня при подготовке докторской диссертации, внимательно следил за моими «телодвижениями» в науке. Причем некоторые реакции его были неожиданными. Прочитав, например, моих «Революционеров справа», он в первую очередь отметил: «Да у тебя бойкое перо!» Из сегодняшнего дня, будучи приписанным литературной критикой к писательскому цеху, я думаю, что это замечание Андрея Петровича должно было подвигнуть меня к более осознанному отношению к стилистике и образной стороне научного текста.

Здесь следует особо остановиться на стиле научного руководства юбиляра, который я испытал на себе и мог наблюдать со стороны в отношении его многочисленных «учеников». Андрей Петрович никогда не «давит» личными исследовательскими предпочтениями на подопечных в том, что касается темы диссертации, постановки вопросов и аргументации. Он предоставляет им редкую в отношениях руководитель-диссертант исследовательскую свободу. Андрей Петрович не боится сознаться, что чего-то не знает, и советы выдает большей частью в виде факультативных размышлений и нежестких рекомендаций. Но всегда резко высказывает свое мнение по поводу несоблюдения исследовательской дисциплины, прорех источниковой базы, нелогичности или неточности формулировок или слабости доказательного фундамента. Методологические

«изыски» не были его сильной стороной. Меня, например, он однажды мягко пожурил за увлечение ссылками на западные авторитеты, облекши свои сомнения в одну из народных пословиц, которые без счета были у него наготове: «Тот же навоз, да издаля привез». Но он всегда интуитивно чувствует недостатки авторского инструментария и в таком случае, не давая конкретных подсказок, настойчиво советует еще и еще раз его продумать.

Работая с диссертантом в качестве руководителя или председателя совета, Андрей Петрович всегда обращал пристальное внимание на такую «мелочь», которой научные руководители часто пренебрегают, как «тактическая подготовка» к самой процедуре защиты: корректность сопроводительных документов, качество «защитной» речи, тактика ответов на вопросы. Думаю, каждый, кто прошел через стресс защиты, оценил его тренерские наставления по достоинству.

С середины 1990-х гг., оставив заведыва-ние кафедрой истории современной России, Андрей Петрович уединился в маленьком ка-бинетике по соседству с кафедрой, в котором я был частым и, смею полагать, желанным гостем. Мне было позволено дымить во время наших встреч (сам Андрей Петрович много лет назад враз бросил курить после перенесенного инфаркта). Частенько, по благополучному окончанию дел, из заветного сейфа извлекалась бутылочка коньяка, к которой мы культурно, без излишеств, прикладывались. Во время таких посиделок А. П. Абрамовский раскрывался с иной стороны - как прекрасный рассказчик с цепкой памятью и сочным языком (таким знают Андрея Петровича студенты, слушавшие его лекции). Его «байкам» из собственной жизни, с яркими деталями и врезающимися в память образами, нет конца. Долгая и насыщенная жизнь определила тематический круг устных воспоминаний Андрея Петровича: в него входят и коллективизация в казачьей станице, и рассказы о строительстве Магнитки (где вынужденно трудился его отец), и будни военного летчика, и «культурные практики» московской профессуры 1960-1970-х гг. Кое-что из этих рассказов прочно вошло в мой преподавательский багаж по истории ХХ в. и методологии истории, из которого я черпал, работая со студентами в Челябинске, Тюбингене и Берлине. Один из рассказов Андрея Петровича вошел в мою последнюю книгу как яркая иллюстрация той роли, которую играет устная семейная память

в нашей стране. Вот он: «Изустная семейная память в России ХХ столетия существовала на нелегальном положении, циркулировала стесненно, редко облекалась в форму пространного рассказа, артикулировалась бегло, с опаской, "скороговоркой". Ее нелегальный статус естественным образом придавал ей характер стратегии несогласия и сопротивления.

Несколько лет назад пожилой профессор-историк из оренбургских казаков рассказал мне историю, которая наглядно иллюстрирует функционирование альтернативной устной традиции в СССР сталинского времени. Поскольку я не записал ее сразу, ограничусь кратким и весьма приблизительным пересказом. Его отец в начале 30-х годов был осужден на трехлетний срок по абсурдному обвинению в растрате колхозного имущества и принудительно строил Магнитку. После его возвращения с лагерных работ станичники часто просили его: "Петро, расскажи, как там оно было!" И Петро каждый раз с удовольствием, в красках, рассказывал следующую историю.

В его лагере был пожилой цыган, красивый, благообразный, с зычным голосом. Начальство предложило ему выступить перед зеками в поддержку "займа первой пятилетки", причем сам он отчислять деньги на заем не принуждался - до его освобождения оставались считанные недели. Цыган согласился и в назначенное время выступил на огромном плацу перед собравшимися солагерниками с короткой речью примерно такого содержания: "Граждане заключенные! Мы все как один должны подписаться на заем первой пятилетки. Мы должны всемерно крепить Советскую власть и ставить ее на нужные рельсы. И вот когда мы достаточно укрепим Советскую власть и поставим ее на правильные рельсы, мы подтолкнем ее и скажем: "Катись к е. матери"!" Плац грохнул дружным хохотом, а цыган получил новый срок.

Станичники, недавно пережившие разорившую их коллективизацию, с наслаждением слушали этот анекдот, который наверняка в разных вариантах гулял по лагерному миру и приобрел в их глазах особый авторитет благодаря гулаговскому прошлому земляка, якобы очевидца озвучиваемой им истории. Она сплачивала слушателей, укрепляла их единомыслие и оппозицию безжалостному режиму»1.

Во второй половине 1990-х гг. Андрей Петрович выступил инициатором моего выдвижения на работу главным редактором

исторической серии «Вестника Челябинского университета» и ученого секретаря возглавляемого им диссертационного совета. Должен признаться, обе стези, отнимая изрядную порцию времени и сил, оказались для меня весьма полезными. По сей день я не могу читать тексты, не вооружившись редакторским карандашом, а мое поведение в диссертационном совете ЮУрГУ в значительной степени есть результат опыта, приобретенного под руководством А. П. Абрамовского.

Приведу пример, который характеризует Андрея Петровича как организатора работы совета по защите докторских диссертаций, произведший на меня сильное впечатление. Известно, что исход голосования до последнего момента составляет главную интригу защиты, и власть, предоставленная членам совета, содержит изрядный потенциал соблазна перенести личное отношение к диссертанту и его руководителю на оценку качества исследования. Однажды, после того как по окончании гладко протекавшей защиты в урне для голосования обнаружилась пара «черных шаров», А. П. Абрамовский попросил остаться в зале членов совета и с глазу на глаз весьма резко напомнил о научной добродетели и человеческой порядочности: тому, кто решил голосовать против представленной диссертации, следует обозначить свою аргументированную позицию во время свободной дискуссии. Этот призыв я взял за правило, к которому прибегаю - в том числе и в тех случаях, когда считаю необходимым поддержать диссертанта, не вполне справедливо «заклеванного» членами совета.

Наконец, упомяну еще один импульс, к которому А. П. Абрамовский имеет прямое, хотя и мало известное сегодня отношение. Сейчас Челябинск известен в кругах российских и зарубежных историков как место регулярного проведения международных конференций с разнообразной новаторской тематикой. Думаю, трудно оспорить тот факт, что эта заслуга принадлежит Центру культурно-исторических исследований ЮУрГУ, команду которого составляют выпускники и сотрудники ЧелГУ. А начиналось все с малого: когда осенью 1998 г. факультетское руководство поручило мне провести конференцию, я, не имея ни малейшего опыта в этой сфере, в первую очередь обратился за помощью к Андрею Петровичу, и он, будучи человеком открытым, компетентным, интересующимся и нежадным, свел меня с екатеринбург-

ской и пермской научной «тусовкой». Иначе весной 1999 г. челябинская конференция по Гражданской войне на Урале не могла бы состояться в столь представительном составе.

Полагаю, из всего сказанного очевидно, что в моей жизни А. П. Абрамовский подспудно и ненавязчиво сыграл роль одного из посредников в человеческом и научном диалоге с поколением ученых, родившихся в начале 1920-х - тем самым поколением, мужская часть которого была почти полностью истреблена войной. Те немногие его представители, которым посчастливилось уцелеть, волей-неволей взяли на себя миссию передачи опыта, без которого мы, ныне живущие, были бы беднее. Андрей Петрович взвалил на себя эту задачу совершенно сознательно и всю свою жизнь успешно с нею справляется.

Десять лет назад, к прошлому большому юбилею Андрея Петровича, коллеги по истфаку в последний момент попросили меня написать стих-поздравление. В те годы атмосфера на факультете была иной, более дружной и свободной, менее празднично-заорганизованной, менее дидактически нагруженной и иерархизированной относительно студентов и в то же время внушавшей им больший пиетет в отношении преподавателей. А может быть, мне так кажется, потому что все мы тогда были на 10 лет моложе, и нас было больше. На историческом факультете работало много креативных молодых преподавателей и ученых, впоследствии по разным причинам и, думаю, не без сожаления покинувших родные пенаты. В этой компании я выполнял функции кафедрально-факультетского «миннезингера», с удовольствием пописывая стишки и песенки по каждому удобному случаю. В общем, на просьбу «соорудить» стихотворное поздравление к юбилею Андрея Петровича я откликнулся, как на что-то само собой разумеющееся, и изваял нечто, сидя в городском транспорте, после чего осталось времени только на то, чтобы продиктовать его заказчикам по телефону.

Привожу это «произведение» по памяти полностью, поскольку мое представление о юбиляре за последние годы не изменилось.

Давным-давно, в империи Петра, Среди российских лучших дипломатов Преобладали немцы - мастера Мудреных слов, шагов замысловатых.

Поляков было мало среди них: Доверить горделивой польской знати

Секреты русские? Уж слишком риск велик -Изменой пахло кстати и некстати.

Не дипломат и Анджей, сын Петра, Наследник бунта - польского восстанья. Судьба его на трудности щедра, Судьба его щедра на испытанья.

Над Сталинградом, в страшном вираже, И средь архивных пыльных документов Он был бойцом, отнюдь не атташе. Не убегал в удобные моменты,

Не обустраивал спокойное житье И попадал в опалу, коль не в чистку... Я знаю много, но скажу не все, Или по-польски «tak, ale ne vszistko»2.

На лекции идет он, как на бой, Вооруженный мыслью, не набором Ненужных слов. Таков уж наш герой: В сединах мудрости, с мальчишеским

задором

Пусть он шагает долго, налегке, Не дипломат, не льстец, но полон планов, Сжимая в не слабеющей руке Удобную вещицу. Proszu pana!3

На том юбилее, помнится, в качестве «удобной вещицы» фигурировал изящный портфельчик-атташе. Времена меняются, и, в общем-то, неважно, какую полезную (или бесполезную, но милую) вещь сжимает рука. Лишь бы рука не слабела, мальчишеское любопытство к жизни не иссякало, а планы на будущее продолжали вдохновлять и окрылять. Жизнелюбие Андрея Петровича, человека и профессионала с сильным и цельным характером, является еще одним важным уроком, вселяющим оптимизм и надежду.

Спасибо Вам за все, дорогой Андрей Петрович!

Примечания

1 Нарский, И. В. Фотокарточка на память : Семейные истории, фотографические послания и советское детство : автобио-историо-графический роман. Челябинск, 2008. С. 455-456.

2 Да, но не все.

3 Прошу Вас (пол.).

НАУЧНЫЙ ДИСКУРС

древняя история и традиционная культура

А. М. Илюшин

КОСТЯНЫЕ НАКОНЕЧНИКИ СТРЕЛ

у средневекового населения кузнецкой котловины

В статье исследуется комплекс костяных наконечников стрел, которые были в употреблении у средневекового населения Кузнецкой котловины. Эта категория предметов материальной культуры использовалась аборигенами в охоте и на войне. Обобщаются результаты поиска изучаемых артефактов по различным вещественным источникам. Проделана классификация костяных наконечников стрел и осуществлен их типолого-хронологический анализ. Изучаются вопросы эволюции конкретных типов наконечников стрел.

Ключевые слова: средневековье, Кузнецкая котловина, костяной наконечник стрелы, артефакт, тип, дата, хронология, исследование эволюции.

Кузнецкая котловина представляет собой межгорную остепнённую впадину, которая расположена в центральной и северо-западной частях Кемеровской области и частично в восточной части Новосибирской области Российской Федерации. С северо-востока Кузнецкая котловина ограничена Кузнецким Алатау, с юго-запада - Салаирским кряжем, с юга - массивами Горной Шории, а на севере сливается с Западно-Сибирской равниной. У средневекового населения Кузнецкой котловины была самобытная культура, в основе которой лежали языческие представления аборигенов и комплексный подход к хозяйству. Последний во многом был ориентирован на присваивающий характер экономики, где большой вес имела такая отрасль, как охота. Объектами охоты являлись практически все промысловые животные и птица степной, лесостепной и таежной растительных зон этого региона. Эта отрасль экономики удовлетворяла потребности населения в мясе, шкурах, костяных заготовках, а также служила средством воспитания боевых навыков у подростков. Преимущество охоты по отношению к другим отраслям производства заключалось в том, что это занятие могло кормить на протяжении всего календарного года. Сезонность в этой отрасли определяла лишь способы ведения охоты и категорию добычи, на которую вёлся промысел. Об этом свидетельствуют многочисленные археологические находки. В их числе выделяется такие изделия, как костяные наконечники стрел, которые преиму-

щественно использовались для охоты и могли употребляться в военном деле. Эти артефакты материальной культуры средневекового населения Кузнецкой котловины исследовались на уровне отдельных памятников и погребальных комплексов, но обобщающей работы по всей совокупности находок этой категории предметов нет. Цель настоящей работы изучить весь известный на сегодня комплекс костяных наконечников стрел (без разделения на костяные и роговые) и исследовать его развитие в культуре средневекового населения Кузнецкой котловины. Для этого предполагается решить ряд задач - собрать и обобщить информацию об этой категории находок, провести их типологическую классификацию, исследовать вопросы хронологии и эволюции конкретных типов.

Коллекция находок, составляющая источниковедческую базу исследования, насчитывает 88 экземпляров костяных наконечников стрел, которые известны по материалам археологических раскопок на погребальных памятниках - Сапогово-1, Са-ратовка, Мусохраново-3, Беково, Титово-1, Шабаново-1, Ваганово-1, поселениях Гу-рьевское и Торопово-4, городище Городок и культовом месте Подгорное. Основная масса изучаемых артефактов происходит с погребальных памятников, которые располагаются в бассейне среднего течения р. Иня. Информация о материалах раскопок археологических памятников, где зафиксированы костяные наконечники стрел, содержится в науч-

ных отчетах и публикациях1. Эти памятники, как и отдельные закрытые комплексы на них, уже были датированы исследователями при их изучении. Это позволяет после процедуры классификации исследовать каждый тип наконечников стрел на предмет периода его использования и эволюции комплекса этой категории изделий.

По классификации костяных наконечников стрел используемых населением Центральной и Северной Азии в эпоху средневековья существует разнообразная научная литература2. Это позволяет использовать накопленный опыт для классификации исследуемого комплекса наконечников стрел. В основе предлагаемой нами классификации лежат принципы, разработанные Ю. С. Худяковым для этой категории находок у кочевников Центральной Азии.

По способу крепления костяные наконечники стрел подразделяются на отделы, по сечению пера - на группы, а группы по форме пера делятся на типы. Необходимо отметить, что наконечники стрел, даже относящиеся к одному типу, имеют большую вариабельность в их исполнении.

Отдел 1. С раздвоенным насадом. Насчитывает 1 группу и 1 тип.

Группа 1. Трехгранные. Насчитывает 1 тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 1 экземпляр из кургана № 2 могильника Шабаново-1 (рис. 1. 1). Этот наконечник стрелы найден в комплексе датированным первой половиной VIII в.3

Отдел 2. Черешковые. Насчитывает 8 групп и 28 типов.

Группа 1. Трехгранные. Насчитывает 8 типов.

Тип 1. Пятиугольные (рис. 1. 2). Включает 2 экземпляра из кургана № 1 могильника Ваганово-1.

Тип 2. Шестиугольные (рис. 1. 3). Включает 1 экземпляр из кургана № 1 могильника Ваганово-1.

Наконечники стрел 1 и 2 типов этой группы были найдены в одном комплексе, датированном VШ-IX вв.4

Тип 3. Лавролистные (рис. 1. 4). Включает 3 экземпляра из кургана № 3 курганной группы Мусохраново-3, кургана № 29 могильника Саратовка и кургана № 4 могильника Беково. Наконечники стрел этого типа были найдены в комплексах, датированных концом ХП-ХШ вв., VШ-IX вв. и Х1-Х11 вв.5

Тип 4. Удлиненно-треугольные (рис. 1. 5). Включает 4 экземпляра из кургана № 2 могильника Шабаново-1, кургана № 6 могильника Саратовка и кургана № 1 могильника Ваганово-1. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных первой половиной VIII в., У1-УШ вв. и УШ-1Х вв.6

Тип 5. Боеголовковые, удлиненно-ромбические (рис. 1. 6). Включает 2 экземпляра из кургана № 2 могильника Шабаново-1.

Тип 6. Боеголовковые, укорочено-треугольные с короткой шейкой (рис. 1. 7). Включает 1 экземпляр из кургана № 2 могильника Шабаново-1.

Наконечники стрел 5 и 6 типов этой группы были найдены в одном комплексе, датированном первой половиной VIII в.7

Тип 7. Боеголовковые, укорочено-треугольные с массивной четырёхугольной шейкой (рис. 1. 8). Включает 1 экземпляр из кургана № 29 могильника Саратовка. Этот наконечник стрелы найден в комплексе, датированном VШ-IX вв.8

Тип 8. Боеголовковые, укорочено-треугольные с массивной округлой шейкой (рис. 1. 9). Включает 4 экземпляра из кургана № 2 могильника Шабаново-1, кургана № 43 могильника Саратовка и кургана № 1 могильника Ваганово-1. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных первой половиной VIII в., VIII - первой половиной IX в. и У111-1Х вв.9

Группа 2. Трехгранные с пазом. Насчитывает 4 типа.

Тип 1. Удлиненно-треугольные (рис. 1. 10). Включает 6 экземпляров из кургана № 2 могильника Шабаново-1 и курганов № 4, 23, 27 и 43 могильника Саратовка. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных первой половиной VIII в., У1-1Х вв., 1Х-Х вв. и VIII - первой половиной IX в.10

Тип 2. Удлиненно-пятиугольные (рис. 1. 11). Включает 2 экземпляра из кургана № 2 могильника Шабаново-1 и кургана № 1 могильника Ваганово-1. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных первой половиной VIII в. и УПНХ вв.11

Тип 3. Удлиненно-шестиугольные (рис. 1. 12, 13). Включает 1 экземпляр из кургана № 2 могильника Шабаново-1. Этот наконечник стрелы был найден в комплексе, датированном первой половиной VIII в.12

Тип 4. Удлиненно-лавролистные (рис. 1. 14). Включает 1 экземпляр из кургана № 1 мо-

гильника Ваганово-1. Этот наконечник стрелы был найден в комплексе, датированном УШ-1Х вв.13

Группа 3. Ромбические. Насчитывает 7 типов.

Тип 1. Удлиненно-треугольные (рис. 2. 1). Включает 16 экземпляров из курганов № 2 и № 10 могильника Сапогово, курганов № 6, 9, 18, 22, 27 и двух предметных комплексов могильника Саратовка, а также поселения Торопово-4, городища Городок и культового места Подгорное. Этот тип наконечников стрел зафиксирован в комплексах, датированных второй половиной УШ - первой половиной IX в., У1-УШ вв., VII - первой половиной IX в., УИ-УШ вв., VII - первой половиной VIII в., VIII - первой половиной IX в. и Х-ХП вв.14

Тип 2. Удлиненно-пятиугольные (рис. 2. 2). Включает 8 экземпляров из курганов № 2 и № 10 могильника Сапогово, курганов № 6, 27 и 43 могильника Саратовка, кургана № 1 могильника Ваганово-1 и кургана № 2 могильника Шабаново-1. Этот тип наконечников стрел зафиксирован в комплексах, датированных второй половиной УШ - первой половиной IX в., VI-VIII вв., VIII - первой половиной IX в., УШ-К вв. и первой половиной VIII в.15

Тип 3. Удлиненно-шестиугольные (рис. 2. 3, 4). Включает 8 экземпляров из курганов № 2, 10 и 13 могильника Сапогово, кургана № 2 могильника Шабаново-1, кургана № 29 могильника Саратовка и городища Городок. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных второй половиной УШ -первой половиной IX в., первой половиной VIII в., VIII-IX вв. и Х-ХП вв.16

Тип 4. Удлиненно-лавролистные (рис. 2.

5). Включает 3 экземпляра из кургана № 27 могильника Саратовка и городища Городок. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных УШ - первой половиной IX в. и Х-ХП вв.17

Тип 5. Удлиненно-ромбические (рис. 2.

6). Включает 1 экземпляр из кургана № 2 могильника Саратовка. Этот тип наконечника стрелы был найден в комплексе, датированном Х-ХП вв.18

Тип 6. Удлиненно-пятиугольные, шипа-стые (рис. 2. 7). Включает 1 экземпляр из кургана № 11 могильника Сапогово-1. Погребальный комплекс, в котором был найден этот наконечник стрелы, датирован УП в.19

Тип 7. Боеголовковые, удлиненно-треугольные с короткой шейкой (рис. 2. 8). Включает 1 экземпляр из кургана № 29 могильника Саратовка. Этот тип наконечника стрелы был найден в комплексе, датированном VПI-IX вв.20

Группа 4. Ромбические с канавкой. Насчитывает 4 типа.

Тип 1. Шестиугольные со срезанным ребром (рис. 2. 9). Включает 1 экземпляр из кургана № 29 могильника Саратовка. Этот наконечник стрелы был найден в комплексе, датированном VПI-IX вв.20

Тип 2. Удлиненно-треугольные (рис. 2. 10). Включает 3 экземпляра с городища Городок и поселения Торопово-4. Этот тип наконечников стрел был найден в комплексах, датированных X-XП вв. и концом I тыс. н. э.21

Тип 3. Удлиненно-лавролистные (рис. 2.

11). Включает 3 экземпляра из кургана № 29 могильника Саратовка и кургана № 1 могильника Ваганово-1 и городища Городок. Этот тип наконечников стрел был найден в комплексе, датированном VПI-IX вв. и X-XП вв.22

Тип 4. Удлиненно-ромбические (рис. 2.

12). Включает 2 экземпляр из курганов № 5 и № 23 могильника Саратовка. Этот тип наконечников стрел был найден в комплексах, датированных V-VI вв. и вв.23

Группа 5. Четырехугольные. Насчитывает 2 типа.

Тип 1. Треугольные (рис. 2. 13). Включает 3 экземпляр из кургана № 5 могильника Са-ратовка и поселения Гурьевское. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных V-VI вв. и XI-XПI вв.24

Тип 2. Удлиненно-треугольные (рис. 2. 14, 15). Включает 5 экземпляров из кургана № 2 на могильнике Шабаново-1 и курганов № 4 и № 5 могильника Саратовка. Эти наконечники стрел были найдены в комплексах, датированных первой половиной УШ в., У^К вв. и вв. и XI-XПI вв.25 Группа 6. Линзовидные. Насчитывает 1 тип.

Тип 1. Лавролистные (рис. 2. 16). Включает 1 экземпляр из кургана № 23 могильника Саратовка. Этот наконечник стрелы был найден в комплексе, датированном !Х-Х вв.26

Группа 7. Уплощенно-трапециевидные с канавкой. Насчитывает 1 тип.

Тип 1. Лавролистные (рис. 2. 17). Включает 1 экземпляр из кургана № 2 могильника

Саратовка. Этот наконечник стрелы был найден в комплексе, датированном Х-ХП вв.27

Группа 8. Плоские. Насчитывает 1 тип.

Тип 1. Пятиугольные (рис. 2. 18). Включает 2 экземпляра из курганов № 29 и № 43 могильника Саратовка. Этот тип наконечников стрел был найден в комплексах, датированных VIII-IX вв. и VIII - первой половиной ЕХ в.28

Костяные наконечники стрел отнесены к 2 отделам - с раздвоенным насадом и черешковые, которые суммарно представлены 9 группами, в которых имеются 29 типов. При сравнении этих данных с результатами классификации средневековых костяных наконечников стрел на сопредельных с Кузнецкой котловиной территориях Новосибирского и Томского Приобья можно констатировать большое типологическое разнообразие этих изделий у населения, изучаемого региона.

Наконечник стрелы с раздвоенным насадом (рис. 1. 1) обнаружен в единственном случае. Такая система крепления наконечника стрелы к древку является архаичной и встречается на территории Кузнецкой котловины крайне редко не только в эпоху средневековья, но и в предшествующее время29. Основная масса костяных наконечников стрел крепилась к древку стрелы при помощи черешка, который вставлялся в расщепленное древко и закреплялся путем обмотки. Среди 8 групп черешковых наконечников стрел второго отдела типологически наиболее разнообразными являются стрелы с ромбическим и трехгранным сечением. Эти же группы костяных наконечников стрел представлены наибольшим количеством находок по сравнению с другими группами. Группа ромбических наконечников стрел насчитывает 7 типов и 37 артефактов, а группа треугольных - 8 типов и 19 артефактов.

Проделанная типологическая классификация наконечников стрел позволяет исследовать вопрос о времени использования средневековым населением Кузнецкой котловины конкретных типов этих изделий. Для этого используется методика перекрестного сравнения, когда хронологический период существования конкретных типов наконечников стрел определяется путем наложения друг на друга ранее полученных дат для памятников и предметных комплексов, в которых эти артефакты были найдены. При этом крайние показатели на хронологической шкале наложен-

ных друг на друга дат в нашем случае будут определять период бытования наконечников стрел каждого типа. Результаты этой процедуры исследования отражены в таблице.

Все 29 типов костяных наконечников стрел имели место в период раннего средневековья, и лишь 10 типов из них использовались в развитом средневековье. Это свидетельствует о наличие устойчивой культурной традиции использования этих артефактов у средневекового населения Кузнецкой котловины и позволяет предполагать преемственность технологий и форм при их изготовлении и использовании. Однако налицо динамика типологических изменений, что свидетельствует о наличии большого количества инноваций и отсутствии консервативности в материальной культуре средневекового населения Кузнецкой котловины по изучаемой категории артефактов. Из таблицы видны даты наибольшего количества появления новых типов костяных наконечников стрел. Появление инноваций выпадает на V в. (3 типа), VI в. (4 типа), VII в. (1 тип), VIII в. (17 типов), IX в. (1 тип) и X в. (3 типа). Наиболее насыщенным на появление новых форм костяных наконечников стрел является VIII в. В это время появляется максимальное количество инноваций среди исследуемой категории предметов. По этому показателю VIII в. более чем в 4 раза превосходит показатель VI в. Этот факт можно интерпретировать как инновационный всплеск, вероятно, отражающий последствия сильного воздействия извне на материальную культуру населения Кузнецкой котловины в VIII в.

Обращает на себя факт отсутствия новых форм костяных наконечников стрел у населения Кузнецкой котловины в период развитого средневековья. Все десять типов датируемых этим временем изделий появились на этой территории в раннем средневековье. Отсутствие инноваций свидетельствует о консервативности традиции в изготовлении этих предметов, вероятно, связанной с появлением большого количества железных наконечников стрел в развитом средневековье, которые постепенно стали вытеснять костяные наконечники стрел из их традиционной сферы использования -охоты.

С V по XIII в. функционируют лишь наконечники стрел группы 5 с четырехугольным сечением боевой головки, два типа которой очень близки между собой и отличаются лишь пропорциями (рис. 2. 13-15). Консер-

Сводная характеристика периодов бытования классифицированных типов костяных наконечников стрел

Отдел. Группа. Тип Период бытования классифицированных типов костяных наконечников стрел

V в. VI в. VII в. VIII в. IX в. X в. XI в. XII в. XIII в.

1.1.1

2.1.1

2.1.2

2.1.3

2.1.4

2.1.5

2.1.6

2.1.7

2.1.8

2.2.1

2.2.2

2.2.3

2.2.4

2.3.1

2.3.2

2.3.3

2.3.4

2.3.5

2.3.6

2.3.7

2.4.1

2.4.2

2.4.3

2.4.4

2.5.1

2.5.2

2.6.1

2.7.1

2.8.1

вативность форм и длительность использования костяных наконечников стрел этой группы можно объяснить двумя факторами. Во-первых, сложностью придания других форм в силу наличия исходного материала и существующих технологий, а во-вторых, их узкой специализацией, где используемая форма не требовала совершенства и идеально подходила для выполнения изделием своей функции.

Обращает на себя внимание отсутствие костяных наконечников стрел на памятниках позднего средневековья, что вовсе не означает, что они перестали использоваться. Не исключено, что их стали вытеснять железные наконечники стрел, и поэтому они стали более редко использоваться и соответственно встречаться на памятниках позднего средневековья.

Рис. 1. Костяные трёхгранные (1-9) и трехгранные с пазом (10-14) наконечники стрел с раздвоенным (1) и черешковым насадом (2-14). С раздвоенным насадом, трёхгранные: 1 - тип 1. С черешковым насадом - трёхгранные: 2 - тип 1; 2 - тип 2; 4 - тип 3; 5 - тип 4; 6 - тип 5; 7 -тип 6; 8 - тип 7; 9 - тип 8; трёхгранные с пазом: 10 - тип 1; 11 - тип 2; 12, 13 - тип 3; 14 - тип 4. 1, 6, 7, 9, 11-13 - Шабаново-1, 2, 3, 14 - Ваганово-1, 5, 8, 10 - Саратовка

Исследуемый факт обнаружения костяных наконечников стрел более чем на 15 % археологических памятниках эпохи средневековья Кузнецкой котловины, известных на сегодня, позволяет сделать вывод о широком использовании этих изделий местным населением. Эволюция этих артефактов свидетельствует о большом их типологическом разнообразии в период раннего средневековья и постепенном

уменьшении их типологического ряда в период развитого средневековья. Эта динамика отражает изменения в укладе хозяйственной жизни средневекового населения Кузнецкой котловины, когда охота, где традиционно использовались костяные наконечники стрел, теряет роль ведущей отрасли экономики и появляются новые средства для её осуществления.

Рис. 2. Костяные ромбические (1-8), ромбические с канавкой (9-12), четырёхугольные (1315), линзовидные (16), уплощенно-трапециевидные с канавкой (17) и плоские (18). Ромбические: 1 - тип 1; 2 - тип 2; 3, 4 - тип 3; 5 - тип 4; 6 - тип 5; 7 - тип 6; 8 - тип 7. Ромбические с канавкой: 9 - тип 1; 10 - тип 2; 11 - тип 3; 12 - тип 4. Четырёхугольные: 13 - тип 1; 14, 15 - тип 2. Линзовидные: 16 - тип 1. Уплощенно-трапециевидные с канавкой: 17 - тип 1. Плоские: 18 - тип 1. 1-6, 8, 9, 11-18 - Саратовка, 7 - Сапогово-1, 10 - Городок

Примечания

1 См.: Васютин, А. С. О двух предметных комплексах из Кузнецкой котловины (по материалам раскопок двух курганов на могильниках Ваганово I и Калтышино II в Промышленновском районе Кемеровской области) // Этнические и этнокультурные процессы у народов Сибири : история и современность. Кемерово, 1992. С. 100-105; Елькин, М. Г. Поселение позднего железного века у г. Гурьевска // ИЛАИ. Вып. 5. Кемерово, 1974. С. 119-129; Илюшин, А. М. : 1) Курганы средневековых кочевников долины реки Бачат. Кемерово, 1993; 2) Могильник Саратовка : публикация материа-

лов и опыт этно-археологического исследования. Кемерово, 1999; 3) Аварийные раскопки курганов близ с. Сапогово / А. М. Илюшин, С. А. Ковалевский, М. Г. Сулейменов // Тр. Кузнец. комплекс. археол.-этногр. экспедиции. Т. 1. Кемерово, 1996; 4) Впускные погребения Шабаново-1 / А. М. Илюшин, М. Г. Сулейменов // Военное дело и средневековая археология Центральной Азии. Кемерово, 1995. С. 208-224; 5) Курганная группа Мусохраново-3 / А. М. Илюшин, М. Г. Сулейменов // Вопросы археологии Северной и Центральной Азии. Кемерово-Гурьевск, 1998. С. 79-106; 6) Могильник Сапогово - памятник древнетюркской эпохи в Кузнецкой котловине / А. М. Илюшин, М. Г. Сулейменов,

B. Б. Гузь, А. Г Стародубцев. Новосибирск, 1992; Ширин, Ю. В. Городище Городок и его окрестности в древности // Кузнец. старина. Вып. 6. Новокузнецк, 2004. С. 69-112; и др.

2 См.: Адамов, А. А. Новосибирское Приобье в X-XIУ вв. Тобольск-Омск, 2000. С. 40-41; Асеев, И. В. Кочевники Забайкалья в эпоху средневековья / И. В. Асеев, И. И. Кирилов, Е. В. Ковычев. Новосибирск, 1984. С. 8992; Беликова, О. Б. Среднее Причулымье в X-XIII вв. Томск, 1996. С. 77-79; Беликова, О. Б., Плетнева Л. М. Памятники Томского Приобья в У-УШ вв. н. э. / О. Б. Беликова, Л. М. Плетнева. Томск, 1983. С. 75; Коников, Б. А. Таёжное Прииртышье в Х-ХШ вв. н. э. Омск, 1993. С. 137-138; Плетнева, Л. М. : 1) Томское Приобье в позднем средневековье (по археологическим источникам). Томск, 1990.

C. 90-91; 2) Томское Приобье в начале II тыс. н. э. (по археологическим источникам). Томск, 1997. С. 82-84; Троицкая, Т. Н., Новиков А.В. Верхнеобская культура в Новосибирском Приобье / Т. Н. Троицкая, А. В. Новиков. Новосибирск, 1998. С. 39-42; Худяков, Ю. С. : 1) Вооружение енисейских кыргызов У^ XII вв. Новосибирск, 1980; 2) Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1986; 3) Вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху развитого средневековья. Новосибирск, 1997. С. 67-69, 96-99, 110-112; и др.

3 Илюшин, А. М. Впускные погребения Шабаново-1. С. 208-224.

4 Васютин, А. С. Указ. соч. С. 102.

5 Илюшин, А. М. : 1) Курганы средневековых кочевников долины реки Бачат. М. 1993. С. 39; 2) Илюшин, А.М. Могильник Саратовка... С. 57; 3) Курганная группа Мусохраново-3. С. 79-106.

6 Васютин, А. С. Указ. соч. С. 102; Илюшин, А. М. : 1) Могильник Саратовка. С. 52; 2) Впускные погребения Шабаново-1. С. 208224.

7 Впускные погребения Шабаново-1. С. 208224.

8 Илюшин, А. М. Могильник Саратовка. С. 57.

9 Васютин, А. С. Указ. соч. С. 102; Илюшин, А. М. : 1) Могильник Саратовка. С. 57; 2) Впускные погребения Шабаново-1. С. 208224.

10 Илюшин, А. М. : 1) Могильник Саратовка. С. 51, 55, 56, 58; 2) Впускные погребения Шабаново-1. С. 208-224.

11 Васютин, А. С. Указ. соч. С. 102; Илюшин, А. М. Впускные погребения Шабаново-1. С. 208-224.

12 Илюшин, А. М. Впускные погребения Шабаново-1. С. 208-224.

13 Васютин, А. С. Указ. соч. С. 102.

14 Илюшин, А. М. : 1) Могильник Сапогово... С. 41; 2) Могильник Саратовка. С. 52-56; Ширин, Ю. В. Указ. соч. С. 99.

15 Илюшин, А. М. : 1) Могильник Сапогово... С. 41; 2) Могильник Саратовка. С. 52, 56, 58; 3) Впускные погребения Шабаново-1. С. 208-224.

16 Илюшин, А. М. : 1) Могильник Сапогово... С. 41; 2) Могильник Саратовка. С. 57; 3) Впускные погребения Шабаново-1. С. 208224; Ширин, Ю. В. Указ. соч. С. 99.

17 Илюшин, А. М. Могильник Сапогово... С. 56; Ширин, Ю. В. Указ. соч. С. 99.

18 Илюшин, А. М. Могильник Сапогово... С. 51.

19 Илюшин, А. М. Аварийные раскопки курганов близ с. Сапогово. С. 90.

20 Илюшин, А. М. Могильник Сапогово... С. 57.

21 Ширин, Ю. В. Указ. соч. С. 99.

22 Илюшин, А. М. Могильник Сапогово... С. 57; Ширин, Ю. В. Указ. соч. С. 99.

23 Илюшин, А. М. Могильник Сапогово... С.51-52, 55.

24 Елькин, М. Г. Указ. соч. С. 119-129; Илюшин, А. М. : 1) Могильник Сапогово... С. 51-52; 2) Этнокультурная история Кузнецкой котловины в эпоху средневековья. Кемерово, 2005. С.33.

25 Илюшин, А. М. : 1) Могильник Сапогово... С. 51-52; 2) Впускные погребения Шабаново-1. С. 208-224.

26 Илюшин, А. М. Могильник Сапогово... С. 55.

27 Там же. С. 51.

28 Там же. С. 57-58.

29 Ширин, Ю. В. Верхнее Приобье и предгорья Кузнецкого Алатау в начале I тысячелетия н. э. (погребальные памятники фоминской культуры). Новокузнецк, 2003. С. 63-65.

КОМПЛЕКС КОНСКОГО СНАРЯЖЕНИЯ ПЕРЕВОЛОЧАНСКОГО КУРГАННОГО МОГИЛЬНИКА (ПО МАТЕРИАЛАМ РАСКОПОК 2007 ГОдА)

В данной статье рассматривается одно из перспективных направлений в археологии Южного Урала - изучение конского снаряжения ранних кочевников на основе элитных погребальных памятников. Анализируется комплекс снаряжения, найденный в 2007 г. при исследовании курганов № 11 и № 12 Переволочанского могильника, насчитывающий более шестидесяти предметов уздечных наборов, имеющих аналогии в широком круге памятников региона и сопредельных территорий.

Ключевые слова: ранние кочевники Южного Урала, прохоровское время, конское снаряжение, Переволочанский курганный могильник, узда, удила, псалии, распределители ремней.

Изучение конского снаряжения является одним из перспективных направлений в исследовании культуры ранних кочевников Южного Урала. Указанное снаряжение, являясь одним из главнейших атрибутов кочевого мира, не обходится без внимания исследователей. Весомый вклад в разработку проблемы вносят археологические изыскания последних лет. Исследованные погребальные комплексы южных районов Республики Башкортостан, Оренбургской области и Северного Казахстана предоставляют обширный материал, позволяющий более детально рассмотреть указанную проблему, расширить и конкретизировать для данной территории уже разработанную ранее типологию предметов конской упряжи и выявить специфичные для нее элементы. Наиболее информативный в этом отношении материал предоставляют элитные памятники ранних кочевников региона. В этой связи определенный интерес представляет анализ комплекса предметов конского убора из курганного могильника Переволочан.

Летом 2007 г. в Хайбуллинском районе Республики Башкортостан экспедицией Стерлитамакской государственной педагогической академии под руководством С. В. Сиротина1 были исследованы курганы № 11 и № 12 Переволочанского могильника2. В результате был получен важный во многих отношениях материал, имеющий широкие аналогии и укладывающийся в раннепрохо-ровский комплекс инвентаря IV в. до н. э.3 Значительное место в собранной коллекции занимает комплекс предметов конского снаряжения, требующий отдельного освещения и анализа.

Элементы конской узды, происходящие из рассматриваемых курганов, насчитывают более шестидесяти экземпляров. Снаряжение представлено комплектами удил с псалиями, конскими налобниками (наносниками?), распределителями ремней, различными бляшками, ворворками и т. д.

Большинство рассматриваемых предметов происходит из трёх погребальных комплексов курганов № 11 и № 12. Так, в погребении № 1 кургана № 11 все предметы уздечного набора были найдены у западной стенки могильной камеры вдоль левого плеча скелета и лежали в чёткой последовательности4. Центральное погребение № 5 кургана № 11 было ограблено, поэтому трудно сказать о наличии здесь какой-либо системы в расположении предметов конского снаряжения, однако большинство из них найдено около юго-восточной стенки могильной ямы5. Комплекс элементов конского убора кургана № 12 происходит из заполнения ограбленного погребения № 5 (центрального), где предметы снаряжения (в силу ограбления могилы) бессистемно встречались в разных частях могильной ямы, на разной глубине6.

Все найденные образцы удил сделаны из железа и представлены звеньями из округлых в сечении стержней, концы которых загнуты в петли (рис. 1. 1, 8, 10-12, 23). Длина звеньев различна и варьируется от 9 до 13 см. Данный тип удил является довольно распространенным и представлен в широком круге памятников, но некоторые их образцы требуют особого внимания. Так, удила из погребения № 5 кургана № 11 (рис. 1. 11) состоят не из двух звеньев, как это принято, а из четырех (в

ближнем к псалию сочленении крепилось еще одно звено). О функциональном назначении таких удил пока говорить трудно. Возможно, данный образец непосредственно связан с погребальным обрядом рассматриваемых кочевников (по аналогии со встречаемостью ассиметричных удил в синхронных погребениях с подобным инвентарем7). Интересна система крепления одного звена от удил с псалием из этого же погребения (рис. 1. 12). Создается впечатление, что данное крепление осуществлялось путем продевания стержня удил сквозь одно из двух отверстий псалия. Возможно, это явилось результатом починки стандартной системы крепления, вследствие поломки концевой петли данного звена.

В рассматриваемом комплексе конского снаряжения насчитывается 12 экземпляров псалиев. Все они двудырчатые, с восьмеркоо-бразным утолщением на месте отверстий.

Два псалия из погребения № 1 кургана № 11 (рис. 1. 1) сильно коррозированы, но, несмотря на это, фиксируется слабый изгиб концов. Подобные S-видные псалии довольно широко распространены и имеют аналогии в погребальных комплексах Южного Урала (например, псалии из кургана № 2 могильника Новый Кумак8, кургана № 8 могильника Пятимары9), Поволжья10, Сибири и Северного Кавказа11.

Характерной особенностью 8-видных дву-дырчатых псалиев из погребения № 5 кургана № 11 (рис. 1. 8) является то, что их верхние концы выполнены в форме клювов хищных птиц, нижние же - несколько утолщены и, скорее всего, являются имитацией формы лошадиного копыта.

Прямые стержневидные двудырчатые пса-лии из этого же погребения с резко загнутыми и раскованными в форме лопастей окончаниями (рис. 1. 9-12) являются разновидностью найденных ранее в Переволочанском могильнике (курган № 6 погребение № 2) стержневидных псалиев, у которых загибался и расковывался только один конец, второй же оставался прямым12. Прямых аналогий данным псалиям пока не найдено, но уже имеется мнение о связи подобных железных псалиев с более ранними бронзовыми, имеющими окончания в виде расположенных перпендикулярно стержню головок животных13, либо профильных фигур лошадиных копыт14. Кроме того, и на территории Поволжья фиксируется традиция подобного расковывания концов железного псалия15.

Особенностью бронзового С-видного пса-лия из центрального погребения кургана № 12 является наличие утолщенных поясков и полусферических шишечек на концах (рис. 1. 23). Похожие псалии встречались в рассматриваемом могильнике и ранее16 и по форме (но не всегда по материалу) близки к некоторым южноуральским образцам, например из могильника Новый Кумак17. Подобные пса-лии выявлены и в Поволжье18.

Распределители для перекрестных ремней в указанном комплексе представлены одиннадцатью экземплярами. У распределителей с полусферическим щитком из погребения № 1 кургана № 11 (рис. 1. 5) аналогии встречаются широко и характерны для наборов «скифского типа» в Скифии, на Северном Кавказе, Сибири и Средней Азии19.

Распределитель ремней в форме скульптуры лошадиной головы (фигурка выполнена довольно схематично, но четко выделяется грива и голова лошади) (рис. 1. 20) очень близок к распределителю из Филипповского могильника (жертвенный комплекс кургана № 420). Данные распределители близки к тем южноуральским образцам, у которых декоративная часть изделия расположена в плоскости, перпендикулярной к плоскости самих 21

ремней21.

Бронзовые распределители с зооморфным щитком, выполненным в виде профильной фигуры верблюда (рис. 1. 15), технически являются проявлением традиции подобной техники стилизации распределителей, встречающейся в комплексах Южного Урала У-IУ вв. до н. э.22 Полных аналогий таким распределителям пока не найдено, хотя изображение верблюдов характерно для стилизации элементов конского убора в южноуральских

23

комплексах23.

Практически все бляшки, ворворки, обоймы и пронизи, происходящие из рассматриваемого комплекса конского снаряжения, имеют формы, широко распространенные на территории евразийского пояса степи (рис. 1. 3, 4, 14, 16-19). Особый интерес представляют бляшки, выполненные в форме профильных фигур рыб (рис. 1. 6, 7), ближайшие аналогии которых встречаются на Южном Урале. Две подобные бляшки (притом также одна больше другой) происходят из могильника у пос. Ак-Булак24. На тыльной стороне одной бляшки имеется петля для крепления. Крепеж второй бляшки осуществлялся за счет железной

заклепки, остатки которой фиксируются на месте глаза рыбки. Вероятно, обе бляшки украшали нащечные ремни оголовья.

Примечательной является находка массивного железного предмета дуговидной формы с петлями на концах (рис. 1. 21) и зубчатой кромкой на внутренней стороне изделия, которое вероятно выполняло функцию нахрапника-строгача. Находки подобных предметов весьма немногочисленны. Похожий предмет (несколько меньших размеров) происходит из кургана № 10 рассматриваемого могильника25. Имеется образец с территории Поволжья (курган у пос. Шолоховский)26. По форме и, скорее всего, по назначению, очень близок к вышеуказанным бронзовый строгач из жертвенного комплекса кургана № 4 Филипповского могильника27.

К разряду редких относится находка трех железных налобников с раскованными лопастями и шишечками на загнутых концах (рис. 1. 13). На сегодняшний день известно несколько аналогий подобным налобникам на Южном Урале (могильники Переволочан28, Мечет-Сай29, Шиповский30, Ак-Булакский курган31). Кроме того, отмечается их распространение западнее Волги и на Среднем Дону32. Форма же небольшого бронзового налобника (рис. 1. 22) из погребения № 5 кургана № 11 распространена довольно широко и характерна для конских наборов У-ГУ вв. до н. э.

Коллекция предметов конского снаряжения всего Переволочанского курганного могильника, несомненно, представляет большой научный интерес. Разнообразие выявленных здесь предметов и наличие непотревоженных полных уздечных наборов позволяют восстановить конструкцию, внешний вид и принципы функционирования изучаемого снаряжения. Так, например, удалось произвести графическую реконструкцию рассмотренного выше набора из погребения № 1 кургана № 11 (рис. 1. 24).

Первоначальный анализ предметов конского снаряжения Переволочанского могильника, выявленных в 2007 г., дает возможность выделить основные черты, характерные для данного снаряжения.

Рассматриваемое снаряжение во многом соответствует комплексу, ранее открытому в данном могильнике, и имеет ряд признаков, специфичных для Южного Урала. Его образцы находят аналогии в широком круге памятников региона и тесно связаны с элементами

конской узды из элитных погребальных комплексов Южного Урала.

Кроме того, в указанном снаряжении прослеживаются признаки, универсальные для довольно обширной территории пояса степи. В то же время, во многих образцах фиксируется сильное западное влияние.

Хронологически рассматриваемый комплекс соответствует общей датировке памятника (IV в. до н. э.), но здесь присутствуют признаки и более раннего времени (например, V в. до н. э.), которые, вероятно, находят свое эволюционное развитие в переволочан-ских древностях.

Примечания

1 Автор настоящей статьи выражает глубокую признательность руководителю экспедиции и автору раскопок С. В. Сиротину за предоставленную возможность использования материалов исследования курганов N° 11 и № 12 Переволочанского могильника.

2 Сиротин, С. В. Отчет об археологических исследованиях в Хайбуллинском районе Республики Башкортостан в 2007 г. : в 3 т. Стерлитамак, 2008.

3 Сиротин, С. В. Исследования на курганном могильнике Переволочан в Зауральской Башкирии // Ранние кочевники Волго-Уральского региона : материалы междунар. науч. конф. «Ранние кочевники Южного Приуралья в свете новейших археологических открытий » (Оренбург, 21-25 апр. 2008 г.). Оренбург : Изд-во ОГПУ, 2008. С. 139.

4 Сиротин, С. В. Отчет об археологических исследованиях. С. 16.

5 Там же. С. 25.

6 Там же. С. 53.

7 Савельев, Н. С. Происхождение гафурийско-го комплекса лесостепи Южного Приуралья середины - второй половины I тыс. до н. э. // Ранние кочевники Волго-Уральского региона : материалы междунар. науч. конф. «Ранние кочевники Южного Приуралья в свете новейших археологических открытий» (Оренбург, 21-25 апр. 2008 г.). Оренбург : Изд-во ОГПУ, 2008.С. 125.

8 Мошкова, М. Г. Ново-Кумакский курганный могильник близ города Орска // МИА. 1962. № 115. С. 232. Рис. 4. 1.

9 Ocir-Gorjaeva, M. A. Pferdegeschirr aus Cho^eutovo. Maine : Verlag Phlipp von Zabern, 2005. S. 79. Abb. 66. 7.

10 Смирнов, К. Ф. Вооружение савроматов. М. : Наука, 1961. С. 148. Рис. 46. 1А.

11 Там же. С. 84-85.

12 Пшеничнюк, А. Х. Переволочанский могильник // Курганы кочевников Южного Урала. Уфа : Гилем, 1995. С. 70. Рис. 5. 4.

13 Савельев, Н. С. Происхождение гафурий-ского комплекса лесостепи... С. 126.

14 Ocir-Gorjaeva, M. A. Pferdegeschirr. S. 7. Abb. 4. 7-11.

15 Смирнов, К. Ф. Вооружение. С. 148. Рис. 46. 3.

16 Пшеничнюк, А. Х. Переволочанский могильник. С. 82. Рис. 11. 10. Ocir-Gorjaeva, M. A. Pferdegeschirr. S. 90. Abb. 77. 6.

17 Мошкова, М. Г. Ново-Кумакский курганный могильник. С. 238. Рис. 11. 6.

18 Смирнов, К. Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М. : Наука, 1984. С. 130. Рис. 58. 9-10.

19 Смирнов, К. Ф. Вооружение. С. 91.

20 Сокровища сарматских вождей : материалы раскопок Филипповских курганов. Оренбург : Печатный дом «Димур», 2008. С. 103. Рис. 52.

21 Смирнов, К. Ф. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья / К. Ф. Смирнов, В. Г.

Петренко // САИ. Вып. Д1-9. М. : Изд-во АН СССР, 1963. Табл. 17, 62, 63, 68.

22 Там же. Табл. 17, 27, 49.

23 Ocir-Gorjaeva, M. A. Pferdegeschirr. S. 77, 92, 98, 118, 122.

24 Смирнов, К. Ф. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья . Табл. 21, 10.

25 Пшеничнюк, А. Х. Переволочанский могильник. С. 84. Рис. 12. 11.

26 Смирнов, К. Ф. Сарматы и утверждение их политического господства. С. 136. Рис. 62. 6.

27 Сокровища сарматских вождей. С. 104. Рис. 54.

28 Пшеничнюк, А. Х. Переволочанский могильник. С. 82. Рис. 11. 11-12.

29 Смирнов, К. Ф. Вооружение. С. 158. Рис. 56. 7.

30 Савельев, Н. С. Происхождение гафурий-ского комплекса лесостепи. С. 123. Рис. 4. 1-3.

31 Смирнов, К. Ф. Вооружение. С. 160. Рис. 58. 13-14.

32 Савельев, Н. С. Происхождение гафурий-ского комплекса лесостепи. С. 127.

особенности трансформации древнерусского дружинного культа оружия в процессе христианизации

В данной статье раскрываются изменения, происходившие с ценностной системой древнерусской дружины в связи с ее христианизацией. Основное внимание уделяется культу оружия в контексте языческих и христианских представлений. Делается вывод о том, что вряд ли можно говорить о замещении одной системы ценностей на другую, либо о принципиальном различии социокультурных архетипов язычества и христианства.

Ключевые слова: социокультурные феномены, культ оружия, древнерусская дружина, процесс христианизации.

Не вызывает сомнения тот факт, что христианизация варваров оказала ощутимое влияние на ценностную систему дружинной организации. Ввиду ограниченного объема статьи, хотелось бы выделить один из основных феноменов, способных наиболее ярко проиллюстрировать особенности процесса христианизации в указанной сфере. Представляется логичным заострить внимание на метаморфозах, происходивших с традиционным для дружинников культом оружия. «Исследование этого процесса представляется нам перспективным, поскольку культурные ценности более рельефно проявляются в ходе непосредственного соприкосновения различных культур. Момент контакта "героической религии" и христианства тем более важен, что исследователями они рассматриваются в качестве "теоретических противоположностей" и "взаимоисключающих философий"»1.

Следует отметить также, что «процесс христианизации древнерусского населения был очень сложным и длительным. Сложность проявилась в том, что не только христианство воздействовало на культуру язычников, разрушая ее, но и древнее мировоззрение активно притягивало к себе христианские формы, поначалу само не изменяясь и сохраняя целостность»2. Специфика обозначенных процессов представляется нам особенно актуальной по причине кажущегося на первый взгляд резкого контраста между христианскими нормами и варварскими дружинными ценностями. Как отмечает в своих исследованиях Ф. Кардини, «раннесредневековая церковь, оказавшись лицом к лицу с народами, которые сделали войну стержнем всей своей общественной и религиозной жизни, отыскала не просто оправдание компромисса, но его

самую настоящую "теоретическую" основу, хотя и выраженную посредством известной символики, но органично вытекавшую из существа христианского учения. На этой основе сформировалась позитивная концепция войны и воина, сражающегося с оружием в руках. Главная задача христианской концепции войны состояла в том, чтобы доказать, будто человек, взявшийся за оружие, освященное церковью, становится борцом против зла или того, что в его мнении или мнении коллектива, частью которого он являлся, представлялось как зло. Таким образом, война интерпретировалась как средство борьбы против зла вообще в земной юдоли»3. Любопытно также то обстоятельство, что помимо уже упомянутого выше контраста идеологий, имело место и непонимание между христианами и варварами ввиду того, что «в процессе передачи вероучения миссионер по определению не мог говорить с обращаемыми на языке внутрицерковного общения - его проповедь была обречена на профанацию <...> Отчасти виной тому "несоответствие" двух языков и стоящих за ними картин мира, явственно обозначившееся в процессе перевода священных текстов»4. При этом, хотелось бы отметить то обстоятельство, что сам текст Библии наполнен «военно окрашенным мистицизмом <... > где бог и его народ изображаются в состоянии перманентной войны с язычниками и их идолами. Такой войне неведомы ни правила, ни передышки. В "Числах" говорится о "книге браней господних", древнем собрании "национальных" и религиозных гимнов. Второзаконие советует истреблять все народы и не щадить их. Книга Судей с радостным чувством повествует о военных победах»5. В целом, «христианское понимание мира пред-

полагает борьбу с неверными: "не мир пришел я принести, но меч" (Мат., 10, 34). Осевая линия, на которой держится концепция мира в Новом завете, так же как и в Ветхом завете, -это система отношений между богом и верующим. Мир с богом, согласно сказанному евангелистом Лукой, иной, отличается от мира мирского, человеческого, он и вовсе может обернуться его противоположностью. Драма верующего в Иисуса христианина заключается в необходимости выбора того или иного способа поиска мира»6. «Воин-христианин должен стремиться к подлинному миру, бороться за него с оружием в руках, так как главное его предназначение - восстановление попранной справедливости. Может быть, в этом и содержится концептуальное ядро всей рыцарской эпохи»7.

Что касается процессов проникновения христианской идеологии в древнерусскую дружину, то, безусловно, они имели свою специфику. Между тем, как уже отмечалось выше, сходство основных социокультурных норм большинства европейских дружинных организаций раннего средневековья позволяет рассматривать их трансформации и динамику развития в едином культурном поле. «Славяне и балты, германцы и кельты, несмотря на все отличия, относятся в широком смысле к одному культурному кругу, в пределах которого традиционные общества были организованы на близких принципах»8. Следует отметить также, что «процесс христианизации древнерусского населения был очень сложным и длительным. Сложность проявилась в том, что не только христианство воздействовало на культуру язычников, разрушая ее, но и древнее мировоззрение активно притягивало к себе христианские формы, поначалу само не изменяясь и сохраняя целостность»9.

Такой подход к изучению проблематики древнерусской дружины позволяет привлечь ряд дополнительных источников, редко используемых в отечественной исторической науке, что, безусловно, расширяет возможности историка. Также хотелось бы сказать о методике исследований, так как именно при рассмотрении темы христианизации очень полезным может оказаться семиотический анализ знаковых систем христианских ценностей и варварской дружинной культуры.

Одним из наиболее ярких примеров взаимодействия указанных социокультурных феноменов может быть культ оружия, характер-

ный для древнерусской дружинной организации. Не вызывает сомнений то, что в языческую эпоху оружие занимало в жизни воинов особое место и обладало, помимо всего прочего, комплексом сакральных функций. Культ оружия находился в центре дружинного этоса и выполнял множество различных функций. Для воина-язычника оружие представляло не только конкретный предмет, средство ведения войны, но и важнейший сакральный символ, инструмент для взаимодействия с высшими силами. «Мир человека Древней Руси был наполнен "волшебными" предметами разного назначения и разной "мощности". Эти вещи служили своего рода аккумуляторами магической силы. Очевидно, что представление о магических орудиях было продолжением представлений об орудиях и оружии обыкновенном. Разница была лишь в том, что "обыкновенные" орудия давали дополнительные средства для достижения целей в мире профанном, а "волшебные" - в тех сверхъестественных сферах, которые, пронизывая жизненное пространство, незримо влияют на жизнь человека. Часто "волшебная" составляющая дополняла прагматическую. Таковым, например, было "волшебное" оружие. Магия в древности, в том числе и у славян, была орудием ведения боевых действий ничуть не менее важным, чем "настоящее" оружие»10.

Указанная проблематика привлекает внимание ученых, и нам представляется полезным привести несколько наиболее показательных концепций, раскрывающих особенности данного процесса. Во-первых, следует затронуть весьма любопытное наблюдение, которое может служить ярким примером «непонимания» между культурами и смещения смыслов и акцентов, содержащихся в христианской терминологии. «К числу таковых относятся образы "Спасителя" и "Господа", создающие остов мировосприятия верующего человека. Их анализ свидетельствует о наличии агрессивного вторжения дружинной иерархии и связанных с нею элементов язычества в ткань христианских представлений, о вытеснении или неадекватной интерпретации образа Спасителя, о наделении образа Господа чертами, присущими военному вождю»11. Не менее интересно то, что «в одном из заклятий, преследующих терапевтическую цель и обладающих апотропеическим характером, врачующий, прикрываясь щитом, заговаривает боль, изображенную в виде женского духа.

Заговор построен в жанре поединка врачующего с персонифицированными силами зла. Предполагалось, что физический недуг был вызван колдовскими силами. В этом имеющем магический характер ритуале фигурирует щит, служащий защитой врачевателю. В англосаксонской поэме Cristo ("Христос") бог назван "щитом воинов". Перед нами, следовательно, гораздо более глубокое явление, характеризующее верования англосаксов, нежели простое повторение пройденного. В другом англосаксонском заговоре, на этот раз, по крайней мере, внешне повторяющем христианскую молитву, после открывающего его обращения к Троице, патриархам, Марии и святым апостолам и следующего за ним обращения к святым, ангелам и евангелистам символическая тема оружия звучала с предельной ясностью: "...и все святые пусть будут оплотом, и ангелы-победители и святые угодники, и с чистым сердцем прошу Матфея быть мне шлемом, Марка - кольчугой, Луку - острым блестящим клинком, Иоанна - чудесным щитом"»12. В данном отрывке мы видим, что христианские святые выступают синонимами оружия, его персонификацией и это можно рассматривать как синтез и взаимопроникновение двух культурных систем. Между тем, некоторые исследователи, в частности, А. Е. Мусин, очень критически подходят к данному вопросу, и, по сути, формулируют невозможность подобного синтеза. Здесь уместно привести следующую цитату: «Происходит ли изменение функции оружия и способов его индивидуализации в рамках христианской культуры, пришедшей на смену культуре языческой Руси? Очевидно, да. Его миссия начинает ограничиваться выполнением воли носителя оружия. Мы увидим, что даже священное оружие, являющееся носителем традиции, остается бездейственным до тех пор, пока оно не будет вложено в руку христианского воина. По нашему мнению, не представляется возможным говорить о прямом и непосредственном переносе архаичных представлений о сакральности оружия в контекст христианской культуры»13. Очень интересной концепцией, и, как нам представляется, весьма перспективной, является исследование И. Н. Данилевского, посвященное проблеме так называемой «хазарской дани» («По прошествии времени, после смерти братьев этих (Кия, Щека и Хорива), стали притеснять полян древляне и иные окрест-

ные люди. И нашли их хазары сидящими на горах этих в лесах и сказали: "Платите нам дань". Поляне, посовещавшись, дали от дыма по мечу, и отнесли их хазары к своему князю и к старейшинам, и сказали им: "Вот, новую дань нашли мы". Те же спросили у них: "Откуда?" Они же ответили: "В лесу на горах над рекою Днепром". Опять спросили те: "А что дали?" Они же показали меч. И сказали старцы хазарские: "Не добрая дань эта, княже: мы добыли ее оружием, острым только с одной стороны, - саблями, а у этих оружие обоюдоострое - мечи. Им суждено собирать дань и с нас и с иных земель". И сбылось все это, ибо не по своей воле говорили они, но по Божьему повелению. Так было и при фараоне, царе египетском, когда привели к нему Моисея и сказали старейшины фараона: "Этому суждено унизить землю Египетскую". Так и случилось: погибли египтяне от Моисея, а сперва работали на них евреи. Также и эти: сперва властвовали, а после над ними самими властвуют; так и есть: владеют русские князья хазарами и по нынешний день»14).

Этот вопрос непосредственно примыкает к проблеме культа оружия, и имеет смысл остановиться на нем более подробно. В вопросе о хазарской дани А. Е. Мусин отмечает схожесть сюжета с легендой об отправленных скифами царю Дарию стрелах с предостерегающим смыслом15 и выделяет два возможных истолкования данного феномена. Он отмечает, что «меч является военным и общественно-семейным символом полян - будущей Руси, он потенциально противостоит оружию степняков - сабле, и побеждает, еще не вступив в бой. Меч в этой истории становится орудием Божьего Промысла, помогающим прозревать будущее <...> своеобразный посредник между Богом и людьми, вынуждающий человека стать устами Бога, возвещающими волю Божию в истории»16. В такой интерпретации функция оружия в рамках христианского мировоззрения мало чем отличается от его функций в языческом понимании. Как нами уже отмечалось, одна из важнейших функций оружия в языческой идеологии - это установление связи с высшими силами, претворение в жизнь воли богов и судьбы. Любопытна и вторая трактовка данного эпизода, предложенная А. Е. Мусиным, где автор пишет, что «мудрость полян и прозорливость хазар, приписанная этим народам древнерусским летописцем, может иметь весьма прозаиче-

ское происхождение. <...> С точки зрения средневекового сознания символом подчинения победителю служили не ключи от города, а меч воина: обезоруженный человек признавал себя побежденным. Именно это и продемонстрировали поляне, признавая свою зависимость от степняков. Действительно ли те сделали при виде меча далеко идущие историософские выводы, или такой способностью наделил их славянский фольклор и древнерусский летописец, остается загадкой»17. В целом, на первый взгляд, такое объяснение представляется весьма разумным и обоснованным. Примеров сдачи оружия как символа покорности можно привести множество, пожалуй, наиболее близким будет сообщение в «Славянской хронике» Гельмольда о сдаче Вартислава на милость победителя. Обращает на себя характерное поведение свиты вождя: «сопровождаемые светлейшим графом, вышли из крепости Вартислав и все благородные мужи славянские и пали к ногам герцога, держа каждый меч свой на голове своей. И принял их герцог и заключил в темницу»18. Тем не менее, при такой интерпретации сюжета о «хазарской дани», остается непонятной способность хазар видеть в переданных им мечах символ их будущего краха. Исходя из этого, представляется логичным выделить в легенде о хазарской дани два смысловых уровня. Первый - реалистичный, исходя из которого можно предположить, что поляне просто выразили таким образом покорность хазарам, второй - сакральный, объяснить который гораздо сложнее, но имеющий более важное значение, так как он непосредственно затрагивает символику меча в христианском сознании.

Представляет интерес трактовка И. Н. Данилевским вопроса о т. н. «хазарской дани». Автор вполне справедливо отвергает «наивно-историческую»19 трактовку широко известного сюжета, изложенного в ПВЛ, и предлагает проанализировать христианскую символику меча в различном контексте20. Он пишет, что: «ни одно их приведенных [историками. - М. 5.] объяснений не дает, однако, ответа на вопрос: какой все-таки смысл вкладывал летописец в образы меча и сабли, противопоставляемые в легенде о хазарской дани? Видимо, автора летописи в данном случае интересовали не буквальное противопоставление конкретных видов холодного оружия, не символическая декларация по-

лянами собственной независимости, подкрепленная «превосходством» вооружения, и не политическое противопоставление полян Хазарскому каганату, получающие аллегорическое воплощение в оппозиции "меч -сабля". Возможно, в данном случае имеется в виду оружие как святыня. Известно, что мечи на Руси выполняли, помимо основной, определенные сакральные функции. Вспомним, что в договорах с греками 6415, 6420 и 6453 гг. нехристианская Русь подтверждала выполнение достигнутых соглашений клятвой на мечах и другом оружии. Самое, пожалуй, любопытное, что греков-христиан такая клятва вполне удовлетворяла!»21. Что касается восприятия греками-христианами клятвы русов на оружии, то здесь необходимо отметить, что важнейшей частью языческой клятвы была угроза гибели от своего оружия, что можно рассматривать как вмешательство высших сил. «Языческая "Русь" использовала оружие и доспехи, и её клятва носила ярко выраженный военный характер. Вне всякого сомнения, упомянутые в договоре предметы - щит, меч и "обручи" - имели символическое и магическое значение. Учёные давно уже занялись поиском параллелей к древнерусской клятве оружием. Поскольку особенно известна присяга с помощью оружия у германцев, то сначала преобладающим было мнение о скандинавских корнях заклятия представителей Руси. Позднее, однако, были указаны и другие аналогии - у сибирских остяков, авар, древних болгар и чехов. Автор новейшей работы, обнаруживая аналогии как самой клятве оружием, так и идее гибели от собственного оружия как воздаяния за некие проступки, в скандинавских сагах, а также нартско-осетинском и чечено-ингушском эпосах, приходит к выводу о "единообразии мифологических и этнокультурных форм, на основе которых складывается раннегосудар-ственная (потестарная) культура"»22.

Если же мы обратимся к древнерусским апокрифическим сказаниям, то сможем обнаружить там весьма интересные параллели данному феномену. Так, в «Сказании о царе Давиде» мы находим следующее: «Наутръе прииде Голиафъ пръд Иерусалимъ. Давидъ облъче трое оружие на себе и подпръся двъма копиама, и скочи 30 лакти. И видъвше людие дивишася. И изыде же на Голиафова. Саулови же не любъщу Голиафа и повъдашя ему Давида, яко да погубит его. Егда видъ Давыда

Голиафъ, напусти конь свой сверъпо. Давидъ же молитву творъше сице: "Боже праведный, и свътлый, и хвалный". Голиафу конь пръвръжеся и оружие его въниде въ сердце его. Давидъ же извлъче мечь его и отсъче ему главу. И възвратися к Саулу царю»23. Как мы видим, вполне очевидно вмешательство божественных сил и наказание мятежника Голиафа своим собственным оружием. Отсюда мы можем сделать вывод, что подобного рода социокультурные архетипы были не чужды христианам, что вполне объясняет взаимопонимание между участниками договоров Руси с греками.

Возвращаясь к вопросу исследования «хазарской дани», следует сказать, что И. Н. Данилевский вполне убедительно доказывает, что противопоставление обоюдоострого меча сабле символизировало «превосходство христианства над иудаизмом, "двух лезвий" нового меча духовного ("Ветхий" и "Новый заветы") над "одним лезвием" "Ветхого завета" <... > Таким образом, противопоставление меча и сабли в легенде о хазарской дани скорее всего рассматривалось авторами "Начального свода" и "Повести временных лет" как символическое доказательство преимущества христианства над иудаизмом. Этот сюжет нам еще пригодится в дальнейшем, однако пока приходится констатировать, что к вопросу о том, чем и как взимали дань, он, видимо, непосредственного отношения не имеет. Главное - проведенный анализ показывает: к летописным сообщениям очень опасно относиться "наивно-исторически", полагая, будто летописца волновали те же вопросы, что и современного историка. Буквальное понимание подобных известий может завести в тупик»24.

Вообще, о параллелях и соотношении между оружием как сакральным предметом и Евангелием говорит и Ф. Кардини. Он отмечает, что «оружие, применявшееся и при произнесении присяги язычниками, наряду с Евангелием, становилось теперь полноправным участником христианского обряда. Данное нововведение трудно переоценить. Равнозначность оружия и Евангелия, на наш взгляд, центральный вопрос всей римско-христианской "методологии" приручения и подчинения христианству германского язычества. Воин с оружием в руках чувствовал себя намного увереннее. Он знал, что христианство стремилось усовершенствовать древние законы. Даже призывая сложить оружие, христианство тем не менее не считало

его чем-то недостойным христианина. Христианином, следовательно, можно было стать, отнюдь не отказываясь от заветов предков. Язычество получило дополнительное обоснование именно благодаря Ветхому завету. Сам Павел, говоривший о "духовном мече", и Апокалипсис, совместивший символику книги и меча, служили на уровне символического языка оправданием клятвы, произносимой "или на Евангелии, или на оружии". Между идеей, что Евангелие является оружием и что священное оружие равнозначно Евангелию, концептуально огромная дистанция. На символическом же уровне их разделяет один шаг»25. Таким образом, «взаимопритяжение этих двух изначально столь далеко отстоящих друг от друга сфер, с одной стороны, евангельских ценностей и, с другой - воинских доблестей, является, быть может, центральным моментом в процессе перехода военной элиты к христианству и выработки рыцарского идеала»26.

Интересным дополнением к исследованиям И. Н. Данилевского, а также доказательством его правоты, может служить цитата Петра из Дусбурга, дающего характеристику различным видам оружия в контексте христианского мировоззрения. Он пишет: «говорится о мече, что Иеремия простер десницу и дал Иуде меч, говоря: "Возьми этот святый меч, дар от Бога, которым ты сокрушишь врагов народа моего израильского". Этот меч, о могучие рыцари Христовы, словно меч Саула, никогда не вернется даром, ибо наполнится врагами креста Христова: отвне будет губить их меч, в домах - ужас - и юношу, и девицу, и грудного младенца, и старца, чтобы когда бы ни встретился с ними кто-либо из врагов, они бы всегда сказали: "Это не иное что, как меч Гедеона", т. е. рыцарства христианского. Под мечом разумей праведные дела, ибо вера без дел мертва. Если иное оружие защищает тело от вражеского удара, то меч направлен на дело, коим повергается противник, и так как он обоюдоострый, то и праведные дела, с одной стороны, защищают совершающего их от смертного греха, с другой - ведут к вечной радости»27. Здесь особого внимания заслуживают последние строки, раскрывающие символику обоюдоострого меча и дополняющие концепцию И. Н. Данилевского, доказывая правомерность рассмотрения меча не только как предмета вооружения, но и как важный символ, имеющий ряд значений.

Огромный интерес в рамках исследования

трансформации культа оружия под влиянием христианства может служить сюжет, связанный с мечом князя Андрея Боголюбского, который считался мечом св. Бориса. Как отмечает В. В. Долгов, «в летописи под 1149 г. содержится рассказ, о том, как тот же Андрей в ходе сражения под Лучском оказался "оби-ступлен" врагами и вынужден был уходить от погони на раненом коне. Когда казалось, что гибель неминуема, князь Андрей производит следующие действия: он "помолися к Богу и, выня мечь свои, призва на помочь собе свя-таго мученика Феодора". В результате все закончилось благополучно. Обращение к Богу за защитой в описанной ситуации понятно. Призвание св. Феодора далее объяснено летописцем: "бысь бо и память святаго мученика Феодора во тъ день". Но зачем князь вынул меч? Из текста следует, что возможности фехтовать в описываемый момент Андрей был лишен - речь шла о том, чтобы как можно быстрее достичь "своих". Конструкция фразы наталкивает на мысль, что обнажение меча было не только жестом устрашения и демонстрации боевого духа, но и магическим актом, поскольку оно было поставлено летописцем между обращением к Богу и к св. Феодору»28. На наш взгляд, автор совершенно справедливо расценивает описанный в летописи сюжет как пример ритуального, магического действа, в котором меч играет роль проводника высших сил. В. В. Долгов также проводит прямую параллель между сакральной функцией оружия в языческую эпоху и в христианскую. «Понятно, что оружие православного святого сменило в качестве "магического" мечи древних языческих вождей, почитание которых не могло сохраниться в христианскую эпоху. Да и в христианской оболочке идея "волшебного" оружия не могла не казаться несколько подозрительной православному монаху-летописцу. Меч как образ и христианский символ используется летописцем довольно часто»28.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что «христианство оказало влияние на ментальность рыцарского сообщества, которая генетически связана с ментальностью дружины варварского общества, но под воздействием вызванного христианством смягчения нравов претерпела существенные изменения по сравнению с дружиной древних германцев. Дружинная система ценностей и определяемая ею ментальность в рыцарстве

не исчезла, но сохранилась в своих основах и получила новые импульсы к существованию и к преобразованию в новой культурно-исторической ситуации»29. В данной ситуации вряд ли можно говорить о замещении одной системы ценностей на другую, либо о принципиальном различии социокультурных архетипов язычества и христианства. Нам представляется справедливым суждение Ж. Флори

0 том, что «язычество вовсе не исчезло, давая место новой религии; оно с нею смешалось, сплавилось. <...> Произошло взаимопроникновение двух религий без их взаимоуничтожения. Варвары, принявшие христианство, так и остались варварами, то есть воителями как в душе, так и в своих деяниях. И культура их осталась варварской, и их социальная структура - тоже»30. Как показывают примеры изучения исторических источников с применением новых методик, выясняется, что у вышеупомянутых культур есть огромное количество точек соприкосновения, которые делали их взаимодействие вполне естественным. И отсюда мы делаем вывод, что дальнейшее изучение процессов проникновения христианских ценностей в социокультурное поле древнерусской дружины представляется крайне перспективным.

Примечания

1 Домский, М. В. Германское «героическое общество» в эпических памятниках эпохи раннего средневековья : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Пермь, 2006. С. 14.

2 Фролов, А. А. Пережитки язычества в древнерусской погребальной обрядности // Древняя Русь : пересечение традиций. М. : Науч.-издат. центр «Скрипторий», 1997. С. 305.

3 Кардини, Ф. Истоки средневекового рыцарства : пер. с ит. / вступ. ст. В. И. Уколовой ; общ. ред. В. И. Уколовой и Л. А. Котельниковой. М. : Прогресс, 1987. С. 224.

4 Домский, М. В. Указ. соч. С. 15.

5 Кардини, Ф. Указ. соч. С. 227.

6 Там же. С. 228.

7 Там же. С. 247.

8 Лукин, П. В. Праздник, пир и вече : к вопросу об архаических чертах общественного строя восточных и западных славян // Одиссей. Человек в истории. Феодализм перед судом историков / [гл. ред. Гуревич А.Я.]. М. : Ин-т всеобщ. истории, 2006. С. 145.

9 Фролов, А. А. Указ. соч. С. 305.

10 Долгов, В. В. «Волшебные мечи» в контексте религиозных воззрений человека Древней Руси. URL : http://medievalrus.narod. ru/dolgov_2.htm.

11 Домский, М. В. Указ. соч. С. 17.

12 Кардини, Ф. Указ. соч. С. 213-214.

13 Мусин, А. Е. Milites Christi Древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб. : Петерб. востоковедение, 2005. С. 127.

14 Повесть временных лет / подгот. текста, пер. и коммент. О. В. Творогова // Библиотека литературы древней Руси. Т. 1. СПб. : Наука, 2004. С. 73.

15 Мусин, А. Е. Указ. соч. С. 113.

16 Там же. С. 112.

17 Там же. С. 112-114.

18 Гельмольд. Славянская хроника / пер. Л. В. Разумовской. М., 1963. С. 210.

19 Данилевский, И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). М. : Аспект Пресс, 1998. С. 335.

20 Там же. С. 334.

21 Там же. С. 329-330.

22 Стефанович, П. С. Давали ли служилые люди клятву верности князю в средневековой Руси? // Мир истории : электрон. журн. 2006. № 1. URL : http://www.historia.ru/2006/01/ klyatva.htm.

23 Сказание о царе Давиде / подгот. текста, пер. и коммент. М. Д. Каган-Тарковской и Р. Б. Тарковского // Библиотека литературы древней Руси. Т. 3. СПб. : Наука, 2004. С. 162.

24 Данилевский, И. Н. Указ. соч. С. 334-335.

25 Кардини, Ф. Указ. соч. С. 191-192.

26 Там же. С. 220.

27 Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской / пер. В. И. Матузовой. М. : Ладомир, 1997. С. 24.

28 Долгов, В. В. Указ. соч. URL : http://medi-evalrus.narod.ru/dolgov_2.htm.

29 Мининкова, Л. В. Сюзеренитет - вассалитет в домонгольской Руси : автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Ростов н/Д., 2005. С. 32.

30 Флори, Ж. Повседневная жизнь рыцарей в средние века / пер. с фр. Ф. Ф. Нестерова. М. : Молодая гвардия, 2006. С. 29.

история россии и ее регионов

Т. М. Братченко

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ИМПЕРСКОЙ и советской моделей ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

Революция 1917 г. прервала, но не пресекла процесс индустриальной модернизации России, который происходил в рамках двух моделей - дореволюционной и советской. Между ними -радикальные различия, но и преемственность в модернизационном векторе. Обе имели проблемы и противоречия. Но первая исторически провалилась, окончившись революцией, а вторая обеспечила превращение СССР в сверхдержаву.

Ключевые слова: Россия, СССР, экономическая модель, прерывность и преемственность, индустриальная модернизация, рынок, государственное регулирование, кризис, мобилизационная модель.

Существовавшая на протяжении ряда столетий аграрная (и в основном замкнутая на себя) экономика России начала трансформироваться на протяжении XVII в., с трудным восстановлением после «великой смуты» и со складыванием общероссийского рынка. Одновременно, еще до Петра I, «прорубившего окно в Европу», приоткрывались «форточки», устанавливались внешнеэкономические связи, причем основными категориями экспорта была продукция сельского хозяйства, лес. Но магистральный путь мирового развития, от которого все больше зависела и Россия, лежал в иной области: в передовых странах началась сначала протоиндустриали-зация, а затем и «промышленный переворот», составившие суть стартовавшего модерниза-ционного процесса.

Россия явилась «вторым эшелоном» в модернизационном процессе. При всех фор-мационных различиях, в ХУШ в. крепостническая Россия еще не намного отставала в развитии технологий от передовых стран Европы. Так, в середине XVIII в. Россия по производству чугуна обогнала Англию, а на рубеже ХУШ-Х1Х вв. по производству черных металлов вышла на первое место. Без импорта российского железа не могли обойтись ни Англия, ни другие страны Запада.

И экономическая модель, и общие перспективы экономического развития, и стратегические его направления определялись в России не между хозяйствующими субъектами «рынка», а сверху, по причинам внеэкономического порядка: российское государство в первую очередь обеспечивало безопасность

(военную, геополитическую) от внешних угроз, и лишь затем думало о потребностях внутреннего обеспечения.

В конце XVIII и тем более в начале XIX в. верховной властью осознается нарастающий анахронизм крепостнической системы, но проблема не решается. После поражения в Крымской войне власть вновь избирает имперскую модель модернизации, но теперь уже - со значительными элементами либерализма. Этот симбиоз - с некоторыми рецидивами наступления консерватизма, чередованием реформ и контрреформ (при Александре II, Александре III и Николае II) - явился организационно-идеологическим и политическим оформлением индустриальной модернизации вплоть до революции 1917 г.

При этом вновь избрана была стратегия догоняющего развития, основанная на прямом и подражательном заимствовании технологий, ценностей и институтов стран-лидеров западной цивилизации. Порок догоняющей стратегии обусловил и неслучайность «двухтактного» пути преобразований (реформы -контрреформы), который «.практически запрограммирован самой идеологией перенесения готовых и где-то эффективно работающих форм собственности и хозяйствования»1.

Уже утвердившееся рыночно-крепостное хозяйство, пришедшее на смену натурально-крепостному в начале XIX в., хотя и не исчерпывает к его середине свой потенциал и выгоду для помещика2, но становится тормозом для индустриализации. Хотя удельный вес крепостных в общей численности населения России сократился к 1860-м гг. до 1/3 (в начале

века он составлял около половины), промышленный переворот, в основном осуществленный в 1830-1860-х гг., требовал принципиально иной социально-экономической среды. С 1825 по 1854 г. число фабрик увеличилось с 5,2 до 10 тыс., а численность рабочих - с 202 до 460 тыс. чел., объем продукции с 46,5 до 160 млн. р.3 И потребность в индустриализации определялась не только оборонными задачами, но и необходимостью занять конкурентоспособные позиции в мире.

Ключевым в комплексе реформ, безусловно, было решение крестьянского вопроса. Но им не были удовлетворены ни помещики, ни крестьяне, которые выплатили государству почти за полвека примерно в 1,5 раза больше, чем получили за землю помещики из казны. При этом крестьяне получили земли намного меньше, чем им принадлежало до реформы (всего - на 18 %), и даже через 30 лет выкупные платежи составляли больше всех прямых налогов на крестьянские хозяйства4. Несправедливость крестьянской реформы, названной Великой, порождала не только высокий уровень социальной напряженности в обществе, но и собственно революционное движение городской интеллигенции, вырабатывавшей «крестьянскую» идеологию.

Тем не менее, реформы придали ускорение индустриализации. Ключевым направлением и важным показателем ранней индустриализации в России было железнодорожное строительство. И успехи были впечатляющими. С 1860 по 1881 г. протяженность железных дорог выросла с 1,5 до 21,2 млн. верст5.

Новая волна реформ - С. Ю. Витте (середина - конец 1890-х гг.) - концентрировалась в финансовой сфере. Была проведена денежная реформа с переходом к золотому стандарту рубля, усилено косвенное налогообложение, в частности, введена государственная монополия на продажу водки, осуществлены протекционистские меры. Был дан новый толчок индустриализации: за 1893-1899 гг. протяженность железных дорог выросла примерно на 50 %6.

Реформы С. Ю. Витте продемонстрировали определенную дееспособность имперской модели развития при сохранении прежней хозяйственной системы на основе либерально-консервативных трансформаций при мощном государственном влиянии на экономическую жизнь, но не учли необходимость разрешения коренного - аграрного вопроса.

Эту проблему - с огромным запаздыванием - вынужден был решать П. А. Столыпин, но, как не раз было показано в литературе, реформа была скорее провальной, особенно по своим побочным результатам. Она грубо и резко ломала вековые устои общинной жизни насильственным насаждением сверху частной собственности в деревне, вызвала мощное сопротивление основной крестьянской массы.

Имперской либерально-консервативной модели модернизации конца XIX - начала XX в.соответствоваламодель экономическогораз-вития, представлявшая собой конгломерат реликтовых и консервативных форм социально-экономической жизни (община, помещичье землевладение и др.), либеральных экономических форм (элементы экономического законодательства, банковская система, акционерные общества, казенные предприятия и экономические проекты, предприятия иностранного капитала и др.). Сочетание множества разноуровневых укладов экономической жизни при неопределенности и противоречивости стратегии экономического развития не только делало экономику неустойчивой, но и обусловливало глубокие основания для социальной конфликтности, потенциал которой в обществе нарастал.

При всех относительных успехах развития на пути индустриальной модернизации Россия оставалась преимущественно аграрной страной с более чем 4/5 сельского, в основном крестьянского, населения, с неразвитыми (кроме десятка-полутора) городскими центрами, с отсталой отраслевой структурой экономики, низким качеством трудовых ресурсов и т. д. Со времени реформы 1861 г. экономическое отставание России от мировых лидеров не уменьшилось, а, напротив, увеличилось.

Наконец, именно в начале ХХ в. Россию настиг глубочайший фундаментальный, системный кризис, который зрел на протяжении многих десятилетий и прорвался, наконец, в революциях 1905 и 1917 гг.

Существовавшая экономическая модель и имперская стратегия догоняющего развития в контексте либеральных реформ второй половины XIX - начала XX в. не решила главной проблемы России - не преодолела отставания от стран-лидеров. Реализация этой модели не только сопровождалась откатами, рецидивами консерватизма, но и во многом провоцировала социальную напряженность и политиче-

ские потрясения, а также военные поражения (в Русско-японской и I мировой войнах). В конечном счете, именно она привела к революционной катастрофе 1917 г. и смене общественного строя.

Радикально решить проблемы фундаментального, системного кризиса России можно было только в рамках форсированной мобилизационной модели, которая всегда имеет высокую социальную цену. И это - плата за выход из революционной катастрофы, в которую завели страну некомпетентная власть, эгоистические элиты Российской империи и неадекватная времени либеральная интеллигенция.

Революция 1917 г. прервала имперскую модернизацию на базе либеральных и квазилиберальных охранительных реформ, но позитивной альтернативы индустриальной модернизации не было. При смене доминирующих идеологий и политического устройства, форм организации экономической и социальной жизни на протяжении всего ХХ в. сохранялся основной вектор «базовых» для российского общества перемен, прежде всего, индустриальная модернизация.

Советская «коммунистическая» мобилизационная модель впервые в истории продемонстрировала отличный от Запада вариант модернизации. Она решала все те же задачи индустриальной модернизации, опираясь на низшие классы общества, а потому оказалась более способной к аккумуляции ресурсов для решения задач модернизации в форсированном режиме и более устойчивой.

Период Гражданской войны и политики «военного коммунизма» сменился задачами восстановления экономики, которые решались в рамках нэпа - политики, основанной на использовании рыночных механизмов. Собственно, советская индустриализации начиналась в рамках нэпа, который являлся режимом «выживания» и восстановления, но оказался не способным обеспечить необходимые условия для развития, тем более форсированного. Государство вынуждено было концентрировать ресурсы в своих руках, изыскивать всеми возможными путями средства, в том числе валютные ресурсы, для нужд индустриализации. Одним из важнейших путей социальной мобилизации общества явилась коллективизация сельского хозяйства, создававшая крупные аграрные предприятия с возможностью использования техники, но,

в первую очередь, ставившая крестьянство под непосредственный государственный контроль и позволявшая изымать хлеб для нужд индустриализации.

Форсированная «социалистическая» индустриализация в СССР оказалась в конце 1920-х - 30-е гг. функцией государства. Ее успех в 1930-1950-е гг. был определен во многом тем, что государственная и крупная коллективная (колхозная) собственность соответствовали существовавшему относительно передовому тогда технологическому укладу, предполагавшему в организации производства (фабрично-заводском, преимущественно конвейерном) большую концентрацию людей, техники, материальных ресурсов. Государственная собственность позволяла обеспечить форсированный вариант модернизации на основе концентрации ресурсов на ключевых «направлениях прорыва».

Советская модель оказалась наиболее адекватной формой перехода России к индустриальному обществу. Новые управленческие решения в сочетании с социальной мобилизацией и возможностями сверхцентрализации ресурсов дали впечатляющие результаты: за три десятилетия преимущественно аграрная страна превратилась в индустриальную и городскую. В результате советской модернизации Россия стала сверхдержавой, второй по экономической мощи.

Однако советские идеологи продолжали мыслить категориями полувековой давности, когда индустриализация действительно являлась магистральным путем человечества и оправданным было измерение мощи экономики валовыми показателями добычи сырья, производства продукции «первичного» уровня обработки. Но уже к 1970-м, тем более 1980-м гг. все эти критерии были категориями прошлого.

Технологическая многоукладность советской экономики и региональная разностади-альность вызвали затяжной структурный кризис, причем к середине 1980 - началу 1990-х гг. страна уже на полтора-два десятилетия запоздала со структурной перестройкой экономики, происходившей в мире. Ранее самодостаточная советская экономика, развивавшаяся в относительно замкнутом режиме и являвшаяся еще в 1960-е гг. мощной альтернативой западной экономической модели, катастрофически быстро утрачивала свою конкурентоспособность. «.Если в 1960-х

гг. можно было говорить о параллельном существовании двух мировых экономик, то к 1980-м гг. ситуация изменилась»7.

Главный исторический урок краха экономической политики КПСС состоит в том, что она перестала отвечать требованиям времени. Большевики в 1917 г. были партией индустриального будущего, КПСС образца середины 1980-х гг. - партией индустриального прошлого.

Советская модель индустриальной модернизации оказалась существенно более успешной, нежели дореволюционная имперская либерально-консервативная. Во-первых, она реально обеспечила жизнеспособность и конкурентоспособность страны, пройдя испытания Второй мировой войной, послевоенным восстановлением экономики, противостоянием в «холодной войне» 1950-1980-х гг. с изначально и заведомо более мощным противником (имперская модернизации привела к двум революциям и поражению в русско-японской и Первой мировой войне). Во-вторых, она в основном реализовала и завершила индустриальный модернизационный цикл, тогда как либерально-консервативная имперская находилась в начале пути, прервавшись на стадии аграрной по преимуществу страны (4/5 сельского населения). В-третьих, она создала базу

для эволюционного перехода к следующей постиндустриальной стадии, которая не была реализована преимущественно в силу ситуационных политических, во многом, субъективных причин.

Примечания

1 Рязанов, В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX-XX вв. СПб., 1998. С. 5.

2 См.: Струве, П. Крепостное хозяйство : Исследование по экономической истории России в XVIII-XIX вв. М., 1913.

3 См.: Струмилин, С. Г. Очерки экономической истории России и СССР. М., 1966. С. 366-372.

4 Лященко, П. И. История русского народного хозяйства. М., 1927. С. 264; Рожков, Н. А. Город и деревня в русской истории. М., 1923. С. 127.

5 Лященко, П. И. Указ. соч. С. 282.

6 Россия : ее настоящее и прошлое. СПб., 1900. С.356-357.

7 Бокарев, Ю. П. СССР и становление постиндустриального общества на Западе. 1970 -1980-е годы. М., 2007. С. 110-111.

АВСТРО-ВЕНГЕРСКИЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ РОССИИ (ВТОРАЯПОЛОВИНА XIX- НАЧАЛО ХХВЕКА)

В статье рассматривается слабо изученная в историографии проблема миграции австро-венгерских подданных в Россию во второй половине XIX - начале ХХ в. Показано участие переселенцев в экономической жизни нашей страны, в развитии сельского хозяйства, промышленности, транспорта, торговли. Отмечается положительный вклад мигрантов в социально-экономическое развитие России в дореволюционный период.

Ключевые слова: Россия, Австро-Венгрия, миграция, переселенцы, колонисты, предприниматели, промышленность, торговля, интеграция, адаптация, интенсификация.

Наша страна достаточно давно стала одним из центров международной миграции. Еще с ХУШ столетия в Россию стали направляться мощные переселенческие потоки, как из европейских, так и из соседних азиатских стран. Дореволюционная Россия в глазах переселенцев представлялась «страной больших возможностей», дающей простор для приложения труда, капитала, предприимчивости. Важную роль играла и политика российского правительства, ориентированная на привлечение переселенцев.

Одним из основных «доноров» в международном обмене мигрантами для России являлась Австро-Венгерская монархия. Миграция ее подданных на восток стала массовой во второй половине XIX в., хотя отдельные переселенцы из австрийских, венгерских, чешских и хорватских земель были отмечены еще во времена Московской Руси. Австро-Венгрия занимала второе место, после Германии, в числе стран, давших наибольшее количество переселенцев в Россию. По данным российской статистики, с 1828 г. по 1915 г. в нашу страну переселилось 888 тысяч габсбургских подданных, что составляло 21,4 % от общего количества иностранных выходцев1.

В целом, для Австро-Венгрии в XIX - начале ХХ в. был характерен высокий уровень эмиграции, вызванной, прежде всего, социально-экономическими причинами -перенаселенностью аграрных регионов, крестьянским малоземельем, высоким уровнем безработицы, неравномерностью экономического развития различных регионов, периодически повторяющимися экономическими кризисами и т. д.2 В определенной степени эмиграцию обуславливали также национальные противоречия, достаточно острые в мо-

нархии. Не случайно большинство австро-венгерских переселенцев в России составляли представители различных славянских народов, которые весьма остро ощущали свое национальное неравноправие в Габсбургской империи.

Проблемы миграции из Австро-Венгрии в нашу страну изучены достаточно слабо. Специальное рассмотрение в научной литературе получил лишь один из аспектов этой проблемы - эмиграция чехов в Россию. Этой теме посвящен ряд работ чешских, российских и украинских историков3. Они рассматривают различные сюжеты, связанные с чешской эмиграцией, главное внимание при этом обращается на изучение сельскохозяйственной колонизации. Проблема миграции в Россию представителей других народов Австро-Венгерской монархии в научной литературе практически не рассматривалась. Не изучено и значение австро-венгерской миграции для социально-экономического развития нашей страны.

В целом, трансграничное перемещение населения между Австро-Венгрией и Россией было весьма интенсивным. По данным российской статистики, в конце XIX - начале ХХ в. среди пересекавших границу нашей страны иностранных граждан австро-венгерские подданные неизменно занимали первое место. Развитию миграционного движения способствовали географическое положение двух соседних стран, связанных разветвленной транспортной системой, тесные экономические связи, непрерывное политическое и культурное взаимодействие между ними. В рассматриваемый период Габсбургская монархия являлась одним из основных внешнеэкономических партнеров нашей страны. Так,

в начале ХХ в. она занимала во внешнеторговом обороте России 5-е место. Динамика роста двусторонней торговли была впечатляющей: в 1840 г. ее товарооборот составлял 6,2 млн. р., в 1860 г. - 14 млн. р., в 1880 - 55,7 млн. р., в 1900 г. - 53,2 млн. р., в 1913 г. - 101

млн. р.4

краткосрочным легитимационным билетам в Россию из Австро-Венгрии ежегодно въезжало, в среднем, около 39 тыс. человек, то в 1912-1913 гг. это число составляло 660 тыс. человек7.

По данным первой всероссийской переписи 1897 г., австро-венгерские подданные

Таблица 1

Динамика австро-венгерской иммиграции в Россию (тыс. человек)5

Период 18281850 18511860 18611870 18711880 18811890 18911900 19011910 19101915

Количество иммигрантов 13 43 146 267 287 102 -11 41

Массовое переселенческое движение из занимали второе место среди иностранцев,

австро-венгерских земель в Россию разверну- находившихся в России. Всего подданных

лось с середины XIX в., особенно масштабно Австро-Венгрии насчитывалось 121599 чело-

после 1861 г. век, что составляло 20,1 % от общего числа

Таблица 2

Количество австро-венгерских уроженцев и подданных в России по данным всеобщей

переписи 1897 г.9

Регион Европейская Россия Царство Польское Кавказ Сибирь Средняя Азия Всего в России

Количество австро-венгерских уроженцев 66659 37348 2573 294 144 107018

Количество австро-венгерских подданных 69582 49564 2111 241 101 121599

Как видно из приведенных данных, миграционное движение развивалось поступательно вплоть до 1890 г., а затем оно пошло на спад. Это объясняется тем обстоятельством, что в этот период произошла переориентация миграционных потоков из Габсбургской империи в пользу США. В первое десятилетие ХХ в. миграция из Австро-Венгрии в Россию имела отрицательный баланс, что было связано с массовым выездом переселенцев на свою родину под влиянием революционных событий 1905-1907 гг., а также резким ухудшением двухсторонних отношений в период Боснийского кризиса. Однако накануне Первой мировой войны количество переселенцев вновь стало возрастать6.

Следует также отметить, что значительное количество австро-венгерских подданных приезжало в Россию на краткие сроки (для сезонной работы, торговли и т. п.), причем оно постоянно росло. Если в 1881-1885 гг. по

иностранцев. При этом по своему количеству они уступали только германским подданным, которых насчитывалось 158103 человек (26,1 %), и превосходили подданных остальных стран: Турции (120720 человек, или 19,9 %), Персии (73920 человек, или 12,2 %), Китая (47571 человек, или 7,9 %), Греции (12619 человек, или 2,1 %), Франции (9421 человек, или 1,6 %), Великобритании (7481 человек, или 1,2 %) и других8.

Часть переселенцев, проживавших в нашей стране на постоянной основе, сохраняла австро-венгерское подданство, остальные же со временем становились подданными российского императора. К перемене подданства были более склонны колонисты, рассматривавшие свое пребывание в России как долговременное, чем оседавшие в городах переселенцы.

Австро-венгерские переселенцы проживали практически во всех регионах России.

Распределение их по стране было неравномерным.

По данным переписи, в 10 губерниях русской Польши проживало 40,8 % от общего количества подданных Франца-Иосифа. В губерниях Юго-Западного края их было зарегистрировано примерно столько же, в том числе: в Волынской - 14,8 %, и Бессарабской - 13,3 % и в Подольской губернии - 8,4 %10. Это обстоятельство объясняется, прежде всего, географической близостью этих регионов к их родине, а также наличием на Волыни многочисленных чешских колоний.

При анализе данных всеобщей переписи обращает на себя внимание значительное превышение числа австро-венгерских подданных над уроженцами этого государства. Данные переписи свидетельствуют, что 14,6 тысяч подданных Франца-Иосифа (или 12 % от общего их количества) родились уже в нашей стране. Очевидно, это обстоятельство является следствием того, что эмигранты часто переселялись целыми семьями, а также заводили семьи в России.

Среди австро-венгерских переселенцев наблюдалось относительно небольшое превышение количества мужчин над количеством женщин. По данным переписи, в России среди австро-венгерских подданных было 63884 мужчин и 57715 женщин, среди австро-венгерских уроженцев - 57373 мужчин и 49645 женщин соответственно11. Эти данные также говорят о том, что миграция из Австро-Венгрии носила, в значительной мере, «семейный» характер. Этим она отличалась от миграции из азиатских стран, в составе которой безраздельно доминировали мужчины. В то же время, перевес женщин был характерен для французской, швейцарской, великобританской и даже германской диаспор, что объяснялось наличием значительного числа гувернанток, воспитательниц и учительниц из этих стран в России.

Подавляющая часть австро-венгерских переселенцев проживали в сельских районах России. По данным переписи 1897 г., в городах находилось 28153 австро-венгерских подданных, что составляло 23 % от их общего количества. Среди австро-венгерских уроженцев в России проживало в уездах почти 80 % - 82375 человек и только 24643 человека - в городах11. В то же время, доля горожан среди австро-венгерских переселенцев была значительно большей, чем доля горожан среди жителей России в целом.

Среди российских регионов, лидировавших по числу проживавших там подданных Франца-Иосифа, следует назвать следующие губернии (по данным 1897 г.): Люблинскую (23485 человек), Волынскую (18011), Бессарабскую (15994), Петроковскую (11873), Подольскую (10258), Херсонскую (6336), Варшавскую (6155), Киевскую (4864), Келецкую (4090). Из крупных городов наибольшее количество австро-венгерских подданных проживали в Варшаве (3658 человек), Одессе (3435), Петербурге (1752) и Москве (1717)12.

Австро-венгерская миграция в Россию была многоликой, вовлекая в свою орбиту представителей различных национальностей и социальных слоев. Подавляющее большинство среди переселенцев составляли представители славянских народов империи. Наиболее многочисленной являлась чешская диаспора. В Россию также активно переселялись русины, поляки, словаки, в меньших количествах - хорваты, словенцы, австрийские сербы. Среди эмигрантов было также немало австрийских немцев, доля же венгров была незначительной. В то же время, въезд в Российскую империю для австро-венгерских евреев в соответствии с тогдашним российским законодательством был серьезно затруднен. В принятом в 1876 г. Уставе о паспортах и соответствующих разъяснениях Правительствующего Сената было определено, что «временный приезд в Россию иностранных евреев, имеющих свою постоянную оседлость за границей, может быть допускаем на срок не более одного года, только по делам торговым, или исковым и тяжебным»13.

Правовую основу для миграции австро-венгерских подданных и их экономической деятельности в нашей стране, помимо российских законов, создавали также договоры между Россией и Австро-Венгрией: трактат о торговле и мореплавании от 2 (14) сентября 1860 г., декларация о взаимном признании акционерных (анонимных) обществ и других товариществ от 16 (28) января 1867 г., торговая конвенция от 6 (18) мая 1894 г., договор о торговле и мореплавании 2 (15) февраля 1906 г. и др. Согласно этим документам, австро-венгерские подданные в России (как и россияне в Габсбургской монархии) получили право приезжать на территорию соседнего государства, приобретать там недвижимость, основывать промышленные и торговые пред-

приятия, создавать акционерные общества и заниматься предпринимательством на тех же условиях, что и местные уроженцы14.

В этой связи следует упомянуть такой практически неизвестный факт. В ходе переговоров о подготовке договора о торговле и мореплавании 1906 г. российское правительство официально предлагало Австро-Венгрии ввести безвизовый режим для подданных обеих стран, ссылаясь на огромный масштаб трансграничной миграции. Однако это революционное по тем временам предложение было отвергнуто австро-венгерским правительством, которое стремилось сохранить контроль над миграционными процессами15.

Среди австро-венгерских переселенцев значительную долю составляли чешские крестьяне-колонисты, которые основали многочисленные поселения на Волыни, в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа. В Россию активно переселялись также ремесленники, торговцы, предприниматели, квалифицированные рабочие, инженеры и технические специалисты, сельскохозяйственные рабочие и т. д. Заметное место среди переселенцев занимали представители интеллектуальных и творческих профессий, прежде всего учителя и музыканты.

Социальный и профессиональный состав австро-венгерских переселенцев в России можно представить по материалам всеобщей переписи 1897 г. Эта проблема будет подробно рассмотрена на примере самой многочисленной чешской диаспоры.

Идея эмиграции в Россию стала достаточно популярной среди чехов с начала 1860-х гг. Ее поддерживали крупнейшие политические и общественные деятели Чехии, которые рассматривали выезд чехов с перенаселенной родины в «единоплеменную» Россию как «меньшее зло», по сравнению с эмиграцией в США16. Эту идею активно поддерживали также российские общественные деятели и ученые. Славянские комитеты в Москве и Петербурге лоббировали данный проект во властных структурах, содействовали организации проезда чешских переселенцев на места их будущего проживания и снабжения их продовольствием17.

Российские правящие структуры достаточно благосклонно отнеслись к идее переселения чехов. В привлечении чешских колонистов они видели возможность заселить недавно присоединенные окраины и поднять там

сельскохозяйственное производство. Поэтому первоначально поток чешских колонистов был направлен в Крым и на Черноморское побережье Кавказа. Существовал даже проект переселения чехов на Дальний Восток - для освоения территории Приморья, но он остался нереализованным. В то же время основная часть чехов-переселенцев предпочитала селиться в Волынской губернии, географически близкой к их родине и экономически освоен-ной18. В конце XIX в. на Волыни было сосредоточено свыше половины всех российских чехов. Примечательно, что и здесь российское правительство преследовало вполне определенные цели, поскольку чехов оно расселяло преимущественно на землях, конфискованных у помещиков-поляков после подавления восстания 1863-1864 гг. Переселение чехов-колонистов активно осуществлялось вплоть до конца XIX столетия, когда программа иностранной колонизации России была свернута.

В начале ХХ в. миграционный поток чехов направлялся уже преимущественно в российские города. Среди чешских переселенцев, оседавших в российских городах, были предприниматели, торговцы, технические специалисты, квалифицированные рабочие и ремесленники, а также преподаватели, ученые, музыканты, артисты и т. д. Все эти люди, обладавшие необходимыми знаниями и квалификацией, были весьма востребованы в России. Во многих российских гимназиях в рассматриваемое время работали учителя-чехи, главным образом, преподаватели классических языков.

По данным переписи 1897 г., в России проживало 50385 чехов и словаков (в материалах переписи их, как правило, указывали вместе). Из этого количества чуть больше половины составляли мужчины - 26569. Проживали чехи, в основном, в сельской местности. В городах было зарегистрировано 8375 человек, то есть около 17 %. Крупнейшие чешские диаспоры были в следующих городах: Петербург, Москва, Варшава, Одесса и Киев19.

Из общего числа проживавших в России чехов в качестве самостоятельных хозяев, по данным всеобщей переписи 1897 г., позиционировали себя 16259 мужчин и 2617 женщин. Остальные (10310 мужчин и 21199 женщин) указаны в качестве членов семей20.

По данным переписи, земледелие в качестве своего основного занятия указали около половины чехов. Следовательно, колонисты

Таблица 3

Основные хозяйственные занятия чехов в России по данным всеобщей переписи 1897 г. (указано число самостоятельных хозяев, без членов семей)20

Сфера деятельности Количество занятых

Администрация, суд и полиция 72

Вооруженные силы 244

Учебная и воспитательная деятельность 259

Наука, литература и искусство 409

Врачебная и санитарная деятельность 79

Деятельность и служба частная, прислуга, поденщики 1410

Живущие на доходы от капиталов и недвижимости, а также на средства родственников 387

Живущие за счет казенных учреждений и частных лиц 174

Сельское хозяйство 8888

Обработка волокнистых веществ (текстиль) 688

Обработка металлов 1193

Обработка продуктов питания 648

Винокурение и пивоварение 253

Обработка минеральных веществ (керамика) 313

Обработка дерева 363

Изготовление одежды 709

Участие в производствах, не вошедших в предшествующие группы 211

Строительство, ремонт и содержание жилья 304

Служба на железных дорогах 121

Трактиры, гостиницы и проч. 223

Торговля 759

В том числе Торговля сельскохозяйственными продуктами 152

Торговля тканями, одеждой и мехами 126

Торговля разносная и развозная 101

Торговля питейная 116

составляли половину от общего количества чешских переселенцев в России.

В промышленном и ремесленном производстве разных видов было занято свыше 5 тыс. чешских переселенцев, то есть около четверти самостоятельных хозяев. При этом большинство из них были заняты в сфере металлообработки, текстильного производства и пищевой промышленности.

В сфере торговли было занято свыше 750 чехов (около 4 %). При этом следует обратить внимание на то, им удалось освоить все основные «торговые специализации», причем наибольшей популярностью среди них пользовались торговля различными сельскохозяйственными продуктами, тканями и одеждой, а также спиртными напитками. Значительное количество среди них составляли также ком-

мивояжеры. Довольно много чехов (387 человек) существовали за счет доходов от капитала и недвижимости.

Интересной особенностью чешской диаспоры является очень высокая, сравнительно с другими народами, проживающими в России, доля людей, занятых в сферах образования, культуры и науки (около 3 % от общего количества переселенцев).

Часть чехов-переселенцев была занята в сфере услуг (прежде всего, это содержание гостиниц, трактиров и пр.). Среди чехов было также довольно много людей, находившихся в личном услужении или выполнявших поденную работу (около 8 %).

Таким образом, чешские переселенцы были представлены в различных сферах экономики, что говорит об их успешной адаптации. При этом ведущим занятием чехов, как и жителей России в целом, являлось земледелие. В то же время, чешские переселенцы активно были представлены в промышленности, ремесле, торговле, сфере услуг, образовании и культурной сфере.

Социальная и профессиональная структура других австро-венгерских диаспор в России несколько отличалась от состава чешской диаспоры. Среди представителей прочих народов Австро-Венгрии, находившихся в России, доля горожан была, как правило, гораздо выше, чем у чехов. Особенно велика она была у австрийских немцев, венгров и австрийских евреев. Так, по данным переписи, две трети венгров в России проживали в крупных городах, преимущественно в столицах, Одессе и Варшаве21.

В числе иностранных колонистов в России были словаки, словенцы, австрийские сербы и австрийские немцы, но их количество было незначительным. Основную массу русинов, находившихся в нашей стране, составляли сельскохозяйственные рабочие. Среди проживавших в России поляков - австрийских подданных был велик процент рабочих, занятых на многочисленных предприятиях Царства Польского22. Среди российских венгров по материалам переписи можно выделить 4 наиболее многочисленные группы - рабочие и технические специалисты (занятые, главным образом, в сфере металлообработки), торговцы (главным образом сельскохозяйственными продуктами), деятели науки, литературы и искусства (главным образом музыканты), прислуга и поденщики23.

Австро-венгерские переселенцы внесли заметный вклад в социально-экономическое и культурное развитие дореволюционной России в целом, и ее отдельных регионов, в частности. Чешские колонисты способствовали развитию южных и юго-западных регионов России. Особенно велик их вклад в экономическое освоение территорий Черноморского побережья Кавказа и степного Крыма. Чехи-колонисты отличались большим трудолюбием и напоминали современникам в этом отношении немцев. Современные наблюдатели неоднократно отмечали то, что чехи гораздо лучше приспосабливались к местным условиям и смогли наладить более эффективное хозяйство, чем русские переселенцы. Об успехах чехов в деле освоения новых земель свидетельствуют статистические данные. Так, в Черноморской губернии в конце XIX в. чехи имели земельные наделы, соответствующие среднему размеру наделов по губернии (11 десятин). В то же время процент земель, введенных ими в сельскохозяйственный оборот, был более чем в два раза выше, чем у русских поселенцев, и на треть больше, чем у прочих иностранных колонистов. Благодаря этому средний размер используемых земель был у них самым высоким в губернии, почти

24

в два раза превышая средние показатели24.

Чехи перенесли на российскую почву передовые земледельческие технологии, благодаря чему получали высокие урожаи. На Кавказе они ввели в оборот легкий плуг, наиболее приспособленный к местным почвам, и удобрение полей. Чешские поселенцы считаются пионерами виноградарства и виноделия на Черноморском побережье Кавказа. Они также много сделали для развития местного садоводства и огородничества. Чешские колонии давали местным жителям образцы ведения эффективного хозяйства. Интенсивные методы хозяйствования, внедряемые чешскими переселенцами, позволили достичь высоких экономических результатов и внести свой вклад в развитие сельского хозяйства тех ре-

25

гионов, где они проживали25.

Особую группу среди австро-венгерских переселенцев составляли предприниматели. Они, в основном, представляли три народа Габсбургской монархии: немцев, чехов и евреев. Австрийские немцы и чехи были владельцами различных промышленных и торговых предприятий в нашей стране, где проживали, как правило, постоянно. Что же ка-

сается австро-венгерских евреев, то в России они специализировались, прежде всего, в торговой сфере. Значительная часть из них приезжала в Россию на краткие сроки. В то же время в крупных городах - Москве, Одессе, Петербурге, Варшаве, а также в западных и южных губерниях торговые фирмы австрийских евреев действовали на постоянной основе. По свидетельству российских дипломатов в Австро-Венгрии, именно еврейские фирмы фактически контролировали торговлю между двумя странами. В частности, львиная доля российского экспорта в Дунайскую монархию проходила через посредничество этих фирм26.

Пользуясь благоприятными условиями, созданными российским законодательством для иностранных предпринимателей, подданные Габсбургской монархии, наряду с выходцами из других стран, приняли активное участие в основании различных предприятий в нашей стране. Среди австро-венгерских переселенцев в России доля «деловых людей» была достаточно высокой. Так, например, 15 % подданных Франца-Иосифа, проживавших в 1890-е гг. в Ставропольской губернии, было занято торговлей27.

Австро-венгерские предприниматели были представлены в различных отраслях российской экономики - промышленности, торговле, сельском хозяйстве, транспортной сфере, банковском деле, сфере услуг и т. д.

Говоря об истоках австро-венгерского предпринимательства в нашей стране, следует упомянуть о том, что чех Федор Гарднер являлся основателем одного из первых частных предприятий в России - фарфорового завода в Дмитрове (1756), который существует и сейчас. Австриец Франц Герстнер, талантливый инженер и предприниматель, был автором проекта и руководителем строительства первой российской железной дороги, соединившей в 1837 г. Петербург и Царское Село. Он же руководил акционерным обществом, созданным для строительства и эксплуатации дороги28.

Массовым явлением австро-венгерские предпринимательство в России стало во второй половине XIX столетия. По данным промышленной переписи 1900 г., в стране в это время действовало 41 предприятие, основанное подданными Габсбургской монархии. Из этого количества 5 предприятий было основано до 1860 г., 6 - появилось в 1870-е

гг., 8 - в 1880-е гг. и 21 - в 1890-е гг. Среди иностранных капиталистов в России австро-венгерские подданные занимали в 1900 г. второе место после германских выходцев, лидирующих с гигантским отрывом (212 заводов и фабрик), и превосходили подданных таких высокоразвитых индустриальных стран, как Великобритания и Франция (37 и 29 предприятий соответственно)29. Процесс создания австро-венгерских предприятий в нашей стране активно продолжался вплоть до начала Первой мировой войны.

Географическая структура австро-венгерского предпринимательства в России, в общих чертах, соответствовала размещению переселенцев из этой страны. Согласно данным русской фабричной статистики, в 1900 г. 2/3 промышленных предприятий, принадлежавших подданным Франца-Иосифа, были сконцентрированы в Царстве Польском, Юго-Западном и Северо-Западном промышленных районах: соответственно 13, 8 и 6 предприятий из 4130. Заводы и фабрики выходцев из австро-венгерских земель находились также в Москве, Петербурге, Прибалтике, на Северном Кавказе, в Поволжье, на Алтае и в других регионах. Предприятия эти относились к различным отраслям, как правило, хорошо развитым в самой Австро-Венгрии. Среди них были металлургические и оружейные заводы, рудники и шахты, деревообрабатывающие и мебельные фабрики, текстильные и швейные предприятия, пивоваренные заводы, колбасные и табачные фабрики и т. д.

Среди крупных российских предприятий, построенных австро-венгерскими предпринимателями (либо при их активном участии), можно назвать железные дороги (Царскосельскую, Варшавско-Венскую, Одесско-Львовскую), нефтеналивной порт в Батуме, металлургические заводы в Москве и Варшаве, патронный и резинотехнический заводы в Риге, мебельные фабрики в Петербурге и Новорадоме, лесопильный завод в Рени, золотые и полиметаллические рудники на Алтае и т. д. В то же время, большинство предприятий, основанными в России австро-венгерскими предпринимателями, относились к числу средних и мелких. Среди них значительную долю составляли пивоваренные заводы, производивших весьма популярные в нашей стране сорта австрийского и чешского пива. Так, только на Северном Кавказе в начале 1910-х гг. действовало около десятка

пивоваренных заводов, основанных австрийцами и чехами: в Ставрополе (два завода), Новороссийске (два завода), Екатеринодаре, Владикавказе, Грозном, станице Лабинской, селениях Белая Глина и Хасавюрт31.

Помимо промышленного предпринимательства, выходцы из австро-венгерских земель активно занимались торговлей. Многие австро-венгерские промышленные и торговые компании имели в России своих представителей и торговых агентов, которые разъезжали по стране, продавая товары австро-венгерского производства и скупая сельскохозяйственные продукты и сырье, поставляемые затем на австрийский рынок. В Петербурге, по данным 1913 г., насчитывалось 11 магазинов, принадлежавших австро-венгерским подданным, причем 9 из них располагались в аристократическом центре города32. В Москве в 1914 г. было 18 подобных магазинов, в городе также действовали конторы 38 австро-венгерских торговых домов, посреднических и агентских фирм, ведущих как оптовую, так и розничную торговлю. Ее ассортимент был весьма широк - от австрийских автомобилей и угля до дамских шляпок и пуговиц33.

К началу Первой мировой войны австро-венгерские предприниматели находились на ведущих позициях в крупнейших российских городах. Наиболее прочные позиции они занимали в Москве. В 1914 г. там находилось 128 торговых, промышленных и ремесленных предприятий, принадлежавших австро-венгерским подданным. Почти все владельцы постоянно проживали в Москве, лишь некоторые из них - в Петербурге и за границей. Среди австро-венгерских предприятий в довоенной Москве, помимо торговых домов и магазинов, были два металлургических и один механический завод, 6 небольших фабрик по производству различных металлических изделий (посуды, пуговиц, проволоки, ванн и т. п.), слесарные и кузнечные мастерские, пивоваренный завод, мебельные фабрика и мастерская, фабрики по производству шелковых изделий и военного обмундирования, 24 портновских заведения, пивные, гостиницы, художественные, скульптурные и фотографические мастерские, технические, строительные, банкирские и брокерские конторы, крупнейшее в России рекламное агентство - «контора объявлений Л. Метцля» и другие33. Накануне Первой мировой войны австро-венгерские подданные занимали второе место (после

германских) среди иностранных предпринимателей в Москве и третье место (после германских и французских) - в Петербурге34.

Помимо столиц и крупных городов, австро-венгерские предприниматели активно осваивали и российскую глубинку. Так, например, в 1900-е гг. австро-венгерские подданные занимались оптовой и розничной торговлей в селах и станицах Ставропольской губернии и Кубанской области, а также открывали там небольшие промышленные предприятия (пивоваренные заводы, колбасные фабрики и пр.). В станице Гулькевичи действовало даже представительство австрийской фирмы Вильгельма Грунта, занимавшейся поставками автомобилей, произведенных в Габсбургской монархии35.

Российские современники отмечали, что австро-венгерским предпринимателям были свойственны такие качества, как высокая активность, инициативность, самостоятельность, умение находить и осваивать возникавшие экономические «ниши». Например, на очевидцев произвел впечатление следующий факт. Сразу же после открытия ЗападноСибирской железной дороги осенью 1897 г. в Челябинске появились представители австрийских экспортных фирм, активно занявшиеся закупкой местного дешевого зерна. Благодаря этому в городе в краткие сроки была открыта хлебная биржа и начался подъем местного предпринимательства36.

Важное хозяйственное значение имела и деятельность чешских ученых, работавших в России. Так, чешский геолог Иосиф Кучера в конце 1870-х гг. исследовал район Новороссийска и опытным путем установил, что из местной горной породы можно получить отличный цемент. По его инициативе в Новороссийске появился первый цементный завод, давший начало основной отрасли местной промышленности. А деятельность агрономов Франца и Ярослава Гейдуков (отца и сына) имела огромное значение для развития сельского хозяйства на Черноморском побережье Кавказа. Так, в частности, Ф. Гейдуком были заложены знаменитые виноградники в Абрау-Дюрсо и получено первое местное вино37.

Говоря о положении австро-венгерских переселенцев, необходимо упомянуть о том, что они во время переезда и пребывания в России достаточно часто сталкивались с финансовой неустроенностью, бытовыми проблемами, непривычным климатом (особенно на Кавказе и

в Крыму) и прочими трудностями. Об этом свидетельствуют их письма российским деятелям, занимающимся организацией пересе-ления38. По документам того времени, среди эмигрантов насчитывалось определенное количество «нищих, бродяг, беспаспортных» и прочих представителей социального дна. Согласно специальному соглашению, заключенному между Россией и Австро-Венгрией 1 (13) декабря 1886 г., они подлежали обяза-

39

тельной высылке на родину39.

После начала Первой мировой войны бизнесу австро-венгерских подданных в России был нанесен серьезный удар. В 1915 г. в стране широко развернулась кампания против «немецкого засилья». Согласно принятым в это время чрезвычайным законам, германские и австро-венгерские подданные обязаны были в принудительном порядке продать принадлежащую им землю, предприятия и иное недвижимое имущество. Правда, имелись и различные юридические лазейки, позволяющие избежать этого, поэтому процесс ликвидации собственности подданных «центральных держав» затянулся вплоть до революции40.

Таким образом, сформировавшаяся в России в результате миграции из Австро-Венгрии многочисленная диаспора сумела удачно адаптироваться и успешно проявить себя в экономической сфере. Деятельность чешских колонистов способствовала освоению и хозяйственному развитию Северного Кавказа и Крыма. Заметную роль сыграли и австро-венгерские предприниматели, которые способствовали развитию различных отраслей промышленности (прежде всего, пивоваренной), транспорта, торговли, сферы услуг и т. д. Австро-венгерские переселенцы, как и выходцы из других европейских стран, выступали в нашей стране в качестве своеобразных трансляторов нового предпринимательского опыта, передовых технологий, западной предпринимательской культуры. Переселенцы из Габсбургской монархии внесли позитивный вклад в социально-экономическое развитие нашей страны и оставили о себе, как правило, добрую память.

Примечания

1 Оболенский (Осинский), В. В. Международные и межконтинентальные миграции в довоенной России и СССР. М., 1928. С. 108.

2 May, A. J. The Habsburg Monarchy 1867-1914. Cambridge (Mass.), 1960. Р. 168.

3 Среди последних работ, посвященных проблеме чешской эмиграции в Россию, следует назвать следующие: Dejiny volynskych Cechü. Dil I. Leta 1868-1914. Praha, 1997; Doubek, V. Cecka emigrace do Ruska v druhe polovine 19. stoleti. Dobove interpritace // 150 let Slovanske ho sjezdu (1848). Historie a soucasnost. Praha, 2002; Ненашева, З. С. Начало эмиграции чехов в Россию в середине XIX века // Slovanske historicke studie. Sv. 29. Praha, 2003; Порочкина, И. М. Чехи в Санкт-Петербурге / И. М. Порочкина, И. В. Инов. СПб., 2003; Чехи в Крыму. Очерки истории и культуры. Симферополь, 2005; Домашек, Е. В. История чешских поселений Черноморского побережья Северного Кавказа (вторая половина XIX в. - 1914) : дис. ... канд. ист. наук. Краснодар, 2007 и др.

4 Статистические сведения о внешней торговле России, представленные в графических изображениях на Всероссийскую выставку 1896 г. СПб., 1896. С. 54-57; Обзор внешней торговли России по европейской и азиатской границам за 1900 г. СПб., 1902. С. 54; Обзор внешней торговли России по европейской и азиатской границам за 1913 г. Ч. 1. СПб., 1914.С. 3.

5 Оболенский (Осинский), В. В. Указ. соч. С. 110.

6 Там же. С. 110-111.

7 Сборник сведений по России за 1884-1885. СПб., 1887. С. 56; Статистический ежегодник России. 1913 г. СПб., 1914. II Отд. С. 50; Статистический ежегодник России. 1914 г. СПб., 1915. II Отд. С. 31.

8 Общий свод по империи результатов разработки данных Первой Всеобщей переписи населения, произведенной 29 января 1897 г. СПб., 1905. Т. I. С. 3-4.

9 Там же. С.122-123, 228.

10 Оболенский (Осинский), В. В. Указ. соч. С. 111.

11 Общий свод по империи. Т. I. С. 122123, 228.

12 Там же. С. 232, 240.

13 Собрание циркуляров Министерства иностранных дел по Департаменту внутренних сношений. 1840-1888. СПб., 1888. С. 410.

14 Сборник действующих трактатов, конвенций и соглашений, заключенных Россией с другими государствами. СПб., 1902. Т. 1. С. 89, 95; Т. 2. С. 36.

15 Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 155. II Департамент. Оп. 408. Д. 1. Л. 176 об.

16 Doubek, V. Op. cit. S. 182.

17 Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1750. Московский славянский благотворительный комитет. Оп. 1. Д. 353. Л. 1-1 об.

18 См.: Ненашева, З. С. Указ. соч. С. 37.

19 Общий свод по империи результатов разработки данных Первой Всеобщей переписи населения, произведенной 29 января 1897 г. СПб., 1905. Т. II. С. IX.

20 Там же. С. 327.

21 Там же. С. XXI.

22 Оболенский (Осинский), В. В. Указ. соч. С. 115-116.

23 Общий свод по империи. Т. II. С. 343.

24 Личков, Л. С. Очерки из прошлого и настоящего Черноморского побережья Кавказа. Киев, 1904. С. 235.

25 Домашек, Е. С. Указ. соч. С. 157-158.

26 АВПРИ. Ф. 155. II Департамент. Оп. 408. Д. 1352. Л. 17 об.

27 Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). Ф. 101. Оп. 1. Д. 116. Л. 74.

28 Порочкина, И. М. Указ. соч. С. 117, 120121.

29 Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России : очерки. М., 1997. С.49-50.

30 Там же. С. 49.

31 Список фабрик и заводов Российской империи. СПб., 1912. С. 175, 247, 264.

32 Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России. С. 43.

33 См.: Германские и австрийские фирмы в Москве на 1914 г. М., 1914.

34 Иностранное предпринимательство и заграничные инвестиции в России. С. 45.

35 ГАСК. Ф. 101. Оп. 3. Д. 185. Л. 116-117.

36 Михайловский, В. Г. Развитие русской железнодорожной сети : доклад в заседании III Отделения Императорского Вольного экономического общества 21 марта 1898 г. СПб., 1898.С. 25.

37 Домашек, Е. С. Указ. соч. С. 53-54.

38 Киселькова, Н. В. Российский фактор в общественно-политической жизни чехов в 50-70-е гг. XIX в. (по материалам архива М. Ф. Раевского) : автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2008. С. 29.

39 Сборник действующих договоров, конвенций и соглашений, заключенных Россией с другими государствами, и касающихся различных вопросов частного международного права. Т. II. СПб., 1889. С. 659-661.

40 Дякин, В. С. Первая мировая война и мероприятия по ликвидации так называемого немецкого засилья // Первая мировая война. 1914-1918. М., 1968. С. 234-237.

А. Н. Мошкин, Е. П. Белоножко

СЪЕЗДЫ ГОРНОПРОМЫШЛЕННИКОВ ЮГА РОССИИ И ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННОЕ НАЛОГООБЛОЖЕНИЕ В ПОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ В 80-90-е ГОДЫ XIX ВЕКА1

Статья посвящена правительственным проектам совершенствования налогообложения торговли и промышленности, влиянию предпринимательской организации Съезды горнопромышленников Юга России на характер и размер налогов.

Ключевые слова: Съезды, горнопромышленники, налогообложение, акциз, патентный сбор, подоходный налог.

Современная Россия переживает период системных социально-политических и экономических перемен. Рыночная экономика предполагает, прежде всего, приоритет частной собственности, господство строго определенных норм и правил поведения участников рыночных отношений. Как свидетельствует исторический опыт, рынок невозможен без предпринимателя, выступающего центральным элементом новой экономики.

В дореволюционной России существовала практика, согласно которой правительственные учреждения передавали предпринимательским организациям на заключение проекты нормативных актов, касающихся торгово-промышленной политики. После получения отзыва ведомство переделывало документ и созывало совещание с участием чиновников и представителей союза, на котором обсуждались все предложения. Одной из старейших предпринимательских организаций являлся Съезд горнопромышленников Юга России. Согласно «Положению о горнопромышленных съездах Южной России» целью съездов являлось, помимо решения внутренних вопросов южной горнопромышленности, представительство своих интересов перед правительственными и общественными учреждениями.

В данной статье предпринята попытка исследовать влияние данной предпринимательской организации на торгово-промышленное законодательство.

Одним из направлений торгово-промышленной политики правительства пореформенной России было налогообложение. Торгово-промышленное налоговое обложение в 1880-е гг. складывалось из прямого и косвенного. К косвенным налогам относились акцизы и таможенные сборы. Прямые налоги с

промышленности и торговли в соответствие с законами 1863-1865 гг. должны были уплачиваться непосредственно предпринимателями. Министерство финансов постоянно изыскивало новые источники поступления налогов, но к прямому обложению промышленности оно обращалось лишь тогда, когда существовала уверенность в возможности взимания налога без ущерба для промышленности и торговли. Н. Х. Бунге предлагал, в частности, установить налог с прибыли от разного рода предприятий, поскольку многие из предпринимателей, уплачивая одну и ту же гильдейскую подать, получали доходы и «в несколько тысяч, и в целые миллионы рублей», а также с процентов от ценных бумаг и банковых вкладов. В 1882 г. Бунге дал указание о разработке законопроекта, предусматривавшего обложение чистой прибыли всех крупных торговых и промышленных предприятий в размере 3 %. Постепенный переход к подоходному налогу был поставлен в качестве задачи в записке Н. Х. Бунге 1880 г.2

Государственный совет, обсудив предложения Бунге, признал, что обложение торговли и промышленности процентным сбором из чистого дохода представляется несвоевременным. По мнению Государственного совета, в общей системе обложения подоходному налогу должно быть отведено последнее место3.

5 июня 1884 г. законом «О более равномерном обложении торговли и промышленности» была проведена консолидация всех ранее существовавших отдельных сборов с промышленности и торговли с некоторым округлением сумм окладов4. За свидетельства 1-й гильдии сбор устанавливался в 565 р., 2-й - от 40 до 120 р., за свидетельства на мелочной торг - 10-30 р. и на развозной торг - 16

р. За билеты на содержание отдельных заведений по свидетельствам 1-й гильдии сбор определялся в 20-55 р., 2-й - в 10-35 р. и за билеты на мелочной торг - 2-10 р. В полных товариществах, производящих операции, соответствующие 1-й гильдии купечества, обязанность выборки свидетельства этой гильдии сохранялась лишь за главой торгового дома; прочие же компаньоны должны были приобретать свидетельства 2-й гильдии5.

Приступив к разработке предложений, Бунге признал необходимым установить дополнительные сборы в двух видах: процентного и раскладочного налогов. Эти предложения, рассмотренные IX съездом горнопромышленников Юга России, биржевыми комитетами, Советом торговли и мануфактур, Государственным советом были утверждены Александром III 15 января 1885 г.

Опыт применения закона 15 января 1885 г. указал на необходимость изменений некоторых его положений. Законом 19 мая 1887 г. сбор за гильдейские свидетельства акционерных компаний был повышен с 565 до 1200 р. Кроме того, с 18 января к платежу дополнительного раскладочного сбора были привлечены негильдейские предприятия, содержащиеся по свидетельствам на мелочной торг и промысловым 1-го и 2-го разрядов, а также по промысловым свидетельствам 3-го разряда, если, независимо от этих последних, предприятие обязано было выборкой билетов мелочного торга6. В указанных налоговых реформах Н. Х. Бунге видел фактическое введение одной из составных частей будущего подоходного налога7.

20 ноября 1892 г. С. Ю. Витте представил Александру III доклад, в котором просил разрешения на подготовку общей реформы торгово-промышленного обложения и образование особой межведомственной комиссии «для общего пересмотра узаконений, относящихся до обложения торговли и промышленности в России». Во главе комиссии был поставлен директор Департамента торговли и мануфактур В. И. Ковалевский.

Не дожидаясь решения проблемы, 21 декабря 1892 г. С. Ю. Витте провел закон об увеличении с 1893 г. размера процентного и раскладочного дополнительного сборов с торговых и промышленных предприятий и о привлечении к платежу раскладочного сбора фабрик и заводов, уплачивающих акцизные сборы8. Взимавшийся в размере 3 % с чистой

прибыли акционерных предприятий дополнительный процентный сбор был повышен до 5 %. На 25 % была увеличена сумма раскладочного сбора с гильдейских предприятий9. По данным Л. Е. Шепелева, в сумме это дало увеличение дохода казны на 5 млн. р.10

Позиция Министерства финансов относительно налогообложения промышленности и торговли была изложена в программе С. Ю. Витте 1893 г. Проект коренного изменения системы налогообложения промышленности и торговли Министерство финансов предполагало представить до лета 1894 г.11 Больше года заняло изучение опыта налогообложения торговли и промышленности в России, обобщение иностранного законодательства в этой области. В 1894 г. все эти материалы были положены в основу работы межведомственной комиссии с участием представителей Съезда горнопромышленников Юга России12. В 1894 г. на ХК съезде горнопромышленников Юга России по поводу проекта Министерства финансов о государственном промысловом налоге была избрана комиссия. Отмечалось, что все горные промыслы и заводы платят налоги и сборы, установленные в разное время, без отношения к состоянию горной промышленности, к доходности горнопромышленных предприятий. Существующие налоги очень велики и колеблются от 3 до 4 % с валового дохода. Поэтому, по мнению Съезда, установление вновь проектируемого промыслового налога не будет обременительным лишь в том случае, если будут уменьшены другие налоги13.

По мнению В. Я. Лаверычева, новый налог посягал на незначительную часть прибылей российских промышленников и торговцев. В общей сложности эти налоги занимали весьма скромное место в доходной части государственного бюджета. Например, в 1895 г. они давали всего 3,2 % общих поступлений, хотя сами торгово-промышленные доходы составляли 45 % национального дохода14.

С 1893 г., по закону 21 декабря 1892 г., для устранения дефицита по государственной росписи, было усилено дополнительное обложение гильдейских предприятий процентным и раскладочным сборами. Взимавшийся в размере 3 % с чистой прибыли акционерных предприятий дополнительный процентный сбор был повышен до 5 %. На 25 % была увеличена сумма раскладочного сбора с гильдейских предприятий и привлечены к участию в платеже раскладочного сбора неакционерные

фабрики и заводы, подлежащие платежу акцизных сборов15. Этим законом завершились изменения и дополнения в системе торгово-промышленного обложения, предпринятые Министерством финансов в царствование Александра III. По данным Министерства финансов, общая сумма государственных сборов возросла с 20,3 млн. р. в 1882 г. до 39,6 млн. р. в 1893 г.15

Подготовленный комиссией В. И. Ковалевского проект был направлен на отзыв Съезда горнопромышленников Юга России и других предпринимательских организаций. С учетом поступивших отзывов проект был переработан и снова в 1895-1896 гг. подвергся обсуждению комиссии.

В сентябре 1896 г. проект был передан на заключение ведомств. Для их получения и изучения потребовался еще год. В феврале 1898 г. С. Ю. Витте подписал представление в Государственный совет. 8 июня 1898 г. новое Положение о государственном промысловом налоге было утверждено Николаем II.

Положение делало объектом налога предприятие. Государственному промысловому налогу подлежали все виды промышленных предприятий (фабрично-заводские, ремесленные и перевозочные), торговые предприятия (в том числе страховые и кредитные) и личные промысловые занятия. Как и прежде, налог состоял из основного и дополнительного. Основной уплачивался при ежегодном приобретении промысловых свидетельств на каждое предприятие в отдельности. Для промышленных предприятий максимум оклада составлял 1500 р., минимум (для 3-го разряда) - 500 р.; для торговых предприятий - 500 и 12-36 р. Так как промысловые свидетельства на право торгово-промышленной деятельности были отделены от гильдейских, то основной налог при выборке последних увеличивался на 75 (1-я гильдия) и 30 р. (2-я гильдия). Дополнительный налог взимался с акционерных компаний и прочих предприятий. Акционерные компании должны были уплачивать налог не только в виде процентного сбора с прибыли, но и с суммы основного капитала. Сбор с прибыли устанавливался в размере от 3 до 6 %, если прибыль составляла более 3, но менее 10 %. При большей прибыли уплачивались 6 % со всей суммы прибыли плюс 5 % с излишка прибыли сверх 10 %. Неакционерные предприятия подлежали, как и прежде, платежу раскладочного сбора, а

также дополнительного процентного сбора с прибыли. Общая сумма раскладочного сбора назначалась на 3 года в законодательном порядке, а затем распределялась по губерниям, уездам и отдельным предприятиям исходя из местных условий, а также размеров и общего экономического состояния предприятий. Процентный сбор уплачивался в размере 3,3 % с той части прибыли, которая в 30 раз превышала сумму основного промыслового налога.

Впоследствии авторы статьи о С. Ю. Витте признавали, что промысловый налог означал крупный шаг вперед как в смысле большей уравнительности и пропорциональности обложения, так и увеличения государственного дохода16. По данным Л. Е. Шепелева, переход к новой системе обложения увеличил поступление прямых сборов с торговли и промыслов на 27 % - с 48 до 61 млн. р.17 Сумма поступлений этих сборов, как и прежде, составляла около 3-4 % доходной части бюджета. Главную часть суммы промыслового налога давал основной налог - 40 %, несколько менее его был дополнительный сбор с акционерных компаний - 35 %, и на третьем месте шел дополнительный налог о прочих предприятий - 25 %18.

На съездах горнопромышленников Юга России вопрос о промысловом налоге после принятия нового Положения не поднимался до XXVI съезда в 1901 г. Вопрос о промысловом налоге также поднимался в 1906 г. на XXX съезде. В частности XXX съезд ходатайствовал о некоторых частных изменениях правил обложения промысловым налогом. Съезд принял постановление относительно скорейшего введения прогрессивного подоходного налога: «Xодатайствовать о скорейшем введении прогрессивного подоходного налога и о допущении представителей от Съезда при обсуждении вопроса о подоходном налоге в правительственных учреждениях»19.

Таким образом, несмотря на неоднократные предложения Съездов горнопромышленников Юга России о введении подоходного налога основной (патентный и билетный) и дополнительный промысловые налоги составили ту систему налогообложения торгово-промышленной деятельности, которая в своих главных чертах просуществовала до Первой мировой войны. Тем самым в России была введена лишь частичная подоходная система налогообложения.

Примечания

1 Печатается при финансовой поддержке гранта РГНФ Центральная Россия: прошлое, настоящее, будущее (Ц)2008 - 01(а) Белгородская область №08-01-55102 а/ц.

2 ГАРФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 673. Л. 19.

3 Министерство финансов. 1802-1902. Ч. 2. СПб., 1902. С. 142-143.

4 Ананьич, Н. И. К истории податных реформ 1880-х годов // История СССР. 1979. № 1. С. 159-173.

5 Рудченко, И. Я. Исторический очерк обложения торговли и промыслов в России. СПб., 1893. С. 240-256.

6 Полное собрание законов Российской империи. Собр. 3-е. Т. IX. № 5719.

7 РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 54936. Л. 120.

8 Полное собрание законов Российской империи. Собр. 3-е. Т. XII. № 9181.

9 Министерство финансов... Ч. 2. С. 145.

10 Шепелев, Л. Е. Царизм и буржуазия во второй половине Х!Х в. Проблемы торгово-промышленной политики. Л., 1981. С. 227.

11 РГИА. Ф. 1152. Оп. XI. Д. 447. Л. 16, 33.

12 Веселовский, Б. Движение землевладельцев // Общественное движение в России в начале XX в. Т. I. Предвестники и основные причины движения. СПб., 1909.

13 Краткий очерк истории Съездов горнопромышленников Юга России. Харьков : Тип. и литогр. М. Зильберберг и С-вья, 1908. С. 62.

14 Лаверычев, В. Я. Крупная буржуазия в пореформенной России. 1861-1900. М., 1974. С. 36.

15 Министерство финансов... Ч. 2. С. 145.

16 Кутлер, Н. Витте С. Ю. / Н. Кутлер, Л. Слонимский // Новый энциклопедический словарь. Т. 10. СПб., 1912. С. 831.

17 Шепелев, Л. Е. Царизм и буржуазия... С. 229.

18 Совет съездов представителей промышленности и торговли : стат. сб. на 1914 г. СПб., 1914. С. 356.

19 Краткий очерк истории Съездов горнопромышленников Юга России. С. 62.

ЗЕМСКИЕ ИНИцИАТИВЫВО ВНЕШКОЛЬНОМ ОБРАЗОВАНИИ В ОРЕНБУРГСКОЙ ГУБЕРНИИ В 1917 ГОдУ: К 85-ЛЕТИЮ ПРОФЕССОРА А. П. АБРАМОВСКОГО

В статье раскрываются земские инициативы во внешкольном образовании, которые заключались в организации дошкольных учреждений, детских приютов и школ для взрослых, народных домов, библиотек, творческих кружков. Исследователем вопросов народного образования на Южном Урале является известный историк А. П. Абрамовский,, 85-летию которого и посвящается эта статья

Ключевые слова: земство, самоуправление, самофинансирование, дошкольное воспитание, детский приют, школа для взрослых, народный дом, земская библиотека.

Видное место среди уральских историков занимает доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации Андрей Петрович Абрамовский. Он внёс неоценимый вклад в развитие исторической науки на Южном Урале, а его работы известны и получили признание далеко за пределами региона. Андрей Петрович создал свою научную школу и дал путёвку в большую науку целой плеяде учёных. Для всех нас он является образцом преданности и любви к истории. Его работоспособность, неисчерпаемая энергия, умение увлечь своими научными идеями, любовь к факультету и университету вызывает наше восхищение и уважение. Для Андрея Петровича характерна активная исследовательская работа с многообразной палитрой научных интересов: это и история казачества, и первые социалистические преобразования в промышленности, и партизанское движение, и вопросы, связанные с правоохранительными органами, и местным самоуправлением и т. д. Большое внимание А. П. Абрамовский уделяет истории народного образования, особенно начальному образованию в Оренбургском казачьем войске и вопросам культурно-просветительной работы в станицах, привлекало его внимание и земское школьное и внешкольное образование на Урале. Он считает, что органы местного самоуправления всегда должны уделять внимание повышению культурного уровня народа. Примером для этого в истории являются земства, созданные в России в 1864 г. Однако на Урале они появились позднее: в Вятской губернии в 1867 г., Пермской - 1870, Уфимской - 1875, Оренбургской - 1913.

В дореволюционной историографии зем-

ства фундаментальной работой является труд Б. Б. Веселовского «История земства за 40 лет»1, не имеющий аналогов в современной исторической литературе. Автор собрал богатейший фактический материал, не потерявший своего значения до сих пор. В 1 томе Б. Б. Веселовский дал анализ работы земских органов в деле просвещения народа. Состоянию внешкольного образования и вкладу земств в развитие этой области посвятили свои работы такие исследователи, как Д. М. Бобылев, М. И. Обухов, П. Голубев, В. П. Вахтеров, Я. В. Абрамов2.

Обобщающими трудами по истории земства вообще и культурно-просветительской деятельности земств в современной историографии являются исследования Н. М. Пирумовой, Г. А. Герасименко, Л. Е. Лаптевой и др.3 Значительный интерес представляет диссертация М. Р. Юсупова, посвящённая культурно-просветительской деятельности земств Урала в период 1864-1917 гг.4 В своей работе он раскрывает основные формы внешкольных учреждений на Урале, рассматривает вопросы финансирования земствами народных домов, библиотек, музеев, школ для взрослых.

Земства играли значительную роль в социально-экономическом развитии губерний, уездов, волостей. Они, по существу, восполняли прорехи общегосударственных установлений, взяв на себя обеспечение тех сфер социальной жизнедеятельности, которые оказались непосильными Российской централизованной власти5. Земства способствовали совершенствованию сельскохозяйственного производства, кооперативного движения, дорожного строительства, торговли, зани-

мались вопросами народного просвещения, медицинского обслуживания и социальной защиты населения.

При этом земства были не только органами самоуправления, но и самофинансирования. Доходная часть бюджета слагалась из налогов на недвижимое имущество граждан (в том числе заводское имущество), за пользование лесами и землями, поступлений от продажи государственных ценных бумаг, торговых заведений и других источников. Все полученные средства, за исключением некоторых отчислений государству, весьма незначительных, расходовались на местные нужды.

В условиях революции именно народному самоуправлению предполагалось передать широкий спектр вопросов местной жизни, в т. ч. и развитие народного образования. Если раньше в ведении земств и городов находились только собственные учебные заведения, то с 20 июля 1917 г., согласно постановлению Временного правительства, им подчинены были министерские и церковноприходские школы, в основу руководства которыми был положен принцип децентрализации прежней системы. В новых условиях более масштабно предполагалось решать и вопросы внешкольного образования.

Заведующий внешкольным отделом Челябинской уездной земской управы А. В. Котельников на очередном земском собрании отмечал: «Одна школа бессильна поднять культурный уровень населения, только совокупность школьного и внешкольного образования может достичь цели»6.

Система внешкольного образования включала в себя различные учреждения по дошкольному воспитанию, вечерние школы для взрослых, библиотеки-читальни, народные дома, музеи, театральные и творческие кружки, художественные и иные выставки, организацию народных чтений, лекций и др.

Много забот у земств было с дошкольным воспитанием. На их попечении находились детские сады и ясли, а также ясли-приюты для детей, не имеющих родителей. На IV очередной сессии Оренбургского губернского земского собрания, проходившей в январе 1917 г., в докладе земской управы указывалось: «Среди вопросов народного образования одним из фундаментальных считается вопрос о дошкольном воспитании. Народные детские сады должны быть доступны детям всех без исключения классов населения и

посещение их должно быть бесплатным»7. В газете «Союзная мысль» отмечалось: «Дошкольное обучение имеет своей задачей правильное воспитание ребенка, подготовка его к поступлению в школу. С этой целью устраиваются детские сады, ясли, площадки и т. д., где применяется к ребенку правильный уход и дается полезное развлечение, развивающее его и подготавливающее к восприятию школьных знаний»8.

1 июня 1917 г. Оренбургское губернское земство открыло в Челябинске курсы по дошкольному воспитанию для подготовки педагогических кадров в детские сады и ясли. Всего слушателей насчитывалось 91, которым читали лекции и проводили практические занятия опытные лекторы из Москвы: Я. А Башилов, Н. С. Филитис, Е. А. Флерина, А. К. Покровская, А. А. Покровский9. Они раскрывали слушателям такие проблемы, как психология детей, роль игры в процессе воспитания, место детской литературы в системе воспитания, значение уроков рисования и пения для общего развития, о детских болезнях и их профилактике. Данные курсы имели неоценимо большое значение, так как способствовали овладению формами и методами дошкольного воспитания, развитию умений и навыков педагогов в работе с детьми. Дошкольное воспитание на Урале летом 1917 г. осуществлялось в форме 2-х временных мероприятий: детских приютов-яслей для самых маленьких и летних подготовительных школ (детских площадок).

В Оренбургском уезде, например, детские ясли были открыты в 17 населенных пунктах: Буланове, Илецкой Защите, Ермолаевке, Семеново-Петровском, Григорьевке, НовоТроицком, Софиевке, Ивановке и др. Средняя продолжительность существования яслей равнялась 30 дням. (Средств на организацию работы круглогодичных яслей не хватало). Общая сумма расходов со стороны земства на ясли составила летом 1917 г. 10722 р. 42 коп. Содержание ребенка в день обходилось в 31,5 коп.10

В Челябинском уезде были открыты ясли в 20 населенных пунктах: Петровском, Никольском, Андреевке, Алексеевке, Мартыновке, Сухоборском, Метелево, Султаево, Мавлютово и др. В 10 селах помещением для яслей служили школы, в остальных приходилось снимать частные дома, которые не всегда оказывались удобными для

организации массовой работы, как это было, к примеру, в Алексеевке, Чиркове, Узкове, Никольском. Персонал детских яслей состоял из заведующей и ее помощницы, месячный оклад жалования которых равнялся соответственно 50 и 40 р., при готовой квартире и «столовом обеспечении»11. Количество дошкольных учреждений в 1917 г. по уездам выглядело следующим образом: в Челябинском уезде насчитывалось 20 яслей и 3 детские площадки, Оренбургском - соответственно 17 и 6, Орском - 7 и 4, Троицком - 6 и 211.

Возраст детей, принимаемых в ясли, был ограничен, с одной стороны, 6 месяцами и 3 годами, с другой. Были и сироты 9-10 лет. Кормили детей 4 раза в день, через каждые 3 часа. Продолжительность ежедневной работы в яслях равнялась 12-13 часам. Наиболее опытный педагогический состав работал в яслях сел: Петровском, Фадюшино, Введенском, Чирково. Заведующими этих яслей являлись курсистки из Москвы со специальной подготовкой. Функционировали ясли полтора, в редких случаях два месяца, закрывались в начале сентября. Число детей, находившихся в яслях Челябинского уезда летом 1917 г., насчитывалось около 1000 человек11.

Определенное значение имели также и подготовительные школы (или по-другому - детские площадки). В газете «Союзная мысль» указывалось: «Задачи площадок -знакомство детей с окружающей природой, развитие физическое и эстетическое, развитие речи, наблюдательности, привычки к труду, ознакомление с требованиями элементарной гигиены»11.

В Оренбургском уезде детских площадок было открыто 6: в Илецкой Защите, Исаево-Дедове, Покровке, Петровском, Павловке и Александровке. В общей сложности площадки просуществовали 239 дней, т. е. каждая из них в среднем около 40 дней. Земство израсходовало на содержание подготовительных школ 3057 р. 92 коп., одно посещение в день обходилось 9 коп.12. Дети 6-8 лет здесь занимались подвижными играми, рисованием, лепкой, пением и т. п.

Летом 1917 г. организованы в Орском уезде 4 детские площадки и 7 яслей13. В Верхнеуральске земство затратило немалые средства на создание «Народного детского сада». На его открытии выступил председатель Верхнеуральской уездной земской управы М. Е. Валавин, который указал на

громадное значение дошкольного воспитания. На здании этого учреждения были вывешены плакаты: «Знамя поднимаем мы гордо и смело за великое земское дело», «Спасибо

земству»14.

Формирование и развитие земствами дошкольного образования имело большое значение как для страны в целом, так и для каждой отдельной семьи в частности. Во-первых, дошкольное воспитание являлось подготовительным этапом для начальной школы; во-вторых, общественное воспитание способствовало более быстрому формированию личности ребенка (развивались его умственные и творческие способности, культура речи, навыки к труду, самостоятельность и т. д.); в-третьих, родители получили возможность в течение дня посвящать себя полностью работе, а это влияло на рост производительности труда.

Большое внимание земства уделяли сиротским домам и приютам. В ведении Оренбургского уездного земства в 1917 г. находилось 4 приюта для сирот и полусирот: это Сеиткуловский - на 30 человек, Белозерский

- на 23 человека, Дмитриевский - на 12 человек, Илецкий на 60 человек. В этих приютах на полном обеспечении содержалось 123 ребенка (87 мальчиков и 36 девочек). Расходы земства на содержание всех на Урале приютов составили 181360 р. в год15. В январе 1918 г. был открыт приют для детей, не имевших родителей, на железнодорожной станции Шумиха (Челябинский уезд). Там находились дети в возрасте от 1 до 7 лет. Земства особенно тщательно подбирали кадры для работы в сиротских приютах, строго контролировали эти заведения, обеспечивали всем необходимым.

Открытие Оренбургским земством сиротских приютов решило многочисленные задачи образования и воспитания подрастающего поколения, формирования профессиональных навыков, подготовки будущих кадров страны, а также борьбы с беспризорностью, нищетой и безработицей.

Одной из основных задач внешкольного образования являлась организация земствами школ для взрослого населения.

К 1917 г. в Оренбургской губернии было 118 вечерних школ для взрослых, из них: в Оренбургском уезде - 33, Челябинском - 36, Троицком - 16, Верхнеуральском - 14, Орском

- 1916.

В учебный период 1916-17 гг. в Оренбургском уезде в вечерних школах для взрослых насчитывалось 47 учителей и 1557 учащихся, т. е. в среднем на каждого преподавателя приходилось 33 человека17. Занятия продолжались около 3-х месяцев в зимнее время. За этот период неграмотные могли научиться считать и писать, полуграмотные пополнить свои знания по программе начальной школы. Лучше всего обучение взрослых проходило в селах: Ивановке, Васильевке, неудачно прошел опыт в Петровском, Троицком, Павловке.

В Челябинском уезде в 1917 г. были открыты вечерние школы для взрослых в 36 селениях. Наибольшее число учащихся в школах для взрослых было 108 человек (с. Петровское, Андреевской волости), наименьшее - 28 (с. Косулино); в среднем на 1 школу приходилось по 55 учащихся18. Эти цифры дают возможность сделать вывод о том, что вечерние школы пользовались большим успехом у населения. Время открытия и закрытия школ в различных населенных пунктах было неодинаковым. Самое раннее время открытия - 1 октября, а позднее - 9 января. Самый ранний их срок закрытия - 30 января, поздний - 20 марта. Средняя продолжительность занятий в школе 4 месяца. Обучение в школах велось в двух группах: в первой - с неграмотными, во второй - с несколько подготовленными учащимися. Только в трех школах была еще и третья группа - для наиболее подготовленных. В школах преподавались: чтение, письмо, арифметика, закон божий; кроме этих предметов для подготовленных учеников введены были еще история, география, естествознание. Известными учителями, которые работали в школах для взрослых, были: Т. А. Козлова, Е. В. Бунина (с. Козино); Л. И. Кушева, П. А. Григорьев (с. Куртамыш); М. Н. Мальцев, М. П. Силкин (с. Каминское); В. Н. Воробьев, Л. А. Инфантьева (с. Птиченское); Г. П. Подкорытов, Т. В. Горшенина (с. Петровское); С. И. Савельев, А. М. Крылова (с. Каменское).

Таким образом, земства сыграли большую роль в ликвидации неграмотности среди взрослого населения Урала. Заметное место в системе внешкольного образования занимало библиотечное дело.

В Оренбургском уезде в 1917 г. функционировала 37 библиотек-читален для русского населения, 9 - для мусульманского и одна

центральная библиотека при земской управе. В среднем каждая библиотека имела фонд от 1000 до 3000 книг19. Оренбургское земство по примеру других земств Российской империи практиковало два способа подготовки библиотекарей: через организацию специальных курсов на местах и обучение в Московском народном университете имени генерала А. А. Шанявского. Библиотекари, которые окончили курсы университета и хорошо изучили своё дело теоретически и практически, претендовали на оклад 200 р. в месяц, а не получившие такой подготовки - 120 р.20

Кроме библиотек-читален, в 1917 г. в Оренбургском уезде было открыто 30 изб-читален на средства, выделенные губернскими земствами. «Избы-читальни были учреждениями более дешёвого типа и созданы они были для того, чтобы приблизить газету к населению»21. Каждая библиотека обходилась земству в 5000 р. в год22.

В Челябинском уезде библиотек-читален к концу 1917 г. насчитывалось 35 (из них 6 -для инородцев и 29 - для русского населения), которые находились в селениях: Алабуге, Аскарове, Б. Риге, Б. Дубровном, Белоярском, Введенском, Воскресенском, Гагаринском, Долговском, Заманиловском, Кислянском, Кипельском, Коровинском, Косулинском, Каменском, Метелевском, Чумляке и др. В среднем на одну библиотеку-читальню приходилось 11160 жителей гражданской территории уезда, обсуживаемой земством, а в каждой библиотеке находилось примерно 1973 книги, т. е. одна библиотечная книга на 7 жителей. Распределение книг по отделам каталога показывает, что больше всего вос-требовались детские книги (54,9 %), а затем беллетристика (24,3 %). На все остальные отделы приходилось 20,8 %, например, книги религиозно-нравственного содержания составляли 2,6 %, отдел воспитания - 0,6 %, географии и путешествий - 2,8 % и т. д.23

Библиотеки занимались не только выдачей литературы, а часто проводили лектории, вечера, посвящённые известным писателям и знаменательным датам. В 1917 г. успешно прошли вечера поэзии, посвящённые А. С. Пушкину, М. Ю. Лермонтову и др.24 Эти мероприятия способствовали повышению культурного уровня населения.

Значение всех этих библиотек и изб-читален было велико, так как они способствовали закреплению школьных знаний у

населения, помогали разбираться в текущей политической обстановке и сформировать у народа свою точку зрения на проводимую политику.

Следует особо отметить в 1917 г. организацию народных чтений и лекций, на проведение которых земства расходовали немалые средства. Оренбургская уездная земская управа в докладе «О народных чтениях и лекциях» указывала: «Теперь делу народных чтений и лекций предстоит широкий просмотр. Нужно только подыскать в качестве чтецов достаточно развитых и образованных людей, способных говорить публично»25. Уездная управа предложила назначить определённых лиц из местных жителей в качестве лекторов, обязав их организовывать чтения и лекции не менее 4 раз в месяц с оплатой 20 р. или 5 р. за одно чтение26.

В Челябинском уезде народные чтения организовывались библиотекарями, учителями, священниками и другими интеллигентными силами. Чтения проходили в 9 районных библиотеках. За 1917 г. всего их состоялось в уезде около тысячи. По имеющимся данным, по 16 библиотекам-читальням видно, что с октября 1916 г. по октябрь 1917 г. всего чтений было проведено 542, из них исторического содержания - 39, географического - 31, политического - 270, религиозного - 21, беллетристического - 116, естественноисториче-ского - 11, медицинского - 3, военного - 13, сельскохозяйственного - 1, в среднем по 69 на каждое чтение27.

Наиболее популярным земскими лекторами в Челябинском уезде были М. И. Усова, А. В. Котельников, И. П. Панасюк, О. И. Ольшевская, В. И. Меньшикова, П. Н. Кудюров, А. Н. Горохова, М. Н. Викснит, Л. С.

Кушов28.

Одной из важнейших форм культурно-просветительской деятельности земств являлось создание Народных домов. Оренбургская уездная земская управа в докладе «О Народных домах», сделанном на очередном земском собрании, отмечала: «В ряду культурных учреждений, имеющих воспитательно-образовательное значение для населения, видную роль играет и должен играть Народный дом. Ему ставится широкая задача содействия всестороннему развитию местного населения в умственном, нравственном, эстетическом и физическом отношениях, удовлетворять культурные потребности населения и воспитывать его в духе общественности. Потому

то на развитие Народных домов должно быть обращено особенное внимание»29. Народные дома получили широкое распространение во всех губерниях, уездах и волостях Урала. Популярностью пользовался Народный дом в Челябинске, на базе которого образовалось музыкально-драматическое общество, которое ставило спектакли и концерты. На сцене Народного дома театралы ставили оперу П. И. Чайковского «Евгений Онегин», давали концерты, на которых звучала музыка Мусоргского, Даргомыжского, Рубинштейна. В Народном доме Челябинска писатель А. Туркин организовал цикл лекций на литературные темы. В этом Народном доме работала также Вторая воскресная школа, организованная педагогом женской гимназии А. Ф. Сурьяниновой. Народный дом Оренбурга тоже был центром культурно-просветительной работы. Там действовал драматический кружок, ставивший такие сложные пьесы, как «Дядя Ваня» А. П. Чехова и «На дне» А. М. Горького. В этом же Народном доме работала воскресная школа.

Таким образом, создание Народных домов являлось одним из главных дел уральского земства. Народные дома стали центрами внешкольного образования. В Народных домах устраивались народные чтения и лекции, работали воскресные школы для взрослых, открывались библиотеки, функционировал кинематограф, организовывались театральные и другие творческие кружки и т. д.

Земские учреждения Урала серьёзно относились к организации народных театров. Оренбургское уездное земство отмечало, что сельские жители, в отличие от городских, лишены возможности провести время в театре, кинематографе, музее и т. д. Поэтому оно предложило возбудить ходатайство перед губернским земским собранием об ассигновании средств на приглашение театрального инструктора с окладом 1200 р. и театрального техника с окладом 720 р. в год30.

В Челябинском уезде в рассматриваемый нами период народные театры ещё не получили широкого развития. Эта работа носила непостоянный характер. Спектакли проводились не во всех ячейках внешкольного образования, и особых кредитов на их устройство не существовало. По имеющимся сведениям в 1917 г. было поставлено всего 12 спектаклей в 8 селениях уезда31. В постановке спектаклей принимали участие библиотекари, учителя и

др. Репетиции народных театров проходили в различных местах: школах, библиотеках, частных домах. Несмотря на все трудности (тесноту помещений, нехватку средств на костюмы и декорации), в репертуаре этих театров были такие великие произведения, как «Горе от ума» А. С. Грибоедова, «Ревизор» Н. В. Гоголя, «Душечка», «Крыжовник» А. П. Чехова и др.

Земства уделяли большое внимание и организации различных творческих групп и кружков по интересам. Так, например, в Челябинском уезде существовали театральные кружки в сёлах: Чудиново (театральный кружок организован был заведующей библиотекой-читальней П. Н. Суворовой 10 декабря 1917 г.), Белоярское, Кислянское, Карачельское (руководитель Ф. А. Серебренников) и других. Всего по уезду насчитывалось 11 театральных кружков. Культурно-просветительные кружки находились в сёлах: Травянское (руководитель А. О. Бабиков), Косулинское,Половинное, Петровское, Б.Рига и в деревне Ольховка (руководитель Чадаев). Всего было 18 культурно-просветительных кружков. Лекторский кружок был организован в селе Ново-Кочердык (руководитель Г. В. Васильев)32.

Народные театры, кружки по интересам помогали народу видеть прекрасное и безобразное, комическое и трагическое и другие категории искусства.

Земства Оренбургской губернии сыграли важнейшую роль в развитии внешкольного образования. Создав сеть культурно-просветительных организаций и учреждений, они тем самым привлекли население к участию в политической и общественной жизни страны. Земства способствовали нравственному и эстетическому совершенствованию граждан, выработке активной гражданской позиции.

Примечания

1 Веселовский, Б. Б. История земства за 40 лет. СПб., 1909-1911.

2 Бобылев, Д. М. Вопросы внешкольного образования в Пермской губернии. Пермь, 1904; Обухов, М. И. Народные и центральные библиотеки Уфимского губернского земства 1914. Уфа, 1915; Голубев, П. Историко-статический сборник сведений по вопросам экономического и культурного развития Вятского края. Вятка,

1896; Вахтеров, В. П. Всенародное школьное и внешкольное образование. М., 1917; Абрамов, Я. В. Наши воскресные школы, их прошлое и настоящее. СПб., 1900.

3 Пирумова, Н. М. Земская интеллигенция и её роль в общественной борьбе до начала ХХ в. М., 1986; Герасименко, Г. А. Земское самоуправление в России. М., 1990; Лаптева, Л. Е. Земские учреждения в России. М., 1993; Солженицын, А. И. Как нам обустроить Россию. М., 1990.

4 Юсупов, М. Р. Культурно-просветительская деятельность земств Урала (1864 - февраль 1917) : дис. ... канд. ист. наук. Челябинск, 1999.

5 Абрамовский, А. П. Земское внешкольное образование на Южном Урале в 1917 - 1918 гг. / А. П. Абрамовский, И. В. Семенченко // Вестн. Челяб гос. ун-та. Сер. 1. История. 2003. № 1. С. 73.

6 Союз. мысль. 1918. 16 янв.

7 ГАОО. Ф. 43. Оп. 1. Д. 106. Л. 650.

8 Союз. мысль. 1917. 13 сент.

9 ОГАЧО. Ф. Р-1542. Оп. 1. Д. 25. Л. 7.

0 ГАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 235. Л. 13.

1 ОГАЧО. Ф. Р-1542. Оп. 1. Д. 25. Л. 7.

2 ГАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 235. Л. 13.

3 Оренбург. зем. дело. 1917. 30 нояб.

4 Там же . 25 июля.

5 ГАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 237. Л. 22.

6 ОГАЧО. Ф. Р-1542. Оп. 1. Д. 28. Л. 4; ГАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 235. Л. 10.

ГАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 235. Л. 10. ОГАЧО. Ф. Р-1542. Оп. 1. Д. 28. Л. 4. ГАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 237. Л. 1.

20 Там же. Л. 4.

21 ОГАЧО. Ф. Р-1542. Оп. 1. Д. 28. Л. 2.

22 Там же. Л. 4.

23 Там же. Д. 235. Л. 12.

24 Абрамовский, А. П. Культурно-просветительная работа в Челябинске и уезде в 1917-1918 гг. / А. П. Абрамовский, Т. В. Романова. Деп. в ИНИОМ АН СССР 13.12.1988, 36564.

25 ОГАЧО. Ф. Р-1542. Оп. 1. Д. 28. Л. 6.

26 Там же. Л. 7.

27 Там же. Л. 2.

28 Там же. Л. 37.

29 ГАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 237. Л. 17.

30 Доклады управы, журналы Оренбургского губернского земства. Оренбург, 1917. С. 68.

31 ОГАЧО. Ф. Р-1542. Оп. 1. Д. 28. Л. 6.

32 Там же. Д. 25. Л. 50.

СТРОИТЕЛЬСТВО РАЙОННЫХ ЭЛЕКТРОСТАНЦИЙ ПО ПЛАНУ ГОЭЛРО НА УРАЛЕ В 1920-е - НАЧАЛЕ 1930-х ГОДОВ1

Статья посвящена изучению реализации плана ГОЭЛРО на Урале. На основании изученных источников автор приходит к выводу, что на Урале выполнить план ГОЭЛРО в десятилетний срок не удалось. Если прагматичная часть А плана, реализовавшаяся в 1920-е гг., без сомнения, оказалась жизнеспособной и ее воплощение способствовало быстрому восстановлению и реконструкции промышленности края, то телеологичная часть Б даже в 1930-е гг. в полном объеме так и не была реализована.

Ключевые слова: история энергетики, Урал, ГОЭЛРО, электростанции, топливная промышленность, советское планирование, индустрия.

План ГОЭЛРО считается наиболее успешным воплощением амбициозных экономических проектов советской власти, именно поэтому в советской и в современной отечественной историографии его реализации уделялось пристальное внимание исследователей. Колоссальный рывок, совершенный энергетикой страны в 1920-1930-е гг., позволяет говорить о плане в превосходном степени, как о торжестве прагматического подхода к планированию. Действительно, Ленин дал указание Кржижановскому составить план электрификации республики 23 января 1920 г., а уже 2 февраля последовало Постановление ВЦИК «Об электрификации России», которым была создана комиссия ГОЭЛРО и ее региональные отделения. Комиссия работала с марта по декабрь 1920 г., ею были подготовлены 230 страниц материалов плана, а также планы по отдельным экономическим районам. План разделялся на программу А (восстановительную) и программу Б (нового строительства), которая предусматривала сооружение в стране 30 крупных районных электростанций. План был принят VIII съездом Советов 22 декабря 1920 г. и, по официальным данным, он был выполнен по валовой продукции промышленности уже в 1929/30 г., по мощности районных электростанций в 1931 г., по производству электроэнергии также в 1931 г., по добыче угля в 1932 г., а по выплавке чугуна и стали в 1934 г.2 Однако в некоторых регионах, например, на Урале, воплощение плана наталкивалось на ряд проблем, которые в рамках рассчитанной на десять лет программы ГОЭЛРО так и не были разрешены. Если прагматичная восстановительная часть плана была осуществлена с безусловным успехом,

то строительство районных электростанций буксовало вплоть до подключения мобилизационных механизмов управления экономикой, которые стали широко использоваться в начале 1930-х гг., что позволяет, на наш взгляд, более скромно оценить результаты воплощения на Урале «второй программы партии».

Бюро по электрификации Урала было создано еще до начала составления плана ГОЭЛРО в ноябре 1919 г. В его состав входили видные ученые и инженеры - М. А. Шателен, Р. А. Ферман, Н. Н. Вашков, которые и приняли участие в разработке региональной программы3. Обоснования необходимости электрификации уральского региона, в их интерпретации, можно свести к двум основным аргументам.

1. Район связан с Европейской Россией только рекой Камой и двумя одноколейными железнодорожными линиями, обслуживающими, главным образом, нужды сибирского транзита. Такая оторванность района является главным препятствием в развитии уральской промышленности. Поэтому необходимо улучшить судоходные условия на Каме и Белой, где к этим рекам подходят трансуральские железные дороги, эффективность использования которых планировалось поднять путем электрификации. В первую очередь необходимо было электрифицировать ветку на Луньевские копи и перевальную линию от Перми до Нижнего Тагила. Обслуживаться эти линии должны были Кизеловской ГРЭС, которая подлежала расширению до 40 тыс. квт. На реке Чусовой, вблизи примыкания Луньевской ветки к Пермской железной дороге, планировалось построить гидроэлектростанцию мощностью 25 тыс. квт. Для вы-

полнения насущных нужд предполагалось использовать, в порядке срочных мер, электроустановки в Кушве и Нижнем Тагиле4.

2. Чтобы сократить использование древесного топлива в энергетических целях (т. е. не для выплавки чугуна) необходимо было перевести силовое хозяйство уральских заводов на электричество, вырабатываемое на местном угле и торфе. Для этого требовалось электрифицировать копи, что было возможно при условии строительства работающих на местном угле районных электростанций в Егоршино на 40 тыс. квт. и в Челябинске на 60 тыс. квт. Кроме того, на торфе должна была работать запланированная электроцентраль Верхне-Исетского завода. На Южном Урале в качестве местных централей предполагалось использовать станции Златоустовского, Саткинского и Белорецкого заводов5.

Таким образом, составители плана тесно увязывали развитие уральской энергетики с возможностями местной топливной базы, чтобы не транспортировать добытый на местах энергетический уголь, а сжигать его на электростанциях, которые предстояло построить при копях, и транспортировать уже не топливо, а энергию. Несмотря на то, что топливная база региона была еще недостаточно изучена, план предусматривал резкий рост добычи угля в течение ближайшего десятилетия. К 1931 г. добыча кизеловского угля должна была быть доведена до 120 млн. пуд, челябинского - 100 млн. пуд, богословского - 40 млн. пуд, егор-шинского - 15 млн. пуд, полтаво-брединского - 10 млн. пуд. Однако общую выработку угля на Урале к концу десятилетия, видимо, страхуясь от чрезмерно оптимистических оценок, авторы плана устанавливали в 250 млн. пудов (т. е. все-таки меньше, чем сумма добычи по всем бассейнам)6. Строительство трех районных электростанций, работающих на местном угле (Егоршинской, Челябинской и Кизеловской), с общей мощностью в 140 тыс. квт высвобождало для решения поставленных в плане ГОЭЛРО народнохозяйственных целей огромное количество энергии, так как для электрификации самих уральских копей и расширения их добычи считалось достаточным всего около 10-12 тыс. квт (Кизеловские копи - 2000 квт, Богословские - 2130 квт, Егоршинские - 1100 квт, Челябинские - 5200 квт, Полтаво-Брединские - 1000 квт)7.

Стоит отметить прагматизм разработчиков плана в том смысле, что они задействовали в

своих проектах строительства районных станций уже имевшийся в регионе задел. К 1914 г. на Урале работали 114 мелких, как правило, заводских установок с общей мощностью агрегатов 33,6 тыс. квт. Работали эти силовые установки в основном на дровах, но в районах угледобычи использовались и местные угли. Так, в 1916 г. была заложена станция на Егоршинском месторождении, а еще в 1907 г. на Надеждинском заводе был построен газоэлектрический цех, работавший на богословском угле (суммарная мощность его газовых двигателей достигала к 1917 г. 8200 квт)8. На самих Богословских копях имелась своя силовая станция9. Помимо вышеназванных, к концу 1920 г. на Урале также имелись: электроустановка на содовом заводе «Любимов -Сольве» в Пермской губернии на 2 тыс. квт; в Екатеринбурге было начато строительство электростанции Верхне-Исетского завода; Кушвинская станция (строительство начато в 1913 г.); Златоустовская станция мощностью в 2 тыс. квт; Саткинская станция - 3200 квт; установки в Белорецком и Тирлянском заводах и на Журавлином болоте10.

Наиболее легкими в сооружении составителям плана представлялись Челябинская и Егоршинская районные станции, однако на деле это оказалось гораздо сложнее. После отступления белых из Егоршино туда был направлен для изучения состояния копей инженер А. Н. Алейников, который 21 августа 1919 г. сообщал, что на Бобровской копи имеется почти законченное здание для установки электростанции, причем часть машин уже установлена и имеется много запакованных ящиков с электрооборудованием11. Ввиду того, что Бобровская, Бурсунская и Ключевская копи в Егоршино принадлежали разным владельцам, на каждой из них имелись свои силовые установки с разным воль-тажем. На Бобровской копи динамо-машина была сильно перегружена, так как по всем квартирам рабочих было проведено электроосвещение. Что касается будущей районной электростанции, то первоначально (т. е. до получения статуса районной) она была рассчитана обслуживать одну только Бобровскую копь. В 1913 г. машины для нее были заказаны в Германии, но успели получить оттуда только котлы. Недостающие машины уже в ходе войны были заказаны в Англии. Постройка станции и установка машин велась в 19151917 гг. и была приостановлена из-за поли-

тических событий. По проекту станция была рассчитана на 800 квт. К моменту принятия плана ее котлы (с поверхностью нагрева в 150 м2 каждый) были уже наполовину установлены на готовый фундамент. Все строительные работы были закончены, имелся вполне оборудованный щит с нанесенными на нем приборами, были отделаны камеры высокого напряжения, имелись рубильники, переключатели, масляные реостаты, трансформаторы. На складе обнаружились 14 ящиков с двумя турбогенераторами по 400 квт каждый и полный комплект приборов к ним. В общем, казалось, что для окончания строительства станции достаточно было связаться с центральными органами, чтобы те прислали в район необходимые чертежи и специалистов по энергети-ке12. Пуск Егоршинской станции состоялся в октябре 1922 г., когда был подключен первый из двух турбогенераторов «Томпсон Хаустон» по 500 квт каждый (второй вступил в строй в 1923 г.). К 1926 г. ее мощность расширилась до 3500 квт путем установки двух дополнительных генераторов. В сферу ее деятельности должны были войти как сами копи, так и Асбестовские рудники и Алапаевский горный округ, но внезапно станция была отнесена ВСНХ к строительным объектам категории Б, т. е. ее сооружение признавалось ВСНХ несвоевременным. Первоначальные планы расширения действующей Егоршинской станции путем установки нового генератора в 11 тыс. квт остались невыполненными из-за недостаточных размеров здания и нехватки воды. Поэтому для сооружения районной станции нужно было искать другое место, что отодвигало, по мнению ВСНХ, срок начала строительства на 1927/28 г. или еще дальше13.

Для оборудования силовой станции на Челябинских копях в марте 1920 г. с Кочкарских золотых приисков были переброшены два турбогенератора мощностью 2500 квт и 750 квт с паровыми котлами «Неклосс», но по техническим причинам котлы ко второму из них не могли быть установлены и поэтому он был уступлен для Челябинской городской станции14. Оставшийся же генератор в 2 тыс. квт мог быть установлен в уже имеющемся каменном здании (бывший арестантский дом) после его некоторого переустройства. В сентябре-октябре 1920 г. к нему были получены два котла по 302 м2. Работы по сооружению силовой станции начались только в октябре 1920 г. Требовалось перестроить фундамент

для генератора, соорудить угольный элеватор, градирню и установить столбы для электропередачи. Одновременная нагрузка всего подключенного к станции оборудования не превышала 1600 квт., следовательно еще 400 квт. можно было бы отправлять в Челябинск. Предлагалось для резерва закустовать, т. е. связать линией электропередач копи и их силовую станцию со станцией в Челябинске, чтобы в случае остановки станции на копях механизмы шахт и разрезов подключались к Челябинской станции15. Электрификацию Челябкопей планировали закончить к 1924 г., после чего большая часть паровых котлов прекратила работу, и оставались действовать только котлы экскаваторов и паровозов. Все это должно было резко сократить потребление копями угля на собственные нужды16. В 1922 г. электростанция на Челябкопях была закончена и испытана, но приступить к ее эксплуатации не было возможности из-за отсутствия у потребителей приемников тока17. В результате, она перестала рассматриваться в качестве районной по причине нехватки водных ресурсов.

В итоге, первой на Урале и третьей в СССР, построенной по плану ГОЭЛРО, стала Кизеловская ГРЭС, запущенная в 1924 г. Первый проект строительства крупной станции в Кизеле мощностью в 15 тыс. квт был составлен еще весной 1918 г. Под него в 1919 г. на копи стали прибывать части демонтированной в связи с эвакуацией из-за наступления немцев Ораниенбаумской станции, имевшей два агрегата по 3 тыс. квт. Кроме того, на копях Кизеловского района имелось несколько собственных силовых установок. На Княжеской копи «белые» закончили установку нового турбогенератора. Станция при этой копи, имевшая 4 котла и 4 машины по 250, 250, 400 и 500 л/с, по своей мощности позволяла осуществлять на соседней Коршуновской копи электровозную откатку. Свои станции имелись на Мариинской копи - локомобиль на 150 л/с, при Кизеловском заводе (построена в 1918 г.) - локомобиль на 200 л/с, и на Семеновской копи в поселке Половинка, имевшая две машины на 700 и на 300 л/с18. В техническом отношении состояние оборудования Кизеловских копей после ухода белых было чрезвычайно тяжелым. Имевшиеся три паровые машины были совершенно изношены и перегружены на 150 %. Почти полностью разрушен водоотлив

(разъеден высококислотной водой). В таком же скверном положении находилось и паросиловое хозяйство. За 1920 г. удалось достичь существенных сдвигов: была проведена установка турбогенератора на 1 тыс. квт, что позволило отремонтировать паровые машины и иметь их готовыми в резерве; были электрифицированы шахты Луньевки; отремонтирована высоковольтная линия Губаха - Кизел; отремонтированы водоотливные машины и установлены новые центробежные насосы19.

В 1921 г. организацией районной станции под Кизелом в поселке Губаха занимался инженер А. П. Черкассов. Составленный им проект предусматривал мощность будущей станции в 20 тыс. квт. Однако по дороге в Москву для согласования проекта Черкассов заразился тифом и умер, а его бумаги затерялись. В итоге, только в мае 1922 г. под станцию стали рыть котлован, так как хотели за год запустить хотя бы один агрегат. Для этого было создано самостоятельное предприятие Кизелстрой, но работы шли вяло, и уже осенью 1922 г. правление копей просило передать стройку в его ведение20. В 1923 г. комиссия СТО проверяла строительство Кизеловской ГРЭС. В отчете комиссии отмечалось, что материалами строительство было полностью обеспечено и работы велись по графику. Параллельно строилась железнодорожная ветка и устанавливались столбы для электропередачи. Не хватало жилья, которого на строительстве станции приходилось на рабочего по 1 кв. сажени. Снабжение хлебом было нерегулярным, что нервировало рабочих, так как ближайший крупный рынок находился за 100 верст. Организация работ велась подрядчиком Рубинштейном и управлением Кизелстроя. При этом в отчете указывалось, что подрядчик работает лучше и платит рабочим больше21. Тем не менее, в 1924 г. станция была сдана и дала первый ток. Как только это произошло, из четырех действовавших станций отдельных копей - Ленинской (бывшей Княжеской), Половинской, Усьвинской и Кизеловского завода - две последние были закрыты из-за полного износа оборудова-ния22. Благодаря районной станции удалось быстро электрифицировать Луньевскую железнодорожную ветку и перевалочную линию от Перми до Нижнего Тагила, обеспечив тем самым первую задачу уральской части плана ГОЭЛРО. В 1926 г. ток с нее пошел по высоковольтной линии на Чусовской и Лысьвенский заводы.

Постановлением Президиума Госплана от 26 ноября 1926 г. устанавливался перечень новых районных электростанций, намеченных к строительству в 1926/27 г. Среди 13 станций фигурировали Челябинская и Егоршинская ГРЭС мощностью по 44 тыс. квт каждая. Новая Челябинская станция должна была строиться на реке Миасс в Челябинске и снабжать электричеством после пуска Златоустовский металлургический, Карабашский медный, Нижнее-Кыштымский электролитный и Саткинский заводы, Кочкарские золотые прийски и Бакальские рудники. Насущная потребность в строительстве станции объяснялась изношенностью силовых установок этих предприятий. Считалось, что потребители уже подготовлены к приему энергии и уже в первый год работы станции будет обеспечена нагрузка в 20-22 тыс. квт23. Стоимость строительства ЧГРЭС оценивалась в 27,6 млн. р., а Егоршинской ГРЭС - 21 млн. р.24

В 1927 г. был произведен пуск, предусмотренной планом ГОЭЛРО для снабжения Верхне-Исетского завода, Свердловской ГРЭС - первой торфяной на Урале25. Правда мощность ее, как и у других уральских районных станций, была пока не велика - 6 тыс. квт. Кроме того, были запланированы расширение Кушвинской станции и строительство ТЭЦ при Уралмашзаводе в Свердловске. За счет этих мер в 1927 г. Урал должен был превзойти по мощности установок довоенный уровень. В том же году на Урале был принят собственный пятнадцатилетний генеральный план развития хозяйства региона, причем первая пятилетка должна была стать только его частью. К ее окончанию в 1932 г. выработка электроэнергии в регионе должна была достичь 22 млрд квт/часов. Замысел был более чем амбициозным, учитывая, что по сравнению с довоенным периодом за первые десять лет советской власти (и первые шесть лет реализации плана ГОЭЛРО) на Урале выработка увеличилась только в два раза с 115 млн квт/ часов в 1913 г. до 224 млн квт/часов в 1926/27 г.26 Необходимо обратить внимание на то, что существенная часть новых мощностей была введена еще до установления советской власти в 1914-1917 гг.

Контрольные цифры первого пятилетнего плана, утвержденные в 1928 г., предусматривали следующую динамику мощности станций в Уральской области: 1926/27 г. - 31,3 тыс. квт, 1927/28 г. - 44,4 тыс. квт, 1928/29

г. - 59,9 тыс. квт, 1929/30 г. - 138,6 тыс. квт, 1930/31 г. - 268,9 тыс. квт, 1931/32 г. - 316,4 тыс. квт, и 1932/33 г. - 425,9 тыс. квт27. В 1929 г. контрольные цифры первой пятилетки были пересмотрены в сторону увеличения. Намечался и резкий рост добычи угля. К 1932/33 г. добыча в Кизеле должна была составить 11,5 млн. т., в Челябинске - 2,6 млн. т., в Богословском бассейне - 1,7 млн. т. Все это требовало нового шахтного строительства, и теперь, чтобы электрифицировать полностью все шахты Урала, потребовалось бы уже не 10 тыс. квт, как планировалось в 1920 г., а 35 тыс. квт28. Для успешного выполнения заданий пятилетки ресурсов одних только районных станций уже было не достаточно и предполагалось дополнительно построить нескольких мощных станций, работающих на торфе: Нижнее-Салдинская (150 тыс. квт.) закладывалась в 1930 г., Режская (50 тыс.), Сухоложская (50 тыс.), Алатайская (75 тыс.). Кроме того, были запланированы и гидростанции: Чусовская (40 тыс.) (ее первый проект присутствовал еще в плане ГОЭЛРО) и Колвинская (36 тыс.). Своими станциями должны были обзавестись химкомбинат в Березниках (50 тыс.), Пермский комбинат (50 тыс.), Ижевско-Воткинские заводы (36 тыс.), Сарапул (36 тыс.), Кушва (22 тыс.), Нижний Тагил (48 тыс.), Нижняя Салда (50 тыс.), Алапаевск (100 тыс.), Каменский завод (28 тыс.), Магнитогорск (120 тыс.), Бакальский завод (24 тыс.), Богословский район (50 тыс.) и др. Всего же на конец первой и начало второй пятилетки указывались следующие цифры производства электроэнергии на Урале: 1932/33 г. - 1220 тыс. квт., 1933/34 г. - 1694 тыс. квт., 1934/35 г. - 2634 тыс. квт29.

Задания первого пятилетнего плана казались совершенно нереальными, так как в 1929 г., когда происходила корректировка планов, все электроснабжение уральского региона продолжало базироваться на мелких станциях местного значения, а районные электростанции или имели скромную мощность, или отсутствовали вовсе. Так, на Егоршинской станции, строительство которой было возобновлено в 1927 г., были доустановлены еще два турбогенератора Ленинградского металлического завода в 1,5 и 2,5 тыс. квт, а также построена 5-я очередь станции - турбогенератор «Юнгстрем» мощностью 11,5 тыс. квт. Однако максимальная нагрузка станции в 1931 г. после реконструкции не превы-

шала 13,6 тыс. квт (вместо 40 тыс. по плану ГОЭЛРО). Вызвано это было тем, что работал только один 5-й агрегат, а 3-й и 4-й отключа-

30

лись, так как не справлялась котельная30.

Кизеловская районная станция, о пуске которой отчитались в 1924 г., также имела далекую от плановой мощность - 6 тыс. квт (вместо 40 тыс.). В 1930 г. после пуска дополнительного генератора второй очереди она достигла 11 тыс. квт. Но чтобы стать действительно районной и подавать энергию до Перми и Среднего Урала (район реки Туры), требовалось во второй пятилетке провести работы третьей очереди и ввести в строй три котла по 1500 м и двух турбогенераторов по 24 тыс. квт31. В 1932 г. областная конференция ВКП(б), опираясь на программу второй пятилетки, постановила расширить Кизеловскую ГРЭС с имеющихся к тому времени 26 тыс. до 100 тыс. квт, что было достигнуто только к 1936 г.32

Первый кредит на строительство Челябинской районной станции был отпущен в мае 1926 г. в размере 74590 р. на изыскательные и проектные работы. 6 мая 1927 г. СТО утвердил протокол Президиума Госплана о строительстве станции и поручил ВСНХ начать стройку уже в 1927/28 операционном году с расчетной мощностью в 150 тыс. квт, (т. е. с мощностью, равной станциям всего Урала вместе взятого). Стоимость строительства определялась в 30 млн р. Требовалось построить: плотину через реку Миасс, линии электропередач, механическую мастерскую, главный корпус, подъездные железнодорожные пути, жилой городок и др. В начале 1927 г. стал формироваться трудовой коллектив Челябстроя. К лету на строительстве было уже занято 1507 человек. Из них: рабочих -750 человек, коновозчиков - 634, служащих - 123. На строительстве имелись два легковых автомобиля и один трактор. Рабочих набирали через биржу труда. За первое лето были построены три общежития, конюшня, железнодорожная ветка, подготовлен котлован и заложен фундамент главного корпуса (его закладка была приурочена к десятилетнему юбилею Великого Октября). В 1928 и

1929 гг. в строительные летние сезоны число рабочих увеличивалось до 2,5 тыс. человек. К весне 1930 г. из Англии поступили паровые котлы и первый турбогенератор. 15 августа

1930 г. состоялось торжественное открытие, а 1 сентября 1930 г. заработала первая турбина

на 24 тыс. квт. В 1931 г. здесь были пущены еще три агрегата, (мощность станции достигла 51 тыс. квт), а в 1932 г. еще один агрегат на 22 тыс. квт. На плановую мощность (100 тыс. квт) ЧГРЭС смогла выйти только к 1936 г.33

К началу второй пятилетки (1932 г.) суммарная мощность всех электростанций Урала достигла 495 тыс. квт34, а системы «Уралэнерго», организованной в 1930 г., составила 161100 квт35. При этом, мощность районных станций (кроме Челябинской) по-прежнему сильно уступала цифрам, заложенным в программу ГОЭЛРО, а некоторые из запланированных в 1920 г. станций, как, например, Чусовская, так еще и не были построены. За годы первой пятилетки был сделан качественный рывок. Ядро энергосистемы Урала, таким образом, составляли предприятия, построенные по первому пятилетнему плану, такие как: Березниковская ТЭЦ (83,2 тыс. квт), Магнитогорская ЦЭС (48 тыс. квт), ТЭЦ Уралмашстроя (9,8 тыс. квт), и Челябинская ГРЭС (99 тыс. квт). Последняя оказалась единственной из запланированных в рамках плана ГОЭЛРО, не только вышедшей на плановые показатели, но и превзошедшей их.

Таким образом, на Урале выполнить план ГОЭЛРО в десятилетний срок не удалось. Если прагматичная часть А плана, реализовавшаяся в 1920-е гг., без сомнения оказалась жизнеспособной, и ее воплощение способствовало быстрому восстановлению и реконструкции промышленности края, то телеоло-гичная часть Б даже в 1930-е гг. в полном объеме так и не была реализована, и дальнейшее развитие энергетики региона базировалось уже на иных, по сравнению с временем принятия плана ГОЭЛРО, основаниях.

Примечания

1 Статья подготовлена при поддержке РГНФ. Проект № 08-01-85115 а/У.

2 60 лет Ленинскому плану ГОЭЛРО / сост. Г. П. Смидович. М., 1980. С. 5.

3 Ничков, В. Б. Век уральской энергетики. Свердловск, 1983. С. 32.

4 Энергетика России 1920-2020. Т. 1. План ГОЭЛРО. М., 2006. С. 334.

5 Там же. С. 335.

6 Там же. С. 811.

7 Там же. С. 822.

8 Ничков, В. Б. Век уральской энергетики. Свердловск, 1983. С. 11. До 1942 г. газоэлектрический цех Надеждинского завода оставался единственной электростанцией, снабжавшей север Урала, к этому времени ее мощность удалось довести до 23140 квт.

9 Лазарев, Л. Угольная промышленность РСФСР к 1921 г. Екатеринбург, 1921. С. 35.

10 Энергетика России 1920-2020. Т. 1. План ГОЭЛРО. М., 2006. С. 838.

11 РГАЭ. Ф. 8082. Оп. 1. Д. 226. Л. 8.

12 Там же. Л. 45.

13 РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 3. Д. 1818. Л. 24, 45.

14 РГАЭ. Ф. 8082. Оп. 1. Д. 230. Л. 16 об.-17.

15 РГАЭ. Ф. 8082. Оп. 1. Д. 231. Л. 17, 46, 46 об.

16 РГАЭ. Ф. 8088. Оп. 1. Д. 15. Л. 103.

17 РГАЭ. Ф. 3139. Оп. 1. Д. 169. Л. 33.

18 РГАЭ. Ф. 8082. Оп. 1. Д. 227. Л. 19, 26 об.

19 Лазарев, Л. Угольная промышленность РСФСР к 1921 г. Екатеринбург, 1921. С. 30.

20 РГАЭ. Ф. 3139. Оп. 1. Д. 218. Л. 3.

21 РГАЭ. Ф. 3139. Оп. 1. Д. 220. Л. 11, 14.

22 РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 5. Д. 1258. Л. 317.

23 РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 3. Д. 1818. Л. 15, 17.

24 Там же. Л. 24, 45.

25 В дальнейшем она также будет переведена на потребление угля - привозного из Экиба-стуза.

26 Данилин, Л. В. К истории электрификации Урала в первой пятилетке (1928-32 гг.) // Вопр. истории Урала. 1965. Вып. 6. С. 115-116.

27 РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 3. Д. 2185. Л. 11.

28 РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 3. Д. 2528. Л. 32.

29 РГАЭ. Ф. 3429. Оп. 3. Д. 2528. Л. 32 об-33.

30 Ничков, В. Б. Век уральской энергетики. Свердловск, 1983. С. 46.

31 РГАЭ. Ф. 3139. Оп. 1. Д. 298. Л. 1.

32 Ничков, В. Б. Век уральской энергетики. Свердловск, 1983. С. 42.

33 Пономарев, В. А. Построена по ленинскому плану ГОЭЛРО // Тр. Челяб. ин-та механизации и электрификации сел. хоз-ва. 1968. Вып. 31. С. 18-25.

34 Данилин, Л. В. К истории электрификации Урала. С. 124-126.

35 Там же. С. 116.

АВТОНОМИИ НАЦИОНАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ РЕСПУБЛИКИ (1920-1922-е ГОДЫ)

Национальные меньшинства Дальневосточной республики (ДВР) (35 % от всего населения) наделялись двумя видами автономий: 1) культурно-национальной и 2) административно-хозяйственной. Опыт ДВР являлся первым в мире опытом практического проведения культурно-национальной автономии. Решение национального вопроса способствовало укреплению новой демократической власти в государстве, которое находилось в тяжелых условиях Гражданской войны, угрозы иностранной интервенции, экономической разрухи.

Ключевые слова: национальная политика, национальные меньшинства, национально-культурная автономия, национально-территориальная автономия, бурят-монголы.

6 апреля 1920 г. на Учредительном съезде представителей трудящихся Прибайкалья в городе Верхнеудинске (ныне г. Улан-Удэ) было провозглашено о создании нового демократического государства - Дальневосточная республика (ДВР). Создание ДВР было вызвано сложной международной и внутренней военно-политической обстановкой (ДВР являлось своего рода «буферным» государством между Советской Россией и Японией). Территория республики была обширной и охватывала районы Восточной Сибири и Дальнего Востока (Прибайкальскую, Забайкальскую, Амурскую, Приморскую и Приамурскую с Северной частью Сахалина области). Общая площадь республики насчитывала 1542000 км2, что составляло одну восьмую часть Сибири. Численность населения ДВР насчитывала примерно 1860800

чел.1

14 мая 1920 г. эта Дальневосточная республика была признана Советской Россией. Несмотря на то, что ДВР просуществовала совсем недолго - до 15 ноября 1922 г. - представляется важным и интересным изучение ее национальной политики. Дело в том, что Дальневосточная республика являлась многонациональным государством. Численность населения в 1920 г. составила 1853000 чело-век2. Все население ДВР можно разделить на три основные группы: русские, туземные племена (инородцы) и пришлое нерусское население. Таким образом на территории ДВР проживали наряду с русскими, составлявшими основную массу населения, большое количество бурят (100,8 тыс.), корейцев (не менее 700 тыс.), украинцев (не менее 350 тыс.), евреев (примерно 12 тыс.), японцев (примерно

10 тыс.), китайцев, тюрко-татар (до 10 тыс.), выходцев из Прибалтики3, эвенков, якутов (3000 чел.), тунгусов (8848 чел.), а также: са-могиров (425 чел.), негидальцев (423 чел.), ольчей (1387 чел.), ороков (759 чел.), мане-гров (160 чел.), дауров, манчжуров, солонов (15 чел.), гольдов (5016 чел.), орочонен (2316 чел.), гиляков (4365 чел.), айнов (1162 чел.)4 и др. В связи с этим особый интерес вызывает национальная политика правительства ДВР, призванная, в том числе, удовлетворить интересы национальных меньшинств в их стремлении к обретению собственной автономии в пределах одного государства.

Одним из направлений разрешения национального вопроса является предоставление государством национальным меньшинствам национальной автономии, в пределах которой они могут реализовывать свои национальные социально-культурные интересы. Национальная автономия может быть двух видов: культурная (персональная, экстерриториальная) автономия и собственно территориальная.

Теория национально-персональной (культурной, экстерриториальной) автономии пришла в Россию из многонациональной Габсбургской монархии. Согласно этой концепции, источником и носителем национальных прав должны служить не территории, борьба за которые лежит в основе большинства межнациональных конфликтов, а сами нации, точнее национальные союзы, конструируемые на основе добровольного личного воле-изъявления5. Для определения персональной принадлежности граждан к тому или иному союзу использовался кадастр (перепись), составленный из личных заявлений совершеннолетних граждан. Именно кадастр являлся

первоосновой национально-персональной автономии. Объединенные в национальные сообщества нацменьшинства получали статус юридического лица. Их деятельность была направлена на удовлетворение национальных потребностей и не должна была противоречить конституции страны. Финансировалась такие организации за счет взимания налогов членов национального сообщества.

Дальневосточная республика - уникальное в истории послереволюционной России явление. В республике провозглашались широкие демократические права и свободы: равенство всех граждан перед законом; полная свобода совести и вероисповедания; полная свобода собраний, слова и печати; свобода возникновения и существования союзов и обществ (в том числе и религиозных); свобода стачек; конституцией гарантировались неприкосновенность личности, жилища и переписки каждого гражданина; право свободного выбора занятий, перемены местожительства и право свободного перемещения; отменялись телесные наказания и смертная казнь; право широкой автономии нацмень-шинствам6. Интересным также является тот факт, что главой государства стал эмигрировавший из США Александр Михайлович Краснощёков, представитель первоначально социал-демократической (с 1869 г.), а затем большевистской партии (с 1917 г.), основатель Рабочего университета в г.Чикаго, член Дальбюро ЦК РКП (б).

Национальный вопрос и пути его решения в многонациональном демократическом государстве, каким являлась Дальневосточная республика, вызывали живой интерес со стороны политических партий и общественности в целом в ДВР. Так, например, представители крупнейшей партии ДВР - коммунисты - считали, что «.в целях ограждения мелких народностей на территории Дальнего Востока правительство должно всемерно охранять права национальных меньшинств. Фракция РКП высказывается за необходимость обеспечения национальным меньшинствам возможности строить свою жизнь свободно, путем предоставления им автономии.»7. Меньшевики придерживались схожего мнения: «...Работая над оздоровлением национальных взаимоотношений внутри республики, социал-демократия будет стремиться изжить печальные всходы шовинистической, ассимиляторской политики царизма, борясь

за национально-культурную автономию для народностей, осознавших себя как нация, и национально-культурно-административную автономию монголо-бурятского населения...»8. Таким образом, крупнейшие политические партии рассматривали автономию как наилучший вариант разрешения национального вопроса ДВР.

Так, член Учредительного Собрания Дальневосточной республики А. Д. Киржниц (представитель Бунда) считал, что «культурно-национальная автономия является единственно правильным разрешением национального вопроса»9, создание национально-культурной автономии будет способствовать формированию не национального чувства нацменьшинств, а классового самосознания трудящихся, объединению трудящихся разных национальностей, совершенному устранению национального угнетения, а национальные меньшинства, получив удовлетворение своих национальных потребностей, вступят затем в классовую борьбу с буржуазией на стороне пролетариата.

Основную часть инородческого населения составляли буряты (бурят-монголы или бурято-монголы, как их тогда называли, подчеркивая их принадлежность к монголоязыч-ным кочевым народам). Расселение бурят отличалось большой разбросанностью и че-резполосностью. Наиболее сплошные пространства бурятских земель находились в бассейне реки Уда, Агинской степи (на юго-востоке от г. Читы), а также часть бурятского населения проживала и в Советской России недалеко от г. Иркутска на побережье озера Байкал. Образование Дальневосточной республики создало такую ситуацию, когда буряты оказались в двух государствах: четыре бурятских аймака Иркутской губернии вошли в состав РСФСР, а четыре бурятских аймака Забайкалья - в состав ДВР. Таким образом, граница ДВР и Советской России прошла «по живому телу» бурят-монгольского народа. С таким положением дел буряты мириться не желали и развернули активную работу как по объединению бурят в одно государство, так и по выделению бурят в автономную область с широкими правами местного самоуправления.

С 9 по 11 января 1921 г. проходили выборы в Учредительное собрание (высший представительный орган) Дальневосточной республики, основной задачей которого яви-

лась выработка конституции и ее верховных органов. Всего в собрание было избрано 427 депутатов, большинство мест получили коммунисты (почти три четверти мест из 381). Заседания Учредительного собрания проходили в период с 12 февраля по 27 апреля 1921 г.

Учредительным собранием было принято решение о создании подкомиссии по туземным делам, главной задачей которой являлась разработка положений Основного закона ДВР об автономии национальных меньшинств. Подкомиссия по туземным делам разработала положения Основного закона ДВР об автономии национальных меньшинств, обсуждение которых на заседаниях Учредительного собрания проходило очень эмоционально и вызывало много разногласий и споров между его участниками. Стенограммы заседаний публиковались в газетах10.

Туземная комиссия разработала проект закона об автономии туземных народностей и национальных меньшинств, который содержал положения 1) общие, 2) об автономии бурят-монгольской народности и 3) автономии национальных меньшинств.

27 апреля 1921 г. была принята Конституция11 Дальневосточной республики, в которой национальным меньшинствам предоставлялись широкие права на автономию: так, в разделе IV «О национальных самоуправлениях» говорилось о том, что «всем туземным народностям и национальным меньшинствам на территории Республики предоставляется право на широкое самоопределение, органы национального самоуправления в своей деятельности руководствуются законами Республики, для контроля и руководства деятельностью органов национального самоуправления учреждается Министерство по национальным делам с соответствующими национальными отделами».

Что касается бурят-монгол то, «вся территория, населенная бурят-монгольским народом, выделялась в особую область под наименованием "Бурят-Монгольская автономная область"», границы которой определяются законом, земельные отношения бурят-монгольского населения с окрестным русским населением, в целях устранения чересполосицы, регулируются специально созданной Правительством Республики комиссией, в которую входят на паритетных началах заинтересованные в разрешении представители обеих сторон.

Были удовлетворены и требования бурят-монгол о предоставлении им права местного самоуправления и законодательства: «население Бурят-Монгольской автономной области подчиняется общим законам Республики, и в пределах Бурят-Монгольской автономной области оно самостоятельно в сфере организации суда, административно-хозяйственной и культурно-национальной жизни. Автономная Бурят-Монгольская область в пределах своей компетенции самоуправляется, на основании общих законов Республики, Областным собранием уполномоченных, который избирает исполнительный орган - Областное управление, причем означенное собрание уполномоченных имеет право в пределах указанной самостоятельности издания областных местных законов, не противоречащих общим законам Республики. Все законы, распоряжения и постановления Правительства общегосударственного характера проводятся в жизнь на территории Бурят-Монгольской автономной области через её областное управление».

Всем национальным меньшинствам, проживающим на территории Республики, была предоставлена культурно-национальная автономия, которая должна была осуществляться публично-правовыми органами национального самоуправления, избираемыми всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием с применением пропорционального представительства, сфера их компетенции ограничивалась областью культурной жизни нации. Языком национально-культурных автономных объединений были признаны языки украинский, еврейский (идиш), корейский, татарский и т. д. Удовлетворение культурных потребностей каждой национальности, сообразно действительным размерам этих потребностей, должно было обеспечиваться из общегосударственных средств пропорциональной частью бюджета.

Также всем национальностям Дальневосточной Республики предоставлялось право организации обучения на родном языке11.

Таким образом, основные требования национальных меньшинств были удовлетворены, а их права закреплены в Конституции ДВР. Но территория, выделяемая в бурят-монгольскую автономию, не представляла из себя сплошной области, а состояла из разрозненных отдельных территорий компактного проживания бурят-монгольского населения, чередующихся с землями русского населе-

ния. Это вызывало различные споры, особенно земельные, между русским и бурятским населением.

29 апреля 1921 г. законом Правительства ДВР было учреждено Министерство по национальным делам12. Министром по национальным делам был назначен меньшевик, член Учредительного собрания Карл Янович Лукс (приказ Правительства № 77 от 4 мая 1921 г.13). Заместителем (товарищем) министра был назначен меньшевик, редактор ежедневной газеты «Наш голос» (газета временного центра Дальнего Востока и Читинской организации РСДРП) Ян Янович Петрович.

К августу 1921 г. был подготовлен проект положения о министерстве по национальным делам, созданы отделы: бурят-монгольский, мелких туземных народностей, украинский, тюрко-татарский, корейский, еврейский, разных народностей, были установлены связи с украинскими организациями Забайкалья, Амура (Благовещенск и Свободный) и Приамурья (Хабаровск), тюрко-татарскими организациями Читы, Верхнеудинска и др. Началась разработка органического закона о культурно-национальной автономии14.

Но уже к концу 1921 г. в ДВР большевики решили пойти на разрыв коалиции с буржуазными партиями в правительстве. В декабре 1921 г. министры-социалисты подали в отставку, среди которых был и заместитель министра по национальным делам Я. Я. Петрович15 и министр национальных дел К. Я. Лукс16. Отставка была принята, а вакантные должности заняли коммунисты. Таким образом, меньшевики К. Я. Лукс и Я. Я. Петрович были отстранены от власти, вместо них во главе министерства были поставлены коммунисты М. И. Амагаев и Н. А. Мер (в прошлом бундовец), вторым товарищем министра вскоре был назначен коммунист Н. А. Резников. Новое руководство министерства проводило национальную политику в соответствии с большевистской теорией и практикой решения национального вопроса в Советской России.

14 ноября 1922 г. Народное собрание ДВР приняло решение о самороспуске и воссоединении с Советской Россией17. Постановлением ВЦИК от 16 ноября 1922 г. территория Дальневосточной республики была объявлена составной частью РСФСР. Позже западная и восточная бурят-монгольские автономные области были объединены в единую Бурят-

Монгольскую Советскую Социалистическую Республику. Демократическая Конституция Дальневосточной республики была отменена, министерство по национальным делам расформировано, его функции переданы отделу туземных дел управления Дальревкома, отдел национальных меньшинств был ликвидирован. Национальная политика в регионе окончательно была приведена в полное «соответствие» с большевистской теорией и практикой, в которых места для культурной автономии не было18.

Таким образом, национальная политика демократического многонационального буферного дальневосточного государства может характеризоваться противоречивостью и непоследовательностью, что проявляется в несоответствии широко и помпезно декларируемых и признаваемых правительством прав национальных меньшинств на национальное самоопределение с фактическими медлительными действиями, а зачастую и бездействием правительства. На национальную политику практически не выделялись финансовые средства, не было собственного помещения, штат сотрудников не был полностью укомплектован и т. д.

Но тем не менее национальные меньшинства (буряты, евреи, украинцы, корейцы и тюрко-татары) отстояли свои права и получили право национально-культурной автономии, что было закреплено статьями 113-125 Конституции Дальневосточной республики. Территория проживания самого многочисленного этноса - бурят-монголов - выделялась в автономную область, в пределах которой органы местного самоуправления пользовались широкими полномочиями, в том числе и законотворческими. Единственным ограничением было условие, согласно которому деятельность национальных меньшинств не должна была противоречить Конституции Дальневосточной республики. Тот факт, что права национальных меньшинств были гарантированы Основным законом (Конституцией) страны, значительно повышал авторитет правительства в глазах местного инородческого населения, усиливал лояльность и симпатию инородцев к центральной власти, что было очень важно правительству и особенно коммунистам Дальневосточной республики в условиях Гражданской войны, угрозы иностранной интервенции и быстро распространяющихся идей панмонголизма о создании

отдельного единого бурят-монгольского государства.

По мере того, как внешняя угроза существованию Дальневосточной Республики со стороны Японии миновала, а территория ДВР была очищена от белогвардейцев, необходимость в дельнейшем существовании буферного государства отпала, Москва инициировала процесс слияния ДВР с Советской Россией. Министерство по национальным делам были упразднено.

Тем не менее, основы и практика национальной политики, заложенные в эти годы, способствовали образованию национальных республик и автономных округов в составе Советской России, и такая конфигурация сохранялась вплоть до наших дней, что гарантировало мирное сосуществование различных национальностей в границах одного централизованного государства.

Примечания

1 По родному краю. Краткий очерк ДальнеВосточной Республики и Прибайкалья. Верх-неудинск, 1922. С. 2.

2 http://states-world.ru/state.php/2278.

3 Нам, И. В. Культурно-национальная автономия в истории России : док. антология. Т. П. Дальний Восток. 1921-1922. URL : http:// www.humanities.edu.ru/db/msg 24916.

4 Туземцы ДВР // Дело. 1922. 24 сент. (№ 198). С. 1.

5 Львова, Э. Л. Национально-персональная автономия : идея и воплощение / Э. Л. Льво-

ва, И. В. Нам, Н. И. Наумова // Полис. 1993. № 2. С. 130.

6 См.: Основной Закон (Конституция) Дальневосточной республики. Чита, 1921.

7 Нам, И. В. Указ. соч.

8 Декларация социал-демократической партии в Учредительном Собрании Дальневосточной Республики // Наш голос. 1921. 27 февр. (№ 7). С. 4.

9 Киржниц, А. Об автономии национальных меньшинств // Дальне-Восточная республика. 1921. 15 апр. (№68 (256)). С. 1.

10 См., например: Дальневосточная республика. 1921. 12 марта (№ 44(232)). С. 3; Там же. 30 марта (№ 57(245)). С. 4; Там же. 12 марта (№ 44(232)). С. 3; Там же. 27 марта (№ 55(243)). С. 1; Там же. 15 апр. (№ 68(246)). С. 3; Прибайкалье. 1921. 24 апр. (№ 101). С. 1; Наш голос. 1921. 24 апр. (№ 28). С. 2; Наш голос. 1921. 27 апр. (№ 29). С. 2; Труд. 1921. 23 апр. (№ 30). С. 3.

11 Основной Закон (Конституция) Дальневосточной республики. Чита, 1921. С. 26-27, 37.

12 Дальне-Восточная республика. 1921. 6 мая (№ 83 (271)). С. 4.

13 Там же. 6 мая (№ 84 (272)). С. 4.

14 Нам, И. В. Указ. соч.

15 Наш голос. 1921. 12 дек. (№ 90). С. 3.

16 Там же. 24 дек. (№ 91). С. 2.

17 См.: Вестн. Д.В.Р. 1922. № 5-6. С. 20.

18 Нам, И. В. Указ. соч.

УЧАСТИЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ СОЮЗОВ В УПРАВЛЕНИИ ПРОМЫШЛЕННЫМИ ПРЕДПРИЯТИЯМИ НА ТЕРРИТОРИИ КРАСНОЯРСКОГО КРАЯ НАКАНУНЕ И В ГОДЫ ПЕРВОЙ ПЯТИЛЕТКИ (1925-1933 ГОДЫ)

Работа посвящена участию профессиональных союзов в управлении промышленными предприятиями на территории Красноярского края накануне и в годы первой пятилетки. Проанализированы основные направления деятельности: создание временных контрольных комиссий, проверка хозяйственно-политических договоров, планирование производства, освещение плановых заданий предприятий и др.

Ключевые слова: профессиональные союзы, индустриализация, рабочий контроль на производстве.

Известно, что профессиональные союзы долгое время были главной формой организации как рабочего класса, так и других групп наемных работников. Во многих странах мира через систему профессиональных союзов рабочие добивались улучшения условий своего труда, повышения заработной платы, отстаивали свои права.

В России профсоюзы, зародившиеся в годы первой российской революции 1905-1907 гг., также начали свою деятельность с осуществления защитных функций. Но в дальнейшем, после победы Октябрьской революции 1917 г. и прихода к власти советского правительства, роль профессиональных союзов изменилась. Наряду с защитными функциями профсоюзы стали осуществлять и ряд новых, не свойственных для капиталистического общества функций, в том числе и участие профессиональных союзов в управлении промышленными предприятиями. Профессиональные союзы в СССР становились одной из составных частей рабоче-крестьянского государства и, соответственно, получали дополнительные права и обязанности по отношению к государству и народу.

В 20-30-е гг. ХХ в. советское государство переживало трудный период своего развития. После завершения Гражданской войны промышленные предприятия находились в состоянии разрухи. Восстановление промышленности потребовало введения новой экономической политики. Тем не менее, к 1925 г. Советский союз по-прежнему оставался аграрным государством. Экономическое развитие требовало скорейшей реконструкции промышленности. Процесс индустриализации должен

был ликвидировать технико-экономическое отставание страны и обеспечить создание экономической основы социализма. Он не мог пройти без активного участия в нем профессиональных союзов.

Необходимо отметить, что процесс индустриализации не охватил в полной мере весь сибирский регион. Усилия общества и государства были сосредоточены на создании Кузбасского энергетического района, который по решению ЦК ВКП(б) должен был стать вторым по мощности в Советском Союзе. Для индустриального развития территории будущего Красноярского края были поставлены другие задачи: с одной стороны, необходимо было механизировать имеющуюся промышленную базу, прежде всего основных экспортных отраслей региона (лесной и золотодобывающей промышленности), с другой стороны, вести работу по созданию второго индустриального центра Сибири - Хакасско-Минусинского района. Кроме того, в целях реализации этого плана перед профсоюзами также ставились определенные задачи: борьба с безработицей и технической отсталостью, организация охраны труда, осуществление рабочего контроля и производственной пропаганды и др.

Таким образом, изучение данного вопроса на материалах Красноярского края даёт более четкое представление об участии профорганизаций в управлении предприятиями в регионах, перед которыми не ставилась задача по постройке значительного числа индустриальных предприятий.

Отечественная историография изучаемой проблемы включает в себя две основные группы исследований - общие и региональные.

При этом можно выделить два периода историографии: советский и современный. В свою очередь, внутри советского периода можно выделить два этапа: 1) с середины 1920-х гг. до середины 1950-х гг.; 2) с середины 50-х до конца 80-х гг. Современный период длится с конца 1980-х гг. по настоящее время. Отметим, что для первого периода, при всех различиях внутренних этапов, характерна подача материала с позиций деятельности профессиональных организаций под руководством коммунистической партии. Во время второго периода это сотрудничество вызывает уже не столь однозначные оценки.

Рассматривая общие работы советского периода, необходимо указать на то, что изучение деятельности профсоюзов в управлении предприятиями началось сразу же после принятия решения об индустриализации страны. Однако в 1920-40-х гг. не было создано крупных монографических работ по этой проблеме. Издавались работы, которые рассматривали отдельные стороны деятельности профессиональных союзов, как, например, работа Г. Вайнтенберга «О контрольной работе профсоюзов», в которой прослеживались возможности профессиональных организаций в сфере контроля над производством1.

В конце 1950-х гг. научно-исследовательская работа по данной теме активизировалась. Появились монографии и учебные пособия по истории профсоюзного движения, которые рассматривали также и деятельность профсоюзов СССР в 1920-1930-х гг. В «Истории профдвижения в СССР», изданной в 1961 г., можно проследить основные направления деятельности профессиональных объединений рабочих в период индустриального развития. К этой же группе произведений уместно отнести и очерки истории отдельных профессиональных союзов: «Профсоюз энергетиков», «Профсоюз текстильщиков (краткий исторический очерк)» и др.2

Среди работ этого периода своей основательностью выделяется монография Е. А. Иванова «Профсоюзы в политической системе социализма», в которой дан анализ состава профессиональных союзов, рассмотрены их фактическое и правовое положение в политической системе социализма, взаимоотношения с партией и государством, функции, формы и методы работы на разных этапах развития.

В содержательной и интересной работе Е. Я. Виттенберга и В. З. Дробижева «Рабочий класс

и профсоюзы СССР (критика буржуазных и ревизионистских концепций)»3, хотя и в усеченном виде, но излагались взгляды зарубежных ученых на индустриальное развитие страны, в том числе и на роль профсоюзов в этом процессе. В частности, впервые прозвучала мысль о том, что «движение героев производства» было использовано, чтобы оправдать увеличение общих норм выработки. В книге Н. В. Полякова «Укрепление идейно-политического единства советских профсоюзов в борьбе за социализм»4 прослеживается взаимодействие профсоюзов и советского государства в период индустриального развития.

Лишь в конце советского периода появилась обобщающая работа А. М. Валова и И. А. Гараевской «Советские профсоюзы в годы индустриализации 1926-1937 гг.»5, в которой авторы уделили значительное внимание роли профсоюзов в развитии трудовой и творческой активности работников на территориях советских республик (организация социалистического соревнования, производственные совещания, участие в планировании производства и др.).

Среди работ современного периода целесообразно выделить книгу Н. Ю. Юргенса и В. Е. Можаева «Профсоюзы вчера, сегодня, завтра»6, в которой наряду с другими автор затрагивает и вопросы, связанные с ролью профсоюзов в социально-экономическом развитии Советского Союза. Много ранее неизвестных исследователям материалов содержится в работе В. И. Носача «Профессиональные союзы России (1905-1930)» и коллективном труде «История профсоюзов России: этапы, события, люди»7. В частности, это и сведения о разных сторонах деятельности профсоюзов в период индустриализации.

Среди региональных исследований первоначально необходимо выделить работы, изданные в 1920-1930-х гг. Прежде всего, это книга «Сибирские профсоюзы в 1924-1925 гг.», в которой дается краткий обзор деятельности профсоюзов в указанный отрезок времени8.

Необходимо также назвать сборники статей «Горняки Сибири. Профсоюзное строительство 1917-1927 гг.» и «Пятилетний план развития сибирской промышленности 1928/19291932/1933 гг.»9. Первый сборник посвящен деятельности профессионального союза горняков накануне периода индустриализации, а второй - осмыслению профессиональными союзами Сибири задач первого пятилетнего плана.

В указанный период был написан ряд работ, которые рассматривали задачи по индустриальному развитию региона. В работе Ф. И. Боровкова «Второй индустриальный центр Сибири. Хакасско-Минусинский район»10 автором был проанализирован потенциал района, представлены основные направления его индустриального развития. В работе С. Тверского «Красноярский край в трех сталинских пятилетках»11, составленной на основе материалов Крайплана, описываются достижения промышленности региона в период до 1940 г.

В 1960-1980-х гг. значительный вклад в изучение проблемы внес А. С. Московский. В его работах «Рост культурно-технического уровня рабочих Сибири (1920-1937 гг.)» и «Рост трудовой активности рабочего класса Сибири в борьбе за победу социализма»12 роль профсоюзов в управлении предприятиями специально не исследовалась, но, тем не менее, содержится материал о работе некоторых профсоюзных организаций.

В двух изданиях «Очерков истории Красноярской партийной организации» и «Очерков истории Красноярской организации КПСС», а также в работе «Очерки истории Хакассии советского периода 1917-1961 гг.»13 в общем виде рассматривается вопрос о взаимодействии партийных организаций с профсоюзами в период индустриализации страны.

С конца 1980-х гг. несколько работ по теме исследования опубликовал Е. Э. Казаков. Особенно важное значение имеет его монография «"Школа коммунизма" или опора административно-командной системы? : ВКП (б) и профсоюзы Сибири 1926-1937 гг.». Автор высказывает отрицательное отношение к лишению профессиональных союзов самостоятельности и отказу от демократических принципов в их деятельности, что проявилось и в выполнении решений ВКП(б) по вопросам индустриализации Сибири.

Одной из последних работ является книга М. Я Важнова «Профсоюзы Норильска. История становления. 1932-2001 гг.»14, в которой автором рассмотрены и некоторые направления деятельности профсоюзных организаций норильского промышленного района в период индустриального развития СССР.

В работе А. П. Паращука «Призвание - защищать. Страницы истории профсоюзного движения в Красноярском крае (1905-2001 гг.)»15, несмотря на региональный характер

материала, к сожалению, вопрос о роли профсоюзов в индустриальном развитии края и тем более об участии в управлении предприятиями практически не затрагивается.

Таким образом, можно констатировать, что, несмотря на наличие отдельных разрозненных исследований, в целом проблема участия профсоюзов в индустриальном развитии края изучена слабо. Новизна исследования заключается в том, что на основе изучения архивных источников и опубликованных работ предпринята попытка комплексного исследования участия профессиональных союзов в одном из аспектов индустриальном развитии Красноярского края.

Целью данной статьи является выявление роли профессиональных союзов в управлении промышленными предприятиями на территории Красноярского края накануне и в годы первой пятилетки 1925-1933 гг.

Накануне и в годы первой пятилетки одной из функций профессиональных союзов являлась организация рабочего контроля над управлением производством, участие в работе плановых органов. Реализация данной функции осуществлялась по решению XIV съезда партии через производственные совещания16. При этом производственные совещания не должны были подменять или дублировать деятельность администрации предприятий. Таким образом, более целесообразно говорить о функции контроля и планирования деятельности предприятия.

Отметим, что на территории Красноярского края производственные совещания уже в 1925 г. достаточно активно обсуждали вопросы управления на многих промышленных предприятиях17. Тем не менее, посещаемость рабочими производственных совещаний в среднем по Сибири в первом полугодии 1926 г. равнялась 15 %, в 1925 г. она была еще ниже - 11 %. Посещаемость по союзам в 1926 г. составляла: железнодорожников - 6,7 %, металлистов - 12 %, химиков - 20 %18. Причины столь низкой посещаемости заключались в слабом профсоюзном руководстве, отсутствии контроля над выполнением решений производственных совещаний, недостаточном к ним внимании хозяйственных органов, нежелании администрации выполнять все решения совещаний. В связи с чем по решению ВЦСПС и ВСНХ СССР в конце 1926 г. на многих предприятиях страны стали создаваться временные контрольные комиссии (ВКК)19. В их состав входили преиму-

щественно рабочие, работали ВКК под непосредственным руководством фабзавкомов.

В соответствии с положением о временных контрольных комиссиях, разработанным Всесоюзным Центральным Советом Профессиональных Союзов (ВЦСПС) и ВСНХ СССР, ВКК могли создаваться только с разрешения ВЦСПС. Предметом изучения контрольных комиссий были основные вопросы производственной жизни предприятий: выполнение производственной программы, рационализация производства, заготовка, хранение и правильное расходование сырья, топлива и материалов, состояние складского хозяйства, расстановка и использование рабочей силы и рабочего времени, сокращение накладных расходов, улучшение качества и снижение себестоимости продукции, состояние трудовой дисциплины. Они осуществляли также контроль над реализацией предложений производственных совещаний. Выводы временных контрольных комиссии представляли перечень предложении об устранении недостатков и улучшении той или иной стороны деятельности предприятия.

На территории Сибири и Красноярского края, в частности, ВКК были созданы в 1927 г. На Красноярском стеклозаводе «Памяти 13 борцов» контрольная комиссия изучала себестоимость фабриката и возможности ее дальнейшего снижения20. В 1928 г. временные контрольные комиссии были созданы на всех крупных предприятиях (с числом рабочих от 300 до 500)21. С этого времени ВКК стали массовым явлением. Члены этих комиссий избирались на производственных совещаниях и конференциях из числа кадровых рабочих, хорошо знавших производство, и инженерно-технических работников. Так, для изучения деятельности Ачинского кожевенного завода только в 1928 г. ВКК созывались 5 раз. На Красноярском лесозаводе № 5 ВКК в 1929 г. занималась изучением причин простоев завода. Было установлено, что простои происходили в большей своей части по причине плохо проведенного ремонта, в ряде случаев ремонт приходилось переделывать дважды. Основным предложением ВКК было немедленное снятие техника Курдюмова, руководившего ремонтом, и возмещение части убытков за его счет22.

ВКК укрепляли авторитет производственных совещаний среди рабочих. Они называли комиссии «хозяйским глазом». Так, по кожевенным предприятиям Сибири 3 ВКК зани-

мались выяснением причин простоев завода, проверкой методов работы, выявлением состояния и расхода дубителей. В союзе горняков 7 ВКК выявляли запасы угля по пластам, себестоимость работ. На предприятиях стекольной промышленности 3 ВКК изучали причины происхождения брака на производстве, причины убыточности производства23. К 1928 г. посещаемость производственных совещаний на большинстве предприятий несколько увеличилась. В Красноярском округе посещаемость за 1927 г. возросла по союзам: пищевиков - с 25 % в начале года до 33 % в конце года, кожевников - с 27 % до 41 % деревообделочников - с 30 % до 48 %, металлистов - с 26 % до 29 %24. За первую половину 1927-1928 хозяйственного года на предприятиях треста Енисейзолото, действовавших в Северо-Енисейском районе, в производственных совещаниях в 7-ми комиссиях участвовало 10 % рабочих - это больше, чем у горняков угледобывающих районов в среднем по Сибири25.

Однако имелись предприятия, где посещаемость производственных совещаний была крайне низка, так, по красноярскому стеклозаводу она составляла 4,5 %26. Это являлось реакцией на отсутствие систематического учета вынесенных предложений, а также отсутствие учета предложений проведенных администрацией в жизнь, ВКК не выполняли полностью своих обязанностей. Тем не менее, II пленум Сибкрайсовпрофа, прошедший в декабре 1929 г., признал положительные результаты и предложил профессиональным союзам более активно использовать ВКК при контроле за рациональным использованием средств и всей деятельности хозорганов27. В связи с чем Красноярским окружкомом было намечено с помощью ВКК срочно изучить причины невыполнения промфинплана в 1929-1930 гг. по предприятиям округа. ВКК были созданы на фабрике «Спартак», железнодорожных мастерских, красноярском затоне, фарфорофаян-совом заводе, красноярском механическом заводе, стеклозаводе «Памяти 13 борцов» и ряде других предприятий. В проверку этой работы предполагалось вовлечь большое количество рабочих, административно-технических работников, специалистов, используя как можно шире настенные газеты и газету «Красноярский рабочий»28.

Несомненно, что деятельность ВКК не была лишена недостатков, как мы уже говорили, не раз происходили случаи, когда комис-

сии исполняли свои обязанности весьма формально. Тем не менее, проверки деятельности ВКК, проводимые Контрольной Комиссией -Рабоче-крестьянской инспекции (ЦКК - РКИ), установили, что большинство комиссий справлялись с возложенными на них обязанностя-ми29.

В последующие годы исполнение рассматриваемой функции получило новые формы выражения. В конце 1929 г. при подготовке к районным, окружным и краевым профсоюзным конференциям на территории Сибкрая Фабрично-заводские или местные комитеты (ФЗМК) на предприятиях провели массовую проверку хозяйственно-политических догово-ров30. Деятельность предприятий освещалась с различных сторон. На досках показателей, выкрашенных в красный и черный цвета, вывешивались информационные сообщения о передовиках производства и отстающих31. На Красноярской фарфорофаянсовой фабрике в 1930 г. выполнение промфинплана и ход соцсоревнования освещались в настенных газетах, в каждом цеху висели диаграммы32. Проверочные бригады анализировали работу бригад, цехов и предприятий, а затем отчитывались на цеховых и общих собраниях, на собраниях ударных бригад. Вопрос о снабжении сырьем предприятий лесной отрасли постоянно подвергался мониторингу. Так, на предприятиях отрасли, расположенных на территории Красноярского округа, к 15 февраля 1930 г. должна была быть закончена проверка имеющегося на складах сырья33. В результате проверки хозяйственно-политического договора красноярского стеклозавода, заключенного с бийским стекольным заводом, было установлено, что ситуация не соответствует не только условиям договора, но и промфинплана. Кроме того, связь с бийским стеклозаводом практически отсутствовала. Только в декабре на конференцию в Бийск было отправлено 2 рабочих34.

Еще одной формой выполнения рассматриваемой функции было планирование производства, освещение плановых заданий предприятий. Первоначально производственные совещания обсуждали лишь контрольные цифры предприятий и цехов на очередной хозяйственный год.

Отметим, что в связи с нехваткой специалистов в данной области, а также отсутствием у профессиональных союзов опыта планирования производства, в первые годы пятилетки

допускались просчеты в планах, плановые задания иногда не обеспечивались материально-техническим снабжением, не было необходимой увязки планов отдельных цехов. Нередко плановые задания не доводились до цехов и бригад, был плохо организован учет выполненной работы. Так, в Красноярске в 1929 г. проверочная бригада по выявлению недостатков работ завкома на красноярском механическом заводе и на электростанции установила следующие недостатки: плановое задание по контрольным цифрам не было доведено до работников, контроль за выполнением контрольных цифр промфинплана не осуществлялся35. Тем не менее, данные мероприятия имели определенный положительный результат, так, при обсуждении промфинплана на 1929 г. на лесозаводах Красноярска при обсуждении смет предприятий было учтено ряд предложений по комплектованию штатов, оборудованию лесозаводов, а также постройке жилья36. По данным обследования Госплана СССР, проведенного в апреле - мае 1930 г. и охватившего 27 тысяч бригад, пятилетний план был доведен только до 11300 бригад, а учет выполнения заданий был поставлен лишь в 7300 бригадах37.

Тем не менее, в 1930 г. в Ленинграде возникло и распространилось по всей стране встречное планирование. Цель встречного промфинплана - выявить все возможности предприятия, цеха, бригады и выдвинуть повышенное задание. Профсоюзы возглавили это движение и превратили его в массовое, в нем принимало участие от 70 % до 90 % рабочих всей страны38. Встречное планирование распространялось на целые отрасли производства. В Сибири встречные планы также выдвинули многие коллективы. Так, по словам председателя красноярского окружного комитета вкусовой промышленности Лунева, активное обсуждение промфинплана происходило в январе 1930 г. на всех предприятиях пищевой промышленности, расположенных в округе39. На рудниках Саралинской группы было организовано 14 бригад на основе встречного планирования, было сделано 49 предложений к новому промфинплану40. На рабочей конференции Красноярского железнодорожного узла, проходившей 12 июля 1930 г., обсуждалось устройство тяговых помещений на ст. Красноярск для промывки и ремонта паровозов, удлинение помещений № 1 и № 2 паровозного депо. При этом на конференции развернулась живая дискуссия, не все сотрудники

видели необходимость в столь интенсивных темпах работы, некоторые высказывали опасения по поводу готовности подвижного состава к большим нагрузкам41. В 1930 г. при ремонте лесозавода № 5 было предложено провести перестановку обрезного станка по методу непрерывного потока, аналогичное переоборудование провести и применительно к станкам ящичного цеха, что дало бы до 20 % экономии на рабочей силе42. Кроме того, при обследовании работы красноярских лесозаводов № 3, № 4, № 5 было установлено неудовлетворительное состояние складского хозяйства. В частности, на лесозаводе № 5 сырьевая биржа была отнесена от завода на 500 м и переделана под склад готовой продукции. Одной из рекомендаций в связи с этим было перенесение сырьевой биржи к ветке, что дало бы экономию 5-10

тыс. р.43

Движение за встречный план приняло более широкий размах в завершающем году первой пятилетки. Встречные планы стали формой участия профсоюзов в планировании народного хозяйства. VI пленум ВЦСПС (декабрь 1931 г.) в резолюции «О контрольных цифрах народного хозяйства на 1931 г.» предложил всем профорганизациям сделать встречный план 1932 г. программой повседневной борьбы трудящихся за улучшение не только количественных, но и качественных показателей работы, таких как снижение себестоимости продукции, сокращение брака, лучшее использование оборудования. В 1931 г. около 40 тыс. рабочих и инженерно-технических работников Западносибирского края приняло участие в обсуждении встречного плана на вторую пя-тилетку44. Один из руководителей профессиональных союзов СССР, Г. Вейнберг, говорил по этому поводу: «Одной из важнейших очередных задач, обеспечивающих широкое массовое вовлечение рабочих в планирование, является развертывание, работы по встречному плану на 1932 г., особенно по металлургии и углю»45. В Южно-Енисейском районе 2100 человек участвовало в обсуждении контрольных заданий 1932 г.46, в ходе которого был принят встречный план, превышающий намеченную производственную программу по дражной добыче золота на 20 %. Однако наряду с положительными сторонами промфинпланы имели и существенные недостатки: зачастую касались в основном количественных показателей; их включали в общие планы, как правило, без учета реализации всех предложений; не всегда

они были технически обоснованы, поскольку инженерно-технические и плановые работники редко принимали участие в разработке встречных промфинпланов.

В 1932 г. эта форма соревнования дополнилась сменно-встречным планированием, смысл которого состоял в том, чтобы довести ежесменные плановые задания до каждой бригады, до каждого рабочего и мобилизовать рабочих на принятие и выполнение повышенных сменных заданий. Обычно в коллективах, применявших сменно-встречный план, перед началом работы созывалось летучее совещание, на котором мастер или бригадир доводил до рабочих задание на очередную смену. Рабочие, основываясь на своем опыте и учитывая имевшиеся резервы, выдвигали встречный план на рабочий день.

В начале 1932 г. на ленинградском заводе «Светлана» возникла еще одна новая форма участия масс в планировании производства -составление встречных техпромфинпланов47. Если при составлении встречных промфинпланов главное внимание уделялось количественным показателям, то при разработке тех-промфинпланов на первый план выдвигались качественные показатели, вопросы использования техники. Низовой ячейкой составления техпромфинплана была бригада. На бригадных совещаниях рабочие, исходя из полученных плановых заданий, анализировали каждый показатель своей работы, изыскивали пути лучшего использования оборудования, расходования сырья, материалов, топлива, инструмента, совершенствования технологии в целях повышения производительности труда и снижения себестоимости продукции, составляли планы организационно-технических и рационализаторских мероприятий. Разработанный таким образом бригадный техпромфинплан утверждался цеховой администрацией. На основе бригадных техпромфинпланов составлялись цеховые, а цеховые сводились в техпромфин-план всего предприятия. Отметим, что ещё в 1930 г. старатели южно-енисейского района достаточно активно обсуждали возможность максимального использования имеющегося у них оборудования, предлагая для удлинения времени работы применять насосы для откачки воды, что позволило ввести в строй однотонные промышленные приборы48.

Между предприятиями, работающими в одной отрасли, периодически проходили производственные переклички, на которых об-

суждались показатели работы, причины невыполнения тех или иных производственных заданий. С конца 1928 г. с особой силой развернулась урало-сибирская перекличка предприятий, которая проходила с сентября 1928 г. по предложению «Торгово-промышленной газеты». Редакции газет «Уральский рабочий» и «Советская Сибирь» обратились к металлургам и шахтерам Урала и Сибири развернуть широкую перекличку шахтеров и металлургов49. В информационной сводке ВЦСПС о ходе урало-сибирской переклички в начале 1929 г. сообщалось, что на уральских и сибирских предприятиях в связи с обсуждением взаимных счетов о количестве и качестве поставляемой продукции проводились партийные и общие рабочие собрания, комсомольские активы, технические совещания, организовывались ударные бригады и смены. Рабочие принимали конкретные обязательства, отвечавшие требованиям, предъявляемым к предприятиям, с которыми они вступали в соревнование. В свою очередь, по инициативе Саралинского управления был подписан хозяйственно-политический договор с рудником Артемовским Минусинского округа. За этим последовали переклички между зо-лотоизвлекательными фабриками, рудниками, индивидуально-групповыми вызовами рабочих Саралинского района50.

Отметим, что для проверки внедрения рационализаторских предложений контроля за реализацией решений производственных совещаний в целом на крупных предприятиях СССР, в том числе и на территории Красноярского края, после XVI съезда ВКП(б) председателей общезаводских совещаний стали выдвигать на должность помощника директора51. Помощники директоров предприятий по работе производственных совещаний опирались на цеховых, сменных и групповых организаторов производственных совещаний и были подотчетны фабзавкомам. Так, в 1930 г. должность помощника директора существовала на красноярской обувной фабрике «Спартак», на лесозаводе «Абаканский», стекольном заводе «Памяти 13 борцов», черногорской угольной шахте № 952. Вначале данная должность появилась на 12 предприятиях Сибири, в апреле 1930 г. помощники директора появились еще на 30 сибирских предприятиях53. В Наркомате РКИ СССР периодически устраивались встречи помощников директоров по производственным совещаниям для обмена опытом работы и выработки совместных мер перестройки

работы совещаний54. Должность помощника директора вызывала споры и трения между профессиональными союзами и хозорганами. Так, согласно документам Западносибирского крайсовпрофа, руководители предприятий часто нарушали указания ВСНХ и ВЦСПС о соподчинении помощника директора, направляя его на выполнение сугубо производственных задач55.

Основная же задача всех этих мероприятий заключалась не столько в превращении работников в непосредственных участников управления предприятия, а в том, чтобы сделать работников более инициативными. Показать им взаимосвязь деятельности предприятия и их собственного будущего, а также необходимость коллективной ответственности за его будущее, превратить вчерашних сельских жителей в советский рабочий класс. Так, в 1930 г., отмечая недостатки в работе Красноярской фарфорофаянсовой фабрики, один из членов трудового коллектива Микульский говорил о коллективной ответственности за неудачи: «Нет, дорогие товарищи, фабком должен вправить мозги администрации, а не поддакивать»56. Другой сотрудник это предприятия отмечал: «Выполнение промфинплана - задача не одной только администрации, но и профорганизаций. От этого зависит повышение реальной заработной платы и улучшение бытовых условий»57. В заключение отметим, что процент посещаемости общих собраний в Западносибирском крае при обсуждении промфинпланов и хозяйственно-политических договоров в начале 1930-х гг. колебался в пределах 56-100 %, что значительно выше первых лет индустриализации58.

Примечания

1 См.: Вайнтенберг, Г. О контрольной работе профсоюзов. М., 1934.

2 См.: Истории профдвижения в СССР. М., 1961; Профсоюз текстильщиков (краткий исторический очерк). М., 1963.

3 См.: Виттенберг, Е. Я. Рабочий класс и профсоюзы СССР (критика буржуазных и ревизионистских концепций) / Е. Я. Виттенберг, В. З. Дробажев. М., 1980.

4 См.: Поляков, Н. В. Укрепление идейно-политического единства советских профсоюзов в борьбе за социализм. М., 1980.

5 См.: Валов, А. М. Советские профсоюзы в годы индустриализации. 1926-1937 гг. / А. М.

Валов, И. А. Гараевская. М., 1987.

6 См.: Юргенс, И. Ю. Профсоюзы : вчера, сегодня, завтра / И. Ю. Юргенс, В. Е. Можаев. М., 1996.

7 См.: Носач, В. И. Профессиональные союзы России (1905-1930). СПб., 2001; История профсоюзов России : этапы, события, люди. М., 1999.

8 См.: Сибирские профорганизации в 19241925 гг. (Краткий обзор). Новосибирск, 1925.

9 См.: Горняки Сибири 1917-1927 : сб. ст. и воспоминаний. Новосибирск, 1927; Корнев, В., Новицкий С., Лебедев К. Пятилетний план развития сибирской промышленности 1928/1929-1932/1933 гг. : сб. ст. / В. Корнев, С. Новицкий, К. Лебедев. Новосибирск, 1928.

10 См.: Боровков, Ф. И. Второй индустриальный центр Сибири. Хакасско-Минусинский район. Абакан, 1930.

11 См.: Тверской, С. Красноярский край в трех сталинских пятилетках. Красноярск, 1940.

12 См.: Масковский, А. С. Рост трудовой активности рабочего класса Сибири в борьбе за победу социализма. Новосибирск, 1968; Московский, А. С. Рост культурно-технического уровня рабочих Сибири (19201937 гг.). Новосибирск, 1979.

13 См.: Очерки истории Красноярской краевой организации КПСС. 1895-1980. Красноярск, 1982; Очерки истории Красноярской краевой организации КПСС. Т. II. Красноярск, 1970; Очерки истории Красноярской партийной организации. Т. I—II. Красноярск, 1967; Очерки истории Хакассии советского периода 19171961 гг. Абакан, 1963.

14 См.: Казаков, Е. Э. «Школа коммунизма» или опора административно-командной системы? : ВКП(б) и профсоюзы Сибири 1926-1937 г. Новосибирск, 1991.

15 См.: Важнов, М. Я. Профсоюзы Норильска. Страницы истории : 1932-2001. М., 2002; Паращук, А. П. Призвание - защищать. Страницы истории профсоюзного движения в Красноярском крае (1905-2001 гг.). Красноярск, 2002.

16 ВКП(б) о профсоюзах. М., 1940. С. 270.

17 Резолюции и постановления первого окружного съезда профсоюзов. Красноярск, 1925. С. 12-13.

18 Казаков, Е. Э. «Школа коммунизма». С. 81.

19 Там же. С. 84.

20 Итоги работы профсоюзов Сибкрая 19271929 года. К третьему съезду. Новосибирск, 1929. С. 73.

21 История Сибири. Т. IV. Новосибирск, 1965. С. 119.

22 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 35. Л. 14.

23 Казаков, Е. Э. «Школа коммунизма». С. 86.

24 Там же. С. 87.

25 Хатылаев, М. М. Рабочие золотодобывающей промышленности Восточной Сибири 1921-1937 гг. Новосибирск, 1986. С. 14.

26 Итоги работы профсоюзов Сибкрая 19271929 года. С. 70.

27 Резолюции второго пленума Сибкрай-совпрофа. 11 декабря 1929 г. Новосибирск, 1930. С. 29.

28 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 13. Л. 1.

29 Воскресенская, М. Производственные совещания - школа управления (1921-1965 гг.) / М. Воскресенская, Л. Новоселов. М., 1965. С. 41.

30 Резолюции второго пленума Сибкрай-совпрофа. С. 18-19.

31 Там же. С. 32.

32 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 35. Л. 109.

33 ГАКК. Ф. Р-324. Оп. 1. Д. 78. Л. 110.

34 ГАКК. Ф. Р-324. Оп. 1. Д. 78. Л. 12.

35 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 35. Л. 30.

36 ГАНО. Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 495. Л. 2.

37 Воскресенская, М. Указ. соч. С. 75.

38 Казаков, Е. Э. Указ. соч. С. 158-159.

39 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 35. Л. 9.

40 Хатылаев, М. М. Указ. соч. С. 23.

41 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 35. Л. 83.

42 ГАКК. Ф. Р-324. Оп. 1. Д. 78. Л. 115.

43 ГАКК. Ф. Р-324. Оп. 1. Д. 78. Л. 116.

44 ГАНО. Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 653. Л. 52.

45 Вейнберг, Г. Профсоюзы и шесть условий товарища Сталина. М., 1932. С. 16.

46 Хатылаев, М. М. Указ. соч. С. 23.

47 Воскресенская, М. Указ. соч. С. 78.

48 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 11. Л. 6.

49 Рогачевская, Л. С. Социалистическое соревнование в СССР. Исторические очерки 19171970 гг. М., 1977. С. 93-94.

50 Хатылаев, М. М. Указ. соч. С. 16.

51 Воскресенская, М. Указ. соч. С. 61.

52 ГАНО. Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 555. Л. 13.

53 ГАНО. Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 552. Л. 2 об.

54 Воскресенская, М. Указ. соч. С. 61.

55 ГАНО. Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 555. Л. 16.

56 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 35. Л. 110.

57 ГАКК. Ф. Р-968. Оп. 1. Д. 35. Л. 109.

58 ГАНО Ф. Р-627. Оп. 1. Д. 573. Л. 63.

ИЗМЕНЕНИЕ МАТРИМОНИАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ СЕЛЬСКИХ ЖЕНЩИН КРАСНОЯРСКОГО КРАЯ В 1960-1980-Х ГОДАХ

В статье исследуется трансформация матримониального поведения сельских женщин Красноярского края в период интенсивного промышленного освоения региона. На основании данных Всесоюзных переписей населения и текущей демографической статистики реконструируются изменение брачно-возрастной структуры сельчанок и процессы брачности и разводимости в сельской местности края.

Ключевые слова: сельские женщины, матримониальное поведение, брачно-возрастная структура, брачность, разводимость, демографическая модернизация.

Прошедший 2008 г. был объявлен в России годом семьи. Это обусловило внимание к негативным тенденциям ее развития, которые объясняют влиянием сложной экономической ситуации, потерей нравственных ориентиров, развенчанием традиционных ценностей. Уменьшение числа регистрируемых браков, рост разводимости можно трактовать как кризис института семьи. Однако такому взгляду противостоит точка зрения, которая расценивает эти явления как часть демографической модернизации. Для их оценки необходимо обратиться к предшествующему развитию брачно-семейной сферы, так как демографические процессы инерционны. В данной статье исследуется один из ее аспектов - эволюция матримониального (связанного с заключением и расторжением брака) поведения сельских женщин края в 1960-1980-е гг.

Эволюция поведения сельчанок в такой традиционно «женской» сфере как брак характеризовала гендерные стереотипы поведения и их изменение в период ускоренной урбанизации региона. Как известно, объективная сторона урбанизации выражается в территориальном перераспределении сельского и городского населения, изменении поселенческой сети. Не менее важна субъективная сторона урбанизации - изменение моделей поведения населения, особенно женского. В результате роста уровня образования и массового вовлечения молодых женщин в общественное производство расширялась их свобода в определении сроков вступления в брак, рождении детей (в браке или вне его), разводе. Таким образом, приобретение экономической независимости и увеличение самостоятельности женщин оказывали значительное влияние на развитие брачно-семейной сферы.

В 1960-1980-е гг. Красноярский край проходил этап урбанизационного перехода, отмеченного высокими темпами его промышленного освоения. Это существенным образом влияло на жизнь населения, определяло интенсификацию социальных, в том числе демографических процессов.

Специфика развития региона заключалась в том, что его экономика была преимущественно «мужской». В промышленной структуре края резко преобладала тяжелая промышленность и добывающие отрасли над перерабатывающими, что вызывало трудности в предоставлении работы женщинам. Активно развивающиеся в сельской местности отрасли также были сориентированы в основном на мужской труд. Эта особенность была отмечена в исследованиях начала 1960-х гг.1 и продолжала оказывать влияние на поведение сельских женщин все последнее советское тридцатилетие: стимулировала их высокий миграционный отток, что сказывалось на развитии брачно-семейной сферы.

Перепись населения 1959 г. позволила впервые за послевоенный период оценить брачно-возрастную структуру населения. Согласно ее данным, в селах края в браке состояли 57,2 % женщин - несколько больше, чем женщин, проживающих в городах - 56,5 % (табл. 1). Брачность красноярских сельчанок выглядела более благополучно и на общероссийском фоне. В среднем в РСФСР замужем были лишь 48,8 % сельчанок, повозрастные показатели брачности были заметно ниже во всех возрастных группах2.

Особенностью брачной структуры сельчанок в конце 1950-х гг. выступало сохранение сверхранней брачности, характерной для традиционного типа брачного поведения. Доля

Таблица 1

Возрастные показатели брачности женщин Красноярского края (на 1000 человек данного возраста)*

Возрастная группа, Сельские женщины Городские женщины

лет 1959 1970 1979 1989 1959 1970 1979 1989

16 лет и старше, в том числе: 572 634 654 695 565 605 605 631

16 24 18 23 43 9 11 16 19

17-19 215 204 294 352 125 134 141 166

20-24 620 658 751 759 514 564 601 622

25-29 803 883 862 884 788 832 799 801

30-34 808 898 885 903 812 863 831 831

35-39 763 888 876 892 782 853 811 811

40-44 651 844 868 873 692 813 796 783

45-49 560 779 833 837 598 751 757 731

50-54 489 659 758 794 493 628 687 699

55-59 419 538 648 724 406 501 577 622

60-69 403 396 433 565 335 343 371 473

70 и более 218 225 180 205 168 183 145 166

*Рассчитано по: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 1531. Л [. 61, 62, 63, 70, 71, 72; Итоги В

переписи населения 1989 г. по Красноярскому краю. Красноярск, 1990. С. 83-84.

замужних среди сельских девушек в возрасте миграционный отток сельчанок из деревень, 16-19 лет составляла 18,3 %, тогда как среди что и сыграло свою роль в уменьшении числа городских - 11,9 %3. Из тысячи сельчанок в заключенных браков.

возрасте 16 лет в крае замужем было 24, тогда В 1970-х гг. общий коэффициент брачно-как в РСФСР только 14 девушек4. сти вырос и в 1980 г. составил 11,1 %. Однако

Несмотря на то, что в 1960-1980-х гг. в из-за резкого сокращения численности сель-

Таблица 2

Показатели брачности в сельской местности Красноярского края

в 1960-1980-х гг.*

1960 1965 1970 1975 1980 1985 1990

Число браков, тыс. 12,8 7,5 8,5 9,3 9,0 7,8 6,3

Число браков на 1000 чел, % 11,5 6,9 9,1 10,8 11,1 9,6 7,7

Число разводов, тыс. 0,3 0,5 0,9 1,3 1,8 1,9 1,7

Число разводов на 1000 чел, % 0,3 0,4 1,0 1,5 2,2 2,3 2,1

* Демографический ежегодник Красноярского края. 1996 г. Красноярск, 1997. С. 52; Демографический ежегодник Красноярского края. 2000 г. Красноярск, 2001. С. 54.

наиболее бракоспособных возрастах численность мужчин в селах края преобладала над численностью женщин, данные текущей статистики за 1960-1970-е гг. показали снижение общих коэффициентов брачности с 11,5 % до 9,0 % (табл. 2). Меньше всего браков было заключено в середине 1960-х гг. - 6,9 %. За первую половину десятилетия их абсолютное количество сократилось в полтора раза: с 12,8 тыс. в 1960 г. до 8,5 тыс. в 1965 г. В это время наблюдался наиболее активный

чан число заключенных браков так и не достигло уровня 1960 г., а в течение 1980-х гг. как абсолютные, так и относительные показатели брачности в сельской местности края заметно снизились. Причина заключалась не в снижении престижа брака в глазах сельских жительниц - от переписи к переписи статистика фиксировала увеличение уровня брач-ности. Повозрастные показатели состояния в браке у сельчанок в эти годы росли, при этом оставаясь выше, чем аналогичные у город-

Таблица 3

Возрастная структура женщин Красноярского края, вступавших в брак

в 1989 г., %*

До 20 20-24 25-29 30-34 35-39 40-49 50-59 60 и более

Сельские женщины 32,9 31,9 13,1 8,2 5,0 4,2 3,1 2,4

Городские женщины 26,1 31,8 15,3 9,5 6,2 5,7 3,5 1,9

*Рассчитано по: Естественное и механическое движение населения Красноярского края в 1989 г. Красноярск, 1990. С. 222-223.

ских женщин. Сельчанки сохранили также традиции высокой брачности, характерные для Сибири: ее уровень превышал средний у сельских женщин РСФСР - 61,5 %5.

Изменение поведенческих установок не привело к высокому уровню безбрачия и повышению возраста вступления в брак. Такие особенности характерны для современного типа матримониального поведения, вызванного эмансипацией женщины от традиционных представлений о том, что замужество - ее главное предназначение. По данным микропереписи населения 1994 г., в женском населении сел края оказалась крайне низкой доля окончательного безбрачия (никогда не состоявших в браке в возрастных группах 50 лет и старше): она колебалась от 1,6 % до 2,3 %6.

В течение исследуемого периода у сельчанок наблюдалось постоянное снижение возраста вступления в брак. Перепись 1989 г. зафиксировала, что в возрасте 16 лет в красноярских селах уже были замужем 4,3 % девушек, тогда как в городах этот показатель составлял всего 1,9 % (табл. 1). Распределение по возрастам женщин, вступивших в брак в 1989 г., свидетельствовало, что за тридцатилетие брачность значительно помолодела: доля невест младше 20 лет возросла с 14,8 % в 1960 г. до 32,9 % в 1989 г. (табл. 3).

Таким образом, в ходе исследуемого периода абсолютное большинство красноярских сельчанок, проживавших в селах в эти годы, в течение своей жизни выходили замуж. Это касалось даже «неблагополучных» поколений, период наибольшей брачной активности которых выпал на военные годы. Несмотря на то, что многие их ровесники погибли, доля никогда не состоявших в браке красноярских сельчанок составила лишь 3,5 %7. Поскольку переписные сведения собирались со слов опрашиваемых, можно предположить, что большинство женщин, даже не регистриро-

вавших брак, считали таковым либо фактический недолговременный союз, либо просто не хотели признавать себя никогда не бывшими замужем, поскольку ценность состояния в браке в обществе была высокой.

Наблюдались и признаки модернизации матримониального поведения сельских женщин, выражавшейся в увеличении разводимо-сти. В отличие от традиционного, для современного типа матримониального поведения расторжение брака не является чрезвычайным событием. Такое отношение к разводу в сельской местности края сформировалось уже к началу 1960-х гг. Несмотря на то, что упрощение оформления разводов произошло лишь в самом конце десятилетия в связи с принятием в 1969 г. Кодекса о браке и семье РСФСР, в течение всего этого времени уровень разво-димости в сельской местности рос. В течение 1960-1980-х гг. развод становился все более распространенным явлением в красноярских селах. За это время коэффициент разводимо-сти увеличился практически на порядок: с 0,3 % в 1960 г. до 2,1 % в 1990 г. (табл. 2). Росло и абсолютное число разводов, несмотря на то, что численность сельского населения в эти годы заметно уменьшалась.

За тридцатилетие в структуре разводов по продолжительности браков произошли существенные изменения. Несколько сократилась доля расторжений непродолжительных браков - до 1 года, зато намного - практически в четыре раза - увеличилась доля расторжений браков, «возраст» которых составлял 20 и более лет8. Те же тенденции в целом были характерны и для городского населения. По сравнению с началом периода в 1989 г. в общем числе разводов увеличилась доля расторжений повторных браков, которая стала составлять 20,5 %, тогда как в 1960 г. - лишь 1,8 %, что говорит о возросшей матримониальной активности сельчанок.

Таким образом, можно сделать вывод, что модернизация матримониального поведения сельчанок происходила неравномерно. В исследуемый период высокий уровень разводи-мости, характерный для современного типа, соседствовал с ранней брачностью, сохранявшейся от традиционного брачного поведения, однако основные демографические параметры брачно-семейной сферы эволюционировали в одном направлении. Ускоренная урбанизация региона стимулировала этот процесс. Развитие брачно-семейных отношений в сельской местности края проходило в русле общемирового исторического процесса индивидуализации общественной жизни и роста самосознания субъекта. Суть модернизации заключалась в том, что ценность семьи и брака лишь пересматривались в общественной психологии, они не отменялись, а приобретали исторически новое содержание, происходило создание новой, соответствующей современным условиям формы семьи.

Примечания

1 Зайончковская, Ж. А. Современная миграция населения Красноярского края / Ж. А. Зайончковская, В. И. Переведенцев. Новосибирск : РИО СО РАН, 1964. С. 75.

2 Рассчитано по: http://demoscope.ru/weekly/ ssp/sng_mar_59.php

3 Рассчитано по: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 1531. Л. 61-72.

4 Рассчитано по: http://demoscope.ru/weekly/ ssp/sng_mar_59.php

5 Рассчитано по: http://demoscope.ru/weekly/ ssp/rus_mar_89.php?reg=1

6 Основные итоги микропереписи населения 1994 г. по Красноярскому краю. Т. 1. Красноярск, 1995. С. 23.

7 Рассчитано по: www.demoscope.ru/weekly/ ssp/rus_mar_89.php

8 Рассчитано по: ГА РФ. Ф. А-374. Оп. 31. Д. 4942. Л. 75; Естественное механическое движение населения Красноярского края в 1989 г. Красноярск, 1990. С. 234.

религия. общество. власть

П. И. Гайденко

НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ О СОСТОЯНИИ ХРИСТИАНСКОЙ ЖИЗНИ НА РУСИ НАКАНУНЕ КРЕЩЕНИЯ

Статья П. И. Гайденко посвящена вопросам религиозной жизни восточных славян накануне Крещения. Исследуя немногочисленные известия источников о деятельности на территории Руси до 988 г. церковной иерархии, автор стремится, в том числе, проанализировать и то, как эти свидетельства были отражены в историографии. Особое внимание автора привлекает проблема интерпретации сообщений письменных памятников о наиболее ранних упоминаниях источников о распространении христианских взглядов среди восточных славян.

Ключевые слова: Киевская Русь, церковно-государственные отношения, Русская православная церковь, христианство.

Принятие восточно-славянским обществом христианства - продолжительный процесс, растянувшийся во времени на столетия. Крещение Руси (988 г.), положившее начало «самостоятельной» деятельности русской церковной организации, было подготовлено довольно продолжительной деятельностью христиан на территории древнерусского государства. Несмотря на историографическую традицию, присваивающую русской иерархии изначальную самостоятельность, было бы ошибкой не учитывать то обстоятельство, что до 1448 г. русская митрополия являлась неотъемлемой частью Константинопольского патриархата, а в наиболее ранний, т. н. Киевский, период своего существования греческое воздействие на христианскую жизнь восточных славян было особенно сильно. Однако насколько целенаправленным было это влияние на изменение религиозной жизни восточных славян в 1Х-Х вв., однозначно ответить сложно. Научная позиция М. Д. Присёлкова, предполагавшего существование в период правления князя Святослава и его матери Ольги деятельной политической силы в лице христиан1, к сожалению, только гипотеза, а не безусловный факт.

Разнообразие мнений в отношении изначальных канонических истоков нашей иерархии поддерживалось именами известных историков-медиевистов. В целом же историография этой проблемы довольно широка, что объясняется не только немногословием древнерусских и зарубежных источников по поднимаемому вопросу, но и их содержанием, позволяющим очень широко и произволь-

но интерпретировать излагающиеся в них сообщения - от поддержки традиционного церковно-исторического взгляда на эту проблему до её полного или частичного отрицания.

Впрочем, нас интересует не весь этот продолжительный период постепенного проникновения христианства в земли восточных славян, а то, каково было «качественное и количественное» состояние христианской жизни на Руси накануне (X в.) события, обозначенного в Повести временных лет (далее - ПВЛ) под 988 г. и вошедшего в историю России как Крещение Руси. Под этими качественными и количественными «показателями» мы понимаем: 1) наличие организованной церковной жизни, выражающейся не только в наличии храмов, но и в их типе и количестве, 2) присутствие духовной иерархии, 3) источники её пополнения, 4) деятельность христианских общин и 5) материальную основу их деятельности.

При всей неоднозначности первых свидетельств о жизни на территории Киевской Руси христиан хорошо известно, что ко времени начала великого княжения Владимира на территории Киева существовал храм в честь пророка Божьего Ильи, вероятно, разрушенный в первой половине 80-х гг. X в. в период проведения т. н. «языческой реформы» Владимира Святославича2. Эта церковь известна прежде всего по тексту русско-византийского договора 943/944 г. Определить статус этого храма, как и восстановить историю его появления, крайне сложно. А. В. Карташев был склонен считать, что храм пророка Ильи мог быть

«посольской» церковью3. Протоиерей Стефан Ляшевский смотрел на этот вопрос иначе и высказывал мнение, что это был княжеский храм4. Иногда церковь Ильи рассматривается как «соборная или главная»5. Как мы думаем, едва ли возможно исключать и такую вероятность, как связь этого храма с княжеским дружинным и купеческим окружением, участие которого в жизни этой церкви исключить также нельзя. А. С. Иванов писал, что известная церковь пророка Ильи могла быть основана греческими миссионерами именно в 60-70-е гг. IX в.6 Как предположил учёный, название этого храма, скорее всего, было связано с культом императора Василия Македонянина7. По мнению Б. А. Рыбакова, выбор имени пророка Ильи мог быть связан с почитанием славянами-язычниками Перуна, бога-громовержца, чествование которого тоже приходилось на конец июля - начало августа (по юлианскому календарю)8. Так что время языческих торжеств выпадало на те же дни, что и празднование памяти пророка Ильи9. Однако эта оригинальная догадка не имеет достаточных оснований10.

Так что количество мнений относительно статуса и времени появления церкви пророка Ильи велико. И хотя все они не исключают друг друга, однако всё же лишены единства. К тому же практически все они не бес-спорны11. Более того, в науке в отношении этой церкви существует и совершенно иной взгляд, изложенный М. Д. Присёлковым и В. Я. Петрухиным. Если первый из них только высказывал предположение, что летописец, упоминавший этот храм, имел ввиду одну из придворных константинопольских церквей, посвящённых этому пророку12, с чем категорически не был согласен В. З. Завитневич13, то последний исследователь вообще высказывал сомнения в отношении существования этой церкви в Киеве14. Так что история этого храма не вполне ясна. Если же говорить о клире и прихожанах этой церкви, то вопрос этот ещё более тёмен. Науке достоверно не известны ни имена священнослужителей этого храма, ни их количество, ни их церковная юрисдикция, ни национально-этническая принадлежность. К тому же, если внимательно посмотреть на процедуру присяги, принесённой в 944 г. в этой церкви, то нельзя не заметить, что летописец вообще не упоминает духовенство, что не исключает возможности того, что в церкви могло и не быть постоянного кли-

ра15. В этом случае разумно предположить, что клятвы могли быть произнесены не перед священством, а перед какими-либо церковными реликвиями и византийскими послами. Окончательно ситуация осложняется тем, что храм находился в хазарском (еврейском) квартале Киева16, что основательно запутывает дело. И хотя Г. М. Барац, наблюдения которого скорее всего и развил о. Стефан, утверждал, что среди хазар должно было быть много христиан, которые собственно и могли стать прихожанами Ильинского храма, однако в данном случае выводы и предположения учёного выглядят очень натянутыми, поскольку подтвердить их крайне сложно17. К тому же как объяснить в этом случае появление в рассматриваемом районе Киева в более позднее время еврейских хозяйств?

Более поздняя агиография18 и свидетельства Иоакимовой летописи, сохранённые Татищевым, нашедшие поддержку в трудах А. П. Доброклонского и даже нашего вре-

19

мени19, свидетельствуют о широком строительстве христианских церквей на Руси и об основании в Киеве Софийского, а в Пскове Троицкого храмов в период правления вдовы князя Игоря Ольги20. Во многом эти домыслы связаны с очень поздними сообщениями, какие, например, можно встретить в Степенной книге21. Однако, как мы думаем, известия эти надуманы и не имеют под собой сколько-нибудь серьёзной исторической основы22. Впрочем, при этом можно согласиться с выводами А. В. Карпова, полагающего, что создаваемые Ольгой погосты вполне могли стать «центрами <...> точками взаимодействия и "позиционирования" разных религиозных взглядов, в том числе и христианских»23.

Если верить русско-византийским договорам и допустить, что в середине X в. число христиан могло быть велико, то тогда можно согласиться с О. М. Раповым, не исключавшим возможность существования во второй половине того же столетия в Киеве нескольких храмов, «могущих вместить всех желающих помолиться»24. Действительно, согласно ПВЛ в период правления потомков Рюрика Игоря и Святослава Игоревича в окружении князя среди дружинников да и собственно знатных жителей Руси отмечено присутствие христиан, права которых особо оговаривались в русско-византийском договоре 945 г.25 Новое правовое положение окружавшей киевских князей крещёной знати могло не

только свидетельствовать о её количестве, позволявшем рассматривать христиан как политическую силу, но и том, что христианство в этот период проникло исключительно в высшие слои восточно-славянского общества. Более того, скорее всего, это было христианство византийского толка, иначе едва ли бы византийцы были так настойчивы, добиваясь особого статуса русских христиан в тексте договора. Поэтому можно согласиться с А. С. Хорошевым, писавшим, что в условиях, когда христианство задолго до крещения «пустило корни в среде феодальной верхушки», «вряд ли у Владимира были большие сомнения в выборе религии»26. Русско-византийский договор периода правления кн. Игоря, позволяет допустить, что на Руси христиане представляли сплочённую политическую силу. Об этом, как уже было сказано, можно судить хотя бы по тому, что их права особо оговаривались византийцами, ставившими христиан на первое место27. Однако, соглашаясь с мыслью ак. Б. А. Рыбакова относительно того, что в 40-х гг. X в. христианство могло утвердиться в государственной системе Руси28, О. М. Рапов был склонен считать, что христиане в эти годы фактически уравнялись в своём статусе с язычниками. Правда, при этом учёный не был склонен преувеличивать значение христиан в политической и экономической жизни Киева29. Тем не менее, логическое заключение исследователя о возможности существования в Киеве нескольких храмов не имеет подтверждения ни в археологических, ни в ранних письменных источниках.

Впрочем, христианское предание свидетельствует ещё об одном раннем храме Руси - церкви св. Николая на могиле легендарного Аскольда, которому в агиографии присваивается имя этого святителя в качестве крещального30. Однако, как и в предыдущих, рассмотренных выше случаях, о времени и инициаторе постройки этого храма трудно сказать31. И хотя современный исследователь истории русской церкви О. М. Рапов высказывал предположение, что вероятные годы возведения этой церкви - 70-е гг. IX в.32, тем не менее, эта гипотеза лишь одна из многих озвученных в истории по настоящей проблеме. Споры о времени и обстоятельствах возникновения храма св. Николая на легендарной Аскольдовой могиле имеют продолжительную историю, связанную с именами В. Н. Татищева, А. Л. Шлёцера, Н. М. Карамзина,

С. А. Гедеонова и других33, однако до сих пор не имеют ясного решения. И подобно тому, как спорны и мифичны личности самих киевских князей периода хазарского сюзеренитета на Руси34, так же лишены какой бы то ни было ясности и их поступки, зафиксированные в русском летописании, и судьба легендарного Никольского храма. И всё же сказанное выше говорит в пользу того, что ещё до крещения Руси христианские общины имели свои культовые места. Хотя при этом приходится признать, количество этих мест или строений было крайне ограничено, а их значение в жизни восточных славян не слишком велико.

Проблема происхождения и пополнения древнерусской церковной иерархии также не имеет ясного и однозначного решения. Как хорошо известно, Русь находилась в сфере интересов как византийской, так и латинской церковной иерархии35. Традиционно считается, что появление христиан на Руси связано с событиями легендарного похода Аскольда на Константинополь36. Однако, вероятно, христиане на Руси появились ещё до знаменитого Фотиева крещения. Я. Н. Щапов особо обратил внимание на то, что «.по свидетельству Ибн-Хордадбеха, относящемуся к 840-м годам, русские купцы, приезжавшие на восток, считали себя христианами»37.

Неудачная миссия Адальберта не оставила после себя каких-либо заметных следов как в церковной, так и светской истории Руси. Несколько иначе обстоит дело с латинской миссией времён Ярополка. А. В. Назаренко склонен считать, что велика вероятность принятия Ярополком крещения с именем Пётр38. Об этих событиях извещают латиноязычные источники39, однако русские источники об этих событиях не столь многословны40.

Вероятнее всего, русская иерархия формировалась в восточно-христианской традиции. При этом, как нам видится, было бы не вполне верно возводить историю русской церкви и, прежде всего, её иерархии к христианским общинам Крыма поздней Античности и раннего Средневековья41, как это иногда происходит в церковной науке42 или как об этом пишет в своей диссертации свящ. Георгий Харин43. Несомненно, христианские общины Крыма и Северного Кавказа не могли не оказывать своего хотя бы и косвенного влияния на умонастроения входивших в контакт с ними восточных славян, однако в Крыму скорее происходило обратное - усиление славян-

ского влияния на местное население, правда, этот процесс отмечен в Готской епархии в Х-Х1 вв.44

Здесь хочется заметить, что в церковной литературе прослеживается интересное явление, а именно - стремление «удревнить» историю русской иерархии. Так, например, Никон (Лысенко), опираясь на выводы В. И. Ламанского о возможной миссии святых братьев у восточных славян и положение Устава Владимира о поставлении на Русь первого митрополита Михаила, полагает, что русская иерархия была основана патриархом Фотием45 и уже к 889 г. обладала статусом митрополии46. Однако достаточных оснований рассматривать высказанное предположение как некий факт в исторической науке нет. Работа другого церковного историка - Н. Н. Воейкова -оказалась более информированной в отношении событий 60-х гг. IX в. В своих комментариях известий о посылке патриархом Фотием епископа на Русь учёный не только указывал имя этого легендарного русского первоие-рарха, но описал и иные подробности этой миссии. «Император согласился и послал в Киев епископа Алексия и двух священников - Афанасия и Кирилла (ставшего потом епископом Катанским и Сицилии). Проповедь их так подействовала на князей [Аскольда и Дира. - П. ], что они приняли крещение в 865 г. вместе с одним хазарским князем и многими киевлянами»47. Правда, источники, из которых были почерпнуты такие необыкновенные сведения, исследователь так и не назвал. Много ранее с событиями «Фотиева» крещения имя митрополита Михаила связывал и церковный историк А. В. Карташёв48. Тем не менее, в научной историографии нет единого мнения об известиях о «Фотиевом» или «Аскольдовом» крещении не только в отношении того, кто мог скрываться под именем легендарных руссов, но и в отношении самого факта обращения Аскольда и его дружины к христианству49. По сообщениям продолжателя Феофана, при патриархе Игнатии в 874 г. происходит повторное обращение руссов в христианство, сопровождавшееся посылкой в земли славян очередного архиепископа50.

Впрочем, даже если допустить, что «Фотиево крещение» состоялось, приходится вслед за ак. М. Ю. Брайчевским признать, что не только в церковной и гражданской историографии, но и, что более важно, в древнерусских источниках это легендарное событие ока-

залась «завуалированным» и «отодвинутым» «на задний план исторического процесса»51. Более того, конкретные следы возникшей тогда иерархии, если таковая вообще была насаждена, никак не прослеживаются.

Что же касается отношений Крымских епархий и Киева в 1Х-Х вв., если такие связи вообще существовали, разве что, не считая удачного похода Владимира Святославича на Херсонес (988 г.), закончившегося появлением на Руси корсунского священства в лице новгородского епископа (согласно Татищева - архиепископа) Иоакима и причта десятинного храма Киева, то едва ли эти связи имели какое-либо принципиальное значение для судеб язычества и христианства в землях Киевской Руси. Если при этом ещё учесть то обстоятельство, что степные территории, отделявшие границы северо-причерноморских византийских колоний и левобережной части современной Украины, были очень неспокойны, благодаря регулярному вторжению в эти земли степных племён, то было бы удивительно, если бы здесь прослеживалось какое-то особенное целенаправленное византийское христианское влияние на восточных славян, как и на другие народы.

Трудно что-либо сказать об источниках кадрового и финансового пополнения клира или клириков, действовавших на территории Руси. Скорее всего, главной статьёй их дохода могли быть пожертвования либо со стороны князя, либо со стороны знатных дружинников и старейшин городов. Во всяком случае, появление десятины, устанавливавшей особое содержание первоначально храма, основанного Владимиром Святославичем, а впоследствии и центральных соборных храмов, может косвенно указывать на то, что первоначально приношения и пожертвования в древнерусские храмы были крайне нерегулярны и незначительны. Однако это лишь предположение, основанное на том, что византийские миссии обычно действовали на чужих территориях при предварительном согласии самих варварских правителей.

Таким образом, несмотря на смутность сообщений источников, можно сказать, что ко времени официального Крещения Руси (988 г.) местные христиане хоть и не имели организованной иерархии, однако могли быть знакомы с принципами её организации и деятельности. Можно предположить, что более поздние известия письменных источни-

ков о «Фотиевом» крещении и митрополите Михаиле возникли не только на основе попыток летописцев «удревнить» историю церковной организации Руси, но и некоей памяти

0 попытках миссионерской деятельности византийцев и германцев в землях восточных славян. Всё выше указанное немало способствовало формированию благоприятных условий для принятия Русью христианства.

Примечания

1 Присёлков, М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х-Х11 вв. СПб., 2003. С. 15.

2 См.: Щапов, Я. Н. Церковь в Древней Руси (до конца XIII в.) // Русское православие : вехи истории. М., 1989. С. 13.

3 См.: Карташев, А. В. Собр. соч. : в 2 т. Т. 1. Очерки по истории русской церкви. М., 1992. С. 98.

4 См.: Ляшевский, С. История христианства в земле русской с I по XI в. М., 2002. С. 250251.

5 См.: Рыбаков, Б. А. Киевская Русь и русские княжества ХП-ХШ вв. М., 1982. С. 367; Ра-пов, О. М. Русская церковь в IX - первой трети XII в. : Принятие христианства. М., 1998. С. 140.

6 См.: Иванов, С. А. Когда в Киеве появился первый христианский храм?.. // Славяне и их соседи. Славянский мир между Римом и Константинополем. Вып. 11. М., 2004. С. 9.

7 Там же. С. 14-15.

8 См.: Рыбаков, Б. А. Язычество древних славян. М., 2002. С. 401-404.

9 См.: Рыбаков, Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. С. 367.

10 См.: Иванов, С. А. Когда в Киеве появился первый христианский храм?.. С. 9-15.

11 Так, например, мнение о. Стефана Ляшев-ского о том, что храм Ильи мог быть княжеским, входит в противоречие с тем фактом, что древнерусские князья, по крайней мере до Ярополка Святославича, безусловно были язычниками, что подтверждается и обстоятельствами присяги по случаю заключения договора 943/944 гг. (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 53-54.). Практически ничем нельзя подтвердить нашу догадку об участии в жизни храма дружинников. Что же касается мнения А. С. Иванова, то в более ранней своей статье, посвящённой греческим миссиям, он отмечал такую важнейшую особенность византийского пропо-

ведничества, как то, что религиозные миссии Константинополя на территории иных государств действовали только на основании специальных договоров (см.: Иванов, С. А. Миссия восточнохристианской церкви к славянам и кочевникам : эволюция методов // Славяне и их соседи. Славяне и кочевой мир. Вып. 10. М., 2001. С. 19.). В случае с Русью не только не известны какие-либо подобные соглашения, но более того - нет никаких оснований предполагать, что подобные отношения, а уж тем более документы вообще могли существовать (см.: Гайденко, П. И. Место Киевского митрополита в системе политических отношений Киевской Руси (988-1037 гг.) : дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2005. С. 69-70.).

12 Присёлков, М. Д. Очерки по церковно-политической истории. С. 11.

13 См.: Завитневич, В. З. М. Д. Присёлков. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XIII вв. // Тр. КДА. 1914. Апрель. С. 640-641.

14 См.: Петрухин, В. Я. Христианство на Руси во второй половине X - первой половине XI в. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002. С. 62-63.

15 См.: Гайденко, П. И. Место Киевского митрополита. С.70, 72-73.

16 Правда, прот. Стефан Ляшевский предполагал, что в своей внутренней политике легендарный Аскольд якобы мог опираться на хазарских христиан, проживавших в этом квартале (см.: Ляшевский, С. История христианства. С. 251-252; Барац, Г. М. Критико-сравнительный анализ Договоров Руси с Византией. Киев, 1910. С. 53).

17 См.: Пархоменко, В. Начало христианства на Руси. Очерки из истории Руси IX-X вв. Полтава, 1913. С. 110.

18 См.: Жизнеописания достопамятных людей земли Русской. X-XX вв. М., 1992. С. 12, 309.

19 См.: Александров, А. А. Во времена княгини Ольги. Легенды и былины о княгине Ольге в Псковской земле. Псков, 2001. С. 52, 72-73, 89-90.

20 См.: Доброклонский, А. П. Руководство по истории Русской Церкви. М., 2001. С. 16.

21 В повествовании Степенной книги равноапостольная княгиня предстаёт проповедницей христианства среди язычников. Она назидает и призывает людей к крещению, «кумиры сокрушающее и на кумирнискихъ местехъ кре-

сты Христовы поставляющи. И отъ техъ кре-стовъ многа знамения и чюдеса содевахуся и до сего дни» (ПСРЛ. Т. 21, ч. 1. С. 19-22.).

22 Во-первых, сомнительно, чтобы Ольга могла позволить себе разрушение языческих капищ в условиях фактического господства язычников; во-вторых, никак и ничем кроме поздних летописания и агиографии не подтверждается строительство на Руси и в Киеве христианских храмов и насаждение священства в период регентства матери Святослава; в-третьих, рассказывая об обстоятельствах смерти вдовы Игоря, помимо прочего Комиссионный список указывает на то, что Ольга «имущее прозвутера втайне», который и похоронил княгиню (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 68.; ПСРЛ. Т. 3. С. 121). Слово «втайне» может указывать, что этот священник мог исполнять обязанности духовника Ольги и жить в её внутренних покоях, однако и в этом случае мы видим перед собой лишь подвиг, мотивированный личными убеждениями княгини. Значит, вера княгини была делом частным, не получившим поддержку даже со стороны её сына Святослава (См.: Гайденко, П. И. Место Киевского митрополита. С. 87; Этингоф, О. Е. Византийские иконы VI - первой половины XIII века в России. М., 2005. С. 70).

23 Карпов, А. В. Социокультурные факторы христианизации древнерусского общества в К-Х вв. // Человек верующий в культуре Древней Руси : материалы междунар. науч. конф. СПб., 2005. С. 158.

24 Рапов, О. М. Русская церковь в IX - первой трети XII в.. С. 140.

25 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 54.

26 Хорошев, А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980. С. 12.

27 Думаем, что можно говорить и о том, что особыми статьями в отношении христиан, упоминавшихся в них на первом месте, Византия пробовала оказывать политическое давление на великокняжескую власть, создавая на Руси противовес в лице крещёной знати.

28 Рыбаков, Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. С. 767.

29 См.: Рапов, О. М. Русская церковь в IX -первой трети XII в.. С. 141.

30 См.: Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви : история христианства в России до равноапостольного князя Владимира как введение в историю Русской Церкви. М., 1994. Кн. 1. С. 204 (далее - ИРЦ).

31 По этому поводу В. И. Петрушко пишет: «Над могилой Аскольда в X веке св. Ольга (или некий Олма, если только это не описка древнего летописца) поставила церковь святого Николая. Очевидно, это был святой покровитель убитого князя» (Петрушко, В. И. История Русской Церкви. М., 1999. С. 4). Однако категоричность данной точки зрения ничем не подтверждается. К тому же В. И. Пе-трушко очень свободно интерпретирует слова ПВЛ о месте погребения Аскольда, а именно на месте «олминого двора» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 23).

32 См.: Рапов, О. М. Русская церковь в IX -первой трети XII в.. С. 140.

33 См.: Гедеонов, С. А. Варяги и Русь. М., 2004. С. 192-196; Православная энциклопедия. М., 2002. Т. 3. С. 610-611 (далее - ПЭ).

34 См.: ПЭ. Т. 3. С. 610-611.

35 В 1Х-Х вв. власть Римского Престола в Западной Европе весьма ограничена. Значительная часть епископий испытывала на себе всю тяжесть не только церковной, но и светской инвеституры. Примечательно, что последняя форма зависимости, имела и свои «плюсы» -некоторую каноническую свободу епископа от папы, а в ряде случаев каноническую неподконтрольность со стороны более высокой духовной иерархии.

36 См.: Барсов, Т. Константинопольский патриарх и его власть над Русскою церковью. СПб., 1878. С. 299.

37 Щапов, Я. Н. Церковь в Древней Руси (до конца XIII в.). С. 13.

38 См.: Назаренко, А. В. Древняя Русь на международных путях : междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX-XII веков. М., 2001. С. 374-375, 379-382.

39 См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2003. С. 303-313.

40 Если не считать известия Никоновской летописи о приходе 979 г. на Русь послов «из Рима от папы» и ПВЛ под 1044 г. о «крещении» костей Ярополка и их погребении рядом с захоронением Владимира Святославича (см.: ПСРЛ. Т. 9. С. 39; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 155; Назаренко, А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 375).

41 Так, например, митрополит Макарий, хоть и устанавливал некоторую косвенную преемственность в жизни древних христианских епархий в северном Причерноморье и на Кавказе, как епархий, располагавшихся на терри-

тории современной митрополиту Российской империи, однако никак не утверждал, что эта преемственность могла быть непосредственной и прямой (См.: Макарий (Булгаков), митр. ИРЦ. Кн. 1. С. 83-160.).

42 Так, например, В. Семенюк возвёл государственность Руси к апостольскому веку и почему-то рассмотрел северочерноморские и кавказские византийские епархии в качестве своего рода «провозвестников» русской церкви (см.: Семенюк, В. Христианство на Руси от Зарождения первооснов государственности до князя Владимира : курсовое (дипломное сочинение) по кафедре истории русской церкви. Загорск, 1963. С. 4-52, 53-73).

43 См.: Харин, Е. С. Древнерусское монашество в XI-XIII вв. : быт и нравы : дис. . канд. ист. наук. Ижевск, 2007. С. 20-21.

44 См.: Тур, В. Г. : 1) Православные монастыри Крыма. Киев, 2006. С. 49; Магаричев, Ю. М. Крым в «византийский» период (VI - нач. XIII в.) // Сб. рус. ист. об-ва. Т. 10 (158). Россия и Крым. М., 2006. С. 46-50; 2) Измене-

ния в структуре церковной иерархии Таврики УШ^ГУ вв. как социально-политической ситуации // Там же. С. 54-64.

45 См.: Никон (Лысенко), иерод. «Фотиево» крещение славяно-россов и его значение в предыстории крещения Руси // Богосл. тр. М., 1989. Т. 29. С. 37-38.

46 Там же. С. 37.

47 Воейков, Н. Н. Церковь, Русь и Рим. Минск, 2000. С. 254.

48 Карташёв, А. В. Собр. соч. : в 2 т. Т. 1. Очерки по истории русской церкви. С. 134-138.

49 Так, например, В. Рычка склонен считать, что в свете выявленных источников «"Асколь-дово крещение" Руси выявляется не больше, чем историографический миф» (Ричка, В. Княгиня Ольга. Кшв, 2004. С. 36).

50 См.: Бибиков, М. В. BYZANTINOROSSICA : Свод византийских свидетельств о Руси. М., 2004. С. 59-60.

51 Брайчевский, М. Ю. Утверждение христианства на Руси. Киев, 1989. С. 42.

Н. Л. Авилова, Н. Е. Горюшкина, А. В. Апанасенок

«ОБЫКНОВЕННАЯ» СВЯТЫНЯ В «ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ГЛУШИ.»: ИСТОРИЯ РЫЛЬСКОГО НИКОЛАЕВСКОГО МОНАСТЫРЯ

В ХУ1-ХХ ВЕКАХ

Статья посвящена судьбе типичного для Центрального Черноземья монастырского комплекса, рассматриваемой в контексте российской и местной истории. Авторы показывают несоответствие уровня изученности прошлого Рыльского Николаевского монастыря большой духовной значимости этой древней обители. Кроме того, используя разнообразные исторические источники, они стремятся развеять прочно закрепившиеся в общественном сознании мифы о монастыре.

Ключевые слова: духовная история, православие, монастырская культура, российская провинция.

Изучение прошлого православия и церкви стало едва ли не самым популярным направлением исторических исследований в постсоветской России. Ежегодно в нашей стране выходят сотни работ, посвященных прославленным подвижникам веры, крупнейшим монастырям и знаменитым храмам. Однако, при всем обилии литературы такого рода, «православно-историческую» тематику отнюдь нельзя назвать исчерпанной. Посвящая свои труды выдающимся личностям и феноменам, исследователи до недавнего времени уделяли совсем немного внимания «рядовым» явлениям духовной истории России1. Как писал известный историк Русской православной церкви Д. В. Поспеловский, «.о Православии и Церкви написаны сотни книг и тысячи статей. Кажется, куда уж больше? Вроде бы обо всем писали. А начнешь разбираться, и выходит, что далеко не исчерпана история народной веры. Что мы знаем, к примеру, об "обыкновенных" народных святынях, каких много в провинциальной глуши? О монастырях, часовнях, могилах подвижников из глубинки, которые ежедневно посещают тысячи "простых" паломников? Совсем немного.»2.

Предлагаемая статья посвящена одной из таких «обыкновенных» народных святынь -монастырю, который никогда не был выдающимся, из ряда вон выходящим явлением в духовной жизни страны, но с момента основания и до сегодняшних дней как магнит притягивал к себе верующих центрально-черноземной полосы России.

Рыльский Свято-Николаевский мужской монастырь - сложный для научного анализа объект, развивающийся в пространстве и во

времени уже как минимум 500 лет и являющийся узловым центром православной топографии Курского края.

Опираясь на известные документы и публикации специалистов, попытаемся рассмотреть Рыльский Свято-Николаевский монастырь как субъект российской, региональной и местной истории.

На первый взгляд, Никольская обитель часто фигурирует в публикациях курских краеведов. Однако тщательный анализ показывает, что большинство изданий не обеспечено полноценной подготовительной работой, отрывочно и недостаточно. Традиционные представления об одной из древнейших обителей Курского края некритически суммируют в себе множество локальных суждений, породивших целый ряд прочно закрепившихся в общественном сознании мифов.

Серьезную проблему представляет датировка основания обители. Сложно сказать, когда именно пришли на рыльские земли монахи: о первых годах существования монастыря история, к сожалению, не сохранила никаких свидетельств. Возможно, что свет на рождение обители пролили бы «ветхие крепости и выписки», что были, согласно легенде, утрачены в 1614 г., когда был убит игумен Николаевского монастыря Феодосий, отвозивший их в Москву для переписи3.

Первое письменное упоминание о монастыре относится только к 1505 г. Высказываются предположения о более раннем появлении обители, однако на сегодняшний день можно привести тому только косвенные свидетельства. Так, авторитетный исследователь церковной истории Е. Голубинский утверждает,

что «.в домонгольской Руси монастыри неизменно "жмутся" к городу и к городским стенам [в нашем случае обитель располагается в полуверсте от центра Рыльска. - Авт.]. Двоеверие, язычество неохотно уступали место христианству, а постоянные феодальные войны угрожали безопасности монастырей, заброшенным вглубь малозаселённых территорий, и только с конца XIV в. начинается усиленная постройка монастырей в районах, более отдалённых от городов»4. Еще одним косвенным подтверждением возможного появления обители еще в XII-XIII вв. является тот факт, что Рыльск как город удельного князя мог иметь княжеский ктитор-ский монастырь5. К тому же серьезно изучавший рыльские древности краевед-любитель К. И. Бокадоров указывает на существование на храмовой иконе Николая Чудотворца надписи об ее перенесении «из молитвенника в новый храм в 1462 г.»6, из чего следует, что до показанного года была некая «старая» обитель. Археологические раскопки могли бы весьма существенно дополнить наши знания о возрасте монастыря, однако обстоятельных исследований на территории монастырского комплекса до сих пор не проводилось. Будем надеяться, что комплексный анализ летописных документов, зондажи и археологические исследования еще прольют свет на начало древнего православного центра.

Приняв за начало Рыльского Свято-Никольского монастыря именно 1505 г., признаем, что год был крайне трудным для «зачина» святой обители. О состоянии Северской земли в эти годы можно судить по письму Ивана III к Менгли-Гирею: «Наша рать все лето была в Литовской земле по тем местам, куда идти к Киеву: ино туто корму нет, все вытравлено и выграблено»7. Рыльские земли были ареной непрекращающейся борьбы между Крымом, Литвой и Москвой: «.если Менгли-Гирей хочет идти на Литовскую землю, пусть идет <.> литовский хочет у великого князя тех городов и земель, что у него взяты, а князь великий хочет у него своей отчины»8. В 15071508 гг. Северские земли усилиями Василия Шемячича и Семена Стародубского «отъезжают» от Литвы и становятся южной русской «украиной», на которую обрушиваются четыре волны татарских нашествий, а в 1515 г. -мощный совместный татаро-литовский поход на Рыльск. Краткие, отрывочные и запутанные летописные свидетельства едва приоткрывают временную завесу и удостоверяют необы-

чайно сложные условия жизни монастырской братии в XVI в., если таковая вообще могла существовать в этот временной период.

Длительные войны обезлюдили Северские земли, только в последние десятилетия XVI столетия Москва всерьез берется за укрепление южной кромки «дикого поля». Как отмечают многие историки, освоение края велось одновременно монахами, крестьянами, посадскими людьми; монашеские и мирские поселения в древности соседствовали; в «незнаемые земли инок приходил раньше пахаря»9. Высокий мыс у излучины Сейма вблизи знаменитого Свиного шляха, обладающий необыкновенной «силой места», был с любовью выбран ревнителями православной веры10. Следуя логике, Волынская пустынь11, а именно так первоначально именовалась Рыльская монашеская обитель, в это время переживала период своего возрождения.

Однако события Смутного времени в который раз нарушили мирное течение монастырской жизни. По-видимому, не обошли Рыльскую обитель «разбойники» Ивана Болотникова: «.окопясь разбойники, и тати, и бояр и детей боярских беглые холопи в той же прежепогибшей и оскверненой Северской украйне отступили от Бога и от православные веры оскверня всякими злыми делы Северские городы, святыя иконы обесчестиша, церкви святыя конечно обругаша»12. Есть сведения, что в 1614-1615 гг. под Рыльском свирепствовали загоны орды Больших Нагаев, в 1616 г. монастырь и посад были сожжены польско-литовскими захватчиками, а в 1618 г. погром учинили черкасы Сагайдачного13.

В 1620-е гг. начинается постепенное восстановление монастырской обители, то и дело прерываемое татарским и польскими походами. Серьезный урон монастырю нанес «приступ на Рыльск» 1664 г., когда в вотчинах Николаевского монастыря запустело 43 двора - их обитатели «побиты были, а иные в полон пойманы»14.

В 1670-е гг. Николаевский монастырь на короткое время становится центром старообрядческого раскола. Как следует из документов Российского государственного исторического архива, верными «старой вере» в эти годы остались десятки сел и деревень в окрестностях Рыльска15. Приверженность к древнему православию в большом количестве проявили и городские жители, «идейными» вдохновителями которых стали иноки знаменитой муж-

ской обители. Некоторым из них будет суждено сыграть значительную роль в истории русского старообрядчества. Так, Феодосий, настоятель монастырской церкви Василия Великого, поставленный в Рыльск самим московским патриархом Иосифом, в годы реформ «утеснён был новодогматным введением от властей» и в конце концов вынужден был оставить свою обитель. В дальнейшем он попал в руки белгородского архиерея и после безуспешных увещеваний оказался в Москве, где «много мучим был». Семь долгих лет он провёл в заточении в Кирилло-Белозёрском монастыре, откуда бежал, притворно приняв новые обряды. В 1695 г. Феодосий попал на Ветку, крупный старообрядческий центр на русско-литовском по-граничье. Именно при Феодосии Ветка стала главным центром поповщинского (т. е. приемлющего священство) старообрядчества, а сам он - признанным главой поповцев всей России. В дальнейшем личность Феодосия всегда оставалась предметом особой гордости рыльских староверов16. Видную роль в истории крупнейшей старообрядческой колонии сыграл и его брат Александр, также перебравшийся из Рыльского монастыря17.

На исходе XVII в. монастырь близ Рыльска становится крупным земельным собственником, феодальным владетелем и с этого времени неудержимо стремится к обладанию недвижимым имуществом, порождая идеологию монастырского «стяжательства», несмотря на резкое противоречие этой доктрины монастырским обетам и уставам. Прилегающие к обители земли вошли в его вотчину: «на посаде дано в вотчину - рыбная ловля в речке Рыле, озерко Мочулище, да озеро Долгое, да озерко под Белыми берегами, да в речке Волынке прудок»18. Впечатляюще выглядели и земельные владения монастыря «в Сницкой волости старая Никольская вотчина, сельцо Дмитриевское с церковью Дмитрия Солунского, деревня Крупец, а в ней крестьян 13 дворов, да пустой починок Прудище, а в них пашни паханы добрые земли»19.

ыльский стал одним из многих монастырей конца XVII в., которые, по оценке В. О. Ключевского, «.разрастались в крупное землевладельческое общество со сложным хозяйством, с многообразными житейскими суетами, запутанными мирскими отношениями, поземельными и имущественными тяжбами»20. Ярким примером тому является жалоба царю (1667 г.) от «рыльского черного попа Иосаафа с бра-

тею» на арендатора Родионова с требованием признания монастырского владетельного права на мельницу21.

К началу XVIII в. в руках монастырей скопились значительные средства. По документам 1701 г. к прежним владениям Николаевской обители «приросли Волынские пустоши, земли Подгороного стана, таборище, Кореневская дача и Луктонова пустынь». В 1724 г. к монастырю была приписана Амонская пустынь, откуда была перенесена в Рыльск чудотворная икона Святителя Николая. Напрашивается вопрос о причинах того, что рыльские монахи не изыскали денег на «поновление» пришедших «в ветхость» храмов обители, построенных, если следовать традиционной, но еще требующей своего подтверждения версии, в 1620-е гг.22 Имеющиеся в нашем распоряжении документы не позволили найти тому логического объяснения. Петр, смотревший на монахов как на людей, которые «поядают чуждые труды» и от которых, кроме того, являются «забобоны, ереси и суеверия» в 1701-1705 гг. произвел фактическую секуляризацию вотчин и крестьян духовенства. Доходы с монастырских вотчин были отобраны в казну, а духовенству выдавалось содержание. О казенных средствах на восстановление «крайне состарившихся» храмов не могло идти и речи, собственных - у монашеской братии едва хватало на поддержание отныне скромного монастырского хозяйства.

«Подвязался» «вместо ветхой деревянной церкви во имя Николая Чудотворца и придела святого великомученика Георгия построить новую церковь с приделом во имя тех же храмов Каменную» дед мореплавателя Г. И. Ше-лехова - Прокофий Герасимович Шелехов23. В 1733 г. сын Прокопия Шелехова Иван получил от императрицы Анны Иоанновны «дозволение» на строительство церкви и в тот же год возвел копию деревянного храма в камне. Однако церковь долго не отделывалась и не освя-щалась24. Предложенное Н. Н. Чалых25 «правдоподобное объяснение» произошедшего внезапным обеднением знаменитого купеческого семейства не выдерживает критики. Тем более что последующие события, связанные со строительством главного собора, только добавляют аргументов «против». Так, в 1747 г. рядом с недостроенным был возведен храм во имя Жи-воначальной Троицы на средства сестры настоятеля монастыря Матфея (Лукашева) Анны Ивановны Забелиной26. В 1753 г. «с довольной поспешностью, наскоро и даже, что назы-

вается, вчерне, так что об украшениях оной каких-либо внутренних и внешних, не могло быть и речи»27 возвели другую церковь. Также торопливо она была освещена во имя святого Николая Чудотворца и великомученика Георгия, тем самым становясь главным собором монастырского ансамбля. Жертвователями на этот раз стали сам настоятель и его сестры. Происходившее чем-то напоминало соревнование богатых рыльских семейств Шелеховых и Лукашевых. Потому мы скорее согласимся с предположением, высказанным историком-краеведом XIX в. Н. П.Сенаторским, что долгострой был обусловлен «войной» названных семейств, из-за которой черный монах, как мог, задерживал окончание строительства28. Если в ходе дальнейших исследований найдутся доказательства этой версии, то «странная» история с возведением главного храма станет лишним подтверждением зависимости черной братии от мирских дел, далеких от монашеского благочестия.

Надо признать, что Рыльская обитель благополучно пережила монастырскую реформу 1764 г., при которой значительное число монастырей и пустынь было упразднено или оставлено без средств к существованию. Древний монастырь был причислен к штатным монастырям третьего класса, что гарантировало ему штат в 12 человек и стабильное государственное содержание в 950 р. Несмотря на государственное обеспечение, безусловно, основным источником благосостояния монастыря, начиная со второй половины XVIII в., являлись денежные «лепты» богомольцев и богатые «вложения ктиторов». Кстати, смена настоятелей способствовала завершению долгостроя, что доказывает логику мнения Н. П. Сенаторского. Задумавшийся как главный монастырский храм и «доселе стоявший впусте», он был освящен в 1767 г. во имя Воздвижения Креста Господня. Своеобразный монастырский ансамбль завершала «дивной фигуры» колокольня. Краеведы Н. Н. Чалых29 и Т. Н. Арцыбашева30 расходятся в дате ее возведения, называя 1740 г. и 1793 г. соответственно, при этом авторы, ссылаясь на источники, их, к сожалению, не указывают. Оценивая архитектурный стиль колокольни, более достоверным видится утверждение рыльского краеведа. В эти годы вокруг монастыря была возведена каменная ограда с декоративными башнями, открылась больница для всей Белгородской епархии с больничной Ахтырской церковью (в 1826 г. церковь была вторично освящена во

имя Тихвинской иконы Божьей Матери).

В XIX в. черная братия Рыльского монастыря заново училась хозяйствовать. У обители вновь появились и обширные земельные угодья, и собственные солодовня, пивоварня, маслобойня, крупорушка, кузница, водяная мельница. Средства «от своих неустанных трудов и приношений благотворителей» шли на «исправления ветхости церквей», на содержание братии и на «дела милосердные». При монастыре действовало четырехклассное духовное училище с архивом и библиотекой, принимала страждущих больница, находили приют сироты и бездомные31.

В долгой пятивековой истории Рыльского монастыря можно выделить целый ряд поворотных пунктов, при которых менялись его статус, степень известности, способы финансирования и условия существования. Но разрушения, которым подвергся монастырь в советский период, сравнимы разве только с нашествием вражеских полчищ. По одному из первых декретов Советской власти земли и постройки монастырей становились «народным достоянием». В 1926 г. святая обитель была передана под различные хозяйственные учреждения городского и районного масштаба; хранимые веками монастырские реликвии поруганы и разграблены. Сохранившаяся справка секретаря губисполкома со строкой «сведений об учете монастырского имущества нет» только подтверждает сказанное. Как ни парадоксально это звучит, богослужение в Троицкой церкви Рыльского монастыря было восстановлено лишь в годы немецко-фашистской оккупации и вновь прекращено с приходом Красной Армии. До середины 1950-х гг. территорию обители занимала воинская часть, используя помещение для хозяйственных нужд, а ограду для стрельбищ, а затем в разные годы здесь находились моторно-тракторная станция, дорстрой, лесхоз и т. п.

К началу 1990-х гг. напоминали о бывшей монашеской обители лишь порушенные храмы, одичавший двор и удивительнейший ландшафт, неведомым образом сохранивший подлинный образ монастырской усадьбы. Несмотря на то, что архитектура монастырского ансамбля осталась вне поля нашего рассмотрения, считаем необходимым отметить особое своеобразие древнего комплекса. Свято-Николаевской обители присуща особая система вертикалей, горизонталей и цветовых пятен. Храмы монастыря ассиметричны, расположены несколько скученно, несмотря

на то, что места для монастырской застройки было достаточно, ибо основывался он вне города, на свободной площади. Наместник монастыря схиархимандрит Ипполит, известный православному миру старец, на долю которого выпало современное возрождение обители, говорил: «Смотрите, как церкви здесь устроены. Так Николай-Угодник плавает на кораблях»32.

Монастырь - вернее сказать все, что осталось от монастыря - был возвращен епархии в 1991 г. С этого времени началось его медленное преображение. Сегодня это «вымоленное» веками место не узнать: восстановлен белый соборный храм, братские корпуса, пять скитов, растет монастырское хозяйство. Снова здесь царят тишина и умиротворение, как и должно быть в святом месте.

Изучая историю возрождения Рыльского монастыря Святителя Николая, у нас часто не хватало сведений, и мы вынуждены были выдвигать известное количество версий. Постижение истории древнейшей обители имеет видимые перспективы при рассмотрении его не только с точки зрения уникального исторического памятника, но и как хранителя православной духовности, крупного хозяйственного комплекса, неповторимого архитектурного ансамбля и т. п. Внимательному исследователю монастырь, чья история прочными нитями вплетена в ткань российской, региональной и местной истории, думается, откроет еще многие тайны.

Примечания

1 В последние годы интерес историков православия стал постепенно смещаться в сферу изучения «народной» религиозности и народных святынь. Обзор соответствующих направлений дан в статье С. А. Штыркова. См. : Штырков, С. А. После «народной религиозности» // Сны Богородицы. Исследования по антропологии религии / под ред. Ж. В. Корминой и др. СПб., 2006. С. 7-18.

2 Поспеловский, Д. В. Русская Православная церковь и ее историки в XX веке // Русское православие : история и современность. М., 1998. С. 16-17.

3 Чалых, Н. Н. Рыльский Свято-Николаевский мужской монастырь. Курск, 2001. С. 76.

4 Голубинский, Е. Е. История русской церкви. Т. 1. М., 1904. С. 746-763.

5 Карташов, А. В. Очерки по истории русской церкви. Т. 1. М., 1993. С. 225.

6 Бокадоров, К. И. Исторический очерк г. Рыль-ска. Рыльск, 1907. С. 16.

7 Очерки истории Курского края (с древнейших времен до XVII в.). Курск, 2007. С. 409.

8 Там же. С. 411.

9 Ключевский, В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 20-21.

10 Ханцеверов, Ф. Р. Эниология. Книга научных версий. М., 1999. С. 132.

11 Название происходит от реки Волынки, у места впадения которой в реку Рыло основан монастырь.

12 Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства. URL : //http://old-rus. narod.ru/08-60.htmL.

13 Очерки истории Курского края. Курск, 2007. С. 509.

14 Там же. С. 556.

15 Российский государственный исторический архив. Ф. 796. Оп. 13. Д. 190.

16 См.: Апанасенок, А. В. «Старая вера» в Центральном Черноземье: XVII - начало XX века. Курск, 2008. С. 51-54.

17 Ксенос. История и обычаи Ветковской церкви // Древнеправославный календарь на 1994 год. Новозыбков, 1993. С. 73.

18 Кур. епарх. ведомости. 1888.

19 Чалых, Н. Н. Указ. соч. С. 80.

20 Ключевский, В. О. Курс русской истории. Т. 2. М., 1957. С. 331.

21 Кур. епарх. ведомости. 1889. № 3.

22 Ларионов, С. Описание Курского наместничества из древних и новых разных о нем известий вкратце собранных С. Ларионовым, того наместничества верхней расправы прокурором. Курск, 1786. С. 9.

23 Чалых, Н. Н. Указ. соч. С. 85.

24 Кур. епарх. ведомости. 1891.

25 Чалых, Н. Н. Указ. соч. С. 89.

26 Арцыбашева, Т. Н. Курский край и монастырская культура. Курск, 1998. С. 28.

27 Научно-проектная документация. М., 1985. Обосн. 105. С. 48.

28 Сенаторский, Н. П. Исторический очерк города Рыльска в политическом и церковно-административном отношении. Курск, 1907. С. 29.

29 Чалых, Н. Н. Указ. соч. С. 102.

30 Арцыбашева, Т. Н. Указ. соч. С. 71.

31 Жиров, С. С. История монастырей и монашества Курской епархии во второй половине XIX в. : дис. ... канд. ист. наук. Курск, 2003. С. 91.

32 http://www.cofe.ru/blagovest/