CC BY
353
№ 286
ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
Март
2005
МЕТОДОЛОГИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
УДК 159.9.018.7
Г.В. Залевский
ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ КАК МЕТОДЫ НАУК О ПСИХИКЕ
В статье предпринимается попытка дать историко-теоретический анализ объяснения и понимания в их соотношении как методов наук о психике в контексте декларируемого сегодня очередного кризиса психологической науки. Показано, что в психологической науке сегодня прослеживается тенденция ухода от естественно-научного монизма к монизму гуманитарно-научному. Автор статьи скорее соглашается с теми, кто выступает против «одноглазой - циклопной психологии».
История развития психологии - это сложное, нередко зигзагообразное, движение мысли вокруг трех проблем, а именно: предмета психологии, метода или методов его познания и категориального аппарата как производного представлений о предмете и методе. Мы пытаемся дать историко-теоретический анализ объяснения и понимания в их соотношениях как методов наук о психике в контексте декларируемого сегодня очередного кризиса психологической науки. Мы стараемся показать, как сегодня предпринимаются попытки уйти от естественно-научного методологического монизма к монизму гуманитарно-научному, соглашаясь, скорее, с теми, кто выступал и выступает против «циклопной, одноглазой психологии». Поскольку наши научные корни идут от П. Жане и М.С. Роговина, мы в своих суждениях во многом опираемся на их труды, а также на результаты собственных экспериментально-психологических исследований личности в норме и патологии, включая разработку проблемы фиксированных форм поведения индивидуальных и групповых систем (в культуре, образовании, науке, в норме и патологии) (1976 - 2004).
ОБЪЯСНЕНИЕ В НАУКАХ О ПСИХИКЕ
Объяснение есть обязательный этап каждого научного исследования, и психологическое научное исследование не является здесь исключением; наряду с общим для всякого научного объяснения, у объяснений в науках о психике имеются собственные специфические моменты. Проблемам исследования, возникающим на этапе объяснения, посвящена обширная литература, которая в настоящее время уже представляет собой органическую часть общей методологии психологического исследования [1 - 3]. Сложность и объем проблем объяснения велики, а потому мы здесь касаемся лишь вопросов, непосредственно относящихся к структуре психологического исследования, к психологической природе самого объяснения и его отношения с пониманием. Уточним сначала некоторые понятия и термины, начав с дифференциации понятий объяснения и интерпретации. Интерпретация, по существу, тоже объяснение, но, применяя этот термин, мы обычно имеем в виду объяснение, имеющее место непосредственно в ходе исследования (особенно экспериментального) и опирающееся на непосредственно имеющееся наличное знание. Это -
установление связей и зависимостей внутри данного исследования. Собственно объяснение - это привлечение более широкого круга знания, теоретических концепций за рамками только данного исследования. Второе уточнение касается того, что объяснение обычно определяется как завершающий этап исследования. На практике объяснение выступает не только в этой функции, но из-за очень явной множественности объяснения в психологии (об этом подробнее ниже), на уровне современной психологии почти любая тема отражена не в одном, но в серии исследований. Поэтому некоторые из объяснений оказываются не только или не столько окончательным этапом, но и промежуточным, - одним из звеньев всего процесса исследования.
Несколько следующих замечаний относятся к психологической природе объяснения, где на первый план выступает его близость и его противопоставление пониманию [4, 5]. Говоря о психологии объяснения, следует прежде всего различать две стороны -объективную, или собственно объяснение, и субъективную - понимание, в конечном итоге индивидуально обусловленное. И то и другое есть мыслительный акт включения данного изучаемого явления, объекта в ту или иную систему связей. В идеале обе системы должны совпадать в той мере, в какой они отражают реальные связи действительности. Хорошо известно однако, что в жизни мы нередко имеем дело как с неадекватными объяснениями, так и с неадекватным пониманием. При этом ведущие закономерности у них различны. Понимание может быть чисто внутренним, неразвернутым процессом, не нашедшим внешнего словесного выявления, и тогда обычно говорят об интуитивном (не терминологическом значении этого слова) понимании. Понимание есть, главным образом, акт «присвоения» индивидом внешнего содержания, включение его в индивидуально-своеобразную систему связей. В отличие от этого объяснение - не внутренний, а всегда развернутый процесс, реализующийся главным образом коммуникативно (даже в тех случаях, когда коммуникация принимает особую форму, например письменную, или даже когда объяснение дается самому себе). Отсюда ясно, что в отличие от понимания объяснение в гораздо большей степени связано с языковой и логической формами выражения, и, следовательно, оно в большей мере характеризуется внепсихологическими закономерно-
стями (логическими, лингвистическими). Однако формальная сторона еще не определяет качества объяснения, поскольку главным для него, как и для понимания, является степень адекватности отражения объективных связей реальности. Не отражающее их объяснение таковым, по существу, не является. Вместе с тем объяснение, оторванное от понимания, не связанное с внутренней сложившейся системой связей, представляет односторонний и чисто вербальный акт.
Одной из главных особенностей объяснения как акта мышления, отчетливо проявляющаяся на донаучном уровне, является его двусоставность. В процессе объяснения всегда имеет место логическая дифференциация на то, что объясняется, и на то, как и с помощью чего объясняется. С учетом того, что между объясняемым и объясняющим конечно должна быть и внешне выражаемая связь, это подчеркивание двусос-тавности объяснения сближает его, с одной стороны, с простым предложением и со структурой мысли вообще - с другой, делает его как бы наиболее четким логическим воплощением мысли. Конечно, не всякое простое предложение есть объяснение, но структура простого предложения - это та естественная форма реализации объясняющего мышления, в которой она только может быть сведена в идеале. Ведь еще И. М. Сеченов писал, что научное изучение мышления возможно лишь в том случае, «если все почти бесконечное разнообразие мыслей... подвести под одну или несколько формул, в которых были бы совмещены все существенные элементы мысли. Это есть трехчленное предложение, состоящее из подлежащего, сказуемого и связки... У всех народов всех веков, всех племен и всех ступеней умственного развития словесный образ мыслей в наипростейшем виде сводится на наше трехчленное предложение. Благодаря именно этому мы одинаково легко понимаем мысль древнего человека, оставленную в письменных памятниках, мысль дикаря и мысль современника. Благодаря тому же мы можем утверждать с полной уверенностью, что и те внутренние, скрытые от нас процессы, из которых возникает бессловесная мысль, у всех людей одинаковы и производятся орудиями, которые действуют неизменно, как звенья какой-нибудь машины» [6. С. 411 - 417].
Помимо того, что понимание - это характеристика обращенного познания внутрь, а объяснение - во вне, между ними есть и еще хотя и менее очевидное, но существенное отличие. Понимание с логической точки зрения есть всегда констатация некоторой связи, утверждение о характере соответствия объективно фиксируемой реальности имеющейся у субъекта системе понятий. Объяснение как указание на причинную связь только по форме есть утверждение (и в этом случае оно выступает в качестве внешнего выражения понимания), имплицитно же оно есть отрицание, ибо цепь причинно-следственных отношений может содержать множество скрытого от нас. Поэтому, согласно К. Левину [7], задача психолога исчерпывается установлением законов или (что по смыслу, вкладываемому здесь Левиным, идентично сказанному) полным описанием отношений между личностью испытуемого как относительно стабильной системой характеристик и ее окружением.
Другие авторитетные психологи, как, например, Ж. Пиаже, делают упор на то, что в психологии существует множество типов объяснения; более того, сожалеет Пиаже, их гораздо больше, чем в таких науках, как физика, химия или биология. «Причину этого не следует искать главным образом в расхождениях психологов в вопросе установления фактов или законов; здесь рано или поздно будет достигнуто согласие, хотя существуют еще достаточно обширные области, где некоторые факты принимаются как таковые и рассматриваются как общие до их экспериментальной проверки (например, в клинической психологии); это согласие, в конечном счете, всегда неизбежно имеет место. Различие объяснений несколько больше зависит от дедуктивной скоординированности законов не потому, что правила дедукции варьируют от одного автора к другому, а потому, что если некоторые школы предпринимают значительные усилия для достижения дедуктивной связанности (например, современные американские теории научения), то другие озабочены этим гораздо меньше. Но главную причину множественности форм объяснения следует искать в разнообразии «моделей» [1. С. 166 - 167].
Несомненно также, что характер объяснения зависит и от других обстоятельств, в первую очередь от характера проблемы и от объема имеющихся в этой области знаний, - при всем том, что в идеале исследователь всегда стремится вскрыть прямые причинноследственные связи. Своеобразные сдвиги в характере объяснения наметились в современной когнитивной психологии, - изменения, представляющие собой следствие от таких ее особенностей, как: 1) все возрастающей роли эксперимента; 2) ведущей роли в познании внешней реальности информационных процессов и 3) констатации определенной иерархически организованной структуры психического, в которой по-разному кодируется информация о внешней реальности [3]. Когнитивная психология делает некоторый шаг в направлении объяснения сложных психических феноменов, и при этом особое значение приобретает понятие репрезентативности. Репрезентативным является тот член класса, в котором сосредотачиваются основные особенности всего класса изучаемых явлений в целом. В классе, с позиций когнитивной психологии, представлен код или совокупность кодов, в которых выражается объект в процессе познания. Прогресс методик исследования обеспечивает репрезентативность их результатов тем или иным классам, а прогресс теории - последующее истолкование результатов кодирования. Эксперимент позволяет увеличить наши знания о той или иной психической структуре (классе психических явлений), и в то же время - поскольку результаты исследования репрезентативны -устанавливает их место внутри этих структур, т. е. позволяет рассматривать их как конкретный случай свойственного данному классу способа кодирования.
Таким образом, понятие репрезентативности еще не обладает объяснительным статусом, но оно позволяет повысить эффективность объяснения, хотя и путем внесения в него дополнительных звеньев. Конечно, степень репрезентативности результатов экспериментального исследования может быть различной. Так, в работе Д. Бренсфорда и Д. Франкса [8] испы-
туемым предъявлялась фраза-прототип (содержащая всю информацию в рамках задания, она предъявлялась лишь для опознания) и фразы, содержащие частичную информацию; последние предъявлялись как для заучивания, так и для опознания. Была отмечена явная тенденция к предпочтительному воспроизведению фразы-прототипа, хотя испытуемые ее и не заучивали. На основании подобных данных делаются выводы как о структуре памяти на визуально предъявляемую стимуляцию, так и о соотношении полного и частичного содержания в процессе запоминания. Здесь фраза-прототип прямо репрезентирует структуру изучаемого класса психических явлений, но даже в случаях, когда суждение о репрезентативности в большей мере косвенное, его использование в целях объяснения все же возможно. Так, о системном характере ретенции можно судить по данным ассоциативного эксперимента в сочетании с хронометрией [9]; предъявление информации в одной какой-то модальности интерферирует с информацией в той же модальности, хранимой в долговременной памяти, но не затрагивает ее содержание в других модальностях [10]; число возможных при решении задач способов действия (стратегий) ограничено, в основном, объемом оперативной памяти и при увеличении трудности задания резко сокращается число используемых испытуемым гипотез [11] и т. д. В тесной связи с отмеченной выше характеристикой объяснения как не только завершающего, но и промежуточного этапа исследования, а также в связи с возможностью множественности объяснения находится еще одна его особенность, на которой следует остановиться особо. Это - структурно-уровневая характеристика объяснения. П. Фресс формулирует это сжато в следующих словах: «Разумеется, виды объяснения могут быть весьма различными. Можно дать объяснение на уровне переменных ситуаций; можно определить, объясняется ли ряд результатов действием промежуточных переменных, существование которых постулируется (таким характером обладают факторы) и статус которых изменяется в зависимости от их объяснительной ценности и соответствия другим промежуточным переменным. В самом деле, было бы ошибочным считать, что данному результату соответствует лишь один какой-то способ объяснения. Во всех случаях для каждого явления можно пользоваться различными «решетками для чтения шифра». Для всякого, кто ищет объяснения, основная ошибка будет состоять в том, чтобы принять какую-нибудь частную причину за главную причину» [12. С. 151].
Мы хотели сделать особый акцент на то, что объяснение имеет структурно-уровневое строение не случайно, но это есть экстраполяция на самый процесс исследования внутренней логической структуры предмета психологии. В результате проведенных исследований мы, следуя таким мыслителям как Аристотель, X. Джексон, П. Жане и Н.А. Бернштейн, пришли к заключению о возможности объяснять закономерности многих видов деятельности их структурно-уровневой организацией [5, 13 - 21]. Под последней имеется в виду идеализированное соотношение целей и средств деятельности, когда уровень цели выступает как высший, т. е. направляющий и регули-
рующий, а средства образуют иерархическую структуру, подчиненную этому уровню цели. Совершаемые человеком (в психологическом исследовании - испытуемым) действия осуществляются в рамках этой структуры, но вместе с тем они образуют и иную -уже динамическую (в нашей терминологии) акцио-нальную (от франц. action - действие; необходимо отличать акциональные уровневые структуры от уров-невых структур личности, хотя между ними есть и много общего), структуру, соответствия самих действий по отношению к идеализированной структуре целей и средств. Уровни этой акциональной структуры определены многими параметрами (адекватность цели, время, наличие или отсутствие ошибок, легкость выполнения, способ кодирования и т. д.) Следует отметить, что наличие акциональных уровней не очевидно, они являются результатом специально проведенного психологического анализа. Важнейшим экспериментальным условием установления характера акциональных уровней в конкретном виде деятельности является введение неопределенности для решающего ту или иную задачу испытуемого. Как было установлено в работе Л.П. Урванцева [22], различные объективно имеющие место в деятельности рентгенолога виды неопределенности преодолеваются в процессе деятельности рентгенолога определенными действиями: перцептуальная неопределенность - визуальным поиском, неопределенность репрезентации и семантическая неопределенность - описанием, концептуальная неопределенность - выдвижением диагностических предположений и установлением их обоснованности. Было показано также, что эти действия образуют иерархическую структуру с высшим уровнем цели. Низший уровень характеризуется самой высокой вариативностью, а наибольшая степень неопределенности типична для стратегии поиска относительно выделенной и зафиксированной патологии. На уровне описания вариативность значительно меньше, и она еще более уменьшается на уровне диагностических предположений. Связанное с переходом от одного уровня к другому перекодирование последовательно снимает неопределенность, но неполное «исчерпывание» информативности каждого уровня и преждевременный переход на более высокий уровень увеличивают риск ошибки. Более того, меняется характер ошибки суждения рентгенолога; ошибка на более высоком уровне принимает все более детерминированный, обобщенный характер, выражающийся в форме альтернативного выбора, и при этом в какой-то мере изменяются возможности корригирования ее с помощью действий более низкого уровня. Здесь выступает сложная диалектическая зависимость между действием и собственно познанием.
Таким образом, мы констатируем наличие хотя и сложных опосредованных, но все же общих формально-смысловых элементов и их отношений в двух структурах - в предмете и в его объяснении - и поэтому рассматриваем этот способ объяснения как один из наиболее эффективных в современной психологии.
ПОНИМАНИЕ КАК МЕТОД НАУК О ПСИХИКЕ
Понимание как метод наук о (человеческой) психике родился в психологической школе, которая ведет свое начало от немецкого философа и психолога Вильгельма Дильтея (W.Dilthey, 1833 - 1911) и которая в специальной литературе стала известна под названием «Понимающая психология» или «Научнодуховная \ гуманитарная психология». Правда, сам Дильтей не пользовался этими названиями. Вначале он говорил о «реальной психологии», затем об «описательной и аналитической (zergliedernder) психологии» [23] и, наконец, о «структурной психологии». Кстати, на русском языке известна его книга «Описательная психология», вышедшая в Санкт-Петербурге лишь в 1994 году. «Понимающей психологией» она, как новое учение о душевной жизни, была названа известным немецким философом и психопатологом Карлом Ясперсом в 1913 году. В качестве «гуманитарной психологии» она впервые встречается в работах другого немецкого ученого - Эдуарда Шпрангера
[24]. Они и оказались видными представителями первого оппозиционного течения по отношению к классической «элементной или ассоциативной психологии», предметом которой было сознание (рацио), а философской базой был рационализм Декарта (cogito ergo sum - мыслю, значит существую; душа - это сознание и ничего более). Среди других сторонников «новой психологии» следует назвать: Александра Пфендера, Ганса Груле и Теодора Эрисмана. Предметом этой психологии стало «das Erleben» - «переживание».
Со смещением предмета психологии с рационального сознания на непосредственное и целостное переживание меняется и метод психологии. Дильтей, Шпрангер считали, что только понимание ведет в глубины души, в то время как естественнонаучное объяснение охватывает лишь поверхность, «скорлупу» душевной жизни. Посредством причиной редукции можно объяснить психофизические взаимосвязи, но не достичь собственно психического. Сущность, ядро психического - мотивационные и чувственные взаимосвязи - можно только понять, но не объяснить. Так сказать, в немилость к сторонникам понимающей психологии попали, как принадлежащие к методу объяснения, и эксперимент, и индуктивное движения мысли от фактов к общему, и измерение, и статистика. Они ставили, - говоря жестко, - интуицию выше индукции (индуктивного - рационального способа мышления в процессе познания).
В свою очередь, экспериментальные психологи как приверженцы метода объяснения называли своих гуманитарных коллег «писателями, красиво пишущими», «системными поэтами» и т.д., чтобы показать, что в их глазах метод понимания проходит мимо фактов. Историк психологии Людвиг Понграц [25. С. 263] предлагает оставить этот «спор о рангах», поскольку последний уже в целом относится к прошлому. Но мы не можем это сделать и с этим согласиться, поскольку сегодня являемся свидетелями, мы бы сказали, бурного ренессанса и «понимающей психологии», и «понимающего метода», особенно в отечественной психо-
логии, после нахождения их довольно длительное время в «анабиозе».
Почему имел место анабиоз и почему это возрождение? Прежде чем ответить на эти вопросы, нам следует осуществить историко-теоретический анализ метода понимания (das Verstehen, die Verstehensmethode). И в этой связи следует упомянуть добрым словом немецкого ученого Йогана Дройзена (Historik, 1937), который, пожалуй, первым отграничил метод понимания в исторических науках от естественнонаучного объяснения и тем самым обосновал как бы право на самостоятельность гуманитарных (духовнонаучных) наук.
В историю психологии понимание вошло вместе с переживанием. Как они связаны? Дильтей писал, что «понимание предполагает переживание» [23. С. 143]. Тем самым понимание зависит от переживания. Постпереживание, проникновение в мир переживаний другого человека, по мнению Дильтея, зависит от собственного, аналогичного переживания. Но с другой стороны, переживание также зависит от понимания. Понимание делает переживание осознанным, делает его жизненным опытом. Больше того, в понимании переживание выводится из узости субъективности в область целостного и общего. Поскольку понимание ориентировано на общее, то в индивидуальном должно стать транспарентным (увиденным) сверхин-дивидуальное, «подобное по форме», «общее». Наконец, по мнению Дильтея, наше собственное переживание через постпережитое понимание чужой жизни содержательно расширяется и обогащается. Переживание и понимание находятся тем самым в отношениях взаимной обусловленности.
Обратимся теперь конкретно к самому пониманию значения слова «понимание». В языках литовском, румынском, таджикском, татарском, финском, шведском, эстонском, японском слово «понимание» указывает на предметную деятельность в значении «уметь», «разбирать», «рассматривать», «упрощать», «находить». В языках венгерском, китайском, турецком его значение соотносится с представлением об «окончании действия», «завершении», «созревании». В некоторых языках «понимание» непосредственно соотнесено с элементарным «чувствованием», «ощущением» (французский, турецкий). Ряд языков, в том числе и русский, выделяют в значении «понимания» идею «овладения», «превращения в свое» [26. С. 38]. В родном для Диль-тея немецком языке, как и для нас в русском, глагол «verstehen» («понимать») используется в разном значении: мы понимаем смысл предложения, сообщения, иностранную речь или их не понимаем. Определения слов, терминов, понятий нередко начинаются следующим образом: «Под Х понимается или мы понимаем...». Понимание такого рода Ясперс называл «рациональным»; другие авторы - «логическим пониманием» или «понятийным». Понимание может также означать: что-то мочь, в чем-то разбираться. Эту форму понимания можно обозначить как практическое понимание. Но имеет место и психологическое понимание (выделено мной - Г.З.). Мы понимаем непосредственно выражение лица другого человека, его жесты и манеру поведения, его походку и позу. Мы обычно говорим: «Я не понимаю, как ты мог \ могла нечто сделать», с
чем, как правило, связана оценка. Мы понимаем, почему у обиженного человека появляется желание отомстить, почему честолюбивого так ранит критика, почему кто-то кому-то изменил или даже совершил убийство или самоубийство. В этих случаях мы имеем в виду только психологическое понимание.
Но является это понимание научным или донаучным, наивным? Этот вопрос оставался спорным со времен Дильтея. Он же выделяет «элементарную» и «высокую» форму понимания. Элементарное понимание происходит непосредственно; никакие рациональные акты не оказываются между наблюдением и пониманием. Это, прежде всего, выражение переживания, которое таким образом непосредственно оказывается понятым. Практическая жизнь востребует такое элементарное понимание: «В процессе взаимодействия людей каждый хочет понимать, что хочет от него другой. Так возникают элементарные формы понимания» [23. С. 207]. Наряду с непосредственностью Дильтей называет и другой признак элементарного понимания - отнесенность к отдельному жизненному выражению \ проявлению. Конкретный взгляд, жест, поведение понимается элементарно как выражение внутренних, структурных и чувственных взаимосвязей или даже всей биографии.
Душевные \ психические взаимосвязи поддаются лишь высшему пониманию. Оно базируется на элементарном понимании, предполагает его. Высшее понимание востребовано, прежде всего, когда элементарное понимание не справляется, когда мы не можем понять выражение жизни (ЬеЬепзашэеш^). Не понятое стимулирует высокое понимание.
Ясперс обозначил эти два вида понимания как статическое и генетическое понимание. Он писал: «Понимание охватывает отдельные психические качества и состояния, как они переживаются (феноменология), последнее - восхождение (АшетапёегЬегуо^еЬеп) психического из психического, как это движется при мотивационных взаимосвязях, контрастных влияниях, диалектических переменах \ поворотах» [27. С. 255]. В отличие от Дильтея, у Ясперса отсутствует диакри-тикум (диакритический знак) непосредственности. Статическое понимание не истолковывается как непосредственное понимание, а как часть процесса понимания, как описание феномена.
С целью различения научного и ненаучного понимания немецкий ученый Роберт Гейс в 1903 году ввел понятия непосредственного и опосредованного понимания. Непосредственное понимание основывается на позитивной или негативной идентификации (сочувствие, любовь, ненависть) и отказывается от любого объяснения. Опосредованное понимание, напротив, использует размышление и объяснение как вспомогательные средства. К такому виду понимания можно отнести глубинно-психологическое понимание. Психотерапевт пытается понять ситуацию своего клиента не только через вчувствование (эмпатию) и применение процедур (МаоЬуо1ки§); он в большей степени использует также редуцирующее объяснение, относя психические расстройства к определенному кругу неврозов, пытаясь их объяснить посредством гипотезы и теории (например фрейдовской) и, тем самым, прийти к глубокому пониманию.
Теперь сконцентрируемся на «опосредованном», «высоком» или «критическом» понимании в психологии, на понимании как методе. Это необходимо, поскольку представители понимающей психологии считают понимание равным объяснению, а в психологических вопросах даже методом, превосходящим метод объяснения.
Дильтей называет три особенности нового способа исследования: во-первых, он уходит корнями в непосредственное, целостное переживание. Структурные взаимосвязи, по Дильтею, даны нам живыми; а понимание для того, чтобы «из них сделать для нас понятным отдельное» [23. С. 172]. Итак, понимание идет от данностей внутреннего опыта или восприятия, в то время как объясняющая психология идет от гипотез. Тем самым для первой - понимающей психологии -вначале находятся целое, взаимосвязь, а для второй -объясняющей психологии - части (элементы). Кто исследует с помощью метода понимания (понимающе), согласно Дильтею, движется аналитически, пытается разложить целое на составные части; кто исследует объясняющее, т.е. с помощью метода объяснения, вынужден конструировать взаимосвязи из частей, т.е. заниматься синтезом.
Вторую особенность метода понимания Дильтей называет «интеллектуальностью внутреннего восприятия» и пишет по этому поводу, что «Мы узнаем об этой взаимосвязи в нас лишь отрывками, то в одном, то в другом пункте на нее падает свет, открывающий суть, поскольку психическая сила как бы не может представить в сознании (помочь осознать) сразу все звенья внутренних взаимосвязей. Чтобы осознать душевную взаимосвязь в ее существенных деталях, требуется включение элементарных логических процессов: различать, находить общее, определять степень различий, разделять, абстрагировать, связывать в одну многие взаимосвязи, из многих фактов извлекать общее...» [23. С. 168]. При понимании ни в коем случае не идет речь о субъективном произволе, о лишь сигналах чувств, о неконтролируемом интуитивизме. И при понимающих приемах присутствует дискурсивное мышление: имеет место абстрагирование, обобщение, увязывание.
Третья особенность психологического метода понимания представляется Дильтеем следующим образом: «Отдельные душевные процессы, объединения душевных фактов, которые мы воспринимаем внутренне, выступают в нас с различным осознанием их ценности для общего. Так отделяется во внутреннем понимании существенное от несущественного. Психологическая абстракция, которая выделяет взаимосвязь жизни, обладает для совершения этого ведущей нитью в этом непосредственном сознании ценности отдельных функций для целого, чем не обладает естественное познание» [23. С. 168]. Познание сущности является главной целью понимающих приемов. Оно обозначается Дильтеем как акт непосредственного сознания. Познание сущности является, в действительности, специфичностью метода понимания не только в психологии, которая стремится к сущности личности, развивающегося гештальта и т.д., но также и в философии, и в гуманитарных науках. Сущность же есть нечто большее, чем взаимосвязь фактов, она
выходит (трансцендирует) за существующее; является, в конце концов, результатом творческого акта, который вырастает из исходного понимания, что задается изначально человеческому бытию в этом мире.
Дильтей характеризовал свой метод как «раскладывающий на части» и «описательный». Раскладывается или анализируется данная комплексная действительность. И другие науки тоже анализируют: логика, химия, физика; они ищут факторы действительного. Особенность же психологического анализа в том, что его предмет - это действительность переживания и что «без формулирования в промежутке каких-либо гипотез» из этой взаимосвязи звенья как бы вынимаются и помещаются обратно [23. С. 166].
Как анализ, так и описание не являются особенностью психологии. Естественные науки тоже описывают. Мы сегодня понимаем под описанием языковую фиксацию наблюдаемых нами случайно или систематическим образом данных. Так экспериментальная психология описывает порядок, процесс и результаты своих исследований. Следует строго отличать от описания интерпретацию как особый акт. Для Дильтея описание означает большее: «Я понимаю под описательной психологией изображение представленных в каждой развитой душевной жизни одинаковых по форме составных частей и взаимосвязей, как они увязаны в одну единственную взаимосвязь, которые не вдумываются и не открываются, а переживаются» [23. С. 152]. Она, описательная психология, «рассматривает, анализирует, экспериментирует и сравнивает. Она использует любое вспомогательное средство для решения своей задачи». Ее первым делом являются «дефиниции, четкие определения имен и классификация». Описание для Дильтея означает соответственно уже научное представление результатов анализа. Он дает в связи с этим следующее разъяснение: «Исходят из развитого культурного человека. Описывают взаимосвязь его душевной жизни, пытаются, как только можно яснее, увидеть с помощью всех вспомогательных средств художественного воображения главные явления, как можно точнее анализируют содержащиеся в этой взаимосвязи отдельные связи. В этом раскладывании (анализе) идут как можно дальше, оставляя то, что сопротивляется анализу таким, каким оно есть; дается объяснение происхождения того, во взаимосвязь чего мы можем заглянуть поглубже, однако с приведением степени уверенности, которая присуща этому объяснению, привлекают повсюду понимающую психологию, историю развития, эксперимент, анализ исторических продуктов.» [Там же. С. 157]. Поэтому не может быть тогда и речи о запланированном, произвольном методе. И не удивительно, что Герман Эббингаус в своей критической статье против Дильтея [28] не обнаружил уж слишком заметных различий между понимающей и объясняющей психологией, чтобы они оправдывали претензии на две разные психологии.
Обратимся в этой связи к Ясперсу, который писал: «Он, понимающий психолог, исходит из понятной общей ситуации. Она раскладывается, объясняются один за другим выражения, содержания и феномены, с одной стороны, внесознательные механизмы - с другой, и будет почувствована возможность экзи-
стенции как эмпирически неисследуемого основания. Наконец, из этого делимого распространения фактов и чувствований опять выстраивается обогащенное понимание взаимосвязей» [27. С. 259]. Ясперс различает познание общих взаимосвязей, которые он считает собственно задачей понимающей психологии, и применение этих взглядов к отдельному факту. Я еще вернусь к этому различию чуть позже, когда надо будет прояснять ответ на вопрос о критериях надежности понимания. По базовой структуре предлагаемые Дильтеем и Ясперсом методы совпадают: исходить из целого, тщательный анализ, обогащенное понимание целого; это является и главными пунктами герменевтического метода [3], который был предложен Шляй-ермахером в 1829 году и далее развит Дильтеем и Хайдеггером [29]. Ясперс, по сути дела, выходит за пределы психологического понимания, когда он его принимает как путь «прочувствования» экзистенции, «как эмпирически неисследуемое основание».
Теперь несколько слов о третьей модели понимающего метода, предложенной Шпрангером [24]. Духовно-научное (гуманитарное) понимание, согласно Шпрангеру, тесно связано с мировой культурной философией. Он исходит из объективного духа, ценностных и чувственных ориентаций культуры. На первом этапе процесса понимания отдельные ценности культуры «изолируются» (теоретическая, эстетическая, социальная, экономическая, политическая, религиозная ценность) и отводятся от каждого из ему принадлежащих способов поведения и размышления. На втором этапе полученная таким образом психическая структура возводится к типу, т.е. она «идеализируется». Тип следует рассматривать как вид категориального остова, с помощью которого открывается конкретная психическая действительность; он не является самоцелью, но «конституирующим звеном» в процессе понимания. Он служит масштабом, нормой, которой конкретная психическая структура «измеряется». Например, выясняется, что если в жизни человека доминирует теоретическая ценность, то эта ценностная ориентация опять может быть увидена в целом культурной системы ценностей; это значит, что теоретический человек руководствуется не исключительно лишь посредством ценностью правды; также и другие ценностные ориентации определяют его активность. Этот третий этап или шаг в познавательном процессе Шпрангер называет «тотализирование». Четвертый и последний шаг или этап - это «индивидуализирование»: на фоне типического узнается индивидуальное.
Шпрангер свой метод декларировал как научный метод познания. У многих психологов раньше и теперь возникает вопрос, имеем ли мы здесь все еще дело с психологическим методом, с методом психологии, которая себя понимает как опытная наука. В связи с этим сегодня мы можем сказать следующее. Шпрангер справедливо считал, что отдельный человек является не только тем неповторимым, единственным существом, тем тётёииш ineffabile, но, как бы мы сегодня сказали, также запечатленным продуктом культуры, результатом различных детерминант культурной среды. Поэтому является легитимным и исключительно необходимым подходом к индивиду-
альному характеру задавать вопрос о социальном характере. В том, как человек приспосабливается к действующим в его культурном кругу нормам, уже лежит свидетельство о его индивидуальности.
Итак, мы познакомились с тремя важнейшими моделями понимающего метода (метода понимания) и задаем правомерный вопрос о том, для каких предметных областей психологии они применимы. Уже из этого вопроса следует, что понимание не может, скорее всего, рассматриваться как универсальный метод психологии.
Дильтей считал, что анализирующей и описательной психологии открыта тотально вся душевная жизнь. Но, как справедливо пишет Понграц [25. С. 270], с этим вряд ли можно согласиться. Большая область «физиологической психологии» не поддается пониманию. Связи между психическим переживанием и коррелирующими телесными процессами объясняются, - может не строго каузально, а кондиционально,
- но не понимаются. То же самое относительно психофизики, которая исследует психические реакции на внешние раздражители, не являющиеся предметом понимания. В то же время мы можем нередко понять результаты экспериментальной зоопсихологии. Что собака Павлова на условный сигнал - звук колокольчика - выделяет слюну - это следует принять. Но когда крыса-мама, как только услышит писк своих детенышей, преодолевает угрожающую ей преграду до появления чувства голода, это мы можем понять. О «границах понимания и безграничности объяснения» писал и К. Ясперс [30. С. 371].
Названные психологические дисциплины и по сегодняшний день остаются основным исследовательским полем естественнонаучной, объясняющей психологии. Другие находились вплоть до последнего времени в руках понимающей психологии: в первую очередь психология выражения (Ausdruckspsychologie
- экспрессивная психология) и психология личности. Дильтей придавал большое значение экспрессии переживания, поскольку мы узнаем больше через нее, чем посредством интроспекции. И самопонимание, по его мнению, тоже осуществляется через выражение. Психология выражения и сегодня не очень признаваема естественнонаучно ориентированными психологами, несмотря на ее долгую и богатую историю [19, 31 - 33]. Психология личности является предпочитаемой областью исследования также поведенческой психологии. Свойства \ черты выявляются посредством характерологических тестов и «конструируются» с помощью количественных методов из способов поведения. Названные приемы способствуют пониманию сущности, но они одни не могут ее конституировать.
Под сущностью, в психологическом смысле, понимается не платоновская идея, с этим не связывают и этическую оценку, но представляется «окончательно своеобразное, только этому феномену присущее, предлагающее себя в конечном итоге при аналитическом описании» [34. С. 8]. Сущность личности, фазы развития, эмоционального возбуждения и т.д. не представляют собой общее понятие, но внутреннее понятие (Inbegriff), для которого все выделяемые существенные признаки являются определяющими. Ко-
нечно, познание сущности может случаться донаучно, интуитивно, а может благодаря плановым усилиям.
Предпочитаемый предмет понимающей психологии - это, прежде всего, тип. Согласно указаниям Дильтея, душевные взаимосвязи представлены в типичном человеке. Для него любой портрет уже был типом. Он хотел этим сказать, что в каждом индивиде есть что-то от сущности человека. Один из последователей Дильтея выразил эту мысль следующим образом: «Когда я понимаю, я типизирую» (Langrebe, 1928 [цит. по 25]). Каждый тип представляет собой констелляцию признаков идеального характера. Чистые типы в реальности не существуют. Отдельный человек - не есть тип, но он в большей или меньшей степени подпадает под определенный тип [35. С. 297]. С методической позиции различают «идеальные типы» и «частотные или средние типы» (Häufigkeits- oder Durchschnittstypen). Первые из них как бы «высмотрены» из реального многообразия, очищены от всего случайного и идеализированы как чистые типы; они представляют в гешталь-психологическом смысле «хорошие или выразительные» гештальты, почему их называют еще «прегнантными типами» [34, 36]. Вторые определяются посредством факторного анализа (Q-техники). В общем, типологии упорядочивают по старой схеме: дух, душа, тело. Соответственно этому различают ноологические (духовно- или культурнонаучные), психологические (функционально-психологические) и соматологические (конституциональные) типы. Характерными для понимающей психологии являются ноологические типы. Дильтей развил из истории философии типы натуралистического и идеалистического мировоззрения. Шпрангер сформулировал, идя от объективного духа, шесть «жизненных форм», которым соответствуют шесть человеческих типов [24]. Ясперс рассматривал свои мировоззренческие типы как следствие развития гегелевского закона движения духа: вначале доминирует привязанность к традициям («нахождение в скорлупе \ раковине»), затем следуют скепсис, сомнение в преходящих ценностях («Hang ins Nichts»), наконец, развивается «демонический» человек, который представляет собой синтез обоих первых типов; он создает новые ценности и имеет «свое место в бесконечном» [37].
Понимающая психология видит в типе главную цель своего анализа [25. С. 271]. Она должна ставить при этом, согласно Дильтею, антропологическую задачу. В типе должно высветиться что-то от сущности человека, от общей человеческой природы. Характе-рологи, напротив, видят в типе не самоцель, а рассматривают его как вспомогательное средство, инструмент анализа индивидуальности. Оба взгляда, по мнению ряда авторов, не противоречат друг другу: типы имеют как теоретическую ценность, так и служебную функцию. При типизировании проявляется общечеловеческая тенденция к попытке обозреть всю полноту и многообразие отдельных явлений. Поэтому нас не должно удивлять, что типологическое мышление имеет такую длительную историю. Она восходит корнями вплоть к Платону, который в своей Politea (Политике) выделил пять типов, к псевдоаристотелев-ской «Физиогномике», к очеркам по характерам ученика Аристотеля Теофраста, к созданному Гиппокра-
том и Галеном учении о темпераментах. Позднее это портреты характеров французского моралиста Лаб-рюера, деление людей Кантом с преобладанием чувства красоты и возвышенного, «наивные» и «сентиментальные» люди Шиллера, дионический и аполли-нический человек Ницше, вплоть до духовно-научных типов Дильтея, с которых мы и начали.
Наряду с экспрессией, характером и типом к специальным предметам понимающей психологии относят мотивационные и смысловые связи. Мотивационные взаимосвязи отличают от причинных. Механическую причинность (одинаковые причины - одинаковые последствия) нельзя понять, ее нужно принять к сведению. Но как психическое следует из психического - это можно лишь понять. Что вода при ста градусах кипит, при нуле градусов замерзает - это закономерная причинная взаимосвязь. Что ребенок из орального сопротивления сосет палец, это скорее следует из понимания, чем из статистических доказательств [27, 32].
Мотивационные взаимосвязи являются и смысловыми. Познав мотив какого-либо действия, мы можем затем понять и его смысл. Так, оппозиционное поведение подростка приобретает смысл, когда мы смотрим на него с позиции развития самостоятельной, берущей на себя ответственность личности. Наконец, какой-либо феномен приобретает для нас смысл, если мы его видим в качестве звена чего-то целого: экономического человека как форму проявления ценностной системы нашей культуры, акт личностной структуры в целом.
В теорию понимания вводит нас вопрос о ее актовой структуре. Основывается понимание на вчувство-вании, на интуиции, на непосредственной наглядности, является оно, по сути своей, схватыванием смысла? Означает оно то же самое, что и интерпретация? Как отвечают на эти вопросы Дильтей и другие теоретики понимающей психологии?
Согласно Дильтею, понимание покоится на «проникновении, постпереживании и постобразовании». Проникновению в другого должно предшествовать собственное переживание, которое «транспонируется, переносится в чужую душевную жизнь». При этом постпереживание - это нечто большее, чем просто проникновение. Это продуктивный акт, в котором собственное переживание расширяется за счет присоединения чужого переживания. А когда расширяется собственное переживание, то расширяется и горизонт понимания. Переживание и понимание, как уже говорилось, составляют феномен взаимной связи [23, 38]. Карл Ясперс, Ганс Груле и Теодор Липпс говорят о вчувствовании. Согласно Липпсу [39], отцу этого термина, вчувствование есть «внутреннее соделание», внутреннее подражание, часто также двигательное, т.е. выражения, движения совершаются с большей или меньшей степенью заметности. Оллпорт, вслед за Фрейдом, говорит в этой связи о «кинестетическом выводе». Кроме того, как считал Липпс, в акте понимания субъект и объект образуют некоторое единство. Можно, например, полностью погрузиться в переживания акробата, со страхом наблюдая за его кунст-штюками (трюками), хотя сам акробат может и не испытывать страха. В таком случае мы имеем дело, ско-
рее, с непониманием. Если принять эту теорию понимания, то мы можем только тогда понять душевное состояние другого, если мы его сможем сделать своим состоянием, если его радость станет нашей радостью, его печаль нашей печалью.
Теория вчувствования поднимает вопрос о конгениальности (сходстве, сродстве) между понимающим и понимаемым. Является гомология структуры conditio sine qua non? Дильтей считал, что она необходима. Он даже считал, что понимание предполагает симпатию; несимпатичных совершенно нам людей мы не можем понять. Это не согласуется с опытом о том, что симпатия, как и антипатия, может исказить объективность понимания. Однако этим ничего не сказано против понимания на основе общностей. Известно, что представители одного пола, статуса, современники, представители одной и той же культуры и т. д. понимают друг друга лучше.
И Дильтей, и Груле приходят к выводу, что понимание не есть односторонний процесс делающего выводы ума \ сознания, как не есть и односторонний эмоциональный процесс. Понимание есть целостный акт. Понимает - не функция, понимает весь человек. Тем самым делается вывод о том, что без личностного участия понимающего нельзя прийти к истинному и полному пониманию. В этом видится отличие понимания от объяснения; при объяснении ученый может сохранять роль «незаинтересованного зрителя», а при понимании он выступает в качестве «понимающего свидетеля». В немецкоязычной литературе можно найти следующее описание различных познавательных позиций ученого-естественника и ученого-гуманитария: «Его предмет и его метод позволяет ему (естественнику) осуществлять редукцию на экзистенциальный минимум наблюдателя. От гуманитария, напротив, требуется полное включение личности со всей ее резонант-ной поверхностью. Если он должен ее поставить под рациональный контроль, то он должен ее заставить заиграть, чтобы перед ним предстал материал, чтобы он его видел» [40. С. 141]. Понимающий метод означает конец незаинтересованного зрителя в науках о человеке и конец человека как лишь научного объекта познания. Понимание происходит в напряженном пространстве между дистанцией и участием, на языке античности: между теорией и эросом \ жизнью.
У Шпрангера несколько иной взгляд на структуру акта понимания. Научное понимание становится только тогда возможным, когда берется во внимание, что между субъективным и объективным духом, между отдельным и принятыми в его культуре нормами и ценностями движутся «смысловые связи». Понимание, по Шпрангеру, это, по существу, понимание смысла. Мы понимаем вообще то, что имеет смысл. Мы понимаем какого-то человека, если мы знаем, какими ценностями он руководствуется в жизни и когда мы его ценности соизмеряем с объективно значимыми ценностями. Структурно речь идет здесь о понимании через нахождение места отдельного в общей смысловой связи.
Понимание опирается на интуицию - это третья теория. Интуиция не есть ли это нечто субъективное, полностью неконтролируемое? Ученый-естественник, стремящийся к объективности, не примет в науку по-
нимание как интуицию. Интуиция относится к искусству, такие будут его аргументы; это прерогатива гениальных людей. Действительно, понимание нередко связывают с гениальностью. В этой связи Роп§га17 несколько утрирует ситуацию: «Если понимающие ученые являются избранными, аристократами духа, тогда объясняющим ученым отводится роль бюргеров и рабочих, которые несут на себе груз и жару будней и не в состоянии достичь того уровня познания, как элита духа. Я умышленно несколько утрировал ситуацию, чтобы напомнить, что с теорией интуиции следует быть осмотрительным. Способностями и даром божьим должен обладать каждый исследователь, каким бы он образом не исследовал. Мы не должны, тем не менее, забывать, что большие изобретения в естественных науках, большие эксперименты в психологии были также большими интуициями, которые были подвергнуты затем испытанию огнем эксперимента и статистики» [25. С. 275].
Что понимают разные авторы под интуицией? Оллпорт [35] противопоставляет интуитивное понимание личности дискурсивному. Дискурсивное понимание идет через умозаключение и аналогию. Вчувст-вование тоже ставится на эту сторону. Но интуиция используется Оллпортом в очень широком смысле и как понятие обращена к следующим теориям: 1. Прямого восприятия; 2. Врожденного знания и идентичности (Платон, Гегель, понимание через общности);
з. Непосредственного знания (Бергсон, Лосски, симпатическое единение с реальностью); 4. Восприятия индивидуальности (Кроц, неповторимое исходит из естественно-научного обобщения); 5. Понимания (специально человека). Оллпорт рассматривает понимание как одну из пяти форм «интуитивизма». Страс-сер [40. С. 143 - 165], Понграц [25. С. 276 - 277] рассматривают же «интуицию» как одну из теорий понимания. Но они считают необходимым дифференцировать интуицию, во-первых, по уровням или слоям,
и, во-вторых, «интуицию любого» от «гениальной интуиции», которой «искусство и наука должны благодарить за свои самые большие достижения».
Четвертая теория представляет акт понимания не как интуитивное зрелище, а как наглядность (воззрение, взгляд). Здесь интересные мысли были высказаны Бинсвангером с опорой на Брентано, Джемса, Бергсона: «Психологическое понимание. предполагает всегда наглядность (презентативную и репрезентативную)» [38. С. 264]. Согласно Бинсвангеру, мы и душевные взаимосвязи усматриваем \ наблюдаем непосредственно. Например, мы понимаем ребенка, который безуспешно пытается достать яблоко, а потому и плачет, наглядно \ непосредственно; здесь налицо единица переживания, а не свидетельство, которое мы приводим затем с последующим во взаимосвязь. Взаимосвязь здесь дана как целое. Уже ребенок понимает, таким образом, психические взаимосвязи, когда, например, его мама грозит ему пальчиком, когда она им недовольна: «Я смотрю на чужую душевную жизнь и при этом вижу, как она постоянно меняется, находится в постоянном течении, выпуская из себя волну за волной» [38. С. 285]. С этой теорией можно согласиться, считает Понграц [25. С. 277], когда, например, наблюдаешь за поведением агорафобика и
видишь, что он боится переходить улицу. Но видны ли нам мотивы его страха переходить улицу? На этом вопросе, считает он, «заканчивается наивное «наглядное» понимание и начинается критически проверяющее, научное». По этому поводу довольно метко высказался Оллпорт: «Прямое восприятие никогда не раскрывает связь между отдаленными причинами и актуальными явлениями, в то время как понимание человека требует знания такого рода связей. Для понимания необходимы знакомство, запас опыта, причинный и структурный анализ - все это требует, очевидно, ассоциативной активности. Коротко говоря, умозаключения также необходимы, как и «сенсорное поле»» [35. С. 550].
Следующей темой теории понимания является отношение между пониманием и интерпретацией. Диль-тей определяет толкование или интерпретацию как «искусство, подобное пониманию продолжительное время зафиксированных выражений жизни»; речь здесь идет, прежде всего, о речевых фиксациях. Наука, где понимание строится по всем правилам искусства, - это герменевтика. Герменевтический метод -его применение и развитие начинались с толкования исторических источников и текстов. Перенесенный в психологию, в толкование психологических феноменов, он предполагает также наличие, прежде всего, определенного материала, который следует добыть каким-то методом. Это могут быть поведенческие наблюдения, тестовые данные, экспрессивные данные, сны \ сновидения, экспериментальные данные и т.п. Во всех случаях вначале должно быть описание, а затем интерпретация. Но описание - это тоже научный акт. А до описания должен осуществиться сбор материала. Затем при описании осуществляется упорядоченное отделение несущественного от существенного, проникновение в него и «счастливое формулирование», но не смешивается с интерпретацией
- она идет следом. Но надо помнить, указывал Диль-тей и др., что описание - это первый акт понимания. Он состоит в выборе способа и образа сравнения, различения, отнесения и взаимосвязывания. И при этом очень важным представляется выбор слов и понятий.
Интерпретация же необходима, когда имеющийся материал не может полностью или частично быть понятым. Она прилагается к непонятному. Страссер [40] называет две формы интерпретации: антиципирующее толкование, или гипотеза, и толкование в узком смысле, или герменевтика. Что касается гипотезы, то, обычно, она формулируется до эксперимента, так называемая доэкспериментальная гипотеза (или нулевая гипотеза, которая опровергается статистическими данными). Страссер же считает, что существует и «по-слеэкспериментальная» гипотеза. Интерпретация результатов исследования может проводиться в форме гипотезы, с чем можно согласиться. Послеэкспери-ментальная интерпретация является одновременно и доэкспериментальной гипотезой для следующего исследования. Герменевтическая интерпретация первоначально была духовно-научным \ гуманитарным методом толкования. И психология также уже не обходится без герменевтического толкования [23]. Движение от части к целому и опять к части, упорядочение
предмета интерпретации в смысловые связи и соотнесение двух раздельных факторов - все это существенные акты герменевтического понимания. В пределах нашей науки - психологии - этот метод применяется преимущественно в психологии личности, экспрессивной психологии, психодиагностике, психологии развития, социальной психологии, психопатологии.
Итак, при рассмотрении актструктур понимания мы получили разные ответы. Как можно их привести в некоторый порядок? Попытаемся это сделать, прибегнув к материалу, предложенному, прежде всего, Понграцом в его «Проблемной истории психологии» [25]: а) Дильтей и Ницше высказывались по этому поводу, а Хайдеггер [29] это тематизировал следующим образом: Понимание есть экзистенциальное базовое определение человеческого бытия. Понимание и бытие, по Хайдеггеру, «одного и того же происхождения». Происходят они из «первичного понимания» или наивного понимания, свойственного человеку изначально. Дело в том, что в любом нашем вопросе, как бы уже имеет место некоторое предпонимание. Это первичное понимание включает в себя теории «вчувствования», «интуиции» и «наглядности», которые происходят дорефлексивно и непосредственно. б) На основе этого изначального, имманентного относительно жизни понимания, человека в особенности,
строится научное, критическое понимание как метод. Но следует видеть и помнить, что из этого первичного понимания тянутся корни как понимающего, так и объясняющего методов. Правда, это не значит - отрицать их специфичность и все бросать в одну корзину. Они отличаются, о чем мы сейчас и поговорим, хотя бы кратко.
Прежде чем мы рассмотрим различия и общее в объяснении и понимании, мы должны еще поставить понимающему методу вопрос о критериях достоверности его высказываний и заключений. Если они у него есть, то только в этом случае он может выступать на равных с методом объяснения.
Наука, как правило, должна довольствоваться вероятностями, так как истина - это идеал, вероятность - это реальность. В этих рамках функционирует и понимание. Понимающий метод - это не эзотерическая процедура, это не занятие для аристократии духа. Он отвечает критериям науки. Он может делать свои методические шаги опосредствованно и подвергаться контролю. Консенсус опытных и объективно доказательных фактов - основание также и для метода понимания. # В заключение сравним понимание и объяснение, выявим еще раз то, что их отличает и объединяет. Понграц для большей наглядности строит следующую схему [25. С. 281 - 282]:
Объяснение
ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ
А. Профиль различий
Исходные аспекты
Понимание
1. Гипотеза (ы).
2. Части (элементы).
1.Нечто данное \ случай \ событие (переживание и поведение).
2.Целое (структурные связи).
(Образ) действия
3. Конструктивный, синтетический (психические образования и взаимосвязи . объясняются как соединения элементов).
4. Экспериментальный, количественный.
Раскладывающий, аналитический (из данных целостностей выделяются «составные части, звенья»). Интерпретирующий, качественный.
Методологическая характеристика
5. Каузальная редукция
(или регрессивная редукция).
6. Верификация гипотез через эксперимент и статистику.
7. Операциональный.
8. Номотетический.
9. Законы, статистические значения.
10. Прогностичность, статистически надежные подтверждающие реакции, повторяемость \ воспроизводимость.
Эйдологическая редукция к сущностям и идеальным типам.
Интерпретация на основании «объективностей».
Феноменологический.
Идеографический.
Цель
Смысловые связи, сущности, типы.
Критерии
Очевидность, согласие специалистов, объективные данные.
Познавательная позиция
11. Дистанцированная -
«Незаинтересованный зритель».
Включенная \ энгажированная -«Понимающий свидетель».
Б. Общее
Непосредственное, дорефлексивное понимание как корень познания. Объективные данные как основа научных выводов. Контролируемость выводов.
Двусторонность психологии, с которой мы встречаемся во многих учениях о душе, выступила перед нами и в дискуссии о методах. Идеи Дильтея спровоцировали критику классической психологии и ее метода как насильственного, неадекватного переноса в нее естественнонаучной процедуры. Понграц считает
[25], что Эббингаус своей «Репликой на идеи Диль-тея» [28] хорошими аргументами постарался защитить естественнонаучную психологию. Правда, он не все увидел, больше сосредоточившись на общем, не увидел различий. Представители же понимающей психологии уж слишком заострили внимание на различиях, дуалистически разведя эти методы. Здравые голоса были раньше и сейчас встречаются те, которые эти подходы не абсолютно противопоставляют и не указывают, какой из них «лучше», а считают, что они, скоре всего, дополняют друг друга. За это уже был Вундт, когда считал свою «Психологию народов» необходимым дополнением своей же «Физиологической психологии». Кюльпе (Вюрцбургская школа) говорил о «двусторонней психологии», а не о двух психологиях. Так же как и В.Джемс, К. Бюлер видел в них две ступени познавательного процесса: «интуиция - это первое, но последнее слово все же за индукцией» [31]. К.Ясперс считал, что «мысль о том, что сфера психического предполагает понимание, а физический мир -объяснение в терминах причинности, должна быть признана поверхностной и ложной. Любое событие -независимо от того, происходит ли оно в физическом или психическом мире, - в принципе открыто для причинного объяснения; психические процессы могут поддаваться такому объяснению. .Понимание ведет к причинному объяснению не само по себе, а только в тех случаях, когда оно сталкивается с тем, что недоступно пониманию» [30. С. 371 - 372]. А некоторые психологи - уже наши современники - справедливо считают, что «в психологии познания понимание рассматривается как мыслительная процедура, направленная не на получение нового знания, а на смысло-образование, приписывание смысла знанию, полученному в процессе мыслительной деятельности» [41, 42].
В течение 20-го столетия много раз поднимался вопрос о методологическом \ методическом кризисе психологии [43], о необходимости уйти от «методического монизма» [44]. Эта тема благополучно перевалила через границу столетий и остается острейшим предметом дискуссии и в веке 21-м. Сегодня, как отмечают многие психологи, имеются признаки нового
- старого методического \ методологического кризиса психологии [45 - 47]. Но попытки разрешения этого кризиса, на наш взгляд, принимают даже не радикальный, но экстремистский характер. Предпринимаются попытки уйти от естественнонаучного методического монизма, предав его анафеме, к монизму гу-
манитарно-научному. Имеет место, нередко, этакая претензия на монополию «незамутненного взгляда», на порождение «новой парадигмы и революцию в психологии». Так и хочется сказать, господа, «тщательнее» читайте не только своих кумиров и себя, любимых, но и «проблемную историю психологии». А.А.Ухтомский, исходя из учения о доминанте, в этой связи писал, что в подобных случаях «действительность усекается ради прекрасных глаз собственной теории» [48]. К.Ясперс тоже обращал внимание на проблему предрассудков, в том числе философских, теоретических и др., которые «отягощают и парализуют нашу мысль» [30. С. 41]. История науки, в том числе и психологической, знает множество примеров проявления учеными предрассудков, догматизма и многих других «фиксированных форм поведения» [49].
На 65-летнем юбилее Американского психологического общества в 1957 году Ли Кронбах в своей президентской речи обратился к психологам с призывом покончить со «схизисом» между экспериментальными и коррелятивными направлениями интеграцией. Джон Коэн на Международном психологическом конгрессе в Боне (1961) доктринерскую исключительность в методических вопросах обозначил как «циклопную, одноглазую психологию». Годом раньше при своем основании Ассоциация экзистенциальной психологии и психиатрии объявила, что «хотела бы видеть в одном ранге экзистенциальный подход (Мэй), экзистенциальную тенденцию (Роджерс), позицию дисциплированной наивности (Маклеод) с лабораторным исследованием, объективной тенденцией, методом условных рефлексов [25. С. 284]. В 1962 году Отделение философской психологии Американского психологического общества в результате дискуссии о бихевиоризме и феноменологии пришло к мнению о том, что «операциональный и феноменологический подходы можно принять в качестве комплементарной базы современной психологии». Следствием такой методической \ методологической толерантности является возможность интегрировать в одну науку о человеке различные теории и результаты отдельных исследовательских направлений [25, 50, 51]. Это мысли, остающиеся актуальными и 30 лет спустя, в эпоху нового «системного кризиса психологии», «перенапряжения позитивизмом», «усталости от рационализма» [47]. Тем более что этот кризис, разумеется, далеко не последний, о чем шли острые дискуссии в последнее время на 3-м съезде психологов России в Санкт-Петербурге (июнь, 2003 г.), на Всемирном психологическом конгрессе в Пекине (Китай, август, 2004 г.) и на Сибирском психологическом форуме (сентябрь, 2004 г., Томск) [52].
1. Пиаже Ж. Характер объяснения в психологии и психофизический параллелизм // Экспериментальная психология / Под ред. П. Фресс и Ж. Пиаже. Вып. 1 - 2. М.: Просвещение, 1966а. С. 157 - 194; Пиаже Ж. Психология, междисциплинарные связи и система наук. М., 1966. С. 36.
2. Роговин М.С. Психологическое исследование. Ярославль: ЯрГУ, 1979.
3. Роговин М.С., Залевский Г.В. Теоретические основы психологического и психопатологического исследования. Томск, 1988.
4. Роговин М.С. Динамика соотношения понимания и перевода в познании // Вопросы философии. 1981. № 2. С. 132 - 143.
5. Роговин М.С. Значение психологической теории понимания в различенных видах познавательной деятельности // Психологические проблемы диагностики. Ярославль, ЯрГУ, 1985.
6. Сеченов И.М. О предметном мышлении с физиологической точки зрения // Физиология нервной системы. Т.1. М., 1952. С. 411 - 417.
7. Lewin K. Principles of Typological Psychology. N. Y., 1936.
8. Bransford J.D., Franks J.J. Abstraction of linguistic ideas // Cognitive Psychology. 1971. V. 2. P. 331 - 350.
9. Brooks L.R. Spatial and verbal components of the act of recall // Canadian J. Psychol. 1968. V. 22. P. 349 - 368.
10. MorinR.E., DeRosaD.V. Recognition memory and reaction time // Acta Psychologica. 1967. V. 27. P. 298 - 305.
11. Bruner J.S., Goodnow J.J., Austin G.A. A study of thinking. N. Y., 1956.
12. Фресс П. Экспериментальный метод // Экспериментальная психология. Вып. 1. М.: Прогресс, 1966. С. 99 - 156.
13. Желеско П.С., Роговин М.С. Исследование отрицания в практической и познавательной деятельности. Кишинев, 1985.
14. Залевский Г.В. Фиксированные формы поведения. Иркутск, 1976.
15. Роговин М.С. Введение в психологию. М., 1969.
16. Роговин М.С., Соловьев А.В., Урванцев Л.П. Психологическая природа неопределенности // Проблемы экспериментальной психологии и ее истории. М., 1973. С. 37 - 59.
17. Роговин М.С. Развитие структурно-уровневого подхода в психологии // Системные исследования: Ежегодник. 1974. М.: Наука, 1974. С. 187 - 230.
18. Роговин М.С. Структурно-уровневые теории в психологии. Ярославль: ЯрГУ, 1977.
19. Роговин М.С. Проблема экспрессии и ее место в психопатологии // Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. 1970. Т. 70. Вып. 1. С. 137 - 143; Вып. 2. С. 280 - 289.
20. Роговин М.С., Соловьев А.В., Урванцев Л.П., Шотемор Ш.Ш. Структура психики и проблема познания // Вопросы философии. 1977. № 4. С. 75 - 87.
21. Роговин М.С. Научные критерии психической патологии. Ярославль: ЯрГУ, 1981.
22. Урванцев Л.П. Формирование суждений и условий неопределенной визуальной стимуляции: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. М., 1974.
23. Dilthey W. Ideen über eine beschreibende und zergliedernde Psychologie. GS 5, 1924.
24. Spranger E. Lebensformen. Halle, 7 Aufl. 1930.
25. Pongratz L.J. Problemgeschichte der Psychologie. München. Franke Verlag Bern und 1967.
26. Роговин М.С. Проблема понимания: Автореф. дис. ... канд. психол. наук. М., 1956;
27. Jaspers K. Allgemeine Psychopathologie. Heidelberg, (1913) 1948.
28. Ebbingaus H. Über erklärende und beschreibende Psychologie // Zschr. für Psychologie. 1896. Bd. 9.
29. Heidegger M. Sein und Zeit. Frankfurt a.M., 1963.
30. Ясперс К. Общая психопатология. Практика. М., 1997.
31. BühlerK. Ausdrucktheorie. Jena, 1933.
32. Kirchhoff R. (Hrsg.) Ausdruckspsychologie // Handbuch der Psychologie. Bd. 5. Göttingen, 1964.
33. Rohracher H. Charakretkunde. Urban&Schwarzenberg - München-Berlin-Wien, 1975.
34. GruhleH.W. Verstehende Psychologie. Stuttgart, 1948.
35. Allport G.W. Persönlichkeit. Stuttgart, 1949.
36. Weber M. Gesammelte Aufsätze zur Wissenschaftslehre. Heidelberg, 1922.
37. Jaspers K. Psychologie der Weltanschaungen. Berlin, (1919) 1954.
38. Binswanger L. Probleme der allgemeinen Psychologie. 1922.
39. Lipps Th. Vom Fühlen, Wollen und Denken. 2 Aufl. Leipzig, 1907.
40. Strasser S. Phänomenologie und Erfahrungswissenschaft von Menschen. Berlin, 1964.
41. Знаков В.В. Понимание в познании и общении. М., 1994.
42. Знаков В.В. Понимание как проблема психологии человеческого бытия // Сибирский психологический журнал. 2000. Вып. 12. С. 9 - 17.
43. ВыготскийЛ.С. Исторический смысл психологического кризиса. Собр.соч. в 6-и томах. Т. 1. М.: Педагогика, 1982. С. 291 - 436.
44. Wellek A. Der Rückfall in die Methodenkrise der Psychologie und ihre Überwindung. Berlin, 1959.
45. Залевский Г.В., Залевский В.Г. Психология и психологи на пороге XXI века // Сибирский психологический журнал. 2000. Вып. 13. С. 8 -12.
46. Юревич А.В. Системный кризис психологии // Вопросы психологии. 1999. № 2. С. 3 - 11.
47. Юревич А.В. Психология и методология // Психологический журнал. 2000. Т. 21. № 5. С. 35 - 45.
48. Ухтомский А.А. Письма. Пути в незнаемое. М., 1973. С. 371 - 435.
49. Залевский Г.В. Фиксированные формы поведения индивидуальных и групповых систем. М. - Томск, 2004. С. 372 - 386.
50. May R. (Hrsg.) Existential Psychology. (1961) 1965.
51. Wann T.W. (Hrsg) Behaviorism and Phenomenology. London, 1964.
52. Сибирский психологический журнал (Гл. редактор Г.В. Залевский). 2004. № 20.
53. Залевский Г.В. Психическая ригидность в норме и патологии. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1993.
54. Залевский Г.В. Теория субьекта и фиксированные формы поведения // Психологический журнал. 2003. Т. 24. № 3.
55. Залевский Г.В. Понимание как метод наук о психике // Сибирский психологический журнал. 2004. № 20. С. 12 - 22.
56. Роговин М.С. Изменение семантико-логической структуры психологического исследования // Вопросы философии. 1983. № 11. С. 76 -87.
57. Роговин М.С., Урванцев Л.П., Иванов Л.М. Структурно-уровневый анализ соотношения субъективных и объективных компонентов процесса познания (при исследовании восприятия, представлений и мышления) // Вопросы философии. 1985. № 2. С. 48 - 61.
58. Роговин М.С., Залевский Г.В. Верифицируемое и интуитивное познание психического // Сибирский психологический журнал. 2001. № 14 - 15. С. 8 - 13.
59. Heiss R. Die Lehre vom Character. Berlin, (1936) 1949.
60. Kirchhoff R. Allgemeine Ausdruckslehre. Göttingen, 1957.
Статья представлена кафедрой генетической и клинической психологии факультета психологии Томского государственного университета, поступила в научную редакцию «Психология» 24 декабря 2004 г.
