CC BY
44
школы. Она составила 448 руб. Но чиновники не приняли во внимание расходы на одежду, обувь, лечение, самообразование. По данным земской управы Симбирской губернии за 1902/03 учебный год, большинство учителей Алатырского и Ардатовского уездов не получали даже этой минимальной суммы. Сами учителя считали, что их заработная плата должна быть не менее 600 руб. на одинокого и 1 200 руб. на семейного [4].
Жалование учителей было неодинаковым в разных типах школ. На первом месте по уровню обеспечения стояли министерские школы. Так, 44 % учителей в названных школах Алатырского уезда получали 300 — 350 руб. и год, 57 % учителей Ардатовского уезда — 350 — 400 руб. На втором месте по оплате труда стояли земские
школы: 80 % их учителей в Алатыр-ском уезде и 72 % учителей в Арда-товском. уезде получали от 200 до 300 руб. в год. Церковно-приходские школы были наименее обеспечены материально. По нашим расчетам, заработную плату в 100 — 150 руб. получали 37 % учителей Алатырского уезда и 54 % — в Ардатовском. Различался также размер содержания учителей городских и сельских школ.
На основании проведенного анализа можно сделать вывод, что социальные, половозрастные характеристики, а также материальная обеспеченность учительства разных типов школ на территории Республики Мордовия в обозначенный исторический период являлись значительным фактором, определяющим уровень развития народного образования в крае.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Начальное народное образование в России / Под ред. Г. Фальборка, В. Чарнолусского. СПб., 1900. Т. 1.
2. Статистический временник Российской империи. СПб., 1884. Сер. 3, вып. 1.
3. Статистический обзор начального образо-
Поступила 10.03.99.
вания в Пензенской губернии за 1913/14 у/г Пенза, 1915.
4. Терсптьев А. А. Российская школа: становление, развитие, перспективы: Социально-философские проблемы. Н. Новгород, 1997 123 с.
-Н-+++-Н-+-Н-+ 11 М II М шли
ОБУЧЕНИЕ И ВОСПИТАНИЕ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ДВОРЯНСКОЙ МОЛОДЕЖИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII В. В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ
Н. Ю. ПЕРСИДСКАЯ, аспирант
Вопрос о месте человека в обществе неизменно связывался и связывается с отношением к его образованию. XVIII век не является исключением. Петровская государственность, пронизанная духом учения, государство, царь которого писал: „Аз еемь в чину учимых и учащих меня требую", особенно остро поставили на повестку дня вопросы просвещения и образования. И прежде всего это относится к дворянскому сословию как социальной
базе укрепляющегося абсолютистского государства. Тем более, что ко второй половине XVIII века успехи в строительстве этого государства стали очевидными и все более начала ощущаться потребность в повышении уровня образования, общей культуры дворянства.
Так каково же дворянское образование в том виде, в каком оно предстает со страниц воспоминаний?
В общих чертах система обучения выглядела так. Первоначальной грамо-
© Н. Ю. Персидская, 1999
те и письму дети учились дома. В зависимости от желания родителей обучение могло начаться довольно рано, в
ы
возрасте 5 — 6 лет. Вот что по этому поводу пишет А. Т. Болотов, известный учитель и писатель XVIII века, дворянин, оставивший нам богатейшее автобиографическое наследие. „Сыну моему... шел уже шестой год, и бабушка его, трудившаяся над обучением его грамоте, успела уже выучить и его оной" [2, с. 31 ].
В роли учителя мог выступать кто угодно, в том числе и сами родители, и их родственники (как видно из приведенного выше примера), а также нанимаемые гувернеры и гувернантки как иностранного, так и русского происхождения. Дворянская аристократия в большинстве случаев приглашала образованных учителей, благодаря чему дети получали неплохие знания. Средне- и мелкопоместное дворянство, стремясь подражать высшей знати, довольствовалось учителями более низкой квалификации. Особенно популярны были учителя-иностранцы. М. М. Богословский еще в начале нашего столетия в своей книге „Быт и нравы русского дворянства" писал , следующее: „В России открылся спрос на учителей-иностранцев, с запада потянулось предложение. Для населения западных стран возник новый вид отхожего промысла, тем более заманчивый, что, не требуя никакой специальной подготовки, он щедро вознаграждался..." [1, с. 12].
Те же воспоминания А. Т. Болотова знакомят нас с такого рода французом-учителем в барском доме и с его педагогическими приемами. Осиротев и поселившись в Петербурге у дяди, Болотов должен был ходить в дом генерал-аншефа Маслова брать уроки у француза, состоявшего при генеральских детях. „Господин Лапис был хотя и ученый человек, что можно было заключить по беспрестанному его чита-нию французских книг, но и тот не знал, что ему с нами делать и как учить. Он мучил нас только списыванием статей из большого французского словаря, изданного французской акаде-
мией и в котором находились только о
каждом французском слове изъяснение
и толкование на французском же языке; следовательно, были на большую часть нам не вразумительны. Сии статьи и по большей части такия, до которых нам ни малейшей не было нужды, должны мы были списывать, а потом вытверживать наизусть без малейшей для нас пользы. Тогда принуждены мы были повиноваться воле учителя нашего и все то делать, что он приказывал. Но ныне надседаюсь я со смеха, вспомнив сей род учения и как бездельники французы не учат, а мучат наших детей сущими пустяками и безделицами, стараясь чем-нибудь да провести время" [2, с. 20].
Особо непритязательные родители могли использовать в качестве учителя дворового человека. Яркий образец такого воспитания рисуют воспоминания М. П. Загряжского — рядового представителя среднепоместного дворянства второй половины XVIII века. Его отец, занятый болезнью матери и расстроившимися денежными делами, "мало заботился об обучении мальчика. В восьмилетнем возрасте, когда он „едва мог читать и худо писал" к нему был приставлен дядька из крепостных, причем „не знающий грамоту" [5, с. 84]. Чтобы представить себе такое обучение, дадим слово самому автору: «Приказано ему было, чтоб я под его надзором продолжал учение, что он и исполнял в точности... в назначенное время он сажал меня читать, сам сидел безотлучно, повторяя: читайте, батюшка. Я не знал, что читал, а он не понимал, и оба проводили так часы моего учения. Потом заставлял писать, уговаривая страничку написать хорошенько „повезет кататься". Нередко бывало заложут дрожки и дожидаются конца моего уроку, но как бы я ни старался, да к несчастию ежели капнул или как нечаянно замарал, то уже никакие уверения не могли его уговорить. Дрожки отъезжают, а мне твердит: зачем капнули. Вот как приохочивали меня к ученью» [5, с. 84 ].
Но как бы ни проходило учение, к 12 годам недорослю надлежало „дейст-
вительно и совершенно грамоте читать и чисто писать" [7, с. 235]. Затем открывались следующие варианты: учиться дома или в государственных школах арифметике и геометрии „и само собою разумеющемуся должному и нужнейшему знанию закона и артикулов нашей... православной веры" |7, с. 235]. Дальше дворянские юноши обучались географии, фортификации и истории, тоже дома или в учебных заведениях.
30 — 70-е годы XVIII века — это
время появления различных сослозных дворянских учебных заведений, в том числе и шляхетских корпусов, закреплявших господствующее положение дворянства в самых различных сферах административной, гражданской и придворной службы. Н. И. Греч в „Записках о моей жизни" рассказывая о своем деде, замечает, что, обучаясь в сухопутном кадетском корпусе, он получил там хорошее по тогдашнему времени образование [3, с. 120]. Однако расположенные в Москве и Петербурге престижные учебные заведения не могли удовлетворить спрос всех, желающих. Поэтому дворяне средней состоятельности использовали еще один путь обучения своих подростков — частный пансион. Эта форма образования была довольно распространена в середине и торой половине XVIII века. Действовали пансионы преимущественно в Москве и Петербурге, хотя имелись и в некоторых провинциальных городах.
Наряду с несколькими пансионами, созданными образованными людьми и располагавшими хорошо подготовленными учителями, большинство частных пансионов принадлежало иностранцам с крайне низким уровнем образования и культуры. Многие из них плохо знали русский язык, имели весьма слабое представление о русской истории, литературе, искусстве, науке. О характере и методах обучения в таком пансионе у господина Эллерта в Смоленске вспоминает в своих записках Л. Н. Эн-гельгардт: „Правду сказать, он (Эл-лерт. — Н. П.) касательно наук был мало сведущ, и вся учебная деятельность его состояла в сокращенном пре-
подавании всех наук, т.. е. катехизиса, грамматики, истории, географии, мифологии без малейшего толкования, и в принуждении учеников затверживать наизусть французские фразы..." [12, с. 219]. Дисциплина в пансионе, по словам автора, была совершенно военной, и устанавливалась она следующими „драконовскими" методами: „...бил без всякой пощады за малейшие вины ферулами (розгами. — Н. П.) и деревянными лопатками по рукам, секал розгами и плетью, ставил на колени по три и четыре часа..." [12, с. 219]. Для того чтобы французский язык дети выучили как молено быстрее, на русском языке разговаривать им запрещалось, причем за этим существовал строгий контроль: „...учреждены были между учениками начальники: младшие означались красным бантом в петлице и надзирали над четырьмя учениками, а старшие чиновники отличались голубым бантом и надзирали над двумя младшими чиновниками; все они должны были смотреть, чтобы никто не говорил по-русски, не шалил и учил бы наизусть уроки, заданные для другого дня" [12, с. 220]. Естественно, что результатом такого образования было то, что молодой Энгельгардт стал исп-равно говорить по-французски о всех науках, хотя „говорил как попугай, ничего не понимая, и потому вскоре все забыл" [12, с. 220].
Конечно, не во всех пансионах царили подобные порядки. Встречались такие, где обучение шло на более вы-
__л
соком уровне. Например, в пансионе господина Кабрита (кстати, воспитанника сухопутного корпуса отставного поручика на русской службе) обучали французскому и немецкому языкам, русскому правописанию и слогу, истории, географии и математике. Н. И. Дмитриев, вспоминая обучение в этом пансионе, замечает, что до того как попал сюда, он считался в последнем классе „самым тупым учеником" [10, с. 81]. Здесь же в короткое время он достиг больших успехов, особенно в арифметике и написании тематических сочинений (Кабрит практиковал и это). Впрочем, успехи эти вполне объясни-
мы, так как, по словам автора, никакой урок не был ему в тягость. „Кабрит был очень мил в обращении с нами: во время уроков часто давал нам отдыхать, позволяя предлагать ему вопросы, всегда охотно отвечал на них и сообщал между тем какие-либо полезные сведения..." [10, с. 81].
Но все-таки в большинстве случаев частные пансионы ограничивались тем, что обучали пансионеров французскому языку, „хорошим манерам" и фехтованию.
Ну а что касается детей малоимущих дворян, то им из-за недостатка средств не были доступны и пансионы. Поэтому они или не обучались Совсем или довольствовались школами, где обучались вместе с детьми других непривилегированных сословий. В книге А. Д. Романовича-Славатинского „Дворянство в России от начала XVIII в. до отмены крепостного права" приводится следующий пример. «Дворянка Ахматова в 1774 г. просила новгородского генерал-губернатора Северса, что питаясь с семьей крестьянской работой по неимению крестьян и земли, и будучи без мужа, нанявшегося для препровождения барок в Санкт-Петербург, она не в состоянии дать воспитание трем сыновьям своим, и потому просит о принятии их в новгородскую гарнизонную школу, учрежденную для одних солдатских детей. Сивере доложил об этом Сенату, и Сенат „усматривая сколь великое число по новгородской губернии есть таких неимущих дворян, кои не токмо детей своих никак воспитывать не могут, но и сами питаются черной работой, а уповательно и в прочих губерниях таковых же оказаться не меньше того может" постановил: принимать в гарнизонныя школы таких бедных дворян, хотя бы их было до тысячи человек, отпустив на содержание каждого из доходов Камер-колле-гии по 5 р. 32 1/2 копейки в год» [9, с. 130].
Исходя из вышесказанного, можно отметить, что хотя ко второй половине XVIII века уже сложилась система сословного дворянского образования, она имела существенные недостатки. Во
многом качество обучения дворянства зависело от желания и возможностей родителей. Причем особенно в этом отношении была уязвима провинция, так как здесь по сравнению с Москвой и Петербургом было гораздо меньше учебных заведений и высококвалифицированных учителей. Это отмечается и авторами мемуаров. И. М. Долгоруков, будучи в 90-х годах вице-губернатором Пензы, сына своего Павлушу отправляет для обучения в столицу, мотивируя это следующим: „...в провинции не было средства ничему его выучить по правилам основательным,
и так решились мы отправить его в
♦
Москву и там отдать его на руки хорошему иноземцу..." [4, с. 337].
Поэтому неудивительно, что даже во второй половине XVIII века оставалось много неграмотных дворян. Например, тот же Долгоруков, описывая подведомственную ему Казенную палату, замечает: „В Казенной палате имел я двенадцать членов, великое число людей, но поелику из них иныя и не умели грамоте и Правительствующим Сенатом определены были так, как сторожа церковныя к знаменитым образам для получения только по окладам их мест жалования... И даже один в шестьдесят лет надворный советник, не учившийся грамоте; подьячий водил его руку по бумаге, которую по форме приходилось ему подписывать" [4, с. 321 ]. Г. Винский в своих мемуарах, озаглавленных „Мое время" характеризуя знакомого ему казанского дворянина Сергея Яковлевича Левашова, замечает, что в юношестве он был „без всякого воспитания, в молодости без малейшего образования" [10, с. 364].
Однако низкое качество образования уже перестает устраивать дворянство. Становится очевидной его чрезвычайная важность. Для подтверждения этих слов обратимся к наказам дворянским депутатам Уложенной комиссии 1767 г. Переяславское шляхетство в наказе полковнику 3. М. Забеле писало: „Ничто в жизни для честного шляхетства не может быть столь полезно, а для интересов государственных потребно — как знание наук" — тем
самым подчеркивая значение последнего не только для интересов государства, но и для самого человека [8> с. 244]. Кроме того, дворяне ставят вопрос об обучении детей не в домашних условиях, а главным образом в стенах казенных учебных заведений.
Другая часть дворян настаивает уже на том, чтобы училища были во всех
провинциальных и уездных городах. С подобными предложениями выступили алатырские дворяне (Нижегородская губерния), изложив их в наказе 7 марта 1767 г. Они считали, что в училища должны приниматься в первую очередь дети, родители которых владеют не более чем 100 душами крестьян. На необходимость обучения детей небогатых дворян по месту жительства в провинциальных и уездных школах обращается внимание и в наказах дворян Псковского и Новгородского уездов Петербургской губернии [8, с. 245].
Однако было бы неверно говорить, что все средне- и мелкопоместное дворянство было малообразованным. Встречам с грамотными и высококультурными людьми посвящено немало страниц, например, болотовских мемуаров, который и сам являлся одним из самых образованнейшие людей своего времени. Некоторые дворяне, осознавая н еобходимость хорошего образования для собственных детей, использовали
для достижения этого все свои возможности.
Так, майор артиллерии В. М. Данилов, выйдя в отставку и поселившись в деревне, сам занялся обучением своего пасынка Николая. Обладая несомненным педагогическим талантом, Владимир Михайлович „учил своего подопечного не доводя его никогда до малейшей скуки в учении, пускал его часто гулять и приучал самого по своей воле садиться за учение, без всякого позыва и принуждения" [6, с. 121]. В результате к 10 годам тот освоил арифметику и научился рисовать, „к чему имел великую охоту и понятие" [6, с. 121 ]. Отданный затем в пансион, а следом и в университет, Николай везде „прилежно занимался7 и с великой похвалою от всех учителей..." [6, с: 121].
О возрастании роли просвещения и образования в жизни российских дворян, в том числе и провинциальных, свидетельствует тот факт, что вторая половина XVIII века — это время бурного развития мемуаристики. Причем, по данным известного исследователя в этой области А. Г. Тартаковского, в екатерининскую эпоху повышается доля произведений именно „нижестоящих" слоев дворянства, т. е. прежде всего провинциальных средне- и мелкопоместных дворян [11, с. 32].
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Богословский М. М. Быт и нравы русского днорипства в первой половине XVIII века. Пг.: Задруга, 1918. 112 с.
2. Болотов А. Т. Записки Андрея Тимофеевича Болотова, 1737 — 1797: В 2 т. Тула: П|)иок. кн. изд-во,' 1988. Т. 1. 570 с.
3. Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.:
Книга, 1990. 331 с.
4. Долгоруков И. М. Записки. Пг., 1916.
370 с.
5. Загряжский М. П. Записки // Лида: биографический альманах. М.; СПб.: Феникс; Aiheneum, 1993. С. 55 — 111.
6. Записки артиллерии майора Да-нило- ва В. М., написанные им самим в 1771
году. М., 1842. 189 с.
7. Краснобаев В. И. Очерки по истории
Поступила 12.12.98.
русской культуры XVIII века: Кн. для учителя. 2-е изд. М.: Просвещение, 1987. 540 с.
8. Курмачева М. Д. Проблемы образования в Уложенной комиссии 1767 г. // Дворянство и крепостной строй России XVI — XVIIIе вв. М., 1975. С. 239 — 247.
9. Романович-Славатинский А. Д. Дворянство в России от начала XVIII в. до отмены крепостного права. Киев, 1912. 470 с.
10. Русский быт по воспоминаниям современников: В 2 ч. М., 1923. Ч. 2, вып. 3. 507 с.
11. Тартаковский А. Г. Русская .мемуаристика XVIII — первой половины XIX в. М.: Наука, 1991. 335 с.
12. Энгельгардт Л. Н. Записки // Русские мемуары. М., 1988. С. 185 — 230.
