«Обсуждать любой вопрос с академическим смирением» Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

A.M. Никулин

«Обсуждать любой вопрос с академическим смирением»

Александр Михайлович Никулин — кандидат экономических наук, проректор по научной работе МВШСЭН; директор Центра аграрных исследований РАНХиГС; главный редактор журнала «Крестьяноведение». Адрес: Москва, проспект Вернадского, 82-84, корпус 9, офис 2003. Электронная почта: nikulin@ranepa.ru

Аннотация: Коллега Геннадия Семёновича Батыгина по Шанинке, Александр Михайлович Никулин, вспоминает годы совместной работы и характеризует Батыгина как преподавателя и учёного. Личное интервью проведено О. Б. Солодовниковой.

Ключевые слова: Геннадий Семёнович Батыгин, история социологии, научный этос, советская социология

Для цитирования: Никулин, A.M. «Обсуждать любой вопрос с академическим смирением» / Интервьюер О.Б. Солодовникова // Пути России. 2023. Т. 1. № 2. С. 71-77.

Как вы впервые встретились с Батыгиным?

По своему базовому образованию я историк-экономист, но в Шанинке поступил на факультет социологии, где Батыгин читал основополагающие курсы и был деканом. Одновременно я работал ассистентом Шанина по науке, соответственно, много времени проводил в библиотеке Шанинки — не только как студент, но и как сотрудник. Библиотека же была излюбленным местом работы Батыги-на, наши столы стояли очень близко и, фактически, мы несколько лет просидели рядом.

Стоит думать, это способствовало личному общению?

Я сразу хочу оговориться, что так всегда бывает: когда есть ка-кие-то крупные величины, то после их кончины сразу обнаруживается много коллег, которые были с ними в самых близких отношениях. Я очень люблю метафору Леонида Андреева (хотя не люблю декаданс сам по себе) из рассказа «Смерть Гулливера», в котором говорится, что на похороны Человека-Горы пришло 40000 лучших друзей Гулливера. Поэтому подчеркиваю: я был знаком и с Батыгиным, и с Шаниным, но я никогда не был лучшим другом Гулливера — может быть, знакомым, может быть, просто другом, но воспоминания мои фрагментарны и субъективны, не придавайте им уж слишком большого значения. Конечно, мы общались. Мы пристрастились, например, ходить в столовую второго корпуса и пить кофе: Батыгин, я, кто-то из студентов и коллег. Болтали о текущей жизни, политике, Шанинке. Неформальное общение многого стоит, Батыгин был замечательным и мудрым собеседником, старшим коллегой для меня. При этом, по моим наблюдениям, крупная личность, настоящий учёный — он хоть всегда и отзывчивый, и много внимания уделяет окружающим — при всем при том остаётся достаточно закрытым человеком. Батыгин и Шанин производили на меня впечатление людей, имеющих своё приватное пространство: что-то ты о человеке знаешь, общаться вам хорошо, но «всё остальное — тайна». Поэтому я могу рассказать только о некоторых деталях из научной деятельности Геннадия Семеновича.

Каким образом пересекались ваши научные пути?

Я благодарен ему, в частности, за то, что, создав свой «Социологический журнал», он сразу же привлёк меня к написанию рецензий. Конечно, я мог бы писать туда и статьи, но в то время как-то об этом не задумывался. Зато жанр академической рецензии — добротной, обстоятельной — был мною освоен. Я сделал порядка 5-6 рецензий за всё время [Никулин, 1997,1998а, 1998Ь, 1999а, 1999Ь, 2001а, 2003], причём одну из них опубликовал в другом журнале [Никулин, 2001Ь], потому

что речь шла о книге самого Батыгина, знаменитом сборнике из 25 интервью с социологами-шестидесятниками [Российская социология, 1999]. Помню, мне важно было создать аналитическую модель, чтобы в этих разношёрстных текстах выделить то важнейшее, что определяло научную судьбу этих людей. Кроме того, Геннадий Семёнович часто приходил на семинары нашего «Интерцентра», а я периодически был на его, очень колоритных, семинарах в Институте социологии.

Как бы вы охарактеризовали Батыгина как учёного, как социолога?

Он чем-то напоминал интеллектуальных героев Германа Гессе, из «Игры в бисер»... Люди, для которых очень важен был идеал служения — науке, интеллекту. Он страшно много в это вкладывался. Бесконечно работал со студентами в режиме тьюторства, по два часа беседуя с ними о темах эссе — студентам это, конечно, очень нравилось. Постоянно редактировал: тексты, журнал... Порой я задаю себе вопрос: а не слишком ли много он уделял всему этому внимания? Потому что, простите, если всё это делать, то когда заниматься своей научной работой? А ведь он любил сам бывать в архивах, библиотеках. Поэтому есть у меня такое переживание, что на пути чернового академического служения — уделять внимание и время коллегам, студентам — он недостаточно написал собственных книг и собственных текстов. Да, в 1990-е годы вышел его учебник по социологическому исследованию [Батыгин, 1995], ряд его статей по социологии науки [Ба-тыгин, 1991,1993,1996], та же статья по Лазерсфельду [Батыгин, 2003], были прекрасны. Но этого явно недостаточно. Я уверен, что он мог бы сделать больше, если бы не «тратился» на коллег всех возрастов. И ещё — из характерного — Батыгину был присущ иронический шарм. Помню, проходил первый или второй выпуск Шанинки, для напутственного слова студентам пригласили всех преподавателей. Очередь доходит до Батыгина... Было в его внешнем облике что-то чеховское, от неуверенного и запинающегося чеховского интеллигента. И вот, он выходит напутствовать, и говорит: «Могу сказать только одно: простите все, кого я учил». И сел на своё место. Прозвучавшее так диссонировало с другими выступлениями, что мне даже показалось: остальные коллеги были раздосадованы батыгинским юродством. Но это было не что-то показное, это было самое искреннее смирение!

Может быть, вы вспомните ещё о некоторых встречах, эпизодах вашего общения с Батыгиным, которые характеризуют его интеллектуальный облик?

Как-то раз моя коллега, Ольга Виноградская, случайно обнаружила в мусорной корзине у принтера своё эссе, отправленное на проверку Батыгину. Она подошла к нему и без затей спросила: что бы это зна-

чило? Стоит ли думать, что её эссе настолько плохо, что его потребовалось выбросить? Я наблюдал за этой сценой со стороны. Помню, что её вопрос погрузил Батыгина в такое состояние ужаса, отчаяния и стыда, что он весь покраснел. Из дальнейшего было понятно, что эссе он выбросил случайно, но Ольга потом не знала, как его успокоить. И говорила мне, что боялась: у Батыгина тут же случится разрыв сердца.

Такая предупредительность и внимательность в обращении со студентами и коллегами — характерное явление для социологического цеха? Или Батыгин этим как-то выделялся на фоне своего сообщества?

Я думаю, Геннадию Семёновичу была присуща врождённая интеллигентная вежливость, участливое внимание к окружающему миру: он никогда не делал различий в обращении с академиком или студентом. Он ко всем, включая своих студентов, обращался на вы, по имени-отчеству. Однажды я пригласил его на свой день рождения, который проходил в семейном кругу: мама, папа, сестра, её 4-летний ребёнок... Помню, что Батыгин моментально нашел общий язык как раз с 4-летним Арсением, они что-то строили из лего, причем Геннадий Семёнович называл малыша «коллегой». Сеня, понятное дело, был в восхищении — никто его так не называл — и, ощупывая бороду Батыгина, говорил: «А ты, коллега Батыгин...». Всё это было естественно и очень органично. Вежливость у него была сверх всякой академичности: она осталась бы с ним, думаю, и в других средах и сообществах.

Вежливость часто предполагает установку на общение и диалогич-ность. Как много для него значило мнение коллег, общение с ними?

Он поддерживал очень трогательные отношения дружбы со многими коллегами, например, с таким корифеем социологии, как Ядов. При этом Ядов по характеру был полной противоположностью Батыгина, чем-то похожим на Суворова: маленький, задиристый, провокатив-ный. Я попал на один семинар в Институте социологии РАН, который вместе вели Батыгин и Ядов. Последний тут же затеял острую дискуссию участников, мол, давайте поспорим, вот одна сторона, вот другая. Батыгин, коль скоро в их паре был младшим, просто наблюдал, скривившись, за происходящим. Ядов всячески подначивал, кто кого. И вот семинар подходит к концу, все высказываются, и Батыгин замечает, что вообще-то всё шло неправильно, что мы должны обсуждать любой вопрос с академическим смирением, рассчитывая на уважительный поиск. Ядов, конечно, ответил: «Нет, Гена, ты абсолютно неправ, вот в 1968 году, когда я впервые приехал на стажировку в Англию, там обсуждалось, является Советский Союз империалистической страной или нет, и молодой английский коммунист, который меня сопровождал, блестяще спорил с оппонентами, напоминая: любая империалистическая страна

выкачивает ресурсы из подвластных территорий, а СССР вкладывает ресурсы в развитие Средней Азии, Кавказа даже в ущерб развития своих великоросских регионов — вот как надо спорить, вот это продуктивно!». Но Батыгин остался при своём, и потом, уже в коридорах, я пожал ему руку и сказал, что придерживаюсь его точки зрения: действительно, нам надо искать точки соприкосновения друг с другом, а не устраивать петушиные бои на потеху академической публике.

Академическое смирение, о котором вы сказали, весьма примечательный термин.

И оно было очень к лицу Батыгину. Когда Шанин рассказал своему британскому другу, профессору-химику, который занимался ещё и историей средневековой науки, об идее Шанинки, тот заметил: «Ну, Теодор, ты хочешь создать монастырь бенедектинцев». У монастырей в Средние века была своя специализация и бенедектинцы прославились как учёные монахи. Идеи служения, самоотречения и подвижничества во имя науки как нельзя лучше характеризовали Батыгина. При всём при том, это был человек, который ценил радости жизни: например, мог много выпить, и если Ядов предпочитал пиво, то Батыгин водку. По этому поводу он любил чертить социологические графики, изображая, кто как пьёт, а сам вполне соответствовал русской пословице «пьян, да умён».

Вы говорили об интересе Батыгина к социологам-шестидесятникам. Было ли у него своё «социологическое поколение»?

Он уважал поколенческую аналитику, ходил на поколенческие семинары Шанина, а сам принадлежал к тем, кого можно было назвать «семидесятниками». На мой взгляд, по сравнению с шестидесятниками это более пессимистическое, интровертированное поколение. Батыгин был учёным энциклопедической образованности, и не случайно его в студенческие, аспирантские годы не отпускал образ Вавилонской башни — строения, которому не суждено закончиться. Семидесятники — люди глубинного пессимизма, он был именно таким. Печаль его была светла, даже когда он шутил в духе ослика Иа-иа, это не разрушало, а поддерживало окружающих. Но вот этот экклелизиастовский тон: что всё суета сует и нет ничего нового под Луной — вот это его.

Если бы вы рекомендовали кому-то познакомиться с трудами Батыгина, что бы назвали в первую очередь?

Сложный вопрос, как у Лао цзы: «Что такое дао?» — это зависит от того, кто спрашивает. Учебник его хорош [Батыгин, 1995], но для

учёного это всё же подсобный жанр, он не отражает всего его очарования как лектора и педагога. Мне самому интересна история, и нас с Батыгиным сближал именно исторический подход к событиям, поэтому я бы выделил цикл его статей по истории социологии и как раз ту книгу о шестидесятниках. Помимо того, что это фундаментальная академическая работа по реконструированию интеллектуального образа поколения, это ещё и очень хорошо изданная книга — со всеми необходимыми комментариями и приложениями. Для меня она один из образцов того, как должна быть проведена, издана и откомментирована исследовательская работа.

И в этой книге Батыгин тоже выступает как интервьюер и редактор, с академическим смирением относясь к собственному голосу. Что значит быть хорошим редактором?

Мне кажется, у Батыгина не было универсального редакторского метода, и с каждым автором он работал по-своему. Есть авторы, которым всё равно, что с их текстами сделают, а есть те, которые борются за каждое слово. Батыгин рассказывал, как один социолог, статью которого он чуть-чуть поправил, ответил ему: «Спасибо большое, текст стал лучше, но я не буду его публиковать, потому что он не мой». Редакторская работа тяжёлая, и я думаю, Батыгин ещё надеялся выступить и как автор-исследователь... кто мог предполагать, что его жизнь так внезапно оборвётся? У него остались собственные планы фундаментальных работ, которым не суждено было сбыться. При этом у него было ощущение, что мир искусства стоит выше мира науки — мне кажется, он оставался в этом искренен. Как-то раз он заметил о Борисе Дубине — замечательном литературоведе, перешедшем в социологию: «Я не понимаю, что он делает у Левады? Возится с мо-ниторингами... Человек знает четыре языка, у него такие прекрасные переводы латиноамериканской литературы! Ну зачем он занимается нашим социологическим ремеслом?». Я думаю, это не было кокетством. Он, правда, ценил «чужие миры».

Литература

1. Батыгин, Г.С. Институционализация российской социологии: преемственность научной традиции и современные изменения / Социология в России / Под ред. В.А. Ядова. М.: Изд-во «На Воробьевых», 1996. С. 13-36.

2. Батыгин, Г.С. Лекции по методологии социологических исследований: Учебник для студентов гуманитарных вузов и аспирантов. М.: Аспект Пресс, 1995-

3. Батыгин, Г.С. Происхождение социологии // Вестник Академии наук СССР. 1991.Т. 60. №2. С. 68-78.

4. Батыгин, Г.С. Ремесло Пауля Лазарсфельда: введение в его научную биографию // Социологический журнал. 2003. № 2. С. 115-131.

5. Батыгин, Г.С. Советская социология на закате сталинской эры (несколько эпизодов) // Вестник Академии наук СССР. 1991b. Т. 60. № Ю. С. 90-107.

6. Батыгин, Г.С.,Девятко, И.Ф. Маневры на философском фронте // Человек. 1993- № и. С. 99-116.

7. Никулин, A.M. [Рец.] Автобиографическая социология Чарльза Райта Миллса: Mills С. Wright. Letters and autobiographical writings / Ed. by K.Mills, P. Mills. Los Angeles: University of California Press, 2000 // Социологический журнал. 2003. № 4. С. 165-177.

8. Никулин, A.M. [Рец.] Мамчур, Е.А., Овчинников, Н.Ф., Огурцов, А.П. Отечественная философия науки: предварительные итоги. М.: РОССПЭН, 1997 // Социологический журнал. 1998b. № 3-4. С. 274-279.

9. Никулин, A.M. [Рец.] Скотт, Дж. С государственной точки зрения: как потерпели крах надежные модели совершенствования человечества. НьюХейвен: Йель Юниверсити Пресс, 1988 // Социологический журнал. 1999b. № 3-4. С. 228-231.

10. Никулин, A.M. [Рец.] Туган-Барановский, М.И. Избранное: русская фабрика в прошлом и настоящем. М.: Наука, 1997 // Социологический журнал. 1998а. № 1-2. С. 267-272.

11. Никулин, A.M. [Рец.] Шанин, Т. Революция как момент истины: Россия 1905-1907-1917-1922 годы / Пер. с англ. Е.М. Ковалёва. М.: Весь мир, 1997 // Социологический журнал. 1997- № 4. С. 235-238.

12. Никулин, A.M. [Рец.] Ю.В. Дойков, A.A. Евдокимов. Судьба пророка в России. СПб.: Акрополь, 1999 // Социологический журнал. 2001а. № 4. С. 180-184.

13. Никулин, A.M. [Рец.] Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. и предисл. Г.С. Батыгина. СПб.: Изд-во «Русский христианский гуманитарный ин-т», 1999 // Науковедение. 2001b. № 1. С. 219-230.

14. Никулин, A.M. Фундаментальный труд по истории российской социологии: [Рец.] Социология в России / Под ред. В.А. Ядова. 2-е изд., перераб. и дополн. М.: Изд-во ин-та социологии РАН, 1998 II Социологический журнал. 1999а. № 1-2. С. 192-203.

15. Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах / Отв. ред. и предисл. Г.С. Батыгина. СПб.: Изд-во «Русский христианский гуманитарный ин-т», 1999-