CC BY
36
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
Т. И. Вендина (Москва)
Общеславянские лексические соответствия в пространственно-временном аспекте
Статья посвящена исследованию вопроса пространственной локализации и временной стратификации лексем, имеющих общеславянское происхождение. Используя материал Общеславянского лингвистического атласа, автор доказывает, что, несмотря на праславянский характер отобранных для картографирования в Атласе лексем, в славянских диалектах отсутствует последовательное единство в их распространении. Ключевые слова: Общеславянский лингвистический атлас, пространственная локализация, временная стратификация, лексика, славянские диалекты.
ХХ век в истории славистики ознаменован своеобразной «диалектологической революцией» (Ж. Фурке), обеспечившей победу лингвистической географии: во всех славянских странах идет интенсивная работа по созданию диалектологических атласов самого разного типа (территориальных, национальных, межнациональных, проблемных, уровневых, интерпретационных и пр.).
Лингвистическая география прочно заняла свои позиции, став одним из важнейших источников лингвистической информации о внутренней динамике языковых, этнических и культурных процессов. Картографирование сегодня рассматривается как эвристический метод, с помощью которого осуществляется не просто сопоставление изучаемых явлений, но их систематизация и стратификация во времени и пространстве.
Благодаря лингвистической географии современная лингвистика вышла в сопредельные области знания, вследствие чего ее эпистемологический облик изменился. И сегодня она предстает как полипарадигмальная наука, в которой язык исследуется в разных аспектах — структурном, функциональном, когнитивном, пространственном и временном.
Утверждению идеи изучения языка методами лингвистической географии в огромной степени способствовала и работа над Общеславянским лингвистическим атласом — крупнейшим международным проектом ХХ в.
Информация, содержащаяся на картах Общеславянского лингвистического атласа, не только расширила сравнительно-историческую парадигму языкознания, но и опровергла скептическое отношение ряда ученых к возможностям лингвогеографии \
Карты Атласа говорят о том, что современные диалектные отношения, характеризующие славянские языки, не имеют четкой экспликации на плоскости праславянского, но выявление этих соответствий возможно путем синтеза сравнительно-исторического метода с методами лингвистической географии.
Задача любого атласа, как, впрочем, и любого лингвогеографиче-ского исследования, состоит в том, чтобы дать представление об общей картине распространения изучаемых явлений с целью выявления изоглосс и определения их топографической и лингвистической значимости. Однако этим задача не исчерпывается. Следующий логический шаг связан с интерпретацией выявленных изоглосс в плане их обращенности в прошлое 2.
Трудность, однако, заключается в том, что в отечественной лингвистической географии (как, впрочем, и в зарубежной) еще довольно плохо проработаны методологические основы принципов научного осмысления картографических данных в пространственно-временном аспекте, а тем более методика чтения карт разного типа 3. Возможно, именно поэтому материалы атласов еще довольно медленно вводятся в научный оборот.
Объясняется это во многом тем, что лингвистическая карта трудна для восприятия, причем не только для неподготовленного читателя, но и для специалиста, так как это довольно «специфический текст, несущий слишком большой объем разноплановых языковых сведений, зачастую не только не известных ранее из других источников информации, но и противоречащих устоявшимся языковедческим стереотипам и постулатам. Кроме того, недовос-требованность атласов может быть объяснена и недостаточной разработкой приемов истолкования данной информации» (Гриценко 2004: 86).
Существующий сегодня разрыв между эмпирическими успехами лингвистической географии и состоянием разработки ее теоретическо-методического аппарата является одним из парадоксов ареальной лингвистики. Будучи увлеченной своими реальными достижениями в решении масштабных задач, связанных с изучением территориального варьирования единиц того или иного языка, лингвистическая география довольно долго шла по пути экстенсив-
ного развития, оставляя без должного внимания вопросы, связанные с используемым ею методическим инструментарием. В результате сложилось неадекватное соотношение диапазона накопленных диалектных фактов и их интерпретации, которая в лучшем случае сводится к описательной процедуре.
Между тем методика описания выявленных диалектных фактов и их интерпретация имеет свою специфику по отношению к методологии общего языкознания.
Иллюстрацией этой специфики может служить метод рекар-тографирования как один из способов прочтения лингвогеографи-ческой информации, содержащейся на карте. Он имеет своей целью упорядочивание материалов, представленных на карте, и укрупнение ареалов картографируемых лексем. Карта таким образом из иллюстрации превращается в самостоятельный объект анализа, и факты, отраженные на ней, становятся особенно значительными благодаря избранному масштабу исследования.
В этом отношении материал Общеславянского лингвистического атласа является особенно ценным. Он дает возможность по-новому взглянуть на межславянские лексические параллели и обратиться к изучению специфики отдельных славянских диалектов как компонентов славянского континуума в целом. А прием рекартогра-фирования позволяет более четко представить сведения о характерных лексических особенностях тех или иных диалектов, рассмотрев их в общеславянском контексте. Общеславянская перспектива дает возможность понять, какие из этих особенностей отражают и продолжают отношения исходной системы, а какие свидетельствуют о неодинаковой реализации системы связей и отношений, унаследованных из праславянской эпохи.
Ценность материалов Общеславянского лингвистического атласа определяется еще и тем, что каждый том его лексико-словообра-зовательной серии организован по принципу тематической соотнесенности выбранных для картографирования лексем, а это значит, что при сравнении языковых явлений учитывается принцип тематической системности корнеслова, что предполагает параллельное соотношение как в корневой, так и в словообразовательной морфеме, чем достигается высокая степень достоверности результатов исследования.
Карты Общеславянского лингвистического атласа свидетельствуют о том, что, несмотря на праславянский характер отобранных для картографирования лексем, в славянских диалектах отсутству-
ет последовательное единство в их распространении: не порывая общности и контактов, славянские языки шли по пути самостоятельного развития, поэтому, наряду с типологическим сходством, в них отчетливо выявляются и различия. Материал, представленный на картах, в хронологическом плане оказывается чрезвычайно разнородным. Изоглоссы межславянских лексических соответствий проецируются в разновременные плоскости. Праславянские лексические единицы сосуществуют на картах Атласа в одном хронологическом срезе с более поздними образованиями, являющимися фактом уже собственной истории отдельных славянских языков.
Задача поэтому заключается в том, чтобы найти надежные критерии хронологического расслоения этого материала, которыми славистика, к сожалению, пока не располагает.
Сегодня в лингвистической географии прочно утвердился тезис основателя «неолингвистической» школы М. Бартоли о существовании взаимосвязи между географическим распространением языкового явления и временем его возникновения. Это положение явилось ключом к осмыслению проблемы разграничения архаизмов и инноваций и определения центров иррадиации новых явлений. Однако «закономерности соотношения типов ареалов и хронологии самих явлений, сформулированные М. Бартоли на материале романских языков, имеют скорее индикативный характер, т. е. они лишь указывают на возможность истолкования явления, например, как архаического, если оно зафиксировано в изолированных, периферийных или в значительных по территории областях» (Клепикова 2008: 363). Как справедливо отмечал Р. И. Аванесов, «из лингвистических карт нельзя непосредственно вывести историю языковых явлений и диалектов. Однако лингвистическая география оказывается чрезвычайно важной для истории языка и исторической диалектологии и может помочь установлению пути развития данного явления, времени его возникновения и первоначальной территории его распространения, если. используются данные языка письменных памятников, языковые данные сопоставляются с данными истории материальной культуры, исторической географии, археологии разных эпох» (Вопросы 1962: 25). Трудности диахронической интерпретации фактов, синхронно зафиксированных на лингвистических картах, порождены, в частности, тем, что информация о временной стратификации представлена на картах в «закодированном» виде: исследователь может лишь констатировать самый факт «специализации времени». При « декодировании проблематичны, по крайней мере, два момента.
С одной стороны, исследователь на базе синхронных фактов строит чисто логическую модель диахронических отношений, что вовсе не означает адекватного отражения соответствующих процессов. С другой стороны, пока не удается точно сформулировать процедуру дешифровки хронотопической информации, содержащейся в двухмерном пространстве (плоскости) лингвистических карт, которая может способствовать достоверному восстановлению стадий в истории тех или иных явлений. Поэтому на современном уровне развития ареалогии приходится использовать далеко не совершенные трактовки ареальных ситуаций, предложенные неолингвистикой» (Клепикова 2008: 364).
Думается, однако, что при оценке межславянских ареальных связей и хронологической стратификации материала необходимо принимать во внимание прежде всего такой классификационно существенный признак, как пространство, т. е. учитывать характер ареала корреспондирующих лексем — общеславянский или локально ограниченный. Однако и этот признак не является необходимым и достаточным, так как территориально ограниченные связи имеют тоже важное значение. Поэтому его необходимо дополнить другим, не менее существенным признаком — место локализации ареала (в одной, двух или трех языковых группах), ибо пространственная характеристика ареала многое проясняет в природе выявленных схождений.
Характер ареала той или иной лексемы дает возможность рассмотреть ее не только в пространственном, но и временном аспекте, ибо ареал несет информацию о времени и условиях его развития и формирования.
При этом, устанавливая относительную хронологию выявленных изоглосс, необходимо принимать во внимание следующие диагностирующие признаки.
Формально-картографические признаки ареала
1. Пространственная характеристика ареалов (являются ли ареалы дистантными или контактными).
2. Место локализации ареалов, т. е. находятся ли ареалы в трех языковых группах (в восточной, западной, южной), в двух (в восточной и западной, в восточной и южной или в западной и южной) или только в одной группе, что является важным при хронологической стратификации материала.
3. Качественная характеристика ареала—обширный или островной (или даже точечный), непрерывный или разорванный, характер его границ (ровные границы или резаные) и самой его «плотности» (является ли ареал сплошным или дисперсным).
Однако помимо ареальных признаков при определении относительной хронологии выявленных изоглосс чрезвычайно важную роль играют и собственно лингвистические критерии.
Лингвистические признаки ареала
1. Тип основы корреспондирующих лексем (производный/непроизводный).
2. Наличие/отсутствие дериватов, однокоренных с корреспондирующими лексемами.
3. Локализация дериватов (в рамках одной или разных языковых групп).
4. Наличие/отсутствие явления конкуренции с другой лексемой в данном ареале.
5. Характер значения корреспондирующих лексем (прямое или переносное).
6. Характер диалектного противопоставления, представленного на карте (двучленное или многочленное).
7. Типология выявленных лексических соответствий (являются ли они случайными или они вписываются в некую микросистему).
8. Количественный показатель выявленных соответствий (являются ли они массовыми или единичными: массовость выявленных схождений невозможно приписать случайности, поэтому она лежит за границей произвола исследователя).
Эти классификационные признаки не претендуют на статус единой всеобъемлющей модели интерпретации лингвистической карты (тем более что создание такой модели в связи с многообразием типов атласов вряд ли выполнимая задача). Однако они позволяют, как представляется, соотнести генетический и ареальный критерий и установить относительную хронологию выявленных изоглосс, ибо «смысл лингвогеографического метода — в его эвристических возможностях, в том, что пространственное распределение языковых феноменов диагностирует их временную развертку, их генезис» (Мартынов 1983: 5).
Пространственный критерий дает возможность определить тип ареала, а также его локализацию. При этом наибольшей диагности-
рующей силой при определении относительной хронологии соотносительных явлений обладают не только масштабные, но и дистантные, обширные или островные ареалы, ибо наличие изоглосс, связывающих языки, удаленные на очень большое расстояние, говорит о том, что «языковая общность, сосредоточенная первоначально на сравнительно ограниченной территории, с течением времени рассеялась» (Принципы 1976: 184) 4. Языковые явления, отмеченные в дистантных ареалах, могут сигнализировать, однако, не только о более древних контактах между двумя этносами или этническими группами в пределах одного этноса, но и о независимой параллельной инновации, а также о сохранении общего архаического фонда (подробнее см.: Гриценко 1988: 104-105).
Немаловажной является и качественная характеристика ареала, так как микроареалы являются, как правило, территориальными величинами позднего времени, поскольку репрезентируемое ими языковое явление как новое, только нарождающееся не получило еще в них широкого распространения из-за наличия других, более употребительных и лингвистически активных форм.
При этом следует отметить, что каждый тип ареала требует к себе особого внимания, поскольку даже так называемые чистые ареалы (когда существенных диалектных различий не наблюдается) или мозаичные (когда четкие изоглоссы выявить не удается) свидетельствуют о разных внутридиалектных процессах и их временной глубине.
Что касается лингвистического критерия, то здесь чрезвычайно важным является характер основы выявленных корреспонден-ций, поскольку славянские лексемы с непроизводной основой (особенно если они имеют дериваты в языках разных языковых групп) будут обладать большим классификационным весом при хронологической стратификации материала, нежели их производные. И наоборот, «лексемы, строение которых в плане их словообразовательной структуры является прозрачным, оказываются более поздними» (Климов 1990: 122). Это, однако, не означает, что лексемы, представленные производной основой, следует исключить из поля зрения. Ведь даже «Этимологический словарь славянских языков» — это словарь словообразовательно-этимологический, и «его задачей является инвентаризация праславянского пласта лексики славянских языков во всем словообразовательном многообразии, а отнюдь не одной только корневой лексики» (Трубачев 1967: 35) 5.
Важным (хотя и не определяющим) является и характер условий бытования корреспондирующей лексемы, в частности отсутствие явления конкуренции с другой лексемой в данном ареале, что свидетельствует о ее своеобразной «стойкости», устойчивости к переменам, ибо хорошо известно, что чем больше зафиксировано лексем в том или ином ареале, тем больше оснований говорить о нестабильности языкового явления в этом ареале. Таким образом, при использовании лингвистического критерия важное значение приобретает и фактор системных отношений.
В этой связи существенным критерием является характер значения корреспондирующих лексем, так как диалектные названия, «возникшие в результате метафорического употребления, эвфемизации, табу и проч., обыкновенно являются более поздними сравнительно с обыкновенным названием на широком ареале» (Дзендзелевский 1963: 97).
Наконец, чрезвычайно важным критерием, позволяющим провести стратификацию материала в хронологическом аспекте, является тип диалектного противопоставления, зафиксированный на карте, — двучленный или многочленный, так как двучленные противопоставления хронологически являются более древними, чем многочленные 6.
Несмотря на это, провести хронологическую стратификацию представленного на карте материала и решить вопрос об архаичном характере тех или иных лексем по-прежнему трудно, поскольку «в лексике, более чем в какой-либо иной области языка, имеют значение междиалектные контакты, в результате чего может явиться экспансия одних лексем и утрата других» (Клепикова, Попова 1968: 106). Думается, однако, что в решении этого вопроса важная роль принадлежит именно ареальному критерию, ибо локализация лексемы на всем пространстве terra Slavia (даже если она будет представлена в виде островных ареалов) является убедительным свидетельством ее архаичности (при условии, конечно, если это не позднее заимствование из неславянских языков).
Поэтому именно пространство является центральным понятием для всего комплекса проблем, связанных с диалектным членением праславянской языковой общности и хронологической стратификацией картографируемого материала, «именно оно структурирует многообразные микросистемы тех языков, которые по ряду причин оказались втянутыми в данное языковое пространство, накладывая на них неизгладимый отпечаток пространственной характеристики» (Макаев 1965: 18).
В рамках небольшой статьи невозможно подробно рассмотреть каждый из критериев, поэтому предметом нашего внимания будут формально-картографические признаки ареала, рассмотренные на материале шестого тома Общеславянского лингвистического атласа «Домашнее хозяйство и приготовление пищи». Выбор данного тома в качестве информационной базы определяется тем, что в нем впервые отражена вся территория Славии, включая болгарские диалекты '.
Прием рекартографирования материалов этого тома показал, что среди межславянских лексических параллелей нет ни одной лексемы, которая, будучи общеславянской, равномерно покрывала бы всю территорию Славии. Как правило, эти немногочисленные лексемы (ср. ob-éd-ъ к. 59 'обед, еда в дневное время'; vecer-j-a к. 62 'ужин, вечерняя еда'; vecer-j-a-j-e-tb к. 64 'ест ужин'; sér-a к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво') имеют повсеместное распространение на одних территориях и ограниченное — на других (причем две из них — vecer-j-a к. 62 'ужин, вечерняя еда'; vecer-j-a-j-e-tb к. 64 'ест ужин' имеют локальные ограничения именно в русских диалектах).
Невольно напрашивается вывод: чем больше территория, тем меньше лексем, способных ее «освоить» (или «удержать») полностью.
Так, в частности, лексема ob-éd-ъ к. 59 'обед, еда в дневное время' 8 (рус. o'b 'et, o'b 'et, o'b 'ied, a'b 'et, a'b 'et; укр. o'b 'id, o'bid, o'b 'id, o'byed, ho'b 'id, u'bit; блр. a'b 'et, a'b 'et, a'b 'ed, o'b 'ed; плс. ob 'at, objat, uobjot, uob 'ot, obzat; луж. ob 'et, wob 'et; чеш. vobjet, vobjet, vobit, objet, wubjet; слц. obiet, obet, obit, obied; слн. o'b ©t; 'obet, 'obit; хрв. o'bed, o'b ed, o'bid, 'obed, 'ubied; серб. o'bet, o'bied, o'bed; мак. obet; блг. 'obet, u'b'at) равномерно покрывает территорию восточной и западной Славии, но имеет ареальные ограничения во всех южнославянских диалектах (см. карту-схему 1);
лексема vecer-j-a к. 62 'ужин, вечерняя еда' (рус. v'a'cer'a, v'a'c'er'a, v'i'cer'a, v'a'c'er'a, v'a's'er'a; укр. ve'cera, v9'cer'a, vy'cera, ve'cer'a, vy-'cyr'a; блр. v'a'cera, v'a'cer'a, v'e'cera; плс. v'ecera, 'vjecera, 'v'jeceza, v'eceza; луж. w'ecer'ja, w'ecer'ja, jacer'ja; чеш. vecere, wecere, vecera, vecere; слц. vecera, vesera; слн. va'cerja, vice:rja, vs'ci:rja, vs'cierja, ve'ce:rja; хрв. ve'cera, ve'cera, vi'cera, vecie:ra, va'cara; серб. vécera, vécara, ve'cera, ve'cera; мак. vecera, vi'cera, 'w'ec'era; блг. ve'cera, ve'cera, vi'cer'a) имеет плотный ареал в южно- и западнославянских диалектах, а также в украинских и белорусских и ограниченный латеральный ареал в русских диалектах (см. карту-схему 2);
лексема ve cer-j-a-j-e-th к. 64 'ест ужин' (рус. v'e'c'er'a, v'ec'e'r'aj9t', v 'a'c 'er '9j9t ', v 'i 'c 'er 'ait '; укр. ve 'cer 'aje, ve 'cer 'a, v9 'cer 'aje, v9 'cer 'a, v9-'c'er'aj9t, vy'ceraje; блр. ve'ceraje, vu'ceraje, v'a'cer'ijic', v'a'ceraj9; плс. v'ecera, v'ecezo, yecera, v'eceza; луж. ve'cer'at', jacer'ja, w'ece-r'ja; чеш. veceri, veceri:, weceri:, vecera:, vecera:; слц. vecera:, vecera:, vecería; слн. va'cerja, vdcierja, we'cierje, v9cïerje; хрв. ve'cera, vi'cera:, veciera, va'ca:ra, ve'cera, vy'cera; серб. vécera: vécara:, ve'cera; мак. vecerat, vecera, 'w'ec'era, vi'c'era; блг. ve'cera, ve'cer 9, vi 'cer 9) широко представлена во всех славянских диалектах, за исключением польских и русских, где ее локализация ареально ограничена (см. карту-схему 3);
лексема sër-a к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво' (рус. 's'era, 's'er9 укр. 'sara, 's'ara; блр. 's'era; плс. sara, sara, sara; луж. sera, syra; чеш. sara; слц. sara, sara; слн. 'sere; хрв. 'sera, siéra; серб. 'sera, 'sera, siéra; мак. 'sera, 's'ara; блг. 'sera, 's'ara) имеет островные или даже точечные ареалы во все славянских диалектах, за исключением польских, где она имеет повсеместное распространение (см. карту-схему 4).
Из всех перечисленных лексем, пожалуй, только лексема ob-ëd-ъ (рус. o'b'et, a'b'et, o'b'et) имеет общерусское распространение. Все остальные в русских диалектах локально ограничены: лексема sër-a ('s'era) встречается спорадически в севернорусских говорах (Волог. пп. 587, 612; Яросл. п. 683), среднерусских (Новг. пп. 635, 636; Твер. пп. 682, 700), а также в западной группе южнорусских говоров (Смол. пп. 746, 758, 771). Примечательно, что ареал этой лексемы тянется узкой полосой с северо-запада на юг, и нигде, кроме польских диалектов, не имеет тотального распространения. Такой прерывистый характер ареала свидетельствует, как представляется, о древних трансдиалектных связях, продолжающих отношения исходной системы. При этом не исключено, что в прошлом ареал этой лексемы был значительно шире.
Совсем иной ареал имеют лексемы vecer-j-a и vecer-j-a-j-e-th. В русских диалектах распространение лексемы vecer-j-a (v'e'c'er'a) ограничено в основном южнорусскими говорами, причем преимущественно смоленскими и брянскими (Смол. пп. 747, 758, 771, 784; Брян. пп. 797, 798, 799, 811, 812, 813, 814, 822) и примыкающими к ним с юга белгородскими (Белгор. пп. 841, 844, 845, 848), тогда как на остальной территории Славии, за исключением польских диалектов, лексема vecer-j-a имеет повсеместное распространение.
Ненамного шире в русских диалектах и ареал лексемы уесег^-а^-е^ъ (v'эс'a'r'ejэt, у'э'с'ег'эрс', у'а'сещге'), локализующейся также в основном в говорах южнорусского наречия (Смол. пп. 758, 771, 784; Брян. пп. 797, 798, 799, 811, 812, 813, 822; Ряз. 795; Тул. п. 791; Калуж. п. 788; Курск. пп. 835, 837; Белгор. пп. 838, 841, 844, 845, 848), реже в западных среднерусских говорах (Пск. п. 675). Такой же ограниченный ареал отмечен только в польских диалектах, где с этим глаголом конкурирует описательная конструкция й--^ (kolacij)-Q (е ко1а^о, je ко1асу/е), тогда как во всех остальных славянских диалектах наблюдается повсеместное распространение лексемы уесег-/-а-'-е^ъ.
Таким образом, обе лексемы характерны в основном для западной группы говоров южнорусского наречия. При этом следует отметить, что они плотно покрывают территорию украинских и белорусских диалектов, а также западно- и южнославянских языков, т. е. совершенно очевидно, что такая ограниченная локализация этих лексем в русских говорах — явление не случайное, а вполне закономерное, если принять во внимание тенденцию к сужению ареалов праславянских лексем.
О том, что эти лексемы были известны русскому языку на ранних этапах его развития, свидетельствуют прежде всего памятники древнерусской письменности, в которых они употреблялись в том же значении (ср.: кгдл твориши ое^дъ или вечерю. Панд. Ант. Х1 в.; Оллдъклга вечерга и сллсть, хл^еъ ти соль, новлга гадь. Гр. Наз. Х1 в.; вндншн ое^ды и вечер# и питания и прелесть и говоръ. Златостр.; оуготовли чьто вечерл\. Остр. Ев.; Панд. Ант. Х1 в.; вечеряхомъ много же Еес^довлвъше. Мин. Чет. февр. 288 — Срезн. I: 251-252). Значительно позднее, не ранее XVI-XVII вв., появляются в современном значении лексемы ужин и ужинать (см. Черных II: 285).
Данная ситуация находится в полном соответствии с положениями лингвистической географии: «Когда какое-либо новое языковое явление распространилось до того, что оно охватывает уже почти всю, но не целиком всю территорию данного языка, то понятно, что старое, теперь, так сказать, затопленное другим явлением сохраняется только кое-где в отдаленных углах. Поэтому можно предположить, что одинаковые языковые явления, находящиеся теперь в разных углах данной территории, представляют собой отдельные остатки некоторого старого явления, некогда охватывавшего целую территорию, но теперь отступившего перед наплывом нового» (Те -ньер 1966: 114).
Об этом же свидетельствует и еще существующее в тех же южнорусских и западных среднерусских говорах явление конкуренции лексем с корнями vecer- и uz-, ср.: п. 675 'uzunojot, v'ac'a'r'ejot; п. 747 'vuzun, v'a'c'era; п. 771 v'a'cera, 'vuzun; 'vuzunajic', v'a'ce-rajic'; п. 784 v'a'c'er'a, 'uzun; v'o'c'er'ojic', 'uzunsjic'; п. 788 'vuzbin, v'a'c'er'a; 'vuzunojit', v'i's'er'it'; п. 791 'uzunoit', v'i'c'er'i:t'; п. 797 'uzunat', v 'a'c 'er 'it '; п. 798 'uzun, v 'a'c 'er 'a; п. 799 'vusun, v 'a'cer 'a; п. 811 v'a'c'er'a, 'uzun; п. 814 'vuzun, v'a'c'er'a; п. 822 'vuzun, v'a'c'er'a; v'a'c'er'ajat', 'vuzunait'; п. 837 'vuzunait', v'i'c'er'ot'; п. 844 v'i'c'ero, 'vuzun; v'i'c'er'ojit', 'vuzunэjit'; п. 845 'uzun, v'i'c'er'a; 'uzunsjit', v'i 'c'er'ojit'.
Близость украинских и белорусских диалектов, в которых лексемы vecer-j-a и vecer-j-a-j-e-tb имеют тотальное распространение, а также наличие межъязыковых контактов поддерживает «витальность» этих лексем в южнорусских говорах и сказывается положительно на их существовании.
Таким образом, характер ареала несет информацию о времени и условиях его формирования, в данном случае карты 62 'ужин, вечерняя еда' и 64 'ест ужин' дают представление об эволюции ареалов лексем vecer-j-a и vecer-j-a-j-e-tb, которая заключалась в постепенном сужении их за счет широкого распространения более поздних лексем с корнем uz-.
Прием рекартографирования позволил обнаружить также, что разрушение ареала лексем, имеющих общеславянское распространение, начинается часто с юго-востока южнославянского континуума, так как именно в болгарских и македонских диалектах нередко наблюдается либо сужение ареала корреспондирующих лексем, имеющих широкое распространение на остальной территории Славии, либо вообще их отсутствие (ср., например, распространение лексем mQk-a к. 11 'мука, из которой пекут хлеб' (см. карту-схему 6); или ob-ed-ъ к. 59 'обед, еда в дневное время' (см. карту-схему 1) и др.) 9
Картографирование лексем, имеющих общеславянский характер распространения, показало, что они локализуются в пространстве terra Slavia неравномерно, поэтому на карте образуются ареалы, в которых их концентрация достигает максимума (см. карту-схему 5):
это прежде всего диалекты чешского, словацкого, лужицких, украинского и белорусского языков, территория которых покрыта практически полностью этими лексемами; во всех остальных диа-
лектах их концентрация имеет очаговый характер: в польских — это северо-восток мазовецких говоров (пп. 251, 262-264, 266, 272-275, 285-287, 295, 297), юг малопольских (пп. 291, 294, 301, 303-305, 307, 309-313, 316-321, 323-325), запад великопольских (пп. 248, 254, 256, 258, 261, 269, 278, 280), некоторые кашубские (пп. 245-246, 249-250), шленские говоры (пп. 277, 288, 290, 308);
в словенских диалектах — это отдельные пункты приморских (п. 1), штаерских (п. 17), паннонских (п. 20) и прекмурских (п. 149) говоров;
в хорватских диалектах — это широкая полоса кайкавских (пп. 27-32), чакавских говоров (пп. 23-25, 37, 42-44, 56, 146а-148 а);
в сербских диалектах — это очаг штокавских говоров в Черногории (пп. 71-77), а также отдельные пункты штокавских говоров в Боснии (п. 48) и Сербии (пп. 79, 84-85);
в македонских диалектах — это отдельные пункты в говорах северного наречия (п. 98), а также в говорах Эгейской Македонии (пп. 106-109, 112-113а);
в болгарских диалектах — это в основном юго-восточные (пп. 126, 133-134, 139-140, 850-852) говоры и отдельные пункты северо-восточных (п. 136) и западных говоров (пп. 115, 121);
в русских диалектах — это преимущественно западная группа южнорусских говоров — брянских (пп. 797-799, 811-813, 822), смоленских (пп. 758, 771, 784), а также белгородских (пп. 841, 844-845, 848).
В общей картине ареальных связей славянских диалектов эти общеславянские лексемы обладают высоким классификационным весом, так как являются свидетельством древних диалектных отношений славянских языков, разрушенных их многовековой историей 10.
Таким образом, материалы Общеславянского лингвистического атласа говорят о том, что архаическое явление может быть зафиксировано не только на значительной по своим масштабам территории (как принято считать со времен неолингвистов), но может иметь и островной характер.
К этой группе межславянских лексических соответствий тесно примыкает другая группа лексем, распространенных также практически повсеместно, но отсутствующих в юго-восточной зоне южнославянских языков (ср., например, распространение таких лексем, как mQk-a к. 11 'мука, из которой пекут хлеб' (см. карту-схему 6); sъ-met-
ап-а к. 37 'густой жирный верхний слой кислого молока, сметана' (см. карту-схему 7). Их относительная хронология также достаточно древняя, так как они сформировались, по-видимому, в тот период, когда южнославянские диалекты еще не были оторваны от севернос-лавянских.
Итак, картина общеславянских ареальных связей свидетельствует о том, что они относятся к истокам формирования славянского языкового единства. Однако в ходе исторического развития они оказались разрушены процессами, протекавшими в разных частях Славии самостоятельно и приведшими к последующему диалектному членению и образованию современных славянских языков. Поэтому при характеристике межславянских связей необходимо принимать во внимание фактор их постепенного изменения во времени и в пространстве и допускать для разных эпох не только расширение или сужение их ареалов, но и изменение их локализации и конфигурации.
Такая неоднозначная картина общеславянских ареальных связей согласуется с современными взглядами на праславянский язык как на систему чрезвычайно сложную, развивающуюся и диалектно дифференцированную п. А это значит, что степень родства даже между близкородственными языками является величиной переменной, способной менять свое значение в разные хронологические периоды. И лишь строгое соотнесение данных сравнительно-исторического языкознания с данными лингвистической географии позволит ответить на вопросы, которые неизменно волнуют исследователей: Что? Когда? Куда? Откуда?
ЛИТЕРАТУРА
Бенвенист 1963 — Бенвенист Э. Классификация языков // Новое в лингвистике. Вып. 3. М., 1963.
Бородина 1980 — Бородина М. А. Развитие ареальных исследований и основные типы ареалов // Взаимодействие лингвистических ареалов. Л., 1980.
Вопросы 1962 — Вопросы теории лингвистической географии / Под ред. Р. И. Аванесова. М., 1962.
Гриценко 1988 — Гриценко П. Ю., Стоянов I. А. Укра1нсько-шосло-в'янсьш лексико-семантичш м1жзональш паралел1 // Слов'янське мовоз-навство. Х М1жнародний з'1зд слашспв: Зб. доповвдей. Кив, 1988.
Гриценко 2004 — Гриценко П. Е. Об интерпретации лингвистических карт // Общеславянский лингвистический атлас: Материалы и исследования. М., 2004.
Дзендзелевский 1963 — Дзендзелевский И. А. Некоторые вопросы интерпретации лингвистических карт // Вопросы языкознания. 1963. № 4.
Иванов 1993 — Иванов В. В. История и современное состояние диалектов славянских языков на картах Общеславянского лингвистического атласа // Славянское языкознание. Х1 Международный съезд славистов: доклады российской делегации. М., 1993.
Клепикова, Попова 1968 — Клепикова Г. П., Попова Т. В. О значении данных лингвистической географии для решения некоторых вопросов истории болгарского языка // Вопросы языкознания. 1968. № 6.
Клепикова 2008 — Клепикова Г. П. Очерки карпатской диалектологии: Предисловие. Введение // Исследования по славянской диалектологии. М., 2008. Вып. 13. Славянские диалекты в ситуации языкового контакта (в прошлом и настоящем).
Климов 1990 — Климов Г. А. Основы лингвистической компаративистики. М., 1990.
Куркина 1992 — Куркина Л. В. Диалектная структура праславян-ского языка по данным южнославянской лексики. Ljubljana, 1992.
Макаев 1965 — Макаев Э. А. Проблемы и методы сравнительно-исторического языкознания // Вопросы языкознания. 1965. № 4.
Мартынов 1983 — Мартынов В. В. Язык в пространстве и времени. М., 1983.
ОЛА 2007 — Общеславянский лингвистический атлас. Серия лексико-словообразовательная. М., 2007. Вып. 6. Домашнее хозяйство и приготовление пищи.
Принципы 1976 — Принципы описания языков мира. М., 1976.
Срезн. — Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. М., 2003. Т. 1-3.
СРЯ XI-XVII вв. — Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1975.
Т. 1.
Теньер 1966 — Теньер Л. О диалектологическом атласе русского языка // Вопросы языкознания. 1966. № 5.
Трубачев 1967 — Трубачев О. Н. Работа над этимологическим словарем славянских языков // Вопросы языкознания. 1967. № 4.
Трубачев 2002 — Трубачев О. Н. Из истории и лингвистической географии восточнославянского освоения // Материалы и исследования по русской диалектологии. М., 2002.
Трубецкой 1987 — Трубецкой Н. С. Фонология и лингвистическая география // Трубецкой Н. С. Избранные труды по филологии. М., 1987.
Черных — Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1994. Т. I—II.
ЭССЯ — Этимологический словарь славянских языков. М., 1974.
Т. 1.
Bartoli 1925 — Bartoli M. Introduzione alla neolinguistica. Genève, 1925.
ПРИМЕЧАНИЯ
Ср., например, высказывание Н. С. Трубецкого о том, что «всякое отдельно взятое слово, которое обнаруживает какое-то звуковое изменение, распространяется в своих собственных границах и поэтому границы географического распространения звуковых изменений никогда не могут быть установлены надежно и точно» (Трубецкой 1987: 32).
Ср. в связи с этим довольно жесткое определение целей и задач лингвогеографии, данное О. Н. Трубачевым: «Лингвистическая география не сводится к картографированию, будучи сугубо исторической наукой, а значит, это не составление атласов, а их интерпретация, использующая понятие ареала, изоглоссы, очага распространения и такой критерий, как обращенность в прошлое» (Трубачев 2002: 7).
Кроме известных положений о типах ареалов (центральный ~ маргинальный, непрерывный ~ разорванный и пр.) и их относительной хронологии (ср., например, положение М. Бартоли об интерпретации явления как архаического, если оно зафиксировано в изолированных, периферийных или в обширных ареалах, ВаПоН 1925: 10-13), разработанных в свое время представителями неолингвистики (М. Бартоли, Дж. Бонфанте, В. Пизани), методологические приемы научного осмысления представленного на карте материала специальной разработки практически не получили. В этом отношении отрадным событием явилась статья И. А. Дзендзилевского «Некоторые вопросы интерпретации лингвистических карт» (1963), в которой была предпринята попытка конкретизировать эти общие положения на материале различных славянских лингвистических атласов. Однако и эта ста-
2
3
тья была посвящена в основном описанию типов языковых ландшафтов и установлению их относительной хронологии, и лишь в конце статьи, отмечая, что ареалы и изоглоссы на карте с многочленным противопоставлением чаще всего хронологически различны, автор говорит о приеме последовательного снятия более поздних слоев с целью выявления на карте исходного двучленного (а иногда и нулевого) противопоставления (Дзендзилевский 1963: 100).
Ср. в связи с этим следующий тезис: «Когда в лингвистическом пространстве могут быть найдены два или более ареала с тем же явлением, это указывает на то, что данное явление существовало на промежуточной между ними территории» (Бородина 1980: 34). Обосновывая такой подход к составлению «Этимологического словаря славянских языков», О. Н. Трубачев пишет: «Едва ли полезно проводить слишком ригористическое общее правило такого рода, так как в этом случае предлагается отбросить многое несомненно древнее и праславянское. Став на этот путь, следовало бы включить в словарь в основном темные и непрозрачные слова, что резко бы обеднило представление о вероятном реальном составе живых слов праславянского языка. Кроме того, сама специфика славянских языков во многом такова, что словообразовательная структура особенно долго сохраняет в них свою прозрачность» (Трубачев 1967: 36-37).
Эти наблюдения, свидетельствующие о существовании связи между типом ареала и хронологией репрезентируемых им явлений, носят предварительный характер, так как для выявления типологии этих связей необходимо изучение и каталогизация максимально большого количества ареалов.
Как известно, более двадцати лет Атлас выходил без болгарского материала, который был изъят болгарской национальной комиссией из фондов Атласа (о причинах отсутствия болгарских материалов на картах Общеславянского лингвистического атласа см.: Иванов 1993: 315).
Примеры приводятся в морфонологической транскрипции, принятой в ОЛА. Морфонологическая транскрипция позволяет обобщить фонетические записи, сделанные в полевых условиях в том или ином диалекте, с целью их прямого сопоставления с другими славянскими диалектами. Словоформа, зафиксированная в диалекте, приводится в скобках в фонетической транскрипции ОЛА.
4
5
6
7
10
Интересно, что сходная картина прослеживается и в опубликованном недавно фонетическом томе Атласа «Рефлексы *о», в котором также представлены материалы по всем славянским диалектам. Именно в болгарских и частично македонских диалектах наблюдаются лакуны в распространении древнейших лексем, известных на всей остальной территории Славии (см., например, карты %пъ, *ona, *otьcь и др.).
По-видимому, возможна и дальнейшая классификация этих связей, но на иных основаниях, и прежде всего с привлечением этимологического инструментария, так как даже в рамках этой группы объединены лексемы, разнотипные в структурно-этимологическом плане (ср., например, лексемы sër-a к. 32 'молоко коровы сразу после отела, молозиво' и ob-ëd-ъ к. 59 'обед, еда в дневное время': первичность значения 'молозиво' в лексеме sër-a дает основание для иной диахронической оценки межславянских лексических соответствий (по-видимому, реликт праславянской общности), нежели соответствий, представленных лексемой ob-ëd-ъ, значение которой 'еда в дневное время' является, скорее всего, более поздним семантическим параллелизмом в развитии этой лексемы (см. в связи с этим разные точки зрения на этимологию этой лексемы в ЭССЯ 26: 182)).
Ср. в связи с этим следующий вывод Л. В. Куркиной: «Праславянский язык, видимо, характеризовала сложная система диалектных отношений, которая неоднократно перестраивалась под воздействием многих факторов лингвистического и экстралингвистического характера» (Куркина 1992: 11).
9
11
Vendina T. I.
Common Slavic Lexical Correspondence in Space and Time Aspect
The article covers the topic of space localization and time stratification of lexemes of common origin. On the base of material of Common Slavic linguistic atlas, the author proves that in spite the pre-Slavic character of lexemes chosen for the Atlas, in Slavic languages a continuity and unity of their distribution were absent. Keywords: common Slavic linguistic atlas, space localization, time stratification, vocabulary, Slavic dialects.
Общеславянские лексические соответствия... 367
