CC BY
176
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9. 2008. Вып. 1
Н. А. Сомкина
ОБЩАЯ СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЗООМОРФНОЙ СИМВОЛИКИ КИТАЯ И ЯПОНИИ
В последнее время значительно возрос научный интерес к проблеме межкультурного взаимодействия, что вполне закономерно в свете усиления тенденций глобализации и развития межкультурны.х коммуникаций. Немало исследований было посвящено и китайско-японскому культурному взаимодействию, однако немногие авторы останавливались на зооморфной символике обеих стран. Тем не менее данная тема представляется достойной внимания. Зооморфную символику Китая и Японии можно условно разделить на следующие категории:
1. «Китайская с японской спецификой», к которой можно причислить дракона, феникса, цилиня (кирина). тигра, льва и т. п. Священные животные прибыли в Японию на волне конфуцианства, буддизма, в рамках культа «четырех духов» - покровителей сторон света и прочих заимствований из Китая. Что касается мифологических персонажей - дракона, феникса и единорога, то китайские корни этих образов очевидны. Поскольку магические серпентарные существа встречаются практически во всех мировых мифологических системах и примитивных культах, можно предположить, что процесс заимствования образа дракона был облегчен существованием подобных культов на японском архипелаге и до китайского влияния. Кроме того, дракон являлся неотъемлемой частью символики, связанной с двумя важнейшими заимствованиями из Китая: земледелием и государственностью. Дракон снискал признание как повелитель водной стихии, поэтому основное внимание уделялось ему в рамках сельскохозяйственных культов. Кроме того, в Японии к числу его обязанностей прибавилось покровительство рыбакам и пожарным. Государственная символика также была связана с драконом, который олицетворял императора. Хотя сакралыюсть японского монарха и была обусловлена кровным родством с богиней Аматэрасу, придворные мифотворцы «продублировали» таковую священность, по китайскому образцу возведя родословную Дзимму к дракону - по материнской линии (дочь Рюдзина (Повелителя Драконов), Тоё-тама-химэ, была его бабкой)1. В Китае при смене правящих семейств налицо была преемственность династий, в которой своеобразным «преходящим знаменем» служил мандат Неба. Основателя же династии Ся, Юя, китайцы считали потомком драконов, возвеличив в определенной степени не один правящий род, но сам статус Сына Неба. Возможно, японский вариант двойной легитимации частично сложился под китайским влиянием.
Что касается видов дракона, то к моменту экспорта образа в Японию основные его разновидности и «девять сыновей» {луп шэн цзю цзы) уже обрели законченный вид, поэтому значительных изменений в их составе не произошло. К числу заметных различий можно отнести определенную феминизацию японских «драконьих» образов. Причин тому было несколько. Во-первых, японская культура, по всей видимости, была отчасти подвержена влиянию индийской, в которой культ женских божеств намного более распространен, чем в Китае; так, среди некоторых индийских нагов, предполагаемых прообразов китайского
© Н. А. Сомкина, 2008
дракона, были замечены и дамы. Во-вторых, женские образы, как и сами женщины, занимали довольно-таки видное место в японской культуре, достаточно вспомнить верховное божество синтоистского пантеона Аматэрасу, многочисленных синтоистских богинь, правящих императриц Суйко, Дзито, Когёку, Саймэй, прославленных писательниц Сэй Сёнагон, Мурасаки Сикибу и др. Что до Китая, то и богиня Гуаньинь (которая, впрочем, являлась одной из манифестаций мужчины-бодхисаттвы Авалокитешвары), и мифологическая мироустроительница Нюйва, и богиня Сиванму были отдельными исключениями в мужской картине потустороннего мира. Кроме того, если верить ученым, матриархальный уклад китайского общества изжил себя гораздо раньше, чем в Японии, а потому генетическая память жителей архипелага с большей охотой воспринимала женские персонажи.
Пожалуй, образ феникса претерпел наибольшую по сравнению с драконом и цилинем трансформацию: из кроткой птицы, воплощения добродетелей и гармонии, он превратился в довольно воинственную птицу, враждующую с собратом по священности - драконом. Связано это с импортированным из Индии образом гаруды, птицы буддийского пантеона. Феникс в конфуцианской интерпретации и гаруда в буддийской появились в Японии практически одновременно, и в связи с этим, вероятно, и возникла возможность синкретизации обеих птиц. 8 Китае же идея гаруд не прижилась - китайский феникс к тому времени обрел законченные очертания, и слияние воинственной индийской птицы с кротким воплощением конфуцианских добродетелей не представлялось возможным. Кроме того, сыграл свою роль и японский культ оружия и воинской доблести. Что же касается государственной символики, то за фениксом сохранилась функция олицетворения императрицы.
Образ цилиня же, хотя и не претерпел значительных изменений, в Японии утратил ту значимость, что имел в Китае. Вероятно, связано это с тем, что часть его священности принял на себя образ оленя, приобретший большую популярность в связи с укоренением в Японии буддизма.
Говоря же о немифологических представителях данной категории, таких как лев или тигр, следует заметить, что оба они не характерны для фауны Японии, а потому представления о них возникнуть самостоятельно не могли. Поэтому японский тигр известен только в ипостаси Бякко, Стража Запада, а лев, и то после значительной синкретизации с собакой, выполнял роль охранника буддийских и синтоистских храмов.
2. Смежная, но исконно китайская. К этой категории можно отнести лошадь, петуха, сороку, насекомых, двенадцать зодиакальных животных, лису и черепаху (с определенной оговоркой) и т. д. Сходство этих символов обусловлено фактом заимствований из Китая определенных видов деятельности, производства и эстетических концептов. Так, если говорить о любовно-орнитологической символике обеих стран, то сходство ее связано в первую очередь с гармоничным переплетением наблюдений за поведением птиц в природе и привезенного из-за моря образа. Трудно сказать, какой именно компонент был первоначальным на архипелаге, однако вряд ли символ мог закрепиться на чужой земле, не находя подтверждения в поведении своего реального прототипа, с одной стороны, и в целом ассоциативном комплексе заимствованной художественной традиции, с другой.
При очевидном сходстве китайских и японских представлений о лисах-оборотнях и черепахах-долгожительницах следует заметить, что оба эти мотива весьма распространены в других регионах. Обусловлено это, в первую очередь, биологическим фактором. Черепаха, к примеру, действительно доживает до весьма преклонных лет, независимо оттого, обитает она в Китае, в Японии или на Мадагаскаре, а потому ассоциируется с долголетием не только в рассматриваемых странах, но и во многих других культурах. Это
справедливо и в отношении животных-оборотней, каковые также известны во многих странах. Даже в самой Японии наряду с лисой промышлял местный хулиган тануки, который отсутствует в зооморфной символике Китая. Вполне вероятно, что оба образа (лисы и черепахи) могли бы сложиться в Японии и без воздействия извне, исключительно на основе наблюдений японцев за жизнью этих животных, однако это всего лишь гипотеза.
3. Смежная с ослабленным китайским элементом. Самый яркий представитель этой группы - кошка, которая не являлась аборигеном Японии и была завезена из Китая, однако вскоре из опекуна шелковичных червей превратилась в «кошку приманивающую» (манэки-нэко) и фактически зажила собственной символической жизнью.
4. Смежная, но независимая друг от друга. К числу таких символов относятся обезьяна, собака, олень, большинство рыб. Эти животные в той или иной мере фигурируют в символике обеих стран, но функции их не пересекаются, будучи обусловлены разными социальными, экономическими, религиозными или эстетическими факторами.
5. «Национальная», т. е. присущая только Китаю или только Японии. В эту группу входит уже упомянутый японский тануки, необычайно популярный на архипелаге и не известный на китайской части континента. Японцы, напротив, обделили вниманием летучую мышь, хотя на островах обитает множество ее разновидностей, в то время как в Китае она представляет собой весьма популярный благопожелательный символ. Причина в том, что китайская летучая мышь созвучна со словом «счастье» (фу), а японская на слух особых ассоциаций не вызывает.
Подобное разделение продиктовано прежде всего спецификой жизни обоих государств, политическим устройством, религиозной ситуацией, хозяйственными процессами и эстетической традицией. Так, концепция государственного устройства Японии снизила необходимость сложной системы легитимации власти, а более значительное развитие буддизма в Японии обусловило иную окрашенность таких символов, как феникс, олень или черепаха; кроме того, свою лепту в формирование символической картины внес и синтоизм. Особенности ведения хозяйства в Японии практически исключили из символической картины крупный рогатый и мелкий домашний скот; что же до схожести ритуалов, то, с одной стороны, она была продиктована общностью техники исполнения, прописанной в общих установлениях (как в случае с молениями о дожде — в «Сутре великих облаков»), и с другой - общностью трудовой деятельности, выращиваемых культур и, соответственно, техники возделывания полей.
Подводя итоги, следует сказать, что, сколь бы велико ни было влияние Китая на японское мировоззрение и культуру в целом, даже на начальном этапе ее становления, это ни в коей мере не отразилось на самобытности японской символики. Большинство заимствованных символов в ходе дальнейшего развития на новой территории получили иную окраску, обусловленную особенностями религиозно-этических учений, государственного строя и самим укладом жизни японцев.
1 Нихон сёки. Аштлы Японии: В 2 т. / Пер. А. М. Нрмаковой, А. Н. Мещерякова. СПб., 1997, Т. 1. С. ] 64.
