CC BY
51Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях
Па1аюрюош: еп %ропю, еп ярооюяю, еп егбег
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии № 3 (15) 2021
ev "Проа^,
rrvTOApl
<2.
ПАААЮРШЛА ДРЕВНЯЯ РУСЬ Я>
личной
А. Ю. Дворниченко, Р.-Е.А. Кудрявцева
Образы ранней Литвы — некоторые проблемы отражения в средневековой славянской письменности (до XVII в.)
УДК 94(474.5)+930.2 DOI 10.47132/2618-9674_2021_3_189 EDNJQQDQN
Аннотация: Ранняя литовско-русская история очень сложна для познания, а образы Литвы расплывчаты и туманны. Причины последнего явления обусловлены сначала особенностями древнего летописания. Позже — наполнением содержания произведений политикой — пожалуй, самым вредной для познания объективной истории и культуры субстанцией.
Ключевые слова: образы, ранняя Литва, летописание, «историописание», Великое княжество Литовское.
Об авторах: Андрей Юрьевич Дворниченко
Доктор исторических наук, профессор, заведующий Кафедрой истории России с древнейших времён до XX века Санкт-Петербургского государственного университета. E-mail: [email protected] ORCID: https://orcid.org/0000-0003-4813-7340
Регина-Елизавета Антоновна Кудрявцева
Научный сотрудник Института истории Санкт-Петербургского государственного
университета.
E-mail: [email protected]
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2849-8651
Для цитирования: Дворниченко А. Ю., Кудрявцева Р.-Е. А. Образы ранней Литвы — некоторые проблемы отражения в средневековой славянской письменности (до XVII в.) // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2021. №3 (15). С. 189-206.
Финансирование: Исследование выполнено в рамках гранта Российского научного фонда. Тема: «Национальная идентичность в имперской политике памяти: история Великого княжества Литовского и Польско-Литовского государства в историографии и общественной мысли XIX-XX вв.». Проект No 19-18-00073.
Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas
Palaiopwoia: ev cpovw, ev ppoowpw, ev ei8ei Scientific journal of Saint-Petersburg Theological Academy № 3 (15) 2021
ev "npoaoiy, ^ -
<2.
ÜAAAIOPQSIA
äpebhhh pyct
A. Dvornichenko, R.-E. Kudrayvtseva
The Images of Early Lithuania — Some Problems of Reflection in Medieval Slavonic Literature (before the 17th century)
UDK 94(474.5)+930.2 DOI 10.47132/2618-9674_2021_3_189 EDNJQQDQN
Abstract: The early Lithuanian-Russian History is very complex for a comprehension and the images of Lithuania are vague and obscure. The reasons of this phenomenon are conditioned by two circumstances. Firstly — by a peculiarity of ancient annalistic manner and then by an influence of some political interests — may be the greatest damage for the objectivity knowledge of history and cultural problems.
Keywords: the Images, Early Lithuania, Annals, Writing of History, The Great Duchy of Lithuania
About the authors: Andrey Dvornichenko
Doctor of History, Professor, Head of the Department of History of Russia from Ancient Times to the 20th Century, St. Petersburg State University E-mail: [email protected] ORCID: https://orcid.org/0000-0003-4813-7340
Regina-Elizaveta Kudrayvtseva
Junior Researcher, St. Petersburg State University.
E-mail: [email protected]
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2849-8651
For citation: Dvornichenko A. Yu., Kudrayvtseva R.-E. The Images of Early Lithuania — Some Problems of Reflection in Medieval Slavonic Literature (before the 17th century). Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas, 2021, No. 3 (15), p. 189-206.
Funding: This research was supported by the grant No 19-18-00073 "National Identity in the Imperial Politics of Memory: History of The Grand Duchy of Lithuania and the Polish-Lithuanian State in Historiography and Social Thought of the 19th — 20th Centuries" of the Russian Science Foundation.
Было в Восточной Европе славное государство, которое теперь числится по разряду «пропавших» стран1. Но оно продолжает влиять на умы людей, вызывает споры, причём, даже на стадии его названия. Мы будем называть его так, как называли сами его обитатели: Великое княжество Литовское, Жомойтское и Русское (сокращенная форма — ВКЛ). А интересует нас вопрос о том, как представления об этом феномене отражались в памятниках средневековой славянской письменности. Отсылка к славянам в данном случае не что иное как определенное ограничение темы, поскольку отражались эти представления в памятниках и других народов, в частности, германцев. Слова в названии «некоторые проблемы» — также своего рода спасательный круг для нас с целью не утонуть в накопившемся море исторической литературы. Есть и хронологические ограничители — речь идёт именно о Средневековье (позволим себе не сосредотачиваться на вопросе о том, что данный термин значит для такого региона, как Восточная Европа или для Центральной Восточной Европы).
Будем исходить из того, что источники могут служить не только для воссоздания исторического процесса и не только для создания историографического исследования (об историографии для этого времени говорить всё-таки ещё рано), но и для воспроизведения (или понимания) ментальности населения Восточной Европы именно в плане восприятия феномена Великого княжества Литовского. «Взглянуть на эпоху её глазами!» — мечта современных историков2. Попробуем это сделать.
Что касается историографии, то хотя её, вроде бы, и много, но непосредственно ив целом поставленную проблему фактически никто не изучал. К тому же, на состояние исторической науки (как увидим, и на само отражение в памятниках письменности) всегда влияли всякие привходящие политические и националистические веяния. Сложность восприятия проблемы видна и по сей день3. Это заметно, в частности, по работам белорусских коллег4. Например, произвольно избирают хронологическую точку отсчёта для того, чтобы анализировать материал. А начинать здесь надо с глубокой древности, с Киевской Руси с её главным памятником исторической мысли — летописанием. Для решения нашей задачи важно отметить, что летописание, как таковое, отражает процесс развития политической жизни Восточной Европы эпохи средневековья. А процесс этот — путь от Киевской Руси с её политическим партикуляризмом городов-государств, фактически, ещё общинных организмов (мы не верим в некое государство «Киевская Русь»5) к трём (можно сказать —
1 Davies N. Vanished Kingdoms: The History of Half-Forgotten Europe. London, 2012.
2 Мартынюк А.В. Предисловие // ALBA RUSCIA: белорусские земли на перекрестке культур и цивилизаций (X-XVI вв.). М., 2015. С. 7.
3 Нам сейчас не так важно понимание того, кто скрывается под «литвой» — это задача специального исследования. Однако, крайне сложно согласиться с утверждением о том, что это «не столько люди, говорящие на одном языке..., сколько представители конкретного политического образования» (Петраускас Р. Правящий род и знать: к вопросу о предпосылках формирования литовского государства // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2012. № 1 (11). С. 103-104). Конечно, это ещё не «территория с очерченными границами», но и не политическое образование.
4 Марзалюк И. Великое княжество Литовское в исторической памяти белорусов-русинов: от средневековья к модерну // Ab Imperio. 2004. № 4. С.539-560; Дернович О.И. Конструируя «Другую Русь»: образы «Руси» в историописании Великого княжества Литовского XVI-XVII веков // Россия и Беларусь: история и культура в прошлом и в настоящем: мат-лы меж-дунар. науч. конф. «Россиеведение и белорусоведение в XXI веке: традиционные и новые тенденции в научных исследованиях» (Смоленск, 11-12 октября 2018 г.). Вып. 4. Смоленск, 2018. С. 74-89 и др.
5 Дворниченко А.Ю. 1) Российская история с древнейших времён до падения самодержавия. М., 2010; 2) Зеркала и химеры. СПб.; М., 2017. Ср., например: Котляр М. Швденна Русь i Литва
и четырём) ранним, весьма архаичным, но уже государственным образованиям: Великое княжество Московское, Господа Великий Новгород и Псков и само ВКЛ.
Представления древнейшей русской летописи — Повести временных лет — о литве вполне укладываются в рамки знаний её авторов о народах, населявших окрестный мир. Недатированная часть ПВЛ помещает литву в «пределе» Афетове, где «седять русь, чудь и вси языци». Вот среди этих «вси языци» летописец и обнаруживает «литву» рядом с латышским населением (земгалы, курши, латгалы, ливы) и чудью6. Напрасно мы будем искать в древнейшей летописи каких-либо подробностей и деталей в описании загадочного народа: дальнейшие скупые известия сводятся к походам древнерусских князей на Литву — речь идёт об установлении даннической зависимости.
Русские князья брали дань с литвы, как и с других «племён», которых покоряли силой своего меча. Чаще на месте «литвы» оказываются близкие ей (как считается) ятвяги7 и пруссы. Походы на ятвягов («Иде Володимер на ятвягы, и победи ятвягы, и взя землю их»)8 сменяются походами непосредственно на литву: в 1040 г. «Ярослав иде на Литву»9. Под 1112 г. последнее подобное известие в ПВЛ: волынский князь Ярослав Святополчичь «ходи на ятвязе и победи их»10. Никакого богатства исторической конкретики, только полное ощущение глубокой архаики11.
Летописи эпохи расцвета древнерусских городов-государств (Х1-Х11 вв.) отражают, вроде бы, тот же модус политических отношений литвы и руси. «Ходи Мстислав на Литву ... и пожгоша я...»12 «Смысл похода прежний — ограбление литовской земли», — отметил В.Т. Пашуто13. Один из полоцко-минских князей «... ходяше под Литвою в лесех»14. Под 1162 г. есть сообщение о том, что один князь выступил против другого «с Литвою»15. Эти события гипотетической «полоцкой» летописи могут быть продолжены известиями летописи киевской. Под 1190 г. сообщается, что русский князь (Рюрик) «пошел на Литву», но в Пинске загулял на свадьбе и упустил время
(до кшця XIII ст.) // Украша i Велике князiвство Литовське в XIV-XVIII ст.: псттичш, еконсмчш, мжнацюнальни та соцюкультурш вщносини у загальноевропейському вимiрi. 16-19 жовтня 2013 р. Кам'янець-Подшьский. Тези доповщей. Ки!в, 2013. С. 8-9. Для Н. Котляра существование некоей «Давньорусько! держави» несомненно.
6 Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 8.
7 Вопрос о соотношении ятвягов («ятвязи») и литовцев является весьма спорным (см.: Кибинь А. С. От Ятвязи до Литвы: Русское пограничье с ятвягами и литвой в Х-ХШ вв. М., 2014). Пруссы уж точно литовцами не являются, хотя были близки по уровню социального и культурного развития.
8 Повесть временных лет. С. 38.
9 Повесть временных лет. С. 67. Новгородская летопись сообщает о походе под 1044 г.: «Ходи Ярослав на Литву» (ПСРЛ. Т. III. Новгородская летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 181).
10 Повесть временных лет. С. 125. Лаврентьевская летопись добавляет под 1113 г., что он же «ходи на Ятвягы второе» (ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. М., 1997. Стб. 289).
11 Скупость сведений можно видеть и в последующем летописании, которое созидалось в уже оформившихся городах-государствах Киевской Руси. Да, собственно, эти же сведения встречаются и в XIV-XV вв.: «Печера, Емь, Литва исперва исконнии данници и конокормци» (ПСРЛ. Т. 41. Летописец Переяславля Суздальского. М., 1995. С. 5. На каком основании И. Марза-люк считает сей летописец «примером средневековой православной белорусской историографии» (МарзалюкИ. Великое княжество Литовское в исторической памяти белорусов-русинов. С. 540) нам совершенно непонятно) и вряд ли они могли быть особым материалом для «полемической заостренности» (ср.: Там же. С. 540).
12 ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1998. Стб. 294.
13 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959. С. 13.
14 ПСРЛ. Т. II. Стб. 496.
15 Там же. Стб. 519.
для похода — началась непроходимая весенняя грязь16. В 1193 г. походу на литву помешали угрожавшие своим набегом половцы. Киевская летопись упоминает о походах на литву (как, впрочем, и о походах литвы) до последних страниц. Это и события 1205 г., и известие под 1220 г. о борьбе Чернигова с литовцами17.
Значит, шла война, устанавливалась данническая зависимость. К сожалению, знаний друг о друге противникам это не прибавляло. Новое, пожалуй, то, что литовцы, как и степняки-половцы, иной раз оказывались орудиями в руках тех или иных политических сил в самих древнерусских землях. Особенно ярко это видно в известиях гипотетической полоцкой летописи. Что ж, и это понятно: Полоцкая земля оказывалась тем самым русско-литовским фронтиром, на котором отношения усложнялись и приобретали новые формы.
Дальнейшее изменение модуса отношений также понятно: теперь литовцы грабят русских — население ослабленных междоусобной борьбой городов-государств стало гораздо более доступным объектом для грабежа. Литва — грозная сила, но выступает в летописи очень неопределенной. Летописные сообщения делают упор на этнические аспекты вкупе с военными. Перед нами «Литва» в её походах на древнерусские земли: «приидоша Литва», «бишася с Литвой», с «безбожными и окаянными и богопротивными кровопролитникы крестияньскыми..., погаными». «Литва» действует как будто сама по себе, не будучи кем-либо руководима. Подобный образ возникает и в знаменитом Слове о полку Игореве, если, конечно, считать его аутентичным памятником. «... И тресну земля, и многи страны — Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела и Половци — сулици свои поврегоша, а главы свои подклониша под тыи мечи ха-ралужныи». Но вот Изяслав «позвони своими острыми мечи о шеломы литовские, притрепа славу деду своему Всеславу, а сам под чрълеными щиты на кровавее траве притрепан литовскими мечи.»18
В столь популярном в наше время (судя по количеству исследований и реконструкций) галицко-волынском летописании, хронологически как бы продолжающем киевское, набегов хватает и с той и с другой стороны. В. Т. Пашуто обнаружил в составе галицко-волынского летописания даже «литовскую», как он её назвал, летопись19, с чем никак не могли согласиться его рецензенты, среди которых были такие уважаемые специалисты, как А. А. Зимин, В. Д. Королюк, И. П. Еремин20. Галицкие известия становятся более определенными — в них литовцы представляют собой уже не безликую толпу — они ведомы князьями. Образ Литвы обретает своё лицо, и лицо это вполне в духе летописного восприятия действительности. «Герои летописи — по преимуществу князья, ибо их действия с точки зрения летописца, составляют суть исторического процесса. Вот почему княжеский идеал — наиболее разработанный светский идеал», — замечал Д. С. Лихачев21.
Известия галицко-волынского летописания богаты фактами. Здесь есть и «драгоценное известие» (В. Т. Пашуто) о договоре 1219 г. между литвой и галицко-волынским князем22. Позже встречаем интересные сообщения о борьбе между князьями в Литве,
16 Там же. Ст. 672. См. также: стб. 676, 678
17 Это свидетельство свода 1479 г. (ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV века. М., 2004. С. 117-118, но, по мнению В.Т. Пашуто, оно восходит к той же Киевской летописи (Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. С. 17).
18 Слово о полку Игореве // БЛДР. Т. 4. XII век. СПб., 1997. С. 262.
19 Пашуто В. Т. Образование литовского государства. С. 67.
20 Там же. С. 19-20.
21 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., Л., 1958. С 136. См. также: Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси, Л., 1988.
22 ПСРЛ. Т. II. Стб. 735-736.
о возвышении Миндовга, о крещении его — типичном «просвещении» языческого вождя. Историки иногда видят в этих событиях процесс «становления литовской монархии». Конечно, ни о какой «монархии» в ту эпоху говорить не приходится. А вот появление понятия «Литовская земля» в известиях галицко-волынского летописания интересно, поскольку может свидетельствовать о более устойчивом образовании, чем просто «литва». Впрочем, как мы видели, «земля», согласно ПВЛ, была и у ятвягов. Слово «земля» в летописи применялось к разным социальным и территориальным организмам23. Интересно также появление некоего центра литовской власти — города Новогородка (Новгородка) Литовского.
Летописание Владимиро-Суздальской земли, которое отразилось в Лаврентьев-ской и ряде других летописей, вносит мало нового в восприятие образа литвы. Впрочем, и здесь есть любопытные сообщения о русско-литовских отношениях. Под 1225 г. сообщается, что литовцы воевали Новгородскую волость и «около Торопча и Смо-линьска и до Полтеска», а под 1239 г. известное сообщение о том, что «Ярослав иде Смоленьску на Литву и Литву победи и князя их ял»24. Есть и ещё несколько известий. Находим подобные известия и в тверском летописании, например, о женитьбе князя Дмитрия Михайловича на литовской княжне Марии25.
Летописание же северо-западных древнерусского Новгорода и Пскова (наряду с галицко-волынским) наиболее ярко отразило усиление литвы и интенсификацию её набегов. Как отметил тот же В. Т. Пашуто, теперь литовцы нападают не на волости, а на сами русские города, порой их захватывая, а об усилении литвы можно судить хотя бы по количеству убиенных литовцев26. Новгородское летописание даёт довольно подробные сведения о междоусобной борьбе в Литве, о занятии литовскими князьями столов в таких русских городах, как Полоцк, о посаждении псковичами у себя литовского князя Довмонта. А если к этому добавить сюжет, как литовцы хотели посадить своего кандидата на епископию в Пскове, то новгородская летопись становится для нас особо ценным источником, во многом вскрывающим механизм генезиса литовско-русского государства, внедрения литвы в уже устоявшуюся политическую систему русских земель.
Псковская летопись отражает интересы этого города-государства, который всегда был на границе восточнославянской ойкумены и не раз принимал на себя тяжкие удары врагов. Впрочем, отличия псковского летописания касаются в основном каких-то нюансов русско-литовских отношений, отношений с Москвой и Орденом.
«В год 1270. Начал княжить в Литве окаянный, беззаконный, проклятый, немилосердный Тройден; а злодеяния его описать не можем: уж очень позорны. Он был такой же беззаконник как. Ирод Иерусалимский, Антиох Сирийский и Нерон Римский и иных много, худших, чем они беззаконий учинил. Прожив так 12 лет и тако преставися беззаконник».27 Таким образом, образ поганого (впоследствии безбожного) Литовского князя и такой же языческой литвы закрепился в русских летописях надолго. 1380 год: Человеколюбивый Бог должен спасти русских от «сонма нечестивого Ягайла»; «и нача (Мамай. — Авт.) посылати к Литве, к поганому Ягайлу... и учини собе старый злодей Мамай совет нечестивый с поганою Литвою.»; «... присоеди-нився к зловерному и поганом Мамаю и нечестивому Ягайлу»28. Если вспомнить,
23 Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 5 (Е — ЗИНУТИЕ). М., 1978. С. 375-377.
24 ПСРЛ. Т. I. Стб. 447-448, 469.
25 ПСРЛ. Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. Стб. 414.
26 Пашуто В. Т. Образование литовского государства. С. 52.
27 ПСРЛ. Т. II. Стб. 869.
28 Летописная повесть о Куликовской битве // БЛДР. Т. 6. XIV — середина XV века. СПб., 1999. С. 120, 124.
что Ягайло, рожденный православной Ульяной Тверской, вряд ли мог оставаться язычником, а его отец Ольгерд несколько раз крестился и отрекался, то можно отметить, что московский летописец, привычно называя литовского князя и Литву «погаными», вряд ли сильно интересуется действительно сложной религиозной ситуацией в Литве в конце XIV века, а употребляет понятия по привычке или по традиции, именно для создания образа и нужного впечатления29.
Перед нами устойчивый образ литовского князя — «поганого», безбожного. Но отношение к литовским князьям может быть и положительное. Если жители Новгорода приглашают литовских князей лишь на пригороды, то псковичи не против того, чтобы воспользоваться помощью литовцев, призвать на княжение того или иного князя. В. Т. Пашуто задумывался о том, свидетельствует ли это о потере независимости30. Скорее, это вполне напоминает ситуацию в Киевской Руси, когда веча главных городов-земель призывали себе того или иного князя. Собственно, на Новгород и Псков экстраполировался тот modus vivendi, который вообще был характерен для восточнославянских земель. Ведь можно утверждать, что власть литовских князей распространялась здесь порой добровольно, во многом подобно тому, как это было в древнерусских городах-государствах31. И гораздо позже литовский князь вполне может быть защитником русской земли, успешно вписываясь в образ идеального древнерусского князя. Как сказано в Повести о Довмонте (Про-ложная редакция), князь — литвин родом, поклонявшийся идолам. Приняв крещение и славно послужив псковичам, он: «И всякими добротами украшен: бяше же уветлив, и церкви украшая, и попы и нищая любя, и на вся празникы попы и черноризца кормя и милостыню дая»32.
Примерно то же можно сказать и о литовском князе Наримунте: «... и позваша его к собе; и прииха в Новъгород... и прияша его съ честью, и целова крестъ к великому Новуграду за одинъ человекъ»33. Пожалуй, последний такой случай — когда в условиях военного лихолетья в результате интенсивной вечевой активности москвичи оказались под защитой литовского князя Остея, который «окрепив народы, мятеж градный укротив», а также сумел организовать эффективную оборону города34.
Подводя некоторый промежуточный итог, можно сказать, что в древнейшем летописании, связанном с древнерусскими городами-государствами, образ Литвы меняется. Изменение это происходит по мере усиления контактов, увеличения знания друг о друге. Образ становится более ярким и конкретным, охватывая и литовско-русских князей и доблестное, но языческое литовское воинство. Однако, в целом ранняя Литва ускользает от нас, вероятно, потому что политический фактор ещё отсутствовал, вернее, был очень примитивен: потестарные структуры архаической Литвы шли навстречу с архаичным полисным устройством русских земель.
Дальше ситуация начинает меняться. Приходит время формирования архаичных государственных образований и здесь уже найдут себе место и всякого рода придумки летописцев, их вариации на политические темы. Впрочем, раннее
29 Впрочем, есть версия, что Ольгерд так и не принял православие. См.: Хоруженко О. И. О вероисповедании литовского великого князя Ольгерда // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2016. Вы. 1 (13). С. 11-29.
30 Там же. С. 62.
31 Дворниченко А. Ю. Русские земли Великого княжества Литовского: Очерки истории общины, сословий, государственности (до начала XVI в.). М., 2013. С. 76-120.
32 Охотникова В. И. Повесть о Довмонте (Иследования и тексты) Л., 1985. С. 188.
33 ПСРЛ. Т. III. C. 345-346.
34 Повесть о нашествии Тохтамыша // БЛДР. Т. 6. С. 192. Московский летописец уже не смеет написать о призвании москвичами Остея — тот как-то загадочно появляется в городе.
московское летописание в части «литовских» известий мало отличается от своих предшественников, да и известий этих досадно мало. Имеем в виду известную Троицкую летопись, где говорится и о тех же набегах литвы, но уже и о браке великого князя Семиона Ивановича с княжной из Литвы35. Круг известий о Литве гораздо шире в своде 1479 г., в котором, видимо, использовались все предшествующие летописи. Соответственно, и характер известий практически тот же36. В то же время В. Т. Пашуто не без основания подметил в своде «некоторое сокращение и модификацию литовских известий» — тенденцию, которая получит развитие в московском летописании XVI века.
Здесь нам надо вспомнить ещё одну ветвь летописного древа, тесно связанную именно с ВКЛ. Это летописание по-прежнему ещё явно недостаточно изучено, спорно даже его название. Н. Н. Улащик называет его белорусско-литовским (это название получило широкое распространение)37, а В. Т. Пашуто назвал его «литовским (или литовско-русским)»38. Полагаем, что стоит вернуться к названию дореволюционной науки — «западнорусские летописи». Впрочем, вполне приемлемо и название «литовско-русские». Летописи эти писались на русском языке, а центром летописания стал западнорусский город Смоленск, что окончательно доказал Н. Н. Улащик. В последнем по времени белорусском издании проводится мысль: в летописи 1446 г. «отчетливо выступает идея закономерности собирания всего восточного славянства именно в составе Великого княжества Литовского. Это свидетельствует о том, что летопись окончательно оформлялась, скорее всего, в Новогородке или Вильне — основных государствообразующих центрах Великого княжества Литовского»39. Вряд ли такого рассуждения достаточно, чтобы отлучить от статуса центра летописания Смоленск. Ведь для того, чтобы быть таковым, недостаточно быть только «государ-ствообразующим» центром, а надо еще представлять собой центр культуры. Русская же летописная традиция сосредоточивалась в старинных русских городах. Впрочем, уже В. Т. Пашуто отметил, что эта смоленская летопись не содержит оригинальных «литовских» известий40.
Есть мнение, что в летописи 1446 г. представлена схема истории Восточной Европы, в которой Киевская Русь выступает как первоначальная форма государственности русинов ВКЛ, а это государство представлено как легитимный правопреемник Киевской Руси, как «свое» государство41. Если даже отбросить такие курьёзы, то всё равно непонятно, как умудрился белорусский исследователь обнаружить в летописи такую оформившуюся концепцию. На наш взгляд, в данном случае летопись отражала не какую-то концепцию, а скорее объективную реальность, являясь источником, не вызывавшим сомнения, например, у такого опытного историка, как В. Т. Пашуто.
35 Троицкая летопись. М.; Л., 1950. С. 357, 362 и др.
36 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. С. 66.
37 Улащик Н.Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. М., 1987. 261.
38 Пашуто В. Т. Образование литовского государства. С. 67. Литовские историки и ныне называют эти летописи «литовскими», исходя из аналогий: литовские статуты, Литовская Метрика. См.: Гудмантас К. Об особенностях работы летописцев с источниками (на материале литовских летописей XVI в.) // Нарративы руси конца XV — середины XVIII в.: в поисках своей истории. М., 2018. С. 142.
39 История белорусской государственности. В 5 т. Т.1: Белорусская государственность: от истоков до конца XVIII в. Минск, 2018. С. 41-42.
40 Пашуто В. Т. Образование литовского государства. С. 68.
41 МарзалюкИ. Великое княжество Литовское в исторической памяти белорусов-русинов. С. 541.
«Концепции» появляются позже. В XVI в. характер летописания резко меняется. Второй и третий своды западнорусских летописей начинаются не с истории Руси, а с легендарной истории Литвы. В основе этой истории лежит типичная для средневековья этногенетическая легенда, выводящая литовских князей от некоего Пале-мона — родственника самого императора Нерона. Легенда обросла огромной исто-риографией42, одним из самых весомых сочинений является книга Яна Юшкевича43. Для нас в данном случае не столь важно, откуда брали составители летописи эту «модель»44, как, впрочем, и детальная интерпретация самой этой модели45. Интересно другое — насколько образ самого государства, данный в этой редакции летописи соответствует исторической реальности? В. Т. Пашуто был категоричен — это летописание не может служить источником по истории Литвы времени «образования государства», а должно изучаться в рамках общественно-политической мысли XVI века46. Впрочем, такой негативизм был «альфой и омегой» историографии47. По мысли Я. Якубовского — одного из выдающихся польских исследователей — литовские летописи рубежа XIV-XV вв. составлялись как политический памфлет и летописцы не ставили перед собой задачу описать древнюю историю Литвы48. «Влюбленный в литовскую историю»49 С. К. Роуэлл, решил подойти к летописям «нетрадиционно». По его мнению, «легендарные одежды литовских летописей — шутовской наряд, который скрывает реальные факты»50.
Совсем отбрасывать эту информацию не стоит. Здесь могут быть и реальные факты, которые, кстати, Роуэлл удачно и мобилизовал в своей известной книге, и вполне аутентичные представления о древности, например, о вечевой активности полочан. Это ведь вполне подтверждается и другими источниками, более ранними и надежными сведениями.
Что касается античной основы легенды, то вопрос это, конечно, весьма спорный. Кстати, вспомним о том, что одна из версий легенды была «вброшена» Яном Длугошем. Убедительной рабочей гипотезой представляется мысль, что «... хронологически "Анналы" были составлены между краткой редакцией и более
42 См., списки изданий: Кириченко К. В. Читацьки зацикавлення у Великому князiвствi Ли-товському на початку XVI ст. та рецепщя прочитаного (на матерiалi Вшенського списку хронографа 1262 г.) // Украшськш 1сторичнш Журнал. 2011. № 2. С. 8; OrzelJ. From imagination to political reality? The Grand Duchy of Lithuania as a successor of Rome in the early modern historiography (15th — 18th centuries). Open Political Science, 2018, No 1, p. 170-181; Petrauskas R. Review [Jan Jurkiewicz. Od Palemona do Giedymina. Wczesnonowozytne wyobrazenia o poczqtkach Litwy, cz^sc 1: W kr^gu latopisow litewskich, Poznan: Wydawnictwo naukowe Uniwersytetu im. Adama Mickiewicza, 2013. 319 p.]. Lithuanian Historical Studies, 2013, No. 18, p. 162-163 и др.
43 Jurkiewicz J. Od Palemona do Giedymina. Wczesnonowozytne wyobrazenia o poczqtkach Litwy, cz^sc 1: W kr^gu latopisow litewskich, Poznan, 2013.
44 Gudmatnas K. Valdovo ir dinastijos jvaizdziai velyvuosiouse Lietuvos metrasciuose. Raraliskasis demuo LDK kulturoje. Vilnius, 2012. P. 51-74. T. 65-66.
45 Анализ данной этногенетической легенды давался уже в содержательной и уникальной для своего времени книге Н. Н. Улащика (Улащик Н. Н. Введение в белорусско-литовское летописание...)
46 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. С. 73.
47 Об этом см.: Giedroc M. The rules of thirteenth-century Lithuania: a search for the origins of Grand Duke Traidenis and his kin. Oxford Slavonic Papers, 1984, No. 17, p. 11-12.
48 Jakubowski J. Studya nad stosunkami narodowosciowemi na Litwe pzed Uniq Lubelskq. Warszawa, 1912, p. 47 и след.
49 Это, по словам Э. Гудавичюса. Но, похоже, так оно и есть.
50 Rowell S. C. Lithuania Ascending: a pagan empire within east-central Europe. 1295-1345. Cambridge, 1994, p. 37-38.
поздними сложной и полной. Теоретически Я. Длугош мог пользоваться сводом 1446 г., в то же время поскольку он писал в 1460-1470-е гг., ему также могли быть доступны повести о событиях первой половины XV в.»51. В русско-литовских летописях52 легенда содержит иную информацию: указывают другую дату и другие обстоятельства — появляется имя Палемона, который назван родственником императора Нерона (54-68гг.н.э.), бежавшим от его зверств. В «Анналах» Яна Длугоша предводителем литовцев при переселении назван Вилий.
Часто стараются связать его с историческим прототипом. Это пытался сделать уже в середине XVI в. Августин Ротундус в своём известном диалоге литвина с поляком. И в наши дни его связывают то со святым Пантелеймоном, то с Палемоном, правившим одно время Боспорским царством53. Есть и другие версии. Так, те, кто считает автором «идеи» Ф. Буанакорси Каллимаха (1437-1496), обращают внимание на имя литовского вождя в его «Vita et mores Sbignei cardinalis» — «Duce Lemonio», вспоминают Тацита с названием германского племени «lemovii»54.
Наверное, прототип легендарного Палемона никогда не будет твёрдо установлен. Ясно, что об этом писал не один Ян Длугош или Хронограф 1236 г.55 Интереснее установить, какая социальная и/или национальная страта создавала эту легенду. Ян Юр-кевич — автор содержательной монографии на эту тему — даже отмечает, что авторы новейших исследований не склонны подчеркивать антипольское и антимосковское значение этого мифа и объясняют его появление причинами внутреннего характера56. Юрата Каупене предлагает рассматривать миф о Палемоне как идеологему, выработанную элитой ВКЛ с целью объединить литовскую и «русинскую»57 знать, шляхту58. Часто связывают её создание с намерениями литовского магнатства, но А. А. Любая пришла к довольно убедительному выводу, что легенда не была нужна ни одной группе аристократии ВКЛ для решения проблем общественной жизни внутри страны. Интересна её версия о параллельном существовании двух вариантов легенды: Длуго-ша и литовского, где и присутствует Палемон59.
51 Наливайко Р.А. Древняя Русь и Великое княжество Литовское. С. 253.
52 Надо, конечно, держать в памяти и те отличия, которые содержатся в русско-литовских летописях, в частности, между версиями второго и третьего сводов (См. об этом: Воронин В.А. На пути к модерной литвинской нации (по материалам второго и третьего сводов белорусско-литовского летописания // Нарративы руси конца XV — середины XVIII в.: в поисках своей истории. М., 2018. С. 126-141).
53 Rocka M. Mykolas Lietuvis. Vilnius, 1988, p. 78-80. Если в этом исследовании Палемон привязан к боспорскому правителю под № 2, то А. А. Любая считает, что это Палемон I Понтийский. Интересны её доводы: во-первых, данный Палемон жил в то же время, что и легендарные римляне Длугоша, а, во-вторых, активно поддерживал одного из претендентов на власть в Риме — Марка Антония! (Любая А.А. Антычнасць у сктэме гктарычных i щэалапчных уяуленняу Вялжага княства Лггоускага (сярэдзша XV — першая палова XVI ст.) // Studia historica Europae Orientalis = Исследования по истории Восточной Европы: науч. сб. Вып. 2. Минск, 2009. С. 219.
54 Кириченко К.В. Читацьки зацикаавлення у Великому князiвствi Литовському... С. 12.
55 Там же.
56 Jurkiewicz J. Od Palemona do Giedymina... Cz^sc I. S. 66-87.
57 Полагаем, что использование (во всяком случае, для раннего периода) термина «русины» только искажает адекватное восприятие этнической ситуации в ВКЛ.
58 Кяупене Ю. Проблема самоидентификации русинов в контексте зарождения раннемодер-ной нациогенетической мифологии Великого княжества Литовского // Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства. М., 2017. С. 104.
59 Хотя мысль ещё об одном варианте с «Аполоном» вряд ли «работает», т.к. здесь явная ошибка летописца (См. ПСРЛ. Т. XXXII. Хроники Литовская и Жмойтская, и Быховца. Летописи: Баркулабовская, Аверки и Панцырного. М., 1975. С. 128. Сн. В).
Таким образом, по А. А. Любой, легенда не была результатом развития политической мысли шляхты ВКЛ. Она является «штучнастворным» концептом при польском дворе Казимира IV60. Такой подход снимает ту антиномию, которая всегда существовала в среде исследователей: против кого была направлена легенда — против поляков или против московитов. Наверное, против последних, но скорее на более позднем этапе взаимоотношений. При этом попытки поставить легенду в контекст общеевропейских тенденций легитимации своей государственности весьма конструктивны61. Скорее всего, это и было главной причиной ее создания.
Для целей же нашей статьи важно отметить, что картина ранней государственности в легенде вполне согласуется с политической системой начала XVI в.62 Литовско-русская история начинает от нас ускользать гораздо больше, чем прежде, и главная причина здесь — идеологическая борьба вокруг государства. Впрочем, нельзя не отметить, что само государство если и присутствует в легендах, то только в виде правящей династии. Интересны в этом смысле наблюдения Н. Н. Улащика, книга которого, к сожалению, осталась неизвестной Стивену Роуэллу.
Историк обратил внимание на то, что «сказание» делится фактически на две части. Вначале оно содержало только сообщение о бегстве 500 семей из Италии, о плавании беглецов по морям, о прибытии к устью (дельте) Немана и колонизации территории по берегам реки Дубиссы, о создании сыновьями Палемона городов Юрборка и Куно-сова, о продвижении населения на восток к берегам реки Вили и основании поселения Кернова. Здесь же дается фантастическое объяснение названия страны — Литва. Начальная часть заканчивается сообщением об основании Скирмонтом — правнуком Палемона, сыном Монтвила города Новгородка (Новогрудка), который в кратчайшее время стал столицей огромного государства — Великого княжества Новгородского, Жемайтии и Литвы. Этот город и стал героем второй половины сказания. Но вот что интересно. Проанализировав легенду в большей части летописей, ученый обнаружил, что легенда заканчивалась словами «тому конец»63. И «весьма знаменательным» признал он то, что на «конце» прекращаются сообщения о Новогрудке64.
Ситуацию ещё больше проясняет сравнение летописей с хроникой Яна Длу-гоша и трактатом Мацея Меховского и привлечение Супрасльской летописи, которая была создана в 1519 году. Получается, что ко времени выхода в свет «Трактата» (первое издание в 1517 г.) легендарное сказание ещё оформлялось, вернее, не существовало второй её части, посвященной почти исключительно Новогрудку65. С проблемой Новогрудка самостоятельно постарался разобраться литовский историк Томас Баранаускас. С его краткими историографическими «пролегоменами» трудно не согласиться. Они сводятся к следующему. Уже в первой половине ХХ века ведущие историки (в статье фигурируют Г. Ловмяньский и Г. Пашкевич) отказались считать Новогрудок первой столицей ВКЛ. «Однако статус первой столицы Литвы приписывается Новогрудку иногда и сейчас, а в белорусской историографии это стало восприниматься как аксиома», — пишет исследователь66. Надо понимать так, что это «приписывание» встречается и в других историографиях, но именно в белорусской стало аксиомой.
60 Любая А.А. Антычнасць у сктэме гктарычных i щэалапчных уяуленняу... С. 221.
61 OrzelJ. From imagination to political reality?.. С. 170-181.
62 Jurkiewicz J. Od Palemona do Giedymina. С. 225-237.
63 Там же. С. 131.
64 Улащик Н.Н. Введение в изучение. С. 134-135.
65 Там же.
66 Баранаускас Т. Новогрудок в XIII в.: история и миф // Castrum, urbis et bellum: Зб. навук. прац. Баранавiчы, 2002. С. 29.
Так, оно и есть — в этом легко убедиться, если обратиться к работам ведущих белорусских историков. У Н. И. Ермаловича, чьи работы стоят у истоков современной белорусской историографии ВКЛ, этот город как первая столица ВКЛ (в его трактовке — «белорусско-литовского» государства) приобрёл в буквальном смысле слова системообразующее значение67. Но и не самобытные, а вполне академические историки повторяют эту мысль, например, упомянутый Т. Баранаускасом, известный историк А. К. Кравцевич. С его легкой руки эта мысль вошла и в последнее программное белорусское издание68. В своей статье в сборнике в память Михаила Ткачева и была Т. Баранаускасом подробно проанализирована информация о Ново-грудке в XIII веке, которая, собственно, и содержится в одном источнике — Ипатьевской летописи. Анализ этого материала привёл историка к убедительному выводу о том, что Новогрудок не был столицей ВКЛ. Однако историк, имеющий тяготение к социальной истории и исторической антропологии, стремящийся создать адекватную картину литовского политогенеза, не согласится и с Т. Баранауска-сом. Такая постановка вопроса — о «столице», будь она в Новогрудке, Кернове или Вильно — просто некорректна. «Столица» — явление эпохи уже состоявшегося государства, а не времени господства архаичных потестарных отношений69. Ситуация напоминает споры историков о том, где была столица государства Киевская Русь: в Ладоге, Новгороде или Киеве. Но такого «государства» не было!70 Литва XIII в. — типично потестарное образование, которому предстоял ещё долгий путь политогенеза до стадии государства71.
Когда летописец описывал Литву, то думал, прежде всего, о княжеском роде. При этом, если ранние летописцы старались нарисовать историю этого рода как есть, то их последователи нередко фантазировали, стараясь легитимировать свою молодую и ещё совсем не устоявшуюся государственность. Автор легендарной части летописи — светская особа, которая имела доступ к богатой библиотеке, где имелись не только латинские и польские произведения, но и списки русских летописей. При этом работа этого автора отнюдь не заключалась в переписывании старинных летописей, а в переделке их, согласно новым взглядам72.
Ситуация усугубляется и тем, что образ Литвы в литовско-русских летописях (как, впрочем, и других источниках) по мере формирования ВКЛ начинает раздваиваться на собственно Литву и Русь. Более того, всплывает образ некоего «Великого княжества Русского». Когда князь Свидригайло потерпел поражение от Сигизмунда Кейстутьевича (дело было уже в первой половине XV в.), он с горсткой своих сторонников пошёл к Полоцку и Смоленску, где «князи русские и бояре и вся земля»
67 EpMaMoeÍ4 М. Па слядах аднаго мiфа. Мшск, 1989.
68 История белорусской государственности. В 5 т. Т.1: Белорусская государственность: от истоков до конца XVIII в... С. 239.
69 Белорусский историк В. А. Воронин весьма удивляется «переносу» столиц ВКЛ: из Ново-грудка в Керново, потом в Троки (Старые — совр. Сянейи-Тракай), затем — в Вильню, да ёще и Кейстутом из Старых Трок — в Новые (Тракай) (Воронин В.А. На пути к модерной литвинской нации. С. 128). Конечно, если считать это «столицами», то тогда это всё крайне удивительно!
70 См. об этом: Дворниченко А. Ю. Зеркала и химеры. О возникновении древнерусского государства. М.; СПб., 2014.
71 См.: Дворниченко А.Ю. Rus Lietuvos. Великое княжество Литовское от рассвета до заката. СПб., 2019.
72 Кириченко К. В. Методи роботи укладачiв легендарно! частини летопиав Великого князiв-ства Литовського: на прикладi запозичень iз тексту 1патпвського лггопису // Укра!нський кто-ричний журнал. 2014. № 2. С. 194-195. См. также: Она же. Галицько-Волинський лггопис i ство-рення легендарно! частини 2-го зводу лггопиав Великого князiвства Литовського // Укра!нський кторичний журнал. 2012. № 6. С. 111-129.
посадили его «на Великом княжестве Русском».73 Эту ситуацию так или иначе можно проецировать и на предыдущую историю ВКЛ. При этом в плане социальной истории образы эти разные, поскольку строй литовских земель отличался от устройства русских земель — наследников древнерусских городов-государств74.
Впрочем, тема эта обросла такой историографической традицией, что её трудно охватить в одной статье. О соотношении «Литвы» и «Руси» в рамках ВКЛ исследователи пишут со времён начала отечественной, да и польской литуанистики75. Четко ясны пока два момента: это разделение наметилось с самого начала литовско-русской государственности, а соотношение менялось во времени76. И ещё: как подметил Г. Я. Голенченко, надо различать «Русь» как понятие историко-территориальное (на восток от Минска) и как эндоэтноним, покрывавший весь восточнославянский компонент ВКЛ77. Сложность изучения такого образа ВКЛ заключается ещё и в том, что в произведениях польских «историописателей», в частности, Матея Стрыйков-ского восприятие «Руси» завязано на известную версию о Мосохе как прародителе всех славян78. При этом, вывод о том, что Стрыйковский чётко разграничивал «Русь» ВКЛ и Польши от «Москвы» убедителен79, однако дальнейшего изучения заслуживает вопрос о соотношении этой «Руси» с «Литвой» в историописании М. Меховского, М. Бельского, М. Кромера, да и самого М. Стрыйковского.
Однако, при всей сложности образа Литвы в литовско-русском летописании и польском «историописании»80, ситуация в московской традиции ещё драматичнее. В Воскресенской летописи находим «Начало государей Литовских»81. Притязания Московии здесь видны ясно: Мономах занял Полоцк, Рогволодовичи бежали в Царь-град, а «Литва в ту пору дань даяше князем полотцким, а владома своими гедманы, а городы литовские тогда, иже суть ныне за кралем, обладаны князми киевскими, иные черниговскими, иные смоленскими, иные полотцкими». Затем даётся некая родословная литовских князей. В. Т. Пашуто этих памятников коснулся лишь для того, чтобы отвести их в качестве источника по ранней Литве и одновременно отметить,
73 Дворниченко А.Ю. Русские земли Великого княжества Литовского. С. 205-206.
74 Дворниченко А.Ю. 1) Русские земли Великого княжества Литовского.; 2) Rus Lietuvos.
75 В 2012 г. вышла статья О.И. Дзярновича, посвящённая «новейшей белорусской историографии на эту тему (Дзярнович О. «Литва» и «Русь» XIII-XVI вв. как концепты белорусской историографии // Пстарычна-археалаичны зборшк. 2012. Вып. 27. Мшск, 2012. С. 7-13). Это, собственно, большая часть статьи, которая была издана в 2009 г. (Дзярнович О. И. Литва» и «Русь» XIII-XVI вв. как концепты белорусской историографии // Studia Slavica et Balcanica Рей'ороШапа. 2009. № 1/2 (5/6). С. 234-249). А в основе, как здесь сказано, лежит публичная лекция, прочитанная в Вильнюсском университете в 2007 г. Наибольшую пользу для понимания данной проблемы имеет статья: Дзярнович О.И. Русь в лето- и историописании XVI-XVII вв.// Нарративы руси конца XV — середины XVIII в.: в поисках своей истории. С. 174-189.
76 Дзярнович О.И. Русь в лето- и историописании XVI-XVII вв. С. 178, 184, 188.
77 Галенчанка Г.Я. Царква, канфе^ i нацыянальная свядомасць беларусау у XV-XVI стст. // Наш радавод. Гродна. 1994. Кн. 4. Ч. 1. С. 45-48.
78 О развитии этой этногенетической легенды очень информативно писал А. С. Мыльников (Мыльников А. С. Картина славянского мира. Взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, легенды, протогипотезы XVI — начала XVII вв. СПб., 2000. С. 24-31).
79 Дернович О.И. Конструируя «Другую Русь». С. 79-81.
80 «Историописание» (нем.: Geschichtsschreibung) в этом контексте некая переходная стадия от летописания к историографии (Мереминский С.Г. Понятие «историописание», его содержание и границы // Терминология исторической науки. Историописание / отв. ред. М. С. Бобкова, С. Г. Мереминский. М., 2010. С. 14-27). Впрочем, вопрос, вполне ясный для германской традиции — для славянской остаётся дискуссионным.
81 ПСРЛ. Т. VII. Летопись по Воскресенскому списку. М., 2001. С. 253. См. также:
что в XVI в. древняя история Литвы стала объектом острейшей идеологической борьбы82. «Родство великих князей Литовских»83 даёт известную версию происхождения литовских князей. Напомним её: «княжец», родом из смоленского княжья, бежал от монголов в Жмудь. Там он женился на дочери «некоего бортника», а потом был убиен молнией, а жена его досталась его же рабу — конюху Гегименику, т. е. Гедимину, который был послан московским князем Юрием Даниловичем «на Волоскую землю и на Киевскую и об сю страну Менска», чтобы «собирать народ» после татарского разорения. Там он разбогател и овладел многими землями. Столь же тесно завязаны на московских князей и последующие представители литовской правящей династии. Легенда оказалась столь популярной, что отразилась даже в некоторых и литовских летописях XVI века.
Есть, кстати, и тверская версия событий, которая изложена в «Предословии о великих князех Литовских» в которой пресловутый «Гегиманик» выступает подручником уже не московского, а тверского князя. Именно Александру Михайловичу Тверскому довелось отправить Гегиманика «собирати» людей, а на «оставшихся жильцех дани и оброки имати царьские»84.
В XVI столетии борьба за «литовское наследие» из скрипториев, где творилось политически ангажированное летописание, уже прямо переносится в сферу политики, причём, самую актуализированную — международные отношения. Образ ВКЛ в российских источниках начинает бледнеть, отступать на задний план, что стимулировалось и таким объективным обстоятельством, как Люблинская уния85. В российских источниках происходит некая контаминация литовцев и поляков, и хотя используется прежняя терминология («литовцы»), из контекста ясно, что за этим обозначением стоит новое политическое образование — «Речь Посполитая», в которой, как известно, ВКЛ было на вторых ролях. Другими словами, отсутствие образа Литвы — тоже своего рода «образ». Этот всё больше обозначающийся «провал в источниках» также о многом может сказать. Но это будет позже, а уже во время переговоров 1562 г. московские послы разворачивали такую концепцию: Только вспомнить старину, каким образом гетманы литовские Рогволодовичей Данила да Мовкольда на Литовское княжество взяли и каким образом великому государю Мстиславу Владимировичу Мономаху к Киеву дань давали, то не только что Русская земля вся, но и Литовская земля вся — вотчина государя нашего86. Это и был «камень преткновения русско-литовских отношений: православная Литва (как, впрочем, и неправославная Ливония) — «вотчина» Ивана Грозного87.
А. И. Филюшкин обратил внимание на изменение риторики в документах русско-литовских отношений в начале 1560-х гг. Спор шел об этике поведения подлинного
82 Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. С. 73.
83 ПСРЛ. Т. XVII. Западнорусские летописи. М., 2008. Стб. 589-590.
84 Там же. Стб. 602-603.
85 Хероним Граля наметил в развитии российской политики три стадии: сначала «простая схема» translatio imperii с Киева на Владимир и далее на Москву; затем доводы династического плана; а при Грозном последнюю версию довели до логического конца — сделали Гедимино-вичей изгоями (Граля Х. «Rus nasza» vs Московия. Наследие Древней Руси как инструмент дипломатии Польско-литовского государства XVI-первой половины XVII в. // Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства... С. 215-241). При этом стоит заметить, что подробности образов Руси и Литвы не очень-то интересовали противоборствующие стороны.
86 Цит. по: Соловьев С. М. Сочинения. М., 1989. Кн. III. Т. 5-6. С. 556.
87 Лицевой летописный свод XVI века. Методика описания и изучения разрозненного летописного комплекса. М., 2003. С. 60.
христианского монарха. При этом задан высокий контекст, в который помещаются современные события — они измеряются библейской мерой. В меньшей мере этот пафос присутствует у Литвы, но в гораздо большей степени — у русских дипломатов, причем он нарастает. Это новое явление для посольских сфер (ранее подобные явления были не столь масштабны). И данный процесс совпадает с формированием в российской мысли историко-идеологической концепции Святорусского царства, наиболее рельефно воплощенной в Степенной книге в начале 1560-хх гг. ВКЛ выступало примером государства, которым правят неправедные, антихристианские правители, что неизбежно накладывает отпечаток и на их подданных88. Причём, такой подход к истории ВКЛ невольно проецировался и на начало литовско-русского политогенеза.
Ранняя литовско-русская история очень сложна для познания, литовско-русский политогенез труден для понимания, а образы Литвы расплывчаты и туманны. Причины последнего явления обусловлены сначала особенностями древнего летописания, а потом — наполнением содержания произведений политикой. Мы коснулись только памятников славянской письменности, но подобный недостаток имеют и германские источники. И всё-таки для пессимизма нет оснований. Комплексный подход, привлечение методов исторической антропологии позволят в дальнейшем многое понять и в этой сложной истории.
Источники и литература
1. Баранаускас Т. Новогрудок в XIII в.: история и миф // Castrum, urbis et bellum: Зб. навук. прац. Баранавiчы: РУПП Баранавщкая узбуйненая друкарня, 2002. 422 с.
2. Воронин В. А. На пути к модерной литвинской нации (по материалам второго и третьего сводов белорусско-литовского летописания // Нарративы руси конца XV-середины XVIII в.: в поисках своей истории. М.: Политическая энциклопедия, 2018. С. 126-141.
3. Галенчанка Г. Я. Царква, канфеая i нацыянальная свядомасць беларусау у XV-XVI стст. // Наш радавод. Гродна. 1994. Кн. 4. Ч. 1. С. 45-48.
4. Граля Х. «Rus nasza» vs Московия. Наследие Древней Руси как инструмент дипломатии Польско-литовского государства XVI — первой половины XVII в. // Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства. М.: Политическая энциклопедия, 2017. С. 215-241.
5. Гудмантас К. Об особенностях работы летописцев с источниками (на материале литовских летописей XVI в.) // Нарративы руси конца XV — середины XVIII в.: в поисках своей истории. М.: Политическая энциклопедия, 2018. С. 142-173.
6. Дворниченко А. Ю. Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI века). Очерки истории общины, сословий и государственности. СПб., 1993. 240 с.
7. Дворниченко А. Ю. Российская история с древнейших времён до падения самодержавия. М.: Весь Мир, 2010. 944 с.
8. Дворниченко А. Ю. Зеркала и химеры. О возникновении древнерусского государства. М.: Клио; СПб.: Евразия, 2014. 560 с.
9. Дворниченко А.Ю. Rus Lietuvos: Великое княжество Литовское от рассвета до заката. СПб.: Евразия. 2019. 128 с.
10. Дернович О.И. Конструируя «Другую Русь»: образы «Руси» в историописании Великого княжества Литовского XVI-XVII веков // Россия и Беларусь: история и культура
88 Филюшкин А. И. Изобретая первую войну России и Европы: Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб., 2013. С. 128-129.
в прошлом и настоящем: материалы международной научной конференции «Россиеведение и белорусоведение в XXI веке: традиционные и новые тенденции в научных исследованиях» (Смоленск, 11-12 октября 2018 г.) / под ред. Е. В. Кодина. Вып. 4. Смоленск: Изд-во СмолГУ, 2018. С. 74-89.
11. Дзярнович О. «Литва» и «Русь» XIII-XVI вв. как концепты белорусской историографии // Пстарычна-археалапчны зборшк. 2012. Вып. 27. Мшск, 2012. С. 7-13.
12. Дзярнович О. И. Литва» и «Русь» XIII-XVI вв. как концепты белорусской историографии // Studia Slavica et Balcanica Petropolitam. 2009. № 1/2 (5/6). С. 234-249.
13. Дзярнович О.И. Русь в лето- и историописании XVI-XVII вв. // Нарративы руси конца XV — середины XVIII в.: в поисках своей истории. М.: Политическая энциклопедия, 2018. С. 174-189.
14. Ермаловiч М. Па слядах аднаго мiфа. Мшск: Навука i тэхшка, 1989. 94 с.
15. История белорусской государственности. В 5 т. Т. 1: Белорусская государственность: от истоков до конца XVIII в. / А. А. Коваленя [и др.]; отв. ред. тома: О. Н. Левко, В. Ф. Голубев. Минск, 2018. 600 с.
16. Кяупене Ю. Проблема самоидентификации русинов в контексте зарождения ранне-модерной нациогенетической мифологии Великого княжества Литовского // Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства. М.: Политическая энциклопедия, 2017. С. 93-105.
17. Кибинь А.С. От Ятвязи до Литвы: Русское пограничье с ятвягами и литвой в XXIII вв. М.: Квадрига, 2014. 272 с.
18. Кириченко К.В. Читацьки зацикавлення у Великому князiвствi Литовському на початку XVI ст. та рецепцiя прочитаного (на матерiалi Вшенського списку хронографа 1262 г.) // Украшськш 1сторичнш Журнал. 2011. № 2. С. 4-20.
19. Кириченко К.В. Методи роботи укладачiв легендарно! частини летопиав Великого князiвства Литовського: на прикладi запозичень iз тексту 1патпвського лиопису // Укра!н-ський кторичний журнал. 2014. № 2. С. 177-203.
20. Кириченко К. В. Галицько-Волинський лиопис i створення легендарно! частини 2-го зводу лггопиав Великого князiвства Литовського // Укра!нський кторичний журнал. 2012. №6. С. 111-129.
21. Котляр М. Швденна Русь i Литва (до кшця XIII ст.) // Украша i Велике князiвство Литовське в XIV-XVIII ст.: полиичш, економiчнi, мiжнацiональни та соцюкультурш вщ-носини у загальноевропейському вимiрi. 16-19 жовтня 2013 р. Кам'янець-Подшьский. Тези доповвдей. Ки!в, 2013. С. 8-9.
22. Летописная повесть о Куликовской битве // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6. XIV — середина XV века. СПб.: Наука, 1999.
23. Лицевой летописный свод XVI века. Методика описания и изучения разрозненного летописного комплекса. М.: РГГУ, 2003. 223 с.
24. Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М.; Л.: АН СССР, 1958. 284 с.
25. Любая А.А Антычнасць у сктэме пстарычных i щэалапчных уяуленняу Вялжа-га княства Лиоускага (сярэдзша XV — першая палова XVI ст.) // Studia histórica Europae Orientalis = Исследования по истории Восточной Европы: науч. сб. Вып. 2. Минск: РИВШ, 2009. С. 212-224.
26. Марзалюк И. Великое княжество Литовское в исторической памяти белорусов-русинов: от средневековья к модерну // Ab Imperio. 2004. № 4. С. 539-560.
27. Мереминский С.Г. Понятие «историописание», его содержание и границы // Терминология исторической науки. Историописание / отв. ред. М. С. Бобкова, С. Г. Мереминский. М.: ИВИ РАН, 2010. С. 14-27
28. Мыльников А. С. Картина славянского мира. Взгляд из Восточной Европы. Этногене-тические легенды, легенды, протогипотезы XVI — начала XVII вв. СПб.: Наука, 2000. 320.
29. Наливайко Р. А. Древняя Русь и Великое княжество Литовское в «ANNALES POLONIE» Яна Длугоша. Дисс. ... канд. ист. наук. СПб., 2007. 437 с.
30. Охотникова В. И. Повесть о Довмонте (Иследования и тексты) Л.: Наука, 1985. 232 с.
31. Петраускас Р. Правящий род и знать: к вопросу о предпосылках формирования литовского государства // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2012. № 1 (11). С. 95-116.
32. Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М.: Наука, 1959. 536 с.
33. Повесть временных лет. СПб.: Наука, 1996. 668 с.
34. Повесть о нашествии Тохтамыша // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6. XIV — середина XV века. СПб.: Наука, 1999. С. 190-205.
35. Полное собрание русских летописей. Т. I. Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1997. 498 с.
36. ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1998. 938 с.
37. ПСРЛ. Т. III. Новгородская летопись старшего и младшего изводов. М.: Языки русской культуры, 2000. 720 с.
38. ПСРЛ. Т. VII. Летопись по Воскресенскому списку. М.: Языки русской культуры, 2001. 360 с.
39. ПСРЛ. Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М.: Языки русской культуры. 2000. 432 с.
40. ПСРЛ. Т. XVII. Западнорусские летописи. М.: Языки славянских культур, 2008. 688 с.
41. ПСРЛ.Т. XXV. Московский летописный свод конца XV века. М.: Языки славянских культур, 2004. 488 с.
42. ПСРЛ. Т. XXXII. Хроники Литовская и Жмойтская, и Быховца. Летописи: Баркула-бовская, Аверки и Панцырного. М.: Наука, 1975. 368 с.
43. ПСРЛ. Т. 41. Летописец Переяславля Суздальского. М.: Наука, 1995. 184 с.
44. Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 5 (Е — ЗИНУТИЕ). М.: Наука, 1978. 392 с.
45. Слово о полку Игореве // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4. XII век. СПб.: Наука, 1997.
46. Соловьев С. М. Сочинения. М., 1989. Кн. III. Т. 5-6. 784 с.
47. Троицкая летопись. М.; Л.: Наука, 1950. 516 с.
48. УлащикН.Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. М.: Наука, 1985. 261 с.
49. Филюшкин А. И. Изобретая первую войну России и Европы: Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб.: Дмитрий Буланин, 2013. 880 с.
50. Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси, Л.: Изд-во ЛГУ, 1988. 269 с.
51. Хоруженко О.И. О вероисповедании литовского великого князя Ольгерда // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2016. Вып. 1 (13). С. 11-29.
52. ALBA RUSCIA: белорусские земли на перекрестке культур и цивилизаций (XXVI вв.) / отв. ред. А. В. Мартынюк. М.: Квадрига, 2015. 256 с.
53. Baranauskas T. Gedemino kilme. Voruta, vol. 44, No 278, p. 6.
54. Davies N. Vanished Kingdoms: The History of Half-Forgotten Europe. London: Penguin Books, 2012. 848 p.
55. Gudmatnas K. Valdovo ir dinastijos jvaizdziai velyvuosiouse Lietuvos metrasciuose. Raraliskasis demuo LDK kulturoje. Vilnius, 2012, p. 51-74 (Acta Academiae Artium Vilnensis). T. 65-66.
56. Giedroc M. The rules of thirteenth-century Lithuania: a search for the origins of Grand Duke Traidenis and his kin. Oxford Slavonic Papers, 1984, No. 17, p. 11-12.
57. Jakubowski J. Studya nad stosunkami narodowosciowemi na Litwe pzed Uniq Lubelskq. Warszawa, 1912. 104p.
58. Jurkiewicz J. Od Palemona do Giedymina. Wczesnonowozytne wyobrazenia o poczqtkach Litwy, cz^sc 1: W kr^gu latopisow litewskich, Poznan: Wydawnictwo naukowe Uniwersytetu im. Adama Mickiewicza, 2013. 319 p.
59. Orzel J. From imagination to political reality? The Grand Duchy of Lithuania as a successor of Rome in the early modern historiography (15th — 18th centuries). Open Political Science, 2018, No 1, p. 170-181.
60. Petrauskas R. Review [Jan Jurkiewicz. Od Palemona do Giedymina. Wczesnonowozytne wyobrazenia o poczqtkach Litwy, cz^sc 1: W kr^gu latopisow litewskich, Poznan: Wydawnictwo naukowe Uniwersytetu im. Adama Mickiewicza, 2013. 319p.]. Lithuanian Historical Studies, 2013, No. 18, p. 162-163
61. Rowell S. C. Lithuania Ascending: a pagan empire within east-central Europe. 1295-1345. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. 375 p.
62. Rocka M. Mykolas Lietuvis. Vilnius, 1988. 209p.
