CC BY
126
25. Lakoff G. Women, fire and dangerous things: what categories reveal about the mind. Chicago, 1987. C. 415.
26. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М., 1990. С. 390.
27. Lakoff D., Sweetser Е. Preface. Backstage Cognition // G. Fauconnier. Mental Spaces: Aspects of Meaning. Construction in Natural Languages. Cambridge, 1998.
28. Ирисханова O.K. О теории концептуальной интеграции // Изв. АН. Сер. Литературы и языка. 2001. Т. 60. № 3. С. 44.
29. Кравченко А. В. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка. Иркутск, 2001. С. 128.
30. Turner М. Reading Minds. Princeton, 1991. С. 206.
31. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. М., 1972. С. 25.
32. Моррис Ч.У. II Значение и означивание. Семиотика. Т. 1. Благовещенск, 1998. С. 117.
33. Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. М., 1997. С. 307.
ОБРАЗЫ НАУКИ, ЯЗЫКА И НАУКИ О ЯЗЫКЕ В КУЛЬТУРЕ XX ВЕКА
И.Г. Серова
Serova, I.G. Images of science, language and language science in 20th-century culture. The article tackles the problem of correlation between cultural styles and scientific paradigms. Special attention is given to the new tendencies that have recently appeared in linguistics with the acceptance of anthropological approach. As a consequence, the necessity of the level of mental representation is becoming obvious and the burgeoning of cognitive science, according to the author, appears to be logical and inevitable.
Образ науки претерпел значительные изменения в XX веке, хотя в обыденном сознании наука представлена как нечто цельное. Толковые словари определяют science как «систематизированное знание», «полученное экспериментальным путем» или путем применения «всеобщих законов (general laws)» (Longman, Collins ED). Чаще всего в обыденном сознании наука предстает как нечто противоположное искусству, которое тоже имеет своей целью познание действительности, но не точными, а художественными методами, предполагающими использование интуиции и творческого воображения.
В истории науки, как отмечает В.И. По-стовалова [1], обычно выделяются два главных периода - классический, охватывающий время с XVII века и до начала XX века, и по-сткпассический, современный. Классический период связан с определенным мировидени-ем, которое называется философией рационализма. Главной чертой эпохи рационализма явилось представление о естественной упорядоченности мироустройства, что предопределило стремление науки этого периода к систематическому и целостному описанию. Природа в этой концепции предстает как нечто раз и навсегда данное, как нераз-вивающееся целое.
Неоклассическая наука обратила внимание на социально-исторический аспект познания, то есть на активность субъекта познания и необходимость включения его деятельности как элемента в процесс познания.
Таким образом, если классическая наука носила созерцательный характер, то неоклассическая наука носит характер деятельностный. Сегодня ученый отдает себе отчет в том, что он трактует предмет познания с определенной точки зрения, которая локализуется в рамках избранного им теоретического подхода и тех способов, при помощи которых он осуществляет освоение объекта.
По мере роста популярности идей постмодернизма наука занимает в культуре конца XX века все более скромное место по сравнению с тем абсолютным авторитетом, которым она обладала в классический период. Постструктуралисты, и прежде всего Ж. Деррида и М. Фуко [2, 3], видели в европейской науке, претендующей на универсальное знание, средство оправдания законов жизни европейского буржуазного общества и средство утверждения властного дискурса. Благодаря их критике тория и практика научного познания рассматриваются сегодня лишь как тексты, такие же, как любые другие, своего рода «художественная литература».
Истина в них не является чем-то абсолютным - она варьирует от текста к тексту и от культуры к культуре [4].
Тот общий кризис, который переживает наука сегодня, коснулся и науки о языке. Несмотря на то, что лингвистика как наука имеет многовековую традицию, в настоящее время она находится в поисках пути, так как лингвисты не могут уверенно ответить сегодня на вопрос о том, что именно нужно изучать и каким образом. Можно сказать, что целью современной науки о языке является поиск цели [5]. Такое утверждение кажется парадоксальным, но оно удивит только неспециалиста.
Абсолютизация науки, фактически заменившей собой религию в начале XX века, привела к тому, что ученые задумались о природе науки и закономерностях ее развития.
Наиболее известной работой в этой области является вышедшая в 1962 году в Чикагском университете книга Томаса Куна «Структура научных революций», которая породила множество споров и откликов. Т. Кун создал концепцию, согласно которой развитие науки представляет собой не плавное приращение нового знания, а периодическую коренную трансформацию и смену ведущих представлений, то есть развитие науки происходит не кумулятивным путем, а путем периодически возникающих кризисов и революций. «Наиболее очевидные примеры научных революций представляют собой те знаменитые эпизоды в развитии науки, за которыми давно уже закрепилось название революций» [6]. Они связаны с именами Коперника, Эйнштейна, Ньютона, Лавуазье. Кун считает, что «...нормальная наука сбивается с дороги все время. И когда это происходит, ...начинаются нетрадиционные исследования, которые в конце концов приводят всю данную отрасль науки к новой системе предписаний, к новому базису для практики научных исследований» [6].
Устоявшуюся систему предписаний, в рамках которой возможно лишь кумулятивное развитие, Т. Кун называет парадигмой. Он также вводит понятие аномалии как некоего факта, который не может быть объяснен с позиций действующей парадигмы и требует сдвига восприятия.
Отправной точкой рассуждений Т. Куна явились поразившие его данные гештальт-психологии. Гештальт-эксперименты заклю-
чались в том, что испытуемым показывали неясный рисунок, в котором один узнавал утку, а другой утверждал, что видит зайца. Эти зрительные эксперименты убедили Куна, что природа восприятия предполагает значительную зависимость от испытуемого, во власти которого оказывается интерпретация исходных данных. Таким образом, в ходе научного эксперимента ученый как бы видит то, что он хочет видеть. Из множества данных он отбирает те, которые обеспечат ему успех в достижении результата в рамках избранной им парадигмы. Для того чтобы изменить свое мнение об объекте, он должен в буквальном смысле изменить свою точку зрения, то есть сменить ту структуру знания, в рамках которой он интерпретирует исследуемый объект.
В языкознании последних двух веков наблюдается, по мнению Е.С. Кубряковой, смена сравнительно-исторической парадигмы знания структуральной и далее - генеративной. Была в лингвистике прошлого века и своя революция - «хомскианская» революция 1970-х годов. За нею последовали первая и вторая когнитивные революции, характеризуемые массовым переходом ученых от изучения поведения к исследованию интеллекта (в том числе и машинного), выявлению природы соответствующих процессов и их механизмов. Под второй когнитивной революцией подразумевается ее дискурсивный поворот, когда произошел сдвиг от слова к изучению текста и далее дискурса. В сущности хомскианская революция и когнитивизм составляют один процесс, знаменующий переход от бихейвиоризма к ментализму.
Структурная лингвистика выработала ряд важных установок, благодаря которым она господствовала более полувека. Таковы постулаты о тождествах / различиях, синтагматике / парадигматике, синхронии / диахронии, дихотомия язык / речь. Для структурной лингвистики характерно представление о языке как органическом единстве, которое существует в коллективном сознании в виде абстрактной системы. В этой системе все элементы соотносятся друг с другом, они упорядочены и находятся в определенной иерархической зависимости в пределах языковых уровней (например, морфологического, фонологического и других). Особое внимание уделяется ОППОЗИЦИЯМ внутри ЯЗЫКОВОЙ системы, которые и организуют языковую систему как сеть отношений.
Структуралисты стремились к исключительно формальному описанию синхронного состояния языка, пытаясь достичь строгости и непротиворечивости, подобной описанию в точных науках. Основные принципы такого описания были изложены Ф. де Соссюром, и структурализм в языкознании ассоциируется прежде всего с его именем.
Успехи структурной лингвистики очевидны. Язык был описан как самодостаточное целое, получены знания о речевой деятельности. Но постепенно лингвисты стали осознавать недостаточность и догматичность структурализма, который не позволял выйти за пределы идеальной системы языка (langue), чтобы изучать реальную речевую деятельность, характеризующуюся вариативностью и нерегулярностью.
Интересно, что новый подход зародился в недрах структурной лингвистики. Исследователи постепенно переходили от статического представления структуры языка к динамическому. Так развилась порождающая грамматика.
Генеративная (порождающая) грамматика возникла под влиянием идей американского ученого Ноэма Хомского (Chomsky) в 50-е годы, но его идеи оказались настолько оригинальны и плодотворны для последующего развития лингвистики, что их значение выходит за рамки обычной лингвистической школы. Успех этой теории и называют «хом-скианской» революцией.
Теория Хомского состоит в том, чтобы исчислить при синтаксическом описании предложения все структуры, глубинные (deep structures) и поверхностные структуры (surface structures) и определить соотношение между ними.
Фундаментальным противопоставлением у Н. Хомского считается противопоставление языковой компетенции (competence) и языкового употребления (performance). При помощи своих процедур Н. Хомский пытался объяснить язык, сделав центральным звеном своих исследований синтаксис. Им было выявлено около двух десятков процессов (трансформаций), моделирующих основные типы синтаксических конструкций языков.
В 60-е годы авторитет трансформационной грамматики был велик: она сделала эксплицитным описание синтаксиса, а формализация описания синтаксиса облегчала автоматизацию процессов ЭВМ. Как отмечает А.Е. Кибрик, ее слабыми сторонами были
«априорность в выделении исходных синтаксических единиц и правил базового компонента; ...недооценка роли семантического компонента и прагматических факторов; слабая применимость к описанию разноструктурных языков» [7].
Роль генеративной лингвистики продолжает обсуждаться, хотя с начала 70-х годов интерес к ней несколько ослаб. Е.С. Кубря-кова считает, что в генеративизме проявились пять отличительных черт новой парадигмы знания:
• приоритет гипотетико-дедуктив-
ного подхода к языку взамен индуктивного;
• помещение в центр грамматики уже
не фонологии и морфологии, а синтаксиса;
• положение о творческом, креатив-
ном характере деятельности с языком;
• признание семантического компо-
нента грамматики;
• рассмотрение языка как феномена ментального, феномена психики человека [8, курсив наш. - И. С.].
В конце XX века в период постгенерати-визма формируется новая парадигма знания, которую Е.С. Кубрякова называет «неофунк-циональной или конструктивной», а В.З. Демь-янков - «интерпретирующей» [9]. Эта парадигма объединяет когнитивный и коммуникативный подходы к явлениям языка. Е.С. Кубрякова отмечает: «Современное состояние теоретической лингвистики характеризуется выдвижением в ней двух главных парадигм научного знания - когнитивной и коммуникативной. ...В одной основное внимание уделяется самой коммуникативной деятельности и влиянию на эту деятельность контекста ее осуществления, в другой - связи языка с познавательными процессами, со всеми способами получения, обработки, фиксации, хранения информации о мире в их корреляции с языковыми формами. В то же время становится все более очевидным, что для решения целого ряда актуальных проблем современной лингвистики необходим своеобразный синтез указанных парадигм знания» [9, с. 12].
Таким образом, постгенеративизм характеризуется полипарадигмальностью, то есть сосуществованием различных научных теорий и направлений.
Термин «язык» в XX веке определялся по-разному, однако, как замечает Ю.С. Степанов, «каждое последующее определение не вытесняло предыдущего целиком» [10]. 06-
раз языка в лингвистических исследованиях изменчив: так, по Ю.С. Степанову, язык может рассматриваться как «язык индивида», как «член семьи языков», как «структура», «система», как «тип и характер». Однако более всего язык должен рассматриваться как «пространство мысли и дом духа». Такова трактовка языка («дом бытия и жилище человеческого существа») у философа-экзи-стенциалиста Мартина Хайдеггера. При таком понимании языка он исследуется не как нечто прикладное, а как способ существования человеческого интеллекта, ментальной способности человека. Такой проект науки о языке был разработан еще В. Гумбольдтом, который рассматривал язык как одно из человекообразующих начал. Человек становится человеком только через язык, в котором раскрываются его глубинные творческие возможности [11]. Вильгельм фон Гумбольдт понимал язык как единую энергию народа, пронизывающую все единство человека. Пробуждая в себе языковую способность, человек творит язык как бы заново, а не механически воспроизводит его. Во второй половине XIX века идеи антропологического подхода к языку были забыты, но возродились в середине XX века.
Основным принципом в современной теоретической лингвистике в настоящее время является антропоцентризм, наряду с такими традиционными принципами как функционализм и экспланаторность (стремление к объяснению явлений). Антропоцентризм как принцип исследования «заключается в том, что научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и ее усовершенствования» [12, 13].
Антропоцентризм был характерен для генеративной грамматики с той центральной ролью, которая отводилась в ней синтаксису, а значит порождению речи и порождающему субъекту. Ю.С. Степанов отмечает, что в процессе описания реальной речевой деятельности невозможно не заметить такое фундаментальное свойство языка как субъективность, то есть «способность говорящего присваивать себе язык в процессе его применения, отражающаяся в самом языке в виде особой черты его устройства...» [10, с. 50].
При структуралистском подходе к языку он представал как бездушная система оппозиций, в которой говорящему отводилась
роль пассивного посредника между языком и речью, поэтому было невозможно объяснить значение некоторых явлений в языке, таких, как дейксис, модальность, экспрессивные аспекты языка, словообразования. Роль и функции этих явлений могут быть прояснены только в рамках коммуникативно-прагма-тического подхода: они могут быть адекватно описаны только тогда, когда учитывается комплекс межличностных отношений.
Реальный мир коммуникации есть система отношений «Я» - «Ты». Именно здесь наблюдается разница между предложением и высказыванием. Отношение «Я» - «Ты» представляет собой систему, которая существует только в высказывании. Суть отношения «Я» - «Ты» в том, что каждая личность заявляет о своей автономии, и в то же время это возможно только при наличии другого, при соотнесении себя с другим. «Я» возникает лишь перед лицом «Ты» как чуждого мне-подобного-не-я» [14].
Адресант («Я») и адресат («Ты») являются главными фигурами в акте коммуникации, их интенции определяют в значительной мере форму и содержание речевого общения. Адресат, как правило, есть лицо, на которое пытается воздействовать адресант, пытаясь манипулировать им, формируя его мнение и пытаясь управлять его поведением в своих личных интересах. В свете отношений «Я» - «Ты» неожиданно новую значимость приобретает такое давно и традиционно изучаемое в лингвистике явление, как экспрессивность языковых средств. Теперь, рассматривая экспрессивность в когнитивнодискурсивной модели, мы ясно представляем ее роль как элемента картины мира говорящего и одновременно видим в ней инструмент воздействия на слушающего.
Таким образом, многие факты, традиционно рассматриваемые лингвистами, увидены сегодня через призму новых концепций. «За плечом» лингвиста теперь постоянно находится пара «говорящий - слушающий». Как справедливо отмечает P.M. Фрумкина, «из сравнительно безмятежной сферы сос-сюровского языка «в себе и для себя» мы с неизбежностью переходим в запутанную сферу всей совокупности человеческих взаимодействий, осуществляемых с помощью речевых средств» [15].
Обращение лингвистики XX века к личности глубоко закономерно. Сопоставительные исследования в области культуры, рели-
гии, философии показывают резкий рост самосознания современного человека, о чем свидетельствуют и активизация общественной жизни, и усложнение самой человеческой личности. Человек сделал себя не только субъектом, но и объектом познания. Бурный рост социологии и психологии, некоторые тенденции в литературе говорят о том, что человек обратил взор внутрь себя, изучая свою личность как научными, так и художественными методами, подвергая ее бесконечному самоанализу.
Этот процесс не может не затронуть и языковую личность. Человек изучает себя как познающий субъект (когнитивная лингвистика), как представителя нации, говорящего на определенном национальном языке (лингвокультурология), как представителя определенного социального, профессионального сообщества, лицо определенного пола и возраста, склонного к выбору именно тех, а не иных языковых форм по этим причинам (компетенция социолингвистики). В зависимости от этикетных предписаний, сферы общения и способа общения (письменный и устный) человек дифференцирует создаваемые им речевые произведения (компетенция функциональной лингвистики). И, наконец, оценивая свое участие в коммуникации, человек изучает свое языковое поведение в межличностных отношениях, приравнивая слова к поступкам (компетенция прагмалин-гвистики).
Строя свое высказывание, «человек говорящий» совершает сложные операции над знаками, выбирая те из них, которые позволяют правильно соотнести собственное речевое поведение с системами «я и общество», «я и речевой этикет», «я и собеседник».
Преобладание антропоцентрической парадигмы предопределило интенсивное сближение лингвистики с философией. Такие понятия как «строгость» и «точность», популярные в период структурализма и сближения лингвистики с математикой, постепенно уходят из науки о языке. Растет количество работ в области «философской лингвисти-
ки», в которых строгие структурно-семантические методы уступили место свободным интерпретациям. Релятивизм постмодернистской философии оправдывает ту свободу, с которой современный лингвист оперирует разными концепциями.
1. Постовалова В.И. Наука о языке в свете идеала цельного знания // Язык и наука конца XX в. М., 1995. С. 365.
2. Derrida J. Of Grammatology. Baltimore, 1976.
3. Foucault M. The Archeology of Knowledge. L., 1972.
4. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996. С. 32.
5. Кравченко А.В. Знак, значение, знание. Очерк когнитивной философии языка. Иркутск, 2001.
6. Кун Т. Структура научных революций. М., 1998.
7. Кибрик А.Е. Генеративная грамматика / Языкознание. Большой энциклопедический словарь. М., 1998. С. 99.
8. Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века // Язык и наука конца XX века. М., 1995. С. 175.
9. Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. М., 1997. С. 3.
10. Степанов Ю.С. Изменчивый образ языка в науке XX века // Язык и наука конца XX века. Под ред. Ю.С. Степанова. М.: ИЯ РАН, 1995.
11. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 55.
12. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца XX века. Под. ред. Ю.С. Степанова. М., 1995. С. 212.
13. Кубрякова Е.С. В начале XXI века (размышления о судьбах когнитивной лингвистики) // Когнитивная семантика: Матер. 2 между-нар. школы-семинара. Ч. I. Тамбов, 2000. С. 6.
14. Франк C.J1. Духовные основы общества. М., 2001. С. 125.
15. Фрумкина P.M. Концептуальный анализ с точки зрения лингвиста и психолога // Научно-техническая информация. Сер. 2. Информационные процессы и системы. М., 1992. С. 4.
