CC BY
35
А. В. Демкина
Российский государственный гуманитарный университет
ОБРАЗЫ БУДУЩЕГО В СССР 1980-Х ГГ.: УСТОЙЧИВЫЕ ФОРМУЛЫ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ПОИСКИ «ЕЩЕ-НЕ-БЫТИЯ»
В статье рассматриваются наиболее распространенные образы будущего, связанные с понятием «коммунизма», в последнее десятилетие СССР. Предлагается типология образов будущего с опорой на «онтологию Еще-не-Бытия» Э. Блоха. Через призму понятий, используемых Э. Блохом: «степени бытия», концепции «еще-не-ставшего», «субсистенции» (в трактовке С. Вершинина), «возможного» (с учетом трактовки М. Эпштейна) и утопии (с учетом трактовки Ф. Джеймисона) рассматриваются значимые пространства проектирования будущего, основные представления об общественном и культурном развитии в текстах 1980-х годов: показываются избранные яркие примеры образов будущего, связанные с политическим проектированием и опытами прогнозирования будущего в «программах партии» и официальной философии; «отказом» интеллигенции от утопии и литературным воображением будущего в среде авторов фантастической литературы.
Ключевые слова: будущее, коммунизм, Еще-Не-Бытие, еще-не-ставшее, возможное, утопия, образы будущего, интеллигенция
A. V. Demkina
Russian State University for the Humanities
(Moscow, Russia)
THE IMAGES OF THE FUTURE IN THE USSR OF 1980-S: STABLE FORMULAS AND THE INTELLECTUAL SEARCH FOR "NOT-YET-BEING"
The article is dedicated to the issue of the most widespread images of "communistic" future in the last ten years of USSR. The author suggests a typology of future images through the theory of E. Bloch, including the interpretations by S. Vershinin (the notions "not-yet-being", "Subsistenz", "stages of being"), M. Epstein (the notion "possible") and F. Jameson (the notions of utopia as impulse and program). The spaces of the projecting and constructing, anticipating of the future in the late USSR are described in the article. There are plenty of texts, where we can discover them: the official CPSU's political programs; philosophical texts (including the "official" and "informal" authors), literature critical articles, science-fictional novels and short stories. The special issue inside the main topic is the "denial of utopia", typical for the intelligentsia of that period.
Keywords: future, communism, Not-Yet-Being, Not-Yet-Become, possible, utopia, future images, intelligentsia
DOI 10.22405/2304-4772-2022-1 -1-126-147 Культура возможного: основные понятия и теоретические основания
В данной статье мы ставим две задачи: обобщить некоторые теоретические идеи, связанные с явлением «культуры возможного» (данное понятие мы раскрываем ниже) и раскрыть их функционирование на примере интеллектуальной культуры позднего СССР 1980-х годов (мы рассматриваем период с 1983 г. по 1990, но интересуемся именно «позднесоветским» [50], а не
«постсоветским», уже зарождающимся в этот период), а именно, образа «коммунистического общества», претерпевающего изменения в это время.
Для начала данного разговора нам необходимо показать, как выстраивается концепция немецкого философа Э. Блоха, посвященная теме «еще-не-ставшего», как одного из ключевых для его «Открытой системы» [54, с. 68-158], «философии будущего» [10], представляющей собой значимую попытку осмыслить, с одной стороны, проблематику личного и группового воображения еще не наступившего будущего, а с другой, предложить целостную историософскую систему, позволяющую описывать различные процессы в социальном воображении в принципе. Здесь мы будем опираться на несколько текстов современных теоретиков (помимо наиболее существенного в этой теме труда Э. Блоха «Принцип надежды» [50; 51; 52]), чтобы уточнить современную рецепцию его представлений о возможном в социокультурном контексте.
Для Э. Блоха крайне важны категории «Не», «Еще-не», «еще-не-ставшего»/«Еще-Не-Бытия», напрямую связанные с понятием возможного и т. н. «дневной мечты» ("Та^гаит"), направленной в будущее, в отличие от снов и прошлого, анализируемых в традиции фрейдизма. (Подробнее о контекстах и рамках некоторых из идей Блоха в европейской философии - в книге И. Болдырева [11]). Данные категории он выделяет как дополняющие по отношению к «памяти», идее припоминания в культуре: возможное, как порождающее новое, как ожидание будущего, случайного, надежда, предчувствие необычного в реальности [51]. Здесь присутствует спор как с авторами XX века (З. Фрейд) [51, рр. 51-113], так и с классической философией, чаще опирающейся на значимость памяти и припоминания (Платон), а не воображения (ожидания, предчувствия и т.п.) [51, р. 140]. Понятие «возможного» напрямую связано с представлением об утопии - как образе (возможного) лучшего будущего или прошлого, создаваемом сознанием человека на протяжении всей его истории.
С. Вершинин, благодаря переводам которого мы можем говорить в рамках некоторых устойчивых русскоязычных терминов философии Блоха, выделяет ряд наиболее значимых понятий для концепции Блоха: «Не», «Ничто» [17, с. 120], «Еще Не» [17, с. 123]; «Еще-Не-Бытие» [17, с. 126]; «возможность» / «возможное» [17, с. 130]. Онтология Еще-Не-Бытия предполагает восприятие бытия как «не завершенного», длящегося и постоянно развертывающегося в настоящем, на т.н. «Фронте», границе между прошлым и еще не наступившим будущим. Важно то, что то, что «еще не наступило» может быть более реально, чем «истинное» наличное возможное, поскольку влияет на действия субъекта, ведет его в своем направлении [17, с. 127]. Т.н. степени Бытия по Блоху подразумевают наличие «Латенции», «еще-не-ставшего» в мире - и главное, возможное, латентное (утопическое) бытие не является Не-Бытием, более того, потенциально сильнее «объективно» данной реальности [17, с. 126-127].
Блохом выделяются несколько типов возможного. «Формально Возможное», умозрительное, и могущее быть бессмыслицей [17, с. 130]; «Возможное познания» - «частично обусловленное», то, что можно назвать
предположением, гипотезой [17, с. 130]; третий тип - «предметно-соразмерное объекту» Возможное [17, с. 130] (в англ. переводе: "fact-based object-suited", фактически обоснованное [49, p. 229]), предполагающее реальное определение объекта, но без полной его собственной проявленности. Последний тип возможного - «объективно-реальное Возможное», то есть «направленная в будущее определенность», то, что заложено в самом объекте [17, с. 131 -132].
Еще одна важная «шкала», позволяющая рассматривать представления о лучшем будущем - «дуга Блоха», «дуга утопия - материя», где утопия -высшая степень «объективно-реально Возможного», о котором речь шла выше - т.е. реализация всех потенциально заложенных возможностей объекта [17, с. 132]. Как отмечает Н. Грицанов, «дуга Блоха» (в его трактовке: дуга «мир -утопия») - одно из наиболее известных понятий, связанных с идеей еще-не-завершенности мира, подразумевающей стремление человека обрести «возможную Родину», трансформируя окружающую среду [22].
Отметим так же, что для «развертывания» не завершенного мира большую роль могут играть определенные общественные группы - на наш взгляд, в примерах ниже это наглядно раскрывается [17; 22].
Сходным нам кажется, представление об утопическом, используемое современным исследователем «социокультурного воображаемого» П. Плютто (во многом под влиянием С. Жижека, т.е. неомарксистов, наследие Блоха учитывающих). «Человек существует в социоиллюзорной реальности, не замечая этого. Существует именно за счет того, что данная реальность - по крайней мере, до поры до времени - пребывает в своем реальном, дологическом статусе. Далее перед ним открываются две перспективные возможности: либо осознать иллюзорность собственной реальности в качестве таковой, либо ее утопически "спасти" путем ее логической рационализации и соответствующих попыток воплотить эту рационализацию в жизнь» [30, с. 287]. «"Социокультурные иллюзии - это практические, действенные заблуждения, имеющие онтологический статус, который препятствует их рассмотрению в их более привычном гносеологическом статусе". <...>» [30, с. 312]. Иллюзорное, воображаемое, связанное в том числе и с будущим/лучшим - фактически неотъемлемая среда человеческого мышления, задающая восприятие действительности, в данной концепции. Иллюзорное как ориентир может быть разрушено, однако вероятны попытки перевести «действенные заблуждения» в «реальное», чтобы эта среда сохранилась, а человека не постигло разочарование.
Ф. Джеймисон предлагает рассматривать несколько разновидностей утопического, исходя из теории Э. Блоха. Он разграничивает утопии-импульсы и утопии-программы, т. е. менее и более рациональные формы проектирования, построения, воплощения утопического [53, p. 4] Как и С. Вершинин и У. Хадсон [54], он обращает внимание на идеи философа, связанные с важностью будущего в культуре, его предвосхищения, а не только обращения к прошлому и платоновскому «припоминанию» [55, p. 6-7]. Мы не станем останавливаться на этом тексте подробно, но примем во внимание, что, несмотря на кажущуюся стройность «программ» текстов, которые мы рассмотрим ниже, они все же
являются в данной классификации явлениями «утопического импульса», порождающего утопии, но не выстраивающего их напрямую, не воплощающими их, как, например, город или конкретное утопическое сообщество.
Представление о вариативности будущего в истории и значении возможных, «иллюзорных» образов возможного играет значительную роль в поздних работах Ю. М. Лотмана [27]. Отметим, что наиболее обобщенные представления о таких идеях и концепциях предлагает М. Эпштейн в своем «Проективном словаре гуманитарных наук» - заключая их в общую рамку метанауки «потенциологии» [49].
Опираясь на теоретические разработки Э. Блоха и других теоретиков «возможного», включая рассмотренных нами выше, мы считаем, что стоит говорить о «возможном», или «культуре возможного» как специфическом предмете изучения, требующим особого подхода.
Теперь, исходя из рассмотренных понятий и типологий образов возможного (включая образы будущего) обратимся к нескольким примерам -для наглядности мы выбрали одно из понятий, наиболее противоречивых и ставших «камнями преткновения» как для научного, так и для обыденного языков. А именно, нас заинтересовало в этом отношении понятие «коммунизма», связанное в СССР с ожиданиями будущего в официальной «марксистско-ленинской» идеологии (поскольку интересен именно советский контекст, общеевропейскую историю и значимость данного понятия мы опускаем), игравшей ключевую роль ориентира для советского политического строя и в том числе культурных процессов в СССР (связанное, вне зависимости от действий тех или иных акторов «благодаря» или «вопреки» идеологии). Далее мы рассмотрим представления о коммунизме для нескольких сообществ, склонных к проективному, связанному с воображением и построением прогнозов мышлению - и соотнесем их образы будущего с предлагаемой выше типологией.
«Философы» и «функционеры»: Коммунизм и утопизм: pro et contra
Начнем с текстов двух групп представителей интеллигенции (безусловно, мы не можем не оговориться о сложности данного понятия, многосоставности [44]): авторов официальных и публичных текстов по философии (здесь, конечно, отметим, что в рассматриваемый период существовали и значительно менее формальные и более гибкие процессы, концепции и высказывания, в том числе в среде философов - и рассматриваемые «словарные» примеры - ни в коем случае не единственные репрезентативные тексты) и, во вторую очередь, авторов речей и программ политических деятелей, включая генерального секретаря ЦК КПСС в 1985 -1991 гг. М. С. Горбачева.
Одну из самых существенных метаморфоз претерпевает в философском словаре (а точнее - вообще в общественно-политическом вокабуляре и словоупотреблении [32]) «коммунизм». В 1986 г. определение звучит так: «Общественно-экономическая формация, особенности которой определяются
общественной собственностью на средства производства, соответствующей высокоразвитым общественным производственным силам; высшая фаза коммунистической формации (полный К.), конечная цель коммунистического движения. Переход к К. - закономерный процесс, предпосылки и условия которого создаются при капитализме» [42, с. 206].
В словарной статье раскрывается, какие этапы должно пройти общество до достижения коммунизма, причем «Пути и средства всестороннего и планомерного совершенствования социализма, дальнейшего продвижения советского об-ва к К. на основе ускорения его социально-экономического развития определены в принятой XXVII съездом партии новой редакции ее Программы. Высшая фаза К. отличается от предыдущей степенью экономической, социальной и культурной зрелости новой общественной формации» [42 с. 207]. Также интересно упоминание политических решений в статье «Научный коммунизм», где он напрямую соотносится с «концепцией ускорения социально-экономического прогресса», которая обозначается как «курс партии», направленный на позитивные преобразования, включая «всестороннее совершенствование социализма и дальнейшее продвижение к коммунизму» [42, с. 307]. То есть, вопреки представлениям о резком отказе «перестроечного» истеблишмента от идеологии, здесь мы видим вполне органичное встраивание в нее нового языка и «курса».
В 1990-м взгляд на понятие коммунизма становится несколько более сложным, фактически появляется противопоставление коммунизма как идеала, к которому (все еще) следует стремиться и коммунизма в его понимании для всего прошлого периода советской истории, да и догматичность представлений о коммунизме становится не такой явственной. Появляется исторический взгляд на образы коммунистического общества, признается их множественность, включая альтернативные движения, важные для «западных» стран, как, например, идеи «посткапитализма» в различных форматах [43, с. 198].
Любопытен в этом контексте набор цитируемых авторов в подобных трудах - здесь можно обратиться к другому философскому изданию, на этот раз не словарю, а «хрестоматии» 1991 г. «Мир философии» [29]. Включенные в круг важных авторов (последнего раздела) А. Печчеи [29, с. 493 -496; 558-585.]; из более ранних фигур - В. Вернадский [29, с. 497-512]; Т. де Шарден [29, с. 522-538] и др.; упоминание «Римского клуба» как авторитетной организации (не важно, в качестве оппонента, или в качестве союзника) - характерная черта для данного периода и признак поиска основ для решения глобальных проблем и поиска контактов между ранее враждебными сторонами - да и само наличие раздела «Глобальные проблемы цивилизации» показательно. В некоторых положениях из выдержек текста А. Печчеи присутствуют наиболее важные позиции, связанные с проблемой «гонки вооружений», милитаризации космического пространства; роста глобального потребления и его опасности для экологических условий [29, с. 559-560]. «Можно до бесконечности продолжать этот печальный список. <...> последняя отсрочка, дарованная
человечеству, чтобы оно наконец образумилось и, пока не поздно, изменило курс» [29, с. 559-560].
Набор таких текстов соответствует идеям «нового мышления», по сути, повторяющим постулаты текстов-предупреждений и футурологических прогнозов подобного рода. «Новому мышлению», предлагаемому в качестве основы для того, чтобы освежить идеологию и политику международных отношений в СССР, посвящены целые серии книг и статей, в частности, политолога Ф. Бурлацкого. Покажем здесь два примера официального образа будущего.
М. С. Горбачев в одной из официальных речей 1985 г. утверждает: «Третья Программа партии в ее нынешней редакции - программа планомерного и всестороннего совершенствования социализма, дальнейшего продвижения советского общества к коммунизму на основе ускорения социально -экономического развития страны. Это программа борьбы за мир и социальный прогресс» [21, с. 359]. Иными словами, новая программа развития страны все еще направлена к «коммунистическому» идеалу, при том, что предлагаются политические изменения, причем весьма существенные.
Ф. Бурлацкий предлагает рассмотреть наиболее важные характеристики «модели современного социализма», предполагающегося в качестве новой политической организации в СССР, как посткапитилистического общества: эффективность, с учетом важной роли НТР; демократизм; гуманизм (обеспечение прав человека) [16, с. 429].
Безусловно, некоторые из этих положений звучали и в более ранних программах, но здесь представление о социализме (стремящемся к более высокой ступени) становится некоторым обновленным ориентиром на современность и эффективность экономического и социального развития.
Во внутренней политике для функционеров коммунизм, впрочем, все же, что не удивительно, отходит как понятие на задний план (упоминание его как «горизонта ожиданий» в некоторых текстах словаря - скорее исключение). Его заменяет представление о новом социализме, «демократическом», «гуманном» и т.п. - то есть как некоей незапятнанной (или хотя бы не настолько одиозной) модификации лучшего будущего. Коммунизм был обещан советской властью к выполнению, как известно, за куда более быстрый срок - и напоминать лишний раз об этом обещании, несомненно, было бы культурно -политическим, идеологическим просчетом.
Теперь перейдем к другим текстам «философов» (строго говоря, это обозначение условно, поскольку рассматриваемые далее тексты - работы гуманитариев разных профилей, объединенные сходной тематикой). Утопия, как построение лучшего общества выступает как острая дискуссионная тема. Здесь мы обратимся к текстам, связанным с обсуждением утопий и антиутопий (предисловиям к сборникам и отдельным статьям).
В эссе Г. С. Батыгина «"Место, которого нет" (феномен утопии в социологической перспективе)» [4] раскрываются некоторые исторические и социальные особенности утопических построений, но основным выводом по поводу идеального общества, или попыток создать идеальный мир становится
негативное к ним отношение - как к уводящим человека от реальности и опасных для тех составляющих «бытия», где не стоило бы создавать нечто претендующее на идеал. Утопическое сознание ставится под вопрос как полезное, роль технологии, подчинения мира и природы, технико -ориентированное мышление - потенциально опасны, по мнению автора [4, с. 24]. «Бред утопии», порождающий «по-настоящему бредовый мир», как это характеризуется в одном из абзацев статьи [4, с. 13-14], необходимо отринуть в пользу умения «замереть перед бытием и, хотя бы на секунду испугаться, что нарушишь его гармонию своей восторженной глупостью» [4, с. 26-27].
Историк фантастики и критик Всеволод Ревич в книге, впрочем, изданной позже, чем основные примеры, приводит мысли в защиту утопии и утопизма (но эти же мысли могут быть отнесены и к рассматриваемой нами эпохе - тем более, что, как мы понимаем, текст книги создавался длительное время): «Нынче модно видеть главного врага наших несчастий в утопии. Вцепившись зубами в это несчастное слово, его терзают, как стая волков. Оказывается, все беды у нас оттого, что мы стали реализовывать утопию». [31 с. 161-197]. Литературовед указывает на то, что «утопия» (как слово и понятие) для многих представителей интеллигенции стала означать собственную противоположность. Заметим, что проблема ассоциации утопии и тоталитаризма, избыточного ограничения человеческой свободы остается острой на протяжении длительного времени, и, возможно, по сей день.
Р. Гальцева и И. Роднянская в статье «Помеха - человек» [18] подробнейшим образом разбирают основные составные элементы сюжетов антиутопических текстов, чтобы показать, как утопии оборачиваются своей противоположностью, по мнению писателей - с которыми, безусловно, авторы статьи соглашаются. Исходя из их рассуждений, в погоне за добром достигается «организованное зло» [18, с. 225]. Человеческая природа не позволяет утопизму дать позитивные результаты на практике [18, с. 230].
А. Латынина в 1989 г. также высказывается на тему важности антиутопических позиций, рассматривая некоторые проблемы генезиса утопий и их связь с мифом и сказкой: «Если утопия рисует действительность такой, какой она хочет ее видеть, то антиутопия - идеал таким, каким он воплощен в действительности. И тогда оказывается, что любая абсолютизированная идея обречена на то, чтобы обратиться в свою противоположность» [26, с. 186]. «И, вероятно, подобно тому как развитие личности в человеке состоит в осознании и преодолении в себе раба, так и развитие свободы в обществе состоит в осознании и преодолении в нем утопии» [26, с. 187].
Н. Иванова в одной из своих статей в «Знамени» также замечает, что до недавнего времени (на момент написания статьи) «под строжайшим запретом находился целый жанр - жанр антиутопии» [24, с. 231-236]; «Антиутопическое мышление, столь по-разному проявившее себя в литературе и публицистике сегодня, отличается решительным стремлением вернуть человека к настоящему, помочь ему преодолеть утопическую иллюзорность, освободиться от упования на "светлое будущее", или "светлое прошлое"» [24, с. 231-236].
Фактически складывается картина «своих» антиутопистов, которые борются с «враждебными» утопистами, читай - сторонниками тоталитарной власти.
Сходную «антиутопическую» позицию занимает Ю. Шрейдер в предисловии к книге «Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности» (1990), противопоставляя утопию «устроительству», как идее для устойчивого развития на основании общечеловеческих ценностей [48, с. 24].
В работах И. Бестужева-Лады [6], Э. Я. Баталова [3], как и в предисловиях к сборникам «Утопия и антиутопия XX века» (Вяч. Шестакова [46], А. П. Шишкина [47] А. Дранова [23]) предлагаются скорее историко-литературоведческие очерки по теме утопий/антиутопий, но в то же время, каждый из авторов все равно оказывается не в полной мере нейтральным, и предлагает те или иные аргументы «за» или «против» утопии, что, как мы понимаем, одновременно подписывает «приговор» и официальным общественным ориентирам.
Наверное, немногое, в чем сходятся авторы - это оценка утопического мышления как крайне неоднозначного, ведущего как к позитивным, так и к негативным (чаще - к негативным) последствиям. Отсюда - интерес к антиутопии и антиутопическому, публикации таких текстов.
Эту же полемику вокруг статуса утопического довольно подробно описывают Л. Геллер и М. Нике: с переизданием классических антиутопий («Мы», «Чевенгур»; «1984», «О дивный новый мир») после 1987 г. растет количество текстов, посвященных «выходу из утопии», несмотря на сохраняющиеся ностальгические настроения [20, с. 241-242]. «Термин "утопия" становится синонимом "казарменного коммунизма". В таком контексте возможна любая путаница, любые упущения и упрощения. Нельзя пренебречь и такой очевидностью, как упорная ностальгия по утопии, бесконечное разнообразие форм утопизма, питающее русскую культуру <...> Представить мир, и тем более Россию, без утопизма - значит создать еще одну утопию» [20, с. 241-242].
Нельзя не отметить, что активная публикация антиутопий, характерная для эпохи последнего советского десятилетия, и вообще интерес к ним - более чем тревожный признак (хотя невозможность их опубликовать - тем более), в том числе признак отказа от утопизма, или дискредитированности идей создания лучшего, нового в социокультурной среде. Не рискнем напрямую связать дальнейшие разочарования в реформах и «лучшем будущем» только с этими процессами, но отметим косвенную связь.
Как мы понимаем, «утопия», от которой происходит «отказ» не может не считываться в подтексте как коммунистическая/официальная. В то же время, сами авторы волей-неволей предлагают новые утопические картины (даже, если они выстраиваются «от противного») - как, даже например, идея спонтанного общественного развития, наперекор приевшимся «плану», «пятилеткам» и т. п. [1; 2] В этом отношении интересны тексты, описывающие теоретические основания отказа от проектов/утопий - однако возникает, с другой стороны вопрос, насколько это общепринятые настроения в тот момент - или сугубо пессимизм данных групп и авторов: вспомним характерный для
конца 1980-х, а особенно, для начала 1990-х подъем национальных движений и интерес к не-коммунистическим ориентирам.
Для философов «официального толка» понятие коммунизма не теряет актуальности, но встраивается в новую идеологическую конструкцию, контекстуализируется, помещается в исторические рамки. В случае же с «неофициальным» обсуждением утопизма, в том числе коммунистического, в более поздних текстах - происходит отказ от проектирования и утопических построений, как заведомо опасных тенденций, нарушающих «естественное» развитие общества в истории [1, с. 17-18].
Для «функционеров» образ коммунизма хотя и претерпевает изменения, причем здесь отказа от утопического отнюдь не происходит - предлагается скорее новая версия утопии, предлагающая новый же путь реализации не удавшегося в лучшей версии советского проекта - которая продолжает восприниматься как реально возможное, «конкретная утопия» по Э. Блоху [51, pp. 313-314]. Обновление ориентиров и понятий, описывающих новые реалии, в то же время, не предполагает полного отказа от прежнего курса - а именно его корректировку, с сохранением базовых идеологем (в отличие от аналогичных «отмежеваний» от, например, сталинской идеологии в эпоху «Оттепели»).
Фантасты и фантастоведы: в поисках «другого» коммунизма
Многие предисловия и послесловия к фантастической литературе могут быть рассмотрены как разновидность социально-политического манифеста. Так, писатель-фантаст Э. Геворкян в предисловии к сборнику «Антиутопии XX века» воспроизводит логику заведомо негативного восприятия утопий: «Честная, откровенная литература, как бы ее ни называли - антиутопической, фантастической, сатирической и прочая, и прочая. - огонь в ночи, высвечивающий дорогу, по которой идет человечество. Идет само, или влечется могучими благодетелями, знающими, куда и как вести. Путь освещен, пусть открытыми будут глаза. И если тебя ведут в рай, посмотри под ноги - не вымощена ли дорога черепами?» [19, с. 34]. Но можем ли мы утверждать, что популярные фантасты в большинстве примыкают к этой же позиции «антикоммунистического» и антиутопического как блага - и образа «светлого будущего» как опасного пути?
Как позволяющий обратиться не столько к «официальным», сколько к неформальным, не ангажированным напрямую идеологически кругам, мы предполагаем рассмотреть пример «Сборника научной фантастики» за 19831992 гг. [35], регулярного печатного издания, содержащего в разных форматах идеи будущего, в том числе, художественные образы такового. Публицисты в сборнике в большей мере утверждают некоторые принципы, важные не столько для фантастики, сколько для «повестки дня», политической или социальной. Если вычленить некоторые общие темы и принципы, на которых строятся эти тексты (без учета их динамики), основными будут:
- мир, антивоенная риторика;
- гласность;
- открытость (после 1985 года тема становится актуальной);
- личность;
- экологические проблемы и их предотвращение;
- смертельно опасные болезни; опасные технологические и техногенные явления;
- общество, свобода, неиерархичность общества как благо (борьба с тоталитаризмом);
- НТР и НТП;
- компьютеризация;
- проблема контакта с инопланетным (реальным или метафорическим);
- детство и будущее;
- значение фантастической литературы для общества, страны и человечества.
Но что же при этом характерно для самой фантастики в подобных изданиях - сохраняется ли образ будущего как коммунизма, или происходит такой поиск иного будущего, либо даже отказ от его построения? Есть ли различия, по сравнению с текстами «серьезных» программ? Как нам кажется, в литературном воображении создается бинарная картина: будущее -как-катастрофа (она нас не интересует в качестве основного сюжета) и будущее как утопия в духе «Туманности Андромеды» и других утопических романов И. Ефремова - именно коммунистическое общество, предполагающее если не беспроблемность, то уверенность в решении любых проблем, которые могут возникнуть в условиях новых технологических и социальных процессов.
Назовем здесь такие тексты и авторов из «Сборника НФ»: Д. Биленкин («Сила сильных» [9], «Пустыня жизни» [8]); А. и Б. Стругацкие («Волны гасят ветер» [39]); Вяч. Рыбаков («Пробный шар» [34]), К. Булычев («Тринадцать лет пути») [14]. Все эти примеры содержат образ «общества светлого будущего» (косвенно, безусловно, отсылающего к традиции и фантастическим мирам И. Ефремова) как некоторого «фона», достигнутого в результате общественного и научно-технического прогресса состояния - несмотря на драматичные и даже «катастрофические» элементы сюжетов.
Безусловно, нельзя утверждать, что публикуемые тексты такого рода преобладают - как мы понимаем, в более поздних выпусках сборника присутствует даже сатира с элементами антиутопии, в том числе, например, того же К. Булычева (И. Можейко) - сюда относятся рассказы цикла о городе «Великий Гусляр» и др. [12; 13] - направленная на современные реалии, однако сам образ идеального «советского» будущего, стремящегося к «высшей» марксистской общественной формации не теряет своих позиций до последнего.
«Еще-не-ставшее» и культура возможного в позднем СССР
Попробуем обобщить наиболее важные образы будущего, возникающие в рассмотренных примерах.
«Возможное» будущее. Здесь мы находимся на наиболее скользкой почве, ведь что было действительно возможным (по Блоху - «объективно-реальным Возможным»), оказывается понятно только исходя из ретроспективного взгляда. Однако мы можем обозначить некоторое отношение авторов текстов к тем или иным образам будущего - чтобы сказать о них как возможных или маловероятных для них в тот момент. Пожалуй, идея обновления в локальном и международном пространствах; возможность нового освоения космоса и расширения научных горизонтов, вообще развитие науки («НТР», «НТП»); радость новой ситуации «гласности» выступают как некоторая возможность лучшего. Образ ядерной катастрофы; опасность отказа от позитивных изменений (с «тоталитарным» итогом), независимо от того в ситуациях, военного или мирного характера, становится образом, к сожалению, возможного негативного исхода. Общечеловеческие ценности становятся идеей, на которой основывается построение будущего. Актуальность некоторых из этих идей по сей день говорит об их потенциале как «реально» возможного, (анти)утопического, но именно потому особенно значимого.
«Ожидаемое» будущее. (В соответствии с классификацией Э. Блоха -ближе всего к «Возможному познания», гипотезам) Ожидания, в отличие от оцениваемых возможностей, более подвижны, текучи, они колеблются, и авторы до конца не уверены в том, что их ждет. Это вопрос сомнений, например, в реальности предложенной «сверху» политической программы; страх «отката назад», боязнь вообще утопизма и противостояние идее выстраивать образ будущего - то, что мы видим в том числе в текстах философов и публицистов. Однако это и открытость к изменениям, поскольку, не ожидая конкретного и стремясь предотвратить негативное будущее, авторы текстов, нами рассматриваемых, также формировали важную повестку.
«Конструируемое» будущее. (В классификации Э. Блоха - ближе к «предметно-соразмерному объекту Возможному», поскольку сам объект -«Перестройка» как обновленное коммунистическое общество еще не «развернулось» до конца на момент создания текстов). С одной стороны, следуя уже существующей идеологической рамке, фантасты и публицисты «повторяют» идею лучшего в его реализации коммунистического (или хотя бы социалистического) строя - тогда как «функционеры» напрямую предлагают таковое как чуть ли не безальтернативное. В этом отношении возникает вопрос - удается ли за счет повторения неких важных формул и призывов создать новую повестку? Судя по обилию примеров и их общей направленности, безусловно. Но мы, в то же время, понимаем, что многих в дальнейшем постигло разочарование в «идеалах перестройки» - и именно в конструкциях, предложенных рамках, образах - а не как таковом в ожидаемом или возможном (некоторые надежды и достижения все-таки сохранились), которые сместились на некоторые другие идеальные образы (например, «рынок», «капитализм» и т. п.).
Упомянем другие возможные примеры. Если Э. Блох в своем «opus magnum» предлагает самые разнообразные точки, где присутствует утопическое - от совсем несбыточных мечтаний, до даже кровати больного, как
особого пространства излечения [52, р. 465], то мы предлагаем несколько более жестко очерченный круг примеров, связанный именно со значимыми для позднесоветской культуры видами деятельности и общественных институтов.
Помимо рассмотренных фантастики, публицистики (и художественной литературы, с ними непосредственно связанной) для нас это - тексты о школьном реформировании, тексты о фантастической и детской литературе и тематические круглые столы (в частности, ежегодники «О литературе для детей» соответствующего периода), идеологически связанные с «перестроечными» реформами вообще [32, с. 138-167]; географические сборники, содержащие тематику «глобальных проблем человечества» [38].
Публицистика, посвященная новым политическим веяниям и фантастика выступают как пространства эксперимента и конструирования нового образа будущего для общества и государства (без отказа от прежних ориентиров, но с предложением для них обновленного содержания). В ряде случаев, впрочем, фантастика содержит и упрощающие, позитивные решения и уход в воображаемые «миры светлого будущего», публицистика же декларирует новое более «приземленно». Любопытно переплетение оптимистических и пессимистических, предупреждающих сюжетов - у разных групп интеллигенции: всех так или иначе волнуют глобальные опасности; в то же время, по поводу локальных процессов «перестройки» и вообще жизни в позднем СССР мнения разнятся.
Так или иначе, тексты посвящены текущей «кризисной», переходной ситуации. Традиции осмысления кризисов в европейской и русской культуре -важный контекст для понимания некоторых риторических построений в рассматриваемых примерах - они вписываются в эти же логики и модели «будущих» или противоречат им. Т. Ю. Сидорина рассматривает некоторые из программ «выхода из кризиса», которые вполне соотносимы с техницистскими и оптимистическими образами [36, с. 152, 362]. Как утверждает исследовательница, «в начале XXI в. можно говорить о том, что в XX столетии человечество пыталось реализовать различные программы выхода из кризиса. Зародившись в социально-философских исследованиях, они перерастали во влиятельные социально-экономические и политические проекты, представленные различными социальными силами и опирающиеся на весьма развитую идеологическую основу» [36, с. 362]. Перечисляемые исследовательницей примеры - как раз схожи с тем, что ищет советская «научно-фантастическая» интеллигенция и идеологи - впрочем, ищет, иногда с технократическими идеями споря.
Пожалуй, здесь стоит согласиться, что «начало "перестройки" существенным образом изменило условия социального и политического бытия интеллигенции, привело к ее эмансипации. Этот процесс протекал неоднородно, имел разные формы; каждый из "отрядов" интеллигенции обладал своей спецификой» [44, с. 413]. И это изменение позиции позволило, в ей первую очередь, не быть пассивной политически, предлагая новые программы, новые прогнозы и осуществляя в том числе художественные поиски - что не могло не повлиять и на более обширные процессы. Осознание
глобальных проблем как собственных, позитивного и негативного в наследии XX века как общечеловеческого - важный, но не всеохватный результат дискуссий, нами рассмотренных.
Уже в значительно более поздних текстах, ретроспективных по отношению к эпохе последнего десятилетия СССР, можно обнаружить более четко сформулированные позиции по поводу советской коммунистической идеологии/утопии (в данном случае мы имеем в виду не только понимание таковых Э. Блохом, но и К. Мангеймом [28] - т.к. можно трактовать ее по-разному, с учетом реализованных и не реализованных возможностей и надежд). Так, Б. Стругацкий описывает свое с братом творчество как поиск альтернативного образа будущего, «мира, в котором было бы уютно и интересно жить» [40, с. 309]; К. Булычев, впрочем, в своих поздних текстах настаивает на аполитичности (если не «антисоветскости») и стремлении не искать «новый», лучший коммунизм фантастами его поколения - а скорее интересом к некоторым общим этическим и футурологическим вопросам [15]. Несмотря на возможность разных стратегий со стороны фантастов, мы здесь видим, как более последовательную позицию версию Б. Стругацкого: ведь «светлое будущее» в абстрактном виде вполне присутствует и в текстах К. Булычева, т. е. «другой» образ им достаточно осознанно предлагается.
И. Бестужев-Лада, как фигура, относимая нами к «философам» (по крайней мере, гуманитариям), описывая ситуацию прогнозирования в СССР, указывает на фактическую невозможность серьезных прогнозов без идеологического контроля и «выхолащивания», таким образом, полностью обессмысленных - или превращаемых в обтекаемые описания будущего (даже ближайшего) [5]. В то же время, нельзя не учитывать тот опыт, на который он указывает - ведь даже в 1950-е гг. были возможности «закрытых» поисков в прогнозировании, футурологии (с претензией на научность и практическую применимость), в дальнейшем по идеологическим причинам урезанных в правах [7].
Невозможность открытой оценки будущего, проблема построения и публичного обсуждения прогноза или проекта политического или социального развития - пожалуй, сохраняется и в 1980-е, и вплоть до принятия новых законов, в частности, о печати, но именно в этот момент, начиная с 1985 г. обретают «голос» сами группы, которые это будущее могли бы предложить (а выстраивать идеи такого рода начинают и ранее - особенно, в тех общественных группах, которые мы рассмотрели), в отличие от прошлых «закрытых» периодов советской истории, даже с учетом некоторых романтизированных образов будущего «оттепели».
Кроме того, даже создавая очередные образы «коммунизма», авторы действительно воплощают не повторение устойчивых формул, а интеллектуальный поиск лучшего будущего, возможного, «еще-не-ставшего».
Выводы
Ситуация, которая складывается в российском социальном воображении в рассматриваемый период довольно противоречива: «<...> Расправа с утопией
и вправду всех как-то успокоила и упорядочила, задала направление общепринятой интеллигентской ориентации - не на будущее, а на прошлое, не на фантазию, а на память. <...> Смысл этой опасности недавно прекрасно сформулировал литературовед Эпштейн: ".под знаком перевернувшейся системы ценностей пойдем - уже от имени прошлого в наступление на будущее, зарывая в почву традиции бесценный талант воображения"» (В. А. Чаликова) [45, с. 12].
Взгляд на «перестроечные» идеи, концепты, лозунги, значимые темы обсуждеий как утопические/идеологические - ни в коем случае не современное открытие и находка: еще в момент их провозглашения (или, по крайней мере, вскоре после, в течение нескольких лет) их уже рассматривали с такой точки зрения, более того, даже те, кто был среди авторов текстов манифестов Перестройки, реформаторы и участники важных событий ставили вопросы реализуемости и продуктивности выдвигаемых идей. Сама тема утопического -не только в конкретном контексте эпохи - стала особенно значимой и популярной, и, хотя анализ текстов утопий имел и довольно обширную традицию в советской гуманитаристике, однако стоит указать на явное (очередное) повышение интереса в 1980-е гг. к этой теме и текстам.
Неслучайно, хотя и несколько неожиданно, совпадение имен авторов-публицистов, авторов-философов в примерах ниже и персоналий в редколлегии и предисловиях «Сборника научной фантастики» - вообще авторов предисловий к фантастической литературе (и нас нельзя обвинить в тенденциозности в выборе примеров) - так же, как и в текстах, посвященными теории утопии и фантастики (в частности, сборники под редакцией В. А. Чаликовой, содержат статьи некоторых из них [36]). В сущности, речь идет о некотором сообществе, круге мыслителей того периода, интересовавшихся темами общественных изменений, прогнозов и (связанным с ними напрямую) утопизмом, историей и теорией социальных утопий, в частности. (Споры и конфликты между разными группами, имевшие место внутри этого сообщества, мы намеренно не рассматриваем, поскольку это не является важным для нас вопросом).
Первое, что мы предлагаем отметить - удивительное созвучие тем и позиций между разными высказываниями - и это характерно для различных источников, и публицистики, и художественных текстов: складывается сходный набор ключевых слов, наиболее важных ценностей, которые выделяются авторами. Согласимся в этом смысле с Р. Хандожко, что «опыт "перестройки" в некоторой степени подтвердил представления об обслуживающем характере интеллигенции, которая не выступает как самостоятельный политический субъект, отстаивающий свои интересы. Вместе с тем, нельзя не отметить, что демократические преобразования представляли для интеллигенции реальную ценность, согласуясь с тем духовным вектором, который выкристаллизовался на протяжении всей ее многовековой истории» [44, с. 422]. Созвучие и принятие идеологических постулатов «нового политического мышления» не означает исключительно подчинение правилам
игры и раболепие - «подхватывая» новый политический язык, интеллигенция приобретала новое пространство как для деятельности, так и для дискуссий.
Второе - стремление авторов ставить глобальные вопросы и указывать на наиболее важные опасные угрозы для всего человечества и отдельно -страны - стремление создавать тексты-предупреждения, в том числе, связанные с социально-политическими рисками.
Третье: сама возможность обсуждения новых путей развития для общества создала почву для осуждения или принятия разных общественно-политических, технологических, философских программ, ранее доступных только в качестве текстов для обсуждения без возможного использования как руководства к действиям - будущее перестало быть однозначной догмой, образом «коммунизма», который должен в любом случае наступить -первоначально сохранявшийся в повестке его образ сам по себе стал более гибким и сложным, требующим творческой реализации и энтузиазма (что, пожалуй, сходно с первоначальным «революционным» восприятием идей лучшего будущего) - за счет чего некоторое время продолжает быть значимым утопическим ориентиром; в то же время, привычная необходимость «большой цели» при более редком упоминании «коммунизма», поставила на его место новые лозунги и ориентиры.
Литература
1. Атнашев Т. М. Утопический консерватизм в эпоху поздней перестройки: отпуская вожжи истории // Социология власти. 2017. № 2. С. 12 -50.
2. Атнашев Т. Исторический путь, выбор и альтернативы в политической мысли перестройки около 1988 года [Электронный ресурс] // Гефтер : интернет-журнал. URL: http://gefter.ru/archive/24532 (дата обращения: 30.01.2022).
3. Баталов Э. Я. В мире утопии: пять диалогов об утопии, утопическом сознании и утопических экспериментах. М. : Политиздат, 1989. 319 с.
4. Батыгин Г. С. Место, которого нет (феномен утопии в социологической перспективе) // Вестник АН СССР. 1989. №10. С. 13 -27.
5. Бестужев-Лада И. В. Исследования будущего в СССР (1961-1990) и России (1991-2000) [Электронный ресурс] // Российская академия прогнозирования (исследований будущего) : сайт. URL: https://web.archive.org/web/20060720100858/http://www.rfsa.ru/rfsa.html#name2 (дата обращения: 30.01.2022).
6. Бестужев-Лада И. В. Как люди вовремя разглядели опасность // Сборник научной фантастики. М.: Знание, 1979. Вып. 21. С. 240-250.
7. Бестужев-Лада И. В. Прогнозирование было изначально обречено на погром [Электронный ресурс] // UNLV Center for Democratic Culture Univesity of Nevada Las Vegas (archives). URL:
https://cdclv.unlv.edu/archives/Interviews/bestuzhevlada.html (дата обращения: 30.01.2022).
8. Биленкин Д. Пустыня жизни // Сборник научной фантастики. 1984. № 29. С. 7-114.
9. Биленкин Д. Сила сильных // Сборник научной фантастики. 1987. № 31. С. 7-79.
10. Блох Э. Тюбингенское введение в философию / пер. с нем. Т. Ю. Быстровой, С. Е. Вершинина, Д. И. Криушова. Екатеринбург: Издательство Уральского ун-та, 1997. 400 с.
11. Болдырев И. А. Время утопии: проблематические основания и контексты философии Эрнста Блоха. М.: ВШЭ, 2012. 296 с.
12. Булычев К. Сапожная мастерская // Сборник научной фантастики. 1992. № 36. С.5-24.
13. Булычев К. Титаническое поражение // Сборник научной фантастики. 1992. № 36. С. 24-32.
14. Булычев К. Тринадцать лет пути // Сборник научной фантастики. 1990. № 33. С. 9-63.
15. Булычев К. (Можейко И.) Как стать фантастом // Если. 1999. № 8,
10, 11.
16. Бурлацкий Ф. М. Новое мышление: диалоги и суждения о технологической революции и наших реформах. 2-е изд., доп. М.: Политиздат, 1989. 431 с.
17. Вершинин С. Е. Жизнь - это надежда: Введение в философию Эрнста Блоха. Екатеринбург: Изд-во Гуманитар. ун-та, 2001. 302 с.
18. Гальцева Р., Роднянская И. Помеха - человек : эссе // Новый мир. 1988. № 12. С. 217-230.
19. Геворкян Э. Чем вымощена дорога в рай? : антипредисловие // Антиутопии XX века: Евгений Замятин, Олдос Хаксли, Джордж Оруэлл. М. : Книжная палата, 1989. С. 5-2.
20. Геллер Л., Нике М. Утопия в России / пер. с фр. И. В. Булатовского. СПб.: Гиперион, 2003. 310 с.
21. Горбачев М. С. О проектах новой редакции программы КПСС, изменений в уставе КПСС, основных направлений экономического и социального развития СССР на 1986-1990 годы и на период до 2000 года: доклад на пленуме ЦК КПСС 15 октября 1985 года // Избранные речи и статьи. М.: Политиздат, 1985. С. 357-367.
22. Грицанов Н. Эрнст Блох: Социолог и публицист неомарсксистской ориентации [Электронный ресурс] // Хронос: всемирная история в Интернете : сайт. URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio_b/blohe01.php (дата обращения: 30.01.2022).
23. Дранов А. В. Антиутопия - путь к истине. М.: Прогресс, 1992. С. 530.
24. Иванова Н. Возвращение к настоящему // Знамя. 1990. № 8. С. 222-
236.
25. Кондаков И. В. Конец русской утопии? // Свободная мысль. 1993. № 13. С. 27-38.
26. Латынина А. В ожидании золотого века: от сказки к антиутопии // Октябрь. 1989. № 6. С. 177-187.
27. Лотман Ю. М. Непредсказуемые механизмы культуры. Таллинн: TLU Press, 2010. 232 с.
28. Мангейм К. Идеология и утопия // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы / сост., общ. ред. и предисл. В. А. Чаликовой. М.: Прогресс, 1991. С. 113-169.
29. Мир философии: Книга для чтения. В 2 ч. / сост. П. С. Гуревич, В. И. Столяров. М.: Политиздат, 1991. Ч. 2: Человек. Общество. Культура. 624 с.
30. Плютто П. А. Исследование реальности социокультурного виртуального: опыт анализа социокультурных иллюзий : монография. М.: Прогресс-Традиция, 2014. 368 с.
31. Ревич В. Перекресток утопий. Судьбы фантастики на фоне судеб страны. М.: Ин-т востоковедения РАН, 1998. 354 с.
32. Рековская И. Ф. Общество и школа: проблемы перестройки // Социальные проблемы перестройки : сб. обзоров / ред. Я. М. Бергер [и др.]. М., 1989. С. 138-167.
33. Рихтер М. Покок, Скиннер и Begriffsgeschichte // Кембриджская школа: теория и практика интеллектуальной истории / сост. Т. Атнашев, М. Велижев. М. : Новое лит. обозрение, 2018. С. 347-380.
34. Рыбаков В. Пробный шар // Сборник научной фантастики. 1987. № 31. С. 112-130.
35. Сборник научной фантастики. 1983-1992. Вып. 28-36.
36. Сидорина Т. Ю. Культурные трансформации XX столетия: кризис культуры в оценке западноевропейских и отечественных мыслителей : монография. М.: Проспект, 2018. 384 с.
37. Социокультурные утопии ХХ века : реф. сб. / ИНИОН РАН ; отв. ред. В. А. Чаликова. М.: ИНИОН, 1983. Вып. 2. 291 с.
38. Земля и человечество. Глобальные проблемы / отв. ред. И. Т. Фролов // Страны и народы. М.: Мысль, 1985. 429 с.
39. Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Сборник научной фантастики. 1988. № 32. С. 10-127.
40. Стругацкий Б. Комментарии к пройденному // Если. 1998. № 11 -12. Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. 5-е изд. М. : Политиздат, 1986.
42. Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. 6-е изд, перераб. и доп. М. : Политиздат, 1991.
43. Хандожко Р. И. Интеллигенция в политическом пространстве «перестройки» // Традиционное и нетрадиционное в культуре России / отв. ред. И. В. Кондаков. М. : Наука, 2008. С. 409-424.
44. Чаликова В. А. Страна Утопия. Где она сегодня на карте реальности? // Утопия и культура : эссе разных лет. М.: ИНИОН, 1992. С. 9 -21.
45. Шестаков В. Эволюция русской литературной утопии // Вечер в 2217 году. М.: Прогресс, 1990. С. 5-21.
46. Шишкин А. П. «Есть остров на том океане.»: утопия в мечтах и в реальности // О, дивный новый мир : английская антиутопия. М.: Прогресс, 1990. С. 5-34.
47. Шрейдер Ю. Утопия или устроительство // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности / сост. Л. И. Василенко и В. Е. Ермолаева. М.: Прогресс, 1990. C.7-25.
48. Эпштейн М. Н. Проективный словарь гуманитарных наук. М.: Нов. лит. обозрение, 2017. 616 с.
49. Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М. : Новое лит. обозрение, 2014. 664 с.
50. Bloch E. The Principle of Hope; Trans. by Neville Plaice, Stephen Plaice and Paul Knight. Cambrige, Massachusetts : The MIT Press, 1996. Vol. 1.
51. Bloch E. The Principle of Hope; Trans. by Neville Plaice, Stephen Plaice and Paul Knight. Cambrige, Massachusetts : The MIT Press, 1996. Vol. 2.
52. Bloch E. The Principle of Hope / Trans. by Neville Plaice, Stephen Plaice and Paul Knight. Cambrige, Massachusetts : The MIT Press, 1996. Vol. 3.
53. Hudson W. The Marxist Philosophy of Ernst Bloch. London : Macmillan press, 1983. 289 р.
54. Jameson F. Varieties of the Utopian // Archaeologies of the Future : The Desire Called Utopia and Other Science Fictions. London, New York : Verso, 2005. Р. 1-9.
References
1. Atnashev T. M. Utopicheskiy konservatizm v epokhu pozdney perestroyki: otpuskaya vozhzhi istorii [Utopian conservatism during the late perestroika: loosening the reins of history]. Sotsiologiya vlasti [sociology ofpower]. 2017. No. 2. Pp. 12-50. [in Russian]
2. Atnashev T. Istoricheskiy put', vybor i al'ternativy v politicheskoy mysli perestroyki okolo 1988 goda [Historical path, choices and alternatives in the political thought of perestroika circa 1988]. Gefter. URL: http://gefter.ru/archive/24532 (accessed 30 January 2022). [in Russian]
3. Batalov E. Ya. V mire utopii: pyat' dialogov ob utopii, utopicheskom soznanii i utopicheskikh eksperimentakh [In the world of utopia: five dialogues about utopia, utopian consciousness and utopian experiments]. Moscow, Politizdat publ. 1989. 319 p. [in Russian]
4. Batygin G. S. Mesto, kotorogo net (fenomen utopii v sotsiologicheskoy perspektive) [A place that does not exist (the phenomenon of utopia in a sociological perspective)]. Vestnik AN SSSR. 1989. No. 10. Pp. 13-27. [in Russian]
5. Bestuzhev-Lada I. V. Issledovaniya budushchego v SSSR (1961-1990) i Rossii (1991-2000) [Studies of the Future in the USSR (1961-1990) and Russia (1991-2000)]. Rossiyskaya akademiya prognozirovaniya (issledovaniy budushchego) [Russian Academy of Forecasting (Studies of the Future)]. URL:
https://web.archive.org/web/20060720100858/http://www.rfsa.ru/rfsa.html#name2 (accessed 30 January 2022). [in Russian]
6. Bestuzhev-Lada I. V. Kak lyudi vovremya razglyadeli opasnost' [How people have recognized danger in time?]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. Moscow, Znaniye publ, 1979. Issue 21. Pp. 240-250. [in Russian]
7. Bestuzhev-Lada I. V. Prognozirovaniye bylo iznachal'no obrecheno na pogrom [Forecasting was initially doomed to havoc]. UNLV Center for Democratic Culture University of Nevada Las Vegas (archives). URL: https://cdclv.unlv.edu/archives/Interviews/bestuzhevlada.html (accessed 30 January 2022). [in Russian]
8. Bilenkin D. Pustynya zhizni [Life Desert]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1984. No 29. Pp. 7-114. [in Russian]
9. Bilenkin D. Sila sil'nykh [The power of the strong]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1987. No 31. Pp. 7-79. [in Russian]
10. Blokh E. Tyubingenskoye vvedeniye v filosofiyu [Tübingen Introduction to Philosophy], trans. from German by Yu. Bystrova, S.Ye. Vershinin, D.I. Kriushov. Yekaterinburg, Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta publ, 1997. 400 p. [in Russian]
11. Boldyrev I. A. Vremya utopii: problematicheskiye osnovaniya i konteksty filosofii Ernsta Blokha [The Time of Utopia: Problematic Foundations and Contexts of the Philosophy of Ernst Bloch]. Moscow, VShE publ, 2012. 296 p. [in Russian]
12. Bulychev K. Sapozhnaya masterskaya [Cobbler's shop]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1992. No 36. Pp. 5-24. [in Russian]
13. Bulychev K. Titanicheskoye porazheniye [Titanic Defeat]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1992. No 36. Pp. 24-32. [in Russian]
14. Bulychev K. Trinadtsat' let puti [Thirteen years on the road]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1990. No. 33. Pp. 9-63. [in Russian]
15. Bulychev K. (Mozheyko I.) Kak stat' fantastom [How to become a sci-fi writer]. Yesli [If]. 1999. NoNo 8, 10, 11. [in Russian]
16. Burlatskiy F. M. Novoye myshleniye: dialogi i suzhdeniya o tekhnologicheskoy revolyutsii i nashikh reformakh [New thinking: dialogues and judgments about the technological revolution and our reforms]. 2nd edn., add. Moscow, Politizdat publ, 1989. 431 p. [in Russian]
17. Vershinin S. Ye. Zhizn' - eto nadezhda: Vvedeniye v filosofiyu Ernsta Blokha [Life Is Hope: An Introduction to the Philosophy of Ernst Bloch]. Yekaterinburg, Izdatel'stvo Gumanitarnogo universiteta publ, 2001. 302 p. [in Russian]
18. Gal'tseva R., Rodnyanskaya I. Pomekha - chelovek : esse [Handicap is a human: essay]. Novyy mir. 1988. No 12. Pp. 217-230. [in Russian]
19. Gevorkyan E. Chem vymoshchena doroga v ray? : antipredisloviye [What is the road to heaven paved with? : anti-foreword]. Antiutopii XX veka: Yevgeniy Zamyatin, Oldos Khaksli, Dzhordzh Oruell [Dystopias of the 20th century: Evgeny Zamyatin, Aldous Huxley, George Orwell]. Moscow, Knizhnaya palata publ, 1989. Pp. 5-2. [in Russian]
20. Heller L., Niqueux M. Utopiya v Rossii [Histoire de l'utopie en Russie], trans. from French by I. V. Bulatovsky. St. Petersburg, Giperion publ, 2003. 310 p. [in Russian]
21. Gorbachev M. S. O proyektakh novoy redaktsii programmy KPSS, izmeneniy v ustave KPSS, osnovnykh napravleniy ekonomicheskogo i sotsial'nogo razvitiya SSSR na 1986-1990 gody i na period do 2000 goda: doklad na plenume TSK KPSS 15 oktyabrya 1985 goda [On the drafts of a new version of the CPSU program, changes in the charter of the CPSU, the main directions of the economic and social development of the USSR for 1986-1990 and for the period up to 2000: report at the plenum of the Central Committee of the CPSU on October 15, 1985]. Izbrannyye rechi i stat'i [Selected speeches and articles]. Moscow, Politizdat publ, 1985. Pp. 357-367. [in Russian]
22. Gritsanov N. Ernst Blokh: Sotsiolog i publitsist neomarsksistskoy oriyentatsii [Ernst Bloch: Neo-Marxist Sociologist and Publicist]. Khronos: vsemirnaya istoriya v Internete [Chronos: World History Online]. URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio b/blohe01.php (accessed 30 January 2022). [in Russian]
23. Dranov A.V. Antiutopiya - put' k istine [Dystopia - the path to truth]. Moscow, Progress publ, 1992. Pp. 5-30. [in Russian]
24. Ivanova N. Vozvrashcheniye k nastoyashchemu [Return to the present]. Znamya. 1990. No. 8. Pp. 222-236. [in Russian]
25. Kondakov I. V. Konets russkoy utopii? [End of Russian utopia?]. Svobodnaya mysl'. 1993. No. 13. Pp. 27-38. [in Russian]
26. Latynina A. V ozhidanii zolotogo veka: ot skazki k antiutopii [Waiting for the golden age: from fairy tale to dystopia]. Oktyabr'. 1989. No. 6. Pp. 177-187. [in Russian]
27. Lotman Yu. M. Nepredskazuyemyye mekhanizmy kul'tury [Unpredictable mechanisms of culture]. Tallinn, TLU Press publ, 2010. 232 p. [in Russian]
28. Mannheim K. Ideologiya i utopiya [Ideology and Utopia]. Utopiya i utopicheskoye myshleniye: antologiya zarubezhnoy literatury [Utopia and Utopian Thinking: An Anthology of Foreign Literature], comp., ed. and intro. by V.A. Chalikova. Moscow, Progress publ, 1991. Pp. 113-169. [in Russian]
29. Mir filosofii: Kniga dlya chteniya. V 2 ch. [The World of Philosophy: A Book for Reading. In 2 parts], comp. by P.S. Gurevich, V.I. Stolyarov. Part 2: Chelovek. Obshchestvo. Kul'tura [Person. Society. Culture]. Moscow, Politizdat publ, 1991. 624 p. [in Russian]
30. Plyutto P. A. Issledovaniye real'nosti sotsiokul'turnogo virtual'nogo: opyt analiza sotsiokul'turnykh illyuziy : monografiya [The study of the reality of the sociocultural virtual: an experience of analyzing sociocultural illusions]. Moscow, Progress-Traditsiya publ, 2014. 368 p. [in Russian]
31. Revich V. Perekrestok utopiy. Sud'by fantastiki na fone sudeb strany [Crossroads of utopias. The fate of science fiction against the backdrop of the fate of the country]. Moscow, Institut vostokovedeniya RAN publ, 1998. 354 p. [in Russian]
32. Rekovskaya I. F. Obshchestvo i shkola: problemy perestroyki [Society and School: Problems of Perestroika]. Sotsial'nyye problemy perestroyki [Social
problems of perestroika], ed. Ya. M. Berger [et al]. Moscow, 1989. Pp. 138-167. [in Russian]
33. Richter M. Pokok, Skinner i Begriffsgeschichte [Pocock, Skinner and Begriffsgeschichte]. Kembridzhskaya shkola: teoriya ipraktika intellektual'noy istorii [The Cambridge School: Theory and Practice of Intellectual History], comp. T. Atnashev, M. Velizhev. Moscow, Novoye literaturnoye obozreniye publ, 2018. Pp. 347-380. [in Russian]
34. Rybakov V. Probnyy shar [Trial balloon]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1987. No 31. Pp. 112-130. [in Russian]
35. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1983-1992. Issue 28-36. [in Russian]
36. Sidorina T. Yu. Kul'turnyye transformatsii XX stoletiya: krizis kul'tury v otsenke zapadnoyevropeyskikh i otechestvennykh mysliteley [Cultural transformations of the 20th century: the crisis of culture in the assessment of Western European and Russian thinkers]. Moscow, Prospekt publ, 2018. 384 p. [in Russian]
37. Sotsiokul'turnyye utopii XX veka [Sociocultural utopias of the 20th century], ed. V. A. Chalikova. Moscow, INION RAN publ, 1983. Issue 2. 291 p. [in Russian]
38. Zemlya i chelovechestvo. Global'nyye problemy [Earth and humanity. Global problems], ed. I. T. Frolov. Strany i narody [Countries and peoples]. Moscow, Mysl' publ, 1985. 429 p. [in Russian]
39. Strugatsky A., Strugatsky B. Volny gasyat veter [Waves dampen the wind]. Sbornik nauchnoy fantastiki [Science fiction collection]. 1988. No 32. Pp. 10127. [in Russian]
40. Strugatsky B. Kommentarii k proydennomu [Comments on the past]. Yesli [If]. 1998. No 11-12. [in Russian]
41. Filosofskiy slovar' [Philosophy Dictionary], ed. I. T. Frolov. 5th edn. Moscow, Politizdat publ, 1986. [in Russian]
42. Filosofskiy slovar' [Philosophy Dictionary], ed. I. T. Frolov. 6th edn. Moscow, Politizdat publ, 1991. [in Russian]
43. Khandozhko R. I. Intelligentsiya v politicheskom prostranstve «perestroyki» [Intelligentsia in the political space of "perestroika"]. Traditsionnoye i netraditsionnoye v kul'ture Rossii [Traditional and non-traditional in the culture of Russia], ed. I. V. Kondakov. Moscow, Nauka publ, 2008. Pp. 409-424. [in Russian]
44. Chalikova V. A. Strana Utopiya. Gde ona segodnya na karte real'nosti? [Utopia country. Where is it on the map of reality today?]. Utopiya i kul'tura : esse raznykh let [Utopia and culture: essays of different years]. Moscow, INION publ, 1992. Pp. 9-21. [in Russian]
45. Shestakov V. Evolyutsiya russkoy literaturnoy utopii [The evolution of Russian literary utopia]. Vecher v 2217 godu [An evening in 2217]. Moscow, Progress publ, 1990. Pp. 5-21. [in Russian]
46. Shishkin A. P. «Yest' ostrov na tom okeane...»: utopiya v mechtakh i v real'nosti ["There is an island on that ocean.": utopia in dreams and in reality]. O, divnyy novyy mir : angliyskaya antiutopiya [Oh Brave New World: An English dystopia]. Moscow, Progress publ, 1990. Pp. 5-34. [in Russian]
47. Schräder J. Utopiya ili ustroitel'stvo [Utopia or arrangement]. Global'nyye problemy i obshchechelovecheskiye tsennosti [Global Issues and Human Values], comp. L.I. Vasilenko, V.Ye. Yermolayeva. Moscow, Progress publ, 1990. Pp.7-25. [in Russian]
48. Epstein M. N. Proyektivnyy slovar' gumanitarnykh nauk [Projective Dictionary of the Humanities], Moscow, Novoye literaturnoye obozreniye publ, 2017. 616 p. [in Russian]
49. Yurchak A. Eto bylo navsegda, poka ne konchilos'. Posledneye sovetskoye pokoleniye [It was forever until it ended. The last Soviet generation]. Moscow, Novoye literaturnoye obozreniye publ, 2014. 664 p. [in Russian]
50. Bloch E. The Principle of Hope; Trans. by Neville Plaice, Stephen Plaice and Paul Knight. Cambrige, Massachusetts, The MIT Press, 1996. Vol. 1.
51. Bloch E. The Principle of Hope; Trans. by Neville Plaice, Stephen Plaice and Paul Knight. Cambrige, Massachusetts, The MIT Press, 1996. Vol. 2.
52. Bloch E. The Principle of Hope / Trans. by Neville Plaice, Stephen Plaice and Paul Knight. Cambrige, Massachusetts, The MIT Press, 1996. Vol. 3.
53. Hudson W. The Marxist Philosophy of Ernst Bloch. London, Macmillan press, 1983. 289 p.
54. Jameson F. Varieties of the Utopian. Archaeologies of the Future: The Desire Called Utopia and Other Science Fictions. London, New York, Verso, 2005. P. 1-9.
Статья поступила в редакцию 06.02.2022 Статья допущена к публикации 15.03.2022
The article was received by the editorial staff06.02.2022 The article is approved for publication 15.03.2022
