CC BY
166
ИСТОРИЯ ОБРАЗОВАНИЯ
ОБРАЗОВАНИЕ И ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ МЕЩАН МОРДОВСКОГО КРАЯ
С. Н. Зеткин (Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарева)
Рассматривается проблема воспитания и образования детей наиболее значительного слоя городского населения России — мещанства. Опираясь на документы и материалы истории культуры и образования мордовского края, автор реконструирует целостную картину обучения и воспитания городских обывателей.
Ключевыге слова: гимназии; мещанство; образование; семейное воспитание; студенты; училища; университеты.
Мещанство являлось одним из самых многочисленных сословий Российской империи после крестьянства. К концу XIX — началу XX в. оно составляло от 66 до 90 % городского населения России [10, с. 219]. По словарю В. И. Даля, «мещанин — горожанин низшего разряда, состоящий в подушном окладе и подлежащий солдатству; к числу мещан принадлежат также ремесленники, не записанные в купечество» [1, с. 383]. В XIX в. мещанами называли жителей городов («мещанин» — живущий в определенном «месте», т. е. в городе): выходцев из крестьян, ремесленников, мелких торговцев, купцов, чей капитал не превышал 500 руб. К ним могли быть приписаны и дети приходского духовенства. Мещанами считались многие представители так называемых свободных профессий — художники, музыканты, актеры, писатели. Большинство из них — ремесленники, дворники, печники, повара, белошвейки, свахи, портные, часовщики, горничные, сапожники и т. д. — обслуживали высшие сословия.
Мещанство как самое массовое городское сословие являлось и главным носителем городского образа жизни, массовой городской культуры. Изучение этого заметного слоя в стратификации Российского государства позволит исследовать характер общественных и внутрисемейных отношений, восстановить реальную социальную отечественную историю. На наш взгляд, мещанское население городов мордовского края (Ардатова, Инсара, Краснослободска, Саран-
ска, Темникова) являлось типичным для характеристики отношения провинциального мещанства к образованию своих детей.
Вступление России в период модернизации после буржуазных реформ 60— 70-х гг. XIX в. обусловило изменение роли мещанства. В пореформенный период представители сословия были освобождены от телесных наказаний, получили широкий доступ к государственной службе. Они выступали одним из источников формирования буржуазии и пролетариата, из их среды стали появляться представители интеллигенции. Однако сословные права и привилегии утрачивали свое прежнее значение. Так, по Городовым положениям 1870 и 1892 гг. мещане сохранили право на участие в городском самоуправлении, но их избирательные права были ограничены высоким имущественным цензом, что давало преобладание в городских органах дворянам, купцам и почетным гражданам.
Принадлежность мещан к одному сословию не означала их социальной однородности: одни их них входили в состав мелкой буржуазии, другие занимались мелкой торговлей, извозом, содержанием постоялых дворов, трактиров, служили у купцов приказчиками, работали по найму. Значительная часть мещанства активно занималась скотоводством, земледелием и огородничеством, другая — коммерцией, торгуя самостоятельно (по закону — только в розницу) или нанимаясь приказчиками и торговыми агентами к купцам [5, с. 336].
© Зеткин С. Н., 2011
11111111111* № 1,
Этнографы и историки традиционно сравнивают мещан с крестьянским сословием. Но семейный уклад и быт средних горожан, предопределенный особенностями социокультурного и экономического положения, во многом отличался от строя крестьянской семьи. Так, дети мещан, даже став взрослыми, не всегда могли отделиться: они были привязаны к месту жительства, своему сословию, семье и профессии и часто должны были следовать дорогой, проложенной их родителями. Исследования современных историков (М. В. Брянцева, Ю. М. Гончарова, Б. Н. Миронова и др.) свидетельствуют о том, что количественный состав семьи в этой среде в среднем насчитывал 3,7 чел., а возраст вступления в брак и разница в возрасте супругов были значительно ниже, чем у купечества и дворянства. Мещане обычно женились в возрасте 20—24 лет и были старше своих жен на 2—4 года, в то время как среди других городских сословий эти цифры составляли 27—30 и 8—10 лет. Межсословные браки не являлись редкостью. Мещане чаще всего роднились с купечеством и проживавшими в городах крестьянами, что не позволяет говорить о них как о замкнутой касте [11, ф. 57, оп. 4, ед. хр. 257; 291—332].
Семьи мещан традиционно опирались на патриархально-авторитарные отношения. Глава семьи управлял всем домом, всеми домочадцами: его приказания должны были выполняться беспрекословно, к непослушным и провинившимся применялись наказания, в том числе физические. Не случайно Н. В. Шелгунов относил мещанство к «полуинтеллигентному слою, придерживающемуся Домостроя» [12, с. 1982]. В русской литературе второй половины XIX — начала XX в. именно патриархальная сторона их жизни нашла наиболее яркое воплощение. Патриархальность, столь характерная для крестьянских семей, в мещанских проявлялась в большей степени, чем у других представителей городских сословий. Например, дворяне были носителями традиционной многовековой культуры, основной педагогический девиз которой — «положение обязывает». Интел-
лигенция отличалась стремлением реализовать в воспитании прогрессивные достижения науки, в частности идеи свободного воспитания. Культура семейных отношений рабочих пореформенного периода была маргинализована. В мещанской семье в большей степени, чем в крестьянской, обращалось внимание на индивидуальное развитие ребенка, его здоровье, образование, отношения были более интимными.
Особенностью внутрисемейных отношений мещан был их публичный характер. Как отмечает Б. Н. Миронов, семьи «не представляли из себя крепости, куда запрещен был вход посторонним лицам» [7, с. 256]. Они находились в тесном контакте, с одной стороны, с родственниками, а с другой — с соответствующей корпорацией: мещанским обществом, ремесленным цехом, выступая как бы продолжением профессиональной корпорации. Следствием этого являлись значительная зависимость от общественного мнения, консерватизм, устойчивость традиционных ценностей. К числу таких ценностей можно отнести личную ответственность, чувство долга как основу семейной жизни, уважение к труду, почитание старших, религиозность, призрение «сирых и убогих». В пореформенный период устойчивые позиции в системе семейных ценностей мещанства приобретают уважение к знанию, рациональные трезвость и расчет в повседневной жизни.
Распространение образования, более либеральные законы способствовали улучшению правового положения женщин и детей в семье. Но гуманизация внутрисемейных отношений в рассматриваемой среде была менее заметной, чем в богатых купеческих семьях [13, р. 25— 26].
Средоточием личных интересов мещанина был его дом — пространство личной жизни семьи и социализации детей. Именно в организации и убранстве дома нашло выражение эстетическое кредо, вошедшее в историю как «мещанский стиль».
При всей мобильности сословного деления пореформенной России, выйти из
мещанского сословия было сложнее, чем из любого другого. Это достигалось либо через удачную торговлю (стать купцом 2-й или 1-й гильдии), либо через государственную службу (стать чиновником, дослужиться до почетного гражданства или дворянства). Таким образом, переход из мещанского сословия на более высокую социальную ступень был детерминирован образованием. Не случайно мещанские семьи второй половины XIX в. считали приоритетным обучение детей в гимназиях и высших учебных заведениях. В уездных годах мордовского края существовали очень популярные в городской среде женские учебные заведения: гимназии, прогимназии и училища (швейное, кружевниц). Открытие этих учебных заведений позволяло решать проблему грамотности без отрыва от контроля семьи.
В Саранске с «целью более прочного образования девиц горожан» действовала трехклассная женская прогимназия, учрежденная по инициативе священника А. И. Масловского, где девочкам преподавались как обязательные Закон Божий, русский язык, арифметика, русская история и география, чистописание, рукоделие. Необязательными предметами были немецкий и французский языки, рисование, пение, танцы, музыка [6]. Обучение финансировалось земством и городской казной, но родители за право обучать девочек платили 73 % издержек. В 1909/10 учебном году саранская прогимназия функционировала уже по программе полной гимназии. В Ардатове действовала женская гимназия с педагогическим уклоном. В Краснослобод-ске — семиклассная женская гимназия с педагогическим классом. Женская прогимназия была открыта в 1907 г. в Инса-ре. К 1914 г. женские гимназии появились в Спасске Спасского уезда и Кадоме Темниковского. Повышение уровня образования девушек в домах мещан не приводило к уничтожению привычной социальной дифференциации. Как замечает Р. Зидер, «женщина трудится в семье, для семьи; она жертвует для ей всем лучшим, она воспитывает детей, она живет жизнью мужчины» [3, с. 133].
В Саранске в 1907 г. было открыто первое в крае мужское среднее учебное заведение: реальное училище для получения «общего образования, приспособленного к практическим потребностям и к приобретению технических познаний» [9]. В 1914 г. здесь обучались 244 чел., причем 72 % из них относились к сословию мещан. В то же время открывалась четырехклассная мужская прогимназия в Краснослободске.
Интересы семьи совпадали с государственными интересами. Экономическое и социальное развитие Российской империи требовало все большего числа высокообразованных и подготовленных в профессиональном отношении людей, что вынуждало правительство увеличивать контингент студентов за счет разночинной молодежи. В 1916 г. в России насчитывалось 38,8 тыс. студентов, причем 2/3 из них были разночинцы [4].
Ведущий исследователь по истории студенчества А. Е. Иванов утверждает, что «с точки зрения общеправовой студенчество находилось в более ущемленном положении, нежели подданные Российской империи всех сословных состояний» [4, с. 44]. Прибывая на каникулы к родителям, студент обязан был отметить в местной полиции свой увольнительный билет, представленный инспекцией университета. Полиции вменялись в обязанность контроль за поведением студентов в каникулярное время, надзор за неблагонадежными, главным образом революционно настроенными студентами, исключенными из учебных заведений, информирование учебного начальства и полицейских органов о «предосудительном» поведении студентов.
Документы свидетельствуют, что студенты из мещан мордовского края обучались главным образом в Казанском императорском университете, Ветеринарной академии, Демидовском юридическом лицее, Киевском императорском университете Св. Владимира. Так, из Ардатовского уезда только два студен-та-мещанина учились в Московском университете: Анатолий Белоградский и Дмитрий Платонов [11, ф. 49, оп. 1, ед. хр. 1, л. 52, 74]. На наш взгляд, это
111!111Й1И1!Ш № 1,
объяснялось не только отдаленностью от дома, но и стоимостью обучения. С каждого студента за посещение лекций в Московском и Санкт-Петербургском университетах взималась плата по 50 руб., в других университетах — по 40 руб. серебром в год. Плата вносилась за полгода вперед.
На рубеже XIX—XX вв. более половины учащихся высшей школы относились к числу «недостаточных». Финансовая поддержка семьи была ограниченной, и студенты-мещане вынуждены были постоянно искать заработок. В газетах часто можно было видеть объявления с просьбой дать «голодному студенту самый скромный заработок». Молодые люди занимались репетиторством, переводами, стенографированием, «сочинительством» (чаще всего публиковались в газетах с короткими очерками), оплачиваемым волонтерством во время холерных эпидемий, писали «медальные» выпускные сочинения гимназистам, работали переписчиками, служили в больницах, на государственных и частных предприятиях. Поиск заработка продолжался у стесненных средствами выходцев из мещанских семей и в период каникул. Полицейские приставы фиксировали занятия врачебной и зоотехнической практикой у студентов старших курсов, репетиторством по математике, по древним и новым языкам, работу по программам научных обществ и даже в правлении общества Казанской железной дороги [11, ф. 49, оп. 1, ед. хр. 1, л. 22, 81—82 об.]. Все эти занятия позволяли провинциальным «школярам» поддерживать весьма скромный уровень жизни и оплачивать университетский курс.
Государственные стипендии назначались на один год студентам, которые этого заслуживали «по своим успехам и поведению». Такие стипендиаты по окончании университета должны были отработать на государственной службе полтора года за каждый год получения денежной помощи. Выпускники в зависимости от успехов удостаивались дипломов I или II степени. На государственной службе это позволяло им получить
чин 10-го или 12-го класса Табели о рангах.
Круг специальностей, избираемых провинциальными студентами-мещана-ми мордовского края, ограничивался медицинским, физико-математическим и юридическим (реже) факультетами. Архив сохранил имена студентов-мещан: Николай Михайлович Дягилев, Николай Осипов Сульдин, Владимир Петрович Скрипицын, Иван Иванович Романов. Все они были студентами медицинского факультета Казанского императорского университета [11, ф. 49, оп. 57, ед. хр. 1, л. 12 об. 32—33]. С дипломом медика сразу после окончания курса можно было открывать собственную практику [2, с. 74]. Это оправдывало и амбиции, и финансовые затраты мещанской семьи. Вспомним, что самый популярный выходец из мещанского сословия России, таганрожец А. П. Чехов, выбрал медицинский факультет как спасение от хронической семейной нужды. Уже будучи известным писателем, он долгое время не оставлял практики, которой тяготился, именно из-за сознания гарантированности дохода врача.
Юридический факультет стабильный доход не гарантировал, но предполагал политическую карьеру. Мещанская среда воспринимала судьбу политика как нечто абстрактное, почти чудное. В маленьких провинциальных городах практически не было вакансий юристов. Эти должности наследовались дворянскими семьями, к тому же следует помнить, что правовая реформа 1870-х гг. сказалась на сознании правовой элиты, а не обывателя.
Заметим, что студенты-«белопод-кладочники» (так называли состоятельных студентов, шивших щегольские студенческие мундиры) мордовского края предпочитали историко-филологические факультеты столичных вузов.
Высшие учебные заведения рубежа веков выступали центрами передовой политической и общественной жизни. Студенты собирались в кружки, организовывали общества, в том числе тайные, устраивали сходки, коллективные походы с прошениями и протестами. Неред-
ко студентов отчисляли из университета, препровождали домой под надзор родителей или даже под негласный надзор полиции. В. И. Чарнолуский, вспоминая свое студенчество, писал: «Основной тон студенческой жизни задавало очень внушительное по количеству студенчество идейное, в свою очередь принадлежавшее к двум основным типам: одни были поглощены исключительно проблемами широкого общего научного самообразования, другие... более или менее активно участвовали в общем революционном движении и развивали различные формы своей собственной, студенческой нелегальной деятельности» [8, л. 1—14]
Архивы говорят о том, что студенты-мещане края участвовали в студенческих беспорядках конца XIX в. Так, в полицейских отчетах Ардатовского уезда Симбирской губернии 1895—1904 гг. присутствуют только три фамилии исключенных за участие в студенческой сходке и чтение запрещенной литературы: бывший студент Казанского императорского университета Александр Алексеев Поликин, Анатолий Белоградский и Дмитрий Платонов [11, ф. 49, оп. 57, ед. хр. 1, л. 44 об. — 45 об.].
Мещанская социальная психология объединяла понятия «гражданин» и «верноподданный». Исключение из университета по «политическим» причинам ставило близких Анатолия Белоградского в тяжелое положение среди ардатовцев. Но семья поддержала своего отпрыска. В полицейских отчетах приводятся сведения о патронаже бывшего студента со стороны старшего брата и родителей. В феврале 1900 г. полицейский надзиратель сообщал о том, что «Белоградский за время проживания в городе Ардатове поведения отличного, нрава тихого, под судом и следствием не находился и ныне не состоит, образ жизни ведет безукоризненный и занимается преподаванием уроков». В результате он был вновь принят в Казанский университет, восстановившись на медицинском факультете [11, ф. 49, оп. 57, ед. хр. 1, л. 62, 75 об].
Под гласный надзор полиции был поставлен только сын ардатовского меща-
нина Платонова Дмитрий Платонов, бывший студент Московского университета, который за чтение запрещенной литературы был отчислен из университета и выбыл из Москвы 21 января 1897 г. На протяжении 1897—1899 гг. пристав 1-го стана сообщал Симбирскому губернатору о том, что Платонов «образ жизни ведет безукоризненный, ни в каких предосудительных качествах не замечен, и вообще он поведения хорошего» [11, ф. 49, оп. 57, ед. хр. 1, л. 9 об.—10, 14 об.—15]. Полицейские отчеты говорят также и о «неустанном родительском контроле». Для сравнения скажем, что дворянский элемент ардатовских студентов был весьма активен в студенческих «политических беспорядках»: только за один 1897/98 учебный год были исключены из Казанского императорского университета Сергей Александрович Гудим-Левкович, студенты Императорского Юрьевского университета Иван Денисович Писарев, Василий Иванович Петровский, Михаил Александрович Березин [11, ф. 49, оп. 1, ед. хр. 2].
Таким образом, мещанство в лице своих представителей в кофигуративный период истории культуры выступало весьма активным субъектом культурнообразовательного пространства. Изучение воспитания и образования наиболее консервативного слоя обывателей, каким традиционно считается мещанское сословие, на примере городов мордовского края пореформенного периода позволяет сделать вывод об общем повышении образовательного уровня сословия при сохранении базовых патриархальных установок семейного воспитания.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Даль, В. И. Словарь живого великорусского языка / В. И. Даль. — М. : Просвещение, 1988. — Т. 1.
2. Ермошин, А. Студенчество в прошлом и настоящем / А. Ермошин // Высш. образование сегодня. — 2004. — № 8. — С. 70—78.
3. Зидер, Р. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе (конец XVIII — XX век) / Р. Зидер — М. : Гуманит. изд. центр «Владос», 1997. — 302 с.
№ 1, 2011
4. Иванов, А. Е. Студенчество России конца XIX — начала XX века: социально-историческая судьба / А. Е. Иванов. — М. : ЭКСМО, 1999. — 180 с.
5. Иванов, Л. М. О сословно-классовой структуре городов капиталистической России / Л. М. Иванов // Проблемы социально-экономической истории России. — М., 1971. — С. 312—340.
6. Лаптун, В. И. Развитие народного образования на территории Мордовии в конце XIX века (1870-е— 1890-е гг.) : моногр. / В. И. Лаптун ; Мордов. гос. пед. ин-т. — Саранск, 2009. — 92 с.
7. Миронов, Б. Н. Социальная история России периода империи : в 2 т. / Б. Н. Миронов. — СПб. : Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. — Т. 1. — 550 с.
8. Научный архив Российской академии образования. Ф. 19. Оп. 1. Ед. хр. 265.
9. Очерки истории образования и педагогической мысли в Мордовском крае (середина XVI — начало XX в.) / под ред. Е. Г. Осовского. — Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 2001. — 208 с.
10. Россия. 1913 г. : стат.-док. справ.— СПб. : Ин-т Рос. истории РАН,1995. — 416 с.
11. Центральный государственный архив Республики Мордовия. Ф. 49, 57.
12. Шелгунов, Л. В. Очерки русской жизни / Л. В. Шелгунов. — СПб. : Типолитография И. Н. Кушнеревъ, 1845. — 2128 с.
13. Brower, D. R. The Russian City between
Tradition and Modernity. 1850—1900 /
D. R. Brower. — Los-Angeles ; Oxford, 1990. — 186 р.
Поступила 24.05.10.
ОБРАЗОВАНИЕ И ВОСПИТАНИЕ ПОДДАННОГО КАК ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАТЕГИЯ ЕКАТЕРИНЫ II В ПЕРЕПИСКЕ С Г. А. ПОТЕМКИНЫМ
Т. И. Акимова (Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарева)
В статье представлены литературные средства образования и воспитания подданного, применяемые Екатериной II в ее письмах к Г. А. Потемкину. Эпистолярное воспитание и образование подданного рассматривается в контексте общей стратегии Екатерины II по формированию русского дворянина как социально и духовно свободной личности.
Ключевыге слова: воспитание и образование дворянства; царское просветительство; литературная стратегия; эпистолярный жанр.
Переписка Екатерины II с Г. А. Потемкиным привлекает к себе внимание многих исследователей. Она представляет интерес и как попытка императрицы в эпистолярном жанре реализовать программу воспитания и образования своих подданных, которая в век Просвещения не распадалась на отдельные элементы, а существовала в своем единстве.
Переписка может служить образцом интеграции образования и воспитания подданного литературными средствами. Как известно, она завязалась в конце 1773 г., когда российская царица дала понять Потемкину о существовании для него важной государственной задачи помимо военных сражений — занять место фаворита: «Я всегда к Вам весьма доброжелательна»* [2, с. 7]. Именно это
письмо послужило для адресата сигналом о начале нового этапа в его карьере. До этого, в 1769 г., он как «вернопод-даннейший раб» обращается к правительнице с просьбой дать ему возможность проявить себя на военном поприще, ибо «ревностная служба к своему Государю и пренебрежение жизни бывают лутчими способами к получению успехов» [с. 5]. Уже через несколько лет Г. Р. Державин воспевает в лице Реше-мысла-Потемкина идеального вельможу, который «без битв, без браней побеждает», получая в то же время все удовольствия от жизни, и «своих, чужих сердца пленит» [1, с. 73]. Данная метаморфоза передает кропотливую работу Екатерины по исправлению нравов своих подданных, которая и отражена в письмах к «сердечному другу».
Орфография и пунктуация писем сохранены. — Т. А.
© Акимова Т. И., 2011
