CC BY
231
Л.К. СОРОКИНА
ОБРАЗНЫЕ ФУНКЦИИ РОМАНТИЧЕСКОГО ПОРТРЕТА ГЕРОЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (на материале чувашской словесной культуры)
Ключевые слова: романтика, функция, типология, портрет, идеализация.
Рассмотрены пути создания романтического, идеализированного портрета героев.
L.K. SOROKINA
FIGURATIVE FUNCTIONS OF A ROMANTIC PORTRAIT OF A PROTAGONIST IN LITERATURE
Key words: romantics, function, typology, portrait, idealization.
Ways of creation of a romantic, idealized character are considered.
Проблема характера героя литературного произведения, а вместе с тем и его портрета была и остается одной из центральных проблем словесности. Через нее писатель раскрывает диалектическое единство и органическую природу взаимоотношений между различными членами общества. Портрет, как известно, является принадлежностью произведений самых различных отраслей литературы, как-то: лиро-эпических полотен (поэм), сюжетной лирики (стихотворений), больших и маленьких прозаических сочинений и т.д.
В этом отношении не является исключением и чувашская профессиональная словесность, и она являет читателям богатую и разнообразную типологию порт-ретистики.
Облик персонажей показывается писателями путем описания внешности героя, его одежды, походки, манеры держаться, говорить, описанием строя его мыслей, чувств и т.д. Все это непосредственно указывает на место героя в обществе, его возраст, внутренний, психологический склад ума, принадлежность к определенной социальной ячейке. Так, поэма К. Иванова «Нарспи» начинается с рассуждений рассказчика о вечных вопросах жизни, назначении человека в этом мире, его единстве с окружающей природой. В ходе этого подготавливается почва для создания романтического портрета прекрасной девушки-сильбиянки, путем описания ее внешности: глаз (взгляда), волос (локонов), смеха (улыбки), походки, стана и т.д.
То же самое мы находим в лирико-романтических полотнах А. Артемьева, Д. Кибека и других прозаиков. Создавая, например, портрет-идеал Саламби (в одноименной повести), Артемьев исходит из принципа соответствия внешних черт героини ее внутреннему состоянию. Саламби - девушка яркая и красивая внешне, целомудренная и нравственно чистая душой. По-другому поступает в ходе создания портрета девушки Д. Кибек (рассказ «Певица»). Вера, героиня новеллы, при первой встрече рассказчику показалась невзрачной: одета плохо - на ней старенькое платьице, стоптанные туфли, руки ее от того, что она работала на разделке рыбы, красные, огрубевшие. При этом писатель обращается к приему самохарактеристики, - певица, хоть она и обладает чудным голосом, о себе невысокого мнения. Это, конечно, портрет-самохарактеристика. Однако девушка, оказывается, очень талантлива, поэтому рассказчик-наблюдатель направляет свои усилия на то, чтобы раскрыть в Вере ее недюжинные способности, что, собственно, и происходит. Создание героя-идеала, таким образом, пронизывает в рассказе весь сюжет, это проявляется на протяжении всего внутреннего пространства произведения.
Единство главного действующего лица с природой, поклонение ей, как богу, в поэме «Нарспи», к примеру, выходит на первое место: как нежный цветок полевой растет в Сильби красная девица; она подобна пробуждающейся весной природе, говорливому ручейку, зеленеющему лесу, цветущей степи. Во всем
этом скрыта идея о том, что Нарспи рождена для яркой жизни, полнокровной судьбы. Образ цветка здесь выражает мысль о продолжении радостей жизни. Вырисовывается идеализированный портрет девушки, устремленной в будущее. В нем читатель видит стремление поэта к целомудренности человека и народа, живущего светлыми идеалами и чаяниями. В этом смысле идеализация отражает национальные особенности жизни чувашского народа.
Процесс романтической идеализации происходит не только на аналогии близости героев к природе, но и на том, что в «Нарспи» учтены особенности портрета-идеала в народной культуре, в «Саламби» и «Певице» центральное место занимают образы профессиональной музыкальной культуры. В повести Артемьева жанровую основу составляет песня любви, которую поют два любящих человека, вальс «На сопках Манчжурии», деятельность композитора Алмазова, в рассказе Кибека - классическая оперная музыка, вокальные партии для сопрано.
На первый взгляд может показаться, что анализируемые образы описаны излишне яркими красками, взятыми из старинных преданий о трагической любви молодых, из мотивов сказок и легенд: локоны их «своенравны», очи, «что агат», походка «ладная», взгляд трепетный, улыбка обворожительна (Нарспи). Следовательно, они оцениваются не как индивидуальные, а как романтические портреты-типы. Но авторы ставят и другие задачи - создавая образ идеального человека, рассматривая его на фоне извечных начал жизни, они хотят понять, насколько идеал соответствует действительности. Иванов, к примеру, шаг за шагом будет открывать трагические стороны чуждого для Нарспи и Сетнера мира. По прочтении произведения читатель начинает понимать, что портрет-идеал в этих условиях невозможен. Нарспи же, как это водится в романтических произведениях, рождена природой и одухотворена богом для тяжких, трудных испытаний. Так появляется еще одна сторона многогранного облика героини, это - портрет-испытание. Сам же характер Нарспи приобретает философское звучание.
Вера и Саламби действительно состоялись как идеалы, но и они прошли через трудные испытания. В этом отношении показательна повесть Артемьева «Зеленое золото». Герой ее, Валентин Актаев, прошел дорогами войны тысячи километров, побывал в фашистском плену, прошел через сталинские лагеря. Повесть, развертывающая идею портрета-испытания, портрета-характера, одновременно является разновидностью портрета-судьбы. То есть в одном феномене совмещаются несколько типов портретов, одномерного портрета, очевидно, и не бывает.
Как портрет-судьбу, портрет-характер можно расценивать личность Угахви в «Березке Угах» Ю. Скворцова. Девушка-подросток состоялась как подлинный идеальный образ, но путь ее к этой нравственной высоте сопряжен с трагическими поворотами жизни. Пройдя короткий путь судьбы, героиня умирает, сохраняя цельность натуры, моральную чистоту души. Создавая ее образ, писатель чутко вслушивается в напряженный ритм размышлений персонажа.
Есть и другая сторона. Детально и внимательно останавливаясь на разных сторонах внешности и внутреннего мира персонажа, наблюдатели-рассказчики оценивают его как один из путей развития событий и сюжета. В этом смысле образы героев являются завязкой, экспозицией, одним из путей убыстрения действия. Это уже другая сторона портрета, характера личности, ее можно было бы назвать экспозитивным портретом.
Особый дух экспозитивности зримо наблюдается и в рассказе «Певица», ибо принцип несоответствия внешнего облика героини ее внутреннему духу практически является сюжетной завязкой.
Сюжет «Нарспи» как романтический строится на контрастах. Идеальные стороны характера Нарспи, например, служат почвой для укрупненно-принижен-ного изображения Тхтамана и Мигедера. Действительно, если речь Нарспи плав-
на и мягка, движения ее быстры и ловки, то Тхтаман объясняется всегда окриками, угрозами. В сюжете он зачастую участвует как бы заочно, рассказчик сообщает различные слухи о нем (сильбияне наслышаны, что он груб и своенравен), Нарспи и Сетнер воспринимают его как «врага».
Подобным образом противопоставлены лирико-романтическая натура Ухти-вана и гипертрофированно грубый образ Илли Щеголя в романе Ф. Уяра «Тенета». Илле в речи своей вульгарен и безапелляционен.
По-другому строится сюжет в повести Скворцова. Прозаик часто обращается к народным песням, которые становятся эпиграфом, предваряющим каждую следующую главку.
В поэме К. Иванова параллельно с развитием образа Тхтамана раскрывается тревожное состояние души Нарспи, тяжелее становится груз испытаний. Автор все больше понимает, что идеал и действительность в этом случае не совпадают: Нарспи, представленная рассказчиком в начале поэмы как созида-тельница, не выдерживает и становится на преступный путь, Тхтаман же, вместе с ее родителями, методично разрушает ее идеалы. Все это подводит к мысли, что и Нарспи, и Угахви можно оценивать не только как портреты-судьбы, но и как портреты-притчи. Нужно сказать: идеал жизни писатели все же находят в умении героев хранить память о предках, во всепрощении, обряде поминовения усопших перед свадьбой («Нарспи»).
Неспроста сильбияне помнят о Нарспи и ухаживают за ее могилой, поливают ее, чтобы она не «испепелилась» из-за засухи и под пылающим огнем тхтамановской ненависти. Облик Нарспи и в этом случае становится сутью нравоучительного предания. Есть элементы притчи и предания и в образе Угахви. Она становится как бы героиней песни-легенды.
Такое перечисление различных черт героя, позволяющее характеризовать их как многогранные образы, не ограничивается только сказанным. Те же Нарспи, Тхтаман, Илле расцениваются авторами через прием речевого портрета. Рассказчик-наблюдатель в «Нарспи» предоставляет слово то Нарспи, которая жалуется на судьбу, безжалостных родителей (через диалоги с отцом и матерью, мужем, Сетнером, через монологи с самой собой); то Сетнеру, который выражает обиду на богатых и сильных мира сего (в его речи читатель чувствует горячую любовь к девушке); то Мигедеру, который произносит хвалебную характеристику себе и своей дочери.
В этом смысле показателен Илле Щеголь Уяра. Речь его пересыпана бранными оборотами, руганью, каскадом бесцеремонных поучений, обзывательств. Помимо всего прочего в его поведении, как и в речи, присутствуют особенности портрета-жеста. Видя, что Ухтиван голоден, он достает из кармана домашнюю колбасу и начинает ее есть, нарочито громко чавкая. Стиль его поведения поэтому сведен до карикатуры, это - гротескно-зловещий, циничный и жестокий образ. Естественно, при этом образ Ухтивана становится внутренне более глубоким.
Речевой портрет здесь играет двойную роль - герои характеризируют и себя, и других. Манеры речи Нарспи и Сетнера созвучны, они параллельны. Мигедер, как будто бы и любивший дочь, постепенно черствеет душой. Во сне Нарспи он прибегает к ней в лес в виде злой собаки. Тем не менее все герои (кроме Нарспи) в речевом проявлении менее разнообразны. Главная же героиня поэмы то говорит плавно и мягко (девические годы), то взволнованно обращается к возлюбленному с просьбой о совете, то монотонно и уверенно произносит магические заклинания (в момент, когда готовит отраву для мужа). Ухтиван по отношению к Илле является как бы наблюдателем. Автор видит Щеголя именно его глазами. Раскрывается он в основном в монологе, а в диалоге с другими героями.
В ходе такого изображения точка зрения наблюдателей по отношению к наблюдаемым заметно расширяется. Это происходит по мере раскрытия злодеяний
отрицательных героев. Вот как появляется в «Нарспи» будущий зять впервые: «лес звенит», гулко стучат копыта. Дается, по сути, негативная характеристика героя: он - «плосконосый», «узкоглазый», у него «вид разгневанный и злой». С этого момента противостояние героев активизируется, ход событий начинает развиваться совсем по-другому, зловещий деспотизм Тхтамана раскрывается в полной мере. Образ жениха раскрывается деталь за деталью. Он стал воплощением монтажного портрета.
Несмотря на скупость деталей, читателя не оставляет настороженное чувство: узкие глаза Тхтамана указывают на недоверчивое отношение к людям, говорят о властолюбии жениха. При всей незначительности эти детали укрупняют образ: любопытная толпа, наслышанная о зловещей натуре хужалгинца, увидела чувство угрозы, резко недоверчивое отношение к нему со стороны наблюдателя.
Интересно, что облик жениха как бы меняется: по всему тексту возрастные черты его указаны эпитетами «седая борода», «старый жених». В момент встречи с сильбиянами его борода вдруг становится «рыжей». Но это всего лишь средство нравственной оценки Тхтамана - в свете вечернего солнца борода принимает рыжеватый оттенок, означая, что высшее верховное существо - Солнце - так подчеркивает разгневанный и злой облик будущего зятя.
Приметы монтажного портрета рельефно просматриваются в романе И. Ильбека «Черный хлеб». Характерна в этом отношении сцена гостевания главного героя романа, Шеркея, у богача Кандюка. Повествователь изображает Кандюка через восприятие его Шеркеем, который поражен увиденным: герой, удивленный, остановился перед дверями, открывается окно и палец хозяина указывает на нужную дверь; «гость» неуклюже поднимается по высоким ступеням; из-за полога выходит хозяин: ноздри его раздуты, обут он в вязаные галоши и т.д. Все это глубоко оправданно: для «гостя» важна каждая деталь, через них он познает наблюдаемого. Однако для Шеркея остается нераскрытой тайна хищнической натуры Кандюка, это читатель улавливает через «поведение» повествователя.
Конечно, все виды таких портретов тесно связаны с сюжетом. Причем каждый вид имеет самые разные проявления. Монологи Нарспи, например, это не только крик раненой души (беседа с Сетнером у родника) или исповедь замужней женщины перед самой собой (глава «Преступление Нарспи»), но и смелая обвинительная речь, обращенная к родителям (глава «Отец и мать») и т.д. Многообразие речевых портретов, таким образом, включает в себя и точку зрения рассказ-чика-наблюдателя. Читатель не видит его внешности, но он воспринимает особый дух его речи, чувствует симпатию или антипатию автора к своим героям.
Различные портреты разных героев - это типы разных чувашей, относящихся в разным сословиям, сферам и среде; это полнота и многообразие жизни, представшей на страницах художественных произведений.
СОРОКИНА ЛЮБОВЬ КОНСТАНТИНОВНА родилась в 1976 г. Окончила Чувашский государственный университет. Соискатель кафедры чувашского и сравнительного литературоведения Чувашского университета. Область научных интересов - чувашская литература.
