CC BY
250
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
141
Литературоведение
УДК. 821. 161.1.09 Г.М. Ибатуллина
ОБРАЗНО-СМЫСЛОВЫЕ ПАРАДИГМЫ СОФИЙНОГО МИФА В ПОВЕСТИ А.И. КУПРИНА «ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ»
Статья посвящена исследованию образно-смысловых координат софиологического мифа в художественном мире повести А.И. Куприна «Гранатовый браслет». Анализ повести обнаруживает семантические коды, благодаря которым софийный архетип актуализируется в образах двух главных героинь произведения - сестер Веры и Анны. В поэтике повести эти коды реализуются через систему художественно значимых оппозиций. Данный подход, а также сам предмет исследования - парадигма софийного мифа в «Гранатовом браслете» А. Куприна -определяет научную новизну авторской концепции, поскольку софиологическая проблематика в творчестве писателя до сих пор остается практически неизученной областью литературоведения. Результаты исследования приводят к выводу, что софийный архетип в образах сестер воплощен не по принципу антитезы или взаимодополнения, а в форме диалогически организованных образно-смысловых инвариантов: в Анне софийная модель женской личности актуализирована изначально, хотя и редуцированно, Вере суждено пройти драматичный путь Посвящения Эросом для того, чтобы реализовать свой потенциальный идеальный первообраз.
Ключевые слова: миф, архетип, парадигма, оппозиция, инвариант, София, модель, художественная система.
Исследования, посвященные анализу софиологической и гностической традиции в русской классической литературе, становятся все более востребованными и актуальными в современной науке. Однако представленный в этой области ряд работ нельзя назвать обширным. Обстоятельно данная проблематика рассматривалась в контекстах творчества А.А. Блока и литературы символизма в целом в силу своей очевидности и прямых отсылок к софиологии В.С. Соловьева [3; 5-8]. Но и здесь, как отмечает А.Л. Рычков, «работы, посвященные гностическим идеям и мифам в творчестве русскоязычных писателей ХХ века, разрознены и часто тенденциозны. Этот феномен еще ждет своих исследователей и целостного, строго научного осмысления» [9. С. 223]. В цитируемой статье автор дает краткий, но четко структурированный обзор литературы по обсуждаемой теме. Развернутый анализ русской софийной традиции, в первую очередь, символистской, представлен в книге Н.П. Крохиной [3], но творчество А.И. Куприна осталось за рамками этой монографии. Между тем, софиологический миф, актуализированный в культурном сознании серебряного века, на наш взгляд, не меньшую роль играет и в художественных мирах произведений Куприна1, в том числе, в повести «Гранатовый браслет».
Софиологические контексты достаточно отчетливо заявлены в «Гранатовом браслете». Открытых текстовых отсылок к софийному мифу мы не обнаружим, однако вся совокупность деталей, воссоздающих образы главных героинь повести, а также центральная сюжетная коллизия, связанная с историей Веры Шеиной, актуализирует ряд знаковых для этого мифа смыслопорождающих структур.
В принципах изображения внутреннего и внешнего облика главных героинь проявлена система инвариантных оппозиций, организующих парадигму софиологического мифа в его архетипических чертах. Сложность и творческая оригинальность художественного метода Куприна здесь в том, что парадигмы каждого из образов - Веры и Анны - также оказываются в отношениях инвариантных оппозиций, создавая тем самым своеобразную метапарадигматику, в рамках которой все элементы оказываются в ситуации множественных рефлексийно-диалогическим взаимоотражений. Благодаря этому многократно увеличиваются возможности художественного обобщения, мифологизации и символизации и самих образов сестер, и всех других, контекстуально связанных с ними образов, деталей, мотивов. Попытаемся описать основные элементы этой многоуровневой системы мифопорождения, определяющей главные смысловые и эстетические константы произведения.
Особая, мифологизирующая их, глубина центральных женских образов «Гранатового браслета» обозначена уже тем, что обе сестры представлены как существа неординарные, в чем-то даже исклю-
1 Софийный архетип в структуре образа главной героини повести А. Куприна «Олеся» рассматривается в одной из других наших работ [2].
2015. Т. 25, вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
чительные. Знаковой становится их принадлежность к древнему, и тоже, в определенном смысле, исключительному роду, соединяющему в себе «архетипически-азиатскую» кровь с ярко выраженной западно-европейской: «Старшая, Вера, пошла в мать, красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом, прекрасными, хотя довольно большими руками и той очаровательной покатостью плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах. Младшая -Анна, - наоборот, унаследовала монгольскую кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу» [4. С. 182]. Мотивы древности, укорененности в архаических первоистоках, причастности к жизненным и культурным первоосновам сопровождают образы сестер, кульминируя в центральном символическом образе произведения - гранатовом браслете.
Вера и Анна - в той же мере двойники, как и антиподы. Обе они представлены как воплощения женственности, глубоко оригинальной и незаурядной, и в то же время олицетворяющей женское начало в его наиболее значимых символических и архетипических моментах. Традиционная для мифологического сознания антитеза земного и небесного начал, перерастающая в парадигматически понимаемую оппозицию, по-разному проявлена во внутреннем и внешнем облике героинь. Вера - царственно спокойная, холодная, наделенная аристократической красотой, как будто отрешенной от всего земного, повседневного и подчеркивающей в ней безмятежную гармонию «Небесной девы», -вместе с тем оказывается наделена совершенно «земным» благоразумием, сознанием ясным до простоты, чуждающимся всякой иррациональности и пугающей глубины. Мотив «Небесной девы» в образе Веры подкрепляется еще и тем, что она бездетна, и в этом смысле ее душа, не знавшая материнства, остается девственной. В тоже время, Вера представлена хорошей хозяйкой, практичной, умелой и разумной, что уже выходит за рамки архетипа «Небесной девы». Художественно-семантическая парадигма образа Анны столь же внутренне диалогизирована и одновременно существует в диалогической оппозиции (отношениях тождества - противопоставления) к образу Веры. Чисто земное, на первый взгляд, обаяние Анны на самом деле имеет своим источником «нечто неуловимое и непонятное» (Там же), чуждое обычной земной рациональной логике и составляющее суть необъяснимой прелести и «глубокой женственности» героини (Там же). Анна, стихийная натура, любящая земные удовольствия, «вся состояла из веселой безалаберности и милых, иногда странных противоречий. Она охотно предавалась самому рискованному флирту во всех столицах и на всех курортах Европы, но никогда не изменяла мужу, которого, однако, презрительно высмеивала и в глаза и за глаза; была расточительна, страшно любила азартные игры, танцы, сильные впечатления, острые зрелища, посещала за границей сомнительные кафе, но в то же время отличалась щедрой добротой и глубокой, искренней набожностью, которая заставила ее даже принять тайно католичество» [4. С. 183].
В парадигме образов сестер знаковый характер приобретает и традиционная в повседневном культурном обиходе оппозиция «ум - красота». Обе героини наделены совершенной в своем роде красотой: «В Вас как будто воплотилась вся красота земли», - писал Вере Желтков [4. С. 219], у Анны, помимо неотразимого женского обаяния, «были редкой красоты спина, грудь и плечи» [4. С. 182]). В Вере красота сочетается с рационально-логическим, интеллектуальным началом, актуализируя архетипиче-ский мотив «умной красоты»; однако ум Веры остается в рамках общепринятых стандартов, он лишен творческого порыва и витальной энергии, в то время как Анне это дано с избытком. Анна, подобно Наташе Ростовой, «не удостаивает быть умной», но обладает внутренней мудростью, идущей от сердца и причастной к пониманию стихийной диалектики жизни. Она наделена креативной жизненной силой, способностью видеть мир глазами художника и творить, как художник; особенно отчетливо это проявлено в эпизоде с записной книжкой, подаренной сестре. «Я нашла только один переплет (рассказывает Анна. - Г.И.), остальное все пришлось придумывать - листочки, застежки, карандаш. Но Моллине совсем не хотел меня понять, как я ему ни толковала. Застежки должны были быть в таком же стиле, как и весь узор, матовые, старого золота, тонкой резьбы, а он бог знает что сделал. Зато цепочка настоящая венецианская, очень древняя». «Знаешь, Анна, это только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский сагаеЪ>, - отвечает Вера [4. С. 185], вместе с тем, отдавая дань изысканности и эстетической утонченности подарка.
«Умная красота» Веры и «творящая красота» Анны, так же, как земное и небесное в двух сестрах, живут в контексте повествования в диалогически-рефлексийных отношениях тождества - противоположности. Это характерно и для целого ряда других знаковых деталей, определяющих личност-
ный облик героинь. Диалектика их изображения реализуется автором как система отчетливо обозначенных оппозиций-инвариантов, логика функционирования которых оказывается логикой преодоления семантической однозначности, смысловой редуцированности антитез. Столь выраженное устойчивое стремление автора воссоздать парадигму «единства противоположностей» позволяет видеть в образах двух сестер амбивалентное выражение изначально целостного женского личностного идеала, с наибольшей полнотой воплощенной в софийном архетипе. Заметим, что также амбивалентна природа самой Софии, пребывающей на границах земной и небесной, тварной и нетварной реальности, что предполагает возможность диалектического преодоления противоречий и антитез. Отсылка к контекстам софиологического мифа поддерживается в системе повествования и общей мифологизи-рованностью художественного мира произведения2.
В героинях повести Куприна софийный идеал отражен разными его сторонами и гранями, амбивалентная природа Софии представлена с разными доминантами и в разной степени. Можно сказать, что в личности Анны софийный архетип воплощен с большей органичностью, ей, более, чем Вере, дано совместить несовместимое; в ней проявлены софийные веселость, резвость, остроумие, артистизм, игровое и креативное начало, которых лишена Вера; Анна, в отличие от Веры, причастна не только к земным и небесным, но и к хтоническим сферам бытия, к энергиям Эроса (об отношении сестер к сфере хтонического см. в уже упоминавшейся нашей работе [1]). Анна лишена «идеальной» высокой любви и несчастлива в браке, но это не мешает ей ощущать радость бытия, она полна жизнелюбия и способна обрести ту гармонию, которая остается достижимой. Редуцированы в аристократке Анне черты хозяйки, понимаемые как проявление софийной ипостаси устроительницы мира; в повествовании это отчасти мотивировано тем, что Анна, в отличие от Веры, «замужем за очень богатым» человеком [4. С. 183], а Вера, в определенном смысле, вынуждена «сводить концы с концами» [4. С. 182]. Главная же особенность инкарнации софийного первообраза в облике Анны - акцент на земной, тварной стороне бытия Софии, Анна обращена к миру форм; метафизическая глубина архе-типического идеала имманентно ей дана, но существует как внутренняя энергия, которая актуализируется в рисунке личности и судьбы в конкретных «земных» формах. Не случайно, даже ее искренняя глубокая набожность потребовала ритуально выраженного «о-формления»: она тайно приняла католичество; не случайно, и определение ее целомудрия потребовало «вещественной» метафоры: «говорили, что под низким декольте у нее всегда была надета власяница» (Там же).
В главной героине повести - княгине Вере Шеиной - софийный идеал существует как внту-ренний потенциал, требующий пробуждения и актуализации, что, собственно, и стало основой сюжета произведения3. Холодность Веры находится в открытой антитезе с огненностью и энергийностью Софии. В этом контексте символическое значение приобретают подарки, преподнесенные Вере в день именин мужем, сестрой и Желтковым; характерно, что в повествовании из множества предполагаемых других упоминаются лишь эти дары, что придает им знаковый смысл. Жемчужные серьги, подаренные мужем, - вполне традиционный дар с традиционной символикой - воспринимаются как констатация устоявшихся форм жизни обоих супругов. Подарки Желткова и Анны - подчеркнуто неординарны и приобретают пророческий, и даже сакрально-магический характер. Гранатовый браслет - несомненный солярный символ с многократно подчеркнутой огненной семантикой: «Когда Вера случайным движением удачно повернула браслет перед огнем электрической лампочки, то в них (в гранатах. - Г.И.), глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные густо-красные живые огни. «Точно кровь!» - подумала с неожиданной тревогой Вера» [4. С. 194]. Огненная стихия, воплощенная в образе гранатового браслета, призвана пробудить спящее в героине душевное пламя. Подаренные Вере камни неслучайно имеют цвет человеческой крови: согласно мифологическому миропониманию огненность - высшая степень проявления творческих возможностей души; с другой стороны, кровь в мифологическом сознании есть материализованный эквивалент душевной субстанции и нередко интерпретируется мифом как амбивалентное единство огня и воды. Таким образом, любовь Желткова, эмблематически инкарнированная в подаренном им гранатовом браслете, -преображающий душу пламень, огонь, который способен очищать, соединять и трансформировать. Вспомним, что София - не только Демиург и Художница, созидающая мир, но и Душа мира, поэтому
2 Пути мифологизации художественного мира «Гранатового браслета» уже были подробно описаны нами в другой работе [1].
3 На уровне реконструкции сюжетного архетипа здесь обнаруживается логика сказки о спящей красавице, с инверсией некоторых мотивов и ситуаций, подробный анализ которых мы оставим пока для другого исследования.
2015. Т. 25, вып. 2 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
человеческая душа, не пробудившая в себе огненно-творческие начала, тем самым оторвана от единства с мировой душой и не способна обрести подлинную гармонию.
Записная книжка, подаренная Анной, также приобретает в мифологизированном контексте повествования символическую семантику. Книжка, в которую искусно преображен старый молитвенник, претерпела те почти сверхъестественные метаморфозы, которые предстоят самой Вере. Чистые страницы вместо традиционных молитв - знак возможного начала совершенно нового, «с чистого листа», этапа жизни героини. Подарок словно бы концентрирует креативную энергию, кипящую в Анне и спящую, как внутренний потенциал, в Вере. Символичен и орнамент, «делающий фигуру креста», на «удивительном переплете» книжки [4. С. 185]: крест - не только христианский символ и знак страдания, это древнейший символ трансформации и преображения, имеющий изначально солярную природу. В целом, в повествовании на образ Веры неоднократно проецируется солярная и лунная символика, воспринимаемая как один из традиционных атрибутов Софии (Жены, «облеченной в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд» [Откр. 1; 17]), а также эмблематичная семантика природных первоэлементов, драгоценных камней, цветов, даже знаковых геометрических фигур, связанных с атрибутикой Софии.
Неполнота воплощения идеального софийного первообраза оборачивается для героини драматизмом судьбы, требующей пройти путь инициации-Посвящения и пережить кардинальное преображение. Благодаря встрече с Желтковым и воплощенными в нем энергиями Эроса героиня лишается своего всегдашнего холодного спокойствия, индивидуальная замкнутость отлученной от софийного всеединста души разрушается, и она открывается миру во всех его сферах и проявлениях - земных, природно-хтонических, небесно-метафизических. В финале, слушая сонату Бетховена и звучащий в ее сознании монолог Желткова, Вера оказывается способной, подобно Софии, жить на границах миров, приобщенной к самым сокровенным их тайнам. В ней преодолевается дистанция между «я» и миром, между своим «я» и «я» другого; она начинает ощущать некое внутреннее родство, глубинную сокровенную связь и с Желтковым, и с жизнью в целом. Пробудившаяся в ней после полученного в дар гранатового браслета способность к предчувствию превращается здесь в ясновидение, в софийное всеведение и почти магическое общение с окружающей ее реальностью: «Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала. Дерево мягко сотрясалось. Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел листьями. Острее запахли звезды табака... И в это время удивительная музыка, будто бы подчиняясь ее горю, продолжала: «Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся» [4. С. 223].
Финальный монолог Желткова с его рефреном «Да святится имя Твое», не только поэтизирует, но, по сути, сакрализует образ Веры, утверждая реализованность в ее личности идеального первообраза, который ранее в ней, кроме него, никто не способен был увидеть: «Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна» [Там же]. То, что для самой Веры становится преображением и обновлением личности, для Желткова является возвращением к ее истинной перво-сути. Символично, что уже после возвращения ему гранатового браслета, Желтков ритуально преподносит его в дар Богородице, просит хозяйку квартиры повесить его вместе с другими приношениями на икону «матки боски»; тем самым герой уже здесь подтверждает, что видит в своей возлюбленной первообраз Мадонны; богородичный архетип, как известно, является одним из выражений архетипа Софии4.
Таким образом, анализ парадигмы софийного мифа в художественной структуре повести Куприна позволяет объяснить многие особенности в принципах изображения героев произведения и в его сюжетной организации. То, что поначалу в образах двух сестер воспринимается как антитеза, в действительности оказывается разными формами актуализации универсальных основ женской личности, интегрированных в архетипе Софии по принципу диалектических оппозиций. Личностный первообраз в героинях произведения воплощен не по логике контраста или взаимодополнения (ком-плементарности)5, а в форме диалогически организованных образно-смысловых инвариантов: в Анне софийная модель женской личности актуализирована изначально, хотя и редуцированно, Вере суждено пройти драматичный путь Посвящения Эросом в истории ее отношений с Желтковым для того,
4 См., например, об этом в известной книге Т. Шипфлингера «София - Мария. Целостный образ творения» [10].
5 Следует отметить, что подобная логика обнаруживается во многих других архетипически парных образах, с которыми мы встречаемся в русской и мировой литературе и культуре, причем, как в женских, так и мужских персонажах; в контекстах русской литературы можно вспомнить Ольгу и Татьяну Лариных (со смысловой доминантой антитезы) и гончаровских Веру и Марфеньку (с доминантой взаимодополнения).
чтобы реализовать свой потенциальный идеальный первообраз.
Разумеется, в данной статье мы проанализировали лишь некоторые структурные элементы софийного мифа, отраженные в повести Куприна, значительная часть образно-смысловых инвариантов данной парадигмы осталась за рамками работы. Так, например, мы не касались здесь проблемы реф-лексийных взаимоотражений между библейским и гностическим образами Софии как инвариантами типологически единой мифологической парадигмы. Очевидно, что пути диалогической актуализации библейского и гностического архетипа в личности и судьбах героинь повести «Гранатовый браслет», как и ряд других аспектов обозначенной проблематики, требуют дальнейшего исследования.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ибатуллина Г.М. Мифологема Эрос-Логос и ее смыслопорождающие функции в повести А. Куприна «Гранатовый браслет» // Сибирский филологический журнал. 2009. № 2. С. 85-93.
2. Ибатуллина Г.М. О софийных мотивах в структуре образа главной героини повести А. Куприна «Олеся» // Кормановские чтения: Ст. и мат. Межвузовской научной конференции (Ижевск, апрель, 2013) / ред.-сост. Д.И. Черашняя. Ижевск: Удмуртский университет, 2013. Вып. 12. 446 с. С. 221-228.
3. Крохина Н.П. Софийность и её коннотации (онтологизм - космизм - эсхатология) в русской мысли и литературе XIX и рубежа XIX-XX веков: монография. Иваново: ГОУ ВПО «ШГПУ», 2010. 400 с.
4. Куприн А.И. Собрание сочинений: в 9 т. / под набл. Э. Ротштейна и П. Вячеславова. М.: Правда, 1964. Т. 5. 383 с.
5. Магомедова Д.М. Блок и гностики // Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве А. Блока. М.: Мартин, 1997. С. 70-84.
6. Панова Л.Г. Софийный дискурс Александра Блока (на примере «Снежной Девы») // Логический анализ языка. Между ложью и фантазией / отв. ред. Н.Д. Арутюнова. М.: Индрик, 2008. С. 311-317.
7. Рычков А.Л. «Софийный гнозис» Серебряного века: Источники и влияния // «Va, pensiero sull'ali dorate»: Из истории мысли и культуры Востока и Запада. М.: ВГБИЛ, 2010. С. 344-363.
8. Рычков А.Л. Доклад А. Блока о русском символизме 1910 года как развитие «мысли о Софии» Вл. Соловьёва // Шахматовский вестник. Вып. 12. М., 2011. С. 207-231.
9. Рычков А.Л. Рецепция гностических идей в русской литературе начала XX века // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2013. № 4 (31). С. 223-247.
10. Шипфлингер Т. София - Мария. Целостный образ творения. М.: Гнозис Пресс; Скарабей, 1997. 400 с.
Поступила в редакцию 03.03.15
G.M. Ibatullina
FIGURATIVE AND SEMANTIC PARADIGM OF A SOPHIAN MYTH IN A.I. KUPRIN'S NOVEL "GARNET BRACELET"
The article investigates the figurative semantic coordinates of a sophiological myth in the artistic world of the novel by A.I. Kuprin "Garnet Bracelet". The analysis of the novel reveals semantic codes by which a sophian archetype is updated in the images of the two main characters - sisters Vera and Anna. In the poetics of the novel, these codes are realized through the system of artistically significant oppositions. This approach, and also the subject of the study - the paradigm of a sophian myth in "Garnet Bracelet" by A. Kuprin - defines the scientific novelty of the author's conception for sophiological issues in the work of the writer is still unexplored field of literary studies. The results of investigation bring us to the conclusion that a sophian archetype in the images of the sisters is embodied not on the principle of complementarity and antithesis, but in the form of dialogically organized figurative and semantic invariants: in Anna a sophian model of a female is originally actualized, though reduced, Vera is destined to go the dramatic way of Initiation by Eros in order to realize her potential perfect prototype.
Keywords: myth, archetype, paradigm, the opposition, the invariant, Sofia, model, art system.
Ибатуллина Гузель Мртазовна, Ibatullina G.M.,
кандидат филологических наук, доцент Candidate of Philology, Associate Professor
Стерлитамакский филиал Sterlitamak bra^h of Bashkir State University
ФГБОУ ВПО «Башкирский Государственный Университет» 49, Prospect Lenina, 450103 Sterlitamak, Russia
453103, Россия, г. Стерлитамак, просп. Ленина, 49 E-mail: guzel-anna@yandex.ru E-mail: guzel-anna@yandex.ru
