ОБРАЗ ЦАРСКОГО СЕЛА И ПРИЕМЫ ЕГО ЯЗЫКОВОГО ВОПЛОЩЕНИЯ В ПОВЕСТИ "ГОРОД МУЗ" Э. Ф. ГОЛЛЕРБАХА Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ЛИНГВИСТИКА, ТЕОРИЯ ДИСКУРСА И ЯЗЫКОВЫЕ СТИЛИ

УДК 81'38 ГРНТИ 16.21.55

Б01 10.35231/25419803_2021_2_121

Т. Е. Лебедева

Образ Царского Села и приемы его языкового воплощения в повести «Город муз» Э. Ф. Голлербаха

В статье исследуются языковые средства воплощения образа Царского Села, созданного Э. Ф. Голлербахом в повести «Город муз». Названы основные собрания текстов, посвященных Царскому Селу. Анализ произведения «Город муз» предваряется обзором литературоведческих и междисциплинарных исследований, посвященных разным аспектам изучения царскосельского текста.

Настоящее исследование осуществлено с использованием семантико-стилистиче-ского анализа, историко-культурного анализа, также применяется сравнительный анализ художественных образов и приемов их воплощения. В данной работе прослеживается эволюция образа Царского Села в русской литературе, как она представлена в повести Голлер-баха. Изложение материала построено по хронологическому принципу, в соответствии с логикой изложения автора. В тексте повести выделены различные лексические пласты, репрезентирующие разные компоненты образа Царского Села в разные периоды жизни города и разные периоды истории русской литературы. Выявляется роль отдельных лексических средств в создании авторской интерпретации образа города. Особое внимание уделяется лексемам-номинантам города, изображению царскосельского пейзажа. Анализируется перцептивная лексика и ее роль в создании образа Царского Села. Подчеркивается значимость определенных лексических единиц в прочтении образа города.

В анализируемом произведении исследуются межтекстовые связи, излагаются отдельные наблюдения за способами введения чужого текста в текст повести и его функциями в тексте. Показаны способы создания ассоциативного поля античности в тексте. Выделены традиционные элементы образа Царского Села, показана преемственность в приемах создания этого образа, и на этом фоне - то особенное, новое, что привнес Э. Ф. Голлербах в осмысление и изображение Царского Села.

Трансформации образа Царского Села в изображении Голлербаха соотносятся с этапами развития дворцово-паркового ансамбля, с этапами развития города. Отдельные замечания касаются рецепции образа Царского Села, созданного Э. Ф. Голлербахом.

Ключевые слова: образ Царского Села, стилистика, Э. Ф. Голлербах.

© Лебедева Т. Е., 2021

Tatiana Lebedeva

The Image of Tsarskoye Selo and the Methods of its Linguistic Embodiment in the Story "City of Muses" by E. F. Hollerbach

The article examines the linguistic means of embodying the image of Tsarskoye Selo, created by E. F. Hollerbach in the story "City of Muses". The main collections of texts dedicated to Tsarskoe Selo are named. The analysis of the work "City of the Muses" is preceded by a review of literary and interdisciplinary studies devoted to various aspects of the study of the Tsarskoye Selo text.

The present study was carried out using semantic and stylistic analysis, historical and cultural analysis, and a comparative analysis of artistic images and methods of their embodiment is also used. This work traces the evolution of the image of Tsarskoe Selo in Russian literature, as it is presented in the story of Gollerbach. The presentation of the material is structured according to the chronological principle, in accordance with the logic of the author's presentation.

In the text of the story, various lexical layers are highlighted, representing different components of the image of Tsarskoe Selo in different periods of the life of the city and different periods of the history of Russian literature. The role of certain lexical means in the creation of the author's interpretation of the image of the city is revealed. Particular attention is paid to the lexemes-nominees of the city, the image of the Tsarskoye Selo landscape. The author analyzes the perceptual vocabulary and its role in creating the image of Tsarskoe Selo. The importance of certain lexical units in reading the image of the city is emphasized.

In the analyzed work, intertextual connections are investigated, individual observations of the methods of introducing someone else's text into the text of the story and its functions in the text are presented. The ways of creating an associative field of antiquity in the text are shown. The traditional elements of the image of Tsarskoye Selo are highlighted, the continuity in the methods of creating this image is shown, and against this background - that special, new thing that E.F. Hollerbach in understanding and portraying Tsarskoe Selo.

The transformations of the image of Tsarskoe Selo in the image of Gollerbach correlate with the stages of development of the palace and park ensemble, with the stages of development of the city. Separate remarks concern the reception of the image of Tsarskoe Selo, created by Gollerbach.

Key words: The Image of Tsarskoe Selo, stylistics, Hollerbach.

Изучение Царского Села как феномена русской культуры имеет богатые традиции. Литература, посвященная этому городу, огромна: активно исследуется его история, городская среда, развитие архитектурно-паркового ансамбля, коллекции произведений искусства, ведется краеведческая работа1.

1 Еще в 1933 г. в Ленинграде вышла книга Э. Ф. Голлербаха «Литература о Детском Селе». Л.: Издание Ленинградского общества коллекционеров, 1933; внушительная библиография собрана на сайте Историко-литературного музея Пушкина: http://ilmp.ru/?page_id=143.

Царскому Селу посвящены многие поэтические и прозаические тексты -это стихи М. В. Ломоносова, И. Богдановича, Г. Р. Державина, В. А. Жуковского, А. С. Пушкина и др., проза С. Горного (А. Оцупа) и Э. Ф. Голлербаха. В одних Царское Село становится объектом изображения, в других - лишь упоминается мимоходом. Первым сборником царскосельских текстов стала известная антология «Царское Село в поэзии», составленная и опубликованная Э. Ф. Голлербахом в 1922 г. (затем была переиздана в 1993 и 2009 г. без изменений). В 2000-е гг. начали появляться сборники стихотворений, посвященных одному из знаковых мест Царского Села (например, «"Урну с водой уронив...". О поэтическом воплощении одного царскосельского памятника»1), в 2016 г. вышла наиболее полная на сегодняшний день антология лирики, посвященной Царскому Селу, - «Царскосельская антология»2.

При том что исследования городского текста и сверхтекста стали неотъемлемой частью современной филологии, царскосельский текст не так часто попадает в сферу внимания ученых, как это представляется на первый взгляд. Имеющиеся работы - исключительно литературоведческие - представляют собой в основном частные исследования творчества отдельных поэтов, прозаические тексты о Царском Селе не подвергались научному осмыслению.

Ключевые образы царскосельского текста XVIII века подробнейшим образом рассмотрены в статье Л. И. Вигериной «Образ рая и его стилистическая аранжировка в царскосельской поэзии XVIII века (Ломоносов, Богданович, Державин)» [3]. Довольно хорошо в интересующем нас аспекте изучено творчество поэтов XX века. Царскосельским мотивам и образам в поэзии А. Ахматовой посвящены статьи А. Арьева «"The Splendid Darkness of a Strange Garden": Tsarskoe Selo in the Russian Poetic Tradition and Akhmatova's "Ode to Tsar-skoe Selo"» [22], Анна Лизы Крон «Akhmatova and the Passing of the Swans: Horatian Tradition and Tsarskoe Selo» [24], Анатолия Наймана «The Place of Tsarskoe Selo in Akhmatova's Poetry» [27], Сони Кетчиан «Returns to Tsarskoe Selo in the Verse of Anna Akhmatova» [25], Венди Росслина «Remodelling the Statues at Tsarskoe Selo: Akhmatova's Approach to the Poetic Tradition» [29], Романа Тименчика «On Akhmatova's Tsarakoe Selo Code» [32], вошедшие в сборник статей отечественных и зарубежных исследователей «A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets», посвященный столетию со дня рождения А. А. Ахматовой.

1 «Урну с водой уронив...». О поэтическом воплощении одного царскосельского памятника. Антология. (СПб.: Серебряный век, 2017).

2 Царскосельская антология / сост. Б. А. Чулков; вступ. ст., подгот. текста и примеч. А. Ю. Арьева (СПб.: Пушкинский Дом: Вита Нова, 2016).

123

Царскосельские темы и образы в поэзии И. Анненского являются предметом рассмотрения в работах Нэнси Поллак «Annensky's "Trefoil in the Park" (Witness of Whiteness)» [28], A. E. Аникина «"Classical" and "Tsarskoe Selo" in the Works of Annensky: Some Observations in Regard to Acmeism» [20]. В статьях Майкла Баскера «Gumilev, Annensky and Tsarskoe Selo: Gumilev's "Tsarskosel'skii krug idei"» [23] и Barry Scherr «Gumilev and Parnassianism» раскрывается влияние «семиосферы» Царского Села на творчество поэта, проводятся параллели между поэзией Т. Готье и Н. Гумилева [31]. Образы царскосельских статуй в поэзии В. А. Комаровского исследуются Андреем Устиновым в работе «Two Letters of Count Vasily Komarovsky» [33], некоторые вопросы поэтики Комаровского анализируются в статье Томаса Венклова «An Exemplary Resident of Tsarskoe Selo and the Great Pupil of the Lycee: Some Observations on the Poetics of Count Vasily Alekseevich Komarovsky» [34].

Несколько страниц этого сборника посвящены уже упоминавшейся книге Э. Ф. Голлербаха «Литература о Детском Селе» [30], в приложении опубликованы несколько рассказов из цикла того же автора «Разъединенное» с предисловием Е.А. Голлербаха.

Как видим, царскосельский текст поэтов XIX века не был предметом специального рассмотрения в отечественном литературоведении и языкознании, отдельные замечания и наблюдения можно найти в статьях, посвященных изучению творчества А. С. Пушкина, Ф. И. Тютчева и др. в целом1.

Образы парков Царского Села в поэзии исследовались в рамках междисциплинарного подхода, на пересечении культурологии и литературоведения, в работах А. Г. Разумовской [14] и О. И. Усачевой [15]. В статье А. Г. Разумовской намечена эволюция образа царскосельского парка в творчестве поэтов XVIII-XX веков, от М. В. Ломоносова до современных поэтов - А. М. Город-ницкого, Б. Б. Рыжего, В. Ханана. Работа О. И. Усачевой посвящена осмыслению темы Царского Села в поэзии Вс. Рождественского. Автор показывает, как менялось восприятие поэтом родного города на разных этапах его жизненного пути.

Сквозные темы в царскосельском тексте обозначены А. В. Кузьминым [9], эволюция образа Царского Села в русской литературе XVIII-XX веков на фоне истории дворцового города рассматривается С. В. Федоровой [15]. В ста-

1 См., например, Ивинский Д. П. Пушкин и Державин: к вопросу об интерпретации двух заключительных строф «Воспоминаний в Царском Селе» // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2017. № 1. С. 127-145.

124

тье Льва Лосева «The Toy Town Ruined» разрабатывается «мотив руин» в пространстве дворцово-паркового ансамбля и его отражение в поэзии о Царском Селе [26].

Цель настоящей статьи - исследовать языковое воплощение образа Царского Села в произведении Э. Ф. Голлербаха «Город муз», конкретные приемы изображения города. Последовательное сравнение интерпретации образа Царского Села в творчестве Э. Ф. Голлербаха с трактовкой этого образа в творчестве других поэтов и писателей остается за рамками данного исследования, мы обращаемся к такому сопоставлению лишь спорадически. Также мы намеренно не останавливаемся на стилистических особенностях прозы автора в целом - это увеличило бы объем работы и увело бы нас в сторону от заявленной темы. Данное исследование осуществлено с использованием семантико-сти-листического анализа, историко-культурного анализа, также применяется сравнительный анализ художественных образов и приемов их воплощения.

Прежде чем мы перейдем к решению поставленных задач, оговорим, что все цитаты даются по 2-му изданию «Города муз» 1930 г. [6]. Отдельные слова и словосочетания из произведения даны курсивом, все более обширные цитаты даны в кавычках с указанием страницы. Лексические значения слов приводятся по словарю Д. Н. Ушакова1, отражающего лексико-семантическую систему русского языка в годы первой публикации очерка. В случае если слово отсутствует в словаре Ушакова, мы обращаемся к материалам Словаря современного русского литературного языка в 17-ти тт.2

Образ родного города неоднократно возникает в художественной прозе искусствоведа Э. Ф. Голлербаха (в повести «Город муз», сборнике «Разъединенное») и в цикле «Царскосельские стихи».

Жанровая природа произведения «Город муз» обозначена самим автором дважды: в подзаголовке значится «повесть о Царском Селе», в предисловии ко второму изданию (1930 г.) автор пишет: «"Город муз" - скорее повесть, чем "исследование": автор больше прислушивался к тому, что Б. Констан и Флобер называют: "memoire du Coeur", к своей "faculte èvocatrice", чем к голосам литературных чревовещателей и прозекторов» [6, с. 10]. В предисловии же к первому изданию (1927 г.) Голлербах определял жанр своего произведения как литературно-бытовой очерк [6, с. 20]. В центре внимания автора - творчество

1 Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова. М.: Гос. ин-т «Сов. эн-цикл.»; ОГИЗ; Гос. изд-во иностр. и нац. слов, 1935-1940.

2 Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. / [Гл. ред.: чл.-кор. АН СССР В. И. Чернышев (гл. ред.) и др.]; Акад. наук СССР. Ин-т рус. яз. / [Ред. Л. С. Ковтун, В. П. Петушков]. Л.: Наука, 1950-1965.

и быт, повседневная жизнь Царского Села и его типичных обитателей на протяжении двух столетий (с момента основания здесь императорской резиденции до революции 1917 года). Представляется, именно способ изложения - последовательное развертывание событий во времени - позволяет назвать «Город муз» повестью. В воображаемом мире художественного текста действуют вымышленные лица, в «Городе Муз» нет вымышленных персонажей, почти нет вымышленных деталей и вымышленных слов, и только отдельные реплики действующих лиц придуманы автором. В строгом смысле «Город муз» скорее все же очерк, очень своеобразное, но все же исследование Царского Села и образа Царского Села, запечатленного в поэтических текстах русской классической литературы и письмах писателей, поэтов, деятелей культуры.

Композиционно текст делится на 6 глав, каждая из которых охватывает определенный период жизни Царского Села: первая глава - XVIII век, вторая -первую треть XIX века, третья - период с 1830-х до 1900 г., четвертая -1900-е гг., пятая - 1910-е гг., в шестой главе изображена жизнь города в 19141917 гг. Повествование развертывается от прошлого к настоящему; хронологический принцип изложения, избранный автором, подталкивает нас к тому, чтобы анализировать составляющие образа города в динамике.

Образ Царского Села создается, прежде всего, употреблением лексики, отражающей географическое, архитектурное, историческое, культурное и, в какой-то мере, социальное своеобразие города. В тексте повести (литературно-бытового очерка) отчетливо выделяются несколько тематических групп лексики: наименования городских объектов и деталей интерьера; пейзаж и его составляющие; обитатели Царского Села и их внешний вид; занятия царскосё-лов; цвето-световая лексика; номинации звуков и запахов, характерных для Города Муз; наименования направлений в искусстве и названия произведений искусства; слова и словосочетания, передающие общее впечатление о городе. Эти пласты языковых единиц формируют отдельные составляющие образа Города муз.

Обратимся к анализу названных тематических групп с тем, чтобы определить типические черты Царского Села, формирующие его образ в разные исторические эпохи.

В основе образа Царского Села лежит изображение города: в тексте Гол-лербаха с документальной точностью воспроизводится городское пространство. Номинации объектов городского пространства (названия архитектурных сооружений, улиц, районов) становятся своего рода каркасом, к которому крепятся остальные составляющие образа.

В первой главе, где запечатлен момент зарождения императорской резиденции в XVIII веке, автор обозначает пространство Царского Села с помощью следующих словосочетаний и предложений: в огромной гулкой галлерее Большого Дворца1; Ослепительно прекрасна барочная обитель порочных цариц; в заново отделанных Камероном апартаментах2; Розы «висячего сада»; ионические колонны галлереи; безмятежная гладь тихого озера; идет к пруду (Большой пруд). В этой части текста для изображения Екатерининского дворца Э. Ф. Голлербах использует обширные выдержки из «Географического словаря» Федора Полунина 1773 г. [11], включает цитаты из стихотворений И. Богдановича («великолепие чертогов позлащенных», «в приятных сих местах» («Стихи к музам на Сарское село», 1790-е гг.)), Г. Державина («между столпов и зданиев Фемиды», «при гласе лебедей», «воздыханием роз»3 («Прогулка в Сарском Селе», 1791).

Во второй главе (Царское Село первой трети XIX века) автор так рассказывает о развитии Царского Села: Кваренги возводит строгие свои колоннады4, упоительно-спокойные, величаво-простые дворцы, строит Александровский Дворец, Лицейский флигель. В этой же части текста встречаются словосочетания: в пруд Александровского парка; из церкви Знаменья; в Китайской деревне; В осеннем парке; в маленьком домике с мезонином, что на углу Средней и Церковной, проходят литературные состязания; упоминаются дворцовая гауптвахта, Китайская ротонда.

В третьей главе, посвященной описанию Царского Села с 1830-х до 1900 гг., упоминаются дом Китаева; кавалерский домик, что на углу Леонть-евской и Садовой; напротив дома Китаева - на другом углу - белый дом А. Н. Оленина; вокзал; парк (Ленивый ветер с озера, прошелестев в листве столетних лип.), китайские домики, дом Мердера на Церковной, келья Соловьева. Железнодорожный вокзал, построенный в 1837 г., получает подробнейшую характеристику «со слов» писателя Виктора Бурьянова (см. [6, с 7880]). Вероятно, сам Э. Ф. Голлербах позаимствовал это описание у С. Н. Виль-чковского5.

В четвертой главе (Царское Село в период с 1900 по 1914 гг.) очерка отображается резкое расширение пространства Царского Села. Помимо номинаций парка, вокзала, дворца, в этой главе находим такие простые и составные

1 Здесь и далее при цитировании исследуемого текста сохраняется орфография автора.

2 Личные покои Екатерины II в Зубовском флигеле.

3 Эта цитата неточная.

4 Полужирным шрифтом выделяем наименования городских объектов.

5 Вильчковский С. Н. Царское село. СПб.: Т-во Р. Голике и А. Вильборг, 1911. С. 40.

127

наименования городского ландшафта: в деревянных особняках, вдоль ограды (парков. - Т. Л.), в подъездах дворцовых флигелей, по Дворцовой, по Садовой, на вокзале, Кокорев ... в своем особняке, на дворцовом плацу, вдоль оживленных улиц, в городской ратуше, в парке, на катке, реального училища, женскую гимназию, в парке, Китайский театр, гимназия (Николаевская мужская гимназия. - Т. Л.), в училищном саду (саду Реального училища. - Т. Л.), вокзал, аллеи царскосельского парка; по глухим аллеям парка; в глубь парка; часами кружил по аллеям; на гранитной веранде; от безмятежной глади озера; чесменские ростры; «палладиев» мост; турецкую баню; Деревянный дом на Бульварной помнит его [Н. Гумилева - прим. авт.] гимназистом; на Малой; в садах Екатерины; по дорожке, огибающей озеро; Перед «Девушкой с разбитым кувшином». Названия отдельных парковых сооружений даются через цитаты из стихотворения В. Комаровского «LA CRUSHE CASSÉE» (1913 г.): «павильон хандры порфирородной» и «в триумфальный год воздвигнутая арка». В этой же главе есть и косвенные указания на элементы паркового пространства: в царскосельском парке он прислушивается не к шороху листвы и журчанию каскадов, а к далекому грохоту Кагула и Чесмы, о которых гласят надписи обелисков - речь о Кагульском обелиске и Чесменской колонне в Екатерининском парке.

В пятой главе содержатся следующие наименования объектов городского пространства: мирные твои стогны; с высоты Белой башни; в парке / в парках; в аптеке Дерингера; здесь, где теперь пустырь, заросший лопухом, был дом, где я жил, был сад, где я в беседке готовился к экзаменам; вон на том углу я покупал яблоки у дородной Дарьюшки; бал в ратуше; симфонические конферты в Павловске; в рощах парка; у входа в парк; вдоль ограды; в накуренных залах офицерских собраний; на окраине Баболовского парка; в Софии; на вокзале; по парку; жил здесь на даче; на Московском шоссе, на веранде большой деревянной дачи, Павел Петрович Чистяков.; Давно осиротела дача на Московском шоссе; В книжном магазине Митрофанова, где никто не покупал книг; по парку; на балах в ратуше; на музыке в Павловске; на краю города жил; унылое поле за Кузьминым; В домике Грибовского, на Малой, во дворе, писал он [Блок. - прим. авт.] свою «Метель»; по екатерининскому парку; на «Капризе»; гимназия; Реальное [училище. - Т. Л.]; в двуполой школе Левицкого; из Александровского дворца в Реальное.

Некоторые городские объекты в этой главе обозначаются с помощью перифраза: бежит струя из клюва лебедя (фонтан на Каскадном канале Екатерининского парка. - Т. Л.); отдельные локусы Царского Села даются через интертекст: Ахматова «вспоминает с отрадой царскосельские сады» и узнает

128

"орла Екатерины", слетевшего сюда с "пышных бронзовых ворот"; «затейливый белый дворец и черный узор оград»; Рождественский писал: «через красные ворота я пройду».

В шестой главе: у меня на Московской; по дороге на вокзал; крыши домов, тротуар; на вокзале; на территории Екатерининского парка; на учебном поле; над «Диким островом»; памятник в Лицейском саду; старый парк; к твоим беломраморным статуям, к твоим аллеям и боскетам; в обезлюдевшем парке; по ночам в окнах особняков; В парке за оградой; посреди Дворцовой улицы.

Проанализировав обозначения городского пространства в тексте, мы можем выделить три способа описания этого пространства: 1) с помощью прямых номинаций (топонимов - названий улиц, наименований архитектурных и парковых сооружений), 2) с помощью перифразов; 3) с помощью «чужого» текста.

Топография Царского Села воспроизводится со всей тщательностью, изображение пространства максимально конкретно. Заметно, что увеличение разнообразия топонимов в тексте каждой последующей главы отражает реальное расширение границ Царского Села: от императорского дворца и окружающей его регулярной части «Старого сада» в XVIII века к окраинам в начале века XX века.

При множественности лексических единиц со значением городского пространства, соотнесенных с действительно существовавшими и существующими локациями Царского Села, Голлербах создает не столько реалистичное, сколько схематичное изображение городского ландшафта, не давая «живописных» деталей. Так, только в описании архитектуры XVIII века в самом начале повести автор дает наименования архитектурных деталей в «чужом» тексте, например: Сотни огней дробятся в зеркалах, ложатся пламенными бликами на пухлые щеки амуров и тусклым серебром тонут в мутной сини запотевших окон [6, с. 22-23]; «Главной дом различным образом пребогато украшен; парадное крыльцо весьма великолепно, коим и чрез многие покои проходят в залу, где стены зеркальные вызолочены и сделаны в ней трои двери...», «Из покоев некоторые украшены мозаиком, а другие ентарем, третьи китайскою работою, прочие же каждой отменным образом. В зверинце достоин примечания зверинной дом, состоящий из одного павильона, в коем стены украшены писанными изрядным мастерством картинами, всяких зверей, скотов, птиц и рыб представляющими. Да не меньше же пленяет взор Ермитаж, находящийся в пространном саду. А что больше всего удивляет вновь туда приезжающих - есть блистание двух купол на главном доме, червонным золотом

129

вызолоченных, и что во многих местах вызолочены и гымзы, и прочия украшения с наружия, из чего на внутреннее украшение заключить можно». (Полунин, Географический словарь) [6, с. 23-25].

Номинации объектов городского ландшафта у Голлербаха можно рассматривать как точки на карте, как признаки, необходимые для узнавания Царского Села. Наименования лишены изобразительных подробностей, с их помощью невозможно визуализировать городское пространство. Топонимическая лексика может только пробудить разного рода ассоциации, вызвать знакомые образы Царского Села.

Контексты, в которых употребляются топонимы и наименования архитектурных сооружений, по большей части дают представление о владельцах домов и жителях Царского Села - прежних и нынешних (современных Голлер-баху), сообщают об их занятиях: «в Китайской деревне, подремывал Николай Михайлович Карамзин со своими «рюматизмами», и неспешные его раздумья сбегали плавными, певучими линиями, как легкие ручки ампирных кресел» [6, с. 43]; «на другом углу - белый дом А. Н. Оленина» [6, с. 68]; [Фофанов. -Т. Л.] «к себе спускается, в кабинет свой на Церковной, в доме Мердера» [6, с. 88].

Важно отметить, что топонимы в основном выступают в качестве второстепенных членов предложения, чаще всего - обстоятельств, и, тем самым, сами по себе не являются предметом сообщения. Локусы Царского Села являются лишь фоном происходящих событий; «задним планом», на котором появляются и исчезают действующие лица; они задают границы пространства, где творится история - история государства, история культуры, история литературы.

Неотъемлемой частью образа Царского Села является изображение царскосельских парков. Рассмотрим характеристики царскосельского пейзажа в разные периоды жизни Царского Села, как они даны у Голлербаха.

В 1 главе описание пейзажа отсутствует, оно лишь намечено несколькими чертами: Как снег, сияют на фоне безоблачной лазури ионические колонны галереи; Внизу, вдалеке — безмятежная гладь тихого озера...; Екатерина спускается в парк. Несколько ранее автор отсылает читателя к царскосельскому пейзажу 6 Державина, который, являясь действующим лицом повести, «между столпов и зданиев Фемиды» катается на лодке «при гласе лебедей» и упивается «воздыханиемроз». Этих нескольких деталей, тем не менее, вполне достаточно, чтобы создать образ идеального места (См. подробнее о типах пейзажа [19]).

Во 2 главе парк получает уже более развернутую характеристику: «Розового Поля»; Из парка доносится медвяный запах липового цвета; В осеннем парке багрецом и охрою тронуты кущи. Подойдет к берегу, пошарит в карманах, крошки от печенья кидает лебедям; Смотрит Василий Андреевич на небо и воображает бессмертие; Блужданья по парку. Отметим, что в этой главе упоминается и Александровский парк, большая часть его описания принадлежит перу В. А. Жуковского: В Александровском парке, около дворца на пруду, - «детский остров», любимое место поэта. Здесь «плотик с перилами», «сплела здесь роща своды, в тени их тишина, кругом покойны воды, прозрачные до дна» (В. А. Жуковский, «Остров», 1831 г.).

Как и в случае с обозначениями знаковых мест Царского Села, Голлербах часто дает изображение царскосельского пейзажа через включение чужого текста, это: 1) цитаты из художественных произведений: и о «седых валах» на безмятежном царскосельском озере (Пушкин, «Воспоминания в Царском Селе», 1815 г.); Одинокие прогулки Пушкина «под липовые сени», к «злачным берегам», где раскрывается голубой простор, где «в тихом озере, средь блещущих зыбей» красуется «станица гордая спокойных лебедей»... (Пушкин, «Царское Село» («Хранитель милых чувств»), 1819 г.); Мечтательные часы на Бельведере или на Капризе: это ее, китайскую беседку, назвал поэт «пустынным приютом любви»: «Здесь ею счастлив был я раз, // В восторге пламенном погас, // И время самое для нас // Остановилось на минуту...» (Пушкин, «Надпись к беседке»); В повести Коншина «Остров на садовом озере» поэтически живописуется вечерняя красота Екатерининского парка; 2) цитаты из писем: Освещение китайской ротонды снаружи и внутри было прелестное (письмо А. И. Тургенева Вяземскому).

Еще одним приемом воплощения пейзажа являются отсылки к произведениям других видов искусства: «В 1830 г. появляется миниатюрный альманах «Царское Село», изданный Н. Коншиным и бар. Розеном. Литографический фронтиспис его изображает славную Орловскую колонну; перед ним портрет Дельвига; Литографии Лангера и Мартынова, офорты Жуковского - вот оно, Царское Село той эпохи» [6, с. 62]. Совершенно очевидно, что Голлербах имеет в виду издание «Двенадцать видов Царского Села» 1820 г. В. П. Лан-гера1, которые «пленяют своей непосредственностью и чистотой, отличаются

1 Лангер П.В. Двенадцать видов Царского Села. 1820 [художник В. П. Лангер; вступ. ст. А. М. Мухиной]. СПб.: Лицейский фонд им. А. С. Пушкина: Рекламно-издат. предприятие "Титул", 1992.

тщательностью и добросовестностью исполнения, ценны своей достоверностью» [10, с. 94]; литографии А. Е. Мартынова1, которому «близко романтическое видение, сближающее его искусство с творчеством русских литераторов Н.М. Карамзина, К.Н. Батюшкова, В.А. Жуковского» [18, с. 108] и восемь офортов Жуковского, выполненные в начале 1820-х годов посвященные видам Царского Села2.

Всех названных Голлербахом объединяет занятие литературой и следование романтическим традициям в творчестве. Отмеченные автором детали пейзажа, как в своем, так и в чужом тексте, составляют образ «восхитительного» места, где человек находится в гармонии с природой.

Третьей главе предпослан эпиграф, дающий восприятие царскосельских парков А. С. Пушкиным: «Сады прекрасные, под сумрак ваш священный // Вхожу с поникшею главой! А. Пушкин» [6, с. 63]; блуждание по парку; в парке играет оркестр; безмятежная гладь озера превращается в глубокодонную пучину Понта Евксинского, над которой несутся, как белокрылые виденья, тугие паруса Одиссеева корабля; Часы раздумий в парке, на чугунной скамье; встречать утро в Царскосельский сад и умываться к «Молочнице» (Панаев); в дремотном этом парке — белокрылые виденья на тусклом стекле озера, сумрачные тени вечера на каменных ступенях дворцов; пленен меланхоличностью задумчивых парков, их «спокойно-важным шумом» (цитата из стихотворения Константина Фофанова «Дума в Царском Селе» 1889 г.), аллеями благоуханных лип. Влечет его и печальный лик Перетты..., и памятник в Лицейском саду, и тени других поэтов.

В этот период парк осмысляется как место обитания теней прошлого, возникают отсылки к античной литературе.

Царскосельский пейзаж 1900-х описывается в четвертой главе, причем в этой части повести пейзаж дается в основном через чужой текст. Собственно авторские характеристики немногочисленны: лебеди белые бороздят голубое зеркало прудов. И черные лебеди.; прекрасно, волнительно, тревожно ночное небо, вспоротое фейерверком; по глухим аллеям парк; при свете луны, озаряющей чесменские ростры, «палладиев» мост, турецкую баню..; смотрят с неба голубые звезды; ...дышал воздухом тех же парков, где меланхолические

1 Александровский парк в районе Озерков. Литография 1820 год; Вид на Лицей и Садовую улицу. Литография 1820 год; Вид на Большой пруд. Раскрашенная литография 1821 г.; Фонтан «Молочница» в Царском Селе. Литография. Оттиск, раскрашенный акварелью, 1821-1822, Коллекция И. И. Рыбакова.

2 Вошли в издание Жуковский В. А. Виды Царского Села. СПб., 182-183.

132

вечера простирают над темными кущами свои серо-сиреневые крылья и последние лучи умирающего солнца золотят замшенные руины; под шатрами вековых лип; В садах Екатерины; по дорожке, огибающей озеро; перед «Девушкой с разбитым кувшином».

Основное внимание уделено интерпретации царскосельского пейзажа в поэзии Анненского: «В поэзии Анненского нашел тончайшее истолкование царскосельский пейзаж или, вернее, особый комплекс образов и настроений, связанных с Царским Селом. До него это был пейзаж неоклассический и отчасти романтический, он же окрасил его в какие-то прерафаэлитовские тона, окутал его какой-то дымчатой истомой, сохранив, однако, всю чистоту и свежесть красок. У него редко встречается перечисление памятников, названий и вообще конкретных признаков царскосельского пейзажа, но нечто «царскосельское» разлито в большинстве его стихов» [6, с. 108-109]. Далее Голлербах приводит выдержки из стихотворений Анненского, наиболее точно, по мнению автора, схватывающих сущность царскосельского пейзажа, выражающих смыслы, которыми наполнены эти места: ... в тишине осеннего парка, нужно прислушаться к тому, о чем шелестят «раззолоченные», но чахлые сады с соблазном пурпура на медленных недугах»; Анненский - поэт осени, любивший ее за эмалевый колорит и «нежную невозвратимость ласки», «за желтый шелк ковров» и «черные пруды». Все лучшие вещи его написаны как бы на фоне осени, и притом осени царскосельской (И. Анненский, «Сентябрь» 1904 г.); «И сад заглох, // и дверь туда забита, // И снег идет; и черный силуэт // Захолодел на зеркале гранита» (И. Анненский, «Черный силуэт. Сонет»).

Характеризуя пейзажи Царского Села в 1900-е гг., Голлербах вновь возвращается к творчеству А. С. Пушкина - «в таинственных долинах» парка, «средь вод, сиявших в тишине» («Евгений Онегин»), обращается к исследованиям Н. Н. Пунина: «аллеи царскосельского парка», «в нежно дрожащем просторе озера, в ветвях, чернеющих перед фронтонами Екатерининского Дворца, в белом мраморе замерзающих статуй» [12].

Анализируя образ Царского Села в творчестве В. Комаровского, Голлер-бах отмечает особое восприятие поэтом пейзажа Царского Села: «весь голубой и зеленый мир» «кажется ему только блистательным покровом, наброшенным на черную бездну хаоса» [6, с. 122]. Лексема кажется формирует противоречие между внешним (блистательной, роскошной жизнью двора) и внутренним (поэтической душой города), рождает ассоциацию «парк - обман», «пейзаж - призрак». Тем не менее, в описании пейзажа снова возникает идиллическая безмятежная гладь озера, «сверкающего, как золотая чаша». Но «на ост-

рове, посредине пруда, Седые гарпии слетелись отовсюду // И машут крыльями. Уйти, покуда мочь?..» (стихотворение «Где лики медные Тиверия и Суллы»).

В авторском описании пейзажа, данном в четвертой главе, содержится предчувствие трагических перемен в жизни Царского Села: характерные детали пейзажа в начале 1900-х гг. - свет луны, темные кущи, замшенные руины (см. цитаты, приведенные выше). Особенно отчетливо тревожное, мрачное настроение выражено в пейзажном описании, данном в конце главы: «Шелестят листья, кружатся, как желтые бабочки. Сумрак окутывает деревья, тают контуры, мутнеет небо. Стелется над озером туман, желтые листья шуршат под ногами. Сгущаются тени, и, как бледные призраки, выступают в сумраке мраморные статуи. Смутно белеют колонны Камероновой галереи, и над ней, в темнеющем небе, медленно ползут мохнатые тучи, величавые, как строфы романтической поэмы...» [6, с. 135]. В этом небольшом фрагменте текста три раза повторяется слово сумрак, употребляются и другие лексемы, имеющие сему «непрозрачный», «непроницаемый для взора», «темный»: мутнеет ('становиться непрозрачным, туманным'), туман ('непрозрачное состояние воздуха в нижних слоях атмосферы вследствие скопления в нем водяных паров'), сгущаются (тени) 'стать густым, более плотным', смутно 'неясно, неотчетливо', темнеющем (небе) 'становящемся мрачным, пасмурным, тусклым, беспросветным, непроглядным, непроницаемым', тучи 'большое, пре-имущ. темное густое облако, грозящее дождем, градом, снегом'. Такой пейзаж М. Эпштйен называет унылым, или мрачным: «Тут нет ясного дневного света, зеленых ковров, пестреющих цветами, напротив, все погружено в сумрак, туман застилает небо. Но нет и страшной бури, неистовства, напротив, все погружено в молчание, покоится во сне» [19, с. 150]. Мрачный пейзаж Голлер-баха, однако, имеет не романтическую природу, но вырастает из чувства невосполнимой утраты (смерть И. Анненского, затем - В. Комаровского) и знания о скорой гибели старого мира.

Голлербах воспроизводит разные образы царскосельского пейзажа, отдавая дань традиции, но пейзаж - не главное в образе Царского Села, именно в этой главе автор пишет: «На фоне царскосельского пейзажа вспоминаются еще другие фигуры...» [6, с. 120].

В пятой главе детали царскосельского пейзажа названы в каждом из предпосланных ей эпиграфов: «Вот царскосельский дуб, орел над прудом и лодки...» (Н. Оцуп), Белый дворец в царскосельском парке, // Горбатый мост, минарет, пруды...» (Вс. Рождественский).

В этой главе пейзаж получает такие характеристики: Копошатся в рощах парка сонные птицы; По бледному небу, божественно-ясному, кое-где раскиданы легкие белые перья; За оградой журчит струя, бежит струя из клюва лебедя; легкий ветерок; в тумане вечерней долины; из письма А. Блока от 26 окт. (вероятно, 1908 г.): «сквозные леса, снег запорошил траву».

Типичное время года для Царского Села, по мнению Голлербаха, «это -не весна, не лето, а поздняя осень и особенно зима. «Осенней позднею порою» (Тютчев), когда «роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле» (Пушкин) — музы внемлют голосам осенних скрипок и ждут немыслимой радости. Но вот «покров зимы однообразный» (Вяземский) кутает в горностай мерзлые статуи, клочьями ваты увешивает столетние липы. «Седой Борей угрюмо трубит в рог», и кружится метель по снежным полянам, при бледном свете мохнатых звезд. В этом «голубом кружащемся снегу» и зацветает лирический бред о Царском Селе. Без конца тянется зимний путь, освещенный мутным фонарем. Призраком встает из мрака «затейливый белый дворец и черный узор оград» [6, с. 150-151]. И далее: «.повторный облик осени и зимы, сладкий привкус прелых листьев и свежий запах сухого снега» [6, с. 154].

В своей интерпретации образа Царского Села Голлербаху оказываются ближе традиции русской поэзии XIX века, где Царское Село изображается в разные времена года, тогда как в поэзии XVIII века Царское Село «не знает смены времен года (пейзаж дан как весенне-летний), что связано с его характеристиками как рая» [3, с. 7].

В заключительной части повести Голлербах с помощью пейзажных характеристик выстраивает оппозицию «настоящее - прошлое». Эта оппозиция, в свою очередь, базируется на отсутствии форм глагола в предложениях, относящихся к настоящему, и на подчеркнутом употреблении форм прошедшего времени в контекстах-«воспоминаниях». Сейчас - «Сентябрь 1916. Непроглядно черный вечер за окнами, вой ветра, дробный стук дождевых капель» [6, с. 170]. Воспоминаниям о безвозвратно ушедшем посвящены в тексте несколько страниц (поэтому мы не приводим текст полностью, см. [6, с. 176180]). В этих воспоминаниях парк предстает целителем («Сколько раз ты исцелял тревогу и тоску, развеивал злые кошмары, шелестом вековых своих дерев заглушал вкрадчивые голоса лярв...»); здесь «упоительно ... дышать»; здесь далекое прошлое соприкасается с настоящим и все еще слышны звуки Аполлоновой лиры и глухой голос Клио; здесь душа устремляется ввысь, постигая сокрытые высшие смыслы.

В пейзажном описании парка прошлого возникают уже знакомые черты романтического царскосельского пейзажа: зеркальная заводь, беломраморные статуи, аллеи и боскеты, столетние ивы, сень вековых дубов и лип, круторогий месяц.

Анализ лексического материала, отражающего детали царскосельского пейзажа, данные Голлербахом, отбор автором цитируемых текстов и конкретных их фрагментов позволяет утверждать, что, по мнению писателя, имманентным Царскому Селу является романтический пейзаж с его меланхоличным, задумчивым, таинственным, дремотным парком; тихим, безмятежным, зеркально гладким озером. Сравнение озера с зеркалом является постоянным признаком идеального пейзажа [19, с. 133] и характерно для царскосельского пейзажа А. С. Пушкина. В царскосельских картинах обязательно присутствие неофициального символа Царского Села - белых лебедей; образ лебедя постоянно воспроизводится в царскосельских текстах, он встречается в стихах Г. Р. Державина, В. А. Жуковского, А. С. Пушкина.

Характер царскосельского пейзажа в повести меняется в 1900-е гг.: из идеально-романтического он трансформируется в мрачный, наполненный ощущением тревоги, - об этом явственно свидетельствует обращение автора к лексике семантического поля «сумрачный, темный». В последней части текста, посвященной описанию предреволюционных лет, идиллические картины возникают ретроспективно. Романтическую интерпретацию царскосельского пейзажа поддерживает перцептивная лексика - в первую очередь, лексемы со значением звука и запаха.

Проследим употребление лексических единиц, со значением звука в соответствии с порядком появления их в анализируемой повести: в XVIII веке словно золоченые завитки рокайля, нарядные и наивные, извиваются сладкие похвалы Царскому Селу в стихах Ломоносова, Богдановича, Державина, и музыка их звучит, как мелодия менуэта; восхищенный шопот сопровождает напыщенную декламацию поэта.

XIX век: в Царском слышен сладкогласный Фофанов; шепчутся деревья; спокойно-важный шум парков; «Дух песен» зашелестел в парке; средь вод, сиявших в тишине; звучит голос Разумника; там - тишина. Ни звука. Только поезда поют (из писем Блока); при гласе лебедей; шорох листвы и журчание каскадов, грохот Кагула и Чесмы; шелест шагов смуглого отрока; звучат куплеты; трепетно шуршащих акаций и жалобные клики черных лебедей; шелестят листья; желтые листья шуршат; в царскосельской тиши; в тишине осеннего парка; о чем шелестят чахлые сады; черные лебеди скорб-

ными криками оглашают глушь парка; глухо цокают по мягкому грунту копыта; и снова тишина, дремота; хорошо выйти на мертвенно-тихую улицу; гулко звучат шаги по тротуару; парк шелестом вековых своих дерев заглушал остальные звуки; слышен тихий звон; Чтобы до конца проникнуться лирикой Анненского, нужно пережить что-то большое в тишине осеннего парка, нужно прислушаться к тому, о чем шелестят «раззолоченные, но чахлые сады с соблазном пурпура на медленных недугах», прислушаться к напевам осени; В этой тишине слышно, как шелестят письма; шелестят страницы «Истории государства Российского»; скрипит в ночи перо; Крылов ... хрипловатым, жирным голосом читает новую свою басню; звучит дружеская беседа; слышны шелест любимых книг и шелест крыльев.

Ключевыми словами здесь являются лексемы, обозначающих негромкие звуки, прежде всего, слова с корнем тих-/тиш-; шелест-, а также слова шорох, шуршать.

Слово тишина обладает следующими значениями: 1) Отсутствие звуков, говора, шума; безмолвие, молчание. 2) Душевное спокойствие, умиротворение. В изображении Царского Села Голлербахом актуализируются оба значения слова: в Царском Селе тишина не мертвая, слышатся звуки природы - шелест и шорохи, шепот деревьев, журчание и плеск воды, крики лебедей и звуки речи - голоса поэтов. В Городе Муз шелестят и шуршат не только листья деревьев, но и страницы книг, листы бумаги.

Атмосфера спокойствия создается и за счет слов с корнем глух-/глуш-.

Время от времени царскосельская тишь нарушалась громкими звуками: военные парады, балы, концерты - неотъемлемая часть повседневной жизни императорской резиденции (гремят музыкой парады; под звуки марша; звуки «Тоски по родине», в вихре вальса; иногда слышны звуки выстрелов охота на галок - «Бах! Бах!», трубы поют «Дунайские волны»; звучит полковая музыка; в парке играет оркестр лейб-гусар; вальс Вебера; в Павловске - концерт; звучали мне мусагетова кифара и глухой голос Клио; Гнедич, рябой «циклоп в жабо», скандирует здесь гекзаметры Гомера; на концертах возвещает стихи о Тангейзере). Их голоса сливаются в «лирическую музыку Царского Села».

В 1914 году «боевая труба Беллона всколыхнула царскосельскую тишь» [6, с. 169]; «Потянулись на фронт мрачные эшелоны с песнями, в которых лихие слова плохо прикрывали тоску и страх» [6, с. 169], но после этого - тишина стояла небывалая. В 1917 году «мусикийский шорох пробегал по сухой листве. Горестен и суров был этот шорох» [6, с. 180].

Запахи и тактильные ощущения описываются следующим образом: Широкой волной расплывается на рубеже двух столетий благоухание «Розового

137

Поля», но уже примешан к нему тяжелый аромат лилеи, на которую так похожи туники Ампира. Холодок классических статуй неуступчив, но мрамор постепенно теплеет под жарким дыханием романтики; Из парка доносится медвяный запах липового цвета; Пахнет ладаном, грустью, чем-то еще — похожим на влюбленность...; Влажный ветер играет благовониями жасмина, сирени; Об Анненском: ... подолгу живя в Царском, подолгу дыша воздухом этого города, пропитанным «тонким ядом воспоминанья»; 1914 год: благоухали чайные розы на террасе Екатерининского парка, и в запахе их таилось тление. Слабый запах тления примешивался к терпкому аромату вянущей листвы, летучей жертвенностью дышал воздух [6, с. 173]; А в парке около дворцов пахнет Пушкиным (из письма А. Блока к матери от 13 июля 1908 г., цит. по: [6, с. 164]).

Как видно, среди языковых единиц, обозначающих запахи, преобладают слова со значением приятного запаха, устойчивым компонентом образа ЦС является запах роз [3]. В изображении Голлербаха воздух в Царском Селе напитан необычными ароматами - там пахнет Пушкиным, влюбленностью, грустью, воспоминаниями, романтикой. С началом Первой мировой войны в Царском Селе Голлербаха начинают распространяться запахи разложения, что указывает на скорую гибель этого мира.

В создании образа Царского Села в повести «Город муз» не менее значимой является цвето-световая лексика. Доминирующим цветом является золотой; наибольшая концентрация лексем с корнем золот- , в значениях «сделанный из золота» или «цвета золота, блестяще-жёлтый», а также лексем с семой «блеск», «блестящий» обнаруживается в изображении Царского Села

XVIII - начала XIX века: Сотни огней дробятся в зеркалах, ложатся пламенными бликами на пухлые щеки амуров и тусклым серебром тонут в мутной сини запотевших окон; Ослепительно прекрасна барочная обитель порочных цариц (имплицитный смысл - ослепляет блеск золота); «стены зеркальные вызолочены»; «блистание двух купол на главном доме, червонным золотом вызолоченных, и что во многих местах вызолочены и гымзы, и прочия украшения с наружия» (Полунин); блеск фейерверков; «великолепием чертогов позлащенных» (И. Ф. Богданович) - о Царском Селе XVIII века; закатные лучи екатерининской эпохи еще золотят ранние творения Пушкина; багрецом и охрою тронуты кущи; средь блещущих зыбей; сверкающего как золотая чаша; при свете луны, озаряющей чесменские ростры; последние лучи умирающего солнца золотят замшенные руины - о Царском Селе в начале

XIX века.

Золотой цвет символизирует богатство и роскошь царской резиденции. Лексемы с этим корнем, с одной стороны, выступают в прямых значениях -«сделанный из золота», «покрытый золотом», с другой стороны, - употребляются в переносном значении «имеющий высокую ценность». Образ Царского Села екатерининской поры, таким образом, осмысляется в контексте мифа о золотом веке, которым в сознании поэтов XIX века был век предшествующий.

Итак, анализ царскосельского пейзажа и перцептивной лексики в разных главах повести позволяет говорить об интерпретации Царского Села как идиллического пространства, где человек живет в согласии с природой. Как таковые пейзажные описания в тексте почти отсутствуют, изображение царскосельских садов нужно автору для обозначения места и времени действия, атмосферы конкретной эпохи; через пейзаж Голлербах передает смену настроений, создает эмоциональный фон повествования.

В пространстве Царского Села, среди красок, звуков и запахов, на фоне царскосельского пейзажа появляются и исчезают фигуры - главные действующие лица повести. Тематическая группа «население Царского Села» составляет весьма внушительный пласт лексики повести: в эту группу входят как имена собственные конкретных исторических личностей, так и обобщенные, типизированные наименования. Проанализируем «состав» населения Царского Села разных исторических эпох, описанный Голлербахом, затем охарактеризуем языковые средства, указывающие на обитателей города.

Перечислим упоминаемые личности в порядке их появления в тексте.

В XVIII веке Царское Село «населяют» царственные особы и их приближенные, в тексте названы: Ломоносов, Богданович, «старик» Державин, Екатерина II (она же толстая старуха в белом гродетуровом шлафроке и батистовом чепце; монархиня, государыня); её фаворит Ланской, Машенька Пере-кусихина - доверенная близкая подруга и личная прислуга Екатерины II; в речах Екатерины упоминаются мадам Жофрен, рассуждения Гримма, рапорт Рейфенштейна, французский посол граф Сегюр, генерал Бецкой; в речи Ланского - современники Перикла и Алкивиада.

В описании Царского Села XIX века последовательно появляются: Кваренги; в день открытия Лицея - «в первом ряду - розовая плешь и голубая лента Александра, белые шелка «вдовствующей» и «молодой»; рядом с ними - курносый и веселый Константин, Анна Павловна, дряхлые звездоносцы, элегические фрейлины» [6, с. 35]; «Мартын»; министр, 80-летний Разумовский. Далее перечисляются обитатели Царскосельского Лицея: дядька Леонтий, Золотарев, дядька Фома, Пушкин; Кюхельбекер; Пущин, Дельвиг; Сын директора, дурашливый Малиновский, прозванный «казаком»; Кошанский, Кайда-нов, Карцов, Теппер, Куницын, Энгельгарт, министр просвещения Голицын.

139

Персонажами повести становятся: Николай Михайлович Карамзин, Василий Андреевич Жуковский и Машенька Протасова, кн. П. А. Вяземский, А. И. Тургенев, гусары Чаадаев и Каверин; Катя Бакунина; Гоголь, А. Н. Оленин. «На вечерах у Оленина - Пушкин, Гнедич, Жуковский, Карл Брюллов. За обедом каждодневно - Иван Андреевич Крылов» [6, с. 69]; Madame Оленина, Елизавета Марковна, Владимир Александрович Соллогуб, «Тенью промелькнул здесь Лермонтов, ни слова не сказав о городе» [6, с. 76]; Ф. И. Тютчев и его дочери; почтенный цензор А. В. Никитенко. Короткое время здесь жил А. К. Толстой [6, с. 84].

В характеристике Царского Села начала XX века в городе на первый план выдвигаются «обывательские "сливки" тех лет: аристократия родовая - Путятины, Стенбок Ферморы, Остен-Сакены, Гудовичи, Плаутины, Раевские и, вообще, "смотри книгу шестую", и денежная - Вавельберги отец и сын, миллионер Кокорев, заживо гнивший в роскошном своем особняке, Утеман, Кетниц» [6, с. 93]. Упоминаются преподаватели реального училища: В. Евгеньев-Мак-симов, «отличные педагоги» - Судовский, Котляров, Канделаки, Иннокентий Анненский - инспектор училища; Исаак Иванович Фомилиант; учитель физики Цытович.

Текст четвертой и пятой глав насыщен именами поэтов, писателей, литераторов (И. Анненский (уже в ином качестве), Иванов-Разумник, Николай Оцуп, Максимилиан Волошин, Дмитрий Коковцов, Евгений Иванов («один из тех попутчиков литературы»), А. Блок, О. Д. Форш, Георгий Чулков, Константин Эрберг, Анненский-Кривич, А. П. Каменский, Н. Н. Пунин, В. В. Розанов); упоминаются фамилии известных композиторов/музыкантов (Скрябин, Кам-чатов), театральных актеров (Альмендинген и Зандин), художников (Кардовский, Совом, Добужинский, Лансере, П. П. Чистяков). В тексте присутствуют единичные упоминания членов царской семьи: вернулся в Россию Павел Александрович с гр. Гогенфельзен; Смешливые и, кажется, глуповатые великие княжны приезжали верхом из Александровского дворца. В заключительной части повести появляется одно литературное имя - Сережа Есенин [6, с. 181].

Группировка имен собственных по эпохам позволяет увидеть, какие личности, по мнению автора, играли важную роль в формировании образа Царского Села в разные периоды его существования.

Использование имен собственных - не единственный прием упоминания исторической личности в тексте. Часто Голлербах не называет имени поэта или писателя, но указывает на него через цитаты из их текстов, перифразы, описание неких жизненных обстоятельств, которые должны быть известны читателю. Все такие случаи можно разделить на две группы: 1) автор называет

140

имя собственное, но затем выстраивает целую цепочку перифрастических наименований этого лица и 2) автор ни разу не называет имени лица, используя только косвенные номинации.

К первой группе наименований лица относятся следующие ряды языковых единиц:

Екатерина II - государыня, Фемида, Екатерина Алексеевна, толстая старуха в белом гродетуровом шлафроке и батистовом чепце, надетом слегка набекрень; монархиня; государыня; Фелица;

И. Богданович - автор «Душеньки»;

Пушкин - смуглый, курчавый, быстроглазый «арапчонок»; Сверчок; первая и глубочайшая загадка Царского Села и одна из самых пленительных загадок нашей истории;

Лицеист Малиновский - сын директора (Лицея), прозванный «казаком»;

Актриса Наташа - «миловидная жрица Тальи»;

К. Фофанов - «угрюмый мечтатель», «наш гений вдохновенный, другим певцам оставив бренный свет», случайный гость;

В. Комаровский - автор «Первой пристани» и других стихов, подписанных псевдонимом «1пс^ш».

Во вторую группу наименований лица мы включаем:

а) метонимии: «в первом ряду - розовая плешь и голубая лента Александра, белые шелка «вдовствующей» и «молодой»;

б) описательные обороты / перифразы: дряхлые звездоносцы, лысеющий и дряхлый самодержец (об Александре I); «В том же девяносто пятом году родился, недалеко от кельи Соловьева, некто, возлюбивший образ философа, стихи его, и потом, через Блока и Белого, еще больше познавший свое родство с тем призраком осенним, тающим в сумерках парка» [6, с. 88] - о себе; «Одинокая муза бродит в пустых аллеях, где вечером так «страшно и красиво», поет и плачет, глядит на случайного прохожего» [6, с. 128], юный конквистадор, поэт-акмеист, неисправимый романтик, бродяга-авантюрист, неутомимый искатель опасностей и сильных ощущений - о Н. Гумилеве (его фамилия так и не названа в этих контекстах, она упоминается только в связи с Анненским; в имитации прямой речи к нему обращаются по имени-отчеству: Николай Степанович); и об А. Ахматовой: «За него писала о Царском другая - «восковая, сухая рука» [6, с. 131] («Целый год ты со мной неразлучен»), и чуть дальше дается развернутое портретное описание: «Спутница хрупка и стройна, челка осеняет ее, легкие брови. Тютчевская ночь стынет в ее глазах. Резок и крут ее профиль, движения мягки и бессильны, она слабо улыбается и прячет улыбку в муфту, как нечто такое, что нужно очень беречь от людей. Надломленным

141

голосом рассказывает она о чем-то своем, неистощимо-женском» [6, с. 132]. В пятой главе Голлербах еще раз вернется к «музе Ахматовой» и назовет ее словами Марины Цветаевой «златоустая Анна всея Руси», «царскосельская муза» [6, с. 148].

Отдельно выделим наименования Кюхельбекера - Кюхля, Вильгельм, Виля Кюхельбекер - производные от имени, и именование Анненского - «по словам Гумилева, «последний из царскосельских лебедей» [6, с. 118].

Ряд наименований лиц, обозначающих типичных жителей Царского Села, дан с помощью нарицательных существительных со значением гражданских, военных, придворных чинов, рода занятий, принадлежности к определенному социальном классу: в главе, посвященной XVIII веку, это камер-лакей, кучер, лакей; в главах, отражающих образ Царского Села в XIX веке - фрейлина / элегические фрейлины, горничная, дамы; остальные действующие лица в первых трех главах известны по именам.

В главах, повествующих о жизни Царского Села в 1900-1917 гг., употребляются следующие словосочетания со значением лица: английские мисс, немецкие бонны, бравые матросы, ливрейные лакеи, гвардейцы, дамы, безликие штатские, дворцовые городовые, конвойцы, лакеи, часовые, флигель-адъютант, гусары, невзрачный полковник, патронессы, невесты, мокрые правоведы, коренастый генерал, нервные мисс; дряхлый сторож, крепколобая молодежь. Голлербах также использует для обозначения лица: метонимию (котелки - штатские), метафоры (брюхачи - городовые, шаркуны - молодые люди «с хорошими манерами»). Наряду с нейтральными определениями, указывающими на происхождение и род занятий, автор активно использует оценочные понижающие определения (безликие, невзрачный, мокрые, нервные). Отрицательные коннотации присутствуют и в образных обозначениях лица.

Примечательно, что число наименований безымянных, обезличенных персонажей увеличивается в главах, описывающих Царского Села после 1900 г.: в Городе Муз появляется другая - благополучная, пустопорожняя - жизнь, которой автор противопоставляет настоящую, обособленную, потаенную жизнь духа.

Еще один прием обозначения лица, используемый автором, это изображение лица посредством номинаций костюма, деталей одежды, тканей; в таких случаях эти номинации выступают в функции подлежащего. Приведем примеры.

XVIII век (глава 1): «проплывают пестрые шелка - шинуазери и гродена-пль, шелестят упругие складки камзолов и робронов, низко склоняются парики в почтительных поклонах» [6, с. 23];

142

XX век, 1914 г.: «Защитные шинели сменили серо-сиреневые; Появились белые косынки сестер милосердия и скоро, очень скоро - черный креп, под которым по-нестеровски скорбно глядели заплаканные глаза» [6, с. 169].

Анализ наименований лиц показывает, что собственным именем названы те, кто оставил значимый след в истории русской культуры.

Отметим, что отдельные личности получают портретную характеристику, в которой отражение некоторых черт внешности и поведения сочетаются с оценкой автора. Приведем некоторые примеры: «Василий Андреевич Жуковский, моциона ради, шагает по длинной, безлюдной аллее. Весь округленный, мечтательный, он нежит в лучах заката свою меланхолию» [6, с. 45]; «Лениво переступая слоновьими ногами, опираясь на палку, шествует Крылов и хрипловатым, жирным голосом читает новую свою басню, перебивая эллинские ритмы ядреным русским словцом» [6, с. 73]; «...странный человек, с громадными серыми глазами, с пепельными космами волос. Чувственные губы большого рта шепчут о нездешнем; бессильные, длинные руки запахивают полы крылатки» [6, с. 87-88] (о К. Фофанове).

Попутно отметим, что в тексте довольно активно используется лексика тематической группы «Названия тканей и фасонов одежды», но уже в функции обозначения лица, а для воспроизведения внешнего вида человека, моды описываемого времени, деталей интерьера. В этой функции соответствующие лексемы будут рассмотрены ниже, в части, посвященной быту Царского Села.

Далее рассмотрим отображение быта, в том числе - занятий царскоселов в анализируемом тексте. Согласно ССРЛЯ, быт понимается как повседневная жизнь в ее привычных проявлениях; установившийся порядок жизни; данное слово употребляется также в значении «об условиях, в которых проходит жизнь человека (обычно о домашней обстановке)» [т. 1, стб. 724-725]. Каким же предстает быт Царского Села в анализируемом очерке?

В первой главе изображена повседневная жизнь императрицы: «сама «Фемида» по утрам, в заново отделанных Камероном апартаментах дает аудиенции, обсуждает дела государственные и дела амурные» [6, с. 27]. Голлербах реконструирует распорядок дня Екатерины: в 8 ч. утра толстая старуха., в 12 ч. государыня выходит на зеркальную площадку.

В следующих двух главах автор подробно описывает лицейский быт: «Утренняя молитва, уроки, чай, прогулка и опять нескончаемые уроки - до вечера. После ужина - "рекреация", с 9 до 10» [6, с. 37]; рисует типичные, но в то же время очень живые сценки из жизни лицеистов. В мельчайших деталях переданы разговоры и мысли действующих лиц - Голлербах прекрасно знаком с литературой о Лицее, воспоминаниями лицеистов и их наставников. Столь

143

же детально описываются обеды у Оленина, прогулки, визиты. В качестве иллюстрации приведем два фрагмента: 1) «Иной раз заходит с прогулки к Николаю Михайловичу, на чашку чая. Здесь - Александр Тургенев, Батюшков, П. А. Вяземский. Бывают гусары - Каверин, Чаадаев; забегает Пушкин, - Николай Михайлович подставляет ему отменно выбритую щеку. Иное - в лицейском кругу. Там - «игры Вакха и Киприды», - «шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой». Круглый стол и клубы дыма... Клятвы в дружбе, остроты и смех. Здесь литературу чувствуют, как погоду, стихами горят, как эти пуншевые огоньки» [6, с. 48]; 2) «Блужданья по парку, игра в мяч на Розовом Поле, где, оставя класс, резвятся лицеисты и тешатся «отважною борьбой». Одинокие прогулки Пушкина «под липовые сени», к «злачным берегам», где раскрывается голубой простор, где «в тихом озере, средь блещущих зыбей» красуется «станица гордая спокойных лебедей»... Мечтательные часы на Бельведере или на Капризе: это ее, китайскую беседку, назвал поэт «пустынным приютом любви»: <.> Вечером у дворцовой гауптвахты - полковая музыка, гулянье.» [6, с. 52].

В контекстах, описывающих повседневные занятия обитателей Царского Села, часто упоминаются названия вин и других горячительных напитков, само слово вино, употребляется имя бога виноделия: Игры Вакха и Киприды, «шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой», омытый влагой мадам Клико, батарея превосходнейших вин, стакан вина, Пахнет медом, вином, «Высокие сорты Рейнвейна <...>, горячее бургонское напояет поэтическую душу, как внезапный восторг, круто и кроваво. А веселый гроздий бордовский, красноречие возбуждающий? А крепительная Малага, пламенные вины Валенсии, горячительный Херес? А благородное Капское, а трогательное Монте-Пульчиано или замысловатое Монте-Фиасконе? И, наконец, ты, цвет и краса всех винных спиртоватостей - царь между винами, розовое Алеа-тико, аромат и сласть, огонь и кротость вместе!» [6, с. 58-59], за чаркой огненной жженки, вкруг бокалов пуншевых. Изысканные вина здесь не столько символ богатства, роскоши, наслаждения жизнью, сколько источник вдохновения (см. подчеркнутые цитаты), символ утонченного вкуса.

Но все же главным занятием действующих лиц являются занятия литературой, подтверждением тому служит значительное число лексических единиц, принадлежащих к этому тематическому пласту (см. ниже).

Искусствовед Голлербах при изображении повседневной жизни очень

внимателен к деталям и в мельчайших подробностях воспроизводит типичные

интерьеры каждой эпохи. Приведем языковые единицы этого семантического

поля: в заново отделанных Камероном апартаментах; [Екатерина. - Т. Л.]

144

выплывает из опочивальни в «серебряный кабинет». На маркетированном бобике дымится чашка крепчайшего кофе, на подносе лежат письма с сургучными печатями, лупа. Узкие зеркальные панно отражают пухлое, помятое лицо (XVIII век); в лицейской зале, между колоннами, стол - покрытый красным сукном, с золотой бахромой (1811 год, 19 октября); В кабинете [Карамзина. - прим. авт.] полумрак, мерно постукивают старинные английские часы, свечи под зеленым абажуром оплывают, казачок снимает щипцами нагар. Пахнет нюхательным табаком, свежим полотняным бельем, пачулями; [Кабинет Жуковского]: Возвращается к себе, садится за крытый зеленым сукном стол, обмакивает гусиное перо в бронзовую чернильницу с Амуром и Психеей. И задумывается над дневником... [В доме Китаева]: В простой комнате, без гардин - невыносимая жара: на столе - графин с водою, дед, банка с крыжовниковым вареньем, чернильница, перья, бумага. Пушкин - в сюртуке, без галстука, с еще мокрыми от утренней ванны волосами, роется в книгах, лежащих на полу, на диване, на полках, шутит с «южной ласточкой» (описания интерьеров XIX века). Примеры можно умножить.

К бытовым деталям можно отнести наименования тканей (в белом гроде-туровом шлафроке и батистовом чепце XVIII века; белые шелка «вдовствующей» и «молодой»; марокен - тисненый сафьян для книжных переплетов), описание костюма лицеистов («Ему неловко, неуютно в новеньком синем мундире с серебряными петлицами, жесткий красный воротник давит шею, белые панталоны узки, ботфорты тяжелы, как подковы. Одежда по будням проще -сюртук вместо мундира, синие брюки, ботинки вместо ботфорт» [6, с. 36]); сорта бумаги - верже и под.

К описаниям быта царскосельских обитателей Э. Ф. Голлербаха, историка искусства, вполне применимо сравнение с живописными полотнами голландцев XVII века, которым было свойственно огромное внимание «к интерьеру, к вещам и фактуре вещей», в этом «отразилось счастье спокойной и безбедной жизни» [4, с. 302].

Важную роль для воплощения образа Города Муз, ежедневных занятий его жителей играют слова тематической группы «искусство», приведем примеры таких лексических единиц по главам.

Первая глава: завитки рокайля, пухлые щеки амуров, барочная обитель, ионические колонны, менуэт, стихи, напыщенная декламация поэтов; лексемы, называющие архитектурные элементы и лексемы со значением звучания отсылают читателя к эпохе барокко/рококо.

Вторая глава: туники ампира, классических статуй, строгие колоннады, величаво-простые дворцы; стихами, пляска ямбов, элегия, идиллия, сонет, альманах, повесть; литографический фронтиспис, литографии, офорты; клавесин, аккомпанемент, полковая музыка, на музыку. В тексте появляются слова-названия лирических жанров и слова, связанные с литературным творчеством в целом: названия произведений изобразительного искусства: употребляются лексические единицы, характеризующие стиль классицизма.

Третья глава: стихотворные состязания с Жуковским, «Вечера» Гоголя, книга Шатобриана, новую басню, эллинские ритмы, экспромты, синие книжки Монтеня, маленькие альманахи, байроническая тоска, «История двух калош», «Приключение на железной дороге» (произведения Соллогуба и Панаева), эпоха гражданских мотивов, рукопись, декадентство, символизм. Среди названий литературных произведений и литературоведческих понятий однажды упоминается вальс Вебера и портрет.

Четвертая глава: звуки марша, звуки «Тоски по родине», в вихре вальса, «Дунайские волны», фиоритуры, Марсельеза; русская словесность, декламировал, запрещенным стихотворением, литература, сборники «Знания», «Вестник Европы», «Новое время», «Рассказ о семи повешенных», стихи модернистов, символисты, звук греческого языка, античную трагедию, история Иловайского, «примечания» Манштейна, пэоны, стихотворение, цикл, стихи, лирический, строки, образ, поэт, лирик, литературно-салонной, символическая поэзия, бальмонтизм, об анакрузах и цезурах, синдики, аполлоновцы, «Цех поэтов»; эмалевый колорит, живопись, писать (в значении «изображать»), лики и др.

Пятая глава: поэзия, литературный символ, музыка Бодлэра и Верлэна, стихи, лирика, образы, поэтический бред, мотив, строки, «Вестник Европы», литературные бюрократы, французский роман, футуризм, литературный салон, беллетристика; позировать, художник, монументальный портрет, акварель, мольберт, живописать, рисунок, краски; рояль, аккомпанируя песенкам, композитор.

Шестая глава: пряный привкус символизма, литература, строки поэта, беллетристы из «Лукоморья», придворного поэта, сцена, трагикомедия.

Выделенные лексические ряды показывают смену стилей и направлений в архитектуре и в литературе; при этом архитектура довольно быстро отходит на второй план и «пребывает» в эпохе классицизма. Интересно отметить, что

в действительности постройки в стиле барокко и рококо возводились в Царском Селе в эпоху Елизаветы, во времена Екатерины им на смену приходит классицизм1. Таким образом, в тексте происходит временное смещение, в образе Царского Села XVIII века совмещаются барочная роскошь, которая здесь связывается с именем Екатерины II, и классицистическая литература.

Музыкальные термины и термины изобразительного искусства немногочисленны, наибольшее количество слов в этой группе связано с литературным творчеством, что недвусмысленно указывает, какое из искусств почитается в Царском Селе превыше всего.

В образе Царского Села выделяются, в соответствии с именем места, две составляющих - образ парадной императорской резиденции и образ дачного местечка. В тексте эти компоненты получают такое языковое выражение: изображение царской загородной резиденции строится на употреблении номинаций дворцов, в том числе образных (обитель порочных цариц; сей великолепной увеселительной дом); наименований лиц - самой императрицы и ее двора, военных чинов; на смыслах лексемы золотой и семантически сополо-женных лексических единиц. Сельское начало передается с помощью лексем с корнем дач-: в одиноко стоящей даче, ежегодно жил здесь на даче, на веранде большой деревянной дачи, павловские дачники. Характерна выдержка из письма А. Блока: «Был 11-го вечером у Ивановых в Царском. У них и вообще в Царском мне очень понравилось. У них - окраина - есть что-то деревенское, фруктовый садик, старая собака и огромная даль...» (13 июля 1908 г., письмо к матери); «Блок любил "царскосельский пейзаж" в целом, но к дворцам, к памятникам, к роскоши минувших лет был равнодушен. Унылое поле за Кузьминым ему казалось прекрасней, чем барочная пышность Эрмитажа» [6, с. 164].

Очень точно выразил своеобразие жизненного уклада в Царском Селе Дм. Кленовский: «В «Городе Муз» - Царском Селе - долго, до самой революции, существовали бок-о-бок два совершенно несхожих мира. Один из них -торжественный мир пышных дворцов и огромных парков с прудами, лебе-

1 Интересный материал приводят А. В. Бондарев и И. В. Леонов: «Показательно письмо Екатерины II госпоже Жоффрен (Marie-Therese Rodet Jeoffrin), с пометкой получателя «15 января 1766», в котором императрица пишет: «Вот уже семь дней, как живу я на даче, в доме, который покойная Императрица Елисавета заблагоразсудила вызолотить вне и внутри; в нём нет ни одного удобного кресла, а это не придаёт ума; я вас предупреждаю, что в сегодняшнем письме вы ума не найдёте; нам сегодня будет не ловко, нет даже возможности облокотиться на стол» [2, с. 76].

дями, статуями, павильонами, мир, в котором, вопреки всякому здравому художественному смыслу, так гармонично уживались рядом классические колоннады, турецкие минареты и китайские пагоды. И второй мир (тут же, за углом!) - мир пыльного летом и заснеженного зимой полупровинциального гарнизонного городка с одноэтажными деревянными домиками за резными палисадниками, с марширующими в баню с вениками подмышкой гусарами в пешем строю, с белым собором на пустынной площади и со столь же пустынным гостиным двором, где единственная в городе книжная лавка Митрофанова торговала в сущности только раз в году - в августе, в день открытия местных учебных заведений. Эти два мира очень ладно уживались рядом, причем второй, старея, понемногу "врастал" в первый» [8, с. 25].

Понятия повседневного, бытового получают особое наполнение в приложении к Царскому Селу - повседневное занятие царскосела - служение музам, преобразование духовной реальности. Органическое соединение, сосуществование парадного и бытового, вычурной роскоши и повседневного и формируют особый образ Царского Села. В этом особенность города, и это обусловливает и специфику построения образа, прежде всего, на лексическом уровне.

В тексте «Города муз» постоянно возникают отсылки к античной культуре, которые осуществляются по-разному. Это упоминания античных мифологических героев. Само по себе название повести содержит слово муза, которое имеет следующие значения: 1) В греческой мифологии - одна из девяти богинь, покровительниц различных искусств и наук, вдохновлявших поэтов и ученых в их творчестве; 2) перен. Источник поэтического вдохновения, олицетворяемый в образе женщины, богини. 11 Творчество поэта в его отличительных особенностях. Контексты, в которых употребляется это слово в тесте повести, показывают, что данное слово реализуется и в отмеченных словарных значениях, и в значении, не зафиксированном в словаре. Это значение - «поэт» или «представитель какого-либо рода искусства»: «Веселые музы, так любившие в ХУШ веке придворную жизнь за блеск фейерверков, роскошь маскарадов и тонкую лесть красноречивых комплиментов, привлеченные «великолепием чертогов позлащенных» [6, с. 26]; Это были встречи двух муз . (Об Ан-ненском и Гумилеве); И жалок голос одинокой музы; Одинокая муза бродит в пустых аллеях (о Гумилеве). В одном контексте слово муза употребляется в значении «душа поэта»: Не могла отлететь его муза (о душе Анненского после смерти поэта); «.казалось каким-то салоном Муз, где встречались представители всех родов и течений искусства» [6, с. 156]. В некоторых случаях контекст не снимает многозначности: «под сенью дружных муз»; наступает отлет муз куда-то вдаль, неведомо куда, но прочь от парков Екатерины; рядом

148

с приютом муз; Там музы были не в почете; Смерть ему не страшна, доколе живы музы1. В тексте Голлербаха объем понятия муза расширяется, слово обрастает дополнительными смыслами; мы наблюдаем индивидуально-авторскую интерпретацию элемента античной культуры.

Имена античных богов используются автором для номинации лиц (Екатерина - Фемида, Фелица), лежат в основе тропов («Уже розовоперстая Эос простирает лучи за решетку окна» [6, с. 37], «Игры Вакха и Киприды» [6, с. 48], «Хрипнут голоса в споре, но прополоснутые холодной водой Кастальского ключа - свежеют вновь» [6, с. 50], «как Эпикур выращивал свой сад» [6, с. 107], «в аллеях липовых скептической Минервы» (В. Комаровский, «В Царском Селе» [6, с. 121], «не в эти ли часы зовет Феб к своему алтарю» [6, с. 135], «обитатели театрального Олимпа» [6, с.157]). Античные боги и древнегреческие государственные деятели могут упоминаться в разговорах или выступать персонажами повести: «Тысячи две лет тому назад современники Перикла и Алкивиада любовались сими барельефами, не чая, что судьба перебросит античный мрамор из Афин в северный сад Фелицы», - восклицает Ланской... » [6, с. 34]; «так волею Феба набухает и зреет новый мир поэзии» [6, с. 55]; Селена, глухой голос Клио, тени Орфея и некоторые другие.

Употребляются в тексте и некоторые другие языковые единицы, называющие элементы античной архитектуры (ионические колонны); античной литературы (гекзаметры, эллинские ритмы, лучи его эллинизма); сюда же отнесем и упоминание ящиков с паросским мрамором, полученных из Афин. В этом упоминании нет никакого подтекста - в Царское Село действительно доставляли материалы и предметы искусства разных эпох со всех концов света. В семантическом поле античности у Голлербаха мифологические смыслы соседствуют с прямыми значениями слов-названий реалий или понятий, связанных с греческой культурой.

В тексте повести «Город муз» выделяются номинации Царского Села, передающие общее впечатление о городе, как следствие выстраивается ряд контекстуально синонимических словосочетаний - перифразов, раскрывающих восприятие Царского Села литераторами, писателями, поэтами XIX века и самим автором.

1 Для справки приведем контексты, где лексема муза употребляется в одном из значений: Нежнейшая из муз, покровительница лирики, обернулась здесь Пленирою; салоном Муз; в городе муз; железнодорожной музы (если возможна такая); музы внемлют голосам осенних скрипок и ждут немыслимой радости; лицеисту Пушкину являлась муза «в таинственных долинах» парка; Муза Комаровского; Муза Ахматовой; муза Готье; с музой другого «парнасца».

Царское Село в восприятии автора - особенный город; его непохожесть на другие города акцентируется с помощью употребления лексических единиц другое, особенный, иной, не похожий. Кто поймет, что здесь все - другое, чем

в остальном мире, что здесь камень и дерево - из каких-то особенных молекул. И даже воздух совсем иной - в нем пушкинская свежесть и пряный привкус символизма, и что-то еще, чего не выразить словами [6, с. 174]; Совсем особенная судьба у Царского Села [6, с. 138]; Особенная твоя зима не похожа ни на какие другие зимы [6, с. 177].

Царское Село - это: животворящий источник (А. И. Тургенев), «хранительные сени» (А. С. Пушкин; имеется в виду дом Китаева. - Т. Л.), место «святого уединения», «сладкой тишины» (Дельвиг), «мирное ... убежище моих отроческих лет... » (Кюхельбекер), мир воспоминаний (кн. Вяземский); в авторской речи: В эпоху Пушкина Царское Село - колыбель поэзии, - после пушкинской эпохи оно становится богадельней поэзии; В этом городе поэтов, «колыбелью Пушкинской поэзии», литературный символ; ты, как подушка, набитая снами, как старый шкаф с игрушками - одна другой милее...; кладбищем воспоминаний, салоном Муз, где встречались представители всех родов и течений искусства; здесь, в безлюдьи этом, цветет сама литература; урочище славных теней; Элизиум теней.

Устойчивые ассоциации в творчестве поэтов XIX века таковы: Царское Село - это источник вдохновения, убежище. Автор же по-разному видит город в разные эпохи, но в его характеристиках обнаруживаются повторяющиеся взаимосвязанные образы: Царское Село - это кладбище воспоминаний, город теней, Элизиум теней. Этот образ подкрепляется следующими контекстами: «Не стало Пушкина, но тень его, мученическим венцом освященная, как будто еще преследовала старых и новых соперников-самозванцев, с усилием влачившихся на поприще его славы» [6, с. 76], «И не только наследие поэта, но и весь строй его души остался здесь» [6, с. 165]. В таком понимании Царского Села как Элизиума реализуется одно из нескольких истолкований последнего - места, где поэты обретают бессмертие. Элизиум Голлербаха не тождественен раю (см. [17]), хотя в тексте присутствуют соответствующие атрибуты - цветущие сады, сладкие ароматы, покой, умиротворение; границы между двумя мирами условны и проницаемы - поэты нынешние слышат голоса ушедших.

В контексте элизийского мифа Царского Села можно, как кажется, интерпретировать неоднократно повторяющуюся в тексте мысль, что все происходящее в Царском Селе - это бред, при этом указанная лексема употребляется как в речи автора, так и в интертексте: «Он задыхался в лирическом бреду, а

150

рядом, в Китайской деревне, подремывал Николай Михайлович Карамзин» [6, с. 43]; «Сплетаясь с повторными снами, с вещей памятью, с тенями встреч, предчувствий и разуверений, образы Царского Села, лирическим гореньем озаренные, сливаются в какой-то великолепный бред. Это бредовое восприятие Царского Села идет от Анненского через Комаровского и Ахматову к Рождественскому [6, с. 135]; «О Царское Село, - великолепный бред, // Который некогда завещан Аонидам!» (Вс. Рождественский, «В зимнем парке», 1921) [6, с. 136]; В этом бреду не слышится ли голос «бронзового мечтателя» -его «уединенное волненье»?.. [6, с. 136]; В этом «голубом кружащемся снегу» и зацветает лирический бред о Царском Селе [6, с. 151]; Этот бред, как вечный, неизбывный сон о Царском Селе, повторяется позже у другого поэта (Рождественский) [6, с. 136]; Он не поймет, что в поэтическом бреду образы сдвигаются и смешиваются [6, с. 149]. Прямое значение слова бред - «Бессмысленная, бессвязная речь больного при бессознательном состоянии /такое состояние», но фиксируется оттенок значения с пометой перен., разг. «о состоянии увлечения кем-, чем-либо до самозабвения». В переносном значении, также имеющем помету разг., это слово обозначает «то, что говорится в состоянии сильного увлечения». В «Городе муз» данное слово приобретает несколько иной смысл, бред - это звучащие голоса поэтов, создающие особую реальность - образы Царского Села. Сочетаемость лексической единицы -бред лирический, поэтический, великолепный - указывает, что автор имеет в виду именно словесные образы, отраженные в русской поэзии 2-ой половины XVIII - начала XX века. Царское Село при этом выступает источником лирического бреда - поэтического вдохновения. В поэтическом бреду Царского Села слышны голоса не только современных Голлербаху поэтов, но и их предшественников (В этом бреду не слышится ли голос «бронзового мечтателя»). В этой метафоре поэзия - бред снова возникает мотив Элизиума как культурной памяти [17, с. 21], «Элизий [Царское село - прим. авт.] - это и есть сама память, в которой прошлое бессмертно» [17, с. 15].

Очень важным в трактовке образа Царского Села Э. Ф. Голлербаха нам представляется введение в текст лексических единиц, значение которых связано со сценическим искусством. Приведем соответствующие фрагменты текста: в первой главе есть единственная в тексте ремарка - «пауза» [6, с. 29]; Милая, дряхлая бутафория; «Это был его пейзаж, это была одна из любимых его «декораций» [6, с. 117]; «Царскосельские декорации не мешали Чулкову олицетворять собою мистический анархизм» [6, с. 164]; «и не было ничего, что могло бы заслонить твои величавые декорации» [6, с. 176]. Ключевыми для

интерпретации образа Царского Села становятся заключительные слова повести: «Одно было ясно: чья-то могучая мозолистая рука навсегда задернула плотной завесой из домотканой холстины маленькую сцену, которая называлась Царским Селом и на которой двести лет разыгрывалась трагикомедия царской власти» [6, с. 184].

В свете этой фразы становятся понятными смысловые и стилистические задания, которые выполняют отдельные компоненты образа города: перед нами акты поставленного кем-то спектакля, и в каждом акте происходит смена декораций, на сцене появляются разные персонажи, читающие свою роль. Бессловесные персонажи без имени - артисты миманса; краски, освещение, костюмы, детали интерьера, - все это декорации, театральная бутафория, и все, что здесь происходит, лишь имитация жизни, настоящая жизнь скрыта от глаз, протекает где-то в другом измерении.

Трактовка образа Царского Села как театральной сцены возникла в творчестве Голлербаха за несколько лет до публикации первого издания «Города Муз»: «Затейливый, игрушечный город, сочетавший пышное великолепие дворцовой жизни с безмятежным уютом и простодушием дачного местечка, Царское Село с давних пор было приютом муз, колыбелью поэзии. <.> Зеле-норунное лоно царскосельских парков, голубые озера и каналы, величественные дворцы - создания Растрелли, Кваренги, Камерона, - кокетливые павильоны, беседки, памятники славы, тенистые гроты, античные боги и герои, застывшие беломраморными изваяниями в тишине вековых аллей, - вся эта сказочная, почти театральная панорама <...> явилась для многих наших поэтов источником вдохновения и радости» [5, с. 3-4], - писал Голлербах в предисловии к известной антологии «Царское Село в поэзии». Все эти мысли позднее получили свое развитие, детальную разработку в тексте анализируемой повести.

Итак, для языкового воплощения образа Царского Села Э. Ф. Голлербах использует следующие приемы. Автор активно использует интертекст, цитаты выступают как естественное продолжение авторской речи. Голлербах, как правило, обозначает чужой текст с помощью кавычек, но крайне редко называет автора цитируемого текста. В первых трех главах Голлербах фактически транслирует традиционный образ Царского Села, опираясь на поэтические тексты второй половины ХУШ-Х1Х веков. В четвертой главе чужой текст сопровождается мотивным и стилистическим анализом, а в следующих частях текста автор открывает читателю собственное понимание образа Царского Села. Показательно, что в пятой главе меняется характер изложения, мы

наблюдаем субъективацию повествования, рассказчик - современник описываемой эпохи, поэтому сокращается количество чужого текста.

Всему произведению и каждой главе предпосылаются эпиграфы, посредством которых устанавливается связь прошлого с настоящим, актуализируются смыслы, содержащиеся в цитируемых текстах. Отметим, что цитируются не только стихи, многие фрагменты текста представляют собой выдержки из писем бывших обитателей Царского Села. Сюда же можно отнести отсылки к произведениям других видов искусства, воплощающих образ Царского Села.

Отдельные составляющие образа Царского Села находят свое отражение в соответствующих тематических пластах лексики. Лексические повторы и использование однокоренных слов являются средством логического выделения важных компонентов смысла. Характерной чертой словоупотребления Гол-лербаха является сопряжение прямых и переносных значений слова, приращение смыслов в контекстах. Использование тропов - также одно из типичных средств изображения Царского Села.

В повести «Городе муз» образ Царского Села допускает множественность интерпретаций. Образ «Города муз» - это образ-биография, «летопись духовной жизни» [7], историко-культурное «путешествие», осуществленное в одном пространстве сквозь «призмы времени» [2, с. 112].

Образ Царского Села многослоен, в нем можно выделить античный слой, слой Екатерины II (мы уже отмечали, что в тексте он оказывается связан со стилями барокко и рококо); третий слой одновременно можно назвать романтическим, пушкинским, лицейским. Несколько десятилетий после смерти Пушкина не привнесли значительных изменений в трактовку образа Города Муз, и следующий культурный слой в образе Царского Села сформировался на рубеже XIX-XX веков, условно назовем его слоем «Серебряного века». Эти слои, «утрачивая чёткую стратификацию, местами "пропитывают", искажают, усиливают и преломляют друг друга» [2, с. 78]. В общем намеченные автором (и названные нами) этапы развития образа Царского Села коррелируют с этапами развития дворцово-паркового ансамбля и связанного с ним города (см. [1; 2]), со сменой стилей и направлений в искусстве. В то же время в морфогенезе дворцово-паркового ансамбля выделяются культурные слои Екатерины I и Елизаветы Петровны, этот последний рассматривается как эталонный, как первообраз Царского Села. В анализируемом же тексте самым ранним является слой Екатерины II - именно с этого времени Царское Село осмысляется как источник поэтического вдохновения, в это время начинает формироваться царскосельский текст. Отсюда некоторые стилевые парадоксы и временные смещения в «Городе Муз».

Автор повести создает не застывшее изображение, но отражает последовательную смену состояний, трансформацию образа. Меняется городское пространство и меняется городское население, сменяют друг друга правители, меняются литературные школы и направления - в этом отражается объективный ход истории, истории культуры. Несмотря на метаморфозы, которые переживает образ Царского Села в литературе и, соответственно, в тексте повести, в нем есть устойчивые черты. Прежде всего, необходимый элемент образа Царского Села - это царскосельский сад, обязательными элементами которого являются озеро/пруд, белые лебеди, вековые деревья (обычно липы), аллеи, беломраморные статуи. Неизменным остается и понимание пространства Царского Села как особого духовного пространства, наполненного поэтическими образами, голосами служителей муз прошлого и настоящего.

Так, одновременно с образом-биографией, Голлербах создает образ Царского Села как места, где поэты обретают бессмертие, Царское Село - это Элизиум, место культурной памяти. Разные исторические эпохи в Царском Селе соединяются в текущем моменте: в текстовом пространстве Царского Села сосуществуют современники автора, исторические личности, персонажи древнегреческой мифологии. Образ Царского Села соткан из противоречий: царское уб сельское, поэтическое уб бытовое, подлинное уб суетное, мещанское.

Э. Ф. Голлербах во многом продолжает традиции поэтов XVIII - начала XX веков в изображении Царского Села, в каком-то смысле даже воспроизводит их, но привносит нечто новое в трактовку этого образа. В поэзии XVIII и XIX веков образы Царского Села воплощались в своеобразных языковых формулах, были почти неотличимы один от другого - столь сильно было влияние поэтической традиции и общекультурного контекста, на это указывали Л. И. Вигерина [3, с. 10], А. Арьев [22, р. 52]. Трансформация образа становится заметной в литературе XX века, в том числе и в текстах Голлербаха. В «Городе муз» рождается метафора «Царское Село - театральная сцена», где ведущие роли принадлежат личностям, подарившим «русской поэзии немало ценностей» [5, с. 4], и где на глазах у зрителя совершается таинство рождения великой русской поэзии.

Интерпретация образа Царского Села, воплощенная в «Городе муз» Э. Ф. Голлербаха, была воспринята следующими поколениями поэтов и исследователей. Так, в названии статьи Льва Лосева Царское Село названо «игрушечным городом» [26, р. 35]; в творчестве известной переводчицы Т. Г. Гнедич цикл сонетов, посвященных поэтам, получил название «Город муз»; название повести «Город муз» стало одним из традиционных наименований Царского Села в художественной, научной, краеведческой литературе.

154

Список литературы

1. Бондарев А. В., Леонов И. В. Теоретико-методологические подходы к изучению памятников культурного наследия (на примере дворцово-паркового ансамбля Царского Села). Статья первая // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2018. № 6 (86). С. 78-87.

2. Бондарев А. В., Леонов И. В. Дворцово-парковый ансамбль Царского Села как историко-культурный гештальт: морфогенез и архитектоника. Статья вторая // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2019. № 1 (87). С. 74-85.

3. Вигерина Л. И. Образ рая и его стилистическая аранжировка в царскосельской поэзии XVIII века (Ломоносов, Богданович, Державин) // Анализ поэтического текста. СПб., 2017. С. 5-12.

4. Галанов Б. Е. Живопись словом. М.: Советский писатель, 1974. 343 с.

5. Голлербах Э. Ф. Царское Село в поэзии. СПб.: Серебряный век, 2009. 133 с.

6. Голлербах Э. Ф. Город Муз. Повесть о Царском Селе. Изд. 2. Л., 1930. 192 с.

7. Доманский В. А. Литература в синтезе искусств: монография: в 3 т. / В. А. Доман-ский, О. Б. Кафанова, К. И. Шарафадина. СПб., 2010. Т. 1. Сад и город как текст. 362 с.

8. Кленовский Д. Поэты Царскосельской гимназии // Николай Гумилёв в воспоминаниях современников. Париж; Нью-Йорк: Третья волна; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1989. 316 с.

9. Кузьмин А. В. Царское Село в русской поэзии: эволюция темы // Пушкинские чте-ния-2001: Статьи и материалы всероссийской научной конференции 6 июня 2001 г. СПб.: Лен. гос. обл. ун-т им. А.С. Пушкина, 2001. С. 33-35.

10. Мухина А. В. П. Лангер и его альбом «Двенадцать видов Царского Села» // Русский язык за рубежом. 1996. № 1-2-3. С. 93-99.

11. Полунин Ф. А. Географический словарь Российского Государства из достопамятных известий, собранных коллежским асессором и города Верен воеводою Федором Полуниным с поправлениями и дополнения Герарда Фридерика Миллера. М.: Императорский московский университет, 1773. 479 с.

12. Пунин Н. Н.: Проблема жизни в поэзии И. Ф. Анненского // Аполлон. 1914. № 10. С. 47-50. Электронный ресурс: URL: кйрУ/аппепвЫу.Ш-тГо.т/аппепвйу/агйскв/Ыо/ришп-problema-zhizni.htm

13. Разумовская А. Г. Царскосельские парки в пространстве поэтической памяти // Сады и парки. Энциклопедия стиля: материалы XXV Царскосельской научной конференции: в 2 ч. СПб.: Серебряный век, 2019. Ч. 2. C. 132-142.

14. Усачева О. И. Метаморфозы царскосельских садов в поэзии В. А. Рождественского // Сады и парки. Энциклопедия стиля: материалы XXV Царскосельской научной конференции: в 2 ч. СПб: Серебряный век, 2019. Ч. 2. С. 292-304.

15. Федорова С. В. Царское Село как историко-литературный комплекс // КЛИО. 1998. № 3 (6). С. 205-212.

16. Хадынская А. А. Экфрастическая природа образа Царского Села в поэме Н. Оцупа «Встреча» // Международный научно-исследовательский журнал. № 4 (46). Ч. 4. Апрель. С. 87-91.

17. Четвертных Е. А. Элизийский текст в русской поэзии XIX-XX вв.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 2010. 23 с.

18. Элинсон У. В. Образ пушкинского Петербурга в литографиях А. Е. Мартынова // Общество. Среда. Развитие (Terra Humana). 2014. № 4 (33). С. 106-111.

19. Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной...»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высш. шк., 1990. 302 с.

20. Anikin A. E. "Classical" and "Tsarskoe Selo" in the Works of Annensky: Some Observations in Regard to Acmeism // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр.191-214.

21. Appendix I: Publication. E. F. Gollerbakh: Recollections of Tsarskoe Selo // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 317-361.

22. Ariev Andrei. "The Splendid Darkness of a Strange Garden": Tsarskoe Selo in the Russian Poetic Tradition and Akhmatova's "Ode to Tsarskoe Selo" // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 51-87.

23. Basker Michael. Gumilev, Annensky and Tsarskoe Selo: Gumilev's "Tsarskosel'skii krug idei" // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 215-241.

24. Crone Anna Lise. Akhmatova and the Passing of the Swans: Horatian Tradition and Tsarskoe Selo / A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 88112.

25. Ketchian Sonia. Returns to Tsarskoe Selo in the Verse of Anna Akhmatova // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 120-146.

26. Loseff Lev. The Toy Town Ruined // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 35-50.

27. Naiman Anatoly. The Place of Tsarskoe Selo in Akhmatova's Poetry // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 113-119.

28. Pollack Nancy. Annensky's "Trefoil in the Park" (Witness of Whiteness) // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 171-190.

29. Rosslyn Wendy. Remodelling the Statues at Tsarskoe Selo: Akhmatova's Approach to the Poetic Tradition // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 147-170.

30. Sazhin Valery. On Publishing History of a Bibliography of Tsarskoe Selo // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 312-316.

31. Scherr Barry. Gumilev and Parnassianism // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pр. 242-260.

32. Timenchik Roman. On Akhmatova's Tsarskoe-Selo Code // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 364-366.

33. Ustiniv A. Two Letters of Count Vasiky Komarovsky // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 276-296.

34. Venclova Tomas. The Exemplary Resident of Tsarksoe Selo and the Great Pupil of the Lycie: Some Observations on the Poetics of Count Vasily Alekseevich Komarovsky; Andre Ustinov: Two Episodes from the Biography of Nikolai Gumilev // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 261-275.

References

1. Bondarev A. V., Leonov I. V. Teoretiko-metodologicheskie podhody k izucheniyu pa-myatnikov kul'turnogo naslediya (na primere dvorcovo-parkovogo ansamblya Carskogo Sela). Stat'yapervaya [Theoretical and methodological approaches to the study of cultural heritage sites (on the example of the palace and park ensemble of Tsarskoye Selo). Article one] Vestnik Mos-kovskogo gosudarstvennogo universiteta kul'tury i iskusstv [Bulletin of the Moscow State University of Culture and Arts] 2018. № 6 (86). Pp. 78-87 (In Russian).

2. Bondarev A. V., Leonov I. V. Dvorcovo-parkovyj ansambl' Carskogo Sela kak istoriko-kul'turnyj geshtal't: morfogenez i arhitektonika. Stat'ya vtoraya [The palace and park ensemble of Tsarskoye Selo as a historical and cultural gestalt: morphogenesis and architectonics. Second article] VestnikMoskovskogo gosudarstvennogo universiteta kul'tury i iskusstv [Bulletin of the Moscow State University of Culture and Arts] 2019. № 1 (87). Pp. 74-85 (In Russian).

3. Vigerina L. I. Obraz raya i ego stilisticheskaya aranzhirovka v carskosel'skoj poezii XVIII veka (Lomonosov, Bogdanovich, Derzhavin) [The image of paradise and its stylistic arrangement in the Tsarskoye Selo poetry of the XVIII century] Analiz poeticheskogo teksta [Analysis of the poetic text] St. Petersburg, 2017. Pp. 5-12 (In Russian).

4. Galanov B. E. ZHivopis' slovom [Painting by word] Moscow: Sovetskij pisatel' Publ., 1974. 343 p. (In Russian).

5. Gollerbah E. F. Tsarskoe Selo vpoezii [Tsarskoe Selo in poetry] St. Petersburg: Serebry-anyj vek, 2009. 133 p. (In Russian).

6. Gollerbah E. F. Gorod Muz. Povest' o Tsarskom Sele [City of Muses. The tale of Tsarskoe Selo] Izd. 2. Leningrad, 1930. 192 p. (In Russian).

7. Domanskij V. A. Literatura v sinteze iskusstv: Monografiya [Literature in the synthesis of arts: Monograph] V 3 t. T. 1. Sad i gorod kak tekst / V. A. Domanskij, O. B. Kafanova, K. I. SHarafadina. St. Petersburg, 2010. 362 p. (In Russian).

8. Klenovskij D. Poety Carskosel'skoj gimnazii [Poets of the Tsarskoye Selo gymnasium] Nikolaj Gumilyov v vospominaniyah sovremennikov [Nikolai Gumilyov in the memoirs of his contemporaries] Parizh - N.Y: Tret'ya volna; Dysseldorf: Goluboj vsadnik, 1989. 316 p. (In Russian).

9. Kuz'min A.V. Carskoe Selo v russkojpoezii: evolyuciya temy [Tsarskoe Selo in Russian poetry: the evolution of the theme] Pushkinskie chteniya-2001: Materialy nauchnoj mezhvu-zovskoj konferencii [Pushkin readings-2001: Materials of the scientific interuniversity conference]. St. Petersburg, 2001. Pp. 33-35 (In Russian).

10. Muhina A. V. P. Langer i ego al'bom «Dvenadcat' vidov Carskogo Sela» [Langer and his album "Twelve Views of Tsarskoe Selo"]. Russkij yazyk za rubezhom [Russian language abroad] 1996. № 1-2-3. Pp. 93-99 (In Russian).

11. Polunin F. A. Geograficheskij slovar' Rossijskogo Gosudarstva iz dostopamyatnyh izvestij, sobrannyh kollezhskim asessorom i goroda Veren voevodoyu Fedorom Poluninym s popravleniyami i dopolneniya GerardaFriderikaMillera [Geographical Dictionary of the Russian State from the memorable news collected by the collegiate assessor and the city of Veren by the governor Fyodor Polunin, with amendments and additions by Gerard Fryderyk Miller] Moscow: Imperatorskij moskovskij universitet, 1773. 479 p. (In Russian).

12. Punin N. N. Problema zhizni vpoezii I. F. Annenskogo [The problem of life in the poetry of I. F. Annensky] Apollon [Apollon] 1914. № 10. Pp. 47-50 (In Russian).

13. Razumovskaya A. G. Carskosel'skie parki v prostranstve poeticheskoj pamyati [Tsar-skoye Selo parks in the space of poetic memory] Sady iparki. Enciklopediya stilya: materialy XXV Carskosel'skoj nauchnoj konferencii: v 2 ch. CHast' 2 [Gardens and parks. Encyclopedia of style: materials of the XXV Tsarskoye Selo scientific conference: in two parts. Part 2] St. Petersburg: Serebryanyj vek, 2019. Pp. 132-142 (In Russian).

14. Usacheva O. I. Metamorfozy carskosel'skih sadov v poezii V. A. Rozhdestvenskogo [Metamorphoses of Tsarskoye Selo gardens in the poetry of V. A. Rozhdestvensky] Sady i parki. Enciklopediya stilya: materialy XXV Carskosel'skoj nauchnoj konferencii: v 2 ch. CHast' 2 [Gardens and parks. Encyclopedia of style: materials of the XXV Tsarskoye Selo scientific conference: in two parts. Part 2] St. Petersburg: Serebryanyj vek, 2019. Pp. 292-304 (In Russian).

15. Fedorova S. V. Tsarskoe Selo kak istoriko-literaturnyj kompleks [Tsarskoe Selo as a historical and literary complex] KLIO [Clio]. 1998. № 3 (6). Pp. 205-212 (In Russian).

16. Hadynskaya A. A. Ekfrasticheskayapriroda obraza Carskogo Sela vpoeme N. Ocupa «Vstrecha» [The ecphrastic nature of the image of Tsarskoe Selo in N. Otsup's poem "Meeting"] Mezhdunarodnyj nauchno-issledovatel'skijzhurnal [International research journal] № 4 (46). CH. 4. Aprel'. Pp. 87-91 (In Russian).

17. CHetvertnyh E. A. Elizijskij tekst v russkoj poezii XIX-XX vv.: avtoref. dis. ... kand.fil. nauk [The Elysian text in Russian poetry of the 19th - 20th centuries: abstract of dis. ... Ph.D. Ph. sciences] Ekaterinburg, 2010. 23 p. (In Russian).

18. Elinson U. V. Obrazpushkinskogo Peterburga v litografiyah A. E. Martynova [The image of Pushkin's Petersburg in lithographs by A. E. Martynov] Obshchestvo. Sreda. Razvitie (Terra Humana) [Society. Wednesday. Development (Terra Humana)]. 2014. №4 (33). Pp. 106-111 (In Russian).

19. Epshtejn M. N. «Priroda, mir, tajnik vselennoj...»: Sistemapejzazhnyh obrazov v russkoj poezii ["Nature, the world, the secret of the universe ...": The system of landscape images in Russian poetry] Moscow: Vyssh. shk., 1990. 302 p. (In Russian).

20. Anikin A. E. "Classical" and "Tsarskoe Selo" in the Works of Annensky: Some Observations in Regard to Acmeism. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 191-214 (In English).

21. Appendix I: Publication. E. F. Gollerbakh: Recollections of Tsarskoe Selo. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 317-361 (In English).

22. Ariev Andrei: "The Splendid Darkness of a Strange Garden": Tsarskoe Selo in the Russian Poetic Tradition and Akhmatova's "Ode to Tsarskoe Selo". A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 51-87 (In English).

23. Basker Michael: Gumilev, Annensky and Tsarskoe Selo: Gumilev's "Tsarskosel'skii krug idei". A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 215-241 (In English).

24. Crone Anna Lise: Akhmatova and the Passing of the Swans: Horatian Tradition and Tsarskoe Selo. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 88112 (In English).

25. Ketchian Sonia: Returns to Tsarskoe Selo in the Verse of Anna Akhmatova. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 120-146 (In English).

26. Loseff Lev: The Toy Town Ruined. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 35-50 (In English).

27. Naiman Anatoly. The Place of Tsarskoe Selo in Akhmatova's Poetry // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 113-119 (In English).

28. Pollack Nancy: Annensky's "Trefoil in the Park" (Witness of Whiteness). A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 171-190 (In English).

29. Rosslyn Wendy. Remodelling the Statues at Tsarskoe Selo: Akhmatova's Approach to the Poetic Tradition. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 147-170 (In English).

30. Sazhin Valery. On Publishing History of a Bibliography of Tsarskoe Selo. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 312-316 (In English).

31. Scherr Barry: Gumilev and Parnassianism. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 242-260 (In English).

32. Timenchik Roman. On Akhmatova's Tsarskoe-Selo Code. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 364 - 366 (In English).

33. Ustiniv A. Two Letters of Count Vasiky Komarovsky. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 276-296 (In English).

34. Venclova Tomas. The Exemplary Resident of Tsarksoe Selo and the Great Pupil of the Lycie: Some Observations on the Poetics of Count Vasily Alekseevich Komarovsky; Andre Ustinov: Two Episodes from the Biography of Nikolai Gumilev. A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Papers from the 1989 Dartmouth Conference Dedicated to the Centennial of Anna Akhmatova. Slavica Publ., Inc. 1993. Pp. 261-275 (In English).