CC BY
164
УЧЕНЫЕ
ЗАПИСКИ
Я.О. ДЗЫГА, кандидат филологических наук, доцент, докторант кафедры русской литературы XX века Московского государственного областного университета
Тел. 8 903 775 22 65; [email protected]
ОБРАЗ РОССИИ В ЭМИГРАНТСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ И.С. ШМЕЛЕВА И К.Д. БАЛЬМОНТА
Статья посвящена сравнению образов России в творчестве Шмелева и Бальмонта периода эмиграции. Исследование показывает, что у прозаика и поэта они во многом совпадают. Под влиянием Шмелева в бальмонтовском образе появляются устойчивые черты православной духовности. Приоритет природного перед бытовым отличает представления о России поэта и прозаика.
Ключевые слова: Шмелев, Бальмонт, эмиграция, образ России.
Если расцвет таланта автора «Богомолья» в годы изгнания никто не оспаривал, то наследие зрелого Бальмонта долгое время недооценивалось. Мнение Б.К. Зайцева об «упадке» и «слабости» позднего творчества поэта [1, с. 188] для многих было приоритетным. На сегодняшний день аргументированно доказано, что это положение устарело и требует серьезной корректировки [2, с. 15].
Предметом анализа данной статьи является образ России в эмигрантском творчестве Шмелева и Бальмонта, эволюция мотива Родины у каждого из двух писателей и влияние на него внелитературных факторов.
Поэт-символист и реалист «знаньевского» типа на родине не были знакомы. Эмиграция не только «растрепала» внутренние силы вынужденных изгнанников по принципу приятия-неприятия новой России, но и свела в одной человеческой и творческой плоскости вчерашних художественных оппонентов. Личное знакомство Шмелева и Бальмонта, добрососедские (на даче в Капбретоне), а потом и дружеские отношения переросли в искреннюю творческую заинтересованность, так что «<...> со второй половины 20-х годов они выступают как единомышленники» [3, с. 13]. Доминантной объединяющей темой творчества обоих художников стала Россия. Возможно, не без влияния Шмелева в ее прочтении у Бальмонта появляются православные мотивы и образы.
«Россия в Русском сердце - всюду» [4, с. 35], - эти слова поэта мог бы сказать и прозаик. Бальмонт признавался: «Мне было не однажды даровано высокое счастье <.> слышать, как самый русский из современных русских писателей говорит - как он может говорить о России» [2, с. 361]. Многие из посвященных Родине стихов либо вызваны впечатлениями от произведений Шмелева, либо посвящены ему, либо в нем нашли «исходную точку». Так, после очередного вечера, проведенного в семье Шмелевых, у имевшего репутацию «космополита» Бальмонта родились проникновенные строки о России: «Узнай все страны в мире, // Измерь пути морские, // Но нет вольней и шире, // Но нет нежней - России» [4, с. 8].
Для Шмелева родное было приоритетным и до эмиграции. Мобилизованный на фронт молодой солдат Жданов, герой рассказа «Три часа» (1915), терпеливо ждет, когда в окне поезда покажутся родные места: «<...> Пусть хоть болотина, где косили, пусть ручеишко, где когда-то лошадь поили, пусть хоть столбик на поле, неведомо для чего стоящий» [5: 322]. Ценность большой и малой Родины значительно выросла для героев и самого автора на чужбине. Так, в воспоминаниях малолетнего героя «Бого-
© Я.О. Дзыга
ФИЛОЛОГИЯ
Ейсш
молья» (1931) даже воздух родного двора «<> пахнет как будто радостью» [5; 8, с. 34].
Ситуация вынужденного изгнания не только актуализировала образ России в творчестве писа-телей-эмигрантов, но и придала ему драматическое , а порой и подчеркнуто трагическое звучание. В «Солнце мертвых» (1923) Шмелева изображение поруганной России и ее униженного народа прочитывается как «обвинительный акт» человечеству. Хронологически и пространственно ограниченная история здесь уступает место «системе бытия», превосходящей по драматизму библейский Апокалипсис. Передавая свои впечатления от прочтения шмелевского произведения, И.А. Ильин писал: «<...> У меня нет такого чувства, чтобы это было “произведение”, или “произведение искусства”, или Ваше “сочинение”. А есть чувство, что это оно само, сама бездна первозданная, сама беда Божия!» [6, с. 21]. «Мучительная книга» [2, с. 164], - аттестовал «Солнце мертвых» Бальмонт.
В эмигрантском сборнике стихотворений поэта с символическим названием «Марево» (1 922) апокалиптические ассоциации тоже связаны с мыслью о губительности времени попрания законов и разрушения устоев. Об этом стихотворения «Кровь и огонь», «Возмездие», «Российское действо», «Заснувший страх». Строки последнего прямо перекликаются с эпопеей Шмелева: «Благая Воля, ужас был в избытке. // Терзаемых от гибели избавь, // И прекрати невыносимость пытки, // Где явь есть сон, и страшный сон есть явь» [4, с. 440].
Переживания о судьбе покинутой Родины, предощущение опасностей и бедствий, ей грозящих, в поэзии Бальмонта воплотились в символический образ набата: «Безвозвратно кончен день вчерашний. // Воплотился в яви жуткий сон. // С вечевой высокой грозной башни // Бьет набат, в пожаре небосклон» [4, с. 407]. С сигналом тревоги связаны представления художника о роли поэтического слова и высокой миссии поэта в годы страшных испытаний, которые воплощаются одновременно в образах набата и благовеста: «Лишенный Родины, меж призраков бездушных, // Непонимающих, что мерный мудрый стих // Всемирный благовест средь сумраков густых, // Один любуюсь я на звенья строк послушных» [4, с. 425]. Немного позже в посвященном Шмелеву стихотворении «Песня дня и ночи» (1928) Бальмонт прибегает к аналогичным образам: «Мы оба в пламенях заката, //
На рубеже тяжелых лет, // На срывах ската вопль набата, // Разлитых зарев медный бред» [4, с. 86]. Начиная со сборника «Марево», в творчестве поэта наблюдается «<...> явственный стилевой «сдвиг» в сторону обнаженной публицистичности <...>» [7, с. 34], - заявили В. Куприяновский и Н. Молчанова.
Шмелев находил свои «глаголы осужденья» для описания «величия-ужаса» российской трагедии. Как русский человек и патриот писатель многократно высказывался на страницах эмигрантской печати, облекая слова гнева, боли, утешения и надежды в публицистические выступления. Главное достоинство России, по Шмелеву, в духовном величии ее народа: «Опаляющим огнем веры зажжем душу свою и народа душу, - и отвалим от гроба камень, дадим волю живым ключам. Как загорится тогда Россия, Живого Бога познавшая!» [5; 6, с. 572].
У обоих писателей запечатленная в сердце Россия вырастает прежде всего из воспоминаний. «Сладко в память заглянуть» [4, с. 60], - с грустью констатирует лирический герой Бальмонта. Мотив ностальгической памяти о прошлом один из ключевых в творчестве прозаика и поэта. Для автора «Богомолья» и «Лета Господня» это атмосфера детства, свет православия, мир чарующей русской природы, дорогие сердцу приметы прочного московского быта. Для влюбленного в целый мир поэта, в первую очередь, - неброский северный пейзаж.
«Родимая Мать», «родимая сторона», «Единственный Край», «мой край», «Отчий Дом», - любовно именует Россию Бальмонт, как и Шмелев, выделяя приметы православной духовности в качестве знаковых для страны. В связи с темой России в творчестве Шмелева и Бальмонта возникают мотивы поруганных святынь, греха и семантически связанные с ними мотивы вины, ответственности, сыновнего долга. При этом характер катастрофы осознается писателями в евангельских масштабах, что находит отражение в библейских аллюзиях: «О, Русский колокол и вече, // Сквозь бронзу серебра полет. // В пустыне я - лишь всклик Предтечи, // Но Божий Сын к тебе идет» [4, с. 33]. Шмелев писал о смуте «последней истории российской» в статье «Крестный подвиг» (1924): «Это не из того Апакалипсиса. Это - из нашего. Это -Она, терновым венцом венчанная» [5; 6, с. 551].
Противовесом жестокому безвременью и у
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
1>сш
Шмелева, и у Бальмонта является то, что согревает каждую человеческую жизнь, - тепло и ласка домашнего очага. Образ дома, любовно воссозданный Шмелевым в автобиографической дилогии, в творчестве Бальмонта обретает дорогие сердцу черты родителей. Духовно-душевный облик «хозяина благого», весельчака и фантазера Сергея Ивановича Шмелева сравним с описаниями единственного и любимого отца из одноименного стихотворения Бальмонта: «Воспоминания, как зерна светлых четок, // Перебираю я, сдвигая к кругу круг, // И знаю, что всегда ты божески был кроток, // Как тишь твоих полей, как твой зеленый луг» [4, с. 60].
Символична последовательность поэтических произведений сборника «В раздвинутой Дали» (1929) Бальмонта: «Мать», «Отец», «Я». Торжественный пафос стихотворении «Я» - во всеобъемлющей и жертвенной любви к России: «Я меру яблок взял от яблонь всех садов, // Я видел Божий Куст. Я знаю ковы Змия. // Но только за одну я всё принять готов, - // Сестра моя и Мать! Жена моя! Россия!» [4, с. 63]. Жизнеутверждающий настрой заключительной строфы стихотворения «Судьба» - закономерное следствие внешней и внутренней биографии поэта: «Судьба дает мне ведать пытки, // На бездорожье нищету. // Но в песне - золотые слитки, // И мой подсолнечник -в цвету» [4, с. 76].
У страстных поклонников солнца Шмелева и Бальмонта указанный символический образ одинаково активно включается в создание образа России. Природное и духовное значения образа солнца сосуществуют в художественном мире романа «Лето Господне» (1927-1948): «Два солнца ходят по русскому небу: солнце планетарное, дававшее нам бурную весну, каленое лето, прощальную кра-савицу-осень и благодатную белую зиму; и другое солнце, духовно-православное, дававшее нам весною - праздник светлого, очистительного Христова Воскресения, <.. .> в стужу - обетованное Рождество и духовно-бодрящее Крещение» [8, с. 382].
Таким же предстает солнце в цикле из четырех стихотворений Бальмонта, посвященных «Лету Гос -подню» и его автору: «Весь мир наш измененный плох, // Он крик и стон, и вздох усталый, // Но я с тобою, мальчик малый, // И к нам подходит добрый Бог. // Взглянул - и синевою вышней // Заходит в солнечный Он свет, // А мы глядим в колодец лет // Под зацветающею вишней» [2, с. 298].
Как важная составляющая образа дома и родины солнце заливает страницы «Богомолья». Оно сопровождает героев на протяжении дня, влияет на их настроение, щедро одаривая радостью и весельем. Для маленького Вани солнце - сама жизнь, размеренно текущая на родном дворе. Оно так естественно в нее вписано, что ребенок совсем не удивлен рассказом отца о том, как дедушка пил чай с солнцем: «Да. дней семь-восемь в году всего и заглянет сюда к нам в щель. Дедушка твой, бывало, всё дожидается, как долгие дни придут. чай всегда пил тут с солнышком, как сейчас мы с тобой. И мне показывал. <...> А теперь я тебе. Так вот всё и идет. <...>» [5; 8, с. 36].
Мечта о возвращении на Родину - лейтмотив жизни и творчества прозаика и поэта в эмиграции. Любовь к родному солнцу - синоним любви к России. Об этом строки письма Шмелева к О.А. Бре-диус-Субботиной: «Бог даст, <...> - мы увидим родное солнце. Хочу верить» [9, с. 386]. Об этом и поэтические грёзы Бальмонта: «Солнце - мертвым даже светит. // Солнце мертвых нас заметит. // Позовет нас в час веселый // На родные наши долы!» [2, с. 374].
В сознании изгнанников дореволюционное прошлое представало настолько идеализированным, что мотив возвращения на Родину в их творчестве может прочитываться как мотив возвращения в рай: «В тех днях, когда по далям луга // Светился златом изумруд, // И так любили все друг друга, // Что луч оттуда светит тут» [2, с. 179].
Распадение жизни на благословенное «до» и горькое «после» по-своему отразилось в художе -ственном мире писателей-эмигрантов: антитетически противопоставлены пространственные («здесь» и «там») и временные («тогда» и «теперь») категории. В описании «чужого воздуха» неприветливой Европы у Шмелева и Бальмонта обнаруживается концептуальное единодушие. Оба сходятся в неприятии европейской узости, упраздняющей понятие духовности и низводящее бытие до заурядного существования. В описании чуждых ценностей у писателей одинаково возникают мотивы жизненной пошлости, тщеславия, преклонения перед разумом и попрания веры. «Взгляните на великие города - точные отражения нашей жизни, - на эти торжища человечьего стада, рвущегося за мясом жизни! Нет уже духа жива <...>» [5; 6, с. 568], - с горечью констатирует Шмелев. Ему вторит Бальмонт: «Здесь вежливо холодны к бесу
ФИЛОЛОГИЯ
и к Богу, // И путь по земным направляют звездам. // Молю Тебя, Вышний, построй мне дорогу, / / Чтоб быть мне хоть мертвым в желаемом там» [4, с. 43].
В создании образа России Шмелев и Бальмонт не обходятся без фольклорных образов Жар-птицы, бабы Яги, волшебного града Китежа. Образы одного ряда, они получают разное наполнение в творчестве двух писателей. Так, у Шмелева они становятся пугающими знаками страшной «интернациональной сказки»: «Сказка ли это? Это же подлая быль порабощенной Руси, где миллионы душ пущены на навоз для неведомой жатвы буду -щего!» [5; 6, с. 572].
И для Шмелева, и для Бальмонта образ России немыслим без памяти о величии ее главного города - Москвы [10].
В обращении к историческому прошлому - залог надежды на грядущее возрождение России. Показательно, что из числа лиц, просиявших в историческом и культурном прошлом страны, прозаик и поэт часто выделяют одни и те же персоналии. В «великом сонме Святых России» у Шмелева особо отмечены Сергий Радонежский, Тихон Задонский, Серафим Саровский; в числе гениев государственной мысли - Александр Невский, Калита, Дмитрий Донской, Петр I; в ряду «одаренных творчеством» - Пушкин, Достоевский, Толстой, Чехов. У Бальмонта это Сергий Радонежский, Серафим Саровский, князь Олег, Петр I, Ермак, герои войны 1912 года; в литературе - Фет и Пушкин: «Ты вскликнул: «Пушкин!» Вот он, светлый бог, // Как радуга над нашим водоемом. // Ты в черный час вместишься в малый вздох. // Но
завтра - встанет! С Молнией и громом!» [4; 5, с. 155-156]. Для обоих писателей Пушкин - олицетворение гения русского народа, самой России. Надломленный годами эмиграции, но не потерявший надежды на заветное возвращение, Шмелев писал Ильину: «Жду России - судорожно <. > хватаюсь за Пушкина» [11, с. 128].
Еще одна примета одаренности народа - богатый «мыслью» и «мощью» русский язык. И для прозаика, и для поэта великолепие родного языка не только свидетельство духовного величия Рос -сии, но и залог ее грядущего воскресения. По Шмелеву, слово творящее - великая сила, в ней связь поколений и преемственность культуры, Правда Слова Божья. В недрах «могучего», «красивого», «творческого», «самородного» русского языка, по мнению Бальмонта, таится загадка русской души. Полиглот и эстет, искушенный прелестью многих языков, поэт с восторгом писал Шмелеву: «Какие есть русские слова! Объедение (для) души» [2, с. 60].
Как показал проведенный анализ, образы России у Шмелева и Бальмонта периода эмиграции во многом перекликаются. Главными сопрягающими элементами здесь являются любовь к утраченной Родине, условия эмиграции и дружеское общение художников. Изменения, происходящие с образом России в творчестве автора «Богомолья», могут расцениваться как усиление национального начала. В прочтении того же образа у Бальмонта появляются новые, усиленные общением со Шмелевым черты православной духовности. Приоритет природного перед бытовым отличает представления о России обоих русских писателей.
Библиографический список
1. Зайцев Б.К. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 6 (доп.). - М.: Русская книга, 1999. - 555 с. - І8БК 5-268-00446-8.
2. Константин Бальмонт - Ивану Шмелеву. Письма и стихотворения. 1926-1936 / Сост., вступ. ст., коммент. Л.М. Азадов-ского, Г.М. Бонгард-Левина. - М.: Наука; Собрание, 2005. - 431 с. - І8БК 5-02-034252-1.
3. Куприяновский П.В., Молчанова Н.А. Поэт Константин Бальмонт. Биография. Творчество. Судьба. - Иваново: Изд-во «Иваново», 2001. - 469 с. - І8БК 5-85229-038-6.
4. Бальмонт К.Д. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 4. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2010. - 464 с. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы. - І8БК 978-5-904656-82-9.
5. Шмелев И.С. Собрание сочинений: В 12 т. Т. 4. - М.: Сибирская Благозвонница, 2008. - 574 с. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы. І8БК 978-5-91362-064-4.
6. Ильин И.А. Собрание сочинений: Переписка двух Иванов (1927-1934). - М.: Русская книга, 2000. - 560 с. 18БЫ 5-268-00485-9.
7. Куприяновский П.В., Молчанова Н.А. К.Д. Бальмонт и его литературное окружение. - Воронеж, ФГУП ИПФ «Воронеж», 2004. - 198 с. І8БК 5-89981-328-8.
8. Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 6. Кн. 1. - М.: Русская книга, 1996. - 560 с. - І8БК 5-268-01393-9.
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
9. Шмелев И.С. Переписка с О.А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Т. 3 (доп.). Ч. 1. - М.: РОССПЭН, 2005. - 792 с. - ISBN 5-8243-0424-6.
10. Дзыга Я.О. «Одно лишь слово нужно мне: Москва» (Столица в художественном сознании И.С. Шмелева и К.Д. Бальмонта) // X Виноградовские чтения. Москва и «московский текст» в русской литературе XX века. - М.: МГПУ, 2007. - С. 28-36. - ISBN 978-5-243-00222-6.
11. Ильин И.А. Собрание сочинений: Переписка двух Иванов (1935-1946). - М.: Русская книга, 2000. - 576 с. - ISBN 5-268-00487-5.
Y.O. DZUGA
THE IMAGE OF RUSSIA IN EMIGRANT WORKS OF I.S. SHMELEV AND K.D. BALMONT
The article deals with comparison of the images of Russia in works of Shmelev and Balmont in the emigration period. The research shows that the prose writer and the poet have the images coincided in many things. Stable features of orthodox spirituality have been appearing in Balmont’s image under the influence of Shmelev. The priority of Nature over Everyday life distinguishes ideas of the poet and the prose writer about Russia.
Key words: Shmelev, Balmont, emigration, the image of Russia.
