CC BY
45Humanity space International almanac VOL. 7, No 3, 2018: 523-533
Образ Пугачёва в творчестве С.А. Есенина: традиции и новаторство
Д.В. Поль
Московский педагогический государственный университет 119991, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, строени 1 Moscow State Regional University
Malaya Pirogovskaya str., 1, building 1, Moscow 119991 Russia e-mail: pol-d-v@yandex.ru
Ключевые слова: русская литература 20-х годов, творчество С. Есенина, мифологизация истории, образ Емельяна Пугачёва.
Key words: Russian literature of the 1920s, S. Yesenin's work, mythologization of history, the image of Emelian Pugachev.
Резюме: Революция 1917 года ознаменовалась масштабной переоценкой истории России: радикальным пересмотром как исторических процессов, так и важнейших исторических деятелей. Образы Емельяна Пугачёва и Степана Разина стали самыми популярными среди красноармейцев и им сочувствующих в годы Гражданской войны, наглядным воплощением стихии народного протеста. Поэма С. Есенина «Пугачёв» не только воплотила народный взгляд на историю, но и выразила искания значительной части российской интеллигенции. Отсюда и созвучность блоковским «Скифам» в намеренном педалировании кочевнической темы в российской и мировой истории.
Пугачёв Есенина мифологичен, а не историчен. Есенин радикально отходит от пушкинской предельно взвешенной трактовки самозванца («народного царя») в «Капитанской дочке». Через погружение в глубины народного сознания поэт попытался понять грядущее.
Abstract: The revolution of 1917 was marked by a large-scale reassessment of the history of Russia: there was a radical revision of both historical processes and the most important historical figures. The images of Emelian Pugachev and Stepan Razin became the most popular among the Red Army soldiers and their sympathizers during the Civil War, a graphic embodiment of the element of popular protest. Poem by S. Yesenin "Pugachev" not only embodied a popular view of history, but also expressed the search of a large part of the Russian intelligentsia. Hence the consonance with the Block's "Scythians" in the intentional pedaling of the nomadic theme in Russian and world history.
Pugachev by Yesenin is mythological, but not historical. Yesenin radically departs from the Pushkin's highly weighted interpretation of the impostor ("the people's tsar") in the "Captain's Daughter". Through immersion in the depths of popular consciousness, the poet tried to understand the future.
[Pole D.V. The image of Pugachev in the works of S. A. Esenin: traditions and innovation]
Революция - это всегда кризис, «травма» для всех в неё прямо или косвенно вовлечённых (Репина, 2005), а также открытие новых подчас ранее не известных возможностей для развития общества и человека. И Русская революция 1917 года не исключение. Потрясения 1914-1921 гг. (Актон, Розенберг, Черняев, 2014) на столетие определили развитие не только России, но и всего мира. Типичность процессов разрушения и ниспровержения «старого» с параллельным поиском и обретением «нового» нисколько не отменяла самобытность российского опыта преобразования общества в начале XX столетия.
Доктринёрский и утопический характер Русской революции, связанный с влиянием марксистской идеологии в её наиболее радикальной (ленинской) редакции, накладывался на крайне архаичное сознание широких крестьянских масс. Отсюда удивительное переплетение русского радикального либерализма и социализма с традиционалистскими представлениями. Одним из результатов становилось отождествление народно-православных святых и советских вождей (прежде всего В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого), построение коммунизма и обретение «Града Китежа», Спартака, Д. Гарибальди и французских коммунаров со Степаном Разиным и Емельяном Пугачёвым - двумя самыми популярными «народными героями» Гражданской войны.
В социальной практике 1917-1923 гг. в России широко распространились имена и топонимы, связанные с героями «освободительной борьбы трудящихся против эксплуататоров». Населённые пункты, площади и улицы назывались в честь «революционеров» далёкого прошлого и настоящего. На фронтах Гражданской войны сражались многочисленные воинские подразделения, которым были присвоены имена Степана Разина, Емельяна Пугачёва, Французской коммуны и т. д. И если обращение к Третьему Интернационалу, «коммунарам 1871 года» было связано с марксистской и околомарксистской риторикой, то Степан Разин и Емельян Пугачёв знаменовали всю силу архаичного протеста крестьянских масс против модернизации и вестернизации.
Во второй половине XVII века разинское движение стало
протестом не только против усиления социального гнёта, но и против никоновских реформ, а также светских тенденций в общественной и культурной жизни. Пугачёвский «бунт» стал наиболее сильным и радикальным ответом на закрепощение крестьян и отмену значительного числа казачьих привилегий. Беспощадное подавление царским (императорским) Правительством крестьянско-казацких восстаний
сопровождалось целым комплексом мер по уничтожению памяти об этих народных движениях и их предводителях. Тем не менее память о Стеньке (Степане) Разине и Емельке (Емельяне) Пугаче (Пугачёве) жила в песнях, в легендах, в народной, но не в официальной топонимике.
Революция 1917 года ознаменовалась масштабной и весьма радикальной переоценкой истории России: как процессов, так и важнейших исторических деятелей. Антигерои стали героями, и наоборот. Массовое уничтожение памятников русским полководцам, государственным деятелям и создание мемориалов (монументов, музеев и т. д.), прославляющих противников Российского государства - Булавина, Разина, Пугачёва, Салавата Юлаева, Шамиля и др. На этом фоне образы Емельяна Пугачёва и Степана Разина несмотря на анафему со стороны Русской православной церкви стали самыми популярными среди красноармейцев и им сочувствующих в годы Гражданской войны, наглядным воплощением стихии народного протеста.
Братоубийственная бойня 1917-1921 гг. не допускала полутонов: чёткое деление на «своих» и «врагов» -неотъемлемая часть Гражданской войны. Непримиримый классовый антагонизм - характерная черта того времени. Народные вожди, коими представали Степан Разин и Емельян Пугачёв, наделялись всеми чертами положительных героев, в то время как их противники - царь и бояре, царица и вельможи, -отрицательных. Схематизм - одна из особенностей при воссоздании образов героев и антигероев прошлого в условиях Гражданской войны, а Демьян Бедный с его «плакатными» произведениями - наиболее популярный писатель-агитатор. В подобной логике Степан Разин и Емельян Пугачёв - герои на все времена для большевиков, в то время как для белогвардейцев
С. Разин и Е. Пугачёв - это мятежники и смутьяны, предтечи большевиков.
В 1917-1921 гг. Степан Разин и Емельян Пугачёв не просто исторические деятели XVII и ХУШ столетий, а герои-символы, по отношению к которым выстраивались различные модели поведения. Вот только художественная оценка данных героев в 1917-1921 гг. строилась на основе произведений малых жанров, с резким преобладанием публицистики. Великое множество разных текстов, в том числе и фольклорных, подтверждает неподдельный интерес к известным бунтарям. Настоятельно требовались большие полотна, переосмыслявшие «старые» и утверждавшие «новые» точки зрения. Сама эпоха создала все условия для появления произведений «больших жанров» о знаменитых предводителях народных масс. И одним из первых это, на излёте Гражданской войны, сделал С.А. Есенин в поэме «Пугачёв» (1921).
Только-только подавлен Кронштадтский мятеж, в самом разгаре и совсем недалеко от родной Рязанщины полыхает Антоновское восстание, продолжаются бои на окраинах - на Дальнем Востоке, Закавказье и в Средней Азии, а Есенин создаёт поэму о знаменитом самозванце XVIII столетия. Скорее всего поэт интуитивно почувствовал, что именно это смутное и до крайности неопределённое время как нельзя более соответствует истории Емельяна Пугачёва.
В 1951 году Ю.П. Трубецкой писал о Есенине: «Есенина можно любить или не любить. Его стихами можно дышать, сделать их «тойо» своей жизни даже. Можно прочесть раз или два и отложить книжку надолго, а может и навсегда. Но нельзя отрицать их талантливости, значимости и даже эпохальности» (Трубецкой, 1993: 152). Слова, сказанные спустя 30 лет после написания поэмы «Пугачёв», в полной мере характеризуют и творчество Есенина, и роль произведений писателя в русской культуре. Поэма Есенина «Пугачёв» стала первым «большим» художественным произведением, обобщившим архаичные изображения «донского императора».
С первых строк поэмы противопоставляются два мира -идеальный, архаичный, где «родное золото славян», где «мудрый наш мужик» «прилежно цедит молоко соломенное
ржи», где в изобилии произрастают овёс и огурцы, «слышен прялки ровный разговор», и «реальный», в котором «всех связали, всех вневолили». Первый мир ассоциируется с прошлым и с Петром III, второй - с Екатериной и с её дворянами. С первых страниц поэмы Пугачёв сразу обнаруживает свою любовь к мужику, к патриархальным основам жизни. Устои неизменны, как и атрибутика Родины -«золото ржи», «мудрый наш мужик» (Есенин, 1998: 8).
Яицкий городок накануне восстания нарисован Есениным как типичный российский город, центр края, живущего проблемами, свойственным всей России. Таким образом, поэт изображает не реальный окраинный пограничный казачий городок, а один из центров мужицкой России. Есенин игнорирует объективные противоречия между крестьянами и казаками. Для последних и в XX столетии едва ли не самым большим оскорблением было использование в отношении них слова «мужик». Но поэта всё это нисколько не волнует. Для Есенина важнее, что идеальной, архаичной Русью, к которой как раз и стремится вернуться Емельян Пугачёв, является не казачья, а мужицкая Русь, страдания которой и представлены в произведении. Исторические реалии степей Урала и Казахстана в поэме никак не обозначены, кроме слов персонажей, представляющих их как некую данность.
Картины человеческого горя, нарисованные уже в первой сцене, создают атмосферу неизбежности восстания. Пугачёв становится тем, «кто первый бросил камень» (Есенин, 1998: 11). Но Есенина не устраивает только сугубо национальное прочтение восстания Пугачёва. И сразу за картиной Яицкого городка следует «Бегство калмыков».
Есенин использует приём монтажа, располагая две, на первый взгляд, прямо не связанные между собой картины -Пугачёв в Яицком городке и калмыки, покидающие Россию. Поэт отстаивает актуальный для начала 20-х годов тезис о родстве эксплуатируемых. И потому бегущие от «российской чиновничьей неволи» кочевники воспринимаются как близкие казакам (Есенин, 1998: 13), а Тамбовцев и Траубенберг - казачьи начальники - как чуждые.
С. Есенин в основном следит за соблюдением
исторической достоверности: точно переданы фамилии (Тамбовцев, Траубенберг, Кирпичников, Хлопуша, Творогов, Зарубин-Чика, Шигаев, Михельсон и др.) и основные этапы развития пугачёвского движения. В этом, и только в этом отношении Есенин схож с Пушкиным, стремившемся подчёркнуто объективно и реалистично изобразить крестьянско-казацкое восстание. Участники восстания в поэме С. Есенина, и это было отмечено сразу после её публикации, говорят и действуют скорее как интеллигенты, чем как казаки и бывшие каторжники. «Емелька Пугачёв, его враги и сподвижники - все сплошь имажинисты. А сам Пугачёв с ног до головы Сергей Есенин: хочет быть страшным, но не может. Есенинский Пугачёв сентиментальный романтик» (Троцкий, 1991: 63).
Представляется, что «имажинизм» Пугачёва и пугачёвцев в изображении Есенина не отменяет главного - Пугачёвский бунт был нужен поэту для понимания современности. «Программная речь» Тамбовцева сводилась к призыву постоять за Россию. В уста войскового атамана Есенин вложил многие лозунги Белого движения. Тамбовцев Сми-ирно-о!
Сотники казачьих отрядов, Готовьтесь в поход! Нынче ночью, как дикие звери, Калмыки всем скопом орд
Изменили <курсив здесь и далее Д.П.> Российской империи
И угнали с собой весь скот. Потопленную лодку месяца Чаган выплескивает на берег дня. Кто любит свое отечество, Тот должен слушать меня. Нет, мы не можем, мы не можем,
мы не можем
Допустить сей ущерб стране: Россия лишилась мяса и кожи, Россия лишилась лучших коней. Так бросимтесь же в погоню
На эту монгольскую мразь, Пока она всеми ладонями Китаю не предалась (Есенин, 1998: 14). В этой речи отсутствует сословно-классовая составляющая, нет и, вне всякого сомнения, значимого для казаков мотива воинской добычи, акцент сделан на другом - на необходимости отмщения за предательство, на призыве постоять за Отечество - на всём том, что было связано с Белым движением.
В уста сотника Кирпичникова Есенин вкладывает протест против власти богачей и призыв к единению угнетённых, к которым оказываются отнесены и калмыки, и казаки: Стой, атаман, довольно Об ветер язык чесать. За Россию нам, конешно, больно, Оттого что нам Россия - мать. Но мы ничуть, мы ничуть не испугались, Что кто-то покинул наши поля, И калмык нам не желтый заяц, В которого можно, как в пищу, стрелять. Он ушел, этот смуглый монголец, Дай же бог ему добрый путь. Хорошо, что от наших околиц Он без боли сумел повернуть (Есенин, 1998: 15). Кирпичников обосновывает свою позицию тем, что власти отняли волю у народа, что казаков «замучили, загрызли прохвосты». Примечательно, что инициатор восстания Кирпичников в дальнейшем исчезает из повествования. Точно так же, как и исторический Кирпичников, простой солдат, с выступления которого началась Февральская революция. Есенин был в Петрограде и, вне всякого сомнения, запомнил Кирпичникова, фамилия которого была у всех на устах. Сама созвучность фамилий инициаторов бунта подталкивала к историческим аналогиям. Отнюдь не один Кирпичников был инициатором бунта, но Есенин выдели только его, так как это усиливало сходство ситуации с Февралём 1917 года. Вполне закономерно возникает параллель с событиями Революции 1917 года. И точно так же, как унтер-офицер Кирпичников
предвосхитил появление большевиков, казачий сотник Кирпичников Есенина - Пугачёва с его вольницей. С выстрела Кирпичникова, вначале сагитировавшего однополчан не подчиниться приказу о разгоне демонстрантов, а затем застрелившего своего командира, началось выступление Волынского полка и Февральская революция. С призыва казакам отказаться от преследования мятежных калмыков и выстрела Кирпичникова, убившего своего командира Траубенберга, в поэме «Пугачёв» начинается восстание. В интерпретации С. Есенина выступление яицких казаков и пугачёвский бунт сливаются в единое целое, что отличается и от сложившейся в исторической науке, и в пушкиниане трактовки данных событий. Так, Пушкин, историк и писатель, признавая в «Истории Пугачёва» (Пушкин, 1993а) и в «Капитанской дочке» (Пушкин, 1993б) связь волнений на Яике с последовавшим восстанием Емельяна Пугачёва, тем не менее не объединял эти события в одно. Для историков важнейшим отличием двух событий являлся круг его участников: Яицкое восстание прежде всего стало протестом казаков против лишения прежних привилегий, пугачёвское движение - протестом крестьянства против крепостничества.
Соль же осознанно Есенин нивелирует противоречия между восставшими крестьянами и кочевниками. Во время восстания Емельяна Пугачёва «подружилась с твоими селами скуломордая татарва».
Сознательное принятие Пугачёвым имени Петра Третьего выглядит как осознанная необходимость, своего рода жертва ради народа. Если Пугачёв в «Капитанской дочке» удалой казак, для которого «жизнь полушка», то есенинский озабочен судьбой народа и даже России. Романтизация главного героя поэмы проявляется и в речи персонажа (рефреном звучащее «дорогие мои» по отношению к пленившим его бывшим соратником), в поведении и в переживаниях героя (особенно в сцене принятия чужого имени, которое он воспринимает, как мученичество ради народа). В этом же романтическом ряду и явление Хлопуши (Есенин, 1998: 29), одна из самых экспрессивно окрашенных сцен в поэме.
Троцкий справедливо заметил, что «Пугачёв изъясняется
как отягощённый образами романтик» (Троцкий, 1993: 64). В своей рецензии 1922 года М. Цейтлин также отметил, что языком имажинистов «говорят все герои трагедии»(Цетлин, 1993: 23).
Поражение Пугачёва заставляет его задуматься об Азии. Вновь, как и во второй главе, «всплывает» кочевническая тема. Только теперь Пугачёв видит в Азии не таких же угнетённых, как и в России, а могучие силы, союз с которыми поможет одержать победу:
Уж давно я, давно я скрывал тоску
Перебраться туда, к их кочующим станам,
Чтоб разящими волнами их сверкающих скул
Стать к преддверьям России, как тень Тамерлана (Есенин,
1998: 47).
Звучащий в финале поэмы гимн Азии означает указание на тот источник силы, который поможет оказать победу в войне.
О Азия, Азия! Голубая страна,
Обсыпанная солью, песком и известкой.
Там так медленно по небу едет луна,
Поскрипывая колесами, как киргиз с повозкой.
Но зато кто бы знал, как бурливо и гордо
Скачут там шерстожелтые горные реки!
Не с того ли так свищут монгольские орды
Всем тем диким и злым, что сидит в человеке? ((Есенин,
1998: 47)
В этом отношении поэма С. Есенина перекликается с блоковскими «Скифами» (1918). Очевидно, что поэма Есенина «Пугачёв» не только воплотила народный взгляд на историю, но и выразила искания значительной части российской интеллигенции. Отсюда и созвучность блоковским «Скифам» в намеренном педалировании кочевнической темы в российской и мировой истории.
Пугачёв Есенина мифологичен, а не историчен. Есенин радикально отходит от пушкинской предельно взвешенной трактовки самозванца («народного царя») в «Капитанской дочке». Через погружение в глубины народного сознания поэт попытался понять грядущее. Отсюда и странный, на первый
взгляд, упрёк Екатерине II во время ареста казаками:
Это она подкупила вас,
Злая и подлая оборванная старуха (Есенин, 1998: 49)
Для поэта победа Екатерины знаменует неправильный и в конечном счёте гибельный курс в развитии страны.
Хочет, чтоб сгибла родная страна
Под её невесёлой холодной улыбкой (Есенин, 1998: 50).
В поэме «Пугачёв» Есенин стал первооткрывателем мифологического прочтения образа Пугачёва в художественной литературе. Традицию мифопоэтического прочтения образа народного бунта, насильственного восстановления нарушенной справедливости, позднее попытались продолжить в своей прозе А. Весёлый («Гуляй, Волга») и А.П. Чапыгин («Степан Разин»). В начале 30-х годов эта линия в русской литературе прервалась, романистика сосредоточилась на продолжении пушкинской реалистической традиции. Лишь в начале 2000-х гг. наметилось её возрождение применительно к изображению пугачёвского восстания (роман А.В. Иванова «Золото бунта»).
ЛИТЕРАТУРА
Есенин С.А. 1998. Пугачёв. Сс.7-51. - В кн.: Есенин С.А. Полное собрание сочинений: В 7 т. Т. 3. Поэмы. Сост. и подготовка текстов Н.И. Шубниковой-Гусевой, коммент. Е.А. Самоделовой, Н.И. Шубниковой-Гусевой. М.: Наука - Голос, 1998. 720 с. Критический словарь Русской революции 1914-1921. Сост. Э. Актон,
У.Г. Розенберг, В. Черняев. СПб.: Нестор-История, 2014. 768 с. Пушкин А.С. 1993а История Пугачёва. Сс. 681-714. - В кн.: Пушкин А.С. Золотой том: Собрание сочинений. Издание исправленное и дополненное. Ред., библ. очерк и примечания Б. Томашевского. М.: Издательский дом в Москве «Имидж». 976 с. Пушкин А.С. 1993б. Капитанская дочка. Сс. 597-642. - В кн.: Пушкин А.С. Золотой том: Собрание сочинений. Издание исправленное и дополненное. Ред., библ. очерк и примечания Б. Томашевского. М.: Издательский дом в Москве «Имидж». 976 с. Троцкий Л.Д. 1991. Литература и революция. Печатается по изд. 1923 г.
М.: Политиздат. 400 с. Трубецкой Ю.П. 1993. Сергей Есенин (Из литературного дневника). Сс. 152165. - В кн.: Русское зарубежье о Есенине: В 2 т. Т. 1.: Воспоминания. Вступ. ст., сост., коммент. Н.И. Шубниковой-Гусевой. М.: Инкон. 328
c.
Цепь времён»: проблемы исторического сознания. Отв. ред. Л.П. Репина.
М.: ИВИ РАН, 2005. 256 с. Цетлин М.О. 1993. Пугачев. С^ 21-23. - В кн.: Русское зарубежье о Есенине: В 2 т. Т. 2.: Эссе, очерки, рецензии, статьи /Вступ. ст., сост., коммент. Н. И. Шубниковой-Гусевой. М.: Инкон. 205 c. Шубникова-Гусева Н.И. 2001. Поэмы Есенина: От «Пророка» до «Чёрного человека»: Творческая история, судьба, контекст, интерпретация. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие». 688 с.
Получена / Received: 12.05.2018 Принята/Accepted: 02.10.2018
