CC BY
42
УДК 82_3.511.152 ББК 83.3(2Р_6Мо)
Жиндеева Елена Александровна
доктор филологических наук, профессор
кафедра литературы и методики обучения литературе Мордовский государственный педагогический институт
им. М. Е. Евсевьева г. Саранск Николаева Екатерина Александровна доктор культурологи, профессор
зав. кафедрой русской и зарубежной литературы Мордовский государственный университет им. Н. А. Огарева
г. Саранск Николаев Алексей Игоревич аспирант
кафедра русской и зарубежной литературы Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарева
г. Саранск Zhindeeva Elena Alexandrovna Doctor of Philology,
Professor
Chair of the Literature and Methods of Teaching Literature Mordovian State Pedagogical Institute named after M. E. Evsevyev
Saransk
Nikolaeva Ekaterina Alexandrovna
Doctor of Сulturology,
Professor
Chair of the Russian and Foreign Literature Mordovian State University named after N.P.Ogarev
Saransk Nikolaev Alexey Igorevich Post-graduate Chair of the Russian and Foreign Literature Mordovian State University named after N.P.Ogarev
Saransk
Образ провинциального города в творчестве прозаиков Мордовии II половины ХХ - начала XXI века (А. Косенков, Е. Конкина)1
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке ФЦП «Научные и научнопедагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. по теме «Современный литературный процесс Мордовии в контексте развития новейшей русской литературы» (ГК П381 от 07 мая 2010 г.)
The Image of a Provincial Town in the Works of the Mordovian Writers of the Second Half of XX - the Beginning of XXI Century (A. Kosenkov, E. Konkin)
В статье предложен анализ ряда произведений А. Косенкова, Е. Конкиной, где дается сравнительно-сопоставительная характеристика специфики изображения образа провинциального города
The article gives the analysis of a number of works by A. Kosenkov, E. Konkin, which provide the reader with comparative characteristics of the specific image of a provincial town.
Ключевые слова: хоронотоп, город, провинция, пространство, традиция, символ, контраст, лирическое отступление, градация
Key words: chronotope, city, province, space, tradition, symbol, contrast, lyrical digression, graduation.
Образ города в русской литературе - не нов. Вспомним удивительные по
глубине, масштабности и философичности образы Петербурга и Москвы в произведениях А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, А.А.Блока и других классиков русской литературы. Это официальные и культурные столицы России, поражающие своей статью. Но образ города провинциального, к тому же не очень обремененного историческим прошлым, встречается редко. Так, образ города, исследуемый современными писателями Мордовии, может быть представлен парадигматикой образов-символов, обрастать множеством бытовых деталей (А. Косенков), или переходить из обыденно-бытового в символико-метафорический план изображения (Е.Конкина), то есть воплощаться в произведении с помощью характерных для того или иного автора образов и приемов. Но неизменным остается именно системообразующий характер введения в художественный текст органичного синтеза пространства и времени.
В произведении город может быть показан как реальное социальное пространство того или иного исторического времени, ставшего предметом изображения в художественном тексте. На ассоциативном уровне, используя горизонт ожидания читателя, автор, между тем, не останавливается на констатации статичности описываемого города. Более того, ему важно показать импульсы, разрушающие традиционные схемы неизменности бытия. Это движение происходит от мира внешнего, реального к миру внутреннему, к пространству, непосредственно связанному с саморефлексией художника слова, цель и задачи ко-
торого заключаются в постижении категорий вечного, бесконечного, полноты бытия. Такая внутренняя доминанта образа города возникает как в повестрова-нии А. Косенкова, так и в творчестве Е. Конкиной.
Город, созданный А. Косенковым, предстает перед нами как удивительно многомерный феномен. Первая ипостась - это Г ород-стройка. Иначе и не могло быть, поскольку основная профессия Косенкова - строитель. Закончив строительный техникум в Нижнем Новгороде, он по распределению оказался в Мордовии и более тридцати лет проработал в стоительстве. Поэтому город для него -это строительные площадки, кипящие жизнью, это воплощаемые простыми рабочими проекты грандиозных заводов, это заложенный в лесном массиве целый микрорайон города. Но наряду со строительными гигантами писатель замечает и с любовью воссоздает образ Саранска-деревянного: «...я разглядывал старые примечательные здания, потрескавшиеся и покосившиеся от времени, восхищался затейливой деревянной резьбой маленьких бревенчатых домов, особенно в нижней части города. » [1, с.34].
В художественном творчестве востребованы знания Косенкова-строителя. Писатель показывает процесс создания города как строительного объекта. Сначала это проект, которому предшествует анализ пространства (и географического, и исторического). Следующий этап - закладка фундамента, выверенная по миллиметрам и одновременно учитывающая все мельчайшие изменения, происходящие и в природе, и в обществе. Далее возведение стен, когда камень за камнем, дом за домом вырастает могучее здание Города, ставшего родиной для тысяч и тысяч жителей. И наконец, уникальная работа отделочников, придающих Г ороду колорит, тот уют и комфорт, из которого впоследствии вырастает чувство родины.
Образ города-стройки удивительно напоминает один из кадров кинохроники, независимо отражающей самую суть происходящего, возникающего, а в нашем случае - строящегося. Город-стройка - феномен одновременно и создаваемый человеком, и абсолютно автономный: он словно живет по своим собственным за-
конам, руководствуясь своим сводом морально-нравственных категорий, которые выработались за долгие годы его существования.
Еще одна ипостась Г орода, увиденного, а точнее, услышанного Косенковым, - это Город-музыка. И неоднократно его герои это подчеркивают. «Старейший строитель города Александр Емельянович Лопарев .. .однажды метко заметил: «Стройка - это песня, которую создают три творца: архитектор, проектировщик и строитель. Если композитора сравнить с архитектором, в поэта - с проектировщиком, то роль певца приходится на строителя» [1, с.87]. Мотив музыки в прозе Косенкова появляется неоднократно: так, например, герой его рассказа «Рождение мелодии» (1966), овладев профессией строителя, в конце концов, погружается в музыку, но и здесь апогея своего творчества он достигает лишь тогда, когда создает кантату, посвященную своим собратьям по профессии.
Город-музыка говорит на своем особом языке, который доступен любому, имеющему отношение к стройке: его понимает человек, его понимает дерево, его понимает раствор, скрепляющий блоки, его понимает даже камень. Не случайно одна из глав книги «Я иду по родному городу» так и называется: «Симфония камня». Язык камня - интернациональный язык, как и язык музыки. А каменщики, по мнению писателя, утверждают, что у каждого из них свой почерк, своя музыка. А иначе и быть не может: «если бы все песни пелись одним мотивом, людям не только петь, но и слушать расхотелось бы» [4]. И не удивительно, что «многие здания остались как последние песни, спетые строителями. Хорошие песни переживают певцов, композиторов и поэтов. Такой песней осталось после Александра Ивановича Васильева здание Дома Советов. Такой светлой и трудной песней было для бригадира штукатуров Сергея Степановича Козина здание центрального универмага» [2, с. 123].
Стрежневой ипостасью образа города, по нашему мнению, у Косенкова все-таки выступает Город-люди. Причем это абсолютно различные по своим возрастным качествам и социальному положению люди. Это словоохотливые женщины и рассудительные старички, это новоселы, осваивающие долгожданное и выстраданное жилье, и это, естественно, строители всех категорий. По
очеркам Косенкова можно воссоздать настоящую энциклопедию человеческих типов, образующих город.
Если повествование А. Косенкова отливаются фундаментальностью, масштабностью, то особенно показательной парадигмы в этом отношении является другой образец новейшей литературы Мордовии - повесть «Улицы старого города». Автор произведения интересуется не столько тем, каков мир сам по себе, сколько тем, как он дан в ощущениях и представлениях человека. В повести, таким образом, открываются пространство и время нравственно-ценностных взаимоотношений с миром. Е. Конкина говорит о том, что мир, в котором живет человек, многомерен, и при этом сам человек не просто вписывается в этот мир, а создает свой собственный, наполняет его особым содержанием. Писательница создает свою нравственную сферу, за которой просматривается некая жизненная правда, общая для всего человечества и одновременно индивидуальная для каждой отдельной личности. В произведении существует мир, который воспринимается, прежде всего, совестью человека, определяет его нравственные возможности. То нравственное пространство, которое представлено в повести, активно переживается и осмысливается автором, создается уверенность в исповедальности повествования.
Повесть представляет собой не совсем связанную цепь воспоминаний, в которых автор ищет и находит ответы на самые серьезные жизненные вопросы. Многократно возвращаясь к воспоминаниям о своем детстве и молодости, писательница убеждается в том, что бесполезность человеческого существования в его бездуховности, каждая минута человеческой жизни должна быть наполнена глубоким нравственным содержанием: «В них стояли диваны, покрытые парусиновыми чехлами, круглые столы, этажерки с настоящими, а не «макулатурными» книгами, в рамочках из ракушек - смешные или грустные картинки, герань на окошках. Мещанский уют - потом скажут о них, но в них жили не мещане, во всяком случае, не те, о которых писал Горький. Скромные люди со скромным достатком, которые умели пить чай часами при раскрытых в сад окнах, ведя бесконечные разговоры о жизни, но жизни, которая не сосредотачи-
валась на закатывании банок с помидорами и огурцами, на обсуждении базарных новостей или сплетнях о ближних» [1, с. 6].
Автор на протяжении всего повествования совершает мысленные путешествия во времени, обращаясь к, казалось бы, самым простым жизненным явлениям, но именно в этих обыденных вещах заключается глубокий нравственный смысл человеческого существования. «Я выросла в действительно интеллигентной семье, если я верно понимаю слово «интеллигентность». У нас никто не считал себя пупом земли и поэтому не думал о себе больше, чем о других. У нас считалось неприличным завхватывать лучшее место или лучший кусок, вставать без очереди, стучать ногами, скрипеть стулом и громко разговаривать, если кто-то спит или болен. У нас всем наливали чашку чая и находили общие темы для разговора. У нас ценились книги, потому что они доставляли наслаждение и давали знание, у нас любили образованных людей, но образование тоже ценилось само по себе, а не в плане его денежного материального эквивалента. Снобизм и высокомерие считалось не только дурным тоном, но чем-то постыдным и немыслимым. Может быть, мы в чем-то перебарщивали, «чудили», но ведь и в других домах по соседству, где не знали всех тонкостей «приличий», было много добродушия, уважительности и той открытости, которая свойственна тем, кто живет по совести, как говорили в старину, кому не бывает страшно, если его застанут врасплох, без застегнутого на все пуговицы мундира» [1, с. 18].
Произведение построено на контрасте, причем рамки противопоставления гораздо шире, чем просто констатация внешних перемен. В основе авторской концепции заключена идея нравственно-эстетического содержания исторического времени. Старый город для главной героини светлый, добрый и уютный, люди здесь живут по общепринятым законам морали и нравственности, а новый город - холодный и пустой с мелкими, мещанскими заботами, в котором те же самые законы нравственности отошли на второй план с приходом новых реалий.
Таким образом, движение от реального внешнего мира к миру внутреннему, к пространству, непосредственно связанному с саморефлексией художника слова, цель и задачи которого заключаются в постижении категорий вечного, бесконечного, полноты бытия, образует некий внутренний хронотоп города в произведении. Хронотоп старого города, города воспоминаний, в свою очередь, констатирует наличие особого художественного времени и пространства. Это своего рода попытка главной героини избавиться от убивающей действительности, найти причины современной безнравственности общества, обрести идеал за пределами реального мира, а также это своеобразное подведение итогов своей собственной жизни. В противовес реальному времени города в городе воспоминаний царит гармония, которая создается автором с нежность и любовью.
Таким образом, хронотоп города в современном повествовании Мордовии может обрастать множеством художественных деталей и переводиться в символико-метафорический план, воплощаться с помощью характерных для каждого автора приемов. Города, исследуемый современными писателями Мордовии, может обрастать множеством бытовых деталей, или переходить в символико-метафорический план, то есть воплощаться в произведении с помощью характерных для того или иного автора образов и приемов. Но неизменным остается именно системообразующий характер введения в художественный текст хронотопа города.
Хронотоп города в современной литературе Мордовии сложен и противоречив. Он реализуется то в реальном пространстве (А. Косенков), то в воображаемом, на уровне воспоминаний (Е. Конкина). Для обоих писателей важно показать пространство и время нравственно-ценностных отношений. Только Е. Конкина полностью полагает на чувственный мир воспоминаний, обращаясь к прошлому как к особой шкале нравственных отношений, а А. Косенков обращаясь к хронотопу город, передает символику судеб своих (реально существовавших) персонажей.
Библиографический список
1. Конкина, Е.С. Повести [Текст] // Е.С.Конкина, Е.Н.Муличева. Бабьи причуды.- Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1997.- С.4-144.
2. Косенков А. Я иду по родному городу [Текст] / А.Косенков // Художественно-документальные очерки. - Саранск: Мордовское книжное издательство, 1991. - 148 с.
Bibliography
1. Konkina, E.S. Stories [Text] // E.S. Konkina, E.N.Mulicheva. Babyi Prichudy.-Saransk: Mordovian Publishing House, 1997. - P.4-144.
2. Kosenkov, А. I'm Walking Around My Home Town [Text] / А. Kosenkov // Literary and Documentary Essays. - Saransk: Mordovian Publishing House, 1991. - 148 p.
