Научная статья на тему 'Образ Пана в творчестве Р. Л. Стивенсона и Кеннета Грэма'

Образ Пана в творчестве Р. Л. Стивенсона и Кеннета Грэма Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
464
98
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
АНГЛИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА / Р.Л. СТИВЕНСОН / К. ГРЭМ / ОБРАЗ ПАНА / ЗВУКОВЫЕ ОБРАЗЫ / РОМАНТИЗАЦИЯ ИЗОБРАЖЕНИЯ / КУЛЬТ ПРИРОДЫ / СКАЗОЧНЫЕ МОТИВЫ / ENGLISH LITERATURE / ROBERT LOUIS STE-VENSON / KENNETH GRAHAME / PAN'S IMAGE / SOUND IM-AGERY / ROMANTISATION OF IMAGERY / NATURE CULT / FAIRY-TALE MOTIVES

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Велигорский Георгий Александрович

В статье рассмотрен образ Пана в трех ипостасях: в эссе Р.Л. Стивенсона «Свирель Пана» и в двух произведениях Кеннета Грэма в повести «Ветер в ивах» и в эссе «Сельский Пан». На рубеже XIX-XX вв. Пан обрел новую популярность в литературе: к нему обращались представители разных направлений от декадентов и символистов до постромантиков, включая детских писателей. Тема противостояния индустриального общества и живой природы, мира «волшебной естественности», вытесняемой из человеческого мира коммерцией, вставала в викторианское время особенно остро. Не случайно эта тема прослеживается в двух эссе, созданных Стивенсоном и Грэмом. Образ Пана, древнего бога лесного и животного мира, получает дальнейшее развитие в повести Грэма «Ветер в ивах». Создавая сказочного Пана, Грэм оглядывается на традиции романтической школы и волшебной сказки и вместе с тем принимает и впитывает веяния эскапизма, литературы «бегства от реальности», творящей иллюзорные миры, сторонящиеся зла и жестокости. Такое сочетание традиций позволяет автору, в контексте выбранного им жанра, создать образ, непохожий на других Панов английской литературы.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Image of Pan in the creative work of Robert Louis Stivenson and Kenneth Grahame

This article examines three images of Pan: from the essay Robert Louis Stivenson «Pan’s Pipes» and from two literary works by Kenneth Grahame: the novel «The Wind in The Willows and the essay «The Rural Pan». The turn of the 19th and the 20th centuries saw the new rise of Pan’s literary popularity: his image drew attention of writes of many different movements and schools: from Decadents and Symbolists to post-Romantics, including children’s writers. The theme of contradiction between the industrial world and the world of Nature, between the ingenious magic and the commerce, which forces this magic out from the world, was extremely topical at the end of the Victorian era and has presence in essays by both Stevenson and Grahame. The image of Pan as the ancient god of forests and animals receives further development in Grahame’s «The Wind in the Willows». In creating his Pan, Grahame not only looks back to the traditions of Romanticism and of fairy-tales, but he also accepts and absorbs the literary escapism of his own time with its habit of shunning reality and conceiving the illusory worlds removed from the evil and cruelty. Such fusion of traditions afforded Grahame to create, within the frame of the chosen genre, a unique image different from all other Pans of the English literature.

Текст научной работы на тему «Образ Пана в творчестве Р. Л. Стивенсона и Кеннета Грэма»

УДК 821(410).09"19/20"

Велигорский Георгий Александрович

Научно-издательский центр Ладомир, г. Москва

[email protected]

ОБРАЗ ПАНА В ТВОРЧЕСТВЕ Р.Л. СТИВЕНСОНА И КЕННЕТА ГРЭМА

В статье рассмотрен образ Пана в трех ипостасях: в эссе Р.Л. Стивенсона «Свирель Пана» и в двух произведениях Кеннета Грэма - в повести «Ветер в ивах» и в эссе «Сельский Пан». На рубеже Х1Х-ХХ вв. Пан обрел новую популярность в литературе: к нему обращались представители разных направлений - от декадентов и символистов до постромантиков, включая детских писателей. Тема противостояния индустриального общества и живой природы, мира «волшебной естественности», вытесняемой из человеческого мира коммерцией, вставала в викторианское время особенно остро. Не случайно эта тема прослеживается в двух эссе, созданных Стивенсоном и Грэмом. Образ Пана, древнего бога лесного и животного мира, получает дальнейшее развитие в повести Грэма «Ветер в ивах». Создавая сказочного Пана, Грэм оглядывается на традиции романтической школы и волшебной сказки - и вместе с тем принимает и впитывает веяния эскапизма, литературы «бегства от реальности», творящей иллюзорные миры, сторонящиеся зла и жестокости. Такое сочетание традиций позволяет автору, в контексте выбранного им жанра, создать образ, непохожий на других Панов английской литературы.

Ключевые слова: английская литература, Р.Л. Стивенсон, К. Грэм, образ Пана, звуковые образы, романтизация изображения, культ природы, сказочные мотивы.

К образу мифологического божества Пана на протяжении веков обращались многие авторы, представители самых различных школ и течений. Одни оплакивали смерть «великого бога Пана» (как это делал, например, Байрон в первой песни «Аристомена»), другие восхваляли его в гимнах (как Шелли и Китс). Ев-севий Кесарийский выстраивал четкую дихотомию «Пан - Христос» и развивал теорию, согласно которой козлоногий бог (как и прочие демоны) погиб именно в связи с пришествием на землю Спасителя [см.: 6, т. 5, гл. XVII]. Рабле, напротив, отождествлял Иисуса и Пана, говоря, что последний -«наше Всё: всё, что мы собой представляем, чем мы живем, всё, что имеем, всё, на что надеемся, -это он» [4, с. 462]1. Упоминает о Пане и Милтон, называя его в «Потерянном рае» «измышленным божеством»[3, с. 126].

Заинтересовал образ козлоногого бога и двух английских писателей - Р.Л. Стивенсона (18501894) и Кеннета Грэма (1859-1932), о которых здесь пойдет речь. Оба они родились в Эдинбурге в царствование королевы Виктории, оба любили и знали родной шотландский фольклор, оба создали произведения, вошедшие в золотой фонд детской мировой литературы. В творчестве Стивенсона и Грэма тяга к приключенчеству и описание живописной природы соседствуют с тем самым неоромантическим идеализмом и противлением злу, который Д.С. Мережковский угадал в драматургии Метерлинка, Гауптмана, Ибсена: «Недаром же многие критики обозначили это новое движение именем неоромантизма. В самом деле, то, что мы переживаем теперь, в конце века, многими чертами напоминает однородное движение в начале века, ровно 90 лет тому назад, наивный юношеский романтизм наших отцов и дедов, с тою разницею, что в те времена трагическим грандиозным фоном для таких же исканий, смятения, болезненно-страстных порывов к будущему, необъятных надежд

и мировой скорби служил не анархизм, а наполеоновские войны, не взрывы динамитных бомб, а грохот пушек» [2, с. 536].

В связи с возрождением интереса к образу Пана в литературе постромантизма и неоромантизма любопытно замечание Роберта Дингли, утверждающего, что причиной обращения к образу Пана оказался тот «вакуум, который породил Дарвин, отведя от мироздания Божью длань» [5, с. 47-59].

Стивенсон и Грэм обратились к образу древнего бога Пана, воспев его в прозе. Р.Л. Стивенсон написал эссе «Свирель Пана» («Pan's Pipes», 1878), а Кеннет Грэм - эссе «Сельский Пан» («The Rural Pan», 1893) и повесть «Ветер в ивах» («The Wind in the Willows», 1908). Во всех этих произведениях Пан - полусказочное существо, наделенное неповторимыми особенностями. Скажем об этом подробнее.

В 1878 году увидело свет эссе Стивенсона «Свирель Пана», входившее в состав сборника «"Для юношей и девушек" и прочие заметки» («Virginibus Puerisque and Other Papers»). В этом эссе автор изображает общество «прокопченных душ» - спокойных и самоуверенных людей, шествующих по жизни, «лихо заломив котелки набекрень» [12, с. 285]. Это общество без Бога, уверенное, что благодаря прогрессу правит миром и самой природой. Однако природу, олицетворением которой выступает Пан, подчинить совсем нелегко. Она может наказывать, очаровывать, пугать и губить самоуверенное человечество. Пан Стивенсона «то жутко топает копытом, обращая в бегство целые армии, то летним днем на лесной опушке весело наигрывает на свирели, околдовывая души и сердца пастухов» [12, с. 281]. Люди забыли о нем - пишет Стивенсон - и считают его мертвым, но он жив: Пан - в громовых раскатах и проливном дожде, в смертоносной молнии и разрушительном урагане, - и в любой роще можно услышать звуки его флейты [см.: 12, с. 281]. Пан Стивенсона, таким

© Велигорский Г.А., 2016

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 3, 2016

79

образом, - вовсе не простой покровитель пастухов и стад, но «бог всего, что есть на свете».

В последние десятилетия XIX в. Кеннет Грэм тоже обращается к образу Пана и пишет эссе «Сельский Пан. Апрельское эссе» («Rural Pan. An April Essay», которое позже вошло в состав его первого сборника - «Языческие заметки» - «Pagan Papers», 1893). Его Пан, как и стивенсоновский, не может найти себе места в Лондоне XIX века. Он бежит из столицы и прячется в тени запруды. Там, вдали от жаркого суетливого мира, облюбованного «торговцем Меркурием» и «щеголем Аполлоном», Пан чувствует себя спокойно и играет на флейте для своих друзей и «молочных братьев» - речной крысы и малой поганки. Однако этот «сельский Пан» едва ли олицетворяет всю природу. Он - ее неотъемлемая часть, но никак не владыка и не могучее божество. Пан Грэма - скорее добродушный бездельник, убегающий из кипучего котла английской столицы на лоно природы. Истинным же повелителем, своевольным и жестоким властелином этого мира является человек-коммерсант. Ему принадлежат поезда и скоростные автомобили, он «покрывает холмы штукатуркой и душит ручьи, заключая их в камень» [7, с. 38]. Ему по силам изгнать Пана из своего мира. Это остается лишь вопросом времени.

Имеется у Грэма и другой Пан: могущественный помощник и защитник всех жителей леса и реки. В 1908 году издательство Methuen опубликовало книгу, на синей обложке которой был вытиснен золотой Пан, играющий на свирели. Это была сказочная повесть Кеннета Грэма «Ветер в ивах». В седьмой главе книги, «Свирель у порога зари»2 («The Piper atthe Gates of Dawn»), действительно появляется Пан. Главные герои, Крот и дядюшка Рэт (Водяная Крыса) отправляются ночью на поиски пропавшего выдренка Портли. Внезапно Рэт слышит мелодию и, словно очарованный, направляет лодку к островку посреди реки. Там-то друзья и встречают Пана, Друга и Защитника, доброго владыку речного берега - и склоняются перед ним в благоговейной молитве. Между тем занимается рассвет, Пан исчезает, а на месте, где он сидел, Крот и дядюшка Рэт обнаруживают мирно спящего Портли.

Известно, что Грэм добавил эту главу, когда книга была почти завершена [см.: 10, с. XV]. Неспешная, элегичная, она разительно выделяется на фоне быстрой череды происшествий и пикарескных «курбетов» другого персонажа книги - мистера То-уда. (Не удивительно, что подготовители адаптированных детских изданий книги нередко эту главу сокращают.) Изначально глава называлась «Ветер в камышах» («The Wind in the Reeds») - и так же Грэм хотел озаглавить книгу. Исследователь Дэвид Рад указывает на центральность этой главы в рамках повести и называет Пана «главным связующим

элементом произведения» [11, с. 9]. Ветер в ивах, ветер в камышах - это еще одна ипостась волшебного Пана. Именно этот чарующий ветер пробудил у Крота «божественное необоримое желание»3 («divine discontent and longing») [8, с. 5] бросить весеннюю уборку и поспешить из норы наружу. Тогда ветерок поощрительно, «ласково обдул его разгоряченный лоб» [1, с. 11-12]. Так Крот, сам того не осознавая, впервые встречается с Паном, чтобы впоследствии научиться, «приникая ухом к тростниковым стеблям, <...> подслушивать, что <...> всё время нашептывает и нашептывает [ему] ветер» [1, с. 32]. Много позже Крот станет одним из двух «избранных», перед чьими очами явится «тот, кто играет на Свирели» [1, с. 159], - еще один облик Пана.

Несмотря на символичность и условность образа Пана, и Стивенсон, и Грэм предлагают читателю портреты, в которых этот «персонаж» почти что материализуется. Стивенсон обращает внимание на его «ликующий разъяренный взгляд» («gleeful and angry look»), «козлиные ноги» («goat-footed»). Его Пан топает копытом, в пальцах он держит флейту, наигрывая на ней губами.

Грэм в повести «Ветер в ивах» пишет еще более детальный портрет: кажется, что Пан действительно существует и до него можно дотронуться рукой: «<.. .>[Крот] ясно увидел кудри и крючковатый нос между добрыми глазами, которые смотрели на них ласково, а рот, спрятавшийся в бороде, приоткрылся в полуулыбке, увидел руку возле широкой груди и другую руку, которая держала свирель, только что отведенную от губ, видел крепкие ноги, прочно опирающиеся на дерн <...>» [1, с. 159]. Однако материализовавшийся при свете луны персонаж исчезает с восходом солнца. Грэм называет Пана «видением». Доказательством существования Пана служит только отпечаток копыта на свежей земле: «Какой-то... большой... зверь был тут» - говорит Рэт («some—great—animal has been here») [1, с. 161]. Реальные факты и призрачные видения сливаются вместе, мерцают друг через друга. На пересечении реального и призрачного выписан грэмовский образ Пана - особенность, присущая романтическим и неоромантическим образам.

Другая черта образа Пана, вдохновленная романтизмом, - его звуковая составляющая. У Грэма Пан взывает к своим подопечным зверям голосом поющего ветра. Стивенсоновский мир также наполнен музыкой. Ее слышат молодые ягнята -и скачут под нее, словно под звуки барабана. Подлаживается под эту мелодию и юная лондонская торговка, прыгающая в неуклюжем танце. Кажется, что мелодия Пана управляет миром - и гармонизирует его. Этот «грубый нелепый напев, пронизывающий всю ткань мироздания» («uncouth, outlandish strain through out the web of the world») [12, с. 279], руководит действиями и порывами всего, что ды-

во

Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «¿j- № 3, 2016

шит и движется: «О чем поют птицы среди ветвей, когда приходит пора токования? Что кроется в шуме дождя, широкою пеленой накрывающего дальний лиственный лес? Под какую мелодию насвистывает рыбак, когда тянет поутру свою сеть -и рыба, искристая, яркая, грудой ссыпается на дно его лодки? Всё это - музыка флейты Пана; это он, возрадовавшись душой, подул - и полетели ожившие звуки, направляемые его улыбчивыми губами и бойкими пальцами»[12, с. 281-282].

Мелодия грэмовского Пана не менее повелительна. Ср., например, эпитеты, которое использует автор: настойчивый, властный, дурманящий (букв. imperious, dominant, intoxicating). Звери беспрекословно повинуются этой мелодии, впадают в транс под ее влиянием. Красноречив выбор слов, предложенный в этой связи Грэмом: плененный, околдованный, обвороженный, зачарованный (букв. entranced, spellbound, charmed,enchanted). Неудивительно, что слова, которые дядюшка Рэт различает в шелесте камышей, на которых играет ветер, звучат как заклинание, эффект от которого усиливается рефреном «forget» («забудь»).

И Стивенсон, и Грэм называют мелодию Пана «танцевальной» (ср.: «dance-music» [8, с. 79]; «universal dance» [12, с. 283]). Проникнувшись этой мелодией, трудно не пуститься в пляс. Однако при этом находятся люди, «профессоры в очках» и «банкиры», которые созерцают жизнь, словно хмурые зрители, и не желают участвовать в общем веселье [12, с. 283], - и тогда разгневанный Пан насылает на них знаменитый «панический ужас», тот самый, что, согласно легендам, обратил вспять войска в битве при Марафоне.

Владения, где царит Пан, - мир природы, лесистые берега рек, рощи - у Стивенсона и Грэма описаны не вполне одинаково: между картинами, созданными двумя авторами, имеется ряд различий. Стивенсон характеризует сельские и лесные угодья Пана как «залитые солнцем, исполненные вожделения и безжалостности» (букв.«К is a rustic world: sunshiny, lewd and cruel» [12, с. 281]). Грэм рисует владения Пана иначе. Это мир тенистый, хранящий торжественную тишину, успокаивающий и спасительный для животного мира.

Рассмотрим три основные характеристики Пана, относительно которых Стивенсон и Грэм не вполне едины во мнении.

1. Солнечный (Sunshiny).

У Стивенсона Солнце и Пан - это «лица» негодующей природы. Наивный человек верит в свое торжество над «огромным раскаленным светилом», в сравнении с мощью которого «пожар, уничтоживший Рим, кажется лишь крохотной вспышкой» [12, с. 280]. Он приспособил его к своим нуждам, он смеет пить чай под его лучами - и это притом что солнце - совсем как Пан - может убить человека в любую секунду. Мир стивенсоновского солнца -

это вселенная «чертовых фейерверков, шумных, ревущих, враждебных всему живому» [12, с. 280].

У Грэма Солнце Речного берега вовсе не кажется злым и жестоким - напротив, оно источает тепло и несет свет. Недаром тонущий в Реке Крот воспринимает его лучи как символ ускользающей от него жизни: «каким добрым и родным казалось солнышко, когда он, отфыркиваясь и откашливаясь, выныривал на поверхность. И как черно было его отчаяние, когда он чувствовал, что погружается вновь» [1, с. 29]. Не будучи враждебны обитателям речного берега, Солнце и Пан, однако, плохо уживаются между собой4. Мир Пана тенист (ср.: неоднократно повторяющиеся слова «shady», «shadow», «shade»). Ветер противостоит жару солнца, обдувая разгоряченный лоб Крота или же принося «благословенную прохладу» на закате знойного дня [1, с. 152]. При этом Грэм косвенно отмечает превосходство мира Пана над миром солнца - например, когда описывает, как выглядят цветы на рассвете: «Солнце уже совсем взошло <...>, и цветы улыбались и кивали с обоих берегов, хотя они были не такими яркими, как, помнилось, они где-то недавно видели, сами не зная где» [1, с. 161].

2. Сластолюбивый (Lewd).

В стивенсоновском эссе миром управляет энергия страсти. Краски ярки, запахи пряны, цветы пло-доносны, воздух напоен ароматами. Животные всё время возбуждены: лошади бьют копытом, ягнята скачут, недвусмысленно упомянута «пора токования». Повествование - если можно так сказать - то шумит и грохочет, то на секунду затихает и плавно скользит, чтобы взорваться грохотом с новой силой. Картины меняются со скоростью кадров в видеоклипе: «Грубое ликование чабана, чей хохот сотрясает долину, вышибая из скал звучное эхо; ноги, ритмично ступающие по освещенным городским улицам или мягко скользящие по паркету бального зала; огромные стада лошадей, что беспокойно взрывают копытами землю обширных пастбищ; песнь торопливых рек, синева ясного неба, улыбки, сердечные рукопожатия, голос всякого существа, его выразительный взгляд, дыхание, несущее новые чувства, - вот она, радостная мелодия, под которую вся планета стройно и слаженно печатает шаг» [12, с. 282]. Мир стивенсоновского Пана вечно бежит, исступленно стремится куда-то, увлекаемый извечной страстью, которой никто не в силах противиться. Недаром Стивенсон пишет, что «нет ни единого человека, чье сердце не трепетало бы при звуках Пановой флейты» [12, с. 283].

Мир грэмовского Пана столь же ярок и красочен, но при этом божественно тих; даже птицы не поют в предутренний час, когда «природа, окрашенная невероятным розовым цветом, примолкла, затаив дыхание» [1, с. 159]. Повествование у Грэма развертывается неспешно и плавно; описание «внезапного» восхода солнца занимает у него це-

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «¿j- № 3, 2016

81

лых 5 строк [см.: 8, с. 77; ср.: 1, с. 160]. На фоне уже упомянутых похождений Тоуда или, скажем, злоключений Крота в Дремучем Лесу глава «Свирель у порога зари» предстает удивительно спокойной и мирной. В ней нет вечного стремления нестись куда-то за горизонт, нет бурной энергии -но есть тишина.

3. Жестокий(Сгие/).

У Стивенона этот аспект четко отражен всего в одной фразе: «Отстранять руку от розы, опасаясь шипов, отстраняться от жизни, опасаясь смерти - вот что значит бояться Пана» [12, с. 285]. Пан Стивенсона не просто пугающ. Он воплощает собой сильнейший из человеческих страхов - страх перед смертью. Пан не только способен убить - он действительно убивает, или вернее сказать - собирает жатву («toll»). Его «ликующий разъяренный взгляд» - это взгляд языческого божества, торжествующего над безвольной покорностью подданных. Он - сама природа, хищная и кровожадная, «под ласковыми прикосновениями» которой «скрываются предательские когти». Убийственна в его мире даже любовь и ее плоды - ведь даже дитя слишком часто рождается на свет ценой материнской жизни [см.: 12, с. 284]. Повелительный и властный, Пан несет людям истину - если не через веселье, то через кару, не через радость - так через трепет [см.: 12, с. 286].

Мелодия грэмовского Пана также пугает (ср. определения «трепещущий» («trembling») [1, с. 156; 8, с. 75, 76]; «беспомощное создание» («helpless soul») [8, c. 76]; «испуганный» («cowed») [8, c. 76]; «дрожащий» («shaking») [8, c. 77]), однако правдивая мощь его призывов познается не благодаря страху - но вопреки ему: «[Крот] не мог не посмотреть [на Пана], даже если бы сама смерть мгновенно справедливо его поразила за то, что он взглянул смертными глазами на сокровенное, что должно оставаться в тайне» [1, с. 156].

Грэмовский Пан тоже повелителен - но он не таит в себе ничего зловещего. Если Пан Стивенсона - языческое божество с ликующим взглядом, то Пан Грэма - добрый и любящий Отец с ласковыми глазами, который заботится о своих заблудившихся - и заблудших - детях5, обезвреживая капканы и ловушки - буквальные и метафорические - чтобы зверьки не поранились (ср.: «Прихожу, чтоб не мучился ты | Я пружину капкана сломать» [1, с. 163]). Недаром Рэт ощущает себя так, словно кто-то «заключил его, маленького, трепещущего, в свои сильные и мощные объятья» («happy infant in a strong sustaining grasp») [1, с. 156; 8, с. 75], а малыш Портли предстает после исчезновения Пана «как дитя, которое уснуло счастливым на руках у няни, и вдруг пробудилось в одиночестве и в незнакомом месте, и бегает по комнатам, ничего не узнавая, и отчаяние всё больше и больше овладевает его сердечком» [1, с. 161].

Подведем некоторые итоги. Создавая своих персонажей, Стивенсон и Грэм используют ряд сходных приемов. Оба автора противопоставляют мир города и коммерции миру природы (относя Пана к последнему). Оба культивируют «естественное» и отвергают искусственное. Мистическое у них пронизывает действительное, фантазия и мечта переплетаются с реальным миром, и в обыденную жизнь проникают сказочные и фольклорные мотивы. Оба писателя обильно используют звуковые образы (пусть и обладающие разной окраской).

Конечно, грэмовский Пан выписан мягче, чем Пан Стивенсона. Рассказчик скрадывает недружественные «цивилизованному» человеку черты Пана, приближает читателя к Пану благодаря особому приему: посредничеству сказочных персонажей - животных, которые повадками, мыслями, характерами и даже бытом напоминают людей.

Есть в грэмовском образе и не вполне характерные для козлоного бога черты. Пан Грэма не внушает панический ужас (ср.: «It was no panic terror» [8, с. 76]) - тот тяжелый невольный страх, который обычно связывают с именем его древнегреческого тезки. Пан Грэма не сластолюбец и не брызжет весельем. Крот и Крыс затрудняются описать эмоции, оставшиеся у них после встречи с Покровителем леса. Одному кажется, что эти переживания были все-таки на грани с легким испугом: «<...>мы испытали нечто удивительное и даже страшное», а другой чувствует скорее благой трепет: «Или что-то удивительное, и прекрасное, и красивое», - говорит он [1, с. 163].

Впрочем, подвести этого Пана под конкретную категорию тщатся не только обитатели Речного Берега, но и литературоведы. К примеру, Питер Грин выделил три основных типа портретов этого божества, встречающихся в английской литературе fin de siècle: 1) безудержно и бессмысленно жестокий Пан; 2) веселый и сластолюбивый волокита; 3) беззаветно любящий окружающих - Пан из «Ветра в ивах» [см.: 9, с. 161]. Как видим, Пан из «Ветра в ивах» занимает исключительное место в литературе своего времени. Он стоит особняком и пока еще остается не до конца разгаданной загадкой, вдохновляющей новых исследователей на изучение феномена английского неоромантизма.

Примечания

1 Любопытно, что делая упор на слове «всё», Рабле обращается к этимологическим истокам имени Пана (ср. греч. лок; - «весь») и функции Пана как «божества всего, что есть в мире».

2 Если не оговорено иначе, заглавия и цитаты из «Ветра в ивах» приводятся в переводе И. Токмаковой.

3 Здесь перевод мой. - Г.В. В версии И. Токмаковой слово «божественный» не фигурирует.

4 Противостояние это, возможно, восходит к «Апрельскому Пану», где солнце, пусть «шо-

82

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «jij- № 3, 2016

кированное и возмущенное» [7, с. 38], но всё же освещало паровой катер Меркурия и лужайку, где возлежал Аполлон - тот самый мир, от которого убегал Пан.

5 Хант отмечает, что одним из черновых названий книги было «Дети Пана» («Children of Pan») [см.: 10, с. XV].

Библиографический список

1. Грэм К. Ветер в ивах / пер. с англ. И. Токмаковой. - М.: Детская литература, 1998. - 287 с., ил.

2. Мережковский Д.С. Неоромантизм в драме (1894) // Д.С. Мережковский. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. - М.: Наука, 2007. (Сер. «Литературные памятники» РАН). -С. 535-562.

3. Мильтон Дж. Потерянный рай. Стихотворения. Самсон-борец. - М.: Художественная литература, 1976. - 573 с.

4. Рабле Фр. Гаргантюа и Пантагрюэль / пер. Н.М. Любимова, Ю.Б. Корнеева. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1961. - 728 с., ил.

5. Dingley R. Meaning Everything: the Image of Pan at the Turn of the Century. Twentieth Century Fantasists: Essays on Culture, Society and Belief

in Twentieth-Century Mythopoeic Literature // Twentieth-Century Fantasies / ed. Kath. Filmer. - L.: Macmillan, 1992. - P. 47-59.

6. Eusibiusof Caesarea. Praeparatio Evangelica. V. XVII.

7. Grahame K. The Rural Pan (An April Essay) // Grahame K. Pagan Papers. - L.: E. Mathews and J. Lane, 1894. - P. 34-38.

8. Grahame K. Wind in the Willows / ed. P. Hunt. -Oxford: Oxford University Press, 2010. - XLII + 176 p.

9. Green P. Kenneth Grahame, 1859-1932: A Study of his Life, Work and Times. - L.: J. Murray, 1959. - 400 p.

10. Hunt P. Introduction // Grahame K. The Wind in the Willows / edited with an Instruction and Notes by Peter Hunt. - N.Y.: Oxford University Press, 2010. - P.VII-XXXII, 146-170.

11. Rudd D. «Deus ex Natura or Non-Stick Pan?» Competing Discourses in Kenneth Grahame's The Wind in the Willows // Kenneth Grahame's The Wind in the Willows: Children's Classics at 100 / ed. J. Horne and D.R. White. - Oxford: Scarecrow Press, 2010. -P. 3-21.

12. Stevenson R.L. Pan's Pipes // Stevenson R.L. Virginibus Puerisque and Other Papers. - L.: C. Kegan Paul & Co., 1881. - P. 279-287.

Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «¿j- № 3, 2016

83

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.