CC BY
69
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (51) 2007
%
НЕ
личности: моногр. М.:Книга, 1979.144с; Он же. Библиография как система свернутого знания//Теоретико-методологичес-кие проблемы современного советского библиографоведе-ния.-М.,1981.С.23-40.
6. Вохрышева М.Г. Библиография в системе культуры. Самара: Гос.ин-т искусств и культуры, 1993.126с; Она же: Теория библиографии: Учеб пособие. Самара,2004. 367 с.
7. Фокеев В. А. Ноосфер но-культур ологическая(когнито г рафическая)концепция библиографии//Российское библи-ографоведение:Итоги и перспективы: Сб. науч.ст. М.:ФАИР-ПРЕСС,2006.688с; Он же: Природа библиографического знания. М.,1995. 351с.
8. Сибирские огни: литературно-художественный и общественно-политический журнал. Указатель содержания. 19221964. Новосибирск, 1967. 427с.
9. Сибирские огни.1927.№5.С232.
10. Сибирские огни.1927.-№1.С.232-234.
11. Сибирские огни.1927.№2. С.245-247.
12. Сибирские огни.1925.№6.С200.
13.НечкинаМ.В.Столетие восстания декабристов в юбилейной литературе(1825-1925г.г.)//Историк - марксист. 1926. Т.2.С.246.
14. Сибирские огни.-1926.№1-2.С244.
15. Там же.
16. Шумилов А.И. Формирование источниковой базы ис-
торической науки Истпартами Сибири с использованием устной истории в 1920-1930-е годы//Документ в контексте истории: Тезисы докладов и сообщений Международной научной конференции.Омск: Изд-во ОмГУ,2006.С210.
17. Сибирские огни.1926.№1-2.С244.
18. Кубалов Б. Декабристы в Восточной Сибири (Очерки к юбилею Декабрьского восстания: 1825-1925). Иркутск: Изд-во гос. Арх. Бюро,1925.216с.
19. Сибирские огни.1925.№4-5.С249.
20. Сибирские огни.1925.№4-5.С.249-250.
21. Алексеев М.П. Этюды о Марлинском. Иркутск: Изд-во Иркутского университета, 1928. 64с (Оттиск из ХУ1 сб. трудов Иркутского ун-та).
22. Сибирские огни.1928.№6.С246.
Там же, С.245.
БЕРНГАРДТ Тамара Викторовна, старший преподаватель кафедры библиотечно-информационной деятельности филологического факультета
Дата поступления статьи в редакцию: 08.12.06 г.
© Бернгардт Т.В.
УДК 94 (430) «18» (051) А. А. ВАСИЛЕНКО
Омский государственный педагогический университет
ОБРАЗ ГЕРМАНИИ В «ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ЗАПИСКАХ» 1839-1848 ГОДОВ
На примере статей журнала «Отечественные записки» — за период с 1839 по 1848 гг. — выделяются основные черты Германии, а также прослеживается трансляция (передача) представителями русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века на читательскую аудиторию сложившегося образа Германии.
Германия всегда занимала видное место в жизни каждого просвещенного человека второй четверти XIX века. Она всегда ассоциировалась со страной учености и мудрости, поэтому велико было влияние на формирование многих представлений и убеждений представителей русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века. Кроме того, если учесть близость России и Германии (и политическую, и династическую, и научную, и образовательную, и культурную и т.п.), по сравнению с другими западноевропейскими странами, становится важным определить: как воспринималась Германия представителями русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века, какие черты, качества, показатели привлекали, а какие вызывали возмущение, были чуждыми; что старались перенять, привнести на российскую почву, а какие качества отторгались, что заставляло смотреть на Германию как на «страну-образец», «Мекку ученых», чему можно
было подражать, а чего следовало избегать? Поэтому выявление представлений о Германии, образа Германии в богатом литературном наследии представителей русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века может способствовать и выявлению того влияния, которое оказала Германия не только непосредственно на этих представителей, но и в целом на российское общество, на российскую историю.
Высказывания представителей русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века о Германии многочисленны и разнообразны. В письмах, журнальных статьях отражаются самые разнообразные сферы жизни Германии: и политика, и экономика, и нравы, и быт, также очень часто встречаются описания природы Германии. Поэтому ее образ представляет определенную целостность ощущений и пространственных представлений, обусловленную знаниями о географии страны (природа, ландшафты, важнейшие реки
и т.п.), а также представлениями о политическом устройстве страны, ее истории, культуре, быте, нравах и т.п., причем разносторонние сведения о стране способствуют формированию устойчивого, целостного образа страны.
Во второй четверти XIX века наибольшей известностью и популярностью (в 1839 — 1848 годах) — и по высокому уровню печатавшихся статей, и по количеству подписчиков, — пользовался журнал «Отечественные записки». Этот журнал был очень разнообразен. В нем имелось восемь отделов: современная хроника России; наука; словесность и художества; домоводство; сельское хозяйство и промышленность, критика; библиография и смесь. В 1840 г. отделы наук и художеств объединяются, открывается отдел мод. Читатели могли найти в журнале изложение официальных документов, обзоры событий в отечестве, отчеты о выставках, статьи о русском языке и падающих звездах, стихи и художественную прозу, обширную библиографию. Журнал становится энциклопедическим. «Отечественные записки» оставались самым популярным изданием 40-х годов. Каждый номер журнала прочитывался не одним десятком человек, в том числе студентами, литераторами, чиновниками, семинаристами. Поскольку многие представители российского просвещенного общества помещали свои статьи, переводы, фельетоны, очерки и т.п. в «Отечественных записках», рассмотрим передачу (трансляцию) образа Германии посредством статей этого органа печати.
Наиболее ярко характеризуются страны — их общий уровень развития, образованность, достижения и т.п. — в разделах II. Науки, VI. Критика и VII. Современная библиографическая хроника. Во втором разделе, разделе «Науки», безусловное первенство принадлежит Германии — еще одно подтверждение о высоком научном статусе страны. На первый план, безусловно, выходит философия, которая в Германии в это время достигла пика своего развития. Так, о философии или представителях немецкой философии, из 12 номеров, говорится в № 1, 3, 5, 6, 11 — т.е. почти половина номеров журнала так или иначе затрагивает вопросы этой области знаний. Причем высказывания о немецкой науке, немецкой философии, личностях всегда носят восхищенный характер. Так, в № 5, говоря о Шеллинге, виднейшем представителе немецкой философии, в шестом номере — об Эдуарде Гансе, в десятом — об Александре Гумбольдте, имя которого «и без того уже европейское, или, лучше сказать, всемирное» [16, с. 83] и т.д. Повествуя о значительных научных достижениях Германии, авторы статей акцентируют внимание читателей на высоком уровне образованности в Германии.
Не менее показательную характеристику представляет седьмой раздел журнала — «Современная библиографическая хроника». В этом разделе дается общая характеристика литературы, как правило, в первом и последнем номере журнала того или иного года, а также ежемесячные обзоры и характеристики русских, немецких, французских и английских литературных произведений, вышедших в это время. Так, давая характеристику германской литературе за предшествующий, 1838 год, отмечалось, что «приступая к обозрению германской словесности за 1838 год, мы затрудняемся только количеством вышедших книг. Эта неисчерпаемая бездна новых сочинений или новых изданий не допускает в тесных пределах жур-
нальной статьи не только подробного разбора, но даже простого поименования их» [13, с. 71]. То есть количество изданных в Германии произведений за текущий период не поддается даже счету, простому перечислению. Причем эти произведении, как и подавляющее большинство немецких произведений, являются глубокомысленными, заставляющими задуматься, и заслуживают внимания и тщательного изучения.
В целом раздел журнала «Современная библиографическая хроника», очень четко и метко дает характеристики, в том числе, и национальных черт Германии, Англии и Франции. Так, Иван Иванович Панаев, «курировавший» раздел «Французская литература» на протяжении долгого времени, писал: «Какое множество прелестных книжек и книжечек!». Восклицает один из французских критиков, приступая к обозрению вновь вышедших во Франции романов, повестей и стихотворений: «Чудо! Посмотрите: обертки желтые, голубые eleu de ciel (фиолетовые.
— А.В.), белые, все на веленевой бумаге; шрифт
— загляденье; но что же делать с ними критику, когда эти разноцветные явления мимолетнее радуги, - когда уловить их нет никакой возможности, когда они умирают в самый час рождения?» И далее: «французский литераторы, по крайней мере наибольшая их часть, кроме врожденной им легкости в характере, поверхностном взгляде и шуточном изучении великих предметов разумения человеческого, заразились еще общею эпидемиею века; они также ищут средств к обогащению себя и, соображаясь со вкусом толпы, выдают целыми дюжинами романы и повести, которые почти все носят на себе печать поспешности и, не заключая в себе ничего истинно изящного, умирают также скоро, как и рождаются. И подлинно, в огромных количествах романов, повестей и стихотворений, вышедших во Франции в конце минувшего и в начале настоящего года, может быть только три или четыре книги из числа тех, которые принадлежат собственно изящной словесности, остановят ваше внимание и заинтересуют собою; все остальные ниже всякой посредственности» [20, с. 108]. Такая характеристика не только очень четкая, меткая, но еще и очень яркая, даже картинная. Франция, а с ней и сами французы, представляется, в противовес Германии, страной, которой важна внешность, внешний вид, не заботясь о содержании. Нам же, русским, как и немцам (и в этом наблюдалось сходство между нашими нациями), нужен, необходим смысл, содержание, текст, над которым надо думать и размышлять. Для нас не характерна французская поверхностность, французская шутливость и мишура и, как следствие, посредственность, недолговечность, фальшивость. А как результат подобного отношения французов к своей литературе, их запросам, единственное замечание по поводу французской литературы в 12-м номере журнала за тот же год: «Во французской литературе нет ни одной замечательной новости. Подождем до нового года» [24, с. 102]. То есть французская литература, как следствие ее поверхностности, представлялась безжизненной, не способной к деятельности и к жизни. Противопоставление литературы Германии
— Франции очень ярко охарактеризованы и А.И. Герценом: «Германия и Франция это Шлегель и Вильмен: Германия, мирно живущая в кабинетах
*
_25П
ИСТОрИЧЕСКИЕ НАуКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (51) 2007
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (51) 2007
и библиотеках, и Франция, толпящаяся в кофейных и Пале-Рояле; Германия, внимательно перечитывающая свои книги, и Франция, два раза в день пожирающая журналы» [10, с. 144]. Такие сравнения и сопоставления лишь подтверждают общее сложившееся представление, сложившийся образ Германии как страны ученой, мудрой, читающей, книги которой можно не только читать, но и перечитывать «до дыр, до пятен, до выпадения листков»[9, с. 337].
Подобного рода картина, сложившаяся во французской литературе, характерна и для литературы английской. Этот раздел находился «в ведении» разных представителей: здесь писали и П.П. Савельев, и А.Д. Галахов, и В.Г. Белинский, и К.М. Катков и др. В это время об английской литературе в «Отечественных записках» говорилось следующее: «английская литература, в противоположность немецкой, но подобно французской и другим литературам представляет теперь период кризиса в общепринятых мнениях и направлении — период более бесцветный, чем когда-либо, наполняемый грудою новых произведений, одно другого слабее, и не имеющий ни одного представителя с замечательным талантом, который бы был достоин памяти потомства. По смерти Вальтера Скотта, Годвина, Вордсворта, Фелиции Гименс, не осталось ни одного самобытного художника-литератора в Англии» [22, с. 74]. Такие сравнения, безусловно, говорят в пользу Германии, ее просвещенности и образованности. Здесь мы вновь видим трансляцию образа Германии не только как высокообразованной, культурной страны, но и как страны литературной и читающей.
Аналогичного рода высказывания о невысоком уровне развития литературы в Англии, по сравнению с германской в это время, подтверждаются и в других номерах журнала. Так, подобную характеристику мы видим в восьмом номере журнала за 1839 год: «теперь нигде нет менее творчества, как в Англии, и (исключая Германию) вряд ли где более работ усидчивых и добросовестных: изредка явится Больвер с тощим романом, в котором вы займетесь изображением местности и времени и забудете о вымысле, - с повестью, где иногда, под прекрасным развитием характера, вы и не заметите того, что она не имеет никакой целости или с драмою, которая может нравиться только до тех пор, пока автор на нее смотрит как на ряд сцен, дополняющих очерки исторических характеров; если же, не измерив свои силы, он начнет писать действительную драму, вы непременно бросите ее на половине книги» [23, с. 106]. Таким образом, даже малочисленную имеющуюся английскую литературу в это время читать было невозможно — настолько ее уровень был низок, настолько она была неинтересна, незанимательна. Возможно, это объясняется тем, что, как писал А.И. Герцен, «в Англии скучно живешь. Вечный парламент с своими готическими затеями, вечные новости из Ост-Индии, вечный голод в Ирландии, вечная сырая погода, вечный запах каменного углья и свечные обвинения во всем этом первого министра» [10, с. 149]. Поэтому и характеристика английской литературы на протяжении всего рассматриваемого периода остается на таком низком уровне, что подтверждается и малым количеством статей.
Наиболее ярко характер английской литературы раскрыт в 12-м номере журнала за 1839
год. Там говорится следующее: «Зима во всех литературах самое деятельное время года и самое обильное литературными произведениями. Новый год составляет обычную эпоху мелких творений изящной литературы; альманахи под тысячами названий, новогодники, кипсеки, подарки на новый год — толпами являются каждую зиму. Теперь они сделались необходимым украшением всякого порядочно мебелированно-го дома, особенно если еще хозяин или хозяйка его имеет законные или незаконные, форменные или действительные притязания на образованность. Английская литература всего более изобилует произведениями этого рода, если только можно отнести их к литературным произведениям. Искусство гравирования, дошедшее до высочайшего совершенства, красивость шрифта, исправность типографического дела, все спешит на помощь чахлым повестям и бедным стишкам, и вымаливается против воли снисхождение к этим эфемерным явлениям торговой и промышленной литературы» [24, с. 92]. То есть английская литература — только лишь предмет интерьера, украшение дома, подобно мебели; произведения английской литературы называются не иначе, как стишками, причем стишки бедные, не носящие никакой ценности, никакой информативности, тем более содержательности; повести в Англии в это время характеризуют как «чахлые», т.е. безжизненные, умирающие; и вся литература держится исключительно благодаря «явлениям торговым и промышленным».
Даже сравнивая альманахи и кипсеки, выходившие в свет в конце 1839 года в Англии и в России (в которой возможности и условия типо- и литографий были, по сравнению с европейскими государствами, далеко не идеальны), предпочтение отдается, все же, российской «продукции» и именно потому, что в них есть содержание. Так, характеризуя альманах «Утренняя заря». За 1840 год, изданный В. Владиславлевым, В.Г. Белинский писал: «Альманахи г. В. Владиславлева ... являются задолго до Нового года, почти в одно время с английскими кипсеками, с которыми они могут поспорить и количеством и качеством своих гравюр, и которые далеко превзойдут достоинством своих статей. . В кипсеках помещены не более как миленькие картинки (курсив автора. — А.В.), которых содержание взято из легоньких повестей и стишков, составляющих книжку и гравированных весьма неодинаково; но г. В. Владиславлев заказывал свои гравюры с картин, достойных названия истинно художественных произведений; так что, если он будет продолжать дарить публику подобными гравюрами, то со временем из альманахов его можно будет извлечь коллекцию картин, которые в малом виде составит превосходную гравюрную галерею. . Что же касается до внутреннего достоинства статей, составляющих в нынешнем году альманах г. В. Владиславлева, то в этом отношении он далеко превзойдет не только английские кипсеки, но и немецкие альманахи, которые, никогда не отличаясь красотою издания, всегда имели на своей стороне перевес по своему внутреннему достоинству. «Утренняя заря» в нынешнем году соединила в себе не только знаменитые литературные имена, . но и прекрасные статьи, под которыми подписаны эти имена» [5, с. 5]. Таким образом, главные и характерные качества наций в этих статьях проявляются очень четко - немцам и нам, русским (как общее)
нужен смысл, суть; французам — вид, внешность; англичанам — стабильность, некая упорядоченность и размеренность жизни.
Не такую характеристику видим мы литературы немецкой. Представители русской интеллектуальной элиты транслируют, передают образ Германии на читающую публику посредством статей, наполненных не только сведениями и знаниями о стране, но и содержащих эмоционально-восторженные отзывы. Постоянно, за редким исключением, статьи о германской литературе наполнены яркими тонами, возвышенными словами, воодушевлением, радужными интонациями: «Мы всегда с удовольствием принимаемся за обозрение сочинений в новейшее время выходящих в Германии. Между множеством книг обыденных, наполненных чем и как попало, есть такие, в которых найдется пища для ума и вкуса. Прочное, основательное знание, ученость, состоящая в многостороннем наблюдении над жизнью, всегда содействуют развитию изящной словесности и изящных искусств вообще. «Когда есть корень и стебель», говорит Гете: «листья, цветы и плоды будут». От этого в Германии поэзия идет об руку с наукой. Там, как и в целом свете, гении, подобно большим кометам, конечно, не всегда блистают на горизонте, но всегда бывает несколько человек с истинным одушевлением, которые призваны на землю, чтобы своими звуками воскрешать отраду в унывающем сердце, и цветами фантазии прикрывать бедную существенность» [8, с. 69]. То есть читаем немецкую литературу — всегда с удовольствием, потому что заранее знаем, что это чтение принесет нам только пользу. Необходимость образования простирается не только на область научных достижений, но и все виды искусств идут с наукой «рука об руку».
Столь возвышенная характеристика Германии, германской литературы не ведет в то же время к идеализации этой страны, отнюдь. Здесь вынашивается и «внедряется» в сознание читающей публики необходимость образования — повсеместного, всеобщего; необходимость глубокого, научного, классического знания — только так мы, русские, можем достичь тех высот, какие уже достигла Германия. «Судьба каждого из государств европейских зависит от совокупности всех других — судьба России зависит от одной России. Но судьба России заключается в ее просвещении: оно есть условие и источник всех благ. Когда же эти все блага будут нашими, мы ими поделимся с остальною Европою и весь долг наш заплатим ей сторицею» [16, с. 61]. И эта мысль красной нитью проходит через творчество и деятельность (литературную, научную, публицистическую и т.п.) многих представителей просвещенного российского общества второй четверти XIX века. В своих работах они акцентируют внимание читателей и слушателей на необходимости доступного, повсеместного, широкого образования. Свидетельством подобного рода деятельности являются жизнь, творчество, научная работа многих представителей российского просвещения. Достаточно назвать такие имена, как Герцен А.И., Огарев Н.П., Белинский В.Г., Грановский Т.Н., Анненков П.В., Неверов Я.М., Панаев И.И. и др.
Как уже отмечалось, на первый план в образе Германии выходит представление как о стране высокообразованной, культурной, высоко ценящей свои традиции и предания, страна литературная, творческая. О «немецкой мудрости», как о всеевропейском достижении, говорят и пишут многие
представители российского просвещения. Германию по праву называли «учительнице Европы» [21, с. 197], «золотым руном европейской науки» [11, с. 46], подчеркивали трудолюбие жителей, ее населивших, стремление чрезвычайно долго и усердно учиться у других народов, собирать свои знания, достижения буквально по крупицам. И именно поэтому ее университеты стали «центрами научной работы дл всего света; в них стекаются слушатели со всех концов земли, и они служат образцом для высших школ в других странах» [21, с. 197]. И именно поэтому равняться нужно было в то время, прежде всего, на немецкие университеты, потому что это образцовые учебные заведения с высочайшим уровнем развития науки. Поэтому и «доучиваться», набираться «европейской мудрости» молодых российских ученых отправляли не в Англию, не во Францию, не в Испанию, а в Германию, т.к. «германские университеты образцовы, а испанские, например, никуда не годны» [12, с. 25].
Поэтому и образ немца, как представителя Германии, также наполнен подобного рода содержанием: «Немец молчалив и скромен; нескоро оживляется разговор его; но ежели вы умеете его завлечь к беседе о любимом предмете его изучения — глаза его разгорятся, спокойное, бледное лицо оживится яркою краскою, и слова потекут, и вы услышите умную речь глубокого мыслителя, для которого наука — и цель, и труд, и отдых» [13, с. 61]. В этом высказывании нашли отражение главные черты немецкого ученого — его целеустремленность, его неутомимый, повседневный, кропотливый труд, и даже во время отдыха немец думает, мыслит, размышляет. Поэтому можно смело сказать, что немцы в то время были «самые компетентные и авторитетные судьи в деле университетского и гимназического образования» [12, с. 17], в деле просвещения, образования и науки.
Причем такие качества немцев как «цель, труд, и отдых» свойственны были не только немецкому ученому. Эти же черты встречаем мы и у писателей Германии. Для того, чтобы создать великое произведение необходим, в первую очередь, талант. Но только таланта мало, необходима еще и деятельность, воля в исполнение, и самообладание. Только на этих трех основах: труде, воле и самообладании можно при таланте воздвигнуть прочное, художественное здание. Лучший пример этого — сам Гете: у него «все прочно, потому что он умел все поработить себе, даже самого себя» [7, с. 4].
Часто резкое противопоставление российской действительности, так ярко изображенной И.А. Гончаровым в «Сне Обломова», выступает необходимость действия и деятельности — как основополагающие принципы процветания и благополучия страны. Деятельность, постоянное движение — также черта образа Германии, которая складывается в процессе личного пребывания представителей российского просвещения в этой стране. Немец всегда деятельный, но не порывистый, не легкомысленный, напротив, трудолюбивые и глубокомысленные немцы: «Посмотрите (с этой точки зрения) на соседей наших, немцев. Что за деятельность! Какая великая умственная лаборатория!» [19, с. 207]. Причем зачастую пространственный аспект восприятия другой страны, в частности Германии, как бы растворяется, стирается, исчезает — очень часто мы встречаем высказывания о немцах как о наших ближайших соседях — у «наших соседей» (про немцев), «в нашей Германии»
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАуКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (51) 2007
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (51) 2007
[15, с. 4] и т.п.
Характеризуя взаимоотношения России и Германии, русских и немцев, В. Кантор, в своей работе «Русский европеец как явление культуры», справедливо отмечал, что «для России, намного дальше Германии отстоявшей от Европы, оторванной от нее исторически (татарским нашествием) и конфессионально, уровнем цивилизации, но вместе с тем искавшей путей возвращения в европейскую семью народов — при этом в качестве самостоятельной культурной единицы, — немецкий опыт приобретал особый смысл и значение. Германия и в географическом, и в практическом, и в духовном отношении была тем соседом, который способствовал проникновению в Россию европейской системы ценностей» [14, с. 203]. И это действительно находит отражение во многочисленных высказываниях представителей русской интеллектуальной элиты о том, что немцы — наши соседи, соседи ближайшие, иногда даже находят общие черты в национальных характерах русских и немцев.
Так, характерной чертой русских и немцев многими признавалась любовь к чтению — страстному, бессистемному, неконтролируемому. Давая обзор германской литературы в 1838 году, Губер Э.И. писал, что «жители нынешней Германии — книжная нация — когда немец без книги, — ему чего-то недостает. Наука сделалась в Германии достоянием самых нижних слоев общества; необходимая, повсеместная потребность чтения вызывает каждый год целые тысячи книг. Уединение домашней жизни, удаленность от политических смут, размышления и созерцания, столь свойственные германскому характеру, возбуждают и поощряют умственную деятельность по всем направлениям» [13, с. 62]. Подобного рода высказывания встречаем повсеместно. Например, в «Телескопе» Н.Надеждина, где начинали печататься многие представители российского просвещенного общества второй четверти XIX века, А.И. Герцен (Искандер) писал, что «Германия — вообще страна писания и чтения» [10, с. 146]. Именно этим объяснялись высочайшие достижения германского образования, германской науки и германской литературы. Сопоставляя, сравнивая и анализируя ситуацию в Германии с той ситуацией, которая сложилась к этому времени в России, представители русской интеллектуальной элиты неустанно говорят и пишут о необходимости преобразований в сфере российского образования, о необходимости глубокого, разностороннего образования, о недопустимости сиюминутных изменений, которые пагубно влияют на всю сферу образования.
Образ Германии включает не только представление о «немецкой мудрости», «учительнице Европы», «образцовости немецких университетов» и т.п. В образ Германии входит также представление как о стране с высокоразвитыми искусствами: и музыки, и поэзии, и театре, и живописи и др. П.В. Анненков отмечал, что в Германии вообще «на искусство смотрят строго и серьезно». И далее в том же письме передает свои впечатления от немецкого искусства, описывая мастерство германских художников и скульпторов: «И не воображайте, чтоб я вздумал описывать вам презнаменитую картинную галерею или так Называемый Зеленый Свод с королевскими драгоценностями. Вы хорошо понимаете, как следует говорить о них. ... Когда я очутился в этом музеуме, теплая кровь прилилась у
меня к голове и сердцу, закружилась первая, застучало ретивое. Что за красота! Что за роскошь! Что за наслаждение!» [1, с. 32]. В этом высказывании обращают особое внимание слова автора о том, насколько изучена, знакома была Германия для представителей русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века.
В богатом литературном наследстве представителей русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века встречаем высказывания о самых разнообразных аспектах жизни Германии, влияющих на детализацию образа страны. Так, например, передавая свои впечатления о Германии, П.В. Анненков отмечает даже такую ее характеристику, как отсутствие преступлений: «Клеветники говорят, что в Германии случаются преступления: вы понимаете, как это мнение ложно и неприлично. С какой стати быть преступлениям в Германии? Чувствует ли здешняя особа последних 10 классов ревность — она пишет статью о ревности; хочет ли отомстить — рассуждение о чувстве кисти, вот и все» [2, с. 49]. То есть то, что в Германии случаются преступления — это ложь, вымысел «клеветников». Конечно, такая характеристика хотя и носит несколько идиллический, идеализированный характер, но подобного рода высказывания типичны для этого времени.
На недосягаемой высоте в то время для представителей русской интеллектуальной элиты была германская литература, оказавшая огромное влияние на формирование и становление личности каждого из них. Так, немецкая поэзия для Н.В. Станкевича была «родником эстетических впечатлений», вместе с тем поэзия Германии для многих представителей русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века сделалась «мерилом, на которое прикидывал каждый всю жизнь и собственное нравственное достоинство»[4, с. 25]. Поэтому немецкая поэзия во многом способствовала становлению личности, активной, деятельной, желающей и жаждущей перемен. П.В. Анненков, отмечая высокую значимость немецкой поэзии для людей 30-40-х годов, писал, что «теперь трудно и поверить, сколько обновляющих и исправительных начал принесла немецкая поэзия молодым людям 30-х годов, когда открылось у нас деятельное сближение с нею. Мечты юности были здесь воспитателями сердца и души; любой поэтический образ — нравственным представлением; вдохновенный афоризм — обязательным правилом для жизни. Пламенный стих Шиллера или Гете хранился как оружие на борьбу с своими и чужими эгоистическими страстями и передавался так другим. Поэма, роман, трагедия и лирическое произведение служили кодексами для разумного устройства своего внутреннего мира. Без преувеличения можно сказать в отношении к Станкевичу и его кругу, что поэзия сделалась учительницей их, тем, чем она была с первого появления своего на свете» [4, с. 26]. Это восприятие поэзии, немецкой поэзии не проходит бесследно: яркие образы и впечатления, усвоенные нравственные и моральные нормы находят свое отражение в деятельности всех представителей просвещенного общества России во второй четверти XIX века.
Другой видный представитель русской интеллектуальной элиты второй четверти XIX века,
«весьма требовательный и весьма зоркий литературный критик»[4, с. 462], Василий Петрович Боткин, знаток и ценитель изящных искусств, всегда высоко оценивал различные виды искусства в Германии. Так, о музыке Бетховена он писал: «В музыке Бетховена не одно бесконечное стремление, а проявление абсолютного духа; он есть глагол того мира, в котором блаженство в духе стало достоверностью. ... Все чувства человека, всю бесконечность души его обнял Бетховен. Возвышенность, свобода и глубина, одушевленная торжественность, любовь с ее святою, тихою грустью и трепетным блаженством, величественная религиозность и краткое благоговение, стремление к бесконечному и вдохновенное пребывание в нем, - вот только, что я могу сказать о характере музыки Бетховена, а эти определения не исчерпывают и самого поверхностного взгляда на нее. Его величие уничтожает воображение и подает перед ним всякое мягкое, сентиментальное чувство, всякая болезненная, бессильная душа; рассудок не в силах следовать за ним, дух и фантазия восстают тогда и возносятся в мир идей, а в этой сфере чувство освобождается от бесконечного, неутомимого стремления, но исполняется сознательно полным блаженством; в этой музыке царство духа стало действительностью. Божественное величие, вечное торжество победы света над мраком выступает в Бетховене, но человек не только не уничтожается перед лучезарным светом их, напротив, внимая им, он сознает себя причастником этого незаходимого солнца духа, гражданином этого вечно блаженного царс-тва»[6, с. 9]. Следует отметить, что столь высокие, возвышенные слова неоднократно встречаются в характеристике и искусств Германии, и ее науки, и страны в целом.
В образ Германии, как уже отмечалось выше, входит и представление как о стране высококультурной, ценящей свои достижения, хранящей свои традиции и предания. В «Отечественных записках» за 1839 год, в десятом номер, Я.М. Неверов передает читателям, высокие эстетические и культурные запросы немцев, в частности, берлинцев. Вот что он пишет: «В Берлине общество так зрело, что является в полном развитии всех своих элементов, следовательно и искусства; а потому сие последнее, не смотря на умеренное поощрение правительства и почти совершенное отсутствие богатых меценатов, питается и поддерживается искусственно самим народонаселением, ибо сделалось необходимою потребностью, условием жизни всего народа, а не отдельных лиц. Еще, кажется, не было примера, чтоб настоящий (курсив автора. — А.В.) берлинец разорился на картины и статуи, как то нередко случается в других землях; но зато каждый житель этого города непременно вносит лепту свою на благое дело прекрасного. Он не словоохотлив от природы, а потому не ждите, чтобы, даже при особенной любви к искусству, он стал бы щеголять перед вами техническими знаниями или высказывать вам свои пламенные восторги пред картиною или статуею, но войдите в любой дом, к только что не бедному бюргеру, и вы найдете одну-две порядочные масляные картины, выбранные со вкусом, кстати; найдете бюст или статую, не старика с старухою, размалеванных разными красками или качающую головой алебастрову кошку — но статую, достойную называться про-
изведением искусства; берлинец столько образован, что даже при равнодушии к искусству не потерпит у себя в доме ничего антихудожественного. Таким образом, эта всеобщая образованность, распространяя интерес ко всему полезному и прекрасному, следовательно, и к искусству, одушевляет последнее, заменяя ему и щедрость правительства, и отсутствие меценатов, и природу, и галереи, и неудобства жизни материальной — все...»[18, с. 6]. Передавая, транслируя подобные высказывания, представители российского просвещения стремились донести «свет» науки, искусства, культуры в российскую действительность.
Столь высокие высказывания устами представителей российского просвещенного общества характерны для этого периода. Они не являются отвлеченными, статичными, не являются констатацией такого положения дел в Германии. Согласимся с мнением А. Станкевича, который писал, что «Молодые ученые были одушевлены верою в благотворную силу науки и надеялись воспитать в юном поколении слушателей разумных и преданных деятелей русского государства и общества» [25, с. 100]. Таким образом, в это время наблюдается стремление представителей русской интеллектуальной элиты (благодаря литературной деятельности в журнале «Отечественные записки») воплотить просветительские установки в российскую жизнь, в российскую действительность.
Библиографический список
1. Анненков П.В. Письма из-за границы. Письмо III. IV // Отечественные записки. 1841. №. 5.
2. Анненков П.В. Письма из-за границы. Письмо XI // Отечественные записки. 1842. №. 7.
3. Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1989.
4. Анненков П.В. Николай Владимирович Станкевич. Переписка его и биография. М., 1857.
5. Белинский В.Г. «Утренняя заря», альманах за 1839 год, изд. В. Владиславлевым. Второй год // Отечественные записки. 1839. № 1.
6. Боткин В.П. Итальянская и германская музыка. // Отечественные записки. 1839. № 12.
7. Гебгардт И.К. Фауст, соч. Гете. пер. Эдуарда Губера, 1838 года // Отечественные записки. 1839. № 1.
8. Германская литература // Отечественные записки. 1839. № 6.
9. Герцен А.И. Былое и думы. Ч. 1. М., 2001.
10. Герцен А.И. Знаменитые современники. // Телескоп. 1831. № 10.
11. Григорьев В. Т.Н. Грановский до его профессорства в Москве. // Русский архив. 1879. № 3.
12. Грингмут В. Наш классицизм. М., 1890.
13. Губер Э. И. Германская литература в 1838 году. // Отечественные записки. 1839. № 1.
14. Кантор В.К. Русский европеец как явление культуры (философско-исторический анализ). М., 2001.
15. Карове Ф.В. Новейшая германская живопись: Художеств. выставки во Франкфурте-на-Майне в 1836 и 1837 гг. Статья первая (Пер. и примеч. М. Н. Каткова) // Отечественные записки. 1839. № 8.
16. Киреевский И.В. Избранные статьи. М., 1984.
17. Мельгунов М.А. Барон Александр Гумбольдт: Из путевых записок. // Отечественные записки 1839. № 11.
18. Неверов Я М Современные берлинские скульптуры. // Отечественные записки. 1839. № 10.
19. Неверов Я. М. Германская литература // Отечественные записки. 1839. № 11.
20. Панаев И.И. Французская литература в 1838 году // Отечественные записки. 1839. № 1.
2Т\
ИСТОрИЧЕСКИЕ НАуКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (51) 2007
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 1 (51) 2007
21. Паульсен Ф. Исторический очерк развития образования в Германии. М., 1908.
22. Савельев П.С. Английская литература в 1838 году // Отечественные записки. 1839. № 1.
23. Савельев П.С. Английская литература в 1838 году // Отечественные записки. 1839. № 8.
24. Савельев П.С. Английская литература // Отечественные записки. 1839. № 12.
25. Станкевич А. Тимофей Николаевич Грановский. Биографический очерк. М., 1869.
ВАСИЛЕНКО Анна Анатольевна, соискатель кафедры «Отечественная история» Омского государственного педагогического университета, учитель истории и обществознания МОУ «Средняя общеобразовательная школа № 149 с углубленным изучением отдельных предметов».
Дата поступления статьи в редакцию: 12.12.06 г.
© Василенко А.А.
УДК 002 2 (571 621) О. П. ЖУРАВЛЕВА
Областная научная библиотека им. Шолом-Алейхема г. Биробиджан
ИЗ ИСТОРИИ ВЫПУСКА АЛЬМАНАХА «БИРОБИДЖАН»
В статье на анализе архивных и других материалов, изученных автором, освещается история выпуска общественно-политического и литературно-художественного альманаха Еврейской автономной области на еврейском языке (1946-1948 гг.).
Еврейская автономная область — один из субъектов Российской Федерации на дальневосточной окраине. В ней отразилось решение национального вопроса, создание еврейской автономии. В Биробиджанском проекте не только воплощались идеи национально-государственного строительства, земельного устройства трудящихся евреев, но и решались задачи формирования центра советской еврейской культуры.
В послевоенные годы руководство страны приняло меры по оказанию помощи автономии. Постановлением ЦК ВКП(б) от 4 апреля 1946 г. «О мерах помощи обкому ВКП(б) Еврейской автономной области в организации массово-политической и культурно-просветительной работы среди населения» предусматривалось издание в Биробиджане альманаха на еврейском языке. Вслед за этим 31 мая 1946 г. бюро обкома приняло постановление «Об организации областного издательства и издании альманаха» и присвоении литературно-художественному и общественно-политическому альманаху названия «Биробиджан». Перед утвержденными на бюро обкома редколлегией и ответственным редактором Н. Фридманом была поставлена задача: выпустить первый двойной номер (1-2) к 15 июля 1946 г., обеспечив высокое качество материалов и полиграфического исполнения [1]. Альманах «Биробиджан» на еврейском языке должен был выходить 4 раза в год (ежеквартально) объемом в 6 печатных листов и тиражом 5000 экз.
В создании произведений об области, в том числе и для будущего альманаха, участвовали как местные авторы, так и приглашенные еврейские литераторы. Среди них был известный еврейский советский писатель С. Гордон (1909). Он уже жил продолжительное время в Биробиджане в 1930-х гг., написал о строительстве ЕАО серию очерков для газеты «Эйникайт» («Единение»), книгу рассказов о первостроителях «Патриоты» (1936 г.). В июне 1946 г. С. Гордон снова посетил область, чтобы
собрать материал для второй книги. В 1947 г. были написаны «Биробиджанские старожилы».
В том же 1946-м в Биробиджан приехал на постоянное жительство старейший еврейский советский писатель, переводчик Б.А. Слуцкий (18771949). Б. Слуцкий дружил с директором Киевского института еврейской пролетарской культуры при Украинской академии наук И.И. Либербергом (впоследствии председателем облисполкома ЕАО). Вместе они подготовили к печати несколько учебных пособий по изучению идиша. Прозаик, поэт, переводчик, автор многих публикаций по истории еврейского языка. В Биробиджане Б. Слуцкий работал заведующим отделом еврейской культуры в областном краеведческом музее, вел передачи на идише в областном комитете по радиовещанию. Работал над историческим романом о жизни еврейского народа.
2 августа 1947 г. в областной библиотеке им. Шо-лом-Алейхема состоялась встреча общественности г. Биробиджана с писателем Дер Нистером (Пин-хас Каганович 1884-1950). В 1930-е гг. Дер Нистер уже посетил Биробиджан, создал очерки «Биробиджанские мотивы», «С переселенцами — в Биробиджан», репортажи и рассказы. Результатом новой поездки были очерки, репортажи, рассказы о жизни евреев-переселенцев. Печатал свои произведения в альманахе.
В сентябре 1947 г. в Амурзете (районном центре области) был устроен литературный вечер, посвященный творчеству недавно приехавшего в область советского еврейского поэта И. Керлера (1918). В Биробиджане он работал в газете «Биро-биджанер штерн». Журналист, переводчик, возглавлял отдел поэзии, публиковал стихи на страницах альманаха.
Работали над созданием произведений об области и местные авторы. 25 августа 1946 г. на заседании редакционной коллегии альманаха «Биробиджан» писатель Б. Миллер читал свою повесть
