CC BY
34
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 821.161.1 МЕРКУРЬЕВА Н.А.
кандидат филологических наук, доцент, кафедра русского языка и литературы, Орловский государственный институт культуры E-mail: matany1974@mail.ru АКИМОВА Н.В.
кандидат филологических наук, доцент, кафедра русского языка и литературы, Орловский государственный институт культуры E-mail: kaflit@mail.ru
UDC 821.161.1
MERKURIEVA N.A.
Candidate of Philology, Associate Professor, Department of Russian Language and Literature, Orel State Institute of
Culture
E-mail: matany1974@mail.ru AKIMOVA N.V.
Candidate of Philology, Associate Professor, Department of Russian Language and Literature, Orel State Institute of
Culture
E-mail: kaflit@mail.ru
ОБРАЗ ДОМА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ И.А. БУНИНА THE IMAGE OF A HOUSE IN THE ART SPACE OF I. A. BUNIN
Идея бездомности свойственна и эмигрантскому, и «домашнему» периоду И.А. Бунина. Мотив странничества постоянен. Предельно значимыми оказываются мотивы утраты отчего дома, родины, духовной опоры. Утраты как индивидуальной, так и общечеловеческой.
Ключевые слова: дом, символика пространства, странничество, тема мирового распада.
The idea of homelessness is characteristic of both the emigrant and the "home" period of I. A. Bunin. The motive of wandering is constant. The motives for the loss of the father's home, homeland, and spiritual support are extremely significant. The loss of both individual and universal.
Keywords: house, symbolism of space, wandering, theme of world disintegration.
Концепт «дворянская усадьба», возможно, самый частотный в художественном пространстве И.А. Бунина. Он включает огромное разнообразие смыслов и образов. «Господский дом», «сад», «огород» и прочие признаки дворянской усадьбы, процветающей и полной жизни или угасающей, мы находим в рассказах «Дубки», «Антоновские яблоки», «Антигона», «Деревня», «Натали» и многих прочих.
Дом в национальной культуре всегда ощущался как место силы, где человек чувствует себя защищенным. Во многом дом демонстрирует не только уровень материального благополучия хозяина, но и служит указанием на его пристрастия, характер, особенности поведения. Так, в «Антоновских яблоках» читаем: «Сад у тетки славился своею запущенностью, соловьями, горлинками и яблоками, а дом - крышей. Стоял он во главе двора, у самого сада, - ветви лип обнимали его, был невелик и приземист, но казалось, что ему и веку не будет, так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени. Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами глаз, - окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами. А по бокам этих глаз были крыльца, - два старых больших крыльца с колоннами» [2; т. 1, с. 412-413]. «Небольшая» и «прочная», хоть и немолодая, тетка рассказчика почти буквально повторяет своими округлыми формами этот деревенский дом, а заодно - и антоновку.
Следует учитывать и момент максимального расширения усадебного пространства, значит, и пространства дома до сакрального, приобретающего ментально-философский смысл. И здесь - очевидную корреляцию смысла с идеей защищенности, сокровенности человеческого гнезда, становящегося центром малого мира и его организующим началом. О. Осадчая в своей работе, посвященной средствам репрезентации обозначенных концептов в русском языке, настаивает даже на категоричном: дом - «мера всех вещей». Возможно, потому, что дом - мерило всех чувств, действий и ощущений, нарушение его таинственной гармонии влечет за собой переживание трагической обнаженности. Такое искажение мы наблюдаем, к примеру, в рассказе «К роду отцов своих...». «С позапрошлой ночи усадьба вдруг стала доступна для всякого. Смерть широко распахнула двери пораженного ею и лишавшегося своей обычной сокровенности человеческого гнезда. И вчера весь день шли и шли в усадьбу все те, что почему-то желали взглянуть на покойника...» [2; т. 5, с. 303]. Взгляд каждого, кто просто почему-то хочет взглянуть, как подглядывание за скрытым ранее, делает беззащитным не только недвижимого покойника, но и дом, который выглядит как раз живым и страдающим. Он должен укрыть в себе, сохранить живущее и уходящее, обеспечив связь с вечностью, которая несет весть о предках. Подчеркнем здесь, что сама мысль о сохранении памяти о предках чрезвычайно важна для писателя. Внутри его сложных отношений с самим концептом «дом», в которых и но-
© Меркурьева Н.А., Акимова Н.В. © Merkurieva N.A. , Akimova N.V.
Ученые записки Орловского государственного университета. № 3 (92), 2021 г Scientific notes of Orel State University. Vol. 3 - no. 92. 2021
стальгия, и открытое неприятие, точка в потоке памяти - определение, наиболее важное и не раз акцентированное исследователями. Полтавец Е.Ю. и Минаева Д.В., к слову, встраивают концепт «память» в организующую творчество И.А. Бунина оппозицию «номадного» и «автохтонного». Делая отсылку к стихотворению 1907 года «Храм солнца», авторы статьи рассматривают «стоянку первого Номада» как колыбель всего человечества. Обиталище первопредка выглядит «забвенным» и «пустым», однако «Бессмертным солнцем светит колоннада. / В блаженный мир ведут ее врата». Дом приобретает здесь все признаки рая, идеального мира, прародины.
Бунинский лирический герой несет в себе ощущение присутствия прародины, связи с ней, необъяснимой, но осязаемой тоски. Герой «Жизни Арсеньева» признается, что родился «в бесконечности времени и пространства». В рассказе «Святые горы» читаем: «А в сумерках я уже опять шагал в степи. Ветер ласково веял мне в лицо с молчаливых курганов и, отдыхая на них, один-одинешенек среди ровных бесконечных полей, я опять думал о старине, о людях, почивающих в степных могилах под смутный шелест седого ковыля» [2; т. 1, с. 352]. С тем же ощущением присутствия прошлого мы сталкиваемся, когда листаем дневники писателя. К примеру, одна из записей 1917 г. фиксирует болезненное и в то же время блаженное тяготение к тому, что мы называем «тенями прошлого». «Деревенскому дому, в котором я опять провожу лето, полтора века. И мне всегда приятно вспоминать и чувствовать его старину. Старинный, простой быт, с которым я связан, умиротворяет меня, дает отдых среди моих постоянных скитаний. А потом я часто думаю о всех тех людях, что были здесь когда-то, - рождались, росли, любили, женились, старились и умирали, словом, жили, радовались и печалились, а затем навсегда исчезали, чтобы стать для нас только мечтою, какими-то как будто особыми людьми старины, прошлого. Они, - совсем неизвестные мне, - только смутные образы, только мое воображение, но всегда со мною, близки и дороги, всегда волнуют меня очарованием прошлого» [3].
Писатель родился эмигрантом. Странничество - не просто его естественное состояние, это цель. Дмитрий Быков резонно замечает, что И.А. Бунин «...в гораздо большей степени европеец, космополит, странник, нежели дворянин, упивающийся воспоминаниями о дворянских гнездах...» [4]. Неприкаянность и отсутствие привязанности к конкретно обозначенному жилищу, может быть, и объясняется потребностью самого И.А. Бунина вечно странствовать в поисках райских врат у «стоянки первого Номада». В этом смысле «дом» -точка выхода, которой размыкается путь, мучительный и блаженный. Даже путь вечного жида Агасфера воспринимается писателем как счастливый удел. Вспомним здесь А.С. Пушкина, с которым у Бунина выстраиваются очень важные взаимоотношения, и внутри них рождается чувство абсолютной сопричастности «отеческим гробам», «родному пепелищу». Так вот пушкинский Агасфер появляется в наброске «В еврейской хижине
лампада...» и выглядит вовсе не путником в блаженном поиске истины, а «одиноким странником» с вечным дорожным посохом в иссохшей старческой руке. И приходит он, чтобы сказать, что вечная жизнь со знанием о предательстве Христа ужасна.
Заметим, что идея бездомности свойственна отнюдь не только эмигрантскому Бунину, а «домашний» период вовсе не характеризуется исключительно темой оседлой жизни. И то, и другое встречаем и в ранних, и в поздних вещах писателя. Мотив странничества постоянен. Известное стихотворение 1922 года «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора...» углубляет тему вечного скитания в поисках дома, усиленную ощущением одиночества. Хотя образ дома здесь вполне условен, а «ветхая котомка», скорее, символизирует общую потерю смысла вне избранного пути. «Чужой наемный дом» здесь, как представляется, вообще любой физически существующий дом, лишенный метафизических смыслов. По-настоящему трагично звучит тема потери дома навсегда, дома в глобальном смысле, даже сакральном в стихотворении 1920 года «Изгнание». Здесь И.А. Бунин близок к переживанию эсхатологической потери в духе А. Камю.
Темнеют, свищут сумерки в пустыне «Поля и океан...
Кто утолит в пустыне, на чужбине Боль крестных ран? Гляжу вперед на черное Распятье Среди дорог -
И простирает скорбные объятья Почивший Бог» [2; т.2, с.174]. (жизнь без дома - «черное Распятье»). То же настроение в «Русской сказке», «Магомете в изгнании». И сказали Духи: «Недостойно Быть пророку слабым и усталым» И пророк печально и спокойно Отвечал: «Я жаловался скалам» [2; т.1, с.183]. По-настоящему дом И.А. Бунин так и не приобрел. Во Франции 1922 года он написал: «Да, вот мы и освободились от всего - от родины, дома, имущества. Как нельзя более идет это нам, и мне в частности!» Квартира писателя в Париже, вилла «Бельведер» в Грасе не давали ощущения покоя и защищенности, скорее, казались временными пристанищами. Любопытно свидетельство Александра Бахраха, который отметил почти нарочитое запустение парижской квартиры. «Я стал захаживать к нему на дом, на эту самую неуютную и едва ли не умышленно неприглядную квартиру на улице Оффенбаха, в которой он скончался тридцать лет спустя» [2, с.47]. В стихотворении «Настанет день - исчезну я.» - эта распахнутая окном в пустынный простор комната, где так пронзительно - ощущение старости, болезни, финала.
Полнота дома, насыщенная живым пространством, остается во временах «Жизни Арсеньева», теперь наиболее часто звучат безрадостные эпитеты: «ветхий», «безмолвный», «заброшенный», «покинутый», «холодный», «темный», «гнилой», «жалкий», «мертвый».
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
«Дом еще не разрушен временем, он целостно оформлен в пространственных координатах: верх - потолок, низ - полы, задан объем - углы (пространство трехмерно), есть и центр дома - печи (печь в славянской традиции воплощает собой "идею дома в аспекте его полноты и благополучия"). Но изображенная картина уже готова превратиться в "пепел", "тлен": потолок - навис, углы -обвалились, полы - скрипят, печи - отсырели (отсюда -"пахнет печами")» [25], - читаем у Е.Е. Ермаковой в анализе стихотворения "Вьется путь в снегах, в степи широкой" (1897 год).
«.. .Ни души в поселке; не краснеют Из-под крыш вечерние огни; Слепо срубы в сумерках чернеют. Знаю я, покинуты они. Пахнет в них холодною золою, В печку провалилася труба, И давно уж смотрит нежилою, Мертвой и холодною изба» [2; т.1, с.55]. Чувство неминуемой потери и вселенской оставлен-ности углубляется темой разрушающегося, распадающегося мира в стихотворениях «Листопад», «Мы сели у печки в прихожей.», многих других, где образ расту-
щей глухой и «угрюмой» тишины разрешается проекцией дикой картины «презренного века», поправшего дом, родину, мир. Наконец, трагедия достигает предельного смысла в стихотворении «Плакала ночью вдова...», размыкаясь в метафизический максимум: «Плакала ночью вдова: Нежно любила ребенка, но умер ребенок. Плакал и старец-сосед, прижимая к глазам рукава, Звезды светили, и плакал в закуте козленок. Плакала мать по ночам.
Плачущий ночью к слезам побуждает другого: Звезды слезами текут с небосклона ночного, Плачет господь, рукава прижимая к очам» [2; т. 2, с. 32].
Слезы матери, бессильного старца, козленка и звездные скорбные потоки сливаются в пронзительный вопль чающей защиты вселенной. И Господь, вновь со-распинаясь с бренным миром, плачет, закрывая очи рукавами, не в силах нарушить вечную логику потери.
И.А. Бунин стал «блудным сыном» своего времени, потеряв дом, не обрел нового, так и оставшись вечным странником в поисках своей «стоянки», над которой не властна смерть.
Библиографический список
1. БахрахА.В. Бунин в халате: По памяти, по записям. Bayville: Товарищество зарубеж. писателей, 1979. 176 с.
2. Бунин И.А. Собрание сочинений: В 13 томах. М.: Воскресение, 2006.
3. Бунин И.А. Дневники. 1917 год. http://bunin-lit.ru/bunin/bio/dnevniki-bunina-10.htm
4. Быков Д. Иван Бунин // Дилетант. №7, 2017. https://ru-bykov.livejournal.com/2947798.html
5. Ермакова Е.Е. Ступень "дома" в поэзии Ивана Алексеевича Бунина. https://www.topos.ru/article/615
6. ПолтавецЕ.Ю.,Минаева Д.В. «Номадный» и «автохтонный» аспекты в восприятии И.А. Буниным творчества Л.Н. Толстого. http://bunin-lit.ru/bunin/kritika/poltavec-minaeva-nomadnyj-i-avtohtonnyj-aspekty.htm
References
1. BahrakhA.V. Bunin in a dressing gown: From memory, from notes. Bayville: Partnership abroad. writers, 1979. 176 p
2. Bunin I. A. Collected works: In 13 volumes. Moscow: Sunday, 2006.
3. Bunin I. A. Diaries. 1917. http://bunin-lit.ru/bunin/bio/dnevniki-bunina-10.htm
4. Bykov D. Ivan Bunin // Dilettante. No. 7, 2017. https://ru-bykov.livejournal.com/2947798.html
5. Ermakova E. E. The step of "home" in the poetry of Ivan Alekseevich Bunin. https://www.topos.ru/article/615
6. Poltavets E. Yu., Minaeva D. V. "Nomadic" and" autochthonous " aspects in I. A. Bunin's perception of L. N. Tolstoy's creativity. http://bunin-lit.ru/bunin/kritika/poltavec-minaeva-nomadnyj-i-avtohtonnyj-aspekty.htm
