CC BY
79
УДК 82
Е. В. Кузнецова
Образ черепа в цикле О. Э. Мандельштама «Стихи о неизвестном солдате» и материальные артефакты эпохи
«Стихи о неизвестном солдате» - одно из сложнейших поздних произведений О. Э. Мандельштама. Его взаимосвязи со многими ключевыми литературными текстами и реалиями эпохи достаточно хорошо исследованы. Тем не менее, в отрывке о черепе, который представляет собой кульминацию всего цикла, еще много неясного. В статье предлагается анализ культурных артефактов современности, которые могли обусловить возникновение образов данного отрывка. Выявление подобных исторических реалий позволяет глубже понять авторскую идею и значение всего цикла.
Ключевые слова: образ черепа, материальная культура, историческая эпоха, символ смерти и рождения. E. V. Kuznetsova
The image of skull in O. E. Mandelshtam's cycle Poems of the Unknown Soldier and material artefacts of the epoch
Poems of the Unknown Soldier is one of the most complicated late works by O. Mandelshtam. Its interconnections with many key literary texts and realia of the epoch are investigated well enough. Nevertheless, the passage about the skull which is the climax of the whole cycle isn't quite clear. The article presents the analysis of the contemporary artefacts which might have caused the images in this passage to appear. Showing such historical realia allows to understand the author's message and the meaning of the whole cycle better.
Key words: image of skull, material culture, historical epoch, symbol of death and birth.
«Стихи о неизвестном солдате» представляют собой, по словам жены поэта Н. Я. Мандельштам, «поэтический цикл» [8, с. 420], созданный поэтом незадолго до гибели. Все произведение проникнуто пафосом жестокости бессмысленной войны, в которой человек становиться обезличенным пушечным мясом.
Многие исследователи творчества О. Э. Мандельштама, например, М. Л. Гаспаров, отмечали, что его поэтику отличает смешение высоких образов культуры и литературных аллюзий с образами и реалиями бытовой повседневности и своего исторического времени [2, с. 327], «исторические и культурные образы в его поэзии всегда находятся в непосредственной близости к современным явлениям и предметам» [1, с. 325].
Мы хотели бы дать интерпретацию пятой части этого цикла, исходя из соотнесения ее образов с реалиями современной Мандельштаму исторической действительности. Помимо культурно-литературных аллюзий и ассоциаций, о которых уже писали многие исследователи «Стихов о неизвестном солдате»: М. Л. Гаспаров, Б. М. Гаспаров, И. М. Семенко, Ю. И. Левин, Вяч. Вс. Иванов, О. Ронен, Л. Ф. Кацис, А. Ф. Литвина, Ф. Б. Успенский, О. А. Лекманов и другие, - мы
хотели бы, прежде всего, обратить внимание на не упоминавшиеся ранее предметные исторические артефакты, которые окружали поэта при жизни.
Как писал сам поэт в статье «Слово и культура», «...стихотворение живо внутренним образом, тем звучащим слепком формы, который предваряет написанное стихотворение» [9, с. 226]. Основным смысловым и композиционным образом, на котором построен интересующий нас отрывок, является образ черепа, вокруг которого образуется обширное ассоциативное поле.
Обращение Мандельштама к этому образу вполне закономерно, так как это является результатом ассоциативного развития главной темы цикла: война - убийство - смерть - череп. Но помимо логической связи можно назвать еще один яркий визуальный образ, который связывает темы войны и черепа - это картина В. В. Верещагина «Апофеоз войны», на которую указывал Ю. И. Левин в своей статье, посвященной анализу «Стихов о неизвестном солдате»[6, с. 201]. Мы бы хотели добавить, что одним из указаний на актуальность данного полотна для образов позднего Мандельштама является тот факт, что фамилия художника в зашифрованном виде появляется
© Кузнецова Е. В., 2016
в связи с черепом в другом стихотворении из «Третьей тетради» воронежских стихов. Это стихотворение «Чтоб, приятель и ветра и капель...», где есть такие строки:
Размотавший на два завещанья Слабовольных имуществ клубок И в прощаньи отдав, в верещаньи, Мир, который как череп глубок...
[9, с. 261]
Слово «верещанье» в данном четверостишии, возможно, является фонетическим обыгрыванием фамилии художника Верещагин. О связи отрывка о черепе и данного текста может свидетельствовать тот факт, что они были написаны приблизительно в одно и то же время и оба обращаются к образу «черепа».
Первые строки отрывка о черепе из «Стихов о неизвестном солдате» («Для того ль должен череп развиться //Во весь лоб от виска до виска» [9, с. 247]) повествуют нам о «развитии» черепа, и можно предположить, как уже отмечалось ранее М. Л. Гаспаровым, что речь идет об антропологическом развитии черепа обезьяны в человеческий череп [3, с. 36-37]. Поэт интересовался теорией эволюции, что нашло отражение в ряде его произведений, например, стихотворении «Ламарк». Отметим, что с начала 1900-х гг. в России было выпущено множество работ, рассматривающих происхождение человека с иллюстрациями роста объемов черепа от обезьяны к человеку разумному, с которыми мог быть знаком Мандельштам. Приведем лишь некоторые монографии: «Строение человека с сравнительно-анатомической точки зрения» Р. Видерсгейма, 1900 г.; «Дарвинизм» А. Р. Уоллеса, 1911 г.; «Человек, его происхождение и эволюционное развитие» В. Лехе, 1913 г.
Следующие две строки стихотворения - «Чтоб в его дорогие глазницы // Не могли не вливаться войска» - сообщают о войсках, вливающихся в глазницы. М. Л. Гаспаров связывает образы этой строки с иллюстрацией «Умирающий солдат» (репродукция О. Дикса), появившейся в Большой советской энциклопедии в 1934 г.: «Умирающий солдат - в окопе, с огромной глазницей, смутно состоящей из множества лиц.» [3, с. 21]. Но совершенно неясно, видел ли когда-нибудь поэт эту иллюстрацию. Эпитет «дорогие», помимо переносного значения «любимые», может иметь и прямое - указывать на драгоценные камни, вставленные в глазницы черепа. На возникновение этого образа могли повлиять настоящие перстни в форме черепа, со вставленными в глаз-
ницы сапфирами и топазами. Такие перстни, чаще всего серебряные, носились и до ХХ в. и упоминаются даже у А. С. Пушкина в повести «Барышня-крестьянка» при описании Алексея Берестова: «Легко вообразить, какое впечатление Алексей должен был произвести в кругу наших барышень. Он первым перед ними явился мрачным и разочарованным, первый говорил им об утраченных радостях и об увядшей своей юности; сверх того носил он черное кольцо с изображением мертвой головы» [10, с. 90]. Но особенно распространенными такие мужские перстни с «мертвой головой» стали в Первую мировую и Гражданскую войну, так как были наградными перстнями сначала для царских, а потом для белогвардейских офицеров, о чем свидетельствуют находки на местах сражений, а также фотографии офицеров 1910-х гг. [4, с. 60-62]. Несомненно, Мандельштам видел подобные кольца-черепа, так как они были очень распространены, объявления об их продаже даже публиковались в газетах. Таким образом, «дорогие глазницы» и войска метонимически связываются друг с другом.
Войска с образом черепа связаны также тем, что череп был символом многочисленных белогвардейских подразделений, например: Корнилов-ский ударный полк, Донские казаки-гундоровцы, Железная бригада Чехословацкого Корпуса, Сибирская штурмовая бригада и другие. Череп изображался на знаменах, форме, амуниции и транспорте этих подразделений, что нашло отражение во многих текстах той эпохи, например, в стихотворении Н. Н. Асеева «Марш Буденного» (1923 г.) или поэме И. Л. Сельвинского «Уляляевщина» (1924 г.). Знак черепа на белогвардейских знаменах служил не только для устрашения врага. Он был символом и трагической обреченности, и своеобразного возрождения. Череп означал готовность сражаться за Родину до последней капли крови, а в случае гибели обрести жизнь вечную. Данная вера была связана с легендой об Адаме, воскресшем из собственного черепа, после того, как на него капнула кровь распятого Христа.
Косвенным свидетельством важности белогвардейского подтекста для всего отрывка о черепе является тот факт, что Мандельштам в 19341935 гг. находился под большим впечатлением от кинокартины братьев Васильевых «Чапаев» и написал даже небольшой цикл стихотворений, посвященный этому фильму, от которого до нас дошли два стихотворения: «День стоял о пяти головах...» и «От сырой простыни говорящая.». В знаменитой сцене «психологической» атаки бе-
логвардейцев отряд каппелевцев наступает под черным знаменем с изображением черепа, что очень четко видно при просмотре картины. Данная сцена так поразила поэта, что он посвятил ей следующие строки:
Начихав на кривые убыточки, С папироской смертельной в зубах, Офицеры последнейшей вытачки -На равнины зияющий пах. <...>
Измеряй меня, край, перекраивай -Чуден жар прикрепленной земли! Захлебнулась винтовка Чапаева -Помоги, развяжи, раздели!.. [9, с. 216]
Мы уделили столь пристальное внимание артефактам именно гражданской войны, так как в исследовательских работах по этому циклу Мандельштама преобладает мнение, что он изображает ужасы Первой мировой войны, в частности первые бои с использованием газовых атак. Безусловно, в первых частях цикла можно обнаружить много указаний на Первую мировую войну, но отрывок о черепе, на наш взгляд, посвящен скорее войне Гражданской, которая на территории России последовала сразу за Первой мировой. А в 1936 г., когда начал складываться цикл, разразилась война в Испании, широко освещаемая в СССР. В самом воздухе витало предчувствие новой большой войны. Таким образом, Гражданская война, свидетелем которой был поэт, вписывается им в череду исторических военных компаний, например, походов Наполеона, намеки на которые содержатся в других частях цикла.
Обратимся к анализу следующих строк отрывка о черепе:
Чистотой своих швов он дразнит себя, Понимающим куполом яснится... [9, с. 247]
Мандельштам использует эпитет «понимающий», указывающий на умственные, интеллектуальные способности, связанные с черепом, как вместилищем думающего мозга. Помимо этой очевидной интерпретации, образ «понимающего купола» может быть ассоциативно связан с френологией - учением об определении интеллектуальных способностей, особенностей характера и психики человека по форме и размеру головы, а так же по выпуклостям его черепа. Согласно этому учению высокий лоб свидетельствовал о высоких мыслительных способностях. Вот как
это описано в популярном пособии по френологии, впервые изданном в России в 1864 г.: «Духовный темперамент выражается слабым телосложением, череп, в области расположения в нем большого мозга, отличается величиной, и лоб, конечно, высокий и широкий» [5, с. 5]. Френологическая теория, а также исследование черепов великих людей благодаря трудам Франца Галля были чрезвычайно популярны на протяжении XIX -начала ХХ вв., что нашло множество отражений в искусстве и литературе. Например, была известна пародийная комедийная оперетта Козьмы Пруткова «Черепослов, сиречь френолог» или стихотворение С. Кржижановского «Череп Канта». Помимо текстов, визуальными предметными реалиями, вызвавшими образ «понимающего купола», могут быть иллюстрации из френологических атласов и сам настоящий человеческий череп, который использовался френологами в их работе. Подобные артефакты поэт мог неоднократно видеть и в России, и во время своих зарубежных поездок по Европе.
Переходя к строке <<Мыслъю пениться, сам себе сниться», следует отметить, что она также может иметь предметные аллюзии. В Германии в XIX в. и позднее довольно часто, судя по сохранившимся антикварным экземплярам, изготовлялись пивные кружки в форме черепа, что является прямой материализацией литературного и фольклорного образа «чаши из черепа». К XVII в. в Германии сложился устойчивых миф, что предки немцев пили пиво из настоящих человеческих черепов. Отчасти это связано с созвучием немецких слов schale - «чаша» и schadel - «череп», отчасти с наличием таких сюжетов в скандинавском фольклоре, родственном германскому. Особенно популярны подобные пивные кружки были среди студентов немецких университетов, которые были, наверное, самыми частыми посетителями немецких пивных. Сохранились антикварные пивные кружки в форме черепа, стоящего на книге. По форзацу книги шла надпись на латыни, представляющая собой первые строки студенческого гимна: «Gaudeamus igitur, juvines dum sumus». Мандельштам мог видеть подобные сосуды, когда сам учился в Гейдельберге, потому что такие кружки продолжали использоваться и в начале ХХ в.
Строка: «Чаша чаш и отчизна отчизне» является кульминацией всего отрывка и самой многозначной строкой всего стихотворения. Удвоенное употребление лексемы «чаша» вызывает представление о некой самой главной чаше, первоча-ше. А такой чашей в европейской культуре явля-
ется Святая чаша, чаша Грааля, в которую была собрана согласно легенде кровь распятого Христа. Тогда череп, с которого начинается весь отрывок, становится не просто безымянным черепом неизвестного солдата, а еще и черепом Адама, не просто человека, а первочеловека, прародителя всех людей на земле.
Исследователь западноевропейской живописи Джеймс Холл отмечает, что череп, залитый кровью Христа, на картинах и фресках на религиозные темы изображался очень часто и «это символическое смывание Адамова греха является особенно характерным мотивом искусства Контрреформации. При этом череп мог изображаться перевернутым, превратившимся в своего рода чашу, в которую собирается кровь Христа» [12, с. 543].
Вторая часть разбираемой строки стихотворения Мандельштама - «отчизна отчизне» - возможно, имеет в своей основе языковую игру, что было одним из излюбленных приемов поэта. Она связывается с образом чаши через латинский язык, так как в нем есть однокоренные слова «patria» - «родина, отчизна» и «patera» - «чаша». Поэт как бы переводит в уме первую часть строки «чаша чаш» на латинский язык, а потом обратно на русский, и получается «отчизна отчизне». Можно добавить, что Мандельштам обыгрывает еще известное латинское изречение «Pater patria» -отец отечества, так как образ отца возникает в заключительной строке всего стихотворения.
А в статье «Заметки о поэзии» Мандельштам обосновывает именно игру однокоренными словами как животворящий принцип поэтической речи вообще: «Поэтическую речь живит блуждающий, многосмысленный корень» [9, с. 261].
Обратимся теперь к заключительному двустишию всего отрывка:
Звездным рубчиком шитый чепец -
Чепчик счастья - Шекспира отец...
[9, с. 247]
О значении указания на Шекспира, как на связь со всей мировой культурой, уже неоднократно писалось в предшествующих работах, посвященных данному циклу, например в статье И. М. Се-менко «Творческая история „Стихов о неизвестном солдате"» [11, с. 480]. Намного интереснее проследить возникновение в этих строках образа «чепчика». Сначала череп увязывается с чепчиком через визуальную метафору: череп «сшит» из отдельных крупных костей зубчатыми швами, напоминающими острые лучи звезды (отсюда эпитет «звездный») и портновские швы одновременно. И
он действительно похож этим на сшитый из кусков материи чепчик. Но череп и чепчик соотносятся еще и через перенос по смежности - «чепчик счастья» - это то, что остается на голове новорожденного после родов, потому что «чепчик счастья», как доказали А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский в своей статье, «это явная - с сохранением падежных отношений! - калька немецкого Gluckshaube (das Gluck «счастье»+ die Haube «чепчик»), обозначающего те фрагменты околоплодной оболочки, которые могут остаться на голове, лице и верхней части туловища новорожденного и, согласно многочисленным поверьям, приносят счастье своему обладателю.» [7, с. 74]. Хорошо знавший немецкий язык поэт в данном случае применяет и языковую игру и использует для создания образа реальную бытовую деталь, редко встречающуюся особенность появления на свет новорожденного.
Заключительные строки отрывка о черепе, таким образом, превращаются в своеобразный гимн новой жизни: «Традиционный знак смерти становится у Мандельштама еще и прямым символом рождения» [7, с. 71]. Смерть, дающая новую жизнь, - один из древнейших мотивов мировой культуры, известный еще в фольклоре и не теряющей силы своего художественного воздействия.
В проанализированном нами отрывке амбивалентный образ черепа создается за счет культурных аллюзий и языковых метафор. Поэтическая мысль Мандельштама движется от ассоциаций со смертью, гибелью, концом времен, связанных с первичной символикой черепа, к ассоциациям с жизнью, связанным с превращением черепа в чашу, в нечто бытовое, связанное с повседневной жизнью. Реалии недавней и Всемирной истории, артефакты материальной культуры и обыденной жизни создают широкое семантическое поле, в котором череп - это и знак гибели, и символ презрения к смерти, доказательство разума человека и свидетельство его неразумной и губительной жестокости, альфа и омега, начало и конец. Мы видим, как Мандельштам вступает в диалог со своими предшественниками, продолжая антивоенный пафос других произведений культуры, таких как, например, картина В. В. Верещагина «Апофеоз войны».
Все вместе это создает символику черепа в данном отрывке. Помимо зловещей эмблемы смерти, знака Апокалипсиса, конца времен, в который вливаются войска, чтобы уже никогда не вернуться обратно, череп становится у поэта также символом развития, надежды, рождения,
счастья и новой жизни. Представляется возможным расширить этот смысл и на весь цикл. На такой конечный итог авторской мысли указывает и М. Л. Гаспаров: «.страшная картина окопного светопреставления не безысходна - как не безысходен Апокалипсис с его сияющим новым Иерусалимом» [3, с. 13].
Библиографический список
1. Ботникова, А. Б. «Поэзия распахнутого кругозора» [Текст] // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. - Воронеж, 1990.
2. Гаспаров, М. Л. Поэт и культура. Три поэтики Осипа Мандельштама [Текст] // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. - М., 1995.
3. Гаспаров, М. Л. О. Мандельштам: гражданская лирика 1937 года [Текст] / М. Л. Гаспаров. -М., 1996.
4. Квятковский, В. Снова о перстне с черепом [Текст] // Древности и старина. - М., № 1(10), 2007, № 1 (10).
5. Кузьмин, Г. П., Ржаницына, И. П. Популярное самое подробное и наглядное руководство. Френология, физиогномика, хиромантия, хиро-гномия, графология [Текст] / Г. П. Кузьмин, И. П. Ржаницына. - М., 1990.
6. Левин, Ю. И. Заметки о поэзии Мандельштама тридцатых годов, II («Стихи о неизвестном солдате» [Текст] // 81ауюа №е1гео1утйапа. -Т. IV. - 1979.
7. Литвина, А. Ф., Успенский, Ф. Б. Чепчик счастья: к интерпретации одного образа в «Стихах о неизвестном солдате Осипа Мандельштама [Текст] // Вопросы языкознания. - М., 2011, № 4.
8. Мандельштам, Н. Я. Третья книга [Текст] / Н. Я. Мандельштам. - М., 2006.
9. Мандельштам, О. Э. Заметки о поэзии [Текст] // Собрание сочинений в 4-х томах, Т. 1, 2. - М, 1991.
10. Пушкин, А. С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 5 [Текст] / А. С. Пушкин. - М., 2012.
11. Семенко, И. М. Творческая история «Стихов о неизвестном солдате» [Текст] // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. - Воронеж, 1990.
12. Холл, Дж. Словарь сюжетов и символов в искусстве [Текст] / Дж. Холл. - М., 1999.
Bibliograficheskij spisok
1. Botnikova, A. B. «Pojezija raspahnutogo kru-gozora» [Tekst] // Zhizn' i tvorchestvo O. Je. Man-del'shtama. Vospominanija. Materialy k biografii. «Novye stihi». Kommentarii. Issledovanija. - Voronezh, 1990.
2. Gasparov, M. L. Pojet i kul'tura. Tri pojetiki Osipa Mandel'shtama [Tekst] // Gasparov M. L. Iz-brannye stat'i. - M., 1995.
3. Gasparov, M. L. O. Mandel'shtam: grazhdan-skaja lirika 1937 goda [Tekst] / M. L. Gasparov. -M., 1996.
4. Kvjatkovskij, V. Snova o perstne s cherepom [Tekst] // Drevnosti i starina. - M., № 1(10), 2007, № 1 (10).
5. Kuz'min, G. P., Rzhanicyna, I. P. Populjarnoe samoe podrobnoe i nagljadnoe rukovodstvo. Frenologija, fiziognomika, hiromantija, hirognomija, grafologija [Tekst] / G. P. Kuz'min, I. P. Rzhanicyna. - M., 1990.
6. Levin, Ju. I. Zametki o pojezii Mandel'shtama tridcatyh godov, II («Stihi o neizvestnom soldate» [Tekst] // Slavica Hierosolymitana. - T. IV. - 1979.
7. Litvina, A. F., Uspenskij, F. B. Chepchik schast'ja: k interpretacii odnogo obraza v «Stihah o neizvestnom soldate Osipa Mandel'shtama [Tekst] // Voprosy jazykoznanija. - M., 2011, № 4.
8. Mandel'shtam, N. Ja. Tret'ja kniga [Tekst] / N. Ja. Mandel'shtam. - M., 2006.
9. Mandel'shtam, O. Je. Zametki o pojezii [Tekst] // Sobranie sochinenij v 4-h tomah, T. 1, 2. -M, 1991.
10. Pushkin, A. S. Sobranie sochinenij: V 10 t. T. 5 [Tekst] / A. S. Pushkin. - M., 2012.
11. Semenko, I. M. Tvorcheskaja istorija «Sti-hov o neizvestnom soldate» [Tekst] // Zhizn' i tvorchestvo O. Je. Mandel'shtama. Vospominanija. Materialy k biografii. «Novye stihi». Kommentarii. Issledovanija. - Voronezh, 1990.
12. Holl, Dzh. Slovar' sjuzhetov i simvolov v is-kusstve [Tekst] / Dzh. Holl. - M., 1999.
Дата поступления статьи в редакцию: 25.04.2016 Дата принятия статьи к печати: 29.06.2016
