CC BY
94
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2016. № 1
РЕГИОНАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
М.К. Голованивская
ОБЛОМОВ ПРОТИВ ШТОЛЬЦА:
РУССКОЕ И ЕВРОПЕЙСКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ТРУДЕ
Статья посвящена контрастивному описанию и анализу европейской и русской картин мира в области представлений о работе и труде.
Ключевые слова: труд, работа, европейская картина мира, русская картина мира, мировоззрение, история, философия.
The article is devoted to the contrastive description and the analysis of the eurapean and russian views of the world in the sphere of ideas of work and labour.
Key words: Labour, work, european view of the world, russian view of the world, world perception, history, philosophy.
Существует расхожий стереотип: русские не умеют и не любят работать, они безынициативны, созерцательны, глубоко демотиви-рованы на уровне национального характера, в них много рабского, и связано это с монголо-татарским игом, крепостным правом, неудавшейся буржуазной революцией, многодесятилетней социалистической историей. Европейцы работают добросовестно, много, хорошо, инициативно, протестантская этика определила их ценности, особенное отношение к труду, и поэтому Европа процветает1. В этом расхожем мнении очевидно много справедливого. Однако обратимся к деталям, которые, возможно, позволят тоньше прорисовать общую картину и выкинуть из нее скороспелые зерна.
Итак, всем известно, что европейское представление о работе и труде, как и многие другие понятия европейской картины мира, мощно опирается на античный субстрат, на два латинских понятия, завоевавшие Европу вместе с римскими легионерами, — labor и opus.
Обычно в этой связи принято утверждать, что античность презирала труд, делегировала его рабам, считавшимся чуть ли не неодушевленными существами, исходит античность из представления о долге свободного гражданина, рожденного по Аристотелю, политическим существом для предавания досугу, понимаемому как
Голованивская Мария Константиновна — докт. филол. наук, профессор кафедры региональных исследований факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: golovanivskaya@gmail.com
1 Даниэл Ранкур Лаферьер. Рабская душа России: проблемы нравственного мазохизма и культ страдания. М., 1996.
охюА^ (лат. Schola). Иными словами, его удел посвящать свое время учености, беседам, школе в высоком смысле этого слова и прежде всего философской школе. А труд nravo имел и второй смысл, тесно сплетавшийся в сознании древних греков с первым, — тягость, страдание, несчастье, бедствие. Физический труд — мука и боль, удел несвободных и низших, тяжкое и нечистое занятие, унижающее человека и приближающее его к скотине2. Сизиф и его тяжелое и бессмысленное занятие — вот лучший образ, раскрывающий античное представление о труде, отчасти предопределившее на долгие века (вплоть до конца XVIII в.) европейское аристократическое понимание этого деятельностного феномена.
На этот счет есть немало возражений. Первейшее из них — прямая цитата из Аристотеля: «Вся человеческая жизнь распадается на занятия и досуг, на войну и мир, а вся деятельность человека направлена частью на необходимое и полезное, частью на прекрасное... Война существует ради мира, занятия ради досуга, необходимое и полезное ради прекрасного»3. Это диалектика, а не отрицание, профессия, владение ремеслом — технэ, дает возможность создавать прекрасное в полезном (как и латинское ars — обозначающее в первую очередь умение, ремесло, профессиональное совершенство, а потом уже искусство). Также и в латыни очевиднейшим образом противопоставлены труд/работа (labor) и профессия (opus), и только первое, очевидно, низшее занятие (ср. Labor iuventuti optimum obsonium est. / Opus Dei; Opus laudat artificem). Профессия — вещь почетная, отсюда целый пантеон богов-ремесленников, среди которых и Гефест, и Арахна, и Гермес, и множество богинь, отвечающих за плодородие и т.д. И вот главный аргумент — Фортуна, стоя на колесе времени, сбрасывает на головы людей дары — то есть ремесленные орудия — резцы, мастерки, плуги, молотки, папирусы, отнюдь не из презрения к тем, кто эти дары поймает внизу4. Сельскохозяйственный труд, возделывание и окультуривание, превращение натуры в культуру, противопоставление натуры и культуры (культуры, идущей от земледелия к вершинам мысли) — занятие благороднейшее — не чета колбаснику или торговцу5. Эта приверженность земледельческой культуре сохранена в поколениях аристократии, из него вышел ренессансный аристократический пиетет к сельскому хозяйству, окультуриванию ландшафта, окультуриванию крестьянина (здесь имеется в виду прежде всего кон-
2 См.: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. C. 225—228.
3 Аристотель. Политика // Сочинения: В 4 т. Т. 4. М., 1984. C. 617.
4 Cesare Ripa. Iconología. Milano, 1993. P. 67.
5 См.: Цицерон Марк Тулий. Тускуланские беседы. О самодовлеющей добродетели. М., 1975. C. 450-454.
цепция обустройства флорентийских предместий как произведений искусства)6.
Все, что нам казалось отрицаемым высокой античностью — это очевидно только то, что делали рабы, не имевшие профессии (специализации), например, те, что строили улицы, водопроводы, те, что работали в каменоломнях, чистили клоаки, служили на бойнях, служили посыльными, носильщиками. Это считалось низким занятием. Те же, кто работал государственными кассирами, писцами, равно как и те, кто работал в семьях и составляли часть familia, — домашние хирурги, цирюльники, чтецы, повара, официанты, переписчики, педагоги, литераторы, кормилицы, наложницы — имели профессию, а следовательно, занимались достойным трудом, в отличие от тех, кто ее не имел7. Хорошо известны многочисленные классификации профессий, одну из которых приводит Цицерон в Тускуланских беседах. Но речь там не о презрении, а о высоком и низком труде (ремесло — хорошо, торговля — плохо), осуществляемых в рамках профессий, совсем не то одно и то же.
Европа через практики поздней античности8 и через латынь заимствует, в том числе и три таких понятия:
1. Представление о свободе (вспомним, что по-латыни дети обозначаются словом "liberi", прежде всего потому, что они свободны от работы);
2. И представление о работе (labor) как о рабском неквалифицированном труде. Очевидно, что и в исконных европейских языках было какое-то подобное разделение: черный, неквалифицированный труд и профессия;
3. Преклонение перед профессией (ремеслом, искусством), что обеспечило особую роль ремесленных цехов в Средние века и в эпоху Возрождения.
Этимологии слов, сегодня обозначающие «труд», «работу» в основных европейских языках, «помнят» пункт 2, очевидно зафиксировав взгляд завоевателей-римлян на труд завоеванных народов.
Немецкое Arbeit/Werk с Arbeit — ядерная лексема (в других германских языках arbaips, древнеанглийское earfode, древнеисланд-ское erfidi) восходит к индоевропейскому у orbho-s — «быть сиротой». Изначально слово в германских языках означало тяжелое физическое усилие. Нравственную суть arbeit ввел Лютер — так пишет немецкий словарь, что еще раз подчеркивает тонкости раз-
6 См.: Костюкович Е. Еда — итальянское счастье. М., 2007. С. 354—359.
7 См.: Валлон А. История рабства в античном мире. Смоленск, 2005. С. 345.
8 Lot F. La fin du monde antique et le debut du moyen âge. Paris, 1968. Р. 110—111; PiganiolA. L'empire chretien (325-395). Paris, 1972. P. 315.
деления этого вида деятельности в целом на подвиды (как мы знаем, отцы церкви, например, Фома Аквинский в «Сумме богословия» множество раз разъясняли христианскую необходимость в труде, его всеобъемлющее предназначение: и для пропитания, и для изгнания праздности, через которую в человека входит бес, и для обуздания похоти, и для получения милостыни). Это ли не нравственный смысл? Очевидно, что мы наталкиваемся именно на оппозицию Arbeit/Werk, поскольку монашеское служение Господу, выраженное в послушании и кропотливом смиренном тяжком труде, очевидно, находится в плоскости профессиональной, а не обыденной. (Это имеет аналогию в японском представлении о работе.) Японское слово «сигото» (первое значение «монахиня») означает именно, что путь («до», «дзен» — отсюда Кабан, Кайдзен и т.д.). Японец, как известно, не разделяет труд и досуг, не противопоставляет рабочее время свободному. В японском языке есть также слово «кароси», обозначающее «смерть от переутомления, от переработки», понятие столь близкое и понятное европейским монахам.)
Итальянское lavoro/opera. Lavoro — ядерное слово, произошедшее от латинского labor — усилие, тяжелый труд. Opere — материальный результат труда, деяние в высшем смысле, т.е. латинское разделение смыслов унаследовано итальянским языком.
Французское travail (travailler) от латинского tripalium (букв. «тренога») — орудие пыток, активно использовавшееся в Средние века. Значение «пытка», «мука» зафиксировано в выражении la femme en travail — женщина в родах, в родовых муках, которое было в активном ходу в Средневековье (ср. русское «женщина в трудах» — о чем ниже). Синомим travail — oeuve (от латинского opera, с тем же оттенком смысла). Испанское "trabajo" ("trabajar") и португальское "trabalho" ("trabalhare") — от того же латинского корня и с той же коннотацией. И имеют те же, пришедшие из латыни пары.
Английские слова для обозначения труда/работы таковы: "labor", "job", "work". Слово "labor" сохранило весь комплекс латинского смысла, добавив к нему одно из значений французского "travail" — оно обозначает родовые муки, роды, потуги. Этимология слова "job" не установлена, а "work" очевидно связано с древнеанглийским "weorc", "worc", обозначавшим «военное укрепление». Возможно, это и есть та самая профессионализация, которая становится вторым членом оппозиции к тяжелому неквалифицированному труду, муке9.
9 Centre National de Ressources Textuelles et Lexicales. URL: http://www.cnrtl.fr/ etymologie (дата обращения: 16.05.2015); Das Digitale Wörterbuch der deutschen Sprache. URL: http://www.dwds.de (дата обращения: 16.05.2015); Online Etymology Dictionary. URL: http://www.etymonline.com (дата обращения: 16.05.2015).
Как бы это ни казалось удивительным, но славянские этимологии в этом поле имеют много общего с европейскими, и при этом ни о каких заимствованиях тут речь не идет.
Русское слово «работа» восходит к древнерусскому «робота», развившемуся из общеславянского *orbota, образованного с помощью суффикса -ota (> -ота), от той же основы, что и «рабъ». «Рабъ» заимствовано из старо-славянского языка (ср. древнерусское «роба» — «рабыня»), восходит к общеславянскому *огЬъ, имеющему индоевропейский характер (древнеиндийское "arbhas" — слабый)10. Видно, общее происхождение с немецким "arbeit", что, возможно, объясняет большое количество перекрестных пословиц и поговорок о труде в русском и немецком языках11.
По Фасмеру, «работа» в славянских языках изначально было синонимом слова «барщина». Иными словами, работать в русской картине мира — это прежде всего работать на кого-то. Все эти смыслы наследует и слово «рабочий».
Слово «труд» имеет иное происхождение. Индоевропейское tr-eu-d означало «мять», «жать», «давить», «щемить» (как ни странно, похожая этимология в китайском у иероглифа I, обозначающего работу). Общеславянское "trud^', "trudit" — «тяжелая ноша», «досада», «печаль». Древнерусское «трудъ» означало «работа», «трудность», «беспокойство», «забота», «страдание», «скорбь», «болезнь», «горе». В русском языке это слово известно с XI в., т.е. уже после принятия христианства. Говорят «родильница в труде» — «в родах» (аналогичное употребление есть и во французском), еще и такое значение, как «труд» — «длительная затяжная болезнь». В словаре В.И. Даля слово «труд» является заглавным в словарной статье, а слово «работа» включено в этом словаре в словарную статью с заглавным словом «раб». В энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона слово «работа» как таковое отсутствует, есть лишь понятие «механическая работа», в объяснении которой использованы математические формулы.
Итак, работа первоначально — «тяжелая, подневольная работа, рабство».
Первоначальное значение слова «труд» — «принудительная работа».
10 См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986. Т. 3. C. 254; Семенов А.В. Этимологический словарь русского языка. Русский язык от А до Я. М., 2003. C. 46.
11 См.: Шадрукова А.Н., Широкова М.А., Крупнова Н.А. Концепт «труд» в немецкой и русской языковых картинах мира: на материале пословиц русского и немецкого языков // Культура и образование. 2014. № 5. URL: http://vestnik-rzi. ru/2014/05/1785 (дата обращения: 12.05.2015).
У Даля в «Толковом словаре» глагол «трудиться» означает не только «работать», «заниматься чем-либо», но и «беспокоить», «тревожить», «мучиться».
Периферийные значения слова «труд» — «мучение», «беспокойство», «тревога» связаны, несомненно, с основным значением слова.
Одно из значений слова «труд», которое приводит В.И. Даль, — это «боль», «скорбь», «болезнь». Удивительная синхронность с европейскими языками.
Слово «труд» первоначально обозначало «рабство» со всем комплексом страданий, свойственных подневольной работе.
Итак, на раннем этапе формирования понятия элементы превосходства базовых обстоятельств над культурными: культуры разные, а представление о труде и работе во многом однородные. При этом сходство только буквально этимологией не ограничивается: в нем содержатся предпосылки и для дальнейшего синхронного развития понятия, несмотря на все набирающие свой вес культурные различия. То, что труд в нескольких языках отождествляется не только с муками и пытками, но с родами, очевидно, — христианское влияние («рожать будешь в муках»/трудах), но общий контекст, задавший представление о труде, шире: и в Золотом веке, и в раю — работать было не нужно, труд — это грубый и мучительный атрибут Железного века или (по библейской истории) земной жизни, данной Адаму и Еву в наказание. Мы видим, что большинство языков видят в труде двоякую природу, разделяют труд на два вида, труд/работа, Arbeit/Werk, travail/oeuvre, lavoro/opera, labor/ work и т.д., утверждая, на мой взгляд, принципиальное различие между высокопрофессиональным творением, уравнивающий труд философа, ювелира и оратора, пахаря и рыбака (два последних должны представлять собой образчики высочайшего мастерства) и грубым скотским трудом. Это различие представляется надкуль-турным, общечеловеческим, имеющим и еще один аспект: скотский труд, как правило, подневолен, делегируется рабам, в то время как второй вне зависимости от фактического статуса творца требует мастерства (искусства) и неотделим от вдохновения — свободы, дарованной человеку богами.
Христианская идиоматика и идеология многое определила в наполнении европейского и русского понимания работы. Интересно то, что христианское понимание труда в европейской мен-тальности угасло под натиском эпохи Просвещения и буржуазных революций, а в русской актуально и по сей день.
Русское слово «крестьянин» происходит от древнерусского «христианин, человек». Подневольных крестьян, как мы хорошо пом-
ним из Гоголя, именовали также «душами», а слово «человек» до самого недавнего прошлого означало и «нанятый на простую копеечную работу работник». Слово «человек» обозначает и шире, любых нанятых сотрудников, вопрос «сколько у тебя работает человек?» восходит именно к этому употреблению. Крестьянин-христианин-душа-человек — задают основу общинного представления о труде, бедности, несвободе, имевшие место в России на протяжении долгих веков и во многом актуальное до сих пор. Никакой поэтизации или аристократизации земледелия, никакой оппозиции культуры/натуры в России не было до второй половины XVIII в. Крестьяне рассматривались как максимально близкие к природе люди, неотъемлемая часть ее12. Их связь с землей, привязанность к земле — часть их социального портрета. Общинность и ее мировоззренческие преломления многократно описывались в научной литературе и лингвистического, и культурологического характера13. Для русской картины мира понятия «участи», «доли», «удела», синонимичные судьбе, связаны с идеей части от целого, человек мыслит себя частью целого во всем, в том числе и в работе, в то время как понятие коллектива, коллективности европейцу, взрощенному на античном понятии индивидуальности и личной свободы чуждо14. Это наблюдение тривиально: европеец — индивидуалист, русский — коллективист, но эта тривиальность не снижает объяснительной силы того факта, что русские, несмотря на сопротивление, в конечном итоге вынужденно смирились с коллективизацией, особой ролью коллектива, советскими практиками минимизации личного пространства и нивелирования индивидуальности. Нет сомнений в том, что европейцы с их системой понятий на столь долгое время этот формат принять бы не смогли. Хотя идеи, предложенные итальянцам при Муссолини, испанцам — при Франко, немцам — при Гитлере, также апеллировали к общности, но общности, базирующейся не на общинности (общего для людей в христианском понимании человека), а на особом понимании нации, ее истоков и ее сильных сторон.
Сила этого исконного общинного мировоззрения для русского человека (раба Божия) в полной мере выразилась modus vivendi крестьянства после отмены крепостного права в России, т.е. после 1861 г. Б.Н. Миронов в статье «Отношение к труду в дореволюци-
12 См.: Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. СПб., 1863—1866. URL: Ы^:/^^ап.уаМех.т/~книги/Толковый%20словарь%20Даля/~Т/ 23/ (дата обращения: 02.02.2015).
13 См.: Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.
14 См.: Никольский С.А., Филимонов В.П. Русское мировоззрение. М., 2008.
онной России»15 приводит данные, полученные Комиссией по исследованию положения в сельском хозяйстве (опрошено более 180 экспертов, каждый заполнил анкету из 269 вопросов): «Успехам сельского хозяйства препятствуют 1. Лень и небрежность в производстве работ, частые праздники и прогульные дни; 2. Пьянство, сделавшееся эпидемической болезнью; 3. Неисполнение крестьянами заключенных с ними условий и контрактов; 4. Неуважение крестьянами чужой собственности, частые кражи и порубки 5. Отсутствие всякого понятия о законности и честности».
В этой же работе приводятся выводы Особого совещания о нуждах сельхозпромышленности, созванного в 1902 г. (так или иначе опрошены 10 000 человек, знакомых с предметом). Выводы: «1) Деньги для крестьянина — не накопленный труд, служащий основой для дальнейшего труда, а лишь средство для удовлетворения непосредственной потребности. В народной массе отсутствует стремление к сбережению, накоплению и расширению хозяйства, отсутствует и побуждение к труду, как только прекращается острая нужда. 2) Крестьянские хозяйства не отвечают требованиям выгодного предприятия. 3) В большинстве сельские рабочие не являются добросовестными, умелыми, интенсивно работающими и соблюдающими договоры работниками. 4) В тех случаях когда, по его понятиям, он должен и может работать, он работает до изнеможения, не покладая рук. По общему признанию, народный труд в России мало продуктивен и не доброкачественен. Так как качество труда зависит от свойств трудящихся... — неумелых, нерачительных, неопытных и мало предприимчивых. 6) Рабочие на фабриках, заводах, в горных промыслах, на транспорте отличаются теми же качествами, что крестьяне. Судя по этим материалам, за 40 лет после отмены крепостного права существенных изменений в трудовой этике крестьян, сельских и промышленных рабочих не произо-шло»16. Но есть у этого взгляда одно важное уточнение, сделанное А.Н. Энгельгардтом в «Письмах из деревни»: «Под влиянием этих различных условий сложился и характер нашего рабочего, который не может работать аккуратно, как немец; но при случае, когда требуется, он может сделать неимоверную работу — разумеется, если хозяин сумеет возбудить в нем необходимую для этого энергию»17, позволяющий понять энтузиазм первых десятилетий советской власти.
15 Миронов Б.Н. Отношение к труду в дореволюционной России // Социологические исследования. M., 2001. № 10. С. 99-108.
16 Там же.
17 Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887. М., 1999. URL: http://az. lib.ru/e/engelxgardt_a_n/text_0020.shtml (дата обращения: 02.02.2015).
«Все это свидетельства особенного понимания труда крестья-нинов, его модели мира, предполагающей его прочную взаимосвязь с землей и хозяином, которому, как представителю Бога на земле, делегировано волеизъявление. Это отсутствие собственной воли, понимаемой как инициативность, многократно служило объяснением низкой производительности труда русских»18.
Но это неуважение к чужой собственности, грабежи, беспредел в полной мере имели место и после взятия Бастилии в Париже, о чем свидетельствует Е. Тарле19, и в целом ряде других схожих ситуаций «демобилизации». Однако европеец и русский в своих дальнейших действиях станут существенно различаться: европейца поведет за собой античное представление о благе и способах его достижения, а русского — привычка вверять себя чужой (исходно божественной) воле. Богатство — от Бога, убогий — вручивший себя Божией воле — априори прав, бедность, нищета, юродство — богоугодные состояния. Деньги, базар, казна, азарт — тюркские слова, описывающие бусурманские умения, от природы чуждые верующему русскому человеку. Слово «деньги» произошло от тюркского «теньге», что по первой версии означает штамп мета, а по второй, более поддерживаемой лингвистами, — «шестая часть», мелкая серебряная монета, затем замененная медной в восточных странах. С момента формирования централизованного государства на Руси и начала постоянной чеканки монет в Москве появилась «деньга», которая являлась половиной копейки20. То есть деньги — это медяк, усилий не стоят.
Русская культура сохранила особенное отношение к деньгам — слегка пренебрежительное и стеснительное, резко отличное от европейского. Русская ментальность видит деньги грязными, мелкими, недостойными. Бескорыстность считается высокой чертой характера. Шкурничество, крысятничество — так описывается стремление человека к мелкой выгоде. Русский человек — носитель традиционного сознания — при возможности постарается заплатить за другого, не взяв никаких денег обратно. Иррациональное апрагма-тичное отношение к деньгам, бескорыстность, безрассудная щедрость — в полной мере могут считаться русскими национальными чертами, многократно воспетыми в русской литературе. Князь Мыш-кин, Пьер Безухов, Фома Гордеев — классические русские типы, исполненные иррационального отношения к деньгам. Богатство
18 КудровВ.М. Мировая экономика. М., 1999. С. 168-221.
19 См.: Тарле Е. Взятие Бастилии // Тарле Е.В. Сочинения. Т. VI. М., 1959. С. 647-658.
20 Семенов А.В. Этимологический словарь русского языка. Русский язык от А до Я. М., 2003.
от Бога, выгода от года — год на год не приходится, зависимость русского человека от природы и погоды куда глобальнее, чем у европейца, старайся, не старайся, а ударят заморозки или настанет засуха и все коту под хвост. Природа, она же Бог, дают или не дают, а не усилие и старание. Почему щука исполняет желание Емели? (По щучьему велению, по моему хотению). Так вышло, он никаких усилий для такой удачи не приложил. Как золотая рыбка выбрала объект своих благодеяний, еще оказавшийся и мало симпатичным в своей капризности. Никак, ничем такое везение заслужено не было. Илья-Муромец лежит на печи и почему-то становится героем. Иван-Дурак по невероятной своей особенности действовать вопреки здравому смыслу оказывается умнее всех21. Обломов против Штольца — созерцательность и расслабленность против прагматики и напряжения — вот кардинальное различие двух картин мира, самая его суть. Но разве Обломов, Емеля, Иван-Дурак не божьи люди? Разве Бог не защищает их? Не покровительствует? «Взгляните на птиц небесных, — учил Христос, — они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и отец Ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» Кого-то питает, а кого-то нет. У каждого своя судьба.
Европейцы в христианстве акцентировали иное, и главное — совсем иное из него извлекли. Многократно описано, что европейские Средние века понимают труд как наказание за первородный грех Адама и Евы, как послушание, как христианскую повинность. Труд и молитва — вот что спасительно для души мирянина. Но вдобавок и широко известная также и на Руси сентенция из Библии, высший принцип: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь»22. Этому взгляду в европейские Средние века и Возрождение противостоит взятое из античности упоение досугом. Возрождение с его 8ШШа Ииташ1а8 тиражирует античную картину мира, цитирует и трактует Аристотеля, расширяет и развивает понятие досуга, снабжает это описание деталями23. Вот, например, Лоренцо Валла перечисляет пять важных условий, необходимых для ученых занятий: общение с образованными людьми, изобилие книг, удобное место, свободное время, душевный покой, особая «пустота», незаполненность, высвобожденность души, делающая ее готовой к наполнению ученостью и мудростью.
21 См.: Ильин И.А. Духовный смысл русской сказки // Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 2. М., 1996; Мельникова М.И. Крестьянская ментальность как архетип русской души. Ставрополь, 2006.
22 Второе послание к Фессалонийцам Святого апостола Павла (2, Фес., 3: 10).
23 См.: Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978.
Очевидно, что благодаря этим установкам светского взгляда на вещи мы и получили все наследие Возрождения, неразрывно связанное именно этими взглядами на труд и досуг: так считали и Медичи, и Сфорца и многие другие богатые или аристократические семьи. Важное последствие этой античной установки в другом — в стремлении к досугу как к завоеванной трудом ценности. Со временем цель труда формулируется именно в терминах приобретения качественного досуга: западный наемный работник через труд стремится стать нанимателем, увеличив и повысив качество своего досуга24. В представлении о свободном времени кроется еще одно различие между европейской и русской картиной мира, выраженной в русском выражении-приговоре «досужьи домыслы». Собственно это и есть ответ русской ментальности на всю ветку рассуждений на этот счет, идущий еще со времен античности.
Драматургия религиозного и светского взгляда на труд дает в Европе мощные цивилизационные плоды. Благоприятный европейский климат позволяет увидеть тому, кто работает, корреляцию между усилиями и результатом чего бы это ни касалось: уложенная мостовая под влиянием колебаний температуры и многократного перехода температуры воздуха через ноль не рассыпается каждую весну, результаты земледелия в достаточной степени предсказуемы. Торговля приносит огромные дивиденды, оставшаяся от римлян неувядающая сеть мощеных дорог и морские пути обеспечивают для этого прекрасную инфраструктуру. Немецкое "geld" (тот же корень, что и в русском «желтый», то же корень, что и в английском "gold") связано с золотом, французское "argent" — и по сей день означает также и серебро, итальянское "soldi" — плата наемнику за его службу, однокоренное со слово «солдат», английское "money" — однокоренное с латинским словом "monere" — быть внимательным, настороженным. Иными словами, для европейца работа имеет предсказуемый результат, в отличие от русского человека, живущего в огромной стране без хороших дорог и тотально зависящего по меньшей мере от сурового климата своей страны, — а обычно еще и от суммы других обстоятельств.
Европейская устремленность в Античность сумела-таки развернуть в свою сторону христианскую этику труда, прорасти сквозь нее. Лютер: «Труды монахов и священников, какими бы тяжкими и святыми они ни были, ни на йоту не отличаются в глазах Бога от трудов крестьянина в поле или женщины, работающей по хозяйству»25. Лютер говорит о призвании, Жан Кальвин о предопреде-
24 См.: БодрийарЖ. Общество потребления. М., 2006. С. 132-165.
25 Сирота А. Закономерности в немецкой истории. Дортмунд, 2006. № 6. С. 74.
лении. Новая точка отсчета начинается вот здесь: «Богу угодно рациональное и утилитарное использование богатства на благо каждого отдельного человека и общества в целом»26. Протестантизм сакрализует десакрализованное и возвеличивает униженное — труд во благо. Французская революция 1789 г. с ее Декларацией прав и свобод человека и гражданина, провозгласившей, что «люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», увязывает труд, деньги, свободу и собственность, исправляя античную «недоработку» в этой области и наделяя плебс жизненно важными правами. Третье сословие в Европе взяло свое. Новая этика сакра-лизует всеобщее право на собственность, она в пределе и является целью труда. Наполеон, внесший огромный вклад прежде всего в государственное строительство Франции, создает «чудовище бю-рократии»27, систематизирует новый порядок, внедряет алгоритмы управления, в метафорическом смысле он изобретает «армию труда», взрыхлив почву для зарождения и появления homo economicus. Недаром воспевший протестантскую этику Вебер воспел и бюрократию как первую и эффективную систему организации труда28. Последствия возникновения и развития протестантской этики, ее влияние на зарождение корпорации многократно описаны29. Главный ее результат — окончательная победа античного духа и мысли (на общественное благо, на индивидуальность и личность) над взглядом сугубо христианским. И победа эта одерживается именно в терминах учения, философии (Декарт, Руссо, Дидро). Доразви-тый, дооплодотворенный античный взгляд как бы проглатывает, переваривает христианство, утверждая свое отношение к труду и свободе, в том числе и через христианский набор понятий.
Сущностную оппозицию этой парадигме представлений пытается сформулировать марксизм, вытаскивая на поверхность «низы» — тот самый неквалифицированный труд — и предлагая применить именно к нему, через упразднение угнетение, идею свободы, освобождение. Создав утопическую оппозицию и античности, и христианству, марксизм стал «второй ногой» сегодняшнего европейского взгляда на труд. Полемика, диалектика, конфликт между духом
26 Вебер М. Цит. по: Хрестоматия по культурологии / Сост.: Николай Дик, Петр Дик. М., 2010. URL: http://www.hrono.info/libris/lib_d/dik02hresto.php (дата обращения: 01.03.2015).
27 Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. М., 1999. С. 125—166.
28 Weber M. The Theory of Social and Economic Organization. N. Y., 1946. P. 230.
29 См., например: Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. М., 2008.
корпорации и правом на свободу, сквозь которую пророс марксизм, видны в европейской политической борьбе, в трудовых законодательствах, риторике профсоюзов и крупного капитала (идеальный образчик для анализа при всем различии европейской и американских идеологических систем — знаменитые принципы Рокфеллера, выбитые на гранитной плите при входе в Рокфеллер-центр в Нью-Йорке). Его принципы резюмируют все предыдущие идеологические системы: «Я верю в важность каждого человека и его право на жизнь, свободу и стремление к счастью» / «Я верю в достоинство труда, будь то головой или руками и что мир должен человеку не саму жизнь, а возможность зарабатывать на жизнь» / «я верю в Бога» / «я считаю, что любовь самая важная вещь в мире» и т.д.).
Но античная ветка суждений, представляющая свободный труд как труд духовно-интеллектуальный еще по-прежнему жива и выражена в представлении о свободных профессиях, «вольных стрелках», практикующих именно то, что древние называли досугом или школой. Равно как и преклонение перед высокой профессиональной компетенцией, пройдя через Средние века, через эпоху ремесленных цехов с их высокодетализированными уставами влиянием на общественные нравы, сегодня выразились в практике брен-дирования, архаическом клеймлении товара именем мастера (со всем необходимым маркетинговым расширением этой реальности).
Концептуализация труда в русской и российской ментальности начала кардинально меняться в ХХ в., после революции 1917 г. До этого в отрефлектированном поле труд фигурировал лишь как термин в экономическом дискурсе, что прекрасно доказывают Брокгауз и Эфрон в своем Энциклопедическом словаре. Понятие «работа» трактуется здесь сугубо техническим образом: «Работа, механ., полезный эффект силы, выражающийся в преодолении сопротивления; Р. измеряется произведением из величины силы на длину пути, пройденного материальной точкой по направлению этой силы. Абсолютной единицей Р. служит эрг..»
«Труд, экон., наряду с природою и капиталом один из факторов производства. Т. в хозяйственн. смысле представляет собою планомерную затрату мускульных и нервных усилий, направленных на приспособление предметов окружающей человека природы к его нуждам. Со времени Адама Смита политич. экономия различает два главн. вида Т. 30 Отметим, что никакие движения русской мысли XIX века Энциклопедия не учла, равно как и ряд учений, рассматривающих труд как социальный феномен, например, марксизм.
30 Энциклопедия А. Брокгауза и А. Ефрона. URL: http://diclist.ru/slovar/brokgauza-efrona/s/rabota.html (дата обращения: 01.04.2014).
До этого момента, повторимся, представление о труде оставалось целостным и неизменным. Б.Н. Миронов, который уже цитировался, в других своих работах, основанных на анализе большого массива источников XVIII — начала XX вв. обощает так: «если иметь в виду благосостояние населения, то не монголо-татарское иго, не крепостное право и его пережитки, не самодержавие (этот ряд псевдопричин легко продолжить) задерживали его повышение, а то, что российский народ вплоть до 1917 года жил по принципам традиционной трудовой этики или по христианским заповедям, т.е. не превращал трудолюбие, деньги и время в фетиши, которым следует поклоняться. Время — не деньги, был он уверен, время — праздник»31.
Советская политика трудового строительства была подробно описана, например, в работах А.К. Соколова32 и В.С. Тяжельнико-вой33. Объемы усилий, направленные на разработку нового понимания труда и технологий управления им, позволяют оценить Краткий именной справочник «Советская управленческая мысль 20-ых годов»34. Здесь 93 имени новых теоретиков (большинство из них, кстати, не пережили 1937 г.), пытавшихся выстроить на новом понимании труда управленческое здание. По сути дела все усилия этой политики были направлены на изменение представлений о труде и через изменение этого представления на создание стимулов для эффективного и производительного труда, столь необходимого в эпоху начавшейся индустриализации.
Новая идеология, советская система ценностей, «теория» обычно критикуемая сегодня как утопическая модель35, зиждилась на особом видении будущего (коммунизма), построить которое должен был новый человек, совершенно по-новому понимающий труд. Коммунизм обещал всеобщий достаток, который явится следствием свободного труда — потребности каждого. «От каждого по возмож-
31 См.: Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 1999; Он же. Послал Бог работу, да отнял черт охоту»: трудовая этика российских рабочих в пореформенное время // Социальная история. Ежегодник 1998/1999. M., 1999. С. 278.
32 См.: Соколов А.К. Советская политика в области стимулирования труда. URL: http://www.hist.msu.ru/Labs/Ecohist/OB4/sokolov.htm (дата обращения: 03.02.2015).
33 См.: Тяжельникова В.С. Отношение к труду в советский и постсоветский период. URL: http://ecsocman.hse.ru/data/995/664/1219/004.TIAZHELx60NIKOVA_new. pdf (дата обращения: 07.03.2015).
34 Корицкий Э.Б., Лавриков Ю.А., Омаров А.М. Советская управленческая мысль 20-х годов. Краткий именной справочник. М., 1990.
35 См.: Эллер М. Утопия в советской идеологии // Revue des etudes slaves. 1984. T. 56. P. 105-113.
ности, каждому по потребности», благополучие без денег, обладание без собственности — вот мечта, которая должна была стимулировать труд. Маркс и Энгельс описывают эту модель так: «На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям!»36 В.И. Ленин — так: «Коммунистический труд в более узком и строгом смысле слова есть бесплатный труд на пользу общества, труд, производимый не для отбытия определенной повинности, не для получения права на известные продукты, не по заранее установленным и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке, трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд как потребность здорового организма»37.
Благонамеренный советский человек получает в этой системе новую идентификацию — «трудящийся», которая закрепляет центральное положение категории труда в новой модели жизни. «Трудящемуся» были противопоставлены разнообразные «нетрудовые элементы» — граждане второго, а то и третьего сорта. Труд был назначен главным условием жизни в обществе, почетной обязанностью, в иных случаях превращавшейся в льготу (подсудимые часто просили разрешения «искупить ударным трудом.»). Труд стал инструментом достижения благоденствия — не собственности, потому что коммунистическая риторика собственность отрицала, — но блага как такового. Еда, жилье, одежда, автомобили вполне вписывались в представления о коммунистическом парадизе. (Впрочем, энтузиазм, с которым новые люди включились в нэповскую экономику, быстро показал, что они стремились совсем не к отложенным благам, но хотели обладать ими здесь и сейчас. Нет христианства — нет императива бедности, «быть» остается в сознании, но из подсознания выходит на поверхность отчетливое желание «иметь».)
36 Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. Т. II. М., 1948. С. 15.
37 Цит. по: Философская энциклопедия: В 5 т. Т. 4 / Под ред. Ф.В. Константинова. М., 1970. С. 281.
Возврат к христианским понятиям де-факто в этой связи представляется не случайным — нужно было увязать острую государственную необходимость в труде с готовностью к страданию и с отказом от благ, которых так жаждал освобожденный пролетариат. Конституция СССР 1936 г. гласит: «Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: "Кто не работает, тот не ест"». Церковь репрессируется с 1917 г., лишается всех институциональных прав, в 1918—1920 гг. идет мощнейшая кампания по вскрытию мощей святых, со второй половины двадцатых власть начинает рушить храмы и преследовать священников — но цитата из Библии стоит в Конституции 1936 г. Позже — в 1961 г. — она появляется и в Моральном кодексе строителя коммунизма, пункт второй которого посвящен труду: «Добросовестный труд на благо общества, кто не работает, тот не ест». Христианские императивы используются и скрыто цитируются: борьба со злом, ради построения рая на земле, набор основных заповедей, проклятие праздности, трутней, тунеядцев. Привлечение хорошо узнаваемой в России риторики при непримиримой борьбе с религией и как с институтом, и как с феноменом общественного сознания связано, вероятно, также и с тем, что христианский кодекс ушел из поля закона в поле понятий. «Вечные ценности» продолжали работать, сегодняшние лишения, бедность — это временное состояние по пути к будущему изобилию. («Мы пили песни, ели зори и мясо будущих времен...», — писал Н. Асеев.)
Надо признать, что разработанный советской пропагандой миф труда был достаточно эффективным мобилизующим и сам по себе, в особенности для молодого населения. Труд был объявлен борьбой (за светлое будущее, против не-труда, пресловутой праздности), ратным подвигом (отсюда обилие военной лексики в хрониках — всевозможная «битва за урожай»), состязанием (на скорость, качество и производительность) — уже в 1930-е годы страну охватила производственная «рекордомания» и, что наиболее воодушевляло, — творчеством, по преимуществу коллективным, способом созидания и преображения мира. Эти вдохновенные смыслы несомненно формировали новое социальное самочувствие работников, работали на повышение самооценки и самого скромного участника трудового процесса, а с другой стороны — могли работать как «утешение» в условиях чрезвычайно скудной оплаты и нескончаемых материальных тягот. Термин «герой труда» был введен в обиход уже в 1921 г., с 1927 г. учреждено звание «Герой труда», с 1938 по 1991 г. высшей государственной наградой являлось звание «Герой социалистического труда».
Пышный, громкий культ труда и практики, чествования особо выдающихся стали, по сути, моральным возмещением, частью «зарплаты» в форме символического капитала, гораздо более значительного, чем денежное вознаграждение. Но факт остается фактом — этого было недостаточно и пришлось, вопреки всем теориям «включить» материальные стимулы, а также и такой мотив, как честолюбие. Трудовая доблесть могла стать социальным лифтом, в котором так нуждались выходцы из деревень, положение которых было совсем плачевным. Через труд можно было войти в эстеблишмент, получить громкую славу и, что не менее важно, — настоящее по советским меркам богатство (шахтер Стаханов стал депутатом Верховного Совета, потом — начальником сектора соцсоревнований в Наркомате угольной промышленности, получил квартиру в Доме на набережной, дачу и сразу два служебных автомобиля)38.
Идеология, доносимая до народных масс всеми средствами и способами — через кинофильмы, песни, стихи, архитектуру и т.д., упорно толковала о бескорыстии, самоотдаче и счастье советского человека, но со временем «картинка», декорация этого счастья стала меняться. Трудовой подвиг перестал быть аскетическим и начал «наращивать жирок» — все отчетливее звучала тема близкого вознаграждения, воздаяния за выдающуюся работу. Кинематограф 1930-1950-х годов совсем не стеснял себя изображением материального и бытового благоденствия номенклатуры, военачальников и заслуженных деятелей науки и культуры. Большая квартира, просторная дача с цветущим садом, неработающая жена, услужливая челядь — все это представлялось как государственное поощрение за особо полезный, особо нужный стране труд. Эти картины не раздражали — людям нравился звучавший в них посыл: работай честно, прославься трудом, заслужи должность или статус — и ты будешь жить так же хорошо. (В фильме «Разные судьбы» (1958) мать-домохозяйка, наставляя дочь в матримониальном выборе, рассказывает, как в свое время она выбрала из множества поклонников скромного бухгалтера, почувствовав в нем особую надежность — «и все, чего мы достигли, Таня, мы достигли вместе». Чего именно достигли, она подчеркнуто не уточняет, но зритель может оценить — большая квартира в центре Ленинграда, прочный достаток, персональная машина у отца, «номенклатурного бухгалтера». Эта фигура умолчания очень показательна: советская дама еще не может называть достаток и комфорт целью жизни — но уже вправе указывать на них как на «достижения»). Вопреки догматике,
38 См.: Роговин В.В. Сталинский НЕОНЭП. М., 1994. С. 329.
утверждался образ труда как процесса, ведущего к обладанию собственностью — или хотя бы правом пользования таковой.
Если обобщить — 1920-е годы были временем социального проектирования, экспериментирования; 1930-е внесли состязательность в труде, труд начал оплачиваться; 1940-е — труд как фронт, как безальтернативный способ выживания; 1950-е — труд как путь к более комфортной жизни; 1960-е — труд как возможность получить социальный лифт (приоритет при получении образования — людям, имеющим трудовой стаж); 1970—1980-е — труд как рутина, ценность труда измеряется величиной заработка.
Сама по себе эта диалектика, возможно, была бы продуктивна, если бы давала производительность труда. Но она ее не давала в достаточных объемах на протяжении всей истории СССР39.
Попытки получить производительный труд, без которого в условиях Гражданской войны и после нее наступала экономическая катастрофа, привели к политике принуждения к труду. Она реали-зовывалась с самых первых лет советской власти и до последних дней существования СССР.
Основы практики принуждения были заложены В.И. Лениным и являлись основой теории: «Есть государство нет свободы, есть свобода нет государства», — писал Ленин40. Но трудовая повинность, введенная в 1918 г. как мера принуждения к труду, ставшая с 1920 г. — всеобщей трудовой повинностью, введение трудовых книжек, сохранившихся в России и по сей день, насильственное привязывание рабочих к их рабочим местам, тяжелейшие наказания, вплоть до тюрьмы за дезертирование с трудового фронта, невыдача крестьянам паспортов вплоть до 1974 года и т.д., все это не дало производительности. Производительность дал НЭП, выпустивший на волю страстное желание пролетариата к обладанию материальными благами, убедительную картину которых нарисовало коммунистическое учение, сумма политик денежного стимулирования, в результате которых к 1924 г. рубль стал конвертируемой валютой. Фактическое сворачивание НЭПа в 1928 г. вернуло ситуацию к категорической непродуктивности. Вот что пишет И.П. Павлов министру здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминскому в октябре 1934 г.: «К сожалению, я чувствую себя по отношению к Вашей революции почти прямо противоположно Вам. Меня она очень тревожит. Многолетний террор и безудержное своеволие власти превращает
39 См.: Кудров В.М. Советская экономика в ретроспективе: Опыт переосмысления. М., 2003; Ханин Г.И. Динамика экономического развития СССР. Новосибирск, 1991.
40 Ленин В.И. Указ. соч. С. 276.
нашу азиатскую натуру в позорно рабскую. А много ли можно сделать хорошего с рабами? Пирамиды?»41
Конфликт идеологии с внутренне противоречивой государственной политикой, соединяющей кнут и пряник и в корне противоречащей магистральному концепту труда как чести, обязанности, потребности полностью обрушили картину мира: если труд — дело чести, доблести и бескорыстного служения, то как в него вмонтировать практики принуждения и материального стимулирования? Двойные стандарты советской элиты 1960-х — начала 1980-х годов, четко сформулировавшей, что честный труд к благосостоянию не ведет, что коммунистические идеи не верны, что принуждение бессмысленно, широко практикуемая стратегия приспособленчества, когда никакой принцип не работает и действовать нужно по обстоятельствам — сигнал, что понятие труда распалось окончательно. В этот разлом со всей своей решительностью устремился пресловутый «вещизм», потребительская истерия, начавшаяся еще в конце 1950-х и просуществовавшая вплоть до перестроечных времен (яркий пример его представлен в пьесе Виктора Розова «Шумный день», экранизация 1960 г.). В советском обществе начало процветать так называемое советское мещанство, стремящееся к люстре и гарнитуру, автомобилю и иностранным сапогам, приобретенным часто на «нетрудовые доходы» (именно эта ситуация показана в фильме «Берегись автомобиля!» 1966 г.). Эта же энергия — жить и потреблять как в Европе, через установление рыночной экономики, стала и главным перестроечным мотором.
Но свобода, понимаемая как свободная конкуренция и возможность самовыражения, нового понятия труда не сформировала: новый миф труда так и не образовался, идеологемы, аналогичной западной, не сформировалось. Фактическая дискриминация самого понятия «честного труда» началась еще в конце восьмидесятых, ее подменили такие понятия ловкости, удачи, «нужного времени и места». В новые представления о жизненном успехе не вошло и понятие профессии, профессионализма, столь актуальное для Европы и для советского/российского прошлого. Работать не по специальности — устойчивая черта нового времени, а депрофессионализация — одна из острейших проблем российского рынка труда42.
41 Павлов И.П. Из письма министру здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминскому. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/pavl_russum.php (дата обращения: 11.07.2015).
42 См.: Абрамов Р.Н. Социология профессий и занятости в России: обзор текущей ситуации. М., 2010. URL: http://ecsocman.hse.ru/data/2013/06/05/1251218873/ Abramov.pdf (дата обращения: 23.07.2015).
В результате сегодняшнее понимание труда в России крайне мозаично, в отличие от, как принято считать, единого, консолидированного, устоявшегося европейского соответствующего мировоззренческого конструкта. Утверждать, что труд в России сегодня ведет к благополучию — сложно, верить, что он приведет к обладанию собственностью в европейском понимании — рано. Несомненно, что труд в представлении большинства россиян — непреложный способ выживания, что с точки зрения различных мировоззренческих систем — архаика43. При этом на практике такая многослой-ность представлена всеми имевшими место мировоззренческими вариантами: для людей, сохранивших постсоветскую менталь-ность, актуальны пословицы «где бы ни работать, только бы ни работать», «солдат спит, служба идет», «инициатива наказуема», «мы делаем вид, что работаем, вы делаете вид, что платите»44, они же часто вспоминают и исконно русское, не переводимое на европейские языки «работа не волк, в лес не убежит», христиане по-прежнему смиренно трудятся и мирятся с тем, что труд не дает достойной компенсации, утешая себя известной мудростью «от трудов праведных не построишь палат каменных», постперестроечное молодое поколение вполне адаптировало европейский взгляд на труд как на источник благополучия, они ощущают свои права, готовы отстаивать их в суде, они смотрят на себя глазами HR — служб корпораций, в которых работают и отчетливо осознают, что «время — деньги». Их понятие свободы меняется, они осознали свою собственность как сумму прав и обязанностей, готовы вкладывать в нее свой труд. Никуда не делись и азбучные истины, имеющие и европейские аналоги «без труда не вынешь рыбки из пруда», «терпение и труд все перетрут». Многоукладность сознания. Но, если вдуматься, неужели европейское представление о труде, вместившее и античные идеалы, и, хоть и переваренные, но все же просматривающиеся христианские догматы и марксизм, менее эклектично? Не свойство ли это любого живого, а не описанного постфактум мировоззрения, двоиться и троиться, вмещая всю сумму предыдущего опыта?
43 См.: Милославский И.Г. Кодификация содержательной стороны языкового знака // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2013. № 2.
44 Павловский И.В. Социокультурное регионоведение как гуманитарная специальность // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 3.
Список литературы
Абрамов Р.Н. Социология профессий и занятости в России: обзор текущей ситуации. М., 2010. URL: http://ecsocman.hse.ru/data/2013/ 06/05/1251218873/Abramov.pdf (дата обращения: 23.07.2015).
Аристотель. Политика // Сочинения: В 4 т. Т. 4. М., 1984.
Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978.
Бодрийар Ж. Общество потребления. М., 2006.
Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. М., 1999.
Валлон А. История рабства в античном мире. Смоленск, 2005.
Вебер М. Цит. по: Хрестоматия по культурологии / Сост.: Николай Дик, Петр Дик. М., 2010 URL: http://www.hrono.info/libris/lib_d/ dik02hresto.php (дата обращения: 01.03.2015).
Второе послание к Фессалонийцам Святого апостола Павла (2, Фес., 3: 10).
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. СПб., 1863—1866. URL: https://slovari.yandex.ru/~книги/Толковый%20 словарь%20Даля/~Т/23/ (дата обращения: 02.02.15).
Ильин И.А. Духовный смысл русской сказки // Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 2. М., 1996.
Корицкий Э.Б., Лавриков Ю.А., Омаров А.М. Советская управленческая мысль 20-ых годов. Краткий именной справочник. М., 1990.
Костюкович Е. Еда — итальянское счастье. М., 2007.
Кудров В.М. Мировая экономика. М., 1999.
Кудров. В.М. Советская экономика в ретроспективе: Опыт переосмысления. М., 2003.
Ранкур-Лаферьер Д. Рабская душа России: проблемы нравственного мазохизма и культ страдания. М., 1996.
Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. Т. II. М., 1948.
Мельникова М.И. Крестьянская ментальность как архетип русской души. Ставрополь, 2006.
Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.
Милославский И.Г. Кодификация содержательной стороны языкового знака // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2013. № 2.
Миронов Б.Н. Отношение к труду в дореволюционной России // Социологические исследования. M., 2001. № 10.
Миронов Б.Н. «Послал Бог работу, да отнял черт охоту»: трудовая этика российских рабочих в пореформенное время // Социальная история. Ежегодник 1998/1999. M., 1999.
Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX вв.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб., 1999.
Никольский С.А., Филимонов В.П. Русское мировоззрение. М., 2008.
Павлов И.П. Из письма министру здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминскому. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/ pavl_russum.php (дата обращения: 11.07.2015).
Павловский И.В. Социокультурное регионоведение как гуманитарная специальность // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 3.
Роговин В.В. Сталинский НЕОНЭП. М., 1994.
Семенов А.В. Этимологический словарь русского языка. Русский язык от А до Я. М., 2003.
Сирота А. Закономерности в немецкой истории. Дортмунд, 2006. № 6.
Соколов А.К. Советская политика в области стимулирования труда. URL:http://www.hist.msu.ru/Labs/Ecohist/OB4/sokolov.htm (дата обращения: 03.02.2015).
Тарле Е. Взятие Бастилии // Тарле Е.В. Сочинения. Т. VI. М., 1959.
Тяжельникова В.С. Отношение к труду в советский и постсоветский период. URL: http://ecsocman.hse.ru/data/995/664/1219/004.TIAZHELx 60NIK0VA_new.pdf (дата обращения: 07.03.2015).
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 3. М., 1986.
Федотова В.Г., Колпаков В.А., Федотова Н.Н. Глобальный капитализм: три великие трансформации. М., 2008.
Философская энциклопедия: В 5 т. Т. 4 / Под ред. Ф.В. Константинова. М., 1970.
Ханин Г.И. Динамика экономического развития СССР. Новосибирск, 1991.
Цицерон Марк Тулий. Тускуланские беседы. О самодовлеющей добродетели. М., 1975.
Шадрукова А.Н., Широкова М.А., Крупнова Н.А. Концепт «труд» в немецкой и русской языковых картинах мира: на материале пословиц русского и немецкого языков // Культура и образование. 2014. № 5. URL: http://vestnik-rzi.ru/2014/05/1785 (дата обращения: 12.05.2015).
Эллер М. Утопия в советской идеологии // Revue des etudes slaves. 1984. T. 56.
Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872—1887. М.,1999.
URL: http://az.lib.ru/e/engelxgardt_a_n/text_0020.shtml (дата обращения: 02.02.2015).
Энциклопедия А. Брокгауза и А. Ефрона. URL: http://diclist.ru/slovar/ brokgauza-efrona/s/rabota.html (дата обращения: 01.04.2014).
Centre National de Ressources Textuelles et Léxicales. URL: http://www. cnrtl.fr/etymologie (дата обращения: 16.05.2015).
Cesare Ripa. Iconologia. Milano, 1993.
Das Digitale Wörterbuch der deutschen Sprache. URL: http://www.dwds.de (дата обращения: 16.05.2015).
Lot F. La fin du monde antique et le debut du moyen âge. Paris, 1968.
PiganiolA. L'empire chretien (325—395). Paris, 1972.
Online Etymology Dictionary. URL: http://www.etymonline.com (дата обращения: 16.05.2015).
Weber M. The Theory of Social and Economic Organization. N. Y., 1946.
