CC BY
1065
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ
УДК 330.(09)2
ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ, СУБЪЕКТ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ: НЕПРОСТАЯ ДИАЛЕКТИКА
©2007 Г.М.Ипполитов
Поволжский филиал Института Российской истории РАН
В статье предпринята попытка раскрыть непростую диалектику объекта, предмета и субъекта исторического познания. Написана в дискуссионном ключе. Автор априори исключает какие-либо претензии на полноту изложения материала.
Сущность — в прошлом Г. - Ф. Гегель
Начну свои рассуждения, не испугавшись упреков в банальности, с констатации очевидного: наука — своеобразная форма познания, специфический тип духовного производства и социальный институт, у которого имеется множество родовых признаков. Однако среди них можно выделить те, на которые в литературе акцентируется повышенное внимание. Например, — объективное воспроизведение действительности и теоретическая систематизация добываемых знаний1.
Азбучная истина: признаком всякой науки является наличие у нее собственного объекта познания и его предмета1. Если же вести речь об
1См., напр.: Методологические основы научного познания: Учеб. пособие для студентов вузов. - М.: 1972. - С. 64; Советский энциклопедический словарь. 4-е изд. - М.: 1989. -С. 877; Философский энциклопедический словарь. 2-е изд. -М.: 1989. - С. 393; Более подробно об отличительных характеристиках науки см.: Ильин В.В. Природа науки / В.В.Ильин, А.Л.Калинкин. - М.: 1985; Ильин В.В. Критерии научности знания. - М.: 1989; Современная философия науки. - М.: 1996; Границы науки. - М.: 2000; Белов В.А. Ценностное измерение науки / В.А.Белов. - М.: 2001; История и философия науки: Учеб. пособие для аспирантов / Б.К.Джегутанов, В.И.Стрельченко, В.В.Балахонский, Г.Н.Хон. - СПб.: 2006 и др. Выделяя главный отличительный признак науки, один из ведущих исследователей научного творчества В.С.Степин отмечал, что таковыми являются установка на изучение «законов преобразования объектов и реализующая эту установку предметность и объективность научного знания» (Степин В.С. Философская антропология и философия науки / В.С.Степин. - М.: 1992. - С. 67.)
2Б.Г.Могильницкий, один из крупнейших специалистов по
проблемам теории и методологии исторической науки, про-
ведя глубокий и всесторонний анализ специфики историче-
исторических исследованиях, то, как правило, понятия объекта и предмета познания различаются достаточно четко. Однако с первых дней работы с аспирантами и соискателями в системе послевузовского образования я столкнулся с ситуацией, которая вначале удивила: некоторые из будущих кандидатов исторических наук, выбрав тему диссертации, стали испытывать серьезные затруднения в определении объекта и предмета иссле-дования3. Затем удивление прошло. Пришло
ского познания, выделил, в том числе один из вопросов, решение которого решительно способствует раскрытию данной специфики. Это — вопрос о предмете исторической науки как «отправной момент» «всех рассуждений о природе истории» (См.: Могильницкий Б.Г. О природе исторического познания / Б.Г.Могильницкий. - Томск: 1978. - С. 5-7.). 3А кое-кто, даже выйдя на предварительную экспертизу научной квалификационной работы, так и не определился, где объект, а где предмет его исследования. Вот пример из моей практики в качестве официального рецензента на стадии предварительной экспертизы кандидатской диссертации по специальности 07.00.02 — отечественная история. Тема диссертации: «Суворовские военные училища Поволжья (1943 - 1964 гг.)». Соискатель (из соображений элементарной научной этики воздержимся в данном случае от персонификации) определил объектом исследования исторический опыт военного обучения и воспитания молодых людей в суворовских военных училищах, а предметом исследования — историю формирования, становления и деятельности суворовских военных училищ дислоцировавшихся на территории Поволжья. Невооруженным глазом видно, что допущена методологическая ошибка: определены два аспекта одного предмета исследования. А объект исследования — Суворовские военные училища Поволжья — выпал из поля зрения диссертанта. Разумеется, такая методологическая ошибка
осознание того, что простота в «разводке» объекта и предмета в теме диссертационного исследования — простота кажущаяся. Изучение специ-
4
альнои литературы укрепило уверенность в том, что здесь действительно все гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Например, я согласен с авторами, утверждающими, что определение, например, объекта военно-исторической науки и ее предмета - важнейшая научная проблема, решение которой «никогда не было простым делом»5.
А если рассматривать объект, предмет исторического исследования в единстве с субъектом исторического исследования (а по-другому и нельзя), то становится ясным: налицо непростая диалектика. Если мы принимаем идею, суть которой состоит в том, что нет и не может быть прошлого без настоящего, а настоящее есть только момент бытия, то в таком случае мы вынуждены будем изменить наше понимание того, что есть для нас «историческая истина». Истина эта всегда конкретна. Историческая истина есть истина текущего момента существования. Мы не имеем абсолютной исторической истины и не можем ее иметь. Наша историческая истина зависит от нашей «дистанции» по отношению к прошлому. И эта дистанция изменчива. В каждом настоящем преобладают определённые этические нормы и принципы, идеологии и парадигмы мышления. Они определяют характер историче-
была по ходу предварительной экспертизы устранена. — Г.И.
^Характерно, что здесь имеются и научные (см., напр.: Петров Ю.В. Практика и историческая наука. Проблема субъекта и объекта в исторической науке / Ю.В.Петров. - Томск: 1981; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования / И.Д.Ковальченко. - М.: 1987; Рубеж веков: пробл. ме-тодол. и историогр. ист. исслед. - Тюмень: 1999; Мининков Н.А. Объект, предмет и субъект исторического познания / Н.А.Мининков [Электрон. ресурс: Режим доступа: http://www.opentextnn.ru/history/?id=1350 - свободный. Загл. с экрана]; Смоленский Н.И. Проблема объективности исторического познания / Н.И. Смоленский // Новая и новейшая история. 2004. №6.; Репина Л.П. Историческое сознание и историописание / Л.П.Репина // «Цепь времен»: пробл. ист. сознания (памяти проф. М.А.Барга) / ред. Л.П.Репина. - М.: 2005. - С. 3 - 11), и учебные работы (см., напр.: Могильниц-кий Б.Г. Введение в методологию истории: учеб. пособие. / Б.Г.Могильницкий. - М.: 1989; Смоленский Н.И. Теория и методология истории: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений / Н.И. Смоленский. - М.: 2007). 5Золотарев В А. Военная история России / В.А.Золотарев, О.В.Саксонов, С.А.Тюшкевич. - М.: 2002. - С.20.
ской истины6. Кроме того, здесь имеются еще и такие обстоятельства:
1. Историк сознает, что он описывает прошлое в границах своего времени. Прошлое, о котором не говорят, мертво. Даже отдельные и незначительные воспоминания отдельных субъектов несут в себе элемент истории, так как в них живёт прошлое или, лучше сказать, часть прошлого. Например, советская историография оценивала, исходя из своих приоритетов и моральных принципов, факт расстрела царской семьи как «положительное» и «прогрессивное» для истории явление. В постсоветской историографии этому событию даются другие оценки. С одной стороны, мы видим прошлое по-другому, с другой стороны, мы оцениваем его по-другому. Никто не будет отрицать того факта, что причина различных интерпретаций революции 1917 г. лежит не в этой революции, а в тех эпохах, в которых она интерпретировалась. То есть причину «меняющегося» объекта прошлого надо искать не в прошлом, а в настоящем существовании этого объекта или в субъектах, которые интерпретируют и излагают один и тот же объект прошлого в разных жизненных ситуациях своего настоящего. Абсолютная объективность этих интерпретаций невозможна уже потому, что сами ситуации познания прошлого не закончены, а меняются и развиваются в неизвестном направлении. Меняются не только условия интерпретации прошлого, но и субъекты, которые прошлое интерпретируют. Новый момент развития и новая ситуация означают новый взгляд на известное прошлое, с которым каждое настоящее ищет свою связь и дает ему свою интерпретацию.
2. Субъект исторического исследования оперирует с условными категориями «прошлое» и «настоящее» как с когнитивными инструментами познания окружающего мира. Но категории «прошлое» и «настоящее» имеют также онтологическое значение, ибо они указывают на прошлое или настоящее
6Более подробно см., напр.: AndreasBuller. О
(не)возможности познания исторической истины. [Электронный ресурс: Режим доступа:
http://www.ruthenia.ru/logos/kofr/2GG 1/2001 05.htm -
свободный. Загл. с экрана].
конкретного момента существования. Понятие прошлого не абстрактно, а конкретно. Прошлое есть всегда прошлое определенного настоящего или определённого объекта настоящего.
3. Каждое прошлое имеет свою современность и наоборот. Мы имеем только потому прошлое, что у нас есть настоящее. Наше настоящее есть следствие нашего прошлого.
4. Прошлое должно быть материальным, существуя в форме исторических памятников, или духовным — в воспоминаниях и мыслях. Оно должно быть представленным в настоящем, быть элементом настоящего. Только тогда оно может быть для него «прошлым». Настоящее и прошлое не существуют друг без друга. Нет прошлого без настоящего. Можно познать только то прошлое, которое «есть» в настоящем. То прошлое, что для нас бесследно исчезло, не оставив о себе никаких следов, мы познать не можем. В актуальном настоящем лежат специфические условия и актуальные интересы для познания прошлого. Например, даже в кошмарном сне в советское время не могло присниться, что в 2000 г. я защищу докторскую диссертацию на тему: «Военная и политическая деятельность А.И.Деникина (1890 - 1947»)7. Вот если бы о «Крахе деникинщины» (подчеркиваю, «деникинщины», а не А.И.Деникина) — это, пожалуйста (что и имело место8).
5. Позиция о том, что объективная оценка прошлого зависит от того, сколько свободы слова дано историку, содержит в себе долю истины. Но ведь новая свобода высказываний о прошлом предполагает новое настоящее, а новое настоящее приносит с собой не только новую свободу, но и отношения новой зависимости. От этой зависимости «свободному» историку также никуда не уйти9. Кроме свободы слова историку дана также ответственность за сказанное им слово. Он
7 См.: Ипполитов Г. М. «Военная и политическая деятельность А.И.Деникина (1890 - 1947 гг.): дис. докт. ист. наук /Г.М.Ипполитов. - М.: 2000.
8См.: Алексашенко А.П. Крах деникинщины / А.П.Алексашенко. - М.: 1966.
9Конечно, вряд ли в России постсоветской историка за сказанное, например, в пику власть имущим, станут превращать в «лагерную пыль», что с успехом делала советская власть. Но найдут, если захотят, другие рычаги воздействия (экономические, например). Между тем, по моему глубокому убеждению, при демократическом политическом режиме намного безопаснее придерживаться личных убеждений, нежели при авторитарном политическом режиме (не говоря уж о тоталитарном). — Г.И.
может, например, «видеть» несправедливость в прошлом и игнорировать ее в настоящем. Но это говорит не исследователь. Это говорит его устами его время. И вряд ли мы можем здесь уповать на полное познание исторической истины.
Изложенное выше, безусловно, повышает планку ответственности субъекта исторического познания за выбор объекта и определение предмета исследования.
Необходимо подчеркнуть, что сложности в определении объекта и предмета исторического исследования, подмеченные выше, берут начало в той ситуации, что в философской науке между двумя понятиями не проводится довольно четкой грани. Еще в XIX в. в словаре Я.Гримма объект рассматривается в качестве предмета чувственного восприятия или мышления в противовес понятию «субъект», а понятие «объективный» расшифровывается как «предметный»10. А в конце XX в. в «Философском энциклопедическом словаре», увидевшем свет в постсоветский период, когда марксизм-ленинизм (в большевистском его измерении) потерял монопольное право на априорные заклинания — руководства к действию для ученых, можно уяснить, что объект (если исходить из наиболее общей трактовки) — «вещь, предмет11». При этом акцентируется внимание на том, что «понятием «объект» обозначали только то, что внутри мышления или сознания противостояло явлениям мысли в качестве объективного предмета»12. Выходит, что разница между объектом и предметом не устанавливалась, или же, по крайней мере, признавалась очень несущественной.
Между тем, как показывает анализ, специалисты в сфере теории и методологии исторической науки уделяли проблеме разграничения объекта и предмета в историческом познании более пристальное внимание, чем философы, специализирующиеся на проблемах, к примеру, гносеологии. Но что характерно: даже в литературе советского периода, когда не поощрялось разночтение в трактовке методологических проблем, не
10See: Grimm J. Deutsches Worterbuch. - Bd.VII. - Leipzig, 1889.
11 Курсив мой. — Г. И.
12См.: Философский энциклопедический словарь. - М.: 1997. - С.313-314.
санкционированное ЦК КПСС, при выявлении различий между объектом и предметом научного исторического познания появлялись неодинаковые точки зрения. Так, Ю.В.Петров полагал, объект — «это «мир человека», т.е. действительность, ассимилированная практически и теоретически человеком». Подобное понимание опирается на философское представление об объекте познания как о том, что было включено в сферу деятельности человека, во взаимодействие с ним13. Ученому возразил такой крупный авторитет в теории и методологии истории как академик И.Д.Коваль-ченко. По его оценке, объектом может признаваться «реальность, существующая независимо от субъекта», когда предмет — часть объекта, включенная в познавательный процесс. При этом в ходе развития процесса исторического исследования «предмет познания расширяется», ибо расширяются знания об объекте исследования14. Обе точки зрения были, между тем, подвергнуты критике в постсоветской историографии. Например, Н.А.Мининков посчитал, что при подходе, принятом Ю.В.Петровым, не ясны различия между объектом и предметом исследования, которые понятны на прикладном уровне исследователям-практикам. У И.Д.Ко-вальченко такое различие прослеживается четко. Но, в то же время, им поднимается сложная проблема соотношения между объективной реальностью прошлого и ее познанием, которая решается на уровне не методологии, а философии ис-
тории15.
Однако я выражаю несогласие с Н.А.Ми-нинковым. И.Д.Ковальченко решал рассматриваемую научную задачу в свете традиционного подхода, принятого в советской историографии. А в ней признавалась объективной реальностью прошлое, и возможность его познания не подвергалась сомнению16. В данной связи его оппо-
13Петров Ю.В. Указ. соч. - С.231.
14 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. -
М.: 1987. - С.43, 45.
15См.: Мининков НА. Указ. соч.
16См., напр.: Обсуждение вопросов методологии истории на
расширенных заседаниях секции общественных наук пре-
зидиума АН СССР 3 и 6 января 1964 года // Вопр. истории. 1964. № 5. - С. 3 - 34; Источниковедение истории СССР:
сов. период. Изд. 2-е, испр. и доп. - М.: 1976; Рекомендации
совещания историков в Отделе науки и учебных заведений
ЦК КПСС 21-23 марта 1973 г. - М.: 1974. Поршнев Б.Ф.
Социальная психология и история / Б.Ф.Поршнев. - М.: 1979; Данилов А.И. Историческое событие и историческая
нент отмечает следующее: «Очевидно, что во второй половине 80-х годов, когда книга И.Д.Ковальченко вышла в свет, в отечественной историографии было заметно усиление интереса к проблемам методологии исторического познания, и такой подход не мог не казаться упрощенным (курсив мой. — Г.И.)»17. Но вряд ли можно считать упрощенным подходом то, что нашло выражение в дефинициях, данных И.Д.Коваль-ченко: объект — «совокупность качественно определенных явлений и процессов реальности, существенно отличных по своей внутренней природе, основным чертам и законам функционирования и развития от других объектов этой реальности»; предмет — «определенная целостная совокупность наиболее существенных свойств и признаков объекта познания, которая подвергается
изучению»18.
Кроме того, А.Н.Мининков, критикуя И.Д.Ковальченко, не учел, что последнему принадлежит стремление вникнуть в глубинную сущность объекта исторического познания. Академик справедливо указывал, что, даже в отличие от других общественно-гуманитарных наук, «объектом познания которых... являются определенные целостные компоненты общественного развития» — социально-экономический, политически-правовой, общественно-идеологический, художественно-культурный, нравственно-этический, социально-психологический, — «объект познания исторической науки — вся совокупность явлений общественной жизни на протяжении всей истории общества». Таким образом, историческая наука по сравнению с другими конкретными общественно-гуманитарными науками выступает как наука комплексная, интегральная19. Поэтому И.Д.Ковальченко дал не упрощенное, а глубокое понимание различий между объектом
наука // Средние века. - М.: 1980. - Вып. 43; Бурмистров Н.А. Партийность исторической науки: источнико-вед., историогр. и методол. аспекты): автореф. дис. ... докт. ист. наук / Н.А.Бурмистров. - Казань: 1986; Мо-гильницкий Б. Г. О природе исторического познания и
др.
11 Мининков Н.А. Указ. соч.
18 Ковальченко И.Д. Указ. соч. - С.43, 45.
19 Там же. - С.44.
и предметом исторического познания. И ключевое слово в дефиниции «объект» — реальность; ключевое слово в дефиниции «предмет» — изучение. Именно отсюда вытекает простая истина, что предмет — какая-то часть объекта. Следовательно, предмет всегда многоаспектен. Отсюда же вытекает другая, более сложная истина: объект и предмет исторического исследования имеют системный характер20. И их всегда нужно рассматривать в диалектическом единстве.
А вот с утверждением Н.А.Мининкова о том, что дефиниции И.Д.Ковальченко нуждаются в некотором уточнении «в той части, которая касается соотношения между объектом и предметом исторического познания»21, можно, конечно, спорить, но в конечном итоге, стоит согласиться. В них хорошо учитываются отличия между объектом и предметом исследования по объему охватываемого в них исторического материала, когда обращается внимание на то, что предмет — часть объекта, избранная исследователем для изучения. В то же время, считает Н.А.Мининков, не в полной мере подчеркнута такая существенная сторона, как соотношение в них статического и динамического начал. «Если объект исследования может быть представлен в статическом виде, как таковой, то предмет — это обязательно динамика, которая выражается в его развитии и в его связях как внутри своего объекта, так и с другими объектами за изучаемый исторический период, и, по-видимому, в его исторических корнях и в его значении для будущего. Кроме того, предмет исследования представляет собой, по
существу, ту самую проблему, которая требует
22
своего раскрытия» .
Действительно, объект исторического исследования и его предмет не появляются из ниоткуда. Общество выдвигает новые потребности к познанию прошлого, появляются и новые объекты его исторического исследования. Как тут не согласиться с Б.Г.Могильницким, афористично и тонко заметившего, что «предмет истории сам
20Как тут не вспомнить уникальную мысль крупного философа Э.Гуссерля: «Систематика, присущая науке, — конечно, настоящей, подлинной науке, — есть не наше изобретение; она кроется в самих вещах, и мы просто ее открываем», — писал видный философ Э.Гуссерль (Гуссерль Э. Логические исследования / Э.Гуссерль // Философия как строгая наука. Пер. с нем. - Новочеркасск, 1994. - С.188. 21 Мининков НА. Указ. соч. 22Там же.
историчен, что и должно определять наш подход к его рассмотрению»23.
Нельзя не отметить, что проблема соотношения объекта и предмета исторического познания претерпела своего рода эволюцию в историческом пространстве и во времени. В эпоху Античности объектом исторических исследований становились государство, отдельные народы, крупные события (войны и сражения24) жизнеописания выдающихся людей25. Предмет исследования состоял в том, что автор показывал свой объект в действии26. Такое соответствие не случайно. Еще в 1931 г. в советской историографии отмечалось, что античные историки в признании политического характера своих сочинений «были совершенно откровен-
27
ны» .
В Средневековье здесь все несколько усложнилось (если вести речь между тематикой исторических произведений, с одной стороны, и их объектом и предметом, с другой). В них могли провозглашаться в качестве их содержания история учреждений вроде государства28. Но здесь вступал в силу фактор ментальности Средневековья. А он не подразумевал для рефлексивных изысканий мыслителей рассмотрение роли человека и всего того, что им было создано (государство, например) в качестве самостоятельной проблемы. За всеми деяниями людей виделось осуществление планов потусторонних сил,
23Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. - С.17.
24См., напр.: Аппиан. Гражданские войны / Аппиан. -М.: 1994.
25См., напр.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания / Плутарх. - М.: 2004; Светоний Транквилл. Жизнеописание двенадцати цезарей / Транквилл Светоний. - М.: 1998.
26См., напр.: Историография античной истории. - М.: 1980.
21 Быковский С.Н. Методика исторического исследования / С.Н.Быковский. - Л.: 1931. - С.47.
28 Иногда декларировалось и изучение правителей. Например, в заголовке «Повести временных лет» можно прочитать следующее: «Се повести временных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киеве нача первое княжити, и откуда Руская земля стала есть» (Повесть временных лет. - М. - Л.: 1950. Ч.1.: Текст и перевод / Подготовка текста и перевод Д. С.Лихачева и Б.А.Романова). В такой преамбуле просматривается и объект, и предмет исследования. — Г. И.
Бога или дьявола29. При подобном понимании истории едва ли люди и все то, что с ними было связано, могли казаться достойными внимания. Поэтому в качестве объекта исследования средневекового историка выступало высшее начало, от которого зависел ход истории и судьбы людей, а предметом являлись замыслы этих сил в отношении рода человеческого, которые находили
"30 тт
выражение в делах людей . Не случайно в хрониках, летописях и других средневековых сочинениях по истории содержатся частые ссылки на волю Бога или козни сатаны как причины тех или иных событий. Положение стало меняться в эпоху позднего Средневековья, когда по мере кризиса провиденциализма и распространения рационалистического мышления возрастало внимание к человеку, в результате чего человек и его действия стали постепенно выступать непосредственно в качестве объекта и предмета исторического повествования31.
Рационалистические основы философии истории Нового времени окончательно закрепили те изменения в объекте и предмете историографии, которые происходили с позднего Средневековья. При этом в эпоху Просвещения стало возникать понимание ограниченности объекта и предмета исторического изучения и делаться попытки углубить и расширить его. Уже Вольтера не удовлетворяло то, что в центре исторических трудов оказывались персонажи, наделенные властью, а не широкие массы населения. Но, заявляя
32
о своем желании «писать историю людей» , он не смог решить этой задачи. В несравненно большей степени объектом и предметом его исследований становились царствующие особы и их деяния, такие, как Петр I, Карл XII, Людовик
33
XIV, Людовик XV . Однако нельзя не отметить,
29См., напр.: Аврелий Августин. О граде божьем /
A. Августин. - Минск - М.: 2000.
30 Гутнова Е.В. Историография истории средних веков (середина XIX в. — 1917 г.). - М.: 1974; Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры / А.Я.Гуревич. - М.: 1984.
31Более подробно см., напр.: Грабски Л.Ф. Фернан Бродель: вопросы методологии истории цивилизаций / Л.Ф.Грабски // Цивилизации. Вып. 1. - М.: 1992. - С. 120 - 134; Зверева
B.В.История исторического знания: пособие для вузов / В.В.Зверева, М.Ю .Парамонова, Л.П.Репина. - М.: 2004.
32Цит. по кн.: Ковальченко И.Д. Указ. соч. - С.46.
33См., напр.: Вольтер. История Карла XII, короля Швеции, и
Петра Великого, императора России / Вольтер. - СПб.: 1999.
См., так же: Косминский ЕА. Вольтер как историк /
что уже в XVIII в. делались отдельные и небезуспешные попытки расширить объект и предмет исторических трудов. Такую попытку предпринял В.Н.Татищев. Он по праву считается первым историком крепостного права в России, который, анализируя объект и предмет своего исследования, уделил вни-
34
мание изучению юридических источников . Подобные попытки предпринимали некоторые историки первой половины XIX в. Между тем, в целом, заметно расширить сферу исторических исследований долгое время не удавалось35.
В рамках русской историографии либерального направления второй половины XIX - начала ХХ в. произошло расширение сферы исторических исследований. Позитивизм в качестве философской основы русской историографии либерального направления второй половины XIX - начала ХХ в.36, признает многофакторность исторического процесса. Как следствие, в качестве объекта научного исторического познания появилась экономика и социальные отношения. Соответственно, предметом научного исторического познания стало развитие явлений, указанных выше, в историческом пространстве во времени. Все в большей степени приобретали значение самостоятельного объекта исследования явления культуры и общественного сознания, в частности, такие, как культурно-идеологические основания Русского государства конца XV - XVI вв., как своеобразное русское западничество XVII в., реформы в сфере
Е. А.Косьминский // Вольтер. Статьи и материалы. - М. - Л.: 1948.
34Более подробно см., напр.: Попов Н.А. Ученые и литературные труды В.Н.Татищева (1686-1750) / Н.А.Попов. - СПб.: 1886; Дейч Г.М. В.Н.Татищев: Историк и государственный деятель / Г.М.Дейч. - Свердловск: 1962; Пештич С.Л. Русская историография XVIII века. Ч. I-III / С.Л.Пештич. - Л.: 1961 - 1971. 35Более подробно см., напр.: Зверева В. В. История исторического знания; Шмидт С.О. Путь историка. Избр. труды по источниковедению и историографии XVIII века / С.ОШмидт. - М.: 1997 и др. 36Более подробно см., напр.: Малинов A.B. Философия истории в России / А.В .Малинов. - СПб.: 2001; Новикова И.Н. Очерк русской философии истории / Л.И.Новикова, И.Н.Сиземская // Русская историософия. Антология. - М.: 2006. - С. 5-111; Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен до 1917 года / А.Л.Шапиро. - М.: 1993 и др.
культуры и условия просвещенного абсолютизма в XVIII в.
Однако в советской исторической науке старались не подчеркивать того, что в русской историографии либерального направления второй половины XIX - начала ХХ в. произошло расширение сферы исторических исследований. Так, И.Д.Ковальченко отмечал, что предмет исследования «либерально-буржуазной историографии XIX в.» являлся более узким «по сравне-
37
нию с просветителями» . Но сегодня, в свете современного уровня накопления исторических
38
знаний по теме, означенной выше , стало ясно, что подобная позиция И.Д.Ковальченко нуждается в корректировке: в русской историографии либерального направления второй половины XIX - начала ХХ в. объект и предмет исторических исследований видится более широким, чем в историографии эпохи Просвещения. Просветителям так и не удалось преодолеть того, что в центре их внимания оказывалось государство, власть и ее носители.
Для отечественной историографии советского времени характерно повышенное внимание к социально-экономической тематике, что предопределило выбор соответствующих объектов и предметов исследования. Но уже примерно с середины 1950-х годов стало сказываться стремление к расширению тематики, к выбору тех объектов и такого предмета исследования, которым ранее уделялось мало внимания, в частности, к истории политических отношений и культуры, а также к методологии и методике
39
исторического исследования .
37 Ковальченко И.Д. Указ. соч. - С.46. 38См., напр.: Историческая наука и историческое сознание / Б.Г.Могильницкий, ИЮ.Николаева, В.М.Мучник, Н.В.Карначук. - Томск: 2000 и др.
39См., напр.: Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. - М.: 1963; О мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам: всесоюз. совещ., 18-21 дек. 1962 г. - М.: 1964; Обсуждение вопросов методологии истории на расширенных заседаниях секции общественных наук президиума АН СССР 3 и 6 января 1964 года // Вопр. истории. 1964. № 5. - С. 3 - 34; Рекомендации совещания историков в Отделе науки и учебных заведений ЦК КПСС 21 - 23 марта 1973 г. - М.: 1974. Пономарев Б. Н. Задачи исторической науки и подготовка научно-педагогических кадров в области истории // Избр. речи и ст. - М.: 1977. - С. 168 - 183; Историография истории СССР: эпоха социализма [Текст]. - М.: 1980; Ракитов А . И. Историческое познание: системно-гносеолог. подход / А.И.Ракитов. - М.: 1982 и др.
Представляется принципиальным подчеркнуть, что зарубежная историография понимала объект и предмет истории шире, чем советская. Здесь большую роль сыграло влияние школы «Анналов», которая в центре внимания ставила изучение непосредственно человека прошлых эпох. Объектом исследования при таком подходе могло быть только человек и общество при первостепенной значимости человеческой личности по сравнению с коллективом. Широко известна в данной связи позиция М.Блока, одного из основоположников школы «Анналов»: «Историк похож на сказочного людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добы-ча»40. По мнению Б.Г.Могильницкого, «в «очеловечивании истории», в осознании того, что история является ареной деятельности людей и именно поэтому представляет для нас неослабевающий интерес», заключалась сильная сторона подхода историков школы «Анналов» к объекту и предмету исторического исследования. В то же время, недостаток этого подхода Б.Г.Могильницкий видел в том, что в нем содержалось «сугубо идеалистическое истолкование. На первый план выдвигается духовная сторона деятельности человека, его психология»41. Здесь налицо влияние на ученого советской методологической парадигмы42. Он критикует выдвижение М.Блоком на первый план духовной жизни человека по отношению к материальной ее составляющей как на недостаток, в общем, не удивительна для советской историографии.
Но после выхода в свет книги Б.Г.Могильницкого, со сменой цивилизаци-онной парадигмы, у постсоветских историков появились новые теоретико-методологические ориентиры. Оттолкнувшись от них, можно поставить под сомнение и позицию Б.Г.Могильницкого. Сегодня постсоветская историография дала целый ряд ярких при-
40 Блок М. Апология истории, или ремесло историка / М.Блок. - М.: 1986. - С.18.
41 Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. - С.18.
42 Здесь не вина, а беда маститого ученого. Попробовал
бы он не сделать экивок в сторону догматизированного
марксизма-ленинизма в большевистском его измерении. Писал бы в стол, надеясь лишь на то, что согласно великому М.А.Булгакову, «рукописи не горят». Это в лучшем случае... — Г.И.
меров антропологически и психологически ориентированных исследований43. Кроме того, критика Б.Г.Могильницкого требует некоторого уточнения в том отношении, что такой историк школы «Анналов», как Ф.Бродель, и такой их последователь, как Ж.Ле Гофф, уделяли проблемам общественного бытия в истории едва ли меньшее внимание, чем марксисты, подробно изучая окружающую человека среду44.
Подчеркнем, что стремление историков школы «Анналов» к уяснению, в первую очередь, человеческого, личностного содержания истории стимулировало распространение таких перспективных направлений современной историографии, как историко-психологическое и антропологиче-
45
ское . Это, в свою очередь, вызвало к жизни раз-
43 См., напр.: Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России / Е.С.Сенявская. - М.: 1999; «Я» и «Мы»: история, психология, перспективы: материалы Междунар. науч. конф., 30 - 31 мая 2002 г., Санкт-Петербург / под ред. С.Н.Полторака. - СПб.: 2000; «Наши» и «Чужие» в Российском историческом сознании: материалы Междунар. науч. конф., 24 - 25 мая 2001 г., / под ред. С.Н.Полторака. Санкт-Петербург. - СПб.: 2001; Исторические персоналии: мотивация и мотивировки поступков Материалы Всерос. науч. конф. 16 - 17 декабря 2002 г. Санкт-Петербург / Под ред. С.Н.Полторака. - СПб.: 2002; Пространство и время в восприятии человека: историко-психологический аспект: Материалы XVI Междунар. науч. конф., Санкт-Петербург, 16 - 17 декабря / под ред. С.Н.Полторака. - СПб.: 2003; Художественная литература как историко-психологический источник: материалы XVI Междунар. науч. конф. Санкт-Петербург 14 - 15 декабря 2004 г. / Под. ред. С.Н.Полторака. - СПб.: 2004; Историческая память и социальная стратификация. Социокультурный аспект: Материалы XVII Междунар. науч. конф., Санкт-Петербург. 16 - 17 мая 2005 г.: В 2 ч. / Под ред. С.Н.Полторака. - СПб.: 2005; Войнаровский О.В. Е. К. Миллер: военачальник и политик: историко-психологическое исследование военно-политических аспектов деятельности неординарной исторической персоналии (1914 - 1937 гг.) / О.В .Войнаровский. - СПб.: 2006 и др. 44Более подробно см., напр.: Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов» / А.Я.Гуревич. - М.: 1993; Ше-уджен Э.А. Лекция по общим вопросам историографии [Электронный ресурс] / Э.А.Шеуджен. - Режим доступа: http://www.history.perm.ru - Загл. с экрана. 45Более подробно см., напр.: Кром М. Отечественная историография в антропологической перспективе / М.Кром // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под ред. Г.А.Бордюгова. - М.: 2003. - С.179 - 203; Лукьянов Д.В. Образы интеллектуализма в современном историческом процессе [Электронный ресурс] / Д.В.Лукьянов. -Режим доступа: http://liber.rsuh.ru - Загл. с экрана; Шеуджен Э.А. Лекция по общим вопросам историографии [Электронный ресурс] / Э.А.Шеуджен. - Режим доступа: http://www.history.perm.ru. - Загл. с экрана; Шикло А.Е. Со-
витие истории малых форм, объектом изучения которой является человек, а предметом — многое из того, что его окружало и на что ранее мало обращалось внимание или что оставалось вне поля зрения историографии, занятой решением несравненно более крупных проблем. Вместе с тем, общая антропологиза-ция истории, а также процесс интеграции гуманитарного знания все в большей степени приводит историков к выводу, что зачастую внимание к такому объекту исследования, как обыкновенный человек, не относящийся к интеллектуальной или политической элите, дает, по крайней мере, ничуть не меньше для понимания исторического процесса, чем изучение жизни выдающихся личностей, чему уделяла внимание еще античная историография. В этой связи такого человека все чаще можно видеть в качестве объекта исторического по-
46
знания .
Представляется неординарной точка зрения на диалектику объекта и предмета, например, военной истории, высказанная военными учеными В. А. Золотаревым, О.В.Саксоновым, С.А.Тюшке-вичем. Исходя из того, что под объектом науки понимается то явление, которое изучается, исследователи отметили, что длительное время основным объектом военной рассматривались войны и
47
армии прошлого . Однако, хотя это и классическое представление об объекте военно-исторической науки, но оно не отражает всей сложности объекта военной истории. Ведь любая конкретная война возникает в условиях мира, который в самом себе заключает источник и причины самых разнообразных войн. Война возникает тогда, когда для этого складываются необходимые и достаточные условия, которые формируются в обстановке мира48. Кроме того, всякая война заканчивается миром. Это и ряд других обстоятельств позволили авторам посчитать, что не только войны и армии прошлого являются объектом военно-исторической науки, но и мир, пред-
временные проблемы изучения истории исторической науки [Электронный ресурс] / А.Е.Шикло. - Режим доступа: http:// history.krsu.edu. - Загл. с экрана и др.
46Более подробно см., напр.: Смоленский Н.И. Теория и методология истории. - М.: 2007. - С. 32 - 52.
47См.: ЗолотаревВ.А. Указ. соч. - С.21.
48См.: Там же.
шествующий войне. Война с ее политической сущностью не разделяет предвоенный и послевоенный мир, а, напротив, связывает их в одну причинно-следственную историческую цепь событий. А это, в свою очередь, означает, что и мир «определенным образом входит в объект военно-исторической науки»49. Если границы объекта военно-исторического познания расширились, следовательно, требует корректировки предмета военной истории. Здесь цитированные выше авторы исходили из того, что при определении предмета военно-исторической науки исходили из того, что центральной темой исторического знания является «человек в исторически конкретных обстоятельствах», а не «окружающие человека обстоятельства». Любой акт вооруженной борьбы, как и вся война в целом, — это «продукт
50
деятельности людей» . И поэтому историческое знание о событиях военной истории не может быть истинным, если человек предстает в нем только как средство, а не самоцель истории. Исходя из таких посылок, ученые утверждают, что предметом военно-исторического знания выступают «исторические закономерности возникновения, хода и исхода войн, вооруженных конфликтов, армий, военная деятельность в единстве всех ее сторон — экономической, социальной, политической, духовной и собственно военной — государств, народных масс, классов, партий, движений как в мирное время, так и в военное время в различные исторические эпохи. Причем, эта деятельность связана как с подготовкой, развязыванием и ведением военных акций (войн, вооруженных конфликтов), так и с их предот-вращением»51.
Как видно даже из столь краткого обзора, диалектика объекта и предмета исследования довольно сложна. Непростая диалектика присутствует и во взаимоотношениях объекта и субъекта исторического познания.
Аксиоматично, что объект и предмет исторического исследования, в отличие от объекта естественнонаучного познания, всегда связаны с прошлым52. В естественных науках субъект все-
49 Там же.
50 Там же. - С.22.
51 Там же. - С.22.
52Трудно что-либо возразить в данной связи, например,
Н.И.Смоленскому, утверждающему, что сложности позна-
ния вытекают в исторической науке из того, что объект ис-
тории — реальность, ставшая прошлым, ушедшая в небы-
гда находится вне области изучаемых явлений, над ней. При изучении социальных явлений ученый, чаще всего, не является современником исследуемых событий, если речь идет о прошлом. Но в данной ситуации соотношение объекта и субъекта иное: и сам субъект, и исследуемые им явления принадлежат одному целому — истории. Историческое познание является в подобном смысле самопознанием общества. Механизм этого самопознания таков, что оно осуществляется не безотносительно к позициям субъекта в условиях современной ему социальной среды, не в обход их, а через эти позиции, на их основе. В структуру данных позиций входит все, что связывает историка с его эпохой — язык, социально-политическое и иные взгляды, методология и др. Субъект историческо-
53
го познания — пленник своего времени . Как тут не вспомнить поэта Александра Кушнера:
Времена не выбирают, В них живут и умирают. Большей пошлости на свете Нет, чем клянчить и пенять. Будто можно те на эти, Как на рынке, поменять.
Полагаю, что можно согласиться с мнением Н.И.Смоленского, одного из ведущих методологов современной российской исторической науки, считающего, что перед историком в процессе научного познания всегда встает вопрос, который представители естественных наук не решают: «Как ему изучать объект — прошлое — с позиции современной ему общественной среды, а не только с позиций достигнутого уровня знаний об объекте, что имеет место в естест-
тие. Зримо, осязаемо она не существует для историков (Смоленский Н.И. Теория и методология истории. -С.28.).
53В данной связи я высказал обоснования подобного научного тезиса, облаченного в несколько афористичную форму на одной солидной Международной конференции (см.: Ипполитов Г.М. Пленники времени, или как историки, будучи здесь и сейчас, пишут о том, что было там и теперь Г. М. Ипполитов // Человек в контексте своего времени: опыт историко-психологического осмысления: Материалы XX Меж-дунар. науч. конф. Санкт-Петербург, 18 - 19 декабря 2006 г. / Под ред. д-ра ист. наук., проф. С.Н.Полторака. ЧХ - СПб.: 2006.
венно-научном познании?»54. Подчеркнем в данной связи, следующие существенные обстоятельства:
1. Самопознание общества в процессе исторического познания основано на том, что при всех различиях между людьми в историческом пространстве и во времени, в характере цивилизации, в уровне и существе культуры есть нечто общее, что связывает все человечество в единое целое. Историософской основой такого представления является признание идеи мирового «всеединства», которая, по оценке М.Ф.Румянцевой, имела распространение в зарубежной философии, а в русской философии конца XIX - начала XXв. «приобретает системообразующее значение», и в качестве части этого «всеединства» рассматривалось человечество в целом. На позициях признания мирового «всеединства» и человечества, как части его, стояли крупнейшие ученые России начала ХХ в. В.И.Вернадский и А. С. Лаппо-Данилевский55. Такой взгляд являлся концентрированным итогом научного развития на рубеже Нового и Новейшего времени, всесторонне учитывавшего взаимосвязь и интеграцию разных сфер знания. Он противостоял представлениям того же времени противоположного характера — о непреодолимых различиях между людьми разных эпох и цивилизаций, которые нашли обобщенное выражение в выводе О.Шпенглера, сделанном им вскоре после первой мировой войны: «Человечество» — пустое сло-
во»56.
2. Представление об объекте изучения исторической науки как о явлении, имеющем тождество с историком, или, по крайней мере, очень тесное приближение к нему, складывалось, однако, среди историков стихийно, причем гораздо раньше появления самой идеи «всеединства», а уже после ее появления, в ХХ в., существовало в значительной мере столь же стихийно, вне связи с ней. Это приводило историков к упрощенному подходу в понимании сложной природы взаимоотношений между субъектом и объектом исторического исследования. Ранний пример такого уп-
54Смоленский Н.И. Теория и методология истории. - С.30. 55Румянцева М.Ф. Методология истории А.С. Лаппо-Данилевского и современные проблемы гуманитарного познания / М. Ф.Румянцева. // Вопросы истории. 1999. № 8. -С.139.
56 Шпенглер О. Закат Европы. Раздел 7 / О. Шпенглер // Философия истории. Антология. - М.: 1995. - С.164.
рощения давала историография XVIII в., когда с позиций философии рационализма сложилось представление о здравом смысле исследователя как о критерии для суждения о достоверности источника, когда А.Л.Шлецер, опираясь на идею здравого смысла, попытался восстановить летописный текст, написанный Нестором. Несостоятельность такого подхода к установлению достоверности источника и к реконструкции его текста была
57
очевидна еще в первой половине XIX в. В советской историографии примером подобного упрощения было понимание психологических основ личности и структуры ее мышления как неизменных в своих основах. Однако в ХХ в. для психологов, антропологов и этнографов была очевидна историчность психологии и мышления людей, что ставило проблему совершенствования методики истолкования и критики источников с учетом различий психологии историка и объекта его
изучения58.
3. Близость между объектом и субъектом исторического познания может рассматриваться как относительная, далеко не как аналогия, но как своего рода подобие. Основано оно, прежде всего, на том, что общая отличительная особенность людей состоит в существовании у них разума и чувств, рациональной и эмоциональной сферы. Данное обстоятельство оказывает свое воздействие на исследовательский процесс, ограничивая объективность историка59 по сравнению с
57См.: Пронштейн А.П. Источниковедение в России. Эпоха капитализма. / А.П.Пронштейн. - Ростов-на-Дону, 1991. - С.339, 340.
58См.: Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX - XII вв.) / И.Н.Данилевский. - М.: 1998. - С.8.
59Объективность историка — исключительно сложное понятие, причем дискуссионное, где дискуссии, всегда идут на грани полемики. Я однажды высказал в данной связи свое мнение (см.: Ипполитов Г.М. Объективность исторических исследований. Достижима ли она? Дискуссионные заметки // Изв. Самарского науч. центра росс. акад. наук. 2006. Т.8. №3 (июль - сентябрь). Подчеркнем также, что в отечественных исследованиях теоретического характера с наибольшей полнотой раскрыта гносеологическая суть проблемы — объективность, ее механизм и природа (см., напр.: Дьяков В.А. Методология истории в прошлом и настоящем / В.А.Дьяков. - М.: 1974; Ерофеев НА. Что такое история? / Н.А.Ерофеев. - М.: 1976; Могильницкий Б.Г. О
объективностью естествоиспытателя. В самом деле, объект исторического исследования, представляющий собой мир людей, общество и личность, наполнен, в отличие от объекта естествознания, эмоциями, которые оказывают едва ли меньшее влияние на ход событий, чем рациональное осознание людьми своих интересов. Страсти и эмоции минувших лет забываются со временем, но легко могут быть возвращены к жизни при обращении к документам и материалам прошлого, к источникам. Позднейший исследователь по мере все более глубокого озна-
природе исторического познания / Б.Г.Могильницкий. -Томск: 1978; Жуков Е.М. Очерки методологии истории / Е.М.Жуков. - М.: 1980; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования; Хвостова К.В. Проблемы исторического познания / К.В.Хвостова, В.К.Финн. - М.: 1997; Смоленский Н.И. Проблемы объективности исторического познания / Н.И. Смоленский // Новая и новейш. история. 2004. №6. др.). Правда, здесь нельзя не сказать о том, что диапазон взглядов отечественных историков в связи с вышеизложенным достаточно широк. Вот только несколько точек зрения 1. И. Д. Ковальченко: «Цель всякого, в том числе, исторического научного познания состоит в получении истинных знаний, т.е. знаний, которые адекватно отражают изучаемую реальность» (Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. - С.239). Академик до конца дней своих сохранил уверенность в том, что изучение прошлого направлено на получение «истинных знаний, адекватно отражающих как различные стороны общественно-исторического развития, так и его общий ход» (Ковальченко И. Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах И.Д.Ковальченко // Новая и новейш. история. 1995. №1. -С.3.). 2. АЯ.Тишков: историк должен стремиться к тому, чтобы «достичь адекватности написанного им текста реальному ходу истории, но мысль о том, что это можно достичь — заблуждение» (Материалы дискуссии «Актуальные теоретические проблемы исторической науки // Новая и новейш. история. 1992. №8-9. - С.162). 3. А.Я.Гуревич: всякая историческая реконструкция (восстановление прошлого) есть ничто иное, как «определенная конструкция видения мира, относительно которой историки достигли определенного консенсуса. Сама постановка вопроса об объективности исторических знаний некорректна (Там же. - С.162). 4. К.В.Хвостова и В.К.Финн: Проблема объективности и субъективности исторического познания не совпадает с вопросами, связанными с его адекватностью, предполагающей различные факты науки факты действительности... Некоторые историки предполагают, что объективность исторического познания может быть констатирована только в рамках выбранных предпосылок, тогда как «выбор самих точек зрения не есть строго обусловленная структура познания и носит эвристический характер» (Хвостова К.В. Указ. соч. -С.41). Ученые отстаивают своеобразие объективности исторического познания по сравнению с естественнонаучным, но они не принимают постмодернистский тезис о контекст-ности истины, то есть об отсутствии элементов общезначимости в е содержании.
комления с источниками, вживания в изучаемую эпоху, становится как бы соучастником тех действий и процессов, который он познает, заражается теми же переживаниями и эмоциями, которыми жили люди того времени, персоналии научного исторического исследования и одновременно — 60
герои повествования . В прошлом он усматривает аналогии современному ему положению, что ведет к тому, что он сочувствует одной из сторон изучаемого времени, а это неизбежно ограничивает его объективность. Для естествознания подобная ситуация исключена.
4. Связь субъекта и объекта исторического исследования проявляется в том, что объект находится в весьма жесткой зависимости от субъекта. Он таков, каков сам историк, личность которого составляет продукт своей эпохи и вписана целиком и полностью в культурно-историческую ситуацию своего времени, являясь ее частью, и, в то же время, как личность творческая, оказывающая обратное воздействие на эту ситуацию. Степень такого обратного воздействия историка (или историографического направления) на культурно-историческую ситуацию может являться предметом историографического исследования. Объект исследования при таком предмете может быть или предельно широким, таким, как культура данной эпохи, или таким более конкретным, как ее историогра-фия61 вообще или отдельное историографическое направление62, или еще более конкретным и узким, таким, как личность от-
63
дельного историка . При этом степень воздействия зависит от множества обстоятельств, прежде всего от самого ученого, причем это воздействие может выйти за хронологические рамки жизни и деятельности
60Например, об этом Б.Г.Нибург, с полной определенностью высказался в одном из своих писем И.-В.Гете: «...я написал историю Рима с ощущением современника, и по-другому писать историю прошлого нельзя» (Nieburg B.G. Die Briefe. Hrag.V.D Gerhard u W.Norvik. Zweiter Band. Berlin.? 1929. - S.303.).
61 См., напр.: Очерки истории исторической науки в СССР: в 4 т. - М.: 1955 - 1966.
62См., напр.: Очерки советской военной историографии. - М.: 1974.
63См.: Панеях В.М. Творчество и судьба историка: Борис Александрович Романов / В.М.Панеях. - СПб.: 2000.
восстание Степана Разина и его историческая персоналия, присутствует в отечественной историографии издавна, еще с конца XVII в. Однако в историографии конца XVII в. изучение этого объекта рассматривалось, прежде всего, как повествование о злодеяниях казаков и их «воровстве», в XVIII - начале XIX в. - рассмотрение истории противогосударственного бунта, в концепции государственной школы - как яркий пример протеста против государственности и порядка наиболее темных сил старого русского общества, к которым относили, прежде всего, казаков, стремившихся к консервации отживших отношений, в советской историографии — как исследование одного из крупнейших проявлений классовой борьбы в русском феодальном обществе, как крестьянской войны.
Таблица 1. Выбор субъектами исторического познания объектов для научных изысканий
№ п/п Период Объекты исторического познания, выбираемые субъектами для исследования
1 XVIII - начало XIX в. Прошлое «Государства Российского» и деятельность ее венценосных правителей
2 Вторая четверть и середина XIX в. Прошлое «Государства Российского» и деятельность ее венценосных правителей, а также государственно-юридические учреждения, отдельные стороны культуры и быта
3 Вторая половина XIX в. Прошлое «Государства Российского» и деятельность ее венценосных правителей, а также: государственно-юридические учреждения, отдельные стороны культуры и быта; хозяйственный и социальный строй, колонизационные процессы, местная, или «областная» история
4 Советский период Прошлое и настоящее Советского государства, экономическое развитие, классовая борьба, общественные движения, революции, деятельность правившей в стране компартии (конституировалось в самостоятельную отрасль науки — история КПСС)
5 Постсоветский период Контрреволюция (особенно Белое движение), историческая психология, военная антропология и др.
того или иного историка и влиять на культурно-историческую ситуацию более позднего времени.
Следует подчеркнуть, что, несмотря на все сложности отношений по линии объект - субъект в процессе исторического познания можно все-таки констатировать, по моему мнению, следующее:
1. Объект исторического изучения — результат свободного выбора субъекта-историка.
2. Выбор объекта исторического изучения не зависит исключительно от исследователя (субъекта исторического познания). Он связан с культурно-исторической ситуацией своего времени, частью которой являлась ситуация в историографии. Это видно на примере выбора в качестве объектов исторического изучения в отечественной историографии (см. табл.1).
3. Даже при одном и том же объекте в историографии разного времени и разной направленности могло иметь место далеко не одинаковое его понимание. Такой объект изучения, как
Таким образом, объект исторического исследования возникает не сам по себе. Он имеет неразрывную связь с его субъектом-историком и определяется современной историку культурно-исторической ситуацией. В познании его выражается потребность того времени, к которому принадлежит познающий субъект. Всякий же объект, как и субъект исторического познания — один из историографических и культурно-исторических фактов своего времени.
Не станет преувеличением сказать, что проблема соотношения объективного и субъективного начал в историческом познании и роли в
нем самого историка носит историософский характер и имеет значение для методологии истории. В самом деле, от признания принципиальной возможности получения в результате исторического исследования объективного результата или же того, что степень объективности такого исследования неизбежно ограничена субъективным началом, выраженным как в источнике, так и в личности историка, зависит применение тех или иных исследовательских методов.
На всем протяжении развития научной историографии воззрения на эту проблему
менялись. В целом для историографии XVIII -
XIX вв. было характерно представление о том, что в источнике могут содержаться объективные данные, а для исследователя существовала возможность объективного подхода к изучению того материала, которым он располагал. Это не исключало понимания того, что в источниках нередко содержались сведения, не соответствовавшие реальности прошлого или по причине незнания или неполного знания автора по поводу того, о чем он писал, или его субъективности. На выявление из источников достоверных сведений была нацелена разносторонняя работа историков того времени по совершенствованию методов истолкования и критики источников. Свое наиболее полное выражение такое представление нашло в рамках позитивистской исследовательской парадигмы. В ней историческое исследование рассматривалось в целом как однотипное с исследованием в естественных науках, а достижение конечных его результатов ставилось в зависимость не столько от субъекта, сколько от объективной стороны, прежде всего такой, как состояние источниковой базы и разработанность
64
исследовательских методов .
Положение изменилось на рубеже XIX -
XX вв., когда сложился принципиально иной подход к оценке соотношения объективного и субъективного начал в историческом познании. Под влиянием релятивистских направлений историософии, таких, как академическая философия жизни и неокантианство, был сделан вывод о том, что всякий источник и всякий исторический труд характеризуются, прежде всего, своей субъективностью, да и интересен, прежде всего, тем, что степень объективности, как в источнике, так и в работе историка весьма относительна. Результат исследования в гуманитарных, а отчасти и в социальных науках ставился в зависимость, прежде всего от субъекта. Для историка это означало пересмотр традиционной методологии, сложившейся в своих основах в XIX в. Ранее источник использовался, главным образом, для извлечения из него необходимой информации. Новый подход к методологии основывался на том, что степень объективности такой информации может быть
64Более подробно см.: Соколов А.К. Введение. Путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России / А. К. Соколов // Источниковедение новейшей истории России: теория, методология, практика. Учебник / А.К.Соколов, Ю.П.Бокарев, Л.В.Борисова и др. Под ред. А.К. Соколова. -М.: 2004. - С.4 - 72.
оценена при условии установления между историком и автором источника своеобразного диалога на базе понимания исследователем авторской психологии и характера личности. Путь к этому — углубленное проникновение в содержание источника, при котором значительно возрастает роль его истолкования, и сама работа с источником сводится в целом к истолкованию его содержания, а уже это позволяет «понять его создателя, получить информацию о нем»65.
Подобное понимание роли субъекта в историческом исследовании неизбежно выдвигало некоторые новые требования к историку — уже не только эрудиция, столь характерная для исследователей-позитивистов, детально знавших объект и предмет своей работы, но и предельная широта взглядов и основанная на ней толерантность, позволяющая понять и услышать другого, признать его право на культурную самобытность, суметь воспринять «принцип признания чужой одушевленности» в концепции А.С.Лаппо-
Данилевского, который «позволяет повер-
66
нуть историю лицом к человеку» .
Подобная толерантность составляет одну из характерных черт культуры эпохи постмодернизма и с неизбежностью распространяется в современной историографии. Подчеркнем, что с последней четверти ХХ в., в условиях становления и развития историографии постмодернизма, стало складываться новое представление об объекте и предмете исторического исследования и о роли в нем субъекта-историка. Переход от индустриального общества к информационному повлиял и на интеллектуальную атмосферу академического сообщества67. В данной связи Г.Иггерс пишет о базовых концепциях направления «нового историцизма», признающего постмодернистскую теорию (о центральной роли языка исторического текста и его «непрозрачности») и антропологические концепции культуры как символической сети
65См.: Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие / И.Н.Данилевский, В.В.Кабанов, О.М.Медушевская, М.Ф.Румянцева. - М.: 1998. - С.28.
66 Там же. - С.11.
61Igger, G. Historiography in the Twentieth Century. From Scientific Objectivity to the Postmodern Challenge. Wes-leyan University Press, Hanover, 1997. - P. 6.
значений. Вызов «научному духу» (scientific ethos) исторического исследования возник вне самой дисциплины — из среды литературных критиков и теоретиков, которые, как отмечает Иггерс, пожелали коллапса исторической науки и перевода ее в разряд литературных занятий68. Отказ от европейской традиции рационализма, связанной во многом с эпохой Просвещения, сомнение в достоверности научного познания приводят постмодернистов к убеждению, что наиболее адекватное познание действительности доступно не на путях развития и адаптации общенаучных подходов, методологии социального знания или традиционной философии, опирающейся на систематически формализованный понятийный аппарат логики. Приоритет отдается интуитивному «поэтическому мышлению» с его ассоциативностью, образностью, метафоричностью и мгно-
69
венными откровениями исследователя .
Утверждение, будто бы реальность прошлой жизни человечества как таковая отсутствует, или, по крайней мере, недоступна для познания, характерное для постмодернизма, вело к формированию нетрадиционного понимания того, что представляет собой объект исторического исследования. Поскольку же единственной частью реальности прошлого, доступной для познания историка, объявлялся текст, под которым подразумевался всякий остаток прошлого в его материальном выражении или же всякое предание о прошлом, сохранившееся в письменной или
68Ibid. - P.11, 15.
69Более подробно см., напр.: Померанц Г. Авангардизм, модернизм, постмодернизм / Г.Померанц // Опыты: Литературно-художественный, научно-образовательный журнал. 2000. № 3.Бородкин Л.И. Междисциплинарные подходы в исторической науке начала XXI века: подъем или упадок? Доклад. [Электронный ресурс: Режим доступа: http://humanities.edu.ru/db/msg/45611 - свободный. Загл. с экрана.]; Жигунин В.Д. Современные тенденции в историографии (к вопросу о постмодернизме) // Итоговая научная конференция Казанского государственного университета за 1997 год. [Электрон. ресурс]. - Режим доступа: http://www.ksu.ru - Загл. с экрана; Селунская Н.Б. Указ. соч.; Кравцов В.Н. Российская историография постмодернизма // Россия в новое время: единство и многообразие исторического развития: Материалы рос. межвуз. науч. конф. - М.: 2000. - С. 229 - 232; Соколов А.К. Социальная история России новейшего времени: проблемы методологии и источниковедения [Электрон. ресурс]. - Режим доступа: http://www.hist.msu.ru - Загл. с экрана; Анкерсмит Ф.Р. Историография и постмодернизм // Современные методы преподавания новейшей истории. - М.: 1996. - С.12 - 24; - С.32 - 36 и др.
в устной традиции, одним словом, любой след культуры человечества в самом широком смысле, то объектом познания стано-
70 тт
вился этот текст . Для такой составной части традиционной историографии, как источниковедческое исследование, текст также признается в качестве объекта исследования. Но текст в ней — не что иное, как исторический источник, который служил, в конечном счете, для познания реальности прошлого, а само источниковедческое исследование представляет из себя в свете традиционных историографических воззрений такое исследование источника, которое важно не только само по себе, то есть как средство познания источника, но и как форма поиска наиболее эффективных способов использования источника в историческом исследовании.
В историографии постмодернизма текст как объект исследования приобретает несравненно большее значение, чем просто источник знаний о реальности прошлого, в том числе и такой, как сам источник. Он получает значение единственного остатка этой реальности, который доступен для исследовательского восприятия, рефлексии, построения авторских концептуальных конструкций на темы прошлого, и по существу — для субъективного прочтения и оценки того ушедшего в прошлое общества и автора как его представителя, которое оставило данный текст. Текст, таким образом, в качестве объекта исследования в историографии постмодернизма имеет то же самое значение, что и реальность прошлого в традиционной историографии. Но если реальность прошлого в традиционной историографии — не только сохранившийся источник, но, прежде всего, те события, явления и процессы, которые уже прошли, то, чего перед историком уже нет, то текст — та часть реальности прошлого, которая дошла до историка.
Предмет исторического исследования, заключающийся, в общем, и в целом в изучении функционирования объекта и связей его с другими объектами прошлого, в постмо-
70 См.: Лубский А.В. От монизма к плюрализму: пост-неклассическая модель исторического исследования // Ecce Homo (Памяти Э.Г.Алавердова). 1947 - 1996 / А.В .Лубский. - Ростов-н/Дону: 2002. - С.52.
дернистской историографии приобретает значение установления связи между изучаемым — текстом или текстами, которые выступают как объекты исследования, и интертекстом, или текстовой культурой, под воздействием которой
71
созданы исследуемые тексты . Воздействию на текст текстовой культуры прошлого придается исключительно важное значение, несравненно большее, чем самой реальности, окружавшей автора текста. Такое воздействие шло от текстовой культуры по временной вертикали, уходившей в прошлое по отношению к той эпохе, когда созданы изучаемые тексты, и от современной изучаемому тексту текстовой культуры, то есть с текстами своей культурно-исторической временной горизонтали. Изучение данного предмета позволяет историку уяснить, в конечном итоге, смысловую нагрузку текстов по таким двум направлениям:
1) что в изучаемых текстах сохранилось от смысла интертекста, или от текстовой культуры прошлого и современного данному тексту;
2) какой новый, иной, особый смысл мог содержаться в таких текстах по сравнению с интертекстом.
Однако в свете представлений постмодернистской историографии выводы исследования по поводу изучаемого предмета, то есть о смысле текстов, зависят, как это, по крайней мере, заявляется, не от объективного содержания самих текстов, но от субъективного фактора, в качестве которого выступает историк как субъект процесса познания. Поэтому к предмету исторического познания, с точки зрения постмодернизма, может быть отнесено взаимодействие между изучаемым текстом и историком, исследователем этого текста, особенности восприятия текста исследователем, связанные с культурно-историческим различием эпох, когда создавался и когда изучался текст, а также с психологическими чертами личности историка.
Противоречия имеют место в понимании постмодернистами роли субъекта-историка в исследовательском процессе. С одной стороны, по сравнению с историософскими представлениями, сложившимися в рамках позитивизма и широко
71 Под интертекстом следует понимать не текст в узком смысле слова и не только литературную традицию, а культурную традицию вообще, поскольку, с точки зрения постмодернистов, текст - не только литературный, но и всякий иной источник. — Г.И.
распространенными в ХХ в., когда позитивистские воззрения на историческое исследование подлежали пересмотру, такая роль, с точки зрения постмодернистов, несравненно выше. Это связано с тем, что они вообще отказываются видеть какую-либо объективную основу результатов труда историка. Созданная историком концепция, с их точки зрения, — целиком авторская конструкция прошлого, без какого-либо реконструктивного начала, связанного с воссозданием в историческом труде реальности прошлого какой-либо иной, чем изучавшийся историком текст. Исторический труд, таким образом, не может давать представление о какой-либо иной реальности прошлого, чем изучавшийся историком текст, а также, возможно, и такой реальности прошлого, как личность автора этого текста. Но он дает представление о личности его создателя-историка, его культуре и психологии. Получается, что историк — совершенно свободная личность, а значимость его труда — не в объективном отражении в нем реалий прошлого, а в том, что он дает представление о субъективном впечатлении историка от прошлого, с которым он соприкасается через такую его реальность, как текст.
Между тем, этому противоречит другая основа постмодернистского воззрения на роль субъекта в изучении истории. Связана она с представлением о тексте. Всякий текст — итог сложного культурно-исторического взаимодействия личности автора с интертекстом, с прошлой и современной ему культурой, выражением которой является и интертекст, и каждый текст сам по себе, причем творческое начало в каждом тексте весьма ограничено и не выходит за культурно-исторические рамки интертекста, соответствует его законам. Но то же самое может быть сказано о труде историка, который также представляет собой текст. При таком понимании характера труда историка как субъекта исследования его творческая роль ограничена интертекстом, то есть в данном случае — прежде всего, историографической традицией, а вообще, в широком смысле — общей культурной традицией, частью которой является историография.
Противоречия возникают также в связи с тем, что постмодернисты разделяют прин-
ципиальное положение неокантианства конца XIX в. о всяком историческом явлении как об уникальном, неповторимом феномене. Несомненно, что такое представление должно быть распространено и на всякий текст, являющийся также историческим явлением. Однако представление о зависимости всякого текста, прежде всего от интертекста, о повторении в тексте в той или иной форме характерных признаков предшествовавшей тексту культуры, ставит под сомнение идею уникальности, феноменальности всякого объекта исторического исследования, как, впрочем, и всякого результата этого исследования — исторического труда.
Таким образом, резюмируя материал, изложенный выше, можно вынести на суд научной общественности следующие суждения обобщающего характера:
1. Объект и предмет исторического познания — те понятия, которые следует «разводить» в исторических исследованиях. Сказанное не означает, что между ними возведена Берлинская стена. Объект и предмет исторического познания находятся в диалектическом единстве и соотносятся друг с другом, следующим образом: объект исторического познания — статическое начало;
предмет исторического познания — динамическое начало. Причем, что представляется крайне важным, объект и предмет исторического исследования сами по себе историчны и меняются по мере изменения культурно-исторической ситуации.
2. Объект исторического познания связан с субъектом познания - историком, формируется им, зависит от него и от историографической ситуации времени творчества исследователя, как части общей культурно-исторической ситуации. От субъекта исторического познания зависит не только выбор объекта, но и содержание исторического исследования.
3. В культурно-исторической ситуации постмодернизма объектом исторического исследования становится текст, предметом — процесс формирования и развития данного текста в рамках интертекстовой традиции и взаимодействия текста с субъектом исследования.
Вот такая непростая диалектика. Полагаю, что здесь имеется огромное дискуссионное поле.
OBJECT, SUBJECT, SUBJECT-MATTER OF HISTORICAL KNOWLEDGE:
THE UNEASY DIALECTICS
© 2007 G.M.Ippolitov
Volga Region Branch of Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences, Samara The paper attempts to analyze the uneasy dialectics of object, subject and subject-matter of historical knowledge.
