CC BY
14— История и историческая
И.И. ГЛЕБОВА
ОБ УЧЕБНИКЕ ИСТОРИИ И О МОБИЛИЗАЦИОННОЙ ИДЕОЛОГИИ
В связи с материалами «Смеси» невозможно, по-моему, говорить ни об истории вообще, ни о ее преподавании вообще. Даже форма «дискуссии» свидетельствует о том, что в нашем обществе идут бои за историю -вернее, за память и идентичность. Причем, процесс дошел до той стадии, которую можно характеризовать как коренной перелом. А это требует от всех его участников полной определенности.
Что касается собственно подготовки исторического учебника (учебников), то в 2013 г. речь шла о профессиональной работе над профессиональным текстом. Стандарт создавался как «матрица» для будущей учебной литературы. В то же время он должен был положить конец войнам за память - противостоянию тех общественных сил, которые отстаивали условно либеральный и консервативно-охранительный взгляды на отечественное прошлое. В Стандарте предложена третья позиция - властная: тот подход к истории, который соответствует знаниям, воспоминаниям, предпочтениям, интересам власти. То есть общественный спор был решен традиционным для России способом. Пришла власть и всех «помирила»: отвергнув «крайние» позиции (иначе говоря, общественные исторические проекты), дала свой проект. Тем самым объявила монополию на прошлое. Общественная дискуссия закрыта - в том смысле, что обсуждается теперь только «официальная история». В пространстве памяти восстановлена традиционная ситуация: все определяет властный монолог.
Создатели Стандарта в соответствии с интересами заказчика, действительно, постарались представить некую среднюю, примирительную позицию. Отчасти им это удалось. Но вот беда: в нашем прошлом есть такие «эпизоды», которые на «и» - «и» не построишь. Они требуют определенности, ставят перед выбором: с кем ты - кто ты? И позиция Стандарта по самым конфликтным для общества эпохам оказалась вполне определенной. В соответствии с «официозом» И. Сталин, этот символ общественного противостояния, не может стать для нашего школьника антигероем российской истории. Скорее напротив, выдвигается в ее герои - ведь речь в школьном учебнике идет о сталинском варианте «модернизации России»
244
и о решающем вкладе вождя в Победу советского народа в Великой Отечественной войне. А такая оценка Сталина и сталинской эпохи задает вполне понятную перспективу для всей советской истории. Более того, для нашего прошлого вообще. И перспектива эта имперская, милитаристская, изоляционистская, охранительная и запретительная, антиэмансипационная (во всех отношениях).
Проблема в том, что здесь позиция Стандарта перестает быть примиряющей и становится исключающей. Во-первых, в рамках этой позиции из истории и национальной памяти исключается моральное начало. Если согласиться с авторами Стандарта в том, что цель исторического образования прежде всего воспитательная, то оно должно строиться на моральном подходе к прошлому. А это предполагает при разговоре об абсолютном зле хотя бы не вставать на его сторону. Но воспитательный Стандарт так толкует историческую роль персонификатора самого массового в российской истории террора (созидатель, победитель, «народный вождь»), что по существу «переводит» его на сторону добра. Зло же, лежавшее в основе ленинско-сталинской системы и бывшее ее сутью, низводится до «факультатива»: ошибки. Более того, играет роль инструмента добрых дел: без этого (т.е. репрессивной политики репрессивной власти) и не построили бы и не победили бы1. Во-вторых, тем самым из истории, призванной консолидировать, «собирать» общество, исключаются взгляды целого общественного сектора, который не может - по моральным же, этическим и даже эстетическим соображениям - согласиться с такой позицией. А это никак не способствует «снятию» конфликта по поводу национального прошлого. Не случайно в 2014 г. градус общественной дискуссии по поводу вроде бы компромиссного Стандарта не снизился. Напротив, 2014 г. показал, что стратегии договора/компромисса мало соответствуют нашему обществу в его нынешнем состоянии, что история у нас по-прежнему - поле битвы и побеждает на нем сильнейший (т.е. владелец и распорядитель основных ресурсов). При этом получает в свои руки еще один мощнейший ресурс - символический.
Материалы, опубликованные нами в «Смеси», фиксируют эту ситуацию. Речь в них идет об идеологии Стандарта для «линейки» школь-
1 Здесь для комментария просто необходимы слова И. Бродского. «Амбивалентность, мне кажется, - главная характеристика нашего народа, - писал он. - Нет в России палача, который бы не боялся стать однажды жертвой, нет такой жертвы, пусть самой несчастной, которая не призналась бы (хотя бы себе) в моральной способности стать палачом. Наша новейшая история хорошо позаботилась и о тех, и о других. Какая-то мудрость в этом есть. Можно даже подумать, что эта амбивалентность и есть мудрость, что жизнь сама по себе не добра и не зла, а произвольна... Именно эта амбивалентность, я полагаю, и есть та "благая весть", которую Восток, не имея предложить ничего лучшего, готов навязать остальному миру. И мир, кажется, для этого созрел» (Бродский И. Меньше единицы // Бродский И. Поклониться тени: Эссе. - СПб.: Азбука-классика, 2006. - С. 21-22).
245
И.И.Глебова
- История и историческая
ных исторических учебников - о том, что окажется «поверх» него, что станет его направлять. В последнее время в наиболее массовых СМИ (на федеральных телеканалах, в прессе) стали все больше говорить о пользе для России мобилизационной, т.е. по преимуществу закрытой, ограничительной, чрезвычайной, экономики. Ссылаясь при этом на советский опыт, инициаторы и комментаторы этой идеи тем не менее не объясняют, как это должно работать в современных условиях. (В финансово-экономическом отношении мир действительно стал глобальным, взаимозависимым, проницаемым - в этом и сила, и уязвимость «новой» экономики. А Россия в нее вписана - в уродливых, нецивилизованных формах, в основном своим «верхним» социальным слоем, но вписана.) А вот с мобилизационной идеологией у нас явно получается.
Формой ее бытования (идеологий нашего времени) должна стать история - точнее, та ее часть, которая является элементом масскульта, на которой строится социализация. Это вовсе не новация - скорее, продолжение советского, т.е. инструменталистского, подхода, в рамках которого история понималась только как средство политической борьбы. И иного значения не имела. Сам этот подход есть следствие определенного взгляда на мир, восторжествовавшего в советское время: социальная жизнь строится не на договоренностях и компромиссах, а (подобно живой природе) по законам борьбы - раньше классовой, теперь геополитической. В этой логике цель любого суверенно-государственного организма - «найти» и «обезвредить» врага/конкурента. Это единственная возможность выжить, не изменив себе (не поступившись суверенностью).
Что же постулируется этой идеологией, на что она делает ставку, на каких идеях предлагает воспитывать россиянина? Все просто и доходчиво. И в этом смысле явно рассчитано на массовое потребление. Главный наш (государства Российского) жизненный интерес - противостоять экспансии Запада, которая среди прочего осуществляется идеологическими средствами. Мир захвачен либеральными ценностями; либерализм разъедает его изнутри. В 1990-е годы агрессии подверглась и Россия: были подточены национальные устои - эрозии подверглась сама сущность «русско-го»/«русскости». Но страна нашла в себе силы противостоять западной угрозе - либеральной чуме. За что против нее ополчился западный мир, активизировав весь арсенал своих «спецсредств».
Так как борьба «Россия - Запад» в значительной степени имеет идеологический характер, в ход и пущена история. Ей предписано стать одним из главных средств сопротивления либеральной агрессии. Для этого она должна быть очищена от этой скверны. Мировоззрение российского человека необходимо строить на антилиберальной, антизападнической исторической основе (т.е. на соответствующем прочтении отечественной истории). Это не только важно и безотлагательно (для борьбы/победы в
246
ситуации нового мирового противостояния), но и естественно. Россия -цивилизация, отличная от западной, и именно «не(и анти-)западность», мировоззренческий «не(и анти-)либерализм» (с его цинично-лживой идеей защиты прав какого-то человека, бессмысленными толерантностями и транспарентностями, опасными свободами) и позволили ей стать Россией. То есть подчинять пространство, крепить мощь государства, побеждать враждебные силы. (Тем самым, по существу, утверждается: Россия самоосуществляется посредством внешней экспансии, а не через внутреннее обустройство1. Именно поэтому экспансионистская самореализация Запада угрожает историческим основам ее существования.) Кроме того, сама российская история не дает иной возможности прочтения, кроме как в антилиберальном ключе. (Иными словами, утверждается, что нет оснований «читать» наше прошлое с позиций человека: его прав, свобод, социальных интересов. История писана не для него: в ней действуют «высшие» силы -власть, народ. Все «низкое», индивидуальное им чуждо.)
Так как западная угроза велика (глобальна), противостоять ей способно только государство, этот вечный и самый мощный двигатель российского развития. Установив монополию на историю, оно должно объявить вне закона ее либеральную версию, а заодно и ее адептов -пособников внешнего врага на внутреннем историческом фронте. (Заметим: это традиционный для нас способ конкурентной борьбы: уничтожить конкурента, объявив его врагом народа/народного государства.) Зачистив это поле, государство станет его контролировать в своих интересах. А они, если следовать этой логике, антилиберальные и антизападнические. Воспитание российского человека именно в таком духе должно уничтожить противоречия между Российским государством и российским обществом, российской элитой и российским народом, порожденные «либеральной революцией» рубежа 1980-1990-х (в том числе в понимании истории). Общество будет «огосударствлено»: его частные «эгоистические» интересы заместит общий, т.е. государственный, интерес. А элита станет народной: в ценностном, мировоззренческом, идеологическом смыслах. Идео-
1 Поразительно, но зацикленность на пространстве и сейчас отличает мировоззрение русского человека. Об этом много написано (см. хотя бы работы С. Лурье). Помимо прочего, это означает нацеленность на эксплуатацию естественных ресурсов, данных этому пространству природой, а не на производство. То есть предполагает доминирование определенного типа хозяйственно-экономической деятельности: недропользование, распределение и перераспределение ресурсной ренты. Эта установка, намертво закрепившаяся в культуре, работает не только против производства/технологического усовершенствования/изобретения (исключение - все, что связано с защитой пространства, т.е. с ВПК), но и против инфраструктурно-логистического освоения территории. Она подлежит не освоению, а эксплуатации (отсюда, кстати, и понимание ресурсов как неисчерпаемых). На этом строятся и институты (они ведь в значительной степени - следствие культуры), что консервирует «старые» культурные установки, не дает возобладать новым.
247
И.И.Глебова
— История и историческая
логия сыграет роль узды для элиты: не позволит ей оторваться от народа, из которого она вышла.
Это цельная, внутренне непротиворечивая, логически выверенная, в полном смысле слова идеологическая схема. Ее элементы «зафиксированы» в разных материалах «Смеси». Наиболее же последовательно она представлена в статье В.Э. Багдасаряна. Автор предельно откровенен - это какой-то даже навязчивый в своей откровенности монолог. Но бескомпромиссная определенность - вовсе не проявление личных качеств - скорее, следствие социальной позиции. В последние годы ревнители посткоммунистической идеологии «за Россию как анти-Запад» (я бы даже сказала: идеологию спасения России от мира) почувствовали за собой силу, а потому и правду. (Кстати, именно так и следует читать знаменитое mot из сталинского «Александра Невского»: правда - в силе, в государственной «грозе и опале», ее обеспечивает карающий меч карательных органов.)
В социальном смысле силу идеям и идеологии у нас почти всегда давали государственная поддержка и государственный заказ. Но и не только. Идеология «подъема с колен» «униженной и оскорбленной» (либеральными реформами, Западом, космополитами, предателями Родины и прочими врагами) страны явно близка и многим представителям нынешнего режима (хотя часто расходится с их интересами и используется прежде всего в целях обеспечения режимной безопасности), и очень многим нашим согражданам. Близка органически - они ведь советские люди. (Здесь не важно, родились они в советское время или после СССР. Наша жизнь лепит из них именно этот образ, а они как-то очень естественно в него отливаются.) Их мировоззрение отличает крайняя подозрительность к Западу, склонность к насилию как способу решения всех проблем, «наследственное» неприятие самого слова «либерализм», как и идеи личных прав/обязанностей/ответственности, привычка к охранительной, «священной», «чрезвычайной» (трактующей прошлое как героически-победную чрезвычайщину - как войну) истории.
Такого рода массистория потому и является мобилизационной, что мобилизует в реакционно-охранительных целях соответствующие потенциалы национального прошлого, а также потому, что способна задеть (за живое, за самое естество) и вовлечь массу потенциальных пользователей, с советских времен привычных к такого рода мобилизациям. Мобилизация под знамена посткоммунистической (а потому новой) идеологии истории, советской по существу (по идее, по духу), уже идет и, безусловно, принесет свои реакционно-охранительные плоды. Другие мнения, противоречащие единственно правильной идеологической линии, будут исключены -за них можно и срок получить. Над этим в 2014 г. поработала российская Государственная Дума, подтвердив тем самым свою репутацию: парламент, не склонный к дискуссии, не может допустить ее и в других местах.
248
А срок за мнение - это уже восстановление советской репрессивной практики.
Итак, невинные рассуждения об исторических учебниках, вроде бы исключительно профессиональная дискуссия об истории стали формой «пропихивания» в российское общество идеологии, ее легитимации. Характер этой идеологии, нацеленной на войну (потому что она взращивает страх и ненависть, поднимает худшее в человеке, притом что использует лучшие, самые высокие исторические проявления русского духа) и претендующей на монополию, - агрессивно-охранительный. В узком смысле это идеология защиты нынешнего политического режима, его исторического обоснования/оправдания (режимная идеология). В широком смысле это идеология обороны/охраны традиционного мировоззрения, привычных -с советских времен - способов жизнеустроения (массовая идеология).
Режимно-массовая идеология истории (точнее, идеологическая история) работает против двух тем: выбора и усложнения. Это главные темы современного мира - на них он и строится. Поэтому побеждающую у нас идеологическую линию можно характеризовать как идеологию уклонения от развития: она предохраняет «русский мир» от современности с ее вызовами, вопросами, неопределенностями, опасностями. Она оправдывает/легитимирует нынешнее творчество масс, т.е. современное устройство российской жизни.
На страницах нашего издания не раз говорилось о том, что в спорах о прошлом мы сейчас «прогнозируем» будущее. В свете нынешней, 2014 г., ситуации мы считаем необходимым переакцентировать эту позицию. Наши ближайшие перспективы, конечно, связаны с тем, как мы проинтерпретируем свою историю. Но сейчас на первый план выходит иная временная связь. Концепция Стандарта единого исторического учебника для России и соответственно массовые исторические представления зависят не от того, как мы договоримся по поводу прошлого, а от того, какое будущее себе пожелаем, каким его увидим. Именно это видение определит взгляд на историю, ее оценки.
Такой подход - вовсе не следствие волюнтаризма, не постмодернистские игры, но настоятельное требование сегодняшнего дня. Наше настоящее требует внятного образа (образов) будущего. Под желаемое завтра «подбирется» соответствующее прошлое. Только будучи вовлечены в понятную социальную перспективу, актуальные образы прошлого способны приобрести мобилизационное качество.
В настоящий момент наше общество (его подавляющее большинство), кажется, выбрало для себя будущее: в нем установился «антиперестроечный» консенсус, предполагающий движение по реваншистско-самобытническим путям. Прошлое под это будущее уже подверстано. Сомнительность такой перспективы более чем очевидна.
249
