CC BY
75
Язык художественной литературы
ЯЗЫК ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ СЛОВЕСНОГО ВОПЛОЩЕНИЯ МОТИВОВ ПАМЯТИ И ЗАБВЕНИЯ В РОМАНЕ А. ПЛАТОНОВА «ЧЕВЕНГУР»
Е.В. Бронникова
В настоящей статье исследуется природа памяти и забвения в романе А. Платонова «Чевенгур». Посредством анализа лексического воплощения соответствующих мотивов в тексте произведения, автор приходит к выводу, что память и забвение образуют два напряженно взаимодействующих полюса творимого художником мира, один из которых олицетворяет собой идею жизни, родства всего со всем, а второй воплощает саму сущность смерти, трагическуюразъединенность составляющих бытия.
Ключевые слова: А. Платонов, «Чевенгур», проблема памяти и забвения.
В современном литературоведении существует немало работ, посвященных изучению устойчивых мотивов и образов в произведениях А. Платонова. Как наиболее значимые среди них отметим исследования Л. Фоменко [8], М. Дмитровской [6], Е. Яблокова [11], М. Геллера [5], Л. Карасева [7], А. Щербакова [9], выделяющие в качестве ключевых для понимания платоновской Вселенной следующие концепты: «дом», «дорога», «родство», «сиротство», «странничество», «пустота», «вещество», «смысл», «истина», «жизнь», «смерть» и некоторые другие. Однако этот ряд представляется нам неполным без «памяти» и «забвения». В настоящей статье посредством анализа соответствующих мотивов мы попытаемся раскрыть платоновское понимание природы памяти и забвения, а также определить их место в картине мироздания художника, представленной в вершинном его творении - романе «Чевенгур».
Сразу отметим, что в своем понимании повествовательного мотива мы опираемся на концепцию Б. Гаспарова, согласно ко-
7
Lingua mobilis №3 (17), 2009
торой, мотивом может быть любое «смысловое пятно», повторяющееся или варьирующееся в тексте [4. С. 30]. Такой подход позволяет рассматривать мотивы памяти и забвения у Платонова сразу в двух аспектах: лексическом1, поскольку в тексте «Чевенгура» неоднократно повторяются слова «память» и «забвение» а также производные от них лексемы, и конструктивном, где воспоминания героев анализируются как события и выявляется особый способ организации этих событий в романе.
Поскольку главным стилевым инструментом Платонова является всё-таки слово, ведь «чувствование мира» этого художника, как проницательно замечает М.Дмитровская, «показывает себя не с помощью языка, а через язык» [6. С. 3], наиболее интересным нам представляется рассмотреть именно лексическое воплощение мотивов памяти и забвения в тексте «Чевенгура».
Начнем с мотива памяти.
Первое, что обращает на себя внимание при чтении романа, - это постоянное соседство слова «память» с глаголами и существительными, имеющими семантику ощущений, причем самых разнообразных: обонятельных, осязательных, вкусовых и даже ау-диальных. Например: «Копенкин ощущал даже запах платья Розы <...>. Он не знал, что подобно Розе Люксембург в памяти Дванова пахла Соня Мандрова» [1. C. 122]; «Дванов <...> вообразил только одну Софью Александровну. И его сердце наполнилось стыдом и вязкой тягостью воспоминания» [1. C. 353]. Или: «В Чевенгуре не было искусства <...>, зато любой мелодический звук, даже направленный в вышину безответных звезд, свободно превращался в напоминание о революции» [1. C. 282]. На наш взгляд, столь ярко выраженная чувственная природа платоновской памяти неразрывна связана с особым складом личности художника, постигающим мир прежде всего чувственно, на пределе всех душевных сил. Не случайно в одной из своих записных книжек Платонов определяет память и забвение как свойства человеческого сердца, а не разума: «Человеческому сердцу свойственны не только совесть, долг и память, но также и забвение» [2. C. 410]. В связи с этим закономерной представляется необычайно насыщенная эмоциональная 1
1Здесь и далее, в том числе и в цитатах, курсивом выделено нами. - Е.Б.
8
Язык художественной литературы окрашенность платоновской памяти, причем спектр чувственных переживаний, доставляемых воспоминаниями, оказывается очень широким - от нежности до ярости: «Вы сестры, - сказал Дванов с нежностью ясного воспоминания» [1. C. 102]; «А небо над садами, над уездными малыми храмами и недвижимым городским имуществом покоилось трогательным воспоминанием Алексея Алексеевича» [1. C. 178]; «Ты помнишь восемнадцатый и девятнадцатый год?» - со слезами радости говорил Пашинцев. Навсегда потерянное время вызывало в нем яростные воспоминания» [1. C. 129]; «Комиссар тоже спал, лицо его сморщилось - вероятно, он мучился перед сном воспоминаниями о покинутой семье» [1. C. 61].
Как мы могли убедиться из приведенных выше фрагментов текста, эпитеты, относящиеся к слову «память», имеют как негативную, так и позитивную оценочность. Иначе дело обстоит с лексическим окружением слова «забвение». Определяемое Платоновым как «недостаток человеческого сердца» [2. C. 404], забвение наделяется в романе исключительно отрицательной семантикой: «Копенкин не имел сознания и лишь стонал от грустного, почерневшего чувства забвения» [1. C. 191]; «Копенкин приподнял голову и, оглядев белыми глазами позабытый мир, искренно заплакал» [1. C. 353]. Думается, это связано с тем, что забвение в мире Платонова представляет собой нечто совершенно чуждое жизни, но родственное смерти, поскольку разрушает единство и целостность бытия. Отсюда - постоянное соседство этого мотива со словами «смерть», «гибель», «мертвый» и т.п. Например: «Чепурный <.. .> снял с себя шинель, укутал ею Прокофия и, привалившись к нему, позабылся в отчуждении жизни» [1. C. 345]; «Копенкин пришел в самозабвение, которое запирает чувство жизни в темное место и не дает ему вмешиваться в смертные дела» [1. C. 138]; «Дванов находил различные мертвые вещи <...>, поднимал эти предметы, выражал сожаление их гибели и забвенности и снова возвращал на прежние места» [1. C. 355].
Ярчайшим примером синонимии «смерти» и «забвения» в платоновском романе является эпизод, изображающий, как посреди «благоденствующего» Чевенгура на руках матери умирает ребенок. Причем наступление его смерти автор передает посред-
9
Lingua mobilis №3 (17), 2009
ством нагнетания в тексте глагола «забыть» и производных от него лексем. Сначала «мальчик молчал и глядел на мать полуприкрытыми, позабывшими её глазами», далее он говорит ей: «Ты завтра разбуди меня, чтобы я не умер, а то я забуду и умру», - а после наступления смерти малыша «мать поглядела на уже забывшегося ребенка и пожалела его» [1. C. 271]. Интересно, что в финале этого эпизода, мотивы забвения и смерти становятся для Платонова настолько тождественными, что он использует один из них вместо другого, заменяя лексему «умер» словом «забыл»: «Ну и что ж такое, скажи пожалуйста? - с суровой надежностью сказал Чепурный. - Одну минуту пожить сумеет, раз матери хочется: жил-жил, а теперь забыл!» [1. C. 272].
Другим принципиально важным для раскрытия платоновского понимания уничтожающей жизнь сущности забвения является в романе мотив пустоты. Пустота выступает в «Чевенгуре» как доминантная характеристика образа мира, охваченного забвением: «Над пустынной бесприютностью степи всходило вчерашнее утомленное солнце, и свет его был пуст, словно над чужой забвен-ной страной, где нет никого, кроме брошенных людей на кургане, жмущихся друг к другу не от любви и родственности, а из-за недостатка одежды» [1. C. 248]. Или: «Лунное забвение простиралось от одинокого Чевенгура до самой глубокой вышины и там ничего не было, оттого и лунный свет так тосковал в пустоте» [1. C. 293].
Однако вернемся к мотиву памяти. В отличие от забвения, ощущаемого художником исключительно как разрушительная стихия, воспоминания наделяются им всеобъемлющей силой созидания. В этом несложно убедиться, обратившись к платоновским письмам к жене, литературно-критическим статьям и многочисленным записным книжкам, в одной из которых читаем: «Мы должны сберечь в памяти и в образе каждого человека в отдельности, тогда будут сохранены и все во множестве и каждый будет прекрасен, необходим и полезен теперь и в будущем, продолжая через память действовать в живых и помогая их существованию» [2. C. 410].
Таким образом, главная задача памяти, по Платонову, - это сохранение жизни. Причем, как справедливо замечает Е.Яблоков
10
Язык художественной литературы [11. C. 201], идея памяти (движения во времени и «хранения» этого времени) оказывается неразрывно связана у писателя с идеей «странствования» (движения в пространстве и «собирания» мира в свою душу). В этом смысле не случайным представляется тот факт, что в тексте романа слово «память» зачастую соседствует с глаголами движения, а также словами с семантикой пути, дороги, перемещения в пространстве: «Захар Павлович на ходу вспоминал прошедшую жизнь и не сожалел о ней» [1. C. 12]; «На дворе дождь, в степи сырость, а малого нет и нет, всё время хожу и помню о нем» [1. C. 310]. Или: «<...> Прокофий попутно памяти Александра указывал, что горе в русских деревнях - это есть не мука, а обычай» [1. C. 295]; «<...> это Копенкин видел, и его любовь шла дальше по дороге воспоминаний» [1. C. 89].
Еще одним характерным свойством памяти в романе Платонова является её возрастающая активность, усиливающаяся пропорционально движению времени, о чем свидетельствует прием восходящей градации, используемый автором при построении предложений, описывающих воспоминания героев. Например: « А я тебя помнил, - ответил Дванов [Прокофию - Е.Б.]. - Чем больше жил, тем всё больше тебя помнил, и Прохора Абрамовича помню, и Петра Федоровича Кондаева, и всю деревню» [1. C. 291]. Как видим, память активно накапливает жизнь, «собирает» отдельные элементы мира, сохраняя их в сердце человека. Причем в качестве объектов воспоминания у художника выступают не только люди, его память восстанавливает связь между самыми разнообразными составляющими бытия: предметами, явлениями природы, животными, насекомыми, небесными светилами, умершими людьми и т.д. Более того, в мире Платонова существует даже память о будущем. Так, Гопнер спрашивает у Чепурного о Чевенгуре: «Деревня, что ль, такая в память будущего есть?» [1. C. 161]. А коммунист Жеев с одинаковой тоской вспоминает как былое, так и грядущее: «Перед сном Жеев любил потосковать об интересной будущей жизни и погоревать о родителях, которые давно скончались» [1. C. 245].
Подводя итог всему сказанному выше, мы приходим к выводу, что память и забвение образуют два полюса платоновского кос- 11
11
Lingua mobilis №3 (17), 2009
моса: один олицетворяет собой идею жизни, вечного движения, родства всего со всем, а второй воплощает саму сущность смерти, трагическую разъединенность составляющих мира, всеобщее одиночество и пустоту. Однако эти полюса не изолированы друг от друга, а находятся в постоянном напряженном взаимодействии. Потребность платоновских героев в памяти как в кровно необходимой связи друг с другом и с миром никогда не получает своего удовлетворения, она постоянно оборачивается забвением, разрывом. Об этом свидетельствует тот факт, что как только в тексте возникает один из названных мотивов, тут же появляется и второй. Например: «Мальчик вспомнил про удочку, которую сделал ему отец, а он закинул её в озеро и там забыл» [1. C. 11]. Или: «В них [могилах - Е.Б.] лежали покойные люди, которые жили потому, что верили в вечную память и сожаление о себе после смерти, но о них забыли» [1. C. 330]. Особенно интересен в этом плане эпизод, описывающий сражение за Чевенгур, в котором автор буквально сталкивает предельную память и абсолютное забвение, подчеркивая таким образам высшую степень драматизма происходящего: «Он [Копенкин - Е.Б.] пронизался без вреда через весь отряд противника, ничего не запомнив, и вновь повернул рычащую Пролетарскую Силу обратно, чтобы теперь всё задержать на счету у памяти, иначе бой не даст утешения и в победе не будет чувства усталого труда над смертью врага» [1. C. 362].
Подобная диалектика памяти и забвения, связи и разрыва, родства и сиротства, насквозь пронизывающая текст романа, является характерной чертой «драматически-сопрягающего» [3. C. 29] платоновского стиля, который в «Чевенгуре», как справедливо замечает В. Эйдинова, открывается оборотной своей стороной - «принципом разрывов», «сближенных, но не сопрягающихся друг с другом частей» [10. C. 137].
Список литературы
1. Платонов, А.П. Чевенгур: Роман и повести. - М.: Советский писатель, 1989.
2. Платонов, А. Живя главной жизнью. - М.: Правда, 1989.
List of literature
1. Platonov, A.P. Chieviengur: Roman ii poviestii. - M.: Sovietskiij piisatieli, 1989.
2. Platonov, A. Zhiivia glavnoj zhi-izniju. - M.: Pravda, 1989.
12
Язык художественной литературы
3. Белоусова, Е.Г. Стилевая интенсификация в русской прозе рубежа 1920-1930-х годов: автореф. дис. ... д-ра. филол. наук. - Екатеринбург, 2007.
4. Гаспаров, Б. Литературные лейтмотивы. - М., 1994.
5. Геллер, М. Андрей Платонов в поисках счастья. - М.: «МИК», 2000.
6. Дмитровская, М.А. Язык и миросозерцание А. Платонова: автореф. дис. ... д-ра. филол. наук. - М., 1999.
7. Карасев, Л.В. Движение по склону. О сочинениях А. Платонова. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т., 2002.
8. Фоменко, Л.П. «Дом» и «дорога» в романе А. Платонова «Чевенгур» // Андрей Платонов: проблемы интерпретации. - Воронеж: Траст, 1995. - С. 97-103.
9. Щербаков, А. Родство, сиротство, гражданство и одиночество в произведениях А.Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. -М.: Наследие, 1993. - С. 132-144.
10. Эйдинова, В. О динамике стиля Андрея Платонова (от раннего творчества - к «Котловану») // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. -М.: Наследие, 1993. - С.132-144.
11. Яблоков, Е. О типологии персонажей А.Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. - М.: Наследие, 1993. - С. 194-203.
3. Bielousova, JE.G. Stiilievaja iin-tiensiifiikathiija v russkoj prozie ru-biezha 1920-1930-x godov: Autoref. Of Doctor of Phil. - Jekatieriinburg, 2007.
4. Gasparov, B. Liitieraturnyyje liejt-motiivyy. - M., 1994.
5. Giellier, M. Andriej Platonov v poi-iskax schastija. - M.: «MIIK», 2000.
6. Dmiitrovskaja, M.A. Jazyyk ii mi-irosozierthaniije A. Platonova: Autoref. Of Doctor of Phil. - M., 1999.
7. Karasiev, L.V. Dviizhieniije po sk-lonu. O sochiinieniijax A. Platonova. - M.: Rossiijsk. gos. gumaniit. un-t., 2002.
8. Fomienko, L.P. «Dom» ii «doro-ga» v romanie A. Platonova «Chievi-engur» // Andriej Platonov: problie-myy iintierprietathiihii. - Voroniezh: Trast, 1995. - pp. 97-103.
9. Shhierbakov, A. Rodstvo, siirot-stvo, grazhdanstvo ii odiinochiestvo v proiizviedieniijax A.Platonova // «Strana fiilosofov» Andrieja Platonova: probliemyy tvorchiestva. - M.: Nasliediije, 1993. - pp. 132-144.
10. Ejdiinova, V. O diinamiikie sti-ilia Andrieja Platonova (ot ranniego tvorchiestva - k «Kotlovanu») // «Strana fiilosofov» Andrieja Platonova: probliemyy tvorchie-stva. - M.: Nasliediije, 1993. - pp.132-144.
11. Jablokov, JE. O tiipologiihii pier-sonazhiej A.Platonova // «Strana fiilosofov» Andrieja Platonova: probliemyy tvorchiestva. - M.: Nasliediije, 1993. - pp. 194-203.
13
