CC BY
57
6. Конституционный закон № 92-554 от 25 июня 1992 г., ст. 5. Цит по: Конституции зарубежных государств / Сост. В.В. Маклаков. - М., 2003. С. 71.
7. Case 26/62 Van Gend en Loos [1963] // ECR 1, Case 6/64 Costa v. ENEL [1964] // ECR 585, Case 106/77 Simmenthal [1978] // ECR 629, Консультативное заключение № 1/91 «Европейское экономическое пространство» [1991] // ECR 6102.
8. Case 26/62 Van Gend en Loos [1963] // ECR 1.
9. Case 6/64 Costa v. ENEL [1964] // ECR 585.
10. Bundesverfassungsgericht, 29 May 1974, [1974] 2 CMLR 540.
11. Bulletin of the EEC. 1965. № 5. P. 19.
12. Case 33/70 SACE [1970] // ECR 1213, Case 41/74 Van Duyn v. Home Office [1974] // ECR 1337, Case 8/81 Becker v. Finanzamt Munster-Innenstadt [1982] // ECR 53, Case 148/78 Ratti [1979] // ECR 1629; см. также Case 152/84 Marshall v. Southampton and South West Hampshire Area Health Authority [1986] // ECR 723.
13. Treaty Establishing a Constitution for Europe. Luxembourg: Office for Official Publications of the EC, 2005. P. 18.
14. Case 294/83 Parti Ecologiste «Les Verts» v. European Parliament [1986] // ECR 1339.
15. General Report on the Activities of the European Union 2004. Luxembourg: Office for Official Publications of the EC. - 2004. - P. 334.
16. Маргиев В.И. О некоторых особенностях внутреннего права Европейских сообществ // Правоведение. 1999. № 1. - С. 213.
17. Селиверстов С.С. Вопросы соотношения международного и европейского права // Московский журнал международного права. 2004. № 1. - С. 227.
18. Протокол о роли национальных парламентов. См. Документы Европейского Союза -Амстердамский договор. T. V. - М., 1999. - С. 155.
19. Protocol on the role of national parliaments in the European Union.. См. Treaty Establishing a Constitution for Europe. Luxembourg: Office for Official Publications of the EC. - 2005. - P. 214.
20. Case 6/64 Costa v. ENEL [1964] // ECR 585.
21. Маргиев В. И. О некоторых особенностях внутреннего права Европейских сообществ // Правоведение. 1999. № 1. - С. 211.
22. Кашкин С.Ю. Конституция для Европы: принципиально новый этап развития конституционализма // Вестник Европы. 2004. № 12.
23. Европейское право: учебник для вузов / Под общ. ред. Л. М. Энтина. - М., 2004. - С. 41.
В.С. Назарова
ОБ ОСНОВАНИЯХ ЮРИДИЧЕСКОГО ПОЛНОПРАВИЯ РЯДОВЫХ
СВОБОДНЫХ В АНГЛО-САКСОНСКОМ ОБЩЕСТВЕ VII-IX ВВ.
При анализе социально-правового положения рядовых свободных англосаксонского общества следует иметь в виду, что основаниями их юридического полноправия служили социальная и хозяйственная самостоятельность.
К IX в. важнейшие компоненты англосаксонского общества определялись в юридических памятниках аллитерированной фразой, которая в переводе звучит, как «керлы и эрлы» (ge ceorle ge eorle) [1]1. По практически единодушному мнению исследователей, термином «керл» в англосаксонских источниках обозначался рядовой свободный человек, обладающий социальной и хозяйственной самостоятельностью. Тем не менее о понимании этого термина в историографии есть разные мнения.
Начиная со второй половины XIX в., большинство и отечественных, и зарубежных исследователей полагали, что основную массу англосаксонского населения составляли свободные общинники-керлы. Считалось, что керлы обладали всеми правами
1 Ссылки на англосаксонское законодательство приводятся по изданию: Die Gesetze der An-gelsachsen / Hrsg. F. Liebermann. - Halle, 1903. Bd. 1, с указанием титула, а при необходимости и параграфа.
свободных: они имели в своем личном пользовании земельные наделы, участвовали в народных сотенных собраниях, выступали в суде, имели рабов и других зависимых и могли по своему усмотрению покидать занимаемый участок земли и переходить на другое место. Иными словами, в глазах традиционной историографии древнеанглийские керлы не только представляли собой главную производительную силу англосаксонского общества УП-ГХ вв., но и формировали костяк социальной структуры [2-9].
В современной литературе этот подход наиболее рельефно выразил известный английский специалист Г. Лойн, вновь решительно заявивший о том, что социально-политическая история средневековой Англии начинается со свободной общины крестьян-керлов [10].
В начале XX в. начал формироваться и в дальнейшем получил широкое распространение принципиально иной взгляд на существо общественного строя раннесредневековой Англии. Исследователи, принадлежавшие к этому направлению, справедливо обратили внимание на большую роль разнообразных форм личной зависимости в древнеанглийском обществе, а также на внутреннюю иерархичность и сильную стратифицированность последнего, во многом скрепляемого уже не столько общинно-родовыми, сколько новыми узами господства-подчинения. С их точки зрения, в нем доминировали вовсе не керлы, а военная знать, постепенно превращавшаяся в крупных землевладельцев. Впрочем, и сторонники «аристократического» подхода к характеру общественного строя англосаксов У11-1Х вв. не отрицали того, что в целом керлы были полноправными свободными членами раннего англосаксонского общества [11-15].
Очевидно, что неоднозначное понимание содержания юридического полноправия керлов во многом обусловлено различными подходами к анализу основ их социальной и хозяйственной самостоятельности. В этой связи целью настоящей работы является попытка установить границы социально-хозяйственной свободы керлов и определить юридические рамки их полноправия.
Начнем с этимологии. Лингвисты и историки настолько часто переводили древнеанглийский термин «керл» (сеог1), как «свободный общинник», что можно было бы сделать вывод о некоей формальной этимологической связи между этим термином и самим понятием «свобода». Такой вывод, скорее всего, ошибочен. По-видимому, слово «сеог1» происходит от древнегерманского «каг1а7», что означает просто «старый человек»1. К тому периоду, когда мы впервые встречаем термин в письменных источниках, слово «керл» имеет, по меньшей мере, три различных, хотя и взаимосвязанных значения: «мужчина» в чисто половом смысле, безотносительно к возрасту и социальному статусу, «муж», как оппозиция «жене», а также «незнатный глава домохозяйства, свободный простолюдин» [17]. Именно в последнем значении термин чаще всего используется в юридических сборниках и грамотах.
Значительно меньшее внимание в историографии отводится изучению права-обязанности древнеанглийского керла, а именно, участию в военном ополчении, а также вообще месту керлов в военной системе ранних англосаксонских королевств. Нельзя сказать, что проблема военной организации англосаксов вовсе выпала из поля зрения исследователей; напротив, количество изданий, так или иначе ей посвященных, весьма велико и продолжает возрастать. Но все эти публикации, во-первых, чаще всего имеют дело с материалами, относящимися к поздней саксонской эпохе или кануну нормандского завоевания, а, во-вторых, чаще всего только вскользь затрагивают вопросы, связанные с участием в военных структурах англосаксов У11-1Х вв. рядовых керлов.
1 [16]. Относящийся к VIII в. глоссарий передает англосаксонское «сеог1» лат. «ихопш».
Между тем анализ этих сюжетов, на наш взгляд, не только дает возможность уточнить границы «свободы» керла, но и хотя бы отчасти конкретизировать наши представления о характере общественного строя первых англосаксонских королевств в целом.
Некоторые английские и американские ученые полагают, что определение «свободный» является не более чем современной глоссой, прилагаемой к керлу исследователями. С этим трудно согласиться. Все законодательные памятники раннего англосаксонского периода, как из Кента, так и из Уэссекса, используют понятие «родом из керлов» (cicrlisc mon) в качестве определения того лица, которое по шкале вергельдов находилось ниже знатных (gesithcund), но выше рабов (theow). В чисто юридическом смысле керл «свободен» потому, что он обладает набором некоторых прав-обязанностей, наиболее важными из которых являются право приносить очистительную клятву в суде и защищать себя и свою собственность, а также родню и своих зависимых людей от посягательств посторонних. Не случайно, что в анализируемых юридических памятниках именно керлы выступают главными носителями правовых норм. Большинство титулов судебников ограждает, прежде всего, их интересы: определены штрафы за нанесенные им увечья, убийство, за причиненный материальный и моральный ущерб, за вторжение в дом и усадьбу [18].
В гораздо меньшей степени «свобода» англосаксонских керлов в социальноэкономической сфере. В раннем Кенте, к примеру, в их личном пользовании находились пахотные наделы (обычно размером в один сулунг), полосами лежавшие в пределах земель общины. Именно этот надел составлял основу хозяйственной независимости керла: без его наличия не могли осуществляться никакие права и обязанности, характерные для полноправного члена общества. В состав хозяйства керла, кроме того, входили дом с усадьбой и имевшиеся у него права на пользование различными общинными угодьями. Помимо самого хозяина и членов его семьи в хозяйстве керла обычно работали рабы и лэты. Однозначных свидетельств применения последних на полевых работах мы не имеем: источники говорят об их использовании, прежде всего, в домашнем хозяйстве и в личном услужении.
Как и в Кенте, в раннем Уэссексе керлы имели в личном пользовании земельные наделы (в среднем одна - две гайды) и обладали сходными со своими кентскими собратьями юридическими правами. Уэссекские законы рассматриваемого периода так же, как и кентские, пестрят титулами, посвященными охране жизни, чести, безопасности и имущества керлов.
Это подтверждается тем обстоятельством, что керл без надела не рассматривался англосаксонскими варварскими Правдами как рядовой свободный. Так, в ст. 51 Правды Инэ при определении штрафов за неявку в ополчение обладателей различного количества земельных наделов - гайд керл без надела не упомянут, видимо, как бессмысленное и юридически невозможное явление. В ст. 14 и 30 той же Правды рядовые свободные присягают своими наделами, следовательно, отсутствие последних поставило бы под сомнение юридический статус этих людей как свободных [19].
Разнообразие в понимании хозяйственного и юридического смысла гайды, а также тот факт, что даже те весьма скромные сведения, которые мы имеем относительно величины надела англосаксонских рядовых свободных, содержащиеся в источниках не ранее X в., поставили исследователей в весьма трудное положение. Тем не менее, сопоставление уэссекской гайды (там, где она действительно являлась мерой земельной площади) и кентского сулунга, а также использование данных более поздних источников, в том числе Книги Страшного суда (Domesday Book), дают некоторый материал для анализа.
Еще в конце прошлого века английский историк и юрист Ф. Сибом пришел к выводу о том, что кентский сулунг представлял собою двойную гайду, равную по площади 240 акрам. Другие исследователи, в частности Эштон, истолковывая отрывок из Domesday Book «...in communi S. Martini sunt CCCC acrae et dim quae fiunt II solinos et dim», определили величину сулунга в 180 акров. Это, однако, нисколько не прояснило вопроса о величине гайды, что и побудило отечественного юриста П.Г. Виноградова вновь обратиться к анализу источников. Исследования пошли по линии терминологических изысканий, позволив прояснить сущностное отличие сулунга от гайды и отсюда - невозможность их прямого сопоставления. В определении размеров гайды английские историки и юристы последнего времени следуют за Сибомом и Виноградовым, считая среднюю величину ее в 120 акров, виргаты - в 30 акров, боваты - 15 акров. Сведения о размерах, разумеется, весьма приблизительных, держания в одну гайду приведены у Ф. Стентона [20].
Среди отечественных историков детальными исследованиями по определению размеров англосаксонской гайды занимался А. Гуревич. На основании данных фискальных единиц, не вошедших в Domesday Book, он сделал вывод о равенстве сулунга гайде и определил размер последней в 120 акров [21].
Так или иначе, но эти исследования приводят к следующему итогу. Прежде чем стать фискальной единицей, гайда, как и кентский сулунг, была реальной мерой земельной площади (на это указывает этимологическая связь данных терминов с землей и орудиями ее обработки), составлявшей надел рядового свободного домохозяина, экономическое основание его свободы и позволявшей нести государственные повинности, отправляя перед государством обязанности, приличествующие свободному статусу.
В реальности социальная система англосаксов была, разумеется, много сложнее и помимо перечисленных включала в себя разнообразные категории полусвободных и рабов. Кроме того, надо иметь в виду, что известные нам кодексы различных древнеанглийских королевств демонстрируют, хотя и однотипные, но во многом несходные формы общественного устройства.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Aelfred, 4, § 2.
2. Виноградов П.Г. Исследования по социальной истории Англии в средние века. - СПб., 1887.
3. Петрушевский Д.М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. - М.-Л., 1937. - С. 29-77.
4. Brown R.A. The Normans and the Norman Conquest. - N.Y., 1968. - P. 217-224.
5. ChewH.M. The English Ecclesiastical Tenants-in-Chief and Knight Service. L., 1932.
6. Douglas D.C. William the Conqueror. Berkeley, Los Angeles, 1964. P. 273-280.
7. Mait1and F. Domesday Book and Beyond. Oxford, 1897. - P. 156-161.
8. Stenton F.M. The First Century of English Feudalism. - Oxford, 1961. - P. 115-162.
9. Vmоgrcdоff P. English Society in the Eleventh Century. - Oxford, 1908. - P. 22-38, 74-89.
10. Loyn H.R. The Governance of Anglo-Saxon England, 500-1087. - L., 1984. - P. 50-53.
11. Barlow F. William I and the Norman Conquest. - L., 1966. - P. 117-120.
12. Chadwick H.M. The Origin of the English Nation. - Cambridge, 1907. - P. 158-162.
13. John E. Land and Tenure in Early England. - Leicester, 1960. - P. 113-161.
14. Idem. Orbis Britanniae. - Leicester, 1966. - P. 128-153.
15. Matthew D. J. A. The Norman Conquest. - L., 1966. - P. 117-120.
16. Schcbrcm H. Bezeichnungen fur «Bauer» im Altenglischen // Wort und Begriff «Bauer». -Gottingen, 1975. S. 80.
17. Aston T.H. The Origins of the Manor in England // Transactions of the Royal Historical Society. - 5-th Series, 1956, Vol. 8. - P. 70.
18. Aethelbert, 6; 17-21; 27-31; 33-72.
19. Ine, 14, 30, 51.
20. Stenton F. M. Anglo-Saxon England. - Oxford, 1944. - P. 279.
21. Гуревич А.Я. Из истории имущественного расслоения общинников в процессе феодального развития Англии. - Средние Века. - Вып. VIII. - М., 1955.
И.В. Тимошенко
ДЕФИНИРОВАНИЕ ПОНЯТИЙНОГО АППАРАТА КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ МИНИМИЗАЦИИ ОЦЕНОЧНЫХ КАТЕГОРИЙ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ОБ АДМИНИСТРАТИВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
Эффективность борьбы с административными правонарушениями и соблюдение законности в административно-юрисдикционном производстве во многом зависят от степени научной проработанности понятий и терминов, содержащихся в нормах законодательства об административной ответственности, являющейся фундаментальной базой для его совершенствования и дальнейшего развития. Идеальных законов нет и не может быть, поэтому и возникает вечная проблема совершенствования законодательства, перманентного приближения его к идеалу, хотя достичь последнего, видимо, невозможно.
Кодекс РФ об административных правонарушениях - это единственный в настоящее время акт федерального законодательства, содержание которого охватывает собой весь комплекс основополагающих правовых норм, составляющих институт административной ответственности в Российской Федерации. И хотя законодательство об административной ответственности и не ограничивается лишь нормами КоАП РФ (о чем прямо сказано в ч. 1 ст. 1.1 этого закона), именно КоАП РФ закрепляет принципиальные позиции, общие для всех возможных вариантов установления и применения административной ответственности как на федеральном, так и на региональном уровнях. Поэтому в рамках обозначенной выше темы интерес представляет именно Кодекс РФ об административных правонарушениях как объект исследования.
Законотворчество как вид социальной деятельности характеризуется органическим единством трех его основных компонентов: познания, собственно деятельности и ее результата, которые в своих диалектических взаимопереходах составляют относительно законченный цикл. Итогом законотворчества выступает его результат - сам закон как таковой. «Но этот итог лишь промежуточный, первичный результат, вслед за которым наступает действие самого закона, заключающееся в практическом регулировании общественных отношений. Изучение действия закона позволяет определить его эффективность, целесообразность, научную обоснованность и т.д., что, в свою очередь, воздействует в порядке обратной связи на законотворческий процесс, позволяет уточнить, откорректировать, дополнить существующее законодательство, повысить его уровень, обогатить его практическим опытом и совершенствовать» [1. С. 25].
Как и любая специальная область знаний, правовая сфера оперирует сложными, многогранными и нередко весьма специфическими понятиями, которые выражаются соответствующей терминологией. И без нее ни законодательство, ни юридическая наука обойтись не могут.
«Термин (юридический) - слово или словосочетание, имеющее юридическое значение, выражающее правовое понятие, применяемое в процессе познания и освоения явлений действительности с точки зрения права» [2]. Любой термин выражает
