Научная статья на тему 'Об одном источнике комедии А. Н. Островского «Доходное место»'

Об одном источнике комедии А. Н. Островского «Доходное место» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
1376
183
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ИСТОКИ ТВОРЧЕСТВА / ПРОЗА И ДРАМАТУРГИЯ / ТВОРЧЕСКОЕ ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ / ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ СХОЖДЕНИЯ / CREATIVE WORK SOURCES / PROSE AND DRAMATURGY / CREATIVE RETHINKING / TYPOLOGICAL CONVERGENCES

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Павлов Александр Вячеславович

Истоки творчества А.Н. Островского чаще всего пытаются искать в предшествующей драматургии. Между тем проза 40-х годов XIX века в таких поисках может дать интересные и неожиданные результаты.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Of particular source for Alexander Ostrovsky''s comedy “A Profitable Position”

Alexander Ostrovsky's creative work sources are the most often attempted to be sought in precedent dramaturgy. Meantime, the prose of the 1840s can give interesting and unexpected results.

Текст научной работы на тему «Об одном источнике комедии А. Н. Островского «Доходное место»»

УДК 821.161.1.09

Павлов Александр Вячеславович

кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова

av-pavlov@list.ru

ОБ ОДНОМ ИСТОЧНИКЕ КОМЕДИИ А.Н. ОСТРОВСКОГО «ДОХОДНОЕ МЕСТО»

Истоки творчества А.Н. Островского чаще всего пытаются искать в предшествующей драматургии. Между тем проза 40-х годов XIX века в таких поисках может дать интересные и неожиданные результаты.

Ключевые слова: истоки творчества, проза и драматургия, творческое переосмысление, типологические схождения.

Комедия А.Н. Островского «Доходное место» была закончена в декабре 1856 года и напечатана в журнале «Русская беседа», вышедшем в марте 1857 года, а на сценах Москвы и Петербурга появилась только в 1863 году. Она стала первой пьесой, в которой драматург обратился к миру чиновников. Этот мир был знаком Островскому не хуже, чем купеческий, поэтому автор, создавая комедию, мог опираться на собственный опыт. Позднее П.М. Невежин вспоминал слова Островского: «Не будь я в такой передряге, пожалуй, не написал бы "Доходного места"» [7, с. 262]. Эти слова во многом определили для исследователей тот источник, который питал творческое воображение драматурга.

Современники увидели в «Доходном месте» традиции первой комедии Островского. Л.Н. Толстой писал В.П. Боткину, что в комедии «та же мрачная глубина, которая слышится в Банкруте...» [10, с. 156]. Н.Г. Чернышевский в статье «Заметки о журналах» отметил: «Сильным и благородным направлением она напоминает... комедию "Свои люди - сочтемся!"» [11, с. 732]. Современная драматургу литературная и театральная критика в основном обсуждала проблематику, образы, сценическую историю комедии, не касаясь ее генетических корней. Не возвращались к этому вопросу исследователи и позднее. Между тем еще А.В. Дружинин заметил, что декларативность монологов Жадова словно бы из журналов 40-х годов [4, с. 559].

Изучая сюжетику Островского, А.И. Ревякин приводит многочисленные примеры, указывающие на то, что творчество драматурга имеет «перекличку с сюжетами предшествующей отечественной литературы» [9, с. 154]. Но и в его сопоставлениях комедия «Доходное место» остается за пределами внимания.

О том, как и откуда рождаются сюжеты, сам Островский говорил и писал неоднократно. Драматург и критик Д.В. Аверкиев в «Дневнике писателя» приводит такие слова Островского: «Драматург не изобретает сюжетов - все наши сюжеты заимствованы. Их дает жизнь, история, рассказ знакомого, порою газетная заметка» [1, с. 143]. Как бы подтверждая эти слова, Э. Краг убедительно доказал, что в «Последней жертве» Островский заимствовал фабулу комедии Лесажа «Тюркаре», но решал другие художественные задачи [5].

В качестве одного из источников комедии «Доходное место» может быть рассмотрена книга рассказов и очерков П.Я. Буткова «Петербургские вершины» (первая часть вышла в 1845, а вторая -в 1846 году). Творчество Буткова почти полностью укладывается в 40-е годы. О нем положительно отзывался В.Г. Белинский:«...Талант г. Буткова никого не напоминает - он совершенно сам по себе. Он никому не подражает, и никто не мог бы безнаказанно подражать ему... Рассказы, очерки, анекдоты - назовите их как хотите - г. Буткова представляют собой какой-то особенный род литературы, доселе небывалый» [2, с. 39].

Современный исследователь В.И. Кулешов считает, что в «Петербургских вершинах» обнаруживается «процесс перерастания «физиологического очерка» в жанр рассказа» [6, с. 12]. По поводу мнения Белинского следует заметить, что в прозе Буткова просматриваются гоголевские традиции, в том числе и сюжетные переклички. Важнейшей особенностью его художественной манеры является стремление к психологизации. Часто это делается с помощью внутренних монологов и размышлений героев. Диалог в прозе Буткова несет иную функцию, чем в «Физиологическом очерке». Он не иллюстрирует тип, а служит средством выражения динамики действия и образа.

Основные герои книги Буткова - чиновники. Но, стремясь создать целостную картину петербургской жизни, он показывает представителей и других социальных слоев. В рассказе «Сто рублей» появляется образ купца-самодура по фамилии Щетинин, который своих конторщиков зовет ерш, барон, болван. Ерш сообщает герою рассказа, желающему устроиться на службу к Щетинину:«Я так обкраду этого банкрота, ... как ни один приказчик его не обкрадывал. Я покажу ему, что если я дурной конторщик, зато хороший аферист!» [3, с. 269]. Герой рассказа «Партикулярная пара», сидя в театре, мысленно возмущается: «Да это же российские творцы расходились все о чиновниках: разве нет у нас купцов, с их невежеством и деньгами, или мещан, с их барскими претензиями и лошадиным значением?..» (с. 223-224).

Тема банкрота, так близкая первой комедии Островского, звучит и в рассказе «Хорошее место». Герой повествования Терентий Якимович, прибывший в Петербург в поисках хорошего ме-

© Павлов А.В., 2014

Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 2, 2014

139

ста, испытав лишения, наконец оказывается на пороге благополучия: «Ему предстояла блистательная будущность: молодая жена, покровительство значительного человека, хорошее место и с ним все счастие, даруемое человеку хорошим местом. Он женился...

Отец жены его был, лет двадцать тому, первостатейным купцом, ...а этот надворный советник был у него чем-то вроде управляющего делами...

Потом благотворитель затеял совершенно верную спекуляцию: пошел в банкруты, думая нажить миллион, и попал вовсе неожиданно в тюрьму, в качестве злонамеренного, так называемого злостного банкрута, а его управляющий пошел в надворные советники...» (с. 309-310).

Из этих цитат вырисовывается две параллели: одна с комедией Островского «Свои люди - сочтемся!», другая - с комедией «Доходное место».

Комедия «Доходное место» и рассказ «Хорошее место» созвучны не только в названии. Переклички обнаруживаются и в сюжетных ситуациях, и в образах героев, и в общих смысловых решениях. Но это ни в коем случае не является прямым заимствованием, переделкой одного произведения в другое, тем более, что сопрягающие компоненты художественно обработаны по-разному.

Название комедии Островского не просто созвучно названию рассказа Буткова. Авторы вкладывают в это понятие одинаковый смысл. Примечательно то, что герои комедии Островского чаще произносят фразу «хорошее место», а не ту, что в названии. Впервые слова «доходное место» звучат из уст жены чиновника Белогубова Юленьки во втором явлении четвертого действия. Так она называет место, которое получил ее муж.

Бутков начинает рассказ с общих рассуждений о хороших местах, вкладывая в свои слова определенную долю иронии: «Ограниченная поверхность нашей планеты усеяна светлыми точками, к которым стремятся мечты, самолюбие, зависть и все страсти и страстишки человеческие. Те точки суть хорошие места; те места... имеют свои степени и подразделения: есть такие места, которые сообщают своим обладателям силу и величие богов Олимпийских и возвышаются над другими, тоже хорошими местами; есть и такие, которые доставляют счастливцам, занимающим их, все средства не только к ежедневному обеду, но даже к курению копеечных сигар. Вообще хорошее место - ад и рай, мука и блаженство для бедного животного, горделиво называющегося человеком, даже чиновником, даже царем природы, - как будто эта природа вырастит, по его велению, хорошее место, которого жаждет его эгоизм...» (с. 301-302).

У обоих авторов сходное представление об этом явлении в чиновничьей среде. Оба используют одинаковое сюжетное решение через своеобразный «социальный» треугольник: бедный

чиновник, «хорошее место», благодетель. Буткова интересует психология социального типа, который ради доходного места готов на самые низменные решения. Он понимает под доходным местом не только выгодную должность, но и всякую житейскую ситуацию, способствующую благополучию чиновника. Персонаж Буткова ближе к Белогубову из «Доходного места» или Юсову в молодости, из рассказа которого о начале его чиновничьего поприща видно, что тот готов был на любые унижения. Островский больше сосредоточен на образе Жадова.

Более интересные аналогии можно наблюдать, сопоставляя героев комедии Островского с героями рассказа Буткова «Первое число». В обоих произведениях центральное место занимают парные образы. У Буткова это мелкие чиновники Ев-тей и Евсей, у Островского - Жадов и Белогубов. Они недовольны своим положением, хотят занять «хорошее место», жениться. У всех есть или возможные, или реальные благодетели. Жадов и Бе-логубов женятся на сестрах, а Евтей и Евсей, как оказалось, хотели жениться на одной и той же «русой головке», которую знали под разными именами и которая впускала их к себе в разное время и по разным лестницам.

Нетрудно заметить важное сходство между Ев-теем и Жадовым, между Евсеем и Белогубовым. Первые были выпускниками университета и болезненно переживали несправедливость своего положения. «Евтей, получивший университетское образование, был писец по должности и глубокий мыслитель в душе. Переписывание он считал тяжкою для себя обидою. Напрасно просил он для себя занятия несколько благороднее, уверяя, что может сочинять бумаги сам не хуже, а может быть, и лучше столоначальника... В канцелярии считали его... глубоким мыслителем и в этом качестве не находили его способности даже к должности помощника столоначальника!» - сообщает о своем герое Бутков.

То же самое мы узнаем о Жадове из уст разных героев в первом действии комедии «Доходное место». Юсов с негодованием говорит о нем: «Все гордость да рассуждение... Как же ему не разговаривать! Надобно же ему показать-то, что в университете был... Делать, что приказано, мы не любим, а рассуждать - вот наше дело. Как можно нам в канцелярии сидеть! Нас бы всех министрами сделать!» [8]. Здесь же сам Жадов признается, что его дядюшка, высокопоставленный чиновник, терпеть не может университетских. А в разговоре с дядей отказывается заниматься перепиской бумаг, как делом недостойным. Подобно Евтею, канцеляристы не любили Жадова за то, что он читал им мораль.

Оба герои склонны к рассуждениям, к декларативным высказываниям. Но Бутков в основном сообщает об этом от автора. Высказываний в диа-

логах немного, и они направлены в адрес антипода Евсея: «ты живешь чутьем, как зверь, а если б ты рассуждал, мыслил...

Если б рассуждал... Не должно обращать исключительного внимания на одну глупую существенность, надобно иногда пожить и общею жизнью человечества. Если б ты рассуждал, ты открыл бы, знаешь ли, что ты открыл бы, - воскликнул Ев-тей почти в исступлении, приподнявшись на своем ложе, - ты открыл бы важный факт, что числа имеют влияние на месяцы, а месяцы на числа!

Ты составил бы себе философию цифр и чисел...» (с. 277).

Возможно, это мысли из диссертации Евтея, которую он успешно защитил на тему «О влиянии всеобщей гуманности на социальность».

Бутков с иронией относится к обоим своим героям. Его «философ» произносит заученные фразы, не очень понимая их. Например: «...Человек имеет свободную волю!.. у человека есть и разум!» (с. 278). Автор поясняет: «Евтей учился воле и разуму в университете и, не обладая ими, только знал их и беспрерывно толковал о них своему товарищу» (с. 287).

Жадов в «Доходном месте» так же декларативен. Вот его высказывания: «Я еще не потерял веру в человека...» (т. 2, с. 48); «я надеюсь, что спокойствие совести может заменить для меня земные блага» (т. 2, с. 51). «Поддержка будет для меня в общественном мнении» (т. 2, с. 52). «Нет, Полина, вы еще не знаете высокого блаженства жить своим трудом» (т. 2, с. 69).

Евтей, наслушавшись в университете рассуждений о воле, разуме, понимал их хуже, чем Жадов свои кафедральные речи, но утрата иллюзий создает жизненную драму для обоих героев.

«Прозрение» Жадова происходит в такой же ситуации, что и «прозрение» Евтея. Для Евтея источником соблазна является Невский проспект (гоголевский мотив). Прогуливаясь, он верит, что может «управлять собою на основании разумных наведений» (с. 282). Но проявил слабость и «побежал в кондитерскую». Здесь происходит его знакомство с коллежским асессором по фамилии Спичка, своеобразным дьяволом-искусителем, который в процессе совместной дегустации ликеров, открыл Евтею «великую истину»: «...Для всякого рода успеха, возвышения в чем и где бы то ни было нужно одно знание - глубокое знание страстей человеческих; что блага мира сего доступны не уму, а коварству; что несчастливцы, которые сетуют на пренебрежение их учености или способностей и не умеют сыграть партии в любовь, в ненависть, в бескорыстие, во благо будущее и в тысячу других игр, которыми занимаются люди, эти несчастливцы - просто дураки» (с. 284).

Беседа Спички с Евтеем привела к тому, что «Евтей не выдержал; его светлые мечты, фантасти-

ческие понятия о многих существенных принадлежностях человеческого бытия были уничтожены безжалостно и безвозвратно» (с. 285).

В третьем действии «Доходного места» Жа-дов, как и Евтей, случайно встречается в трактире с незнакомцем. Это бывший чиновник, а ныне адвокат по фамилии Досужев. За рюмкой водки он открывает Жадову свою «великую истину»: «...Взяток брать не могу - душа не переносит, а жить чем-нибудь надо. Вот я и взялся за ум: принялся за адвокатство, стал купцам слезные прошения писать» (т. 2, с. 80). И далее: «Много надо силы душевной, чтобы с них взяток не брать, над честным чиновником они сами же смеяться будут; унижать готовы...» (т. 2, с. 81).

У Жадова, как и у Евтея, наступает прозрение. «Я ребенок, я об жизни не имею никакого понятия. Все это ново для меня, что я от вас слышу. Мне тяжело! Не знаю, вынесу ли я! Кругом разврат, сил мало! Зачем же учили!»- говорит он новому знакомому. Последняя фраза обращена не только к самому себе. Герой Островского встретил «своего» среди чужих, чиновника, который не смог сохранить идеалы, приспособился. Жадов впервые задумался о власти порочной среды над человеком. Мастерски срежиссированный в следующем действии тещей, женой и ее сестрой семейный разлад заставляет Жадова окончательно отказаться от своих принципов: «Прощайте юношеские мечты мои!» (т. 2, с. 99).

Сюжетные совпадения с рассказами и очерками Буткова обнаруживаются и далее. Любовная драма Евтея происходит в том же порядке: после того, как утрачены «светлые мечты» юности.

Обратимся к другой паре героев, которые являются антиподами предыдущих. Это Евсей у Бутко-ва и Белогубов у Островского. Оба малограмотны. Евсей - недоучка приходской школы, у Белогубо-ва с правописанием «плохо-с». Евсей «еще с детства... мечтал о блаженстве переписывания», хотя судьба отказала «в малейшей частице делопроиз-водительной способности...» (с. 276). Белогубов, в свою очередь, говорит Юсову, что готов ночами сидеть за переписыванием. Оба насмешкой относятся к разного рода рассуждениям, хотят жениться, имеют одинаковые взгляды на семейные отношения, копят деньги, мечтают о хорошем месте. В любовных делах того и другого «начальство принимает участие». Совпадения есть и в деталях. Начальник предложил Евсею свое покровительство, «которое Евсей принял с должным благоговением и целованием руки начальника» (с. 288). В комедии Островского сцена в трактире повторяет эту ситуацию. Юсов предлагает Белогубову поцеловаться, на что тот отвечает: «Нет, позвольте ручку-с» (т. 2, с. 75). Евтей и Евсей живут у Кокушкина моста, а Жадов и Белогубов постоянно бывают в доме вдовы Кукушкиной и женятся на ее дочерях и др.

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 2, 2014

141

Финалы названных рассказов Буткова разные. В рассказе «Хорошее место» Терентий Якимович, застав у своей жены благодетеля, несколько минут находился в отчаянии, но осмотрел свою роскошную квартиру, успокоился и произнес: «Да! Хорошее место!» (с. 315).

Евтей и Евсей, наоборот, не вынесли душевной драмы. Евтей случайно сжег вместе со старым вицмундиром Евсея все его накопления. Но окончательно их надежды на будущее рухнули, когда стало известно, что они обмануты одной и той же женщиной. Вот финал рассказа: «Они разом захохотали так сильно, что губернская секретарша, сидя в своей каморке, вскрикнула от испуга и бросилась к дворнику.

Коллежские секретари пустились танцевать что-то вроде «адского вальса». Долго и бешено танцевали они; пол трещал под их ногами; стулья были разбиты в щепки; кровати с ископаемыми одеялами опрокинуты; у дверей комнаты стояли безмолвные и удивленные дворник, водонос, хозяйка квартиры и несколько посторонних старух. Никто не смел остановить веселости коллежских секретарей, и они все быстрее и быстрее кружились в дружеских объятиях. Глаза их становились мутнее и страшнее; черты лица искажались гримасами.

Евтей Евсевьевич и Евсей Евтевьевич повалились на пол.

На другой день корпус сумасшедших укомплектовался двумя новыми лицами» (с. 301).

Спокойное повествование завершается сценой, которая претендует на финал сценического представления. За пляшущими чиновниками в немом исступлении наблюдают зрители.

Бутков завершает повествование в народном духе. Пляской или битьем часто заканчивались сценки театра Петрушки и некоторые народные драмы. Подобные сцены изображались и на лубочных картинках.

Тема сумасшествия появляется незадолго до финала и в комедии Островского. Жадов, взяв жену за руку, с горячностью излагает ей свои принципы, направленные на борьбу с общественными пороками. В своем пространном монологе он повторяет то, о чем уже не раз высказывался. Островский замечает в ремарке, что Полина «смотрит на него с изумлением» и произносит: «Ты сумасшедший, право сумасшедший!» (т. 2, с. 98). И далее начинается ссора, в которой много авторских ремарок, указывающих на сильный эмоциональный всплеск: «передразнивая его», «держит ее», «хватает ее за платье», «смеется», «почти со слезами», «с чувством», «кричит», «топает ногами», «кричит», «с отчаянием», «рыдает», «почти плача» и вдруг поет песню прокурора Хватайко из комедии В.В. Капниста «Ябеда»: «Бери, большой тут нет науки...» (т. 2, с. 98-99).

В отличие от героев Буткова, обманутых женщиной, Жадов пережил свое «маленькое» сумасшествие, может быть, потому, что постоянно чувствовал ответственность за жену, семью, что для Островского очень важно. И в книге Бутко-ва, и в комедии Островского много пространных рассуждений о роли женщины в жизни мужчины. И в этом тоже перекличка между писателями, а возможно, и полемика, потому что Бутков в этом вопросе ближе к Гоголю.

Появляется в финале «Доходного места» и лубок, как способ выражения комического в народном духе. После того как Вышневский и Юсов оказываются под следствием, Юсов заговорил иносказательно: «Судьба все равно, что фортуна... как изображается на картине... Колесо, и на нем люди... Поднимается кверху и опять опускается вниз, возвышается и потом смиряется, превозносится собой о опять ничто... Так все кругообразно» (т. 2, с. 103). А потом декламирует стих, который является подписью к известной лубочной картине под названием «Суета сует».

Картинность финала характерна и для рассказа Буткова «Первое число», и для комедии Островского «Доходное место». Оба автора используют для этого немую сцену, но у драматургии в этом решении больше возможностей. Комедия Островского заканчивается значительной ремаркой, в которой автор расставляет героев в молчаливых позах и завершает ее словом «картина».

Таким образом, литературные связи между книгой П.Я. Буткова «Петербургские вершины» и комедией А.Н. Островского «Доходное место» очевидны. Сходство обнаруживается и на уровне сюжетно-композиционных структур, и на уровне образных систем. В то же время существенно различие между ними, которое определяется и временем написания, и жанром, и талантом. Проза Бут-кова могла послужить Островскому литературным «сырьем», которое он использовал для создания оригинальной комедии, наполненной более глубоким смыслом, более значимыми образами, имеющей более сложный драматический конфликт. Это разные способы художественного освоения мира, отражающие в себе общественные и бытовые реалии разных десятилетий XIX века, но имеющие типологические схождения.

Библиографический список

1. Аверкиев Д.В. Дневник писателя. - 1886. -№ VI. (Цит. по кн.: Ревякин А.И. Искусство драматургии А.Н. Островского, изд. 2-е, испр. и доп. -М., Просвещение, 1974. - С. 334.)

2. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1846 года // Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. Т. 10. - М.: Издательство Академии наук СССР, 1956. - 474.

3. Бутков П.Я. Петербургские вершины // Русский очерк. - М.: Издательство МГУ, 1986. - 544 с.

«Бегство к свободе»: проблема свободы в повести Л.И. Бородина «Правила игры»

4. Дружинин А.В.Собр. соч.: в 8 т. Т. 7. - СПб.: Типография императорской академии наук, 1865. -788 с.

5. Краг Э. Островский и Лесаж // Проблемы современной филологии: сб. ст. к 70-тилетию акад. В.В. Виноградова. - М.: Наука, 1965. - 476 с.

6. Кулешов В.И. Предисловие // Русский очерк. -М.: Издательство МГУ, 1986. - 544 с.

7. Невежин П.М.Воспоминания об А.Н. Островском // А.Н. Островский в воспоминаниях современников. - М.: Художественная лите-

ратура, 1966. - 632 с.

8. Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 12 т. Т. 2. - М.: Искусство, 1974. - 808 с.

9. Ревякин А.И. Искусство драматургии А.Н. Островского. - М.: Просвещение, 1974. - 334 с.

10. Толстой Л.Н. Письмо В.П. Боткину // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. Т. 60.- М.: Художественная литература, 1949. - 560 с.

11. Чернышевский Н.Г. Заметки о журналах // Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.: в 16 т. Т. 4.-М.: Гослитиздат. - 984 с.

УДК 821.161.1.09

Сухих Ольга Станиславовна

кандидат филологических наук Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского

ruslitxx@list.ru

«БЕГСТВО К СВОБОДЕ»: ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ В ПОВЕСТИ Л.И. БОРОДИНА «ПРАВИЛА ИГРЫ»

В статье рассматривается творческое осмысление проблемы социальной и духовной свободы в повести Л.И. Бородина «Правила игры».

Ключевые слова: свобода социальная, свобода духовная, конфликт, правозащитная деятельность, правила игры.

В повести Л. Бородина «Правила игры» проблема свободы актуализируется в двух аспектах: духовном и социальном.

Социальный аспект диктуется самой темой повествования: речь идёт о жизни политзаключённого. Главный герой произведения - Юрий Плотников - оказался в лагере по той причине, что свободно высказал неприятие существовавшей в Советском Союзе социальной системы, и семь лет он провёл в заключении. Автор, подобно А.И. Солженицыну в рассказе «Один день Ивана Денисовича», изображает один день из жизни этого человека. В произведении Солженицына день подобен «математической точке», через которую проходят различные «плоскости», то есть изображение одного дня позволяет показать практически все аспекты существования человека. Так же и в повести Л.И. Бородина: здесь и самоощущение заключённого, и система его отношений как с представителями власти, так и с собратьями по несчастью, и работа, и мечты, и любовь, - один день лагеря в целом, «с его страхами и напряжениями, дружбами и противостояниями, благоглупостями и геройствами, хитрованами и донкихотами» [4]. Перед читателями проходит и один день конкретного человека, Юрия Плотникова, - день, в течение которого он успевает почувствовать себя почти свободным и заработать новый срок, влюбиться в чужую жену и вступить в конфликт с прежними товарищами, а главное, осмыслить сложнейшие вопросы философского характера.

Автор повести с самого начала акцентирует внимание на том, что для человека, находящегося в условиях внешней несвободы, характерна обострённая внутренняя жажда свободы, проявляю-

щаяся во сне, в мечте, в воспоминаниях, а значит, живущая глубоко в душе. Закономерно, что таким щемящим лиризмом проникнуты начинающие повесть строки о смутных, радостных и спокойных снах, от которых спящему бывает особенно легко: во сне царят гармония и свобода, и в этом заключается его контраст с реальностью. Не случайно и описание того завораживающего впечатления, которое производит на главного героя вид из чердачного окна, выходящего на лес и реку: Юрий не может оторваться от этого «окна в свободу» и даже чувствует, что способен заплакать, если немного расслабится.

Тема свободы в социальном смысле раскрывается в первую очередь в повествовании о правозащитной деятельности заключённых, которых условно именуют «марксистами» - как людей, интересующихся общественно-политическими и философскими вопросами. Известна точка зрения - её выражал, например, А.И. Солженицын, -что именно в условиях внешней несвободы человек может ощутить наиболее полную внутреннюю свободу. В своём «опыте художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицын писал, что в заключении велись такие разговоры и читались такие книги, о которых в обычной жизни, на свободе совершенно немыслимо было даже думать. Вспомним в этом контексте и рассуждения толстовского Пьера, который приходит к выводу, что если и можно взять в плен человека и тем самым лишить его внешней свободы, то невозможно ограничить свободу его духа, нельзя взять в плен или запереть в темнице весь тот огромный и неповторимый мир, который существует в душе человека. На первый взгляд, и повесть Л.И. Боро-

© Сухих О.С., 2014

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова „^ № 2, 2014

143

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.