CC BY
10
Л. Г. Ким
Кемеровский государственный университет
Об одном факторе, обусловливающем амфиболическое функционирование высказывания
При осмыслении обозначенной проблемы мы исходим из следующих теоретических установок. Актуальным для нас является ставшее уже классическим положение С.О. Карцевского об асимметрии плана выражения и плана содержания единиц языка, т.е. утверждение, что одно и то же означающее в разных случаях своего употребления может служить для передачи разных означаемых. Следствием этого оказывается объективно существующее явление омонимии, которое давно и заслуженно привлекало внимание лингвистов и которое вызвало к себе новый интерес в рамках коммуникативно-деятельностной концепции языка [Колесников, 1981; Голев, 1999, 2000, 2001, 2002; Лаптева, 2003]. Так, в цикле своих статей Н.Д. Голев формулирует функциональные критерии дифференциации омонимических единиц и расширяет понятие омонимии. В его работах утверждается статус этого феномена как явления, обладающего широким спектром функционирования, которое Н.Д. Голев предложил назвать амфиболическим. Термин амфиболия (греч. amphibolia - двойственность, двусмысленность) в «Словаре-справочнике лингвистических терминов» определяется как «неясность выражения, допускающего два различных истолкования» [Розенталь, Теленкова, 1976, с. 21].
При коммуникативно-деятельностном подходе к анализу единиц, обладающих амфиболическим потенциалом, говорящий и слушающий рассматриваются как равноправные участники процесса общения. Это положение опирается на идеи А.А. Потебни о том, что процесс общения не есть передача готовой мысли, и понимание - это «создание известного содержания в себе самом по поводу внешних возбуждений» [Потебня, 1976, с. 183], дающих только направление творческой мысли, настраивающих слушающего гармонически с говорящим. Слушающий, «понимая слово, создает свою мысль, занимающую в системе, установленной языком, место, сходное с местом мысли говорящего» [Потебня, 1976, с. 307].
При этом и у отправителя, и у получателя речи может быть разная степень потребности в структурной подробности, детализированности речи. Если эта степень подробности у участников коммуникативного акта неодинакова, восприятие текстового содержания и его понимание затрудняются. «Проблема понимания вновь вырисовывается как проблема степени совмещения двух индивидуальных сфер языкового мышления» [Лаптева, 2003, с. 31].
Понимание/непонимание зачастую есть следствие экономии речевых усилий, т.е. сил и затрат для достижения результата коммуникации. Этот принцип непосредственно соотносится с языковым (речевым) явлением эллипсиса и эллиптичности речи, или «словесным умолчанием». Под «словесным умолчанием» М.А. Шелякин понимает «любое опосредственное, без использования отдельных словесных единиц, выражение той или иной информации, основанное на едином механизме - противопоставлении "словесного ничто" "словесному нечто"» [Шелякин, 2002, с. 190]. «Ничто обычно противопоставляют (всякому) нечто; но не-
что есть уже определенное сущее, отличающееся от другого нечто; таким образом и ничто, противопоставляемое (всякому) нечто, есть ничто какого-нибудь нечто, определенное ничто» [Гегель, 1970, с. 141. Цит. по: Шелякин, 2002, с. 190]. Иными словами, имея в тексте «ничто» (словесное умолчание), каждый из его интерпретаторов наделяет это «ничто» конкретным «нечто» или под неким «ничто» говорящий подразумевает нечто-1, а слушающие, вполне возможно, - нечто-2, не-что-3 и т.д. Всякое высказывание амфиболично, потому что неизбежен конфликт между конечным числом языковых средств выражения и бесконечным числом смыслов, нуждающихся в оформлении. Об этом же пишет Н.Д. Голев: «По-видимому, любое речевое произведение, взятое отвлеченно, содержит в себе потенциал множественности интерпретации и соответственно - потенциал конфликтности автора и адресата, возникающий как в силу недостатка эксплицитности, так и в силу переизбытка имплицитности. Любое речевое произведение в этом смысле -свернутая (виртуальная) конфликтогенная ситуация» [Голев, 2004, с. 114].
Приведем пример коммуникативной ситуации, наблюдаемой нами в реальной жизни.
Поликлиника. Входит пациент, обращается к сидящим в коридоре больным, указывая на дверь рентгенкабинета:
- Никого нет?
- Есть, - отвечают в очереди.
- Кто последний?
- Никого нет.
- Не понял...
- К врачу никого нет, но в кабинете уже есть больной.
Непонимание в данной ситуации обусловлено крайней эллиптичностью реплик участников диалога, наличием «ничто». Фразы Никого нет и Есть являются амфиболическими и интерпретируются участниками ситуации различным образом, что мы и наблюдали. Так, во фразу Никого нет, содержащую «ничто», отправитель сообщения (вошедший в поликлинику пациент) вкладывает следующий смысл: «Из сидящих никого нет в рентгенкабинет?» (нечто-1). Получатель (сидящие в очереди) извлекает смысл: «Никого нет в кабинете врача?» (нечто-2). Соответственно, фразу Есть вошедший интерпретирует как «Есть очередь к врачу», отсюда его вопрос Кто последний?, а сидящие в эту же фразу Есть вкладывают смысл «Есть в кабинете врача пациент». На схеме это выглядит следующим образом:
Вошедший Сидящие
- Никого нет - Никого нет
[в рентгенкабинет из сидящих]? [в рентгенкабинете]?
- Есть [очередь] - Есть
[пациент в кабинете].
- Кто последний?
Здесь видно, что внутри столбцов посылаемая и получаемая информация соответствуют друг другу, т.е. участники коммуникативного акта произносят реальную фразу, а извлекают актуальный (а не реальный) смысл из полученного сообщения, что и вызывает в итоге непонимание.
Н.Д. Голев назвал подобные высказывания пресуппозитивными омонимами [Голев, 2001]. Эти единицы характеризуются тем, что у участников коммуникативного акта отсутствует общая апперцепционная база, т.е. при порождении и восприятии текста они исходят из разных пресуппозиций. В сознании говорящего имеется некоторое смысловое содержание, оформленное в усеченном, редуцированном виде. При его вербализации говорящий выражает в первую очередь акту-
альные для него смыслы. Слушающий же, воспринимая форму высказывания, се -мантизирует ее. При наличии/отсутствии определенных условий результат семан-тизации может совпадать или не совпадать с коммуникативным намерением говорящего. Приведем пример такого совпадения.
Из класса, где сдают экзамены, выходит ученик.
- Ну, что? - спрашивают его товарищи.
- Пять, - отвечает он улыбаясь [Федоров, 1972, с. 159].
Обстановка, в которой происходит этот диалог, подсказывает недостающие компоненты: - Ну, что [тебе поставили]? или - Ну, что [ты получил]? - Пять [я получил]. Неэксплицированные члены предложения подсказываются ситуацией (диалог происходит возле класса, где сдают экзамены, участники диалога являются коммуникантами одной ситуации). Иными словами, «ничто» говорящего и слушающего соответствует одно и то же «нечто». И еще пример:
- Ну что, сдал?
- Сдал. Четыре.
- А почему не пять?
- У пятой бутылки горлышко отбито.
Как видим, эти же средства (пять) используются для выражения иного содержания. Причем и в этой ситуации говорящий и слушающий понимают друг друга. Объективно же мы, как и в предыдущем примере, тоже имеем «ничто», ко -торому соответствует, однако, уже другое «нечто».
Материалом для наших дальнейших наблюдений являются тексты анекдотов, представленные в диалоговой вопросно-ответной форме, моделирующие некоторую коммуникативную ситуацию. Реплики персонажей отличаются недостатком эксплицитности, что обусловливает их множественную интерпретацию. Необходимо подчеркнуть, что анекдот интересует нас не как самостоятельный текст, характеризующийся жанровым, тематическим и языковым своеобразием [см. соответствующие работы А.Д. Шмелева, Е.А. Шмелевой, 2002], а как модель коммуникативной ситуации, где в концентрированной форме оказывается реализован амфиболический потенциал языка. Например:
В больнице:
- Сестра, спросите пострадавшего, как его фамилия, чтобы мы могли сообщить его родителям.
- Доктор, он говорит, что его родители прекрасно знают, как его фамилия.
Ниже представим типы речевых единиц, характеризующихся амфиболиче-
ским функционированием. Типология строится с учетом пропозициональной структуры высказывания [Лебедева, 1999], т.е. отмечаем импликативные (немаркированные) компоненты пропозиции (субъект, объект, предикат), а также положение (проспективные, ретроспективные) по отношению к маркированной пропозиции. Недостаток эксплицитности семантического и формального уровня высказывания обусловливает неоднозначную его интерпретацию. Ответ слушающего является своего рода опредмеченной интерпретацией вопроса говорящего. «Неугадывание» интенций говорящего предопределено большим/меньшим объемом или протяженностью неэксплицированной информации (от 1 слова, знаменательного или служебного, до целого высказывания), а также типом неэксплицирован-ного компонента.
Незамещенность позиции объектного актанта при глаголе.
- Вы слышали? Андропов сломал руку.
- Кому?
С позиции говорящего, а также в аспекте языковой нормы фраза Андропов сломал руку в смысловом и структурном отношении является полным предложением, поскольку «словесное умолчание», неэксплицированность объектного компонента [себе] предопределена языковой нормой, и говорящий рассчитывает
на ситуативную самоочевидность умалчиваемого компонента информации. С позиции слушающего, для которого актуализируется в первую очередь субъектный компонент (Ю.В. Андропов - Председатель КГБ, т.е. одного из силовых ведомств) более вероятной является иная ситуация, т.е. Андропов, в процессе профессиональной деятельности, нанес увечье какому-либо лицу.
- Вы видели, как преступник задушил вашу тещу?
- Видел, господин судья.
- Почему же вы не бросились на помощь?
- Я хотел, но когда увидел, что он и сам справится, решил не вмешиваться.
Фраза Почему же вы не бросились на помощь? есть неполное в структурном
отношении предложение (не реализован объектный компонент). Причем объект (теща), с позиции говорящего, не нуждается в экспликации в силу его самоочевидности, а с позиции слушающего объектом является другое лицо (преступник). Следовательно, в смысловом плане эта фраза есть полное предложение как для говорящего, так и для слушающего.
Незамещенность позиции субъектного компонента
Отец читает сказку маленькому сынишке. Через некоторое время воцаряется молчание. Мать осторожно открывает дверь и спрашивает шепотом:
- Ну как, заснул?
- Да, - вздыхает малыш.
В структурном отношении фраза заснул представляет собой двусоставное неполное предложение с отсутствующим подлежащим, обозначающим субъекта действия. Для говорящего (матери) нет необходимости эксплицировать субъектный компонент, поскольку он является темой сообщения, в то время как эксплицируется рема. С позиции слушающего (ребенка), вполне очевиден субъект действия, поэтому также нет потребности в его экспликации. Амфиболия высказывания обусловлена тем, что говорящий и слушающий «связывают» предикат с разными субъектами.
- Меня уже много раз уговаривали выйти замуж, - сказала деревенская девушка.
- Кто же тебя уговаривал?
- Да папа с мамой.
Фраза Меня уже много раз уговаривали выйти замуж представляет собой полное односоставное неопределенно-личное предложение. Отсутствие субъекта в подобных предложениях предопределено языковой нормой. Для слушающего очевиден предполагаемый субъект действия - потенциальные женихи, для говорящего - родители, что переводит предложение из разряда односоставных неопределенно-личных в разряд двусоставных неполных. Следовательно, эта же фраза Меня уже много раз уговаривали выйти замуж в том смысле, который вкладывает в нее говорящее лицо, является неполным предложением.
Незамещенность позиции предиката
- Я отучила мужа приходить домой не вовремя.
- Как?
- Когда он заходит с улицы в коридор, я спрашиваю: «Это ты, Вася?»
- А он?
- А он - Коля.
Здесь также несовпадение предиката: говорящий подразумевает глагольный предикат что сказал, а слушающий - именной. Причем с позиции и говорящего, и слушающего предложение А он? представляет собой двусоставное неполное.
Незамещенность позиции атрибутива при субстантиве
Ночью слышится стук в окно:
- Хозяева, вам дрова нужны?
- Нет.
Утром хозяева проснулись - дров нет.
Говорящий и слушающий имеют в виду «разные» дрова: говорящий - принадлежащие хозяину, лежащие во дворе, т.е. «чужие» по отношению к себе, но «свои» для хозяина, а слушающий - те, которые привезли ночные гости, принадлежащие стучащим в окно людям, т.е. «чужие» для него, но «свои» для говорящего. Отсутствие атрибутива при существительном дрова, словесное умолчание, конфликт в восприятии «свой - чужой» провоцирует амфиболию высказывания. При этом с точки зрения формальной организации предложение полное.
Два милиционера собираются на день рождения к своему другу:
- Давай подарим ему книгу : книга - лучший подарок.
- У него уже есть книга.
Неэксплицированность атрибутива при существительном книга создает конфликт категории «определенность» - «неопределенность». Во фразе Книга - лучший подарок имеется в виду всякая книга, любая книга, книга вообще, книга как объект дарения, как вид подарка (неопределенность), а во фразе У него уже есть книга говорящий подразумевает конкретную книгу (определенность).
Незамещенность позиции субстантива при атрибутиве
Встречаются два кандидата наук:
- Что у тебя в портфеле, небось докторская?
- Нет, ливерная.
Незамещенность позиции семантических союзов или союзных скреп, эксплицирующих смысловые отношения частей простого или сложного предложения
Жена:
- Я была дурой, выходя за тебя замуж!
- Да, но я был тогда так увлечен тобой, что этого не заметил.
Говорящий фразой Я была дурой, выходя за тебя замуж выражает причинные отношения, неэксплицирован союз потому что, а слушающий «слышит» здесь временные отношения, которые можно выразить с помощью союзов когда, в то время когда. Аналогична невыраженность союза в следующем диалоге:
Пограничник - проходящему человеку:
- Стой, стрелять буду.
- Стою.
- Стреляю!
Незамещенность позиции пресуппозитивного мотивирующего высказывания
Звонок в скорую:
- Скорая слушает.
- Мой ребенок проглотил авторучку!
- Хорошо, мы выезжаем.
- А что мне делать?
- Пишите пока карандашом.
Произнося фразу А что мне делать? Говорящий исходит из пресуппозиции: [я должен оказать первую помощь до приезда врача], а слушающий - [мне необходимо срочно написать нечто]. Отсутствие такого мотивирующего высказывания позволяет различным образом интерпретировать вопрос.
На состязании по водному поло тренер кричит своему игроку, завладевшему мячом и рвущемуся к воротам противника: «Отдай мяч Гиви!». Игрок, видя, что Гиви далеко позади, а ворота соперника близко, устремляется вперед, забивает гол и торжествующе кричит тренеру: «Вот видите, я забил гол!». Тренер отвечает: «Гол-то ты забил, а Гиви утонул».
Отсутствие препозиционного мотивирующего высказывания [Гиви тонет, поэтому...] или [Гол должен забить Гиви, поэтому...] характеризует анализируемую фразу как неясную, двусмысленную.
Незамещенность позиции высказывания-следствия
- Пора поливать сад, - говорит непререкаемым тоном жена мужу.
- Но ведь дождь льет как из ведра, - робко возражает он.
- Ну и что? Надень плащ.
Фраза Дождь льет как из ведра предполагает следствие-1 [Сад поливать не нужно] и следствие-2 [Можно промокнуть и подхватить простуду]. Говорящий предполагает следствие-1, а слушающий реагирует на следствие -2.
Таким образом, недостаток эксплицитности, словесное умолчание в высказывании говорящего является условием вариативности /множественности интерпретации его смысла слушающим, т.е. обусловливает его амфиболический потенциал. В этом случае понятие полноты/неполноты структурной и смысловой организации высказывания является относительным, зависящим от возможности/невозможности его вариативной интерпретации.
Литература
Гегель Г.В.Ф. Наука логики. Соч. в 4 т. М., 1970. Т. 1.
Голев Н.Д. Омофонический и омографический фонды современного русского языка. Часть 1. Общие вопросы. Лексические омофоны и омографы // «Известия Алтайского госуниверситета». Серия «История. Педагогика. Филология. Философия». 1999. № 4 (14). С. 94-101.
Голев Н.Д. Омофонический и омографический фонды современного русского языка. Часть 2. Синтагмовые омофоны // «Известия Алтайского госуниверситета». Серия «История. Философия. Филология. Педагогика». 2000. № 4. С. 80-85.
Голев Н.Д. Омофонический и омографический фонды современного русского языка. Часть 3. Синтаксические омофоны и омографы // «Известия Алтайского госуниверситета». Серия «История. Филология. Философия и педагогика». 2001. № 4 (22). С. 39-46.
Голев Н.Д. Омофонический и омографический фонды современного русского языка. Часть 4. Функциональный аспект // «Известия Алтайского госуниверситета». Серия «История. Филология. Философия и педагогика». 2002. № 4. С. 3946.
Голев Н.Д. Множественность интерпретации речевых произведений как фактор коммуникативного конфликта между их автором и адресатом // Житни-ковские чтения VII. Диалог языков и культур в гуманитарной парадигме: Материалы международной научной конференции 5-6 октября 2004 г. Челябинск. С. 114116.
Колесников Н.П. Синтаксическая омонимия в простом предложении. Ростов-на-Дону, 1981.
Лаптева О.А. Речевые возможности текстовой омонимии. М., 2003.
Лебедева Н.Б. Полиситуативность глагольной семантики. Томск, 1999.
Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. М., 1976.
Федоров А.К. Трудные вопросы синтаксиса. М., 1972.
Шелякин М.А. Знаковые функции умолчания синтаксем в простых предложениях русского языка // Коммуникативно-смысловые параметры грамматики и текста. М., 2002. С. 190-197.
Шмелева Е.А., Шмелев А.Д. Русский анекдот: Текст и речевой жанр. М., 2002.
