CC BY
48
5. Zelikov M. V Nabokov i Servantes. Brahilogicheskoe prochtenie «duelos y quebrantos» (Don Quijote, I, 1) // Iberica. K 400-letiju romana Servantesa «Don Kihot» / Otv. red.: V. E. Bagno, S. I. Piskunova, O. A. Svet-lakova. SPb.: Nauka, 2005. S. 7-10.
6. Krzhevskij B. A. Stat'i po zarubezhnoj literature. M.$ L.: Gos. izd. hud. lit., 1960. 438 s.
7. Miroljubova A. Ju. O stilisticheskoí dominante «Don Kihota» // Servantesovskie chtenija. L.: Nauka, 1985. S. 96-104.
8. Nabokov V. V Lektsii po zarubezhnoj literature / Per. s angl. M.: Nezavisimaja gazeta, 1998. 512 s.
9. Svetlakova O. A. «Don Kihot» Servantesa: Problemy poetiki. SPb.: Izd-vo S.-Peterburg. un-ta, 1996. 108 s.
10. Servantes Saavedra, Migel' de. Hitroumnyj idal'go Don Kihot Lamanchskij / Per. s isp. N. Ljubimova. Ch. 1 // Migel' de Servantes Saavedra. Sobranie sochinenij: V 5 t. T. 1. M.: Pravda, 1961. 599 s.
11. Stepanova L. N. «Hitroumnyj idal'go Don Kihot Lamanchskij». Kak ponimat' eto zaglavie chitatelju XXI veka // Voprosy ibero-romanskogo jazykoznanija: Sb. statej. Vyp. 8. M.: Izd-vo Mosk. un-ta, 2010.
S. 222-228.
12. Cervantes Saavedra, Miguel de. El ingenioso hidalgo don Quijote de la Mancha / Ed. de F. Sevilla Arroyo y A. Rey Hazas. Alcalá de Henares: CEC, 1994. 1080 p.
13. Cervantes Saavedra, Miguel de. Novelas ejemplares I / Ed. De F. Sevilla Arroyo y A. Rey Hazas. Madrid: Espasa Libros, 2010. 360 p.
14. Guevara, Antonio de. Menosprecio de Corte y Alabanza de Aldea. Arte de Marear / Ed. De A. Rallo Gruss. Madrid: Cátedra, 1984. 368 p.
15. Huarte de San Juan, Juan. Examen de ingenios para las ciencias / Ed. De G. Serés. Madrid: Cátedra, 1989. 725 p.
16. Juan Manuel, Don. El Conde Lucanor / Ed. De J. Manuel Blecua. Madrid: Clásicos Castalia, 1971. 327 p.
17. RosenblatA. La lengua del “Quijote”. Madrid: Gredos, 1971. 380 p.
А. А. Голикова
ОБ ОДНОМ АСПЕКТЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ ПРОСТРАНСТВА В «ПСИХОМАХИИ» ПРУДЕНЦИЯ
Автор статьи рассматривает изображение пространства в «Психомахии» Пруденция, уделяя особое внимание одному аспекту этого изображения — так называемому смешению «телесного» и «физического» континуума. Это смешение выявляется на различных уровнях текста, в частности, на логико-семантическом и на уровне хронотопа. Заключается оно в том, что при описании одного и того же пространства рассказчик соединяет телесное и физическое, то есть части человеческого тела оказываются в то же время природным ландшафтом. Анализ подкрепляется параллелями из Библии и других христианских сочинений. Выявляются две причины этого смешения: во-первых, автор статьи указывает на слияние понятий «плоть» и «земля» в Библии, а во-вторых, эта связь между телесным и физическим может быть представлена как соотношение микрокосма и макрокосма. Также автор обращает внимание на жанровый характер источника, влияющего на тот или иной континуум в поэме.
Ключевые слова: изображение пространства, Пруденций, ландшафт, человеческое тело, Библия, микрокосм, макрокосм.
A. Golikova
An Aspect of Space Representation in Prudentius' Psychomachia
Space representation in Prudentius'Psychomachia is analysed, and a special attention is drawn to one aspect of this representation, the so-called mixing of “corporal” and “physical” continuum. This mixing is revealed at different text levels, in particular at the logical semantic
level and at the level of the chronotop. Its essence is that in describing the same space the narrator unites corporal and physical in such a way that the parts of human body appear in the same time as natural landscape. The analysis is confirmed by the parallels from the Bible and other Christian texts. Two reasons of this mixing are revealed: first, the combination of the notions “flesh ” and “body” in the Bible, secondly - this relation between the corporal and physical can be represented as a correlation of microcosm and macrocosm. It is assumed that the genre character of the source influences one or the other aspect of the continuum in the poem.
Keywords: space representation, Prudentius, landscape, human body, the Bible, microcosm, macrocosm.
«Психомахия» — известнейшее произведение Пруденция Аурелия Клеменса (348 — после 405). В этой поэме описывается сражение добродетелей с пороками, при этом как те, так и другие изображены в виде аллегорий. «Психомахия» имела большой успех на всем протяжении средних веков, о чем свидетельствует большое количество манускриптов этого произведения (около 300), а также то влияние, которое оно оказало на литературу и искусство в целом. Изображение пар «добродетели — пороки» достаточно часто встречается в оформлении церквей, в иллюстрациях к рукописям и т. д.
В «Психомахии» Пруденция заметно слияние двух традиций: античной эпической (при наиболее отчетливом влиянии «Энеиды» Вергилия) и религиозной традиции раннехристианских произведений. Можно сказать, что Пруденций переносит христианские образы на античную почву, т. е. использует эпический сюжет — сражение
— как основу для представления пар добродетелей и пороков. Следует сказать, что автору не всегда удается это примирение двух традиций; так, добродетели выходят победительницами из каждого сражения и должны произносить речь, чтобы подчеркнуть свой триумф. Однако это удается не всем добродетелям, так как хвастовство им не присуще, и, чтобы разрешить эту дилемму, Пруденций вынужден вводить дополнительных персонажей — таким образом, на помощь Думе Смиренной (Mens Humilis) приходит Надежда (Spes), которая и произносит заключительную (в рамках эпизода) речь.
Подобные противоречия возникают на разных уровнях текста, в частности, — на
уровне изображения пространства. Сражения происходят, с одной стороны, на поле (gramineo in campo, v. 40 — «на зеленеющем поле»), с другой стороны, — в душе человека, как следует из самого названия поэмы и из ее сюжета (понятно, что добродетели и пороки не существуют вне человеческой души как некие абстракции).
Такое противоречие в изображении пространства никак не оговаривается автором, для него это — две стороны одной медали, он спокойно переходит от одного к другому. Наша задача состоит в обосновании такой точки зрения на пространство.
Наиболее яркий пример такого расхождения в пространственном описании являет собой речь Гордыни (Superbia). В этой объемной (строки с 206 по 252) речи Гордыня обращается к Думе Смиренной, упрекая ее в том, что последняя стремится завоевать владения, издавна принадлежащие Гордыне. При этом сами владения могут быть элементами ландшафта (полями, лугами...): <...> veteres cui bellica virtus Divitias peperit, laetos et gramine colles Imperio calcare dedit?
(vv. 208-210) [5, c. 58]
<...> которым [полководцам] военная доблесть
добыла старинные богатства, и дала право топтать
веселые зеленеющие луга?
Здесь полководцами Гордыня называет своих сторонников.
Далее в речи Гордыни эти же владения предстают как части человеческого тела: Nempe, o ridiculum uulgus, natalibus horisU
Totum hominem et calidos a matre amplectimur artus,U
Uimque potestatum per membra recentis alumniU
Spargimus, et rudibus dominamur in ossibus omnes.
(vv. 216-219) [5, c. 58]
Ведь, о смешной народ, в час рождения Мы захватываем всего человека, еще теплого от чрева матери,
Силу и власть по членам новорожденного питомца
Распространяем, и все правим в молодых костях.
Так, поскольку речь в приведенных цитатах характеризует одно и то же пространство, «зеленеющие луга» для автора вполне сопоставимы с «молодыми костями». И то, и другое является местом действия. По сути, это — одно и то же пространство, представленное разными формами. Следующие строки сводят воедино эти два аспекта:
Quis locus in nostra tunc uobis sede dabatur,
Congenitis cum regna simul dicionibus aequo
Robore crescebant? <...>
(vv. 220-222) [5, c. 58]
Какое место вам было предназначено в нашем владении,
Когда наши королевства вместе с нашей властью над ними
Росли с одинаковой скоростью?
Здесь присутствуют более общие слова (locus — место, regnum — королевство, царство), которые могут соединять в себе как физическое, так и моральное, иносказательное значение, но все же «физический» («ландшафтный») аспект превалирует, хотя и остается ясным, что речь идет о душе и теле человека — ведь добродетели и пороки, ведущие сражение, являются частью души.
Нам представляются возможными несколько путей объяснения этого явления. Прежде всего, в средние века было широко
известно библейское положение о том, что человек создан из земли, или, в других версиях, — из глины: «И создал Господь Бог человека из праха земного» (Книга Бытия, 2:7) (в тексте, приведенном у Тертуллиана
— limum de terra, глину земную [3, с. 11]; у Исидора Севильского: “Homo dictus, quia humo est factus, sicut [et] in Genesi dicitur: «Et creavit Deus hominem de humo terrae»: «Человек (homo) так называется, так как он создан из земли (humus), как говорится в книге Бытия: «И создал Господь Бог человека из праха земного» [4, c. 874]. Таким образом, текст Пруденция может считаться иллюстрацией этого тезиса, то есть поля, луга, берега, о которых идет речь в «Психо-махии», в каком-то смысле созданы из плоти, так как она равна праху земному, глине земной.
Чтобы пояснить это, приведем примеры из «О воскресении плоти» Тертуллиана. Тертуллиан говорит о человеческой плоти: «Ведь она с самого начала не чиста благодаря гуще земной, потом еще более не чиста от нечистоты своего семени, она хрупка, слаба, преступна, обременена, отягчена, и потом, в заключение полной картины своего позора, она погрузится в землю, источник своего происхождения, с именем трупа, и, наконец, потеряет и это имя и останется без всякого имени» [3, c. 9]. Он несколько раз возвращается к цитате из книги Бытия: «Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Бытие, 3: 17-19) Эти примеры могут служить обоснованием нашего положения об условном равенстве земли (праха) и плоти. «Телесная субстанция» [3, c. 40], по словам Тертуллиана, взята из земли и является ее
частью. В разделе об аллегорических местах писания в «О воскресении плоти» Тер-туллиан говорит: «Когда Бог угрожает земле, то я скорее сказал бы, что Он угрожает плоти, и когда Он обещает что-либо земле, то я скорее разумел бы под этим то, что Он обещает что-либо плоти» [3, с. 41].
Бренность плоти по-разному обыгрывается в Библии; так, в книге пророка Исаии говорится: «Всякая плоть — трава, и вся красота ее — как цвет полевой» (Книга пророка Исаии, 40:6).
В качестве еще одного подтверждения равнозначности этих понятий можно привести примеры такого явления, направленные в обратную сторону, когда земля олицетворяется: «Радуйтесь, небеса, и веселись, земля, и восклицайте, горы, от радости» (Книга пророка Исаии. 49:13). «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс» (Книга пророка Исаии. 35:1). Об этом же говорит и Тертуллиан, рассуждая о следующей библейской цитате: «Молнии Его освещают вселенную; земля видит и трепещет. Горы, как воск, тают от лица Господа, от лица Господа всей земли». (Псалтирь, 96: 4, 5). У Тертуллиана различаются «земля как стихия» и земля как иносказание для плоти, при этом последнее явление важно для правильной интерпретации Библии. В нашем случае, если применить такую интерпретацию к тексту Пруденция, из речи Гордыни исчезнет двойственность, так как мы будем считать, что под каждым «географическим» термином — будь то луг или поле — понимается человеческая плоть, какая-либо часть человеческого тела. На подобной интерпретации настаивает Лаваренн
— в своем комментарии к «Психомахии» он говорит, что речь идет о теле человека, по поводу уже цитировавшихся строк («Quis locus in nostra tunc uobis sede dabatur...» [5, с.
58], то есть делает главным телесный, а не физический континуум. Однако такая интерпретация делает еще более неясными некоторые места в словах Гордыни, обращающейся к Думе Смиренной:
quisnam iste ignotis hostis nunc surgit ab oris
inportunus, iners, infelix, degener, amens,
qui sibi tam serum ius uindicat, hactenus exul?
(vv. 228-230) [5, c. 58].
Кто же этот враг, что сейчас предстает здесь,
прибывший с незнакомых берегов,
Настырный, убогий, бессильный, выродившийся, жалкий,
Который так поздно заявляет о своих правах,
прожив до сих пор в изгнаниии.
Незнакомые берега и места изгнанья, о которых идет речь, не находят прямого соответствия в предложенной нами «телесной» интерпретации. Возможно, под незнакомыми берегами понимаются также чьи-либо тело и душа. Было бы логичным предположить, что в этом случае речь идет о проповеднике, так как «чужие берега» могут обозначать тело другого человека, а прибытие с чужих берегов может значить передачу христианской веры. С другой стороны, можно утверждать что последняя предложенная интерпретация действительна только частично — например, в стихах 208-210, где речь идет о «веселых зеленеющих лугах», что можно рассматривать как иносказание для частей человеческого тела.
Наряду с этой интерпретацией представляется возможным также и несколько иной путь, а именно — рассмотрение данных пространственных «пластов» как частей, связанных между собой, — микрокосма и макрокосма, о чем пишет А. Я. Гуревич в «Категориях средневековой культуры» [2] в главе «Макрокосм и микрокосм». Под микрокосмом в данном случае понимается человек, человеческое тело, под макрокосмом
— большой мир, вселенная. В связи с преобладанием сельского населения в средневековой Европе у тогдашнего человека образуется особый способ виденья мира, характеризуемый неразрывной связью микро-
косма с макрокосмом: «Зависимость людей от природы ощущалась ими настолько сильно, что создаваемый ими образ мира включал многие черты, свидетельствовавшие о неспособности человека четко отделить себя от природного окружения» [2, c. 58-59]. Гуревич приводит в пример метафоры из древнескандинавской поэзии, в которых два мира смешиваются, природа становится антропоморфной (например, вода обозначается как «кровь земли» и т. д. [2, c. 59], и наоборот). «Прежде чем стать условными метафорами, эти уподобления отражали такое понимание мира, при котором отсутствовала четкая противоположность между человеческим телом и остальным миром и переходы от одного к другому представлялись текучими и неопределенными» [2, c. 59]. Из современников Пруден-ция подобный прием применяет Амвросий Медиоланский в гимне LX (Himnus pas-chalis; alia lectio):
In carne Christi vulnera Micare tamquam sidera Mirantur <...>
(vv. 37-39) [7, c. 1205]
Они видят, как на теле Христа Блещут раны, словно звезды.
Таким образом, тело, о котором идет речь у Пруденция и в пределах которого происходит сражение добродетелей и пороков, имеет общие черты с «гротескным телом», описанным в «Категориях средневековой культуры». С одной стороны, в нем находится поле битвы, и это поле наделено обычными физическими характеристиками: так, на нем поднимается пыль, что упоминает Гордыня:
Quidni illos spes palpet iners, quos puluere in isto
Tirones Bellona truci non excitat aere, Inbellesque animos uirtus tepefacta re-soluit?
(vv. 235-237) [5, c. 59]
Неужели робкая надежда ласкает тех новобранцев,
которых в этой пыли
Беллона не призывает грозными звуками меди,
И чьи души, не готовые к войне, ласкает нежная добродетель?
В этом же поле Ложь (Fraus) вырывает свои ловушки:
Sed cadit in foueam praeceps, quam callida forte
Fraus interciso subfoderat aequore furtim.
(vv. 257-258) [5, c. 59].
Но она [Гордыня] падает вперед головой в яму, которую как раз
Хитрая Ложь вырыла, украдкой перекапывая равнину.
С другой стороны, как было сказано выше, действие поэмы разворачивается также и в человеческом теле и душе, что видно и из самого ее названия — «битва в душе». Отношение же между этими двумя планами может быть описано следующим образом: тело как основное место действия словно объемлет «ландшафтный» континуум, являясь своеобразной сценой, где сменяются декорации, представляющие то поле битвы, то зеленеющие луга, то вражеские берега.
Следовательно, интерпретация, связанная с представлениями о параллелизме микрокосма и макрокосма, является актуальной для пространственных отношений в «Психомахии» и объясняет их двустороннюю природу.
Еще один аспект, который следует принимать во внимание при рассмотрении данной проблемы, — жанровый характер анализируемого произведения. Как уже было сказано, в «Психомахии» сильно влияние эпического жанра. При этом одним из традиционных локусов эпоса является поле битвы. Это же самое поле битвы мы находим и в «Психомахии» в каждом из описываемых сражений. Далее, прибытие Думы Смиренной с «вражеских берегов», «hostis ab oris», может рассматриваться как отсылка к «Энеиде» Вергилия, где Эней прибывает «с троянских берегов», «Troiae ab oris» [6, c.
59]. Эти примеры показывают, что «физический» континуум «Психомахии» выходит на
первый план там, где заметно влияние эпоса. «Моральный» же континуум связан с влиянием христианской литературы. Это влияние особенно заметно, если предположить, что наша приведенная выше интерпретация «чужих берегов» как другого человека, возможно, — священника, верна: так в «Психомахии» воплотится один из важных моментов агиографической литературы, а именно — обращения неверующего.
Приведенные наблюдения позволяют сделать следующие выводы: во-первых,
«моральный» и «физический» континуумы в «Психомахии» неразрывно связаны подобно тому, как связаны тело и земля в Библии. Во-вторых, эта связь может быть представлена как соотношение микрокосма и макрокосма и, в-третьих, она зависит от жанрового характера источника, влияющего на тот или иной континуум в поэме.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Библия в русском переводе. М.: Крон-пресс, 1991. 1526 с.
2. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. 350 с.
3. Тертуллиан. Апология. М.: ООО «Издательство АСТ», СПб.: Северо-Запад Пресс, 2004.
4. Isidora di Siviglia. Etimologie o origini. Torino, Utet libreria, 2006. Vol. 1. 935 с.
5. Prudence. Œuvres. Tome III. Psychomachie. Contre Symmaque. Texte établi et traduit par M. Lavarenne. Paris: Société d’Edition «Les Belles lettres», 1963. 205 с.
6. P. VirgiliusMaro. Opera omnia. Paris: N. E. Lemaire, 1819. 250 c.
7. Sancti Ambrosii Mediolanensis eposcopi opera omnia. Parisiis: Venit apud editorem, in via dicta d'Amboise, près la barrière d'Enfer, ou Petit-Montrouge, 1845. 1256 c.
REFERENCES
1. Biblija v russkom perevode. M.: Kron-press, 1991. 1526 s.
2. Gurevich A. Ja. Kategorii srednevekovoj kul'tury. M.: Iskusstvo, 1984. 350 c.
3. Tertullian. Apologija. M.: OOO «Izdatel'stvo AST», SPb.: Severo-Zapad Press, 2004.
4. Isidoro di Siviglia. Etimologie o origini. Torino, Utet libreria, 2006. Vol. 1. 935 с.
5. Prudence. Œuvres. Tome III. Psychomachie. Contre Symmaque. Texte établi et traduit par M. Lavarenne. Paris : Société d’Edition «Les Belles lettres», 1963. 205 c.
6. P VirgiliusMaro. Opera omnia. Paris: N.E. Lemaire, 1819. 250 c.
7. Sancti Ambrosii Mediolanensis eposcopi opera omnia. Parisiis: Venit apud editorem, in via dicta d'Amboise, près la barrière d'Enfer, ou Petit-Montrouge, 1845. 1256 c.
Ю. В. Михайлюк
ТИПИЗИРОВАННЫЕ РАЗГОВОРНЫЕ КОНСТРУКЦИИ В РЕЧИ СОВРЕМЕННОГО ШКОЛЬНИКА
Предпринята попытка создания фрагмента речевого портрета современного школьника на материале синтаксиса устной речи. Проведен сравнительный анализ употребления типизированных синтаксических конструкций в речи конкретного школьника в онтогенезе по методике, предложенной Б. Н. Головиным.
Ключевые слова: речевой портрет, языковая личность, типизированные синтаксические конструкции.
