Научная статья на тему 'О жанровой природе утопии и антиутопии'

О жанровой природе утопии и антиутопии Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
4529
628
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
УТОПИЯ / АНТИУТОПИЯ / Е. ЗАМЯТИН / E. ZAMYATIN / ЗЕЛЕНАЯ СТЕНА / UTOPIA / DYSTOPIA / GREEN WALL

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Каракан Т. А.

Статья посвящена проблеме определения жанра в романе Е. Замятина «Мы». Философская связь понятий «утопия» и «антиутопия» проявляется и на уровне романной структуры: сюжетная линия главного героя, образ Зеленой стены, эмоциональный фон повествования. Автор делает вывод, что жанровая природа романа «Мы» сложна и включает в себя черты как утопии, так и антиутопии.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

On the genre of utopia and dystopia

The article deals with the definition of the genre of the novel E. Zamyatin's "We". Philosophical concepts of communication "utopia" and "dystopia" is shown at the level of the novel's structure: the story line of the hero, the image of the Green Wall, the emotional background of the narrative. The author concludes that the genre of the novel "We" is complex and includes features of both utopia and dystopia.

Текст научной работы на тему «О жанровой природе утопии и антиутопии»

Т. А. КАРАКАН

Петрозаводский государственный университет

О ЖАНРОВОЙ ПРИРОДЕ УТОПИИ И АНТИУТОПИИ

Проблема соотношения «жанра» и «антижанра», связанная с влиянием эпохи на изменение, подчас кардинальное, жанровой определенности литературного произведения, особенно актуальна сегодня в связи с попыткой понять и объяснить обилие антиутопических романов, наводнивших периодику. К тому же появление антиномий в рамках одного литературного жанра вполне может стать закономерным в отношении других жанровых образований. Отсюда возникает необходимость исследовать переход утопии в антиутопию, механизм этого процесса и причины его.

Несмотря на то, что этот вопрос уже был поставлен в литературоведении, критика, как правило, сводила суть проблемы к зависимости литературной утопии от социальной. Подобный взгляд — извне, — безусловно, необходим, ибо он помогает понять закономерность, историческую обусловленность внутрижанровой трансформации. Но постичь сам механизм такого преобразования, объяснить природу литературного феномена можно только изнутри, из самого жанра1.

И тут более плодотворным является путь не противо-, а сопоставления утопии и антиутопии, попытка увидеть их общность. На эту мысль наводит нас сам литературный материал. Так, например, в повести В. Тендрякова «Покушение на миражи» автор продлевает во времени, достраивает знаменитую утопию Т. Кампанеллы «Город Солнца». В предсмертном бреду попадает великий утопист в созданный им рай и с ужасом обнаруживает несостоятельность своих идей2. Утопия, прочитанная B. Тендряковым как антиутопия, — не только символ нашего времени (вместо надежды — разочарование), но и свидетельст-

1 Подобный подход присущ, например, В. А. Чаликовой, сформулировавшей проблему следующим образом: «Главное в утопии — проблема границы» (Утопия и утопическое мышление: Антология зарубежн. лит.: Пер. с разн. яз./Сост., общ. ред. и предисл. В. А. Чаликовой. М.: Прогресс, 1991. С. 7).

2 «Нищета, ненависть, ложь и впереди никакой надежды, что все это когда-нибудь кончится» (Тендряков В. Покушение на миражи. М.: Сов. писатель, 1988. С. 170).

157

во прочных уз утопического и антиутопического начал в литературе.

Симбиоз утопии и антиутопии наблюдаем и в романе Е. Замятина «Мы». И хотя критика однозначно определяет произведение как антиутопическое, подобную оценку можно оспорить. Она правомерна лишь с точки зрения социологии, но не литературы. Ибо наряду с мрачной картиной Единого Государства живет в романе образ Мира за Зеленой Стеной — олицетворение первобытного счастья, единства человека с природой. Анализируя пространственно-временные отношения, возникающие между противоборствующими социумами3, читатель приходит к мысли о неоднозначности замятинского романа.

Чтобы объяснить антиутопичность утопии («Покушение на миражи») или противоборство двух жанровых формирований в рамках одного произведения («Мы»), обратимся к роману Т. Мора, ставшему родоначальником утопического жанра в литературе.

Во втором (парижском) издании (1517 г.) текст «Утопии» предваряется обращением автора к читателю. «Поражает меня, дорогой Петр, — пишет Мор..., — прозорливость некоторых в разрешении дилеммы, которую представляет наша Утопия. Если бы все это выдавалось за истинное, это была бы немалая глупость. Они же полагают, что здесь представлены истинные суждения Мора»4.

Прием игры с читателем, используемый автором «Утопии», расценивается критикой

как подтверждение фантастичности, ирреальности прекрасной страны. К этой стороне вопроса мы вернемся немного позже. Сейчас же укажем на еще одну немаловажную характеристику, вытекающую из противопоставления абсолютной веры Гитлодея в описываемое, и скептического отношения автора к содержанию «Утопии». Эта черта заключается в способности утопии к критике самого жанра. Собственно, в этой критичности и видится нам то противоборствующее начало, которое сформировалось окончательно и под влиянием исторической необходимости в XX веке.

3 Образ Мира за Зеленой Стеной возвращает нас к воспоминаниям о Золотом Веке, что само по себе уже утопия. И вместе с тем общество людей на лесной поляне — это движение вперед, в будущее. Отсюда и то необъяснимое, парадоксальное настроение надежды-ностальгии, возникающее при чтении романа. Картина первобытного рая, поначалу существующая в произведении как исключение из правил, как мираж, реализуясь, постепенно заполняет собой все внутреннее пространство романа. Островок, превратившийся во Вселенную, — это ли не повод для прочтения романа как утопического? Итак, внутренняя логика замятинского романа, не всегда совпадающая с движением сюжета (гибель главной героини, лишение фантазии Д-503), позволяет говорить о возможности сосуществования утопического и антиутопического элементов в рамках одного произведения.

4 Петруччани А. Вымысел и поучение. Структура Утопии. «Утопия» Томаса Мора как исходная модель//Утопия и утопическое мышление. С. 105.

158

Итак, возможность утопии перерождаться в свою противоположность была заложена внутри самого жанра, являясь элементом поэтики и одной из тенденций возможного развития. К этой мысли нас подвели рассуждения А. Петруччани, выделившего в композиции «Утопии» Мора две части: «первая... — рассказ о неисчислимых социальных бедствиях Англии 15—16 веков, вторая — описание собственно «утопических» порядков»5. Противопоставление реального и идеального, по мнению исследователя, обнаруживает «скептическую, ироническую направленность утопии по отношению к современному ей социуму», что является «одной из важнейших составляющих жанровой специфики»6.

Если рассмотреть содержательную сторону утопии, безусловно, момент критического отношения автора к современной ему действительности можно обнаружить практически во всех позднейших утопических романах, ибо сама попытка построить идеальное общество проистекает из отрицания реального мира. Этот прием с заменой объекта критики возрождается в антиутопических произведениях. Но гораздо более плодотворной с точки зрения развития жанра кажется нам способность утопии критиковать самое себя. Именно это отрицающее начало, сталкиваясь с жизнеутверждающим, сообщало информативность утопии, обеспечивало ее приспособляемость к различным эпохам, вкусам. Итак, уже внутри утопического жанра содержался элемент антиутопии, получивший развитие в XX веке. В советской литературе расцвет антиутопического жанра приходится на 20-е годы. В это время — эпоху поисков, в том числе и жанровых, многие отечественные писатели разрабатывают критическое направление утопической мысли. Заявленная тенденция реализуется в двух ипостасях: либо скепсис, либо сатира. Пример скептической утопии — роман Е. Замятина «Мы», сатирической — повести М. Булгакова «Роковые яйца», «Собачье сердце». До недавнего времени перевес скептического направления в историческом развитии утопии был заметен не только и не столько в советской, но прежде всего в мировой литературе. Здесь можно назвать произведения Дж. Оруэлла, О. Хаксли, А. Азимова, Р. Брэдбери, С. Лемма. Символичным является взаимообогащение (а на каком-то этапе — слияние) фантастики и утопии.

Изменение исторической ситуации в наши дни способствует развитию и усилению сатирического направления в движении утопического жанра. Убедительный пример такого усиления —

5 Петруччани А. Вымысел и поучение: Утопия как литературный жанр//Социокультурные утопии

XX века: Реф. сб./АН СССР, ИНИОН. М., 1987. Вып. 4. С. 178. 6 Там же. С. 177.

необыкновенная популярность сатирических произведений В. Войновича. Наиболее интересной представляется его повесть «Москва 2042». Собственно говоря, утопическая природа книги заявлена уже в названии произведения, критическое отношение автора к описываемому — в определении жанра: сатирическая повесть. Третий признак, вписывающий «Москву 2042» в рассматриваемую схему соотношения утопического и антиутопического направлений в литературе, отмечен в авторском предисловии, где Войнович, напрямую перекликаясь с Т. Мором, обращается к читателю: «Я рассказываю только о том, что сам видел своими глазами. Или слышал своими ушами. Или мне рассказывал кто-то, кому я очень доверяю. Или доверяю не очень. Или очень не доверяю»'.

Выявление этих тенденций позволяет лучше понять поэтику утопического жанра, одной из черт которой является способность утопии критически относиться к создаваемым ею ценностям. Подобная двуплановость — абсолютная вера героя в прекрасную страну и ироническое отношение автора к рассказу путешественника — создает особую специфическую фантастику жанра. В отличие от «фантастической реальности», свойственной произведениям научной фантастики, фантастика в утопии имеет психологические корни. Она подобна сновидению с его двоемирием. Действительно, лишь во сне человек верует во все происходящее, вспоминая об этом с улыбкой наяву. Способность субъекта переходить из мира ирреального в действительный и наоборот рождает особую миражную фантастику, которая произрастает из столкновения критического и мечтательного начал утопии. Не потому ли так часто утопия облекается в форму сновидения: сон Веры Павловны из романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?», «Сон смешного человека» Ф. М. Достоевского? Итак, сопоставляя утопические произведения различных эпох, мы приходим к выводу о способности утопии к развитию и обновлению, о закономерности внутрижанровой трансформации, определяемой внешними по отношению к жанру социальными изменениями и обусловленной разноплановостью тех тенденций, которые таятся в глубине классической утопии.

7 Войнович В. Москва 2042: Сатирическая повесть. М.: СП «Вся Москва», 1990. С. 4. 160

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.