CC BY
72
УДК 82.09
ББК 83.3(2 РОС=РУС)6
«О ЗЕМЛЕ ПОДУМАЮ, О НЕБЕ...»: ЗАКОН МЕТРА И СТИХИЯ ЧУВСТВА В ЛИРИКЕ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
О.А. Москвина
Аннотация. Статья посвящена теме поэтической традиции. Цель -показать интонационное и тематическое развитие пятистопного хорея в стихах Николая Рубцова. Задача - установить смысловые связи текстов автора с лермонтовским стихотворением «Выхожу один я на дорогу...». Структура: вначале говорится о констатируемом в науке восприятии ритмических структур, неотрывно связанных с семантикой; указывается на прочные связи такого рода, даются примеры интерпретаций исходной формы. В основной части представлен анализ текстов Н. Рубцова, развивающего ритмическую интонацию источника. Отмечен диалог мотивов и тем, указаны приемы воплощения авторской идеи. В заключение содержится вывод о смысловой емкости пятистопного хорея в текстах Н. Рубцова, развитии главной темы творчества и мотивной близости М. Лермонтову.
Ключевые слова: ритмическая структура, стихотворный размер, поэтическая традиция, мотив, тема, лирический герой.
"I'LL THINK ABOUT EARTH, ABOUT HEAVEN...": RATIO OF POETIC RHYTHM AND SENSES IN THE LYRICS OF RUBTSOV
O.A. Moskvina
Abstract. The article concerns the poetic tradition. The goal is to show intonation and thematic development of the trochaic pentameter in Nikolai Rubtsov's verses; to compare them with Lermontov's text "Igo out alone on the road..." Structure: First, we are talking about the perception of rhythmic structures in literary criticism and connections of rhythm and semantics; strong bonds of this kind are set out, examples of interpretations of the original form are given. The main part gives the analysis of N. Rubtsov's texts who develops rhythmic intonation of the source. Dialogue of motifs and themes is marked, methods of realization of the author's ideas are specified. A conclusion contains ideas of the semantic capacity of trochaic pentameter in N. Rubtsov's texts, about his thematic and motivic proximity to M. Lermontov.
470
Keywords: rhythmic structure; verse size; poetic tradition; motif; theme; lyrical hero.
Поэзия Николая Рубцова — явление, органично присущее русской классике, самому глубинному началу ее — в стремлении сказать свое слово о русской душе, русской истории, русской жизни. Его стихи интересны и в отношении ритмических традиций, в смысловом наполнении знакомых ритмических структур. Развитие стиховой интонации, диалог текстов на этом уровне всегда привлекает внимание, заставляет глубже исследовать поэтический стиль, определяет интертекстуальное изучение произведений авторов, иногда весьма разделенных временем. «Может показаться, — замечал Н.Н. Сидоренко, — что в отдельных стихах Н. Рубцова слух улавливает "есенинские" интонации. Возможно. Но это не подражание, а национальное сродство творчества...» [цит. по: 1, с. 28]. О звучащих в стихах «мотивах» (Ф. Тютчева, С. Есенина) говорит и В. В. Кожинов, приводя в пример отрывок из стихотворения, где, по словам исследователя, «слышится есенинский дольник». Ученый видит в этом не подражание, а нечто другое: «Есенин как бы открыл ему (Рубцову) самый мир поэтического творчества». Указывается также на «прочные стилевые традиции классической русской поэзии от Пушкина и Лермонтова до Заболоцкого и Твардовского»: «Дело идет о широте и глубине той поэтической традиции, на которой выросло творчество Н. Рубцова, а не о некоем возврате в прошлое» [2, с. 47]. Е.В. Иванова в работе «Мне не найти зеленые цветы...» (Размышления о поэзии Н.М. Рубцова)» пишет: «.все класси-
ческое наследие Н. Рубцов воспринимал через призму музыкальности. Друзья поэта вспоминали, что он часто пел песни на стихи М. Лермонтова, Ф. Тютчева, А. Блока. Особенно предпочитал тютчевское» [3, с. 12]. Видимо, речь идет о стихотворении Ф. Тютчева «Брат, столь лет сопутствующий мне...», которое, по словам В. Кожино-ва, Н. Рубцов исполнял как песню. (Уточним: стихи написаны пятистопным хореем, но, в отличие от лермонтовского, использован один вид клаузулы — мужской.)
Та или иная ритмическая структура, восходящая к ранее написанному произведению, может восприниматься в дальнейшем использовании неотрывно от тематического комплекса. М. Гаспаров называл это «семантическим ореолом размера», подчеркивая, что «связь между формой и темой, не органическая, а историческая» [4, с. 253]. Такое наблюдение сделано ученым относительно трехстопного хорея (с чередованием женских и мужских окончаний): показа -но тематическое развитие «источника» — «Ночной песни странника» Гете, в подражание которой М. Лермонтов в 1840 г. написал «Горные вершины / Спят во тьме ночной.».
Подобное «узнавание» литературного источника может связываться, вероятно, и с другими структурами, в частности с пятистопным хореем с чередованием женских и мужских окончаний: целый ряд произведений разных авторов объединяется не только внешними признаками этого размера, но и воплощенной с его помощью
471
тематикой, восходящей к стихотворению М. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Это произведение уже сопоставлялось со стихотворениями: «Накануне годовщины 4 августа 1864 г.» Ф. Тютчева и «Осенняя воля» А. Блока (М. Гаспаров). Автор данной статьи применяет метод подобного исследования, рассмотрев некоторые стихотворения Н. Рубцова, развивающего «лермонтовскую» традицию и, конечно, традицию Есенина. Улавливая сходство стиховых интонаций в лирике Лермонтова, Есенина, Рубцова, чувствуем и другие «точки соприкосновения» — в поиске главного пути, в приверженности к судьбе Отчизны, в остроте и мучительности переживания любви к ней. В этом плане видится связь некоторых произведений и других поэтов, особенно тех, кого можно отнести к «почвенному» направлению русской лирики ХХ века (Владимира Соколова, Анатолия Жигулина, Алексея Прасолова), «сквозные темы которой — тема земли и России» [5, с. 27]. «Семантический ореол» лермонтовского метра своеобразно развивается в стихотворениях Ивана Бунина («Из окна») и Арсения Тарковского («В пятнах света, в путанице линий...»).
Поэты по-разному воплощали заданный стихотворением Лермонтова тематический комплекс (судьбы, пути, поиска смысла, гармонии с миром, покоя), отсылая читателя к первоисточнику с помощью узнаваемой интонации, цитат, мотивов. А. Блок начинает стихотворение «Осенняя воля» в сходной с лермонтовской стилистике («Выхожу я в путь, открытый взорам...»), развивая иной образный план, но постоянно соотносимый с классическим вариантом (Веч-
ные русские темы. Многие строки этого текста мог бы вполне произнести рубцовский герой). И. Бунин, обращаясь в стихотворении «Из окна» к той же ритмической структуре, снимает подчеркнутый субъектный акцент и «разворачивает» картину в пространственной перспективе: «Ветви кедра - вышивки зеленым / Темным плюшем, свежим и густым.». Один план сменяет другой, так возникает представление о пути. Но именно представление: сама дорога не изображена, она возможна для того, чей взгляд преодолел ограничение окна, устремлен вдаль, для того, кто воспринимает открывающиеся виды как движение.
Драматически напряженное эмоциональное размышление о человеческой судьбе дает импульс лирическому событию в стихотворении С. Есенина «Не жалею, не зову, не плачу...». Звучащий здесь мотив ухода позволяет соотнести данное произведение со стихотворением Н. Рубцова «Я умру в крещенские морозы.» (написано 5-ти стопным хореем, но приобретает несколько иное звучание, так как во всем тексте одинаковые стиховые окончания — женские клаузулы). Насколько широк диапазон использования Есениным ритма пятистопного хорея («Кто я? Что я? Только лишь мечтатель.»; «Может поздно, может, слишком рано.»; «Ты меня не любишь, не жалеешь.»; «Тихий ветер. Вечер сине-хмурый.»), настолько тесной и органичной является связь этих поэтов — в главном тематическом выражении. Если начальной точкой в развитии семантики метра считать стихотворение «Выхожу один я на дорогу.», то следующая — по силе и яркости выра-
жения — это есенинские стихотворения: «Не жалею, не зову, не плачу.», «Спит ковыль. Равнина дорогая.» «До свиданья, друг мой, до свиданья...», а затем — новое, неповторимое воплощение главной темы творчества, осмысление своего поэтического пути — в лирике Рубцова.
В русской поэзии второй половины ХХ — начала XXI века можно указать произведения, по-своему воплощающие смысловое начало стихотворения, созданного М. Лермонтовым. По мнению автора данной статьи, тематически близки написанные пятистопным хореем стихотворения Владимира Соколова «Ничего, что вымокла дорога.» (1957), «Жизнь прошла. И как перед началом.» (1978), где явственен мотив дороги, определяющий стилевые доминанты текста: задумчивая созерцательность, звуковая и предметная детализация, «помогающие лирическому герою осознать ценность каждого мгновения бытия. У В. Соколова есть и другие тексты того же ритмического рисунка: «Боже мой, как хочется прочесть.», «Это просто вечер был такой.», «Все чернила вышли, вся бумага..», но в них замечаются отступления, как формальные, так и содержательные. Близок к рубцовской тематике (и способам ее воплощения) поэт Анатолий Жигулин, обратившийся к рассматриваемой ритмической структуре в стихотворениях «Родина» (1962) и «Покинутая деревня» (1980). Тема родины, мотивы дороги, ухода и возвращения, образ реки, пристальность и грусть в изображении родного пейзажа — все это воплощено в традиции Н. Рубцова. Стихотворение «Покинутая деревня» особенно выявляет близость мироо-
щущений поэтов: малая родина — это некая личная примета, это познанное место, родное, формирующее внутренний мир и укрепляющее человека настолько, что не дает ему затеряться в огромном пространстве. (Следует заметить, что в стихотворении «Родина» А. Жигулин несколько изменяет ритмическую структуру «первоисточника»: полустишия иногда становятся стихами (3 стопы + 2 стопы), клаузулы женские и дактилические, но это не мешает сохранению общей интонации и пафоса). Стихотворение А. Прасолова «Мирозданье сжато берегами.» (1963) находится как бы между лермонтовским и рубцовскими текстами рассматриваемого размера — по способу соединения масштабного, космического и ближайшего планов.
Арсений Тарковский, использующий тот же ритмический рисунок в стихотворении «В пятнах света, в путанице линий.», по-своему воплощает традицию, развиваемую начиная с Лермонтова. Перед нами — ищущее себя сознание, первоначальное освоение мира, поиск связей с ним. Поэтический цикл из пяти стихотворений, включенный Михаилом Тарковским в повесть «Тойота-креста» (2007) обнаруживает удивительную близость как лермонтовскому произведению — по ритму и духу: «Снова выезжаю на дорогу, / Все как прежде, дали и снега, / Снова ночь. И снова внемлют Богу / Океаны, горы и тайга» [6, с. 90], так и творчеству Рубцова, для которого судьба родины — основная тема.
Особый интерес представляют произведения Николая Рубцова, неоднократно обращавшегося к рассматриваемой ритмической структу-
473
474
ре. Поэтом создан ряд стихотворений, в разной степени проявляющих идейно-тематическую близость к стихотворению Лермонтова. Не всегда рубцовский пятистопный хорей буквально ориентируется на лермонтовский текст. Но задача автора данной статьи заключается в поиске именно связей, а не расхождений в восприятии устойчивого «семантического ореола размера».
Назовем хотя бы некоторые стихотворения указанного метрического типа, заметив, что у Н. Рубцова их все же немало: «Два пути», «Я устал от зимних помрачений.», «Другу», «Березы», «Эх, коня да удаль азиата.», «Ось», «Слез не лей.», «На вокзале», «Над рекой», «Почему мне так не повезло?», «Острова свои обогреваем.», «Поезд», «Долина юности», «Желание», «Улетели листья», «Элегия» («Стукнул по карману — не звенит.»), «Подорожники», «Я умру в крещенские морозы.». Хотя эти тексты объединены одним стихотворным размером, не везде клаузулы чередуются как у Лермонтова, и это сказывается на интонации. Не только формальный стиховой прием есть признак сходства: ощутима иная связь — неповторимое рубцовское тематическое единство, его вечная главная дума, определяющая цельность творчества. Размышляя так, соглашаемся с утверждением А. Ю. Кирова, рассматривающего всю поэзию Н. Рубцова как «лирический роман». Не случайным кажется, что и названные, и другие произведения поэта имеют порой несколько вариантов. Это говорит о постоянном возвращении автора к волнующим его темам, образам, настроениям, о формировании некоего цельного высказывания.
В написанном довольно рано, в 1950 году (с. Никольское Вологодской области), стихотворении «Два пути» уже заявлена основная творческая тема, предмет раздумий и поисков, и, возможно, ощущение собственного (особого) пути:
Два пути
Рассыпались
листья по дорогам. От лесов угрюмый падал мрак. Спите все до утреннего срока! Почему выходите
на тракт?
Но мечтая, видимо, о чуде, По нему, по тракту, под дождем Все на пристань
двигаются люди На телегах, в седлах и пешком.
А от тракта, в сторону далеко, В лес уходит узкая тропа. Хоть на ней бывает одиноко, Но порой влечет меня туда.
Кто же знает,
может быть, навеки Людный тракт окутается мглой, Как туман окутывает реки. Я уйду тропой.
В произведении не случайно «воспроизводится» лермонтовская ритмическая интонация. Своеобразный диалог начинается с первой строфы, особенно если прочесть ее «рядом» с классической: «Рассыпались листья по дорогам. / От лесов угрюмых падал мрак... / Спите все до утреннего срока! / Почему выходите на тракт?» Герой Н. Рубцова как бы продолжает размышления героя Лермонтова, только акцент делается на
том, почему он выходит на дорогу? Что его тревожит? Обозначается и другой важный план: герой один (как и лермонтовский). Есть «людный тракт», а есть «узкая тропа», на которой «бывает одиноко». Но именно она и выбрана как необходимый, влекущий героя главный путь. Есть и еще одна «точка» соприкосновения текстов: «туман», «мгла», которыми «окутывается тракт» в стихотворении Н. Рубцова, восходят к строчке М. Лермонтова: «Сквозь туман кремнистый путь блестит». Несомненна глубина понимания Н. Рубцовым, уже в раннем творчестве, сложности и драматизма собственного пути, выбора своей жизненной дороги. Туман, мгла обретают и другую семантику, помогая выразить не только неясность будущего (для героя), но и (именно рубцовская тема!) представление о движении истории: «Кто же знает, может быть, навеки / Людный тракт окутается мглой, / Как туман окутывает реки.». Герой видит прошлое из другого времени. Образ тумана именно в этой функции (изображение временной дистанции) в дальнейшем творчестве будет соотнесен с дымными веками («Поэзия»: «Когда она за дымными веками.»), дымкой (тот же текст); образом «пыли веков, в которой становятся незримы проходящие по старой дороге пилигримы («Старая дорога»). В творчестве Рубцова ярко проявится характерная особенность — поэтически воссоздавать само движение времени. Так, в стихотворениях «Видения на холме», «Старая дорога» и других лирическим событием становится эмоциональное переживание (и как бы само «проживание») движущегося исторического времени.
Видится связь стихотворений «Два пути» и «До конца» (1965, вариант — «Заклинание»), хотя структура последнего отличается: чередуются двустопный хорей с трехстопным ямбом. Такое разделение на короткие стихи (а это, по мнению автора статьи, именно разделение пятистопной хореической строки) определяется глубокой внутренней эмоцией, размышлением (заклинанием), даже дыханием высказывающегося субъекта. Отсюда повторы, композиционное кольцо. Единство этих произведений обосновано цельностью творчества Николая Рубцова, идеей приверженности главной для него поэтической теме. Выбранный путь — это душевная чистота (в плане личной судьбы) и причастность судьбе родины (здесь личное органично и всецело соединяется с поэтической дорогой автора).
Может возникнуть вопрос: сознательно ли Н. Рубцов ориентировался на стихотворение М. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу.»? Трудно ответить однозначно. Предположим, что содержание данного классического произведения связывалось у Рубцова с представлением об очень важных для человека размышлениях и переживаниях. Приведем суждение самого поэта из его статьи «Подснежники Ольги Фокиной» (газ. «Вологодский комсомолец» от 2 февраля 1966 г.). Цитируя стихотворение поэтессы, Рубцов замечает: «По внешней и внутренней организации это четверостишие сильно напоминает лермонтовское «ее степей холодное молчанье, ее лесов безбрежных колыханье». Все равно напоминает, хотя оно гораздо интимней по интонации. Это было бы плохо, если бы стих был просто сконструирован по лермонтовскому образ-
цу. Это хорошо потому, что стих не сконструирован, а искренне и трепетно передает такое подлинное состояние души, которое просто родственно лермонтовскому» [7, с. 48]. Возможно, эти слова могут быть отнесены и к самому Рубцову, чья поэзия органично развивается в русле классической национальной литературы, продолжает ее традиции и сама становится мощным неповторимым явлением.
В стихотворениях «Ось» и «Я умру в крещенские морозы.» наиболее заметна близость к стихотворению Лермонтова — в тематическом плане, даже несмотря на то, что последнее, чрезвычайно драматичное по духу, уже со второй строки начинает отличаться от лермонтовского ритмического рисунка (за счет использования только женских стиховых окончаний).
Ось
Как центростремительная сила, Жизнь меня по всей земле носила!
За морями, полными задора, Я душою был нетерпелив, -476 После дива сельского простора Я открыл немало разных див.
Нахлобучив «мичманку» на брови, Шел в театр, в контору, на причал. Полный свежей юношеской крови, Вновь, куда хотел, туда и мчал.
Но моя родимая землица Надо мной удерживает власть, -Память возвращается, как птица, В то гнездо, в котором родилась,
И вокруг любви непобедимой К селам, к соснам, к ягодам Руси Жизнь моя вращается незримо, Как земля вокруг своей оси!..
Я умру в крещенские морозы. Я умру, когда трещат березы. А весною ужас будет полный: На погост речные хлынут волны! Из моей затопленной могилы Гроб всплывет, забытый и унылый, Разобьется с треском,
и в потемки Уплывут ужасные обломки. Сам не знаю, что это такое. Я не верю вечности покоя!
В начале второго стихотворения акцентирован повтор, этим подчеркивается эмоциональное состояния лирического героя, убежденного в невозможности иных обстоятельств и иных условий, кроме тех, о которых он настойчиво говорит. «Лирическое событие» данного текста, в котором заключен известный ритмический код и, следовательно, угадывается тема лермонтовского произведения, в то же время антитетично классическому, где преобладает гармонизирующее начало. Разнонаправленность ощутима уже в зачинах: «Выхожу...» (Лермонтов) — «Л умру...» (Рубцов), хотя и в том, и в другом тексте развивается мотив ухода (смерти), представляется и то, что за ней.
Вторая строка стихотворения Лермонтова развивает тему дороги: «Сквозь туман кремнистый путь блестит». Поэт акцентирует последнее слово стиха (в этом и сказывается роль мужской клаузулы): путь виден, обозначен. Первый и второй стихи ритмически, интонационно и эмоционально различаются: плавное «на дорогу» переходит в более энергичное «путь блестит». У Рубцова, напротив, вторая строка ритмически повторяет первую, за исключением осла-
бления четвертой стопы; к тому же используется лексическое удвоение. Оба стиха совпадают по эмоциональному накалу, возникает напряженная интонация. Она мотивируется нарисованной воображением лирического героя страшной картиной. То, что он в подробностях представляет себе, совершенно исключает идею покоя, примирения. «Я не верю вечности покоя!» - так утверждающе, категорично завершается произведение.
Если лермонтовским героем не принимается «холодный сон могилы» и выражается желание не утратить чувства жизни, связи с ней, то герой Рубцова не предполагает даже этого «я б хотел» — настолько остро ощущается им драматизм собственной судьбы и мира. Это состояние близко самому автору, знакомо и другим героям его произведений. Так, в стихотворении «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны.» (здесь иной ритмический рисунок) слышны тревожные ноты: «Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно / Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!»; «Боюсь, что над нами не будет таинственной силы.»; «Никто меж полей не услышит глухое скаканье, / Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.». К теме ухода Рубцов обращался и в других произведениях — в том же ключе непризнания покоя и смирения перед небытием. «Тогда я горсткой пепла буду, / Но дух мой... вылетит в трубу! - так заканчивается стихотворение «Кружусь ли я.», находящееся в ритмико-интона-ционной и тематической перекличке со стихотворением Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных.». (Здесь видим обращение к иной метрической традиции: четырехстопного ямба).
Поэтический мир Николая Рубцова объемен и глубок, лирические тексты часто переплетаются между собой многочисленными отсылками, соотнесенностью деталей; встречаются самоцитаты. Это позволяет видеть, как осторожно, обдуманно и художественно убедительно решались поэтом сложные жизненные вопросы, к которым он возвращался не один раз, доказывая невозможность однозначных мнений и подчеркивая необходимость постоянной душевной работы. Благодаря ритмической и лексической цитатам, читатель воспринимает стихотворение «Я умру в крещенские морозы.» на фоне написанного ранее, с использованием пятистопного хорея, произведения «Березы». Параллель в текстах, разделенных временем («Березы», 1960; «Я умру, когда.», 1970): «Я люблю, когда шумят березы.» и «Я умру, когда трещат березы...» - позволяет обозначить две важные вехи на жизненном пространстве. В строках - почти полное лексическое и полное ритмическое совпадение. И это при том, что лирическое сознание изменилось. Однако задумаемся: случайно ли поэту (а потом и читателю) «вспомнилась» именно та интонация? Может быть, этим снимается противоречие, стираются границы; жизнь и смерть осмысляются автором в их неразрывности?
В «Березах» герой восприимчив ко всему, откликается на каждое движение окружающего мира. Несмотря на то, что воспоминания грустны, они его не тяготят («Станет как-то радостно и больно.»), не исчезает полнота ощущений («Слушаю - и набегают слезы.»). Примета родного пейзажа - береза, а также связанные с
478
ней живописные и звуковые образы («желтый листопад» — стихотворение «Березы»; «шум порывистых берез» — стихотворение «В минуты музыки») в лирике Рубцова определяют жизнеутверждающее начало, которое развивается в доминирующей творческой теме любви к родине. Как и во многих произведениях поэта, в стихотворении «Березы» личная для лирического героя тема преобразуется: тема родины становится смыслом лирического события, личного переживания. Такое содержание используемой Рубцовым ритмической структуры, ведущей свое начало от стихотворения «Выхожу один я на дорогу.», и есть развитие заложенной в этом тексте тематической традиции. Так Рубцов «отвечает» Лермонтову, подчеркивая, на какую именно дорогу выходит его лирический герой, с чем связана его судьба.
В самом названии еще одного стихотворения, включенного в «семантический ореол» рассматриваемого метра, — «Подорожники» — тема дороги актуализируется. Лирическим событием становится воспоминание-размышление героя, осмысляющего и свою дорогу, и историю родной земли (вновь объединение личной и общей тем): «Все прошли бродяги да острожники», «По следам давно усопших душ», «Всю пройду дороженьку до Устюга / Через город Тотьму и леса». Примененный здесь пятистопный хорей звучит иначе, чем в стихотворении Лермонтова: начало строки более энергичное (хорей не заменен пиррихием). В стиховом окончании тоже есть отличие: используется чередование дактилических и мужских клаузул, что сильнее подчеркивает смену ритма. Вся интонация
способствует выражению идеи движения («Топ да топ от кустика до кустика.»). Эмоциональное размышление совершается именно в процессе движения по дороге. Личный план в этом тексте также «перерастает» субъективное значение.
Мысль о судьбе родины и собственной причастности к ней лежит в основе поэтических образов, созданных Рубцовым, служит источником вдохновения для поэта, обогатившего ярким идейно-эмоциональным спектром традиционную метрическую формулу. Примером может служить удивительно проникновенное, также обращенное к теме родины стихотворение «Острова свои обогреваем», в котором образ русской «деревушки» вырастает до символа. Поэтически преображаются и неброскость пейзажа, и незатейливость быта; силой великой любви к «родимой окрестности» преодолеваются «темнота, забытость, неизвестность» и осенняя «стужа дорог». По силе обобщения созданный здесь образ величественного бора, который «движется, как флот», сопоставим с известным образом «таинственного всадника», «неведомого отрока» (стихотворение иной ритмической структуры — «Я буду скакать по холмам.»), без которого невозможно представить художественный мир Николая Рубцова. Мотив дороги, столь важный в этом произведении, соединяет его со стихотворением Лермонтова, у которого дорога становится местом раздумья героя о вечном. Другими словами, лирическое переживание, становящееся событием, — это и есть именно движение (путь) к осознанию сущностного.
Острова свои обогреваем
Захлебнулось поле и болото Дождевой водою - дождались! Прозябаньем, бедностью, дремотой Все объято - впадины и высь!
Ночь придет - родимая окрестность, Словно в омут, канет в темноту! Темнота, забытость, неизвестность У ворот, как стража, на посту.
По воде, качаясь, по болотам Бор скрипучий движется, как флот! Как же мы, отставшие от флота, Коротаем осень меж болот?
Острова свои обогреваем И живем без лишнего добра, Да всегда с огнем и урожаем, С колыбельным пеньем до утра.
Не кричи так жалобно, кукушка, Над водой, над стужею дорог! Мать России целой - деревушка, Может быть, вот этот уголок.
Здесь два смысловых акцента: первый - «острова» - в значении как отграниченности пространства, так и закрепленности, основательности, опоры (что говорит об исконности, древности «родимой окрестности»). Второй — «движущийся флот», рождающий представление о поступательном, мощном движении самой России. Но возникает и иное представление: движение есть, и его нет. (Вспоминаются слова из «Старой дороги»: «.И ничего на ней не происходит»). В самой освоенности, обжитости родного места, органичной причастности к нему, любви к нему и есть жизнь (осуществление движения, изображение самой истории). В этом смысле большое обобща-
ющее значение имеет метафора «острова свои обогреваем».
Основной темой творчества — темой родины — обусловлено развитие «семантического ореола размера» в стихотворениях «Слез не лей.», «Ось». В первом ярко выражена причастность миру родной природы, даже растворенность в нем: «Есть пора - души моей отрада: / Зыбко все, но зелено уже. / Есть пора осеннего распада, / Это тоже родственно душе». Мотивы дороги и ухода связывают этот текст с тематическим комплексом лермонтовского произведения. В стихотворении «Ось» угадываются аллюзии как на текст «Выхожу один я на дорогу», так и на еще одно произведение Лермонтова — «Родина» (где иной ритмический рисунок). Слова «.вокруг любви непобедимой» (у Рубцова) напоминают лермонтовские «Не победит ее рассудок мой». Так два русских поэта интересно взаимодействуют в творческом развитии темы родины.
Стихотворения «Выхожу один я на дорогу.» и «Ось» объединены не только ритмом, они перекликаются и в смысловом отношении. Мотив дороги, фиксируемый первой строкой лермонтовского текста, получает развитие в произведении Рубцова, как бы начинающего с этой позиции. Автор отделяет начальное двустишие от остальных строф-катренов, сосредоточивая внимание на динамике движения и масштабности пространства: «Как центростремительная сила, / Жизнь меня по всей земле носила». Далее реализуется метафора «жизнь носила» с помощью деталей уточняющего характера: «Шел в театр, в контору, на причал.». Такая конкретизация не противоречит задан-
479
ному «космическому» плану; герой воспринимает происходящее всеобъемлющим взглядом. Рубцов использует гиперболу фольклорного типа: «за морями», то есть неизвестно где, очень далеко; хотя, с учетом биографии поэта и развитием темы моря в его творчестве, эти слова могут восприниматься и не столь отвлеченно. Следует помнить и о символическом смысле пароходов, гудков пароходов, вокзалов, пристаней в произведениях Н. Рубцова — все к теме дороги.
С небывалым пространством соотнесен мир родной природы, родного места, и потому «диво сельского простора» расширяет представление о внешнем «большом» мире, который осваивается отчасти тоже в фольклорном, сказочном понимании: «Я открыл немало разных див». (Тема сказочности русского пейзажа очень интересно развивается у Рубцова и требует особого внимания).
Важную роль в стихотворении «Ось» играет мотив движения, направленность которого определена лпп главной темой творчества: «И вокруг 480 любви непобедимой / К селам, к соснам, к ягодам Руси / Жизнь моя вращается незримо, / Как земля вокруг своей оси!..». Эта идея очень важна для автора, доказательством чего служат связанные между собой стихотворения, которые можно считать вариантами в разработке темы. Представим тексты в хронологии: «Желание» (1958), «Долина юности» (1962), «Ось» (1965). Все стихотворения почти полностью отвечают рассматриваемой ритмической форме (отступление: в первом двустишии «Оси» рифмуются женские окончания). Произведения демонстрируют сам процесс поиска главного в главной теме рубцовско-
го творчества. Правда, в первом стихотворении герой более охвачен стремлением прожить наполненную бурными событиями жизнь: «Я хочу, чтоб времени фарватер/ не оставив где-то в стороне, / Жизнь промчалась, как торпедный катер / Мчит навстречу взмыленной волне!». Синтаксическая сложность высказывания в данном фрагменте, возможно, соответствует желанию героя преодолеть обычное, скучное.
Стихотворение «Долина юности» (1960; в сб. «Волны и скалы» — с назв. «Долина детства». Вариант — «Желание», 1958), хотя отчасти тоже содержит некоторые приметы морской романтики («Я родился с сердцем Магеллана.», «.от пирса юности.»), определяет направленность движения в связи с контекстом именно Рубцова: «.вокруг долины той родимой.».
Вынесенное в заглавие понятие «Ось» соотнесено с образом «родимой землицы», которая, по утверждению героя, над ним «удерживает власть». Образ одновременно и объемен, и конкретен. Масштабность его обусловлена значительностью влияния на лирического героя, а конкретность проявляется в указанных бытовых деталях, приобретающих важный смысл. Динамичное начало текста передает стремительность произвольного перемещения («куда хотел, туда и мчал»), но постепенно обретается значимость движения, центр, или «ось» судьбы героя: «Память возвращается, как птица, / В то гнездо, / В котором родилась». Здесь уже властвует не чья-то внешняя воля, а утверждается инициатива самого субъекта переживания, его сознательный выбор. Эволюцию внутреннего состояния знаменуют совпадаю-
щие ритмически-интонационно, но расходящиеся по значению строки: «Жизнь меня по всей земле носила» (второй стих текста) и «Жизнь моя вращается незримо» (предпоследний стих текста). В обоих случаях акцентировано, с помощью ударения, начало, что придает энергию высказыванию, но является отступлением от текста-источника (Лермонтова).
Нельзя не указать на замечания к этому тексту, сделанные самим Н. Рубцовым в письме Северо-Западному книжному издательству (1964): «А стихотворение «Ось» как раз декларативное и вдобавок легковесное, так как оно лишено отчетливого настроения. И еще вдобавок оно не лишено какого-то гладкописного ритма» [7, с. 299]. Может быть, поэт, очень строго относящийся ко всему, что пишет, потому и создал несколько вариантов, что искал способ освободиться от прямолинейности высказывания (декларативности), хотел, чтобы выразилась мысль через чувство, переживание героя, а «гладкописный ритм» — это, возможно, ощущение повторяемости знакомой интонации?
Подчиняясь личной творческой задаче, Рубцов в ряде стихотворений отступает от рассматриваемой метрической формы, находя, тем не менее, способы взаимодействия с ее традиционной семантикой. Например, стихотворение «Улетели листья» написано пятистопным хореем, но расставленные не так, как в тексте Лермонтова, стиховые окончания и плавное начало большинства строк сильно меняют интонацию: не сразу узнается исходный ритмический мотив. Разумеется, дело не в одном только размере стиха, велика также роль лексики и синтаксических кон-
струкций, которые, в комплексе, могут значительно «увести» от «семантического ореола метра». Наша задача не сводится к доказательству прямой связи любого написанного пятистопным хореем стихотворения с известным лермонтовским текстом. Тем не менее, ощутима «перекличка» произведений. Сознанием героя в стихотворении Рубцова фиксируется природная примета, и это становится началом размышления. Оно как бы скрыто; герой обращается к кому-то, даже с оттенком назидания, но будничное сразу же преодолевается, подчиняется значимому внутреннему движению, которое определяется цельностью мировосприятия: «Улетели листья с тополей — / Повторилась в мире неизбежность.».
Производя изменения в структуре пятистопного хорея, Рубцов добивается особого оттенка интонации. Примером может служить стихотворение «Почему мне так не повезло?», где мотив дороги — один из главных. Мужская клаузула (вместо женской, как у Лермонтова) в первой строчке подчеркивает слово «не повезло» и тем привносит разговорность. Появляется несколько ироническая интонация. Акцент переносится с внутреннего плана на внешний; причина неудач прямо формулируется повторяемым в начале каждой строфы (их пять) вопросом «Почему мне так не повезло?». Этот текст можно прочитать как шутку или даже пародию на «философствование». В контексте лирики Рубцова такой диалог с ритмической традицией вполне мотивирован типом лирического героя, часто скрывающего под бравадой, маской глубокие жизненные переживания (вспомним, например, стихотворение «Фиалки»).
481
Обращают на себя внимание и такие написанные пятистопным хореем стихотворения: «Поезд» и «На вокзале», где сами названия закрепляют тему дороги:
Поезд
Поезд мчался с грохотом и воем, Поезд мчался с лязганьем и свистом, И ему навстречу желтым роем Понеслись огни в просторе мглистом. Поезд мчался с полным напряженьем Мощных сил, уму непостижимых Перед самым, может быть, крушеньем
Посреди миров несокрушимых. Поезд мчался с прежним напряженьем Где-то в самых дебрях мирозданья, Перед самым. Может быть, крушеньем, Посреди явлений без названья. Вот он, глазом огненным сверкая, Вылетает. Дай дорогу, пеший! На разъезде где-то, у сарая, Подхватил меня, понес, как леший! Вместе с ним и я в просторе мглистом Уж не смею мыслить о покое, -Мчусь куда-то с лязганьем и свистом, ЛП1 Мчусь куда-то с грохотом и воем. 482 Мчусь куда-то с полным напряженьем Я, как есть, загадка мирозданья. Перед самым, может быть, крушеньем Я кричу кому-то: «До свиданья!..» Но довольно! Быстрое движенье Все смелее в мире год от году, И какое может быть крушенье, Если столько в поезде народу?
На вокзале
Закатилось солнце за вагоны. Вот еще один безвестный день, Торопливый, радостный, зеленый, Отошел в таинственную тень.
Кто-то странный (видимо, не веря, Что поэт из бронзы, неживой)
Постоял у памятника в сквере, Позвенел о бронзу головой.
Посмотрел на надпись с недоверьем И ушел, насвистывая, прочь. И опять родимую деревню Вижу я: избушки и деревья, Словно в омут, канувшие в ночь.
За старинный плеск ее паромный, За ее пустынные стога Я готов безропотно и скромно Умереть от выстрела врага.
О вине подумаю, о хлебе, О птенцах, собравшихся в полет, О земле подумаю, о небе И о том, что все это пройдет.
И о том подумаю, что все же Нас кому-то будет очень жаль. И опять, веселый и хороший, Я умчусь в неведомую даль!..
В первом тексте поэт использует только женскую клаузулу, что, на первый взгляд, противоречит энергии, заключенной в корпусе стиха, начинающегося с ударения. Напряжение ритма в начале, монотонность окончаний, повторы (в том числе единоначатия), параллелизмы, нанизывание однородных членов, а также сплошной (без строф) текст, — эти приемы служат развитию темы стремительного движения: «Поездмчался с грохотом и воем,/ Поезд мчался с лязганьем и свистом, / И ему навстречу желтым роем / Понеслись огни в просторе мглистом». Дорога в большей степени воплощает завораживающее быстротой и грозящее опасностью движение (это подчеркнуто лексикой: мчался, мчусь, понеслись.) Дорога перестает быть местом спокойных размышлений.
В стихотворении «На вокзале» в основном сохраняются структурные и тематические признаки традиционной формы. Поэт меняет вид только одной строфы (делает ее пятистишием на фоне катренов), может быть, потому, что возникающая в воспоминании картина требует остановки и перехода от внешнего изображения — к неспешному раздумью: «Посмотрел на надпись с недоверьем / И ушел, насвистывая, прочь./ И опять родимую деревню/ Вижу я: избушки и деревья, / Словно в омут, канувшие в ночь». Предметный мир, сколь подробно бы он не был представлен, никогда не заслоняет в произведениях Рубцова того, что составляет сущность внутреннего, душевного движения. Потому так естественно соединяются строки: «О вине подумаю, о хлебе, / О птенцах, собравшихся в полет, / О земле подумаю, о небе / И о том, что все это пройдет». Стихотворение удивительно по цельности мировосприятия, выраженного в нем: ничто ничему не противоречит; всему — свое место и время. В осмыслении этого Н. Рубцов развивает пущкинскую традицию, перекликается и с Твардовским («Всему свой ряд и лад, и срок.»). Появляющийся в конце текста глагол «умчусь» не вносит, как в стихотворении «Поезд», темы стремительности совершающегося (или предстоящего) движения. Напротив, здесь обращение к созерцанию и размышлению. Композиционная и ритмическая симметрия — вот главный признак рассматриваемого стихотворения. Метрическая упорядоченность соответствует спокойному состоянию лирического героя, обусловливает «равновесие» его чувств, а также определяет «перекличку» открывающей и замыкающей
произведение строф. Начальные слова текста: «Закатилось солнце за вагоны. / Вот еще один безвестный день, / Торопливый, радостный, зеленый, / Отошел в таинственную тень.» -находятся в «согласии» с заключительными: «И о том подумаю, что все же / Нас кому-то будет очень жаль, /И опять, веселый и хороший, / Я умчусь в неведомую даль!..». Кажется, что по своей динамике и характеру изображаемого это стихотворение значительно отличается от исходного «Выхожу один я на дорогу», но тематическая близость текстов не вызывает сомнения. Герой стихотворения Рубцова тоже вышел на дорогу (вокзал — место, откуда начинается дорога, где сходятся пути). Здесь — начало размышлений героя, и именно здесь достигает кульминации лирическая рефлексия, связанная с развитием темы родины. Причастность ее судьбе, готовность «умереть от выстрела врага» «за старинный блеск ее паромный, за ее пустынные стога» - вот что определяет характер «семантического ореола метра» в лирике Рубцова. Автору данной статьи близка трактовка 483 этого произведения А.Ю. Кировым, считающим, что стихотворение «На вокзале» «соответствует типу лирического сюжета, который условно можно назвать "интерпретацией библейского сюжета"». Исследователь указывает на библейские мифологемы («вино», «хлеб», «птенцы»), на «ощущение присутствия лирического героя одновременно в трех измерениях», словесные приемы, «придающие стихотворению форму несобственно-прямого диалога: человек — вечность» [9, с. 65]. Несомненно одно: это произведение ни в коей мере не исчерпывается лежащими на поверхности признаками, не
сводится к зарисовке обычной житейской ситуации.
Наблюдения над интерпретациями пятистопного хорея, применяемого Н. Рубцовым, позволяют сделать вывод о содержательной емкости и тематической насыщенности стихотворений, написанных в контексте традиции М.Ю. Лермонтова. Тема родины объединяет и определяет направленность основных творческих мотивов. Эстетически воссозданное
H. Рубцовым слияние личной судьбы и судьбы Родины — это и есть, в его понимании, самая главная для русского художника поэтическая дорога.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
I. Зинченко, В. Как по Сухоне-реке ходили пароходики [Текст] / В. Зинченко // Рубцов Н.М. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1: Стихотворения. 1942-1967 / Сост., вступ. ст., примеч. В. Зинченко. - М.: ТЕРРА, 2000. - 352 с.
2. Кожинов, В.В. Николай Рубцов. Заметки о жизни и творчестве поэта [Текст] / В.В. Кожинов. - М.: «Советская Россия», ЛОЛ 1976. - 88 с.
484 3. Иванова, Е.В. «Мне не найти зеленые цветы...» (Размышления о поэзии Н.М. Рубцова) [Текст] / Е.В. Иванова. -М.: Прометей, 1997. - 195 с.
4. Гаспаров, М.Л. Русский стих начала ХХ века в комментариях [Текст] / М.Л. Гаспаров. - 3-е изд. - М., 2004. - 312 с.
5. Бараков, В.Н. «Почвенное» направление в русской поэзии II пол. ХХ века: Типология и эволюция: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук [Текст] / В.Н. Бараков. - М., 1998. - 32 с.
6. Тарковский, М.А. Тойота-креста. Книга прозы [Текст] / М.А. Тарковский. - Новосибирск, 2009. - 384 с.
7. Рубцов, Н.М. Собрание сочинений: В 3 т. [Текст] / Н.М. Рубцов. - Т. 1: Стихотворения. 1942-1967. - 352 с. Т. 2: Стихотворения. 1967-1971; Шуточные стихи и стихи для детей; Переводы. - 304 с. - М.: ТЕРРА, 2000.
8. Киров, А.Ю. Лирический роман в поэзии Н.М. Рубцова: Дис. ... канд. филол. наук [Текст] / А.Ю. Киров. - Вологда, 2004. -209 с.
REFERENCES
1. Barakov V.N., "Pochvennoe" napravlenie v russkoj pojezii II polovina ХХ veka: Tipologija i jevoljucija: Extended abstract of PhD dissertation (Philology), Moscow, 1998, 32 p. (in Russian).
2. Gasparov M.L., Russkij stih nachala ХХ veka v kommentarijah, 3nd., Moscow, 2004, 312 p. (in Russian).
3. Ivanova E.V., "Mne ne najtizeljonye cvety..." (Razmyshlenija o pojezii N.M. Rubcova), Moscow, Prometej, 1997, 195 p. (in Russian).
4. Kirov A.Ju., Liricheskij roman v pojezii N.M. Rubcova, PhD dissertation (Philology), Vologda, 2004, 209 p. (in Russian).
5. Kozhinov V.V., Nikolaj Rubcov. Zametki o zhizni i tvorchestve pojeta, Moscow, Sovets-kaja Rossija, 1976, 88 p. (in Russian).
6. Rubcov N.M., Sobranie sochinenij: V 3 vols., Vol. 1, Stihotvorenija. 1942-1967, Vol. 2, Stihotvorenija. 1967-1971, Shutochnye stihi i stihi dlja detej, Perevody, Moscow, TERRA, 2000. (in Russian).
7. Tarkovski) M.A., Tojota-kresta. Kniga prozy, Novosibirsk, 2009, 384 p. (in Russian).
8. Zinchenko V., Kak po Suhone-reke hodili parohodiki, in: Rubcov N.M. Sobranie sochi-nenij, V 3 vols., Vol. 1, Stihotvorenija, 1942-1967, Moscow, TERRA, 2000, 352 p. (in Russian).
Москвина Ольга Александровна, кандидат филологических наук, профессор, кафедра русского языка, литературы и методики преподавания, Школа педагогики, Дальневосточный федеральный университет, olg.moskvina2011@yandex.ru Moskvina O.A., PhD in Philology, Professor, Russian Language Department, Literature and Teaching Methods, School of Education, Far Eastern Federal University, olg.moskvina2011@yandex.ru
