CC BY
66
ОБСУЖДЕНИЕ
Ю. Н. Столяров
О ЗАКОНОМЕРНОСТЯХ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ДОКУМЕНТОКОММУНИКАЦИОННОЙ СИСТЕМЫ (отклик на статью А. В. Соколова)
Данная статья продолжает раздел откликов на статью А. В. Соколова «Детерминизм и деонтология в документной коммуникационной системе (постановка проблемы)», опубликованную в «Вестнике ЧГАКИ» № 4 (16) за 2008 г.
Ключевые слова: документокоммуникационная система, библиотековедение, библиографоведение, детерминизм, деонтология, законы, закономерности, заповеди.
The given article continues the division of responses to the article by A. V. Sokolov «Determinism and deontology in documents communicating system (statement of the problem)», published in «Vestnik ChGAKI» No. 4 (16) 2008.
Key words: documents-communicational system, librarianship, bibliography, deontology, laws, regulations, rules.
На заседаниях редакционного совета журнала «Библиотековедение» мне многократно доводилось призывать к нашему общетеоретическому органу, чтобы он провел дискуссию значения и масштаба той, которую начал в 1976 г. А. Я. Черняк о предмете и объекте библиотековедения. И вот такая дискуссия началась, но пионером выступил «Вестник ЧГАКИ» - к чести этого научного периодического издания.
Сразу хочу отметить самое главное: А. В. Соколов поднял фундаментальный общетеоретический вопрос [4], который по сути шире названного, поскольку распространяется не на одно библиотековедение, а на все дисциплины документокоммуникационного цикла (предпочитаю пользоваться этим, увы, громоздким, но более корректным термином).
Многие из мыслей и предложений в большой и хорошо структурированной работе Аркадия Васильевича, безусловно, должны быть приняты. Современная ситуация характеризуется тем, что вопрос о законах почти не обсуждается. Каждый ав-
тор при необходимости предпочитает постулировать законы по собственному усмотрению, мало сообразовываясь с позициями, высказанными ранее. В итоге на роль законов претендует свыше десятка постулатов различного уровня обобщения.
H. А. Рубакин в указателе «Среди книг» и затем в «Психологии читателя и книги» (1929) отстаивал три закона библиопсихологии: первый основной закон - закон мнемы (учение Р. Семона), второй - закон Гумбольд-та-Потебни о раздражителе как возбудителе переживания, третий - закон накопления эн-грамм (закон И. Тэна) [3, с. 47-84].
Конкретизируя эти законы, Н. А. Ру-бакин формулирует собственные:
I. Ядро и периферия: текст есть набор знаков, обладающий лишь латентным смыслом/значением. Фактический смысл/значение есть проекция коммуниканта, возникающая в процессе восприятия и переструктурирова-ния сознания коммуниката.
2. Восприятие зависит от предыдущего опыта индивидуума.
15
3. Восприятие структуры личности, влияющей на восприятие и оценку текста, зависит от вхождения индивида в ту или иную экологическую и этологическую (наследственную), или этническую, среду.
Основанием для возведения этих утверждений в ранг законов для него служил закон Гумбольдта-Потебни: «Слово, фраза, книга суть не передатчики, а возбудители психических переживаний в каждой индивидуальной мнеме» [3, с. 61].
И. А. Месеняшин, по свидетельству А. Н. Ванеева, считал «важнейшими законам практики и науки» обращаемость книг в народе (1954). К другим «законам» он относил:
- планомерное развитие советских библиотек;
- рекомендательность;
- соответствие задач библиотек по коммунистическому воспитанию запросам читателей, составу книжных фондов;
- массовость, широкое участие трудящихся в библиотечном строительстве [1, с. 103].
Конъюнктурность этих «законов» очевидна. Очевидно также, что наука тут явно «притянута» искусственно.
И. М. Фрумин в 1977 г. вывел следующие законы библиотечного дела на основе свойств библиотечного фонда:
1. Закон непрерывного роста библиотек.
2. Закон дифференциации библиотек.
3. Закон интеграции фондов и роста удельного веса библиотек с универсальными фондами.
4. Закон взаимодействия библиотек [7, с. 67].
Об авторах других законов написал А. В. Соколов, повторяться не буду. Добавлю лишь, что в дополнение к своим всемирно известным «пяти законам» Ш. Р. Ранганатан призывал пользоваться и более общими. Он называл закон экономии (производительные методы труда библиотекаря, оправданное расходование средств) и закон беспристра-
стия (не высказывать своего отношения к книге, не навязывать своего мнения читателю). В попытках изобрести (иначе не скажешь) всё новые и новые законы Рангана-тан не был одинок среди зарубежных библиотековедов. Известны, например, «пять законов Казанджиева»:
1. Библиотека аккумулирует противоречия (имеются в виду цели и стратегия библиотечной деятельности) и ресурсы, необходимые для ее создания, причем ресурсы должны быть равны или превышать израсходованные ресурсы на создание этих противоречий.
2. Процесс преобразования в библиотеках невозможен без сбалансирования интересов общества, отдельной личности и наличия равновесия между личностными и организационноструктурными изменениями.
3. Когда учреждения, отвечающие за стратегию библиотек, не в состоянии адекватно реагировать на внешние перемены, они становятся излишними или должны быть преобразованы в соответствии с потребностями общества.
4. Библиотека должна найти свое место на рынке, т. е. обеспечить набор услуг, имеющих конкурентные цены по сравнению с другими учреждениями и организациями культуры.
5. Перемены в библиотеках могут производиться только специалистами с нетрадиционным мышлением. Дорогу молодым! (перевод мой. - Ю. С.) [8, с. 4-7].
Стремление обнаружить сущностные (онтологические) законы более чем похвально. Однако позитивного результата, если судить по приведенным постулатам, ждать придется еще долго. Постулаты, претендующие на звание законов, настолько далеки от того, что в сущности представляет собою научный закон, что нет желания их комментировать. Но это отнюдь не означает, что законов в документокоммуникационных системах нет. Раз существует
16
некое явление, значит (по закону диалектической связи между явлением и сущностью) имеет место и сущность этого явления, и задача состоит в том, чтобы ее обнаружить. Поэтому первую посылку постановочной статьи А. В. Соколова: «Если их (детерминистских и деонтологических разделов) нет, ...то вопрос о существовании библиотечных (библиографических) законов и закономерностей нужно снять» [4, с. 7], отводим сразу и решительно.
В связи с этим полагаю очень большим заблуждением считать, будто я, «удостоверившись в отсутствии убедительных формулировок библиотековедческих, библиогра-фоведческих, книговедческих законов, решил не дожидаться их открытия, а предпочел вообще исключить их из числа обязательных признаков научности. Таким образом устранялся повод усомниться в научном статусе библиотековедения, библиографоведения и книговедения» [Там же, с. 9].
В доказательство было бы проще всего привести другие цитаты из той же статьи Аркадия Васильевича - те, где он анализирует законы, которые предложил... я сам. Но ведь так сложилось, что я вышел с выдвижением неких законов, а этого могло и не случиться. Поэтому убедительнее, думается, пойти иным путем. В курсе лекций для аспирантов по нашей научной специальности сказано дословно следующее: «Второй признак науки - наличие теории или хотя бы, как минимум, гипотезы, а в наиболее развитом случае закона или системы законов» [5, с. 20]. И вот это свое убеждение хотел бы пояснить подробнее.
Процитированная идея обосновывалась в связи с разъяснением тезиса о том, что представляет собою наука в принципе. Я убежден и сейчас, даже после прочтения статьи А. В. Соколова, что наука науке рознь. Есть науки фундаментальные и общепризнанные - они высоко развиты, хорошо структурированы, достаточно серьез-
но обоснованы, имеют вековые традиции. Но есть науки менее организованные. Однако если они имеют: а) предмет исследования, б) факты, на основании которых строится наука, и в) теорию по данному вопросу, то накопленные в них знания правомерно возвести в статус научных. Иметь три названных признака для этого необходимо и достаточно, т. е. при выполнении этого минимума мы можем назвать данный класс знаний наукой.
Действительно, как необходимое условие наличие своих законов здесь не упоминается. Объясняется это тем, что законы обнаруживаются на высшей стадии развития науки. Но если данная дисциплина законов или закономерностей не обнаружила (пока), это еще не означает, что она не является наукой. Теория призвана искать законы, по которым существует ее предмет. В качестве примера возьмем естествознание, где есть закон всемирного тяготения, который выводит данную теорию в область фундаментальных наук. Но этот факт вовсе не означает, что в естествознании все законы уже найдены, и оно остановилось в своем развитии. Если они будут определены, эта наука станет еще более фундаментальной.
Трудно сказать, располагает ли законами библиотековедение и смежные с ним науки, - в этой области все может быть легко оспорено, все трудно доказуемо, потому что изучаются общественные явления, которые можно трактовать совершенно по-разному. Здесь велико влияние субъективного фактора: кто-то по поводу того или иного явления скажет - это случайность, а кто-то скажет - закономерность. Поэтому даже если исходить из того, что библиографо-, книго- и библиотековедение не располагают установленными законами, все же следует согласиться с очевидным фактом, что эти дисциплины тем не менее выстраивают свои теории, хотя в большинстве своем в этих теориях и нет (к сожалению)
17
глубокого, сущностного уровня - они держатся на поверхности явления. Но все же в них есть обобщения, есть анализ, хотя бы и частных или особенных явлений, и потому, думается, им позволительно придавать статус науки, пусть пока еще и недостаточно развитой.
Претензии библиотековедов на открытие законов довольно спорны. Положим, известные постулаты Ш. Р. Рангана-тана, с моей точки зрения, законами как таковыми не являются. В этом плане я солидарен с А. В. Соколовым [1, с. 11]. Более правильно квалифицировать их призывами, максимами, лозунгами, девизами, установками, заповедями и т. п.
Законы, как известно, онтологически имманентны и неизменны, пока данный объект существует в собственном качестве. А что представляет собою в этом плане, например, пятый закон Ранганатана, утверждающий, что библиотека - это растущий организм? Но какой же она растущий организм, если с изменением общественнополитического строя в нашей стране рухнули целые сети библиотек? И рухнули они не по какой бы то ни было внутренней причине, а по внешней - изменился статус Коммунистической партии, и десятки тысяч библиотек системы партийнополитического просвещения были просто упразднены. Не стало общесоюзных министерств -и не стало общесоюзных библиотек. Исчез Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов - и где же профсоюзные библиотеки? А ведь их в стране было около 45-ти тысяч! Так что если говорить о сегодняшнем состоянии библиотек в целом, то утверждать, что современное библиотечное дело в нашей стране развивается, я бы лично поостерегся. Процесс функционирования библиотек очень противоречив.
Вот более свежее доказательство - до 2008 г. библиотеки стремительно осваивали новые технологии, электронная доставка
документов перестала быть заоблачной мечтой, она начала превращаться реальность. Но с принятием 4-й главы Гражданского кодекса многие реальные, а еще более - потенциальные возможности библиотек оказались «заморожены». Причина состоит в том, что эта глава лоббирует интересы авторов, книгоиздателей и тех, кто за ними стоит, а именно коммерсантов из обществ по охране авторских прав. Библиотекам приходится приспосабливаться к новым обстоятельствам - можно ли это считать развитием?
Еще сложнее обстоит дело с развитием библиотечных сетей. Сейчас речи о развитии библиотечной системы идти не может по той простой причине, что отсутствует сама система - она распалась. Библиотеки системы Министерства культуры исчезли - появились библиотеки независимых друг от друга субъектов Федерации, а внутри них столь же самостоятельные библиотеки муниципальных образований. Мы можем говорить только об узколокальных библиотечных сетях.
Кроме того, совокупный библиотечный фонд страны из года в год уменьшается, а отнюдь не возрастает. 5,6 млрд учетных единиц в библиотечных фондах общественного пользования - это наследие, которое нам досталось от Советского Союза. Сегодня оно превратилось меньше чем в 1,5 млрд, и это количество постоянно уменьшается. Причины тому в основном субъективные - отсутствие финансирования, существенное сокращение тиражей и др. Но есть и объективные - фонд стареет морально и физически, и эти обстоятельства естественные и неизбежные.
Таким образом, утверждение, что библиотека - растущий организм, верно лишь при поддержке библиотеки со стороны общества и государства.
Более того, мы можем говорить о развитии библиотеки только в отношении от-
18
дельных ее составных частей - т. е. если речь идет, например, о формах массовой и групповой работы, о межбиблиотечных корпоративных связях, о внедрении новых информационных технологий и т. д. Здесь развитие в данный исторический момент наблюдается, но оно, как и вся библиотечная деятельность в целом, напрямую зависит от особенностей внешней среды.
Следовательно, законом является зависимость библиотеки от внешних факторов. Будет внешняя среда создавать библиотекам условия - они станут развиваться. Не будет она уделять им внимания - и деградируют наши многострадальные библиотеки. И закон этот не вполне библиотечный, его правильнее считать законом документивных коммуникаций (о понятии «документивный» скажу чуть позже). Свои лекции о библиотеке как системе я начинаю с утверждения, что библиотека создается внешней средой для обслуживания ее (среды) потребностей и интересов. Создав библиотеку, она обязана ставить ей задачи, обеспечивать ее ресурсами (материальными, финансовыми, кадровыми, документными и иными) и контролировать результаты. Такова социальная функция внешней среды по отношению к порождаемым ею социальным системам, и уклонение от выполнения этой функции неизбежно (закономерно) ведет к искажению, затем извращению, а в итоге - к исчезновению или перерождению этой системы.
Библиотека должна находиться в каждом социальном институте, который располагает документами по своему профилю, поскольку без нее невозможно полноценное существование данной коммуникационной системы - таков еще один социальный закон, которому подчиняются библиотеки как компоненты общественного устройства. Положим, речь идет об органах здравоохранения, о больницах - там библиотека должна обеспечивать, с одной сто-
роны, врачей - опыт, накопленный человечеством за всю историю, аккумулируется в книгах, справочниках, энциклопедиях и т. д., должен непрерывно передаваться. С другой стороны, пациенты также нуждаются в библиотеке, и не только ради праздного времяпрепровождения, но и в более серьезных целях - ради достижения библиотера-певтического эффекта.
Возьмем любую другую систему и увидим, что в библиотеке нуждаются все -начиная от посетителей детских яслей и заканчивая Президентом Российской Федерации.
Можно ли, однако, эту зависимость рассматривать как закон? Здесь я снова солидаризируюсь с А. В. Соколовым: правильнее считать ее закономерностью, понимая под таковой, в общепринятом смысле, основную тенденцию, зависящую от многих привходящих факторов и потому имеющую вероятностный (стохастический) характер. А. В. Соколов предлагает считать закономерностями «законы-тенденции».
Действительно, в литературе четкого отграничения законов от закономерностей я тоже не нашел. В общественных науках больше говорят о закономерностях, в естественных - о законах, но принять как термин «закономерность» для вероятностных «законов-тенденций» - мысль хорошая. Впрочем, допустимо оставить и современную терминологию, введя допущение, что, говоря в документивной коммуникологии о «законах», мы по умолчанию имеем в виду «закономерности».
А. В. Соколов правильно замечает, что проявление закономерностей в нашей сфере знаний не детерминировано жестко. На этом основании он вводит понятие деонтологии. С точки зрения формальной логики, это предложение безупречно. Как самостоятельный раздел деонтология рассматривается и признается, например, в сфере медицины, где существуют специальные курсы, касающиеся
19
этических отношений между врачом и пациентом.
Правда, с чисто логической точки зрения, смущает то, что деонтология противопоставляется детерминизму. Дихотомическую пару понятий образует другое соотношение: детерминизму противостоит индетерминизм, или стохастичность.
Выход из положения видится в ином. Постнеклассическая онтология расширила свой предмет. Вневременное всеобщее (как видим, рассматриваемая нами категория закона сюда вписывается полностью) перестало считаться единственно истинным бытием. Теперь онтологическое видение мира признает «автономное бытие духа и его активность в отношении к автономному бытию остального мира» [6, с. 230]. Следовательно, закономерности как отражение возможного состояния при определенных, зависящих от человека или общества условиях, могут быть описаны в понятиях онтологии.
Действующие в документокоммуникационной сфере закономерности имеют характер модальности, или долженствования. Они потому и имеют ранг закономерности, а не закона, что проявляются при определенных модальных условиях. В случае принятия данной мысли рассуждения о документокоммуникационных закономерностях переходят в плоскость онтологической модальности, и мы удерживаемся от налета этических императивов, свойственных (или так только кажется, и притом только мне?) деонтологическому подходу. Во всяком случае, преимущество онтологической модальности состоит в том, что «различие суждений по модальности определяется не субъективным желанием лица, высказывающего то или иное суждение, а объективной действительностью» [2, с. 360].
Выдвигаю этот тезис не как утверждение, а, как и А. В. Соколов, в порядке постановки вопроса.
20
Если говорить о логико-методологических аспектах, я, вслед за
О. П. Коршуновым, вижу принципиальную разницу между понятиями «закон» и «принцип». По определению, закон - это имманентное, общее, устойчивое, неизменяемое. В нашем случае закон может быть модальным - т. е. законом долженствования: библиотека должна иметься в каждом учреждении. В реальности этого, конечно, может и не быть, но тогда деятельность учреждения ощутимо страдает.
Принципы формируются и устанавливаются людьми, исходя, в первую очередь, из их интересов и задач, поэтому принципы могут легко меняться, от них можно отказаться, заменить на другие.
Так произошло, скажем, с принципом партийности - А. В. Соколов много уделяет этому места в своей статье, и тут мало что можно добавить. Была дореволюционная Россия - были одни принципы, стала Советская Россия - ввели другие, например, принцип партийности, и стали требовать его соблюдения от всех. Сейчас этот принцип также пытаются заменить, потому что совсем обойтись без принципов невозможно. Попытки теоретически обосновать ненужность принципов приводят к тому, что фактически иными словами, но вновь обосновывается принцип, и на сей раз -принцип беспринципности, прошу прощения за оксюморон. То есть если человек сознательно стремится уйти от каких бы то ни было принципов, то его принципом становится беспринципность. Вот такой парадокс. Установка современного библиотековедения на то, чтобы библиотеки не имели принципов в своей работе, по сути дела, деструктивна, она тормозит развитие библиотек и усиливает нестабильность их собственного существования, а тем самым и существования общества.
Опуская другие концептуальные вопросы, поднятые в труде А. В. Соколова, -
они могут быть предметами отдельных статей - остановлюсь на разъяснении того, почему обхожу понятие «документная коммуникационная система».
Документология сейчас только начинает развиваться, и она, как любая наука, нуждается в разработанном и разветвленном понятийном аппарате. В документоло-гии этот аппарат сейчас находится в зачаточном состоянии. Для всего многообразия связанных между собой явлений и процессов, так или иначе относящихся к документу, в настоящий момент существует три общепризнанных прилагательных: «документальный», «документный», «документационный». Этого, конечно же, мало. Из перечисленных неологизмов наиболее прочно прижился термин «документный», который употребляется в значении «состоящий из документов». Правомерно сказать, что документный фонд - это фонд, состоящий из документов, документный поток - это поток документов. «Документная система» по этой логике должна пониматься как система, состоящая из документов, что совершенно меняет смысл всего словосочетания.
Придавать новое значение слову «документная», на мой взгляд, нерационально. В терминологии нужно стремиться полисемию устранять, а не умножать. Для определения явлений и процессов системы, которая строится на понятии «документ», имеет его своим центральным элементом, или детерминантом (если отталкиваться от терминологии Аркадия Васильевича Соколова), целесообразнее использовать понятие «документивная система». Под нею понимается система коммуникации, исходящая из приоритета в ней документа; система, базирующаяся на документе; система, в которой коммуникация опосредована документом.
В свое время, когда у меня не было предложений по обогащению нашей терми-
21
нологии, я скрепя сердце согласился с предложением О. П. Коршунова оставить за словом «документальная» значение «включающая в себя документ как один из ее равноправных элементов; состоящая не только из документов». Но такое понимание сдерживает дальнейшее развитие терминологии, делая проблематичными такие выражения, как, допустим, «документаризованный», «доку-ментаристский», «документический». По-
тому и запускаю в оборот данный неологизм как еще один предмет обсуждения в рамках начинающейся дискуссии.
Я также полностью согласен с заключением, к которому приходит в конце своей статьи Аркадий Васильевич: «Разработка детерминизма и деонтологии социальной коммуникации XXI в. не может быть задачей библиотековедения или библиографоведения, хотя их научные заделы необходимо использовать в полной мере. Содержательную революцию в социальной коммуникации может и должна инициировать интегральная (межнаучная обобщающая) теория документной коммуникации» [1, с. 30].
Эту теорию он называет документо-логией, причем считает себя в этом вопросе всего лишь последователем П. Отле и моей скромной персоны. Но тут я должен сделать оговорку. Где о теории документной коммуникации как о документологии пишет П. Отле, я, признаться сказать, не знаю. Что же касается меня, то понятия «теория документной (документивной) коммуникации» и «документология» я никак не могу считать синонимами. Документология имеет своим предметом документ, она занимается теоретическим воспроизведением документа как объекта действительности. Коммуникации остаются за пределами внимания документологии. Ими занимается другая наука - назовем ее коммуниколо-гией, или коммуникативистикой. Ее предмет видится мне в изучении главным образом прямых и обратных, позитивных и
негативных, сильных и слабых, непосредственных и опосредованных, двойных и тройных и т. д. связей между тремя участниками коммуникации: коммуникантом, документом и коммуникатом. Наверное, не только связей, в данный момент не берусь углубляться в предмет коммуникативистики. Документив-ная коммуникативистика видится мне в роли частного случая коммуникативистики как целостной науки. Документология вписывается в документокоммуникативистику той частью, которая касается документа как посредника между коммуникантом и коммуни-катом. Все остальное, что связано с документом (его сущность и проявления, форма и содержание, свойства, история и очень многое другое), остается за рамками предмета коммуникативистики. В свою очередь, и до-кументология чрезмерно расширила бы свой предмет, если бы вторглась в сопредельные области и принялась исследовать личность, цели, установки, мотивы, функции и т. д. коммуниканта и коммуниката.
Документ находится в центре коммуникаций согласно теории, которую активно развивает сам же А. В. Соколов. Согласно этой теории, есть коммуникат и коммуникант, а между ними, в центре, документ. Теория документивных коммуникаций изучает сразу все три эти компонета как целостность, связи между ними и т. п. Если же мы говорим не о трех элементах, а об одном - только документе - тогда это область внимания документологии. А. В. Соколов полагает, что здесь нужна метатеория, метанаука документивных коммуникаций, -возможно, он прав. Но для меня вопрос о том, является ли документология метатеорией или просто теорией, пока остается открытым и неочевидным. Допускаю, что я еще не дорос до очередных новаторских идей Аркадия Васильевича.
В целом же статья А. В. Соколова, несомненно, заслуживает самого пристального внимания и обсуждения. Основные положения, изложенные в ней, необходимо развивать общими усилиями.
1. Ванеев, А. Н. Развитие библиотековедческой мысли в СССР / А. Н. Ванеев. - М.: Книга, 1980.
2. Кондаков, И. Логический словарь-справочник / И. Кондаков. - 2-е, испр. и доп. изд. - М.: Наука, 1975.
3. Рубакин, Н. А. Психология читателя и книги: краткое введение в библиологическую психологию / Н. А. Рубакин. - М.: Книга, 1977.
4. Соколов, А. В. Детерминизм и деонтология в документной коммуникационной системе (постановка проблемы) / А. В. Соколов // Вестн. Челяб. гос. акад. культуры и искусств. - 2008. - № 4 (16). -С. 6-35.
5. Столяров, Ю. Н. Библиотековедение, библиографоведение и книговедение как единая научная специальность: полный курс лекций для аспирантов и соискателей по типовой программе канд. минимума / Ю. Н. Столяров. - Орёл, 2007.
6. Философский словарь: основан Генрихом Шмидтом. - 22-е, переработ. изд. / под ред. Г. Шиш-коффа; пер. с нем. - М.: Республика, 2003.
7. Фрумин, И. М. Библиотековедение: объект, предмет, функции / И. М. Фрумин // Библиотекарь. -1977. - № 2.
8. Казанджиев, А. Относно някои закономерности при промените в библиотеките / А. Казанджиев // Библиотекар [София]. - 1991. - № 10.
22
