CC BY
167
В. М. Круглое
ИЛИ РАН, Санкт-Петербург
О ЗАДАЧАХ ИЗУЧЕНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА ПЕТРОВСКОЙ ЭПОХИ (СТАТЬЯ ПЕРВАЯ)1
1. Общая характеристика языковой ситуации Петровской
эпохи
В истории русского литературного языка первая четверть XVIII века занимает особое место. Именно в это время происходит разрушение церковнославянско-русского двуязычия и начинается постепенное формирование новых норм на основе всех имеющихся в словаре и грамматике языковых средств: церковнославянских, собственно русских и недавно заимствованных. Едва ли не впервые эту мысль выразили составители «Словаря церковнославянского и русского языка» 1847 г. В текстах Петровской эпохи они обнаружили источник современного им письменного литературного языка («источник слога нынешней нашей литературы») и отметили присущую этим текстам «странную борьбу разнородных элементов» и «столь несогласную смесь оборотов» [Сл. 1847: I, с. V].
В следующем столетии данную точку зрения разделяли многие видные ученые, среди которых В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, Н. А. Мещерский, В. М. Живов и другие. Так, В. В. Виноградов, обобщая свои наблюдения над языком переводных и оригинальных памятников начала XVIII века, утверждал, что для этого языка характерна зыбкость фонетической системы, широта и свобода грамматических (морфологических) колебаний, стилистическая пестрота и неорганизованность в сфере синтаксиса, смешение разных стилей [Виноградов 1934: 58-60, 61-65]. «Разрушение прежней системы письменного двуязычия» и «зарождение единого национального литературного языка» считал основным событием начала
1 Исследование выполнено в рамках проекта РГНФ «Эволюция норм русского литературного языка в эпоху Петра! (на материале газеты „Ведомости" 1703-1719 гг.)» (№ 16-04-00385а).
XVIII века [Винокур 1959: 114 и др.], а Н. А. Мещерский специально подчеркивал, что для рассматриваемого периода характерна «стилистическая неупорядоченность литературного языка» и «причудливое смешение» церковнославянских, просторечных, диалектных и заимствованных слов и словоформ [Мещерский 1981: 149-150]. Отсутствие единой нормы и наличие множества гибридных узусов обнаружили в русском языке петровского времени историки словарного состава, считавшие церковнославянский и русский языки начала XVIII века «двумя отчетливо противопоставленными (друг другу — В.К.) типами литературно-письменного выражения», «раздельными, хотя и тесно сосуществующими и взаимопроникающими системами». По мнению исследователей, функционирование обоих языков в одних и тех же сферах приводило, как правило, «к утрате чистоты типа, взаимопроникновению систем, к созданию систем гибридных, к образованию множества градаций, степеней, переходов от одной системы к другой» [Биржакова и др. 1972:48]. Этой же точки зрения придерживался В. М. Живов, утверждавший, что письменный язык Петровской эпохи представлял из себя объединение
языковых средств различных регистров2 (бытового, делового, гибридного церковнославянского и стандартного церковнославянского — В. К.) в едином пуле, который в дальнейшем и подвергается тщательной ревизии, перебору и пересмотру [Живов 2000: 580].
В настоящее время изложенный выше взгляд на языковую ситуацию начала XVIII века является общепринятым, однако не следует
2 Ср. о понятии регистра:
Регистры не представляют собой законченных автономных систем, существующих независимо друг от друга (...) Регистры взаимопроницаемы, т. е. они обладают общим языковым материалом, а специфический языковой материал каждого из регистров может быть инкорпорирован в речевую деятельность, соответствующую другому регистру в качестве своего рода чужого слова. При всей взаимопроницаемости, однако, каждому из регистров присуща своя риторическая установка, а следовательно и своя риторическая стратегия. Традиция (социальная преемственность языкового опыта) связывает с каждой из риторических установок специфический языковой материал, и в силу этого регистры обладают и набором соотнесенных с ними формальных языковых элементов, в том числе и морфологических [Живов 2004: 14].
думать, что все исследователи его разделяли. Здесь можно вспомнить мнение Б. А. Ларина, который считал его поверхностным и по этому поводу писал:
Многие историки языка, исходя из плохих переводов, считали язык Петровской эпохи неоправданно пестрым, характеризующимся нелепым смешением славянских и заимствованных элементов. Это поверхностные выводы.
Б. А. Ларин считал, что к тому времени
все три стиля — и высокий, и средний, и низкий — уже созданы. Высокий стиль — это старый церковный язык, средний — общий разговорный, а низкий стиль — грубое просторечие, включающее диалектно окрашенную бранную лексику [Ларин 1975: 281-282].
Несмотря на то несомненное влияние, которое на языковую ситуацию начала XVIII века оказала языковая политика Петра I, заключавшаяся в реформе азбуки, введении гражданского шрифта и требовании «упростить» язык текстов светского содержания, в это время старое продолжает параллельно существовать с новым. Нормы прежних письменных традиций не исчезают мгновенно, а в течение длительного времени находятся на периферии речевого употребления. Их использование поддерживается как теми навыками, которые были получены носителями языка в процессе образования и закреплены в процессе языковой практики, так не в последнюю очередь и тем, что созданные в среднерусский период оригинальные и переводные тексты в Петровскую эпоху продолжают не только распространяться в рукописном виде, но и выходят отдельными печатными изданиями. Можно указать, в частности, на появившуюся в 1709 г. и дважды переизданную в 1712 и 1717 гг. «Историю о разорении града Трои» Гвидо де Колумна — отредактированный древнерусский перевод XVI века (см. [Творогов 1971]), на изданные в 1711 и 1712 гг. «Кратких, витиеватых и нравоучительных повестей книги три» — перевод известной книги Б. Будного, выполненный на рубеже XVII-XVIII вв. (см. [Ма!ек, №ко!а|еш 2012: 35-36]), а также на напечатанные в 1712 г. сборники басен Эзопа, переведенные в 1607 и 1674гг., — «Эзоповы притчи» и «Зрелище жития человеческого» (см. [Тарковский 1975: 79; Быкова 1955: 507]).
Итак, с первых десятилетий XVIII века старые нормы начинают постепенно вытесняться новыми. При этом следует иметь в виду,
что процесс не был линейным, и отдельные письменные традиции продолжали не просто существовать, но могли даже, пусть и временно, расширять сферу своего употребления. Это относится, например, к гибридному церковнославянскому языку, который в Петровскую эпоху «обнаруживает явную тенденцию к полифункциональности» и получает распространение как в конфессиональной сфере и жанре духовного красноречия, так и в научной, технической и художественной литературе [Кутина 1978: 243-252].
2. Основной метод и принципы изучения языковой ситуации
Петровской эпохи
История русского литературного языка как лингвистическая дисциплина развивается в нескольких направлениях и состоит из 1) истории языка текстов, 2) истории (литературно-)языковой нормы, 3) истории представлений носителей русского языка о проблемах их литературного языка, 4) истории образования совокупности признаков литературного или письменного языка [Ке1реЛ 1999: 727]. Каждому из названных направлений свойственно свое понимание задач и методов реконструкции исторических процессов. Основанием для широких обобщений могут служить как факты метаязыковой рефлексии (непосредственные оценки языковых явлений с точки зрения их соответствия принятым нормам, лингвистические трактаты и нормативные грамматики), так и анализ стилистических особенностей переводных и оригинальных памятников различной тематики и жанровой принадлежности.
Реконструкция норм письменного языка начала XVIII века предполагает описание дифференциальных признаков и границ отдельных узусов, а также механизмов трансформации старых письменных традиций. Поэтому ее осуществление возможно лишь путем подробного сравнительного анализа отдельных текстов. Данное утверждение является в достаточной степени очевидным, однако к настоящему времени печатные и рукописные памятники Петровской эпохи изучены недостаточно. В контексте эволюции «простого славянского языка» подробно проанализирован язык ораторской прозы Феофана Прокоповича [Кутина 1981; 1982], в связи с формированием норм «гражданского посредственного наречия» изучены два текста, напечатанные гражданским шрифтом, — «Книга о способах, творящих водохождение рек свободное» (1708) и «Рассуждение о ока-
зателствах к миру и о важности, чтоб оставить Гибралтар соединен со владениями Великобритании» (1720) [Круглов 2004: 37-89], в связи с формированием литературного языка «нового типа» — «Разговоры о множестве миров» Б. Фонтенеля в переводе А. Кантемира (текст, относящийся к чуть более позднему времени: переведен в 1730 г., напечатан в 1740 г.) [Сорокин 1982].
Метод, заключающийся в подробном лингвистическом описании текстов, имеет обманчивое свойство казаться слишком простым, в связи с чем целесообразно сделать несколько необходимых уточнений и подчеркнуть, что, во-первых, конечной целью данного метода является не анализ функционирования отдельных слов и словоформ, а реконструкция правил употребления языковых единиц разных уровней в пределах одного текста и выяснение того, в какой степени эти правила зависят от коммуникативного задания текста и в какой степени они связаны с существующими письменными традициями, см. [Круглов 2014: 120-129]. Во-вторых, если говорить о текстах начала XVIII века, то проводимый анализ бессмысленно ограничивать простым перечислением встретившихся слов, словоформ и случаев варьирования. В каждом конкретном случае нужно стремиться к выяснению точного соотношения вариантов, ведь варьирование языковых единиц разных уровней, которое имеется во всех текстах рассматриваемого периода, являлось основным свойством нормы, и это свойство было общим для всех текстов, по крайней мере, для текстов светского содержания — как оставшихся в рукописи, так и напечатанных гражданским шрифтом, то есть прошедших редактирование и вычитку [Круглов 2015:171-176]. В-третьих, необходимо учитывать, что в изучаемый период язык того или иного памятника испытывал влияние разных факторов, среди которых можно назвать следующие: печатный или рукописный характер памятника, время его создания и язык оригинала, социальный статус автора (переводчика) и характер полученного им образования. Это значит, что палеографические и библиографические разыскания, целью которых является атрибуция того или иного текста и обнаружение иноязычного источника русского перевода, являются обязательными условиями исследования и его частью и что без них лингвистическое
описание памятника имеет не много смысла.
* * *
3. Параметры лингвистического анализа текстов
Лингвистический анализ текстов среднерусского периода и раннего Нового времени традиционно ограничивался выяснением того, насколько широко здесь представлены слова и словоформы, обладающие формальными признаками генетических церковнославянизмов и способные произвести впечатление своей действительной или кажущейся архаичностью. Исследования последних десятилетий существенно расширили теоретические представления о механизмах функционирования и трансформации норм литературного языка и предложили новый понятийный аппарат для их объяснения. Появилась возможность внести значительные изменения в традиционный подход и при выборе параметров лингвистического описания памятников сосредоточиться на тех языковых явлениях, которые играли особую роль в русском языке XVII века, а также на тех, что в начале XVIII века нашли свое место в новом литературном языке.
Среди этих явлений особого внимания заслуживают, прежде всего, так называемые «признаки книжности», путем устранения которых из текстов, написаных на гибридном церковнославянском языке, согласно концепции В. М. Живова [Живов 1996: 88-110], создавался «простой язык» Петровской эпохи; во-вторых, обнаруженные В. М. Живовым «конфигурации морфологических вариантов», служившие дифференциальными признаками отдельных регистров письменного языка в XVII веке и обеспечивавшие гетерогенность узуса, см. [Живов 2004]; в-третьих, те синтаксические явления, которые до XVIII века находились на периферии речевого употребления, но под влиянием разных факторов получили широкое распространение лишь в новом литературном языке, см. [НиШ-Бокег 1996].
На основании результатов, полученных в названных выше работах, можно думать, что параметры лингвистического анализа текстов Петровской эпохи должны учитывать следущие явления.
В области морфологии это: формы инфинитива,
формы 2-го лица ед. числа настоящего времени, формы дат., твор. и местн. падежей мн. числа существительных,
формы прилагательных в им. и вин. падежах множественного числа.
формы прилагательных в им. падеже ед. числам. р.,
формы прилагательных в род. падеже ед. числам. и ср. р.,
формы прилагательных в род. падеже ед. числа ж. р.,
формы аориста,
формы имперфекта,
формы двойственного числа,
наречия на «ять»,
способы образования форм степеней сравнения, конструкция «да + форма настоящего времени» в значении императива,
употребление родительного принадлежности и притяжательных прилагательных. В области синтаксиса это:
употребление простого и двойного отрицания, оборот «дательный самостоятельный», оборот «винительный с инфинитивом», конструкция «да + форма настоящего времени» в значении придаточного цели, наличие связки в причастном обороте. В области синтаксиса сложного предложения это: употребление цепей однородных придаточных с местоимением который, получивших широкое распространение в новом литературном языке, см. [Huttl-Folter 1996: 39-41]; употребление коррелятов в главной части сложноподчиненных предложений с придаточными разных типов, также получившее в новом литературном языке широкое распространение [Huttl-Folter 1996: 42-45];
употребление характерной для приказного языка конструкции с повтором существительного в придаточном предложении при местоимении который, см. [Круглов 2014:125-129]; порядок слов в конструкциях с местоимением который в родительном падеже со значением принадлежности (к началу XVIII века относятся первые случаи употребления данной конструкции с современным порядком слов — препозицией существительного по отношению к местоимению который, — появившимся в переводах с французского языка под влиянием оборота с duquel), см. [Круглов 2006].
В области лексики это, прежде всего, употребление служебных слов (союзов и частиц), а также некоторых местоимений и наречий.
Ф Ф
Таким образом, языковой ситуации первой четверти XVIII века было свойственно отсутствие единой нормы и сосуществование множества узусов, среди которых присутствовали как подвергшиеся определенной трансформации старые письменные традиции, так и недавно образованные подсистемы, в основе которых лежали нормы нового литературного языка, появившиеся под влиянием культурных реформ и языковой политики Петра I. Выяснить количество этих узусов, определить их границы и присущие им характерные особенности возможно путем подробного лингвистического анализа печатных и рукописных текстов разной тематики, обращенного к тем языковым явлениям, которые были значимы для функционирования русского литературного языка в XVII веке, а также к тем, что в начале XVIII века сыграли существенную роль в формировании новых норм.
Литература
Сл. 1847 — Словарь церковнославянского и русского языка, составленный Вторым отделением Императорской Академии наук. Т. ^ГУ. СПб.: В типографии Императорской Академии наук, 1847. Биржакова и др. 1972 — Е. Э.Биржакова, Л. А. Войнова, Л. Л. Кутина. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Языковые контакты и заимствования. Л.: Наука, 1972. Быкова 1955 — Т. А. Быкова. Затерянное издание «Зрелища жития человеческого»//Т. А. Быкова, М. М.Гуревич. Описание изданий гражданской печати. 1708 — январь 1725 г. Приложение II. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 504-514.
Виноградов 1934 — В.В.Виноградов. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. М.: Государственное учебно-педагогическое изд-во, 1934. Винокур 1959 — Г. О. Винокур. Русский литературный язык в первой половине XVIII века//Избранные работы по русскому языку. М.: Государственное учебно-педагогическое изд-во, 1959. С. 111-137. Живов 1996 — В.М.Живов. Язык и культура в РоссииXVIII века. М.: Школа
«Языки русской культуры», 1996. Живов 2000 — В.М.Живов. О связанности текста, синтаксических стратегиях и формировании русского литературного языка нового типа // Л. Л. Иомдин, Л. П. Крысин (ред.). Слово в тексте и в словаре: Сборник статей к семидесятилетию академика Ю. Д. Апресяна. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 573-581.
Живов 2004 — В.М.Живов. Очерки исторической морфологии русского языка XVII-XVIII веков. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Круглов 2006 — В. М. Круглов. Формирование современного порядка слов в конструкциях с местоимением „который" в родительном падеже со значением принадлежности (Первая треть XVIII века) // D. Buncic, N. Trunte (Hrsg.). Iter philologicum. Festschrift für Helmut Keipert zum 65. Geburtstag [Die Welt der Slaven. Sammelbände 28]. München: Kubon & Sagner, 2006. S. 97-109.
Круглов 2004 — В. М. Круглов. Русский язык в начале XVIII века: узус петровских переводчиков. СПб.: Наука, 2004.
Круглов 2014 — В. М. Круглов. Исторический синтаксис и история русского литературного языка // П. Е. Бухаркин, Е. М. Матвеев (ред.). Литературная культура России XVIII века. Выпуск 5. СПб.: Филологический ф-тСПбГУ, 2014. С. 119-131.
Круглов 2015 — В. М. Круглов. О характере нормы в русском языке первой четверти XVIII века // Н.А.Гуськов, Е.М.Матвеев, М. В. Пономарева (ред.). Литературная культура России XVIII века. Выпуск 6: Petra Philologica: профессору Петру Евгеньевичу Бухарки-ну ко дню шестидесятилетия. СПб.: Нестор-История, 2015. С. 167180.
Кутина 1978 — Л. Л. Кутина. Последний период славяно-русского двуязычия в России// Славянское языкознание. VIII международный съезд славистов. Загреб-Любляна, сентябрь 1978 г. Доклады советской делегации. М.: Наука, 1978. С. 241-265.
Кутина 1981 — Л. Л. Кутина. Феофан Прокопович. Слова и речи. Проблема языкового типа//Ю. С. Сорокин (ред.). Язык русских писателей XVIII века. Л.: Наука, 1981. С. 7-46.
Кутина 1982 — Л. Л. Кутина. Феофан Прокопович. Слова и речи. Лексико-стилистическая характеристика // Ю. С. Сорокин (отв. ред.). Литературный язык XVIII века. Проблемы стилистики. Л., 1982. С. 5-51.
Ларин 1975 — Б. А.Ларин. Лекции по истории русского литературного языка (X — середина XVIII в.). М.: Высшая школа, 1975.
Мещерский 1981 — Н. А. Мещерский. История русского литературного языка. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1981.
Сорокин 1982 — Ю.С.Сорокин. У истоков литературного языка нового типа (Перевод «Разговоров о множестве миров» Фонтенеля) // Ю. С. Сорокин (ред.). Литературный язык XVIII века. Проблемы стилистики. Л.: Наука, 1982. С. 52-85.
Тарковский 1975 — Р.Б.Тарковский. Старший русский перевод басен Эзопа и переписчики его текста. Л.: ЛГПИ им. А. И. Герцена, 1975.
Творогов 1971 — О.В.Творогов. Древнерусский перевод «Троянской истории» Гвидоде Колумна и издание 1709 г.//ТОДРЛХХУ1, 1971. С. 6471.
Hüttl-Folter 1996 — G. Hüttl-Folter. Syntaktische Studien zur neueren russischen Literatursprache. Die frühen Übersetzungen aus dem Französischen. Wien — Köln — Weimar: Böhlau, 1996.
Keipert 1999 — H.Keipert. Geschichte der russischen Literatursprache // H. Jachnow (hrsg.). Handbuch der sprachwissenschaftlichen Russistik und ihrer Grenzdisziplinen. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1999. P. 726779.
Malek, Nikolajew 2012 — E. Malek, S. Nikolajew. „Апофегматы" Беняша Будно-го в переводе Петровского времени. Lodz: Wydawnictwo Uniwersytetu Lodzkiego, 2012.
