CC BY
103УДК 930.2
О ВЗГЛЯДАХ М.Н. ПОКРОВСКОГО НА ПРОБЛЕМУ КРЕСТЬЯНСКОГО ВОПРОСА В ПОЛИТИКЕ И ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ РОССИЙСКОГО САМОДЕРЖАВИЯ В ДОРЕФОРМЕННУЮ ЭПОХУ
А.Н. Долгих
В статье рассматриваются взгляды первого советского марксистского историка Михаила Николаевича Покровского на историю крестьянского вопроса во внутренней политике и законодательстве Российской империи в период XVIII - первой половины XIX вв., то есть в предреформенную эпоху, прослеживаются некоторые линии, которые нашли свое воплощение и в современной историографии, несмотря на изрядное увлечение Покровским «экономическим материализмом» и на чрезмерно выпяченную им роль торгового капитала в отечественной истории. Данная тема представляется весьма актуальной в связи с тем, что в литературе о Покровском уделяется основное внимание методологическим сторонам его творчества как историка и в гораздо меньшей степени его конкретным достижениям, при этом вполне обоснован своеобразный методологический подход к изучению творчества этого историка в данном отношении. В статье доказано, что, несмотря на публицистичность его исторических работ, в частности, его книги «Русская история в самом сжатом очерке», в них, за вычетом всякого рода инсинуаций о роли торгового капитала, просматриваются вполне разумные выводы об изменении политики и законодательства в сфере крестьянского вопроса в России в изучаемый период.
Ключевые слова: крестьянский вопрос; М.Н. Покровский; Петр I; Екатерина II; Павел I; Александр I.
ABOUT M.N. POKROVSKY'S VIEWS ON THE "THE PEASANT ISSUE" IN POLITICS AND THE LEGISLATION OF THE RUSSIAN AUTOCRACY IN THE PRE-REFORM TIME
A.N. Dolgih
The article considers the first Soviet Marxist historian Mikhail Nikolayevich Pokrovsky's views on the history of "the peasant issue" in internal policy and legislation of the Russian Empire in 18th - first half of 19th century, the pre-reform period. It outlines some tendencies which are reflected in modern historiography, though Pokrovsky relied too much on "economic materialism" and exaggerated the role of trading capital in Russian history. This theme seems to be quite acute, as special literature devoted to Pokrovsky is focused mostly on methodological aspects of his activities as a historian and neglecting his concrete achievements. In this case methodological approach to the activity of this historian is justified. The given article proves that though most works written by him represent a publicistic genre, his books, in particular the book "Brief History of Russia" contains objective conclusions about changes in policy and legislation, relted to " the peasant issue" in Russia in the period under study.
Key words: peasant issue; M. N. Pokrovsky; Peter I; Catherine II; Paul I; Alexander I.
Историческая наука около полутора десятилетий в нашей стране после 1917 г. находилась под особым влиянием первого марксистского историка России - Михаила Николаевича Покровского (1868-1932), но его место в ней еще до конца не определено. Некоторые ученые называют его «одним из наиболее талантливых русских историков» [17, с. 724], другие - даже «великим русским историком» [12, с. 297], третьи - «экономическим материалистом, игнорировавшим диалектику» [13, с. 667 и др.]. Заметим, кстати, что наиболее точным и концентрированным отражением взглядов исследователей на труды Покровского, по нашему мнению, являются учебники по отечественной историографии, каждый из которых (а их крайне мало) является прямым отзвуком господствовавших в социуме и научном сообществе в ту пору идей и мнений (в отличие от учебников по отечественной оценке истории, имя которым - легион). Оценки его личности и деятельности как исследователя весьма разнятся.
Так, очевидна его негативная роль в борьбе с традиционной русской исторической наукой, которая стала его главным жизненным призванием, за что в кругах интеллигенции его именовали «гнусом» [1, с. 12, 23]. Некоторые исследователи (Ю.А. Афанасьев, Н.В. Иллериц-кая, А.Н. Сахаров) говорили даже о «предательстве» им «своих учителей и коллег» («для которых интересы науки оказывались ценнее очередных партийных установок»), об изгнании «из историче-
ской науки и из страны», последовавшем затем предательстве его собственными учениками при новой политической конъюнктуре конца 1930-х гг. [16, с. 2526, 143-144, 166-170].
При этом его мировоззрение напоминало «экономический материализм», за что М.Н. Покровского периодически критиковали историки-марксисты, отмечая в работах историка «вульгаризацию», «упрощенчество и модернизацию исторических явлений», «упрощенное понимание классового принципа» оценки исторических фактов и явлений, недооценку «национального фактора» [1, с. 26; 4, с. 316; 5, с. 69-70, 99, 101; 10, с. 276]. С другой стороны, его труды были популярны среди читателей, понятны народу, за что учёного называли «компилятором, а не исследователем» [1, с. 12], отмечая, что М.Н. Покровский ограничился поддержкой концепции примерами из истории, и только [2, с. 316].
Следует признать, что многие известные в современной науке положения у Покровского приобретали несколько вычурный характер, и приходится их выбирать среди некоторого хаоса других идей историка. Полагаем, что эти явления были понятны и вождю революции В.И. Ленину, который откликнулся в письме М.Н. Покровскому от 5 декабря 1920 г. на его произведение («Русская история в самом сжатом очерке»), на наш взгляд, излишне позитивно (своих не ругают!): «Очень поздравляю Вас с успехом: чрезвычайно понравилась мне Ваша новая книга... Ориги-
нальное строение и изложение» [6, с. 24]. С нашей точки зрения, указанный труд - одна из первых подобных в историографии рецензий, когда «свой» «своему» не указывал на ошибки из соображений того же «свойства» [13, с. 675]. Кстати, комментарии на сей счет в работах о Покровском обычно не приводятся. Для современников ясно, что Покровский будет всегда интересен тем, что иногда выбалтывал потаенные секреты того варианта русского марксизма и его подхода к общественным наукам, которые позднее привились в историографии советского времени. Так, многие поколения отечественных историков отрицали факт использования учёным тезиса: «История - это политика, опрокинутая в прошлое». Но факт остается фактом: 8 декабря 1930 г. на партийном собрании в Институте истории Коммунистической академии Покровский высказал: «Борьба на историческом фронте есть борьба за генеральную линию партии. Положение «история - политика, обращенная в прошлое» означает собой, что всякая историческая схема есть звено, цепочка для нападения на генеральную линию партии. История ... не есть самодовлеющая задача, история -величайшее орудие политической борьбы; другого смысла история не имеет» [1, с. 12-13].
М.Н. Покровский же говорил о том, что отдает историческому материализму предпочтение перед другими теориями общественного развития лишь потому, что он позволяет «с наименьшими
натяжками охватить наибольшее число явлений». Он считал, что исторические представления отражают групповые и классовые интересы историков, но не могут отражать действительный ход истории. Обычно в ответ на указанные достаточно крамольные (с официальной точки зрения) заявления советские исследователи отмечали, что классовые позиции могут способствовать побуждению историка к поиску объективной оценки и пытаться точно изобразить исторические события и процессы, насколько заинтересован тот или иной класс в объективном понимании исторической динамики.
Но если исходить из подобного толкования исторической объективности, возникают сомнения по поводу объяснения искажения отечественной истории, которая существовала в советскую эпоху, развитие которой, казалось бы, олицетворяло требования самого прогрессивного (с марксистской точки зрения) рабочего класса. За высказывания по поводу того, что всякая идеология - это «кривое зеркало, которое дает вовсе не подлинное изображение действительности, а нечто такое, что даже с изображением в кривом зеркале сравнить нельзя» [3, с. 5356, 58], его ценили и ценят сегодня многие исследователи и мыслители. Определенный отпечаток на оценку деятельности наложила, конечно же, политическая кампания конца 1930-х гг., связанная с разгромом его школы, в которую были вовлечены много историков, в том числе и его ученики - А.Л. Сидоров,
М.В. Нечкина и А.М. Панкратова (которые, как говорил когда-то мой учитель П.А. Зайончковский, «сплясали джигу на его костях»). Итогом указанной кампании стали два сборника - «Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского» (1939) и «Против исторической концепции М.Н. Покровского» (1939), совершенно по-разному оцениваемые в дальнейшей историографии, [1, с. 48; 2, с. 28; 4, с. 98-101; 8, с. 349]. В результате школа Покровского в предвоенные годы стала именоваться «бандой шпионов и диверсантов, агентов и лазутчиков мирового империализма, заговорщиков и убийц» [1, с. 48]. Наследие ее ощущается и сейчас. Оценки деятельности и особенно идей Покровского не устоялись, хотя они и постепенно стали менее жесткими в связи с потерей марксизмом абсолютного господства в новейшей историографии. Главное здесь, на наш взгляд, заключается в том, что Покровский оставил после себя полное изложение отечественной истории, последний авторский ее курс, пока еще возможный в советской России, который до сегодняшнего дня представляет серьезный интерес для
w П .. V»
исследователей. В нем ученый впервые рассмотрел историю страны с позиций марксизма, классовой борьбы и т.д., в ряде случаев высказав свое достаточно оригинальное понимание ряда проблем.
Уникальность как исследователя особенно проявлялась в оценке роли торгового капитализма в истории России. Изначально Покровский высказывался только о распространении торгового ка-
питализма на территории России, начавшегося в XVII и закончившегося в первой половине XVIII в., указывая, что в данное время «тонкая буржуазная оболочка так же мало изменила дворянскую природу Московского государства, как немецкий кафтан природу московского Человека» [1, с. 48], но постепенно торговый капитализм становится в его понимании двигателем русского исторического процесса. Так, объединение Руси вокруг Москвы стало делом «надвигающегося торгового капитализма», а самодержавие и бюрократия стали его органами. Относительно промышленного капитализма М.Н. Покровский полагал, что капитализм находится в состоянии борьбы с государственной машиной, стремясь справиться с ней, «не прибегая к услугам вицмундирных людей».
Торговый капитализм «работал», используя внеэкономическое принуждение, поэтому и нуждался в крепостнической системе и самодержавии, а промышленный капитализм действовал методами чисто экономическими и поэтому нуждался в отмене крепостного права, в свободных договорных отношениях и в конституционном буржуазном государстве [11, с. 129]. До революции Покровский вел решительную борьбу против монархизма официальной науки, допуская при этом и некоторые передержки. Чего стоит характеристика Петра I в «Русской истории в самом сжатом очерке»: «Петр, прозванный льстивыми историками «великим», запер жену в монастырь, чтобы жениться на Екатерине...
Своего сына Алексея он собственноручно пытал, а потом велел тайно казнить в каземате Петропавловской крепости. Он умер. от последствий сифилиса, заразив предварительно и свою вторую жену, которая пережила его только на два года» [11, с. 113]. С другой стороны, он, по нашему мнению, верно оценивал промышленную политику Петра как стремление насильственно включить русскую буржуазию в счастливый капитализм. Однако петровские методы были негативными способами ведения экономической политики, что привело русскую промышленность к краху. Именно ему принадлежит продолжение известного афоризма о разорении страны и невозможности достичь высокого уровня развития, за эти высказывания в особенности его «клеймили» в отечественной историографии, всегда «любившей» Петра [3, с. 371; 13, с. 683; 15, с. 219].
Данные оценки в историографии различных сторон исторического мировоззрения Покровского, как правило, не выходили на уровень конкретно исторического исследования. В силу этих обстоятельств мы выскажемся в отношении его взглядов применительно к истории известного нам так называемого крестьянского вопроса в дореформенной России.
Историк проявил тенденциозность относительно оценки роли хлебного рынка и ценовой политики в истории России, отмечая, что «по мере увеличения спроса на хлеб помещики должны были переходить от ублюдочного кре-
постного капитализма к капитализму, основанному на труде пролетаризированных рабочих. Повышение цен на хлеб во второй половине XVIII в. породило эмансипаторские проекты, тогда как падение стоимости на указанный продукт с 1820-х гг. уничтожило идею освобождения крестьян». Рост курса цен только к середине XIX в. сделал умных помещиков эмансипаторами, «а их па-дение.в 1880-е годы снова развило сильнейшие крепостнические тенденции в русском дворянстве» [11, с. 104-105]. Кстати, по нашему мнению, фактический отказ в нынешней историографии от рассмотрения влияния данного фактора на историю крепостного права обедняет палитру причин и подготовки крестьянской реформы.
С другой стороны, историк выводил причины реформы из развития промышленного капитализма в XVIII - первой половине XIX в. («Развитие промышленного капитализма должно было повернуть тот краеугольный камень, на котором держалось все русское общественное и государственное устройство до XVIII в. Раньше создания себе собственного могильщика в лице пролетариата и для того, чтобы достигнуть этой цели, промышленный капитал должен был сам сделаться могильщиком. романовского государства.») и из роста крестьянского движения (относительно времени Николая I Покровский писал, что в этот период «сопротивление крестьян крепостному праву все усиливалось, напоминая о пугачевщине»), а
также из поражения России в Крымской войне, в чем историк почти не отступает от традиционного толкования этого явления [11, с. 97, 107, 143-144].
Наиболее ярко эти особенности подхода историка к интересующей нас проблеме выразились в его «Русской истории в самом сжатом очерке». Социально-экономической основой России, по его мнению, стало сочетание сил -«крепостного имения» и «купеческого капитала». Одному помещику не всегда представлялась возможность в полной мере присваивать продукты крестьянского труда, в то время как «в деревне крепостное право при помощи помещиков заставляло крестьян отдавать хлеб и другое сырье.» [11, с. 92]. При этом данные явления имелись уже в Московском государстве, но «еще в хаотическом. состоянии», а в процессе Северной войны они были радикальным образом преобразованы. Деревня «была отдана в полное распоряжение помещиков, в руки которых после этого переходит самая главная функция управления. Они судят и наказывают всех крестьян вплоть до ссылки в каторжные работы и собирают с них новую подушную подать.» [11, с. 94].
Закономерно, что Покровский верно обратил внимание на формирование крепостного права в допетровскую эпоху и выделил новый этап фактического превращения крепостного права в рабство и чрезвычайного расширения помещичьих прав на владельческих крестьян, связанный с политикой именно
Петра I (налицо здесь и цена для народа петровских реформ: ведь у Покровского в этом отношении не было шор на глазах) и лишь продолженной его преемниками. Вызывают интерес меткие оценки крепостнических мануфактур петровского времени (свидетельства живших в ту эпоху приводят слова крестьян, говоривших: "в этой деревне фабрика" с таким видом, как будто хотели сказать: "в этой деревне чума"») [11, с. 97].
Вместе с тем, историк «клеймил» и «послепетровских дельцов», в том числе и «развратную и преступную» Екатерину II. Применительно к внутренней политике царицы Покровский отмечал, что «Екатерина и внутри империи ревностно распространяла и в ширину, и в глубину крепостное право, сделала власть помещиков почти неограниченной, запретив принимать жалобы на них от крепостных, ввела крепостное право в украинских губерниях, где раньше зависимость крестьян от помещиков была не так велика, как в Великороссии, наконец, подавила чрезвычайно опасное для помещиков пугачевское восстание.» [11, с. 117]. В отношении данной сентенции следует иметь в виду политическое и публицистическое звучание «Истории» Покровского.
В то же время надо прямо заметить, что, говоря о развитии крепостничества в указанную эпоху, было необходимо сказать о самой постановке императрицей Екатериной II вопроса о существовании крепостного права (кстати, По-
кровский почти не поднимал актуального в отечественной историографии вопроса о ее лицемерии, которое всегда подается как главное ее преступление: дескать, Петр I не лицемерил, убавляя на четверть население страны, а она безбожно врала, и в этом главная ее вина, а не в сохранении и дальнейшем развитии крепостничества), как и о том, что российское «общество» второй половины XVIII в. было явно не готово к каким бы то ни было преобразованиям в данной сфере [11, 127, 143].
Не знать, что запрет жаловаться на помещиков (указ 1767 г.) ничего нового не вводил в законодательство империи, а лишь повторял не столь забытые еще положения, что он нарушался (пусть и не всегда) самими правительственными органами, в ряде случаев наказывавшими жалобщиков, но часто и принимавшими сами жалобы (например, случаи с Салты-чихой), он не мог. Очевидно также, что Екатерина распространила крепостное право лишь на левобережье Днепра. Но Покровскому данный недочет простителен, поскольку он утверждал, что «история - это политика, обращенная в прошлое», и это было в духе той эпохи. Но ведь и сегодня многие историки (например, А. Каменский) повторяют мифы о том, что именно послепетровские деятели, а особенно Екатерина установила-таки в России крепостное право, а не "любимец всех" Петр Великий. Наконец, и у Покровского, и у всех последующих преобладает тезис о законодательном введении тех или иных новых норм кре-
постничества. На деле же, крепостное право на бытовом уровне всегда (по крайней мере, с Петра I) опережало попытки законодательной коррекции негативных ситуаций в обращении с людьми.
Применительно к Павлу I (делавшему, по мнению историка, все «без всякого расчета, просто по своей взбалмошности») интересен достаточно своеобразный акцент Покровского (редко встречающийся в работах об этой эпохе) на его «крестьянской» политике: «Павел, ко всему прочему, вел политику, вредную для интересов дворянства и торгового капитала. То было время начала хлебной заграничной торговли и чудовищного развития барщины: помещик старался выжать из крепостного крестьянина как можно больше "прибавочного продукта"» [11, с. 117-118]. Павел, по словам Покровского, «вздумал ограничить барщину, издал указ, запрещающий принуждать крепостных работать больше 3 дней в неделю», который, кроме всего прочего, «отталкивал от себя правящие классы русского общества» [11, с. 143].
В этих положениях историка многое выглядит не совсем точно. Вряд ли стоит говорить о чрезмерном развитии барщины в ту пору, имея в виду ее семидневную реализацию, которая, конечно, изредка имела место, но встречала в том числе оппозицию общины, была неразумной с точки зрения государства и в плане сохранения платежеспособности владельческих крестьян вообще, а также относительно сохранения государствен-
ной безопасности, встречая (пусть и не всегда) ограничительные меры властей в виде взятия разоренных имений в опеку. Не всегда указанный рост барщины был связан с заграничной торговлей в силу состояния дорог и размеров империи. Павловский акт от 5 апреля 1797 г. был не указом, а манифестом, значение которого было большим, чем обычного акта, так как манифест предполагал гласность (чтение в церквях). Наконец, этот акт рекомендовал не заставлять крестьян работать на барина свыше трех дней в неделю, запрещая лишь барщину воскресную (а не праздничную, как пишут и сегодня многие исследователи) [9, с. 167]. Однако негативную реакцию правящего сословия на рассматриваемый акт Павла историк отметил правильно, причем она в любом случае была зафиксирована в силу гласности приказа монарха несмотря на то, что трехдневная барщина в Великороссии была обычной (манифест 1797 г. не отходил от давней традиции), на Украине была еще двухдневная барщина.
Очевидная нелюбовь Покровского к монархам не исключала критики Александра I («после сыноубийцы и мужеубийцы на русском троне должен был оказаться и отцеубийца») [10, с. 130]. При этом показательна его идея о том, что в начале царствования Александр «всячески льстил» дворянству, «всячески за ним ухаживал, особенно до победы над Наполеоном, которая сделала его самостоятельнее» [10, с. 118-119]. Опуская другие стороны данного цар-
ствования, автор обращал особое внимание на создание военных поселений, выдуманные императором «вместе с Аракчеевым» (заметим, что он не считал подобное учреждение реализацией идей именно графа А.А. Аракчеева, как об этом позднее писала К.М. Ячменихи-на), «сделав поголовно наследственными солдатами несколько сотен тысяч государственных, крестьян. Это должно было сразу и удешевить армию, так как солдаты-крестьяне сами себя содержали, и создать особое военное сословие, отрезанное от всего остального общества и всегда находящееся в распоряжении царя против всех его врагов - внешних и внутренних».
Говоря о жестокостях, связанных с введением этой «военной каторги», Покровский все же не употреблял типичное для позднейшей историографии модернизаторское выражение «новый тип крепостного права» [10, с. 20]. Применительно к эпохе правления Александра I Покровский анализирует многочисленные попытки монарха решить крестьянский вопрос. Но прежде всего он отмечал "цензурные рогатки" рассматриваемой эпохи, результатом проверки была невозможность «и подумать напечатать что бы то ни было об освобождении крестьян, нельзя было даже назвать прямо крепостное право: вместо него употреблялось выражение "обязательная рента".» [11, с. 121-122]. Тем не менее исследователь отмечал «тайные хлопоты» монарха (по данному поводу), который больше всего боялся,
«как бы это не огласилось и не стало известно, боже сохрани, .помещикам, а затем самим крестьянам». Высказываясь о «секретных комитетах» николаевского царствования, Покровский указывает на единичный случай разговора царя со «смоленскими помещиками, но, наткнувшись на сопротивление, струсил и не настаивал» [11, с. 121- 122]. Исключив сатирическую форму самого изложения, стоит заметить, что оценки самой политики монарха здесь совершенно справедливы, а применительно к последнему факту стоит заметить, что ряд историков, писавших о политике Николая I в крестьянском вопросе, вообще о нем не упоминают [11, с. 121- 122].
Вполне закономерно Покровский выбрал для специального рассмотрения самый важный из актов николаевской эпохи в отношении владельческих крестьян - «никчемный», по его словам, указ от 2 апреля 1842 г. о так называемых «обязанных крестьянах». По словам историка, попытки царя разрешить крестьянский вопрос не привели к положительному результату, «вышел только закон об "обязанных" крестьянах, позволявший помещикам не освобождать крестьян совершенно, а только отказываться от права на их личность. "Обязанные" крестьяне не могли быть продаваемы поштучно, как скот, нельзя было менять их на собак, по произволу брать во двор и т.д., но они по-прежнему должны были работать на барина, платить ему оброк, то и другое только в определенном размере (определенном самим помещи-
ком). Словом, всякий не спившийся с ума барин делал именно то самое, что ему позволял этот закон; можно спросить, кто захотел бы таскаться по канцеляриям, чтобы на бумаге закрепить то, что и так ему никто делать не мешал? Это было все равно что издать закон, разрешающий ходить ногами. Не мудрено, что желающих воспользоваться "благами" нового закона почти не нашлось, только некоторые придворные Николая из холопства перевели своих крестьян в обязанные; крестьяне остались к этому благодеянию совершенно равнодушны» [11, с. 122, 143].
Историк здесь явно «передергивал»: ведь права на личность владельческого крестьянина составляли важнейшую часть крепостного права вообще, и немногие помещики могли или хотели от них отказаться по различным соображениям или побуждениям (чаще всего -гуманным). При этом помещик сохранял и после этого указа некоторый контроль за крестьянским обществом. Крестьяне теперь, в случае осуществления указа в одном конкретном селении, в определенной степени выступали и как одна из сторон договора, утвержденного государством, и могли оспаривать в судах правомерность его нарушения помещиком. Одной из причин неполной практической реализации указа стало фактическое отсутствие для помещиков гарантии того, что бывшие крепостные будут исполнять условия договора: такой гарантией, на деле, не могло быть принуждение их полицией, как об этом было ска-
зано в указе, а лишь возврат в крепостное состояние (как это было в акте о вольных хлебопашцах 1803 г.). Наконец, указ не имел обязательной силы - на это император не решился - отсюда и его мизерные итоги. Мы также не согласны с «холопскими» соображениями ряда помещиков, улучшавших положение своих крестьян, в частности применительно к графу М.С. Воронцову [14, с. 135-174]. Налицо у Покровского искажение сущности данного указа и особенностей его реализации (совершенно необязательное для такого маститого исследователя и даже для той эпохи).
Заметим, что и сама крестьянская реформа 1861 г. представлялась ему не просто «ограблением крестьянства» и сохранением помещичьей «кабалы» и остатков «крепостнических отношений», как это было характерно для ленинских работ [5, с. 172-173; 9, с. 140], но в гораздо худшем виде: «На самом деле и освобождения-то почти никакого не было: привязанный к своему жалкому
клочку земли крестьянин остался под властью дворянства в лице мирового посредника, по приказанию которого волостной "суд", всецело от посредника зависевший, мог и выпороть "освобожденного" розгами, как и во времена крепостного права. А главное, сохранилась та машина, которая выжимала из крестьянина "прибавочный продукт", только в усовершенствованном виде». В последующем с крестьян продолжали изымать подати, напоминающие оброк и барщину, что свидетельствует о неосуществившемся освобождении кре-
и л V»
стьянина с землей. С нашей точки зрения, фактическое игнорирование прежнего помещичьего «беспредела» и уравнивание его с ситуацией пореформенной деревни являлись очевидным упрощением реального положения вещей. Таковы наиболее актуальные взгляды М.Н. Покровского на историю законодательства российского самодержавия по крестьянскому вопросу в дореформенную эпоху.
Список литературы
1. Балашов В.А. Историография отечественной истории (1917 - начало 90-х гг.): Учебное пособие / В.А. Балашов, В.А. Юрченков. - Саранск: Издательство Мордовского университета, 1994 -189 с.
2. Историография истории России до 1917 года: учебник для студентов высших учебных заведений: в 2 т. / Под ред. М.Ю. Лачаевой. - М.: ВЛАДОС, 2003. - Т. 2 - 384 с.
3. Историография истории СССР: Учебник для студентов исторических факультетов университетов и педагогических институтов / Под ред. В.Е. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева. - Изд. 2-е, испр. и доп. - М.: Высшая школа, 1971 - 458 с.
4. Историография истории СССР (эпоха социализма): Учебник / Под ред. И.И. Минца. - М.: Высшая школа, 1982 - 336 с.
5. Ленин В.И. «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция / В.И. Ленин // Полн. собр. соч. - Изд. 5-е. - М., 1973. - Т. 20. - С. 171-180.
6. Ленин В.И. Письмо М.Н. Покровскому 5 декабря 1920 г. / В.И. Ленин // Полн. собр. соч. -Изд. 5. - М.: Политиздат, 1970. - Т. 52. - С. 24
7. Ленин В.И. Пятидесятилетие падения крепостного права / В.И. Ленин // Полн. собр. соч. -Изд. 5-е. - М.: Политиздат, 198Q. - Т. 2Q. - С. 139-142.
В. Наумова Г.Р. Историография истории России: Учебное пособие для студентов учреждений высшего профессионального образования / Г.Р. Наумова, А.Е. Шикло. - Изд. 3-е, стер. - М.: Академия, 2Q11. - 48Q с.
9. Оболенский Г.Л. Император Павел I. / Г.Л. Оболенский. - М.: Русское слово, 2QQQ. - 384 с. 1G. Окунь С.Б. История СССР. Лекции. - Ч. 2 1812-1825 / С.Б. Окунь. - Л.: Издательство Ленинградского университета, 1978. - 234 с.
11. Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке / М.Н. Покровский // Избранные произведения в 4 кн. / Под общ. ред. М.Н. Тихомирова и др. - М.: Мысль, 1967 - Кн. 3 - 672 с.
12. Понасенков Е.Н. Первая научная история войны 1812 года / Е.Н. Понасенков. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: АСТ, 2Q18. - 864 с.
13. Рубинштейн Н.Л. Русская историография / Н.Л. Рубинштейн; под ред. А.Ю. Дворниченко, Ю.В. Кривошеева, М.В. Мандрик. - СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 2QQ8. -938 с.
14. Ружицкая И.В. Законодательная деятельность в царствование императора Николая I / И.В. Ружицкая / ИРИ РАН. - Изд. 2-е, испр. и доп. - М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2Q15. -24Q с.
15. Сахаров А.М. Историография истории СССР. Досоветский период: учебное пособие / А.М. Сахаров. - М.: Высшая школа, 1978 - 256 с.
16. Советская историография. - М.: Российский гуманитарный университет, 1996. - 592 с.
17. Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г.: Учебное пособие / А.Л. Шапиро. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Культура, 1993. - 761 с.
18. Ячменихин К.М. Армия и реформы: военные поселения в политике российского самодержавия / К.М. Ячменихин. - Чернигов: Сиверянська думка, 2QQ6. - 444 с.
References
1. Balashov V.A. Istoriografiya otechestvennoj istorii (1917 - nachalo 9G-h gg.): Uchebnoe posobie I V.A. Balashov, V.A. YUrchenkov. - Saransk: Izdatel'stvo Mordovskogo universiteta, 1994 - 189 s.
2. Istoriografiya istorii Rossii do 1917 goda: uchebnik dlya studentov vysshih uchebnyh zavedenij: v 2 t. I Pod red. M.YU. Lachaevoj. - M.: VLADOS, 2GG3. - T. 2 - 384 s.
3. Istoriografiya istorii SSSR: Uchebnik dlya studentov istoricheskih fakul'tetov universitetov i peda-gogicheskih institutov I Pod red. V.E. Illerickogo i I.A. Kudryavceva. - Izd. 2-e, ispr. i dop. - M.: Vysshaya shkola, 1971 - 458 s.
4. Istoriografiya istorii SSSR (ehpoha socializma): Uchebnik I Pod red. I.I. Minca. - M.: Vysshaya shkola, 1982 - 336 s.
5. Lenin V.I. «Krest'yanskaya reforma» i proletarski-krest'yanskaya re-volyuciya I V.I. Lenin II Poln. sobr. soch. - Izd. 5-e. - M., 1973. - T. 2G. - S. 171-18G.
6. Lenin V.I. Pis'mo M.N. Pokrovskomu 5 dekabrya 192G g. I V.I. Lenin II Poln. sobr. soch. - Izd. 5. -M.: Politizdat, 197G. - T. 52. - S. 24
7. Lenin V.I. Pyatidesyatiletie padeniya krepostnogo prava I V.I. Lenin II Poln. sobr. soch. - Izd. 5-e. - M.: Politizdat, 198G. - T. 2G. - S. 139-142.
8. Naumova G.R. Istoriografiya istorii Rossii: Uchebnoe posobie dlya studentov uchrezhdenij vysshego professional'nogo obrazovaniya I G.R. Naumova, A.E. SHiklo. - Izd. 3-e, ster. - M.: Akad-emiya, 2G11. - 48G s.
9. Obolenskij G.L. Imperator Pavel I. I G.L. Obolenskij. - M.: Rus-skoe slovo, 2GGG. - 384 s.
10. Okun' S.B. Istoriya SSSR. Lekcii. - CH. 2 1812-1825 I S.B. Okun'. - L.: Izdatel'stvo Leningradskogo universiteta, 1978. - 234 s.
11. Pokrovskij M.N. Russkaya istoriya v samom szhatom ocherke I M.N. Pokrovskij II Izbrannye pro-izvedeniya v 4 kn. I Pod obshch. red. M.N. Tihomirova i dr. - M.: Mysl', 1967 - Kn. 3 - 672 s.
12. Ponasenkov E.N. Pervaya nauchnaya istoriya vojny 1812 goda / E.N. Ponasenkov. - 2-e izd., ispr. i dop. - M.: AST, 2018. - 864 s.
13. Rubinshtejn N.L. Russkaya istoriografiya / N.L. Rubinshtejn; pod red. A.YU. Dvornichenko, YU.V. Krivosheeva, M.V. Mandrik. - SPb.: Izdatel'stvo S.-Peterburgskogo universiteta, 2008. - 938 s.
14. Ruzhickaya I.V. Zakonodatel'naya deyatel'nost' v carstvovanie imperatora Nikolaya I / I.V. Ru-zhickaya / IRI RAN. - Izd. 2-e, ispr. i dop. - M.; SPb.: Centr gumanitarnyh iniciativ, 2015. - 240 s.
15. Saharov A.M. Istoriografiya istorii SSSR. Dosovetskij period: uchebnoe posobie /A.M. Saharov. -M.: Vysshaya shkola, 1978 - 256 s.
16. Sovetskaya istoriografiya. - M.: Rossijskij gumanitarnyj universitet, 1996. - 592 s.
17. Shapiro A.L. Russkaya istoriografiya s drevnejshih vremen do 1917 g.: Uchebnoe posobie / A.L. SHapiro. - 2-e izd., ispr. i dop. - M.: Kul'tura, 1993. - 761 s.
18. Yachmenihin K.M. Armiya i reformy: voennye poseleniya v politike rossijskogo samoderzhaviya / K.M. YAchmenihin. - CHernigov: Siveryans'ka dumka, 2006. - 444 s.
