CC BY
31
Е. М. Чекалина
О ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ГРАММАТИКИ И СЕМАНТИКИ РОДА В ШВЕДСКОМ ЯЗЫКЕ
Кардинальная перестройка именного склонения в процессе выравнивания падежных флексий в шведском языке привела к исчезновению парадигматических различий между мужским и женским родом, в результате чего произошло их слияние в общий род1. К концу среднешведского периода на унаследованную от старой системы принадлежность существительных к мужскому или женскому роду указывали только анафорические местоимения han и hon2. Перестройка именной парадигматики повлекла за собой включение в систему местоимений 3-го лица указательного den для обозначения предметного общего рода. Утверждение den в новой для него анафорической функции имело длительную историю, которая увлекательно рассказана в книге выдающегося шведского филолога Э. Тегнера младшего «Om genus i svenskan»3. В диссертации Х. Давидсона этот процесс подробно описан c использованием статистических данных4. Оба исследования показывают, что взаимодействие грамматики и семантики рода в шведском языке происходило в сложном переплетении внутрисистемных изменений и внешних социокультурных факторов, включая деятельность языковедов и нормализаторов. По образному выражению Э. Тегнера, анафорическое местоимение den вначале было «аристократическим словом», служившим яркой стилистической приметой официально-деловых текстов, а вместе с тем и социальной принадлежности их создателей. Оно появилось в шведской канцелярской прозе конца
© Е. М. Чекалина, 2009
XV в. и стало широко употребительным в XVI—XVII вв. в письменной, а позднее и в устной речи принадлежавших к аристократическим кругам высших должностных лиц Швеции, включая представителей королевского двора. Об этом свидетельствуют, например, протоколы верхней палаты шведского риксдага середины XVII в., а также тексты, вышедшие из-под пера короля Густава Адольфа (1594-1632), где в половине случаев неодушевленные существительные общего рода замещались местоимением den. В завещании государственного канцлера Швеции Акселя Оксеншерны (1583-1654), собственноручно написанном им в 1650 г., den в анафорической функции встречается чаще, чем han и hon5. В связи с появлением большого количества новых реалий общественной жизни в XVII в. в шведский язык вошло много абстрактных существительных, которые сразу стали замещаться при анафоре местоимением den6. Появление новой функции den в официально-деловом стиле позволило Э. Тегнеру предположить, что его внешней причиной было датское влияние на шведскую канцелярскую прозу в условиях Кальмарской унии (1389-1521)7. Внутренний механизм этого процесса он объяснял переосмыслением местоименной энклитики аккузатива мужского рода 'en, по аналогии с энклитикой 'et в среднем роде:
i neutrum: Jag tog det > vardagl. (обиходно-разг.): jag tog'et > ater vardat (ставшее нормативным): jag tog det;
i maskulinum: Jag tog han (ack.) > vardagl. (обиходно-разг.): jag tog'en > ater vardat i analogi med neutrum (ставшее нормативным по аналогии со средним родом): jag tog den8 (перевод в скобках мой. — Е. Ч.).
По контрасту с официально-деловыми текстами, которые испытывали сильнейшее влияние датского и нижненемецкого, в ученой прозе, а также в поэзии и драматургии — наиболее распространенных литературных жанрах XVII-XVIII вв. — han и hon при замещении неодушевленных существительных прочно удерживали свои позиции до середины XVIII столетия. Так, шведский поэт и просветитель XVII в. Георг Шернъельм (1598-1672) совсем не использовал den в анафорической функции. В произведениях выдающегося деятеля шведского Просвещения XVIII в. Улова фон Дали-на (1708-1763), по данным Э.Тегнера, han и hon встречаются при замещении неодушевленных существительных в 5 раз чаще, чем den, что в значительной мере может быть обусловлено широким
использованием метафоры. В научной прозе К. Линнея (1707-1778) han и hon употребляются при замещении неодушевленных существительных в 4 раза чаще, чем den9. Только во второй половине XVIII в. в густавианскую эпоху den окончательно и прочно утвердилось в письменной и устной речи близкой к аристократическим кругам культурной элиты. Как писал Э. Тегнер, не только король Густав III (1764-1792), но и шведские писатели и поэты того времени Ю. Чельгрен (1751-1795), К. Г. Леопольд (1756-1829), А. М.Леннгрен (1754-1817), Т. Турильд (1759-1808) были приверженцами den: «de voro i det närmaste rena den-manniskor»10.
В то же время в диалектах еще долго использовались только han и hon. Свидетельством постепенного расшатывания родовой системы здесь стала вариативность при выборе анафорического местоимения мужского или женского рода для неодушевленных существенных, в зависимости от их лексического значения. Это выражалось, в частности, в том, что абстрактные существительные женского рода в отличие от конкретных замещались местоимением han. Таким образом, в диалектах наблюдалась тенденция к се-мантизации грамматического рода по признаку одушевленности / неодушевленности. Показательна в этой связи эволюция категории рода в одном из местных диалектов северной Швеции во второй половине ХХ в. По данным, опубликованным в статье М. Теландер, независимо от возрастных различий говорящих, в нем наблюдалось распространение han на исконные неодушевленные существительные женского рода, а также его использование при замещении новых заимствованных слов общего рода, уже не отягощенных старой родовой принадлежностью (таких, например, как Ы, buss, moped). Важную роль играл, видимо, и морфосемантический фактор наличия согласного в исходе основы. Конкурировавшее с han местоимение den при анафоре в первую очередь распространялось на предметные существительные женского рода11.
В произведениях изящной словесности использование местоимений мужского и женского рода вместо неодушевленных существительных дольше всего удерживалось в поэзии, хотя и здесь имела место вариативность, обусловленная, однако, художественными задачами. Так, существительное solen исконно женского рода могло замещаться в поэтических произведениях местоимением han, а manen исконно мужского рода, напротив, местоимением hon. Э. Тегнер приводит интересные примеры из стихотворений одного
из ранних представителей шведского романтизма Э. Ю. Стагнели-уса (1793-1823), написанных уже в начале XIX в., в которых луна выступает сестрой или невестой солнца и, следовательно, замещается местоимением hon12. Как остроумно заметил У. Телеман, ночь теперь уже не обязательно должна была представать только в образе мягкой привлекательной женщины; ее могли сравнивать и с жестоким, наводящим страх мужчиной13. Видимо, устойчивостью поэтической традиции можно объяснить аналогичное употребление hon о луне и у А. Стриндберга: Hon kysser fjället pâ pannan14.
К началу XVIII в. den использовалось в 80% случаев при замещении неодушевленных существительных общего рода в официально-деловых текстах и в 30-40% — в религиозной и светской прозе15. Однако его окончательное закрепление в качестве анафорического местоимения предметного общего рода произошло в шведском литературном языке только в XIX в. По подсчетам, сделанным Э. Тегнером на материале восьми крупнейших шведских газет конца XIX в., выходивших с 11 по 13 июня 1892 г., в них не встретилось ни одного употребления han и всего два употребления hon при замещении неодушевленных существительных16. По данным Х.Давидсона, в первой трети XX в. использование den в анафорической функции стало стопроцентным в официально-деловой и научной прозе и почти стопроцентным в других типах письменных текстов: 97% в романах, 96 — в учебной литературе и 87% в религиозных текстах17.
С 1894 г. den окончательно утвердилось в качестве местоимения предметного общего рода в шведских грамматиках18. Шведские нормализаторы окончательно признали den только к концу XIX в., после того как в узусе оно полностью вытеснило местоимения han и hon для неодушевленных существительных19. Итогом длительного процесса перестройки в системе анафорических местоимений стало полное отсутствие помет m и f при всех существительных, включая одушевленные, в восьмом издании Шведского академического словника (SAOL) в 1923 г. Между тем всего четверть века назад в предыдущем седьмом издании 1900 г. при неодушевленных существительных общего рода впервые появилась помета r (reale), сопровождавшаяся, однако, указанием на старый грамматический род — мужской m или женский f, например: mur rm, vägg rf.20 В первом томе Шведского академического словаря (1898 г.) для исконных существительных также давались пометы
rm или rf, поскольку в словарных статьях приводились их употребления с XVI в., а для новых, в том числе заимствованных слов давалось только r.21 Принадлежность любого существительного к общему или среднему роду стала классифицирующим парадигматическим признаком, определяющим выбор словоизменительных морфем множественного числа и определенности (в обоих числах) существительных, свободностоящих неопределенного (en / ett) и определенного (den / det) артиклей, а также показателей согласования прилагательных и адъективных местоимений в единственном числе. Вместе с тем включение den в систему анафорических местоимений 3-го лица для обозначения предметного общего рода привело к превращению скрытого в лексическом значении слов противопоставления бинарных именных классов по признаку одушевленности / неодушевленности, характеризующего референты, в явную лексико-грамматическую категорию личности / неличности имени существительного, выражение которой осуществляется разноуровневыми средствами22. Так, Э. Тегнер первым обратил внимание на то, что предложным сочетаниям с местоимениями 3-го лица till honom, av henne и другим при соотнесенности как с абстрактными, так и с предметными существительными соответствуют не только аналогичные сочетания с den / det, но и особые дейктиче-ские наречно-предложные композиты с har и dar (härmed, harvid, dari, därav и др.)23.
В шведском языке фактически появилась новая семантическая категория, поскольку замещение местоимениями han / hon стало облигаторным признаком только при обозначении лиц, для которых пол представляет собой обязательный атрибут социальной характеристики. Местоименное замещение названий «безличных» живых существ происходит в современном шведском языке по предметному общему или среднему роду, за исключением особых случаев персонификации (см. об этом ниже): getingen 'оса', flugan 'муха' — den; biet 'пчела', stoet 'кобыла' — det24. В диалектно окрашенной речи сохраняется замещение зоонимов по старой трехродовой системе: en gas 'гусь', en mus 'мышь' — hon; en snok 'уж', en hok 'ястреб' — han 25.
Средствами выражения новой лексико-грамматической категории стали не только анафорические местоимения 3-го лица, но и словоизменительные показатели синтаксического согласования по общему или среднему роду, которые используются при лекси-
чески избирательной частичной субстантивации прилагательных, обязательно сопровождаемой указанием на лицо или предмет. В этой связи становится понятным, что устойчивость среднего рода в шведской именной парадигматике связана с тем, что он не только сохранил, но и развил свои семантические функции в составе новой дихотомии с общим родом; см. также указание на вещественную семантику при субстантивации среднего рода, отмеченную Ю. К. Кузьменко при анализе процессов складывания двухро-довой системы в западноютландских диалектах26.
Согласовательная морфема среднего рода прилагательного при субстантивации выступает показателем собирательности и/или вещественности неодушевленного денотата с конкретным значением: Ta pa dig nágot gammalt 'Надень что-нибудь старое'; Hon bjuder alltid pa hembakat 'Она всегда угощает домашней выпечкой'27; Gult och blátt ar vackert ihop. Gult och blátt ser du overallt (Nalberg) 'Желтое и голубое красиво смотрятся вместе. Желтое и голубое ты видишь повсюду'28. При указании на вещественность неодушевленного денотата с абстрактным значением, напротив, используется свободностоящий артикль det перед слабой формой прилагательного: Du ska inte ta sa mycket av det gula 'Не бери так много желтого'; Hon verkar i det tysta 'Она действует в молчании'29.
Средствами, маркирующими лицо, при неопределенной референции выступают нулевая согласовательная морфема исходного прилагательного, а также неопределенный артикль общего рода как показатель считаемости в единственном числе: en sjuk 'больной', blind 'слепой', anhörig 'близкий', skattskyldig 'налогоплательщик', värnpliktig 'военнообязанный', bekant 'знакомый', borgerlig 'правый' и др.; в большинстве случаев возможно также образование формы множественного числа по адъективному типу с помощью показателя -а: (En) Skattskyldig / Skattskyldiga som bara har folkpension pafors inte nagon skatt30. При обобщенной референции в формально-деловом стиле неопределенный артикль опускается: Uppgifterna far inte lamnas till obehärig31. При определенно-конкретной референции к лицу средствами субстантивации выступают свободностоящие артикли со слабой формой прилагательного — den для единственного и de для множественного числа: Om en sjuk och en frisk star i kö, ager den sjuke förtursrätt32; De blinda bildar en forening33. В единственном числе при отнесенности к лицу необходим также выбор показателя слабой формы прилагательного: -а
при указании на лицо женского пола; -e (старое окончание слабой формы мужского рода) при указании: 1) на лицо мужского пола: Den vackre satt och stirrade ned i glaset igen34; 2) на обобщенное лицо без указания на пол: Den händige behover ingen hjalp35.
Вместе с тем слабая форма на -e единственно возможная в составе цельных словосочетаний с мужскими именами собственными и постпозитивными прилагательными в функции постоянных эпитетов: Karl den store, Erik den helige; при отнесенности к лицам женского пола облигаторной будет слабая форма на -а: Katarina den stora, Maria den felodiga. В таком употреблении окончания -е / -а приобретают статус устойчивых морфологических показателей семантического мужского и женского рода, близких к словообразовательным. Наряду с этим окончание -е лексически закреплено в составе устойчивых словосочетаний с порядковыми числительными forste и andre, которые используются при обозначении должностей и профессий, бывших прежде исключительно мужскими: forste amanuens, arkivarie, feifeliotekarie, feyrâsekreterare, gastdirigent, intendent, kammarskrivare, konsertmästare; andre amfeassadörsekreterare, styrman, vice ordorande и др. В современном шведском языке эти обозначения регулярно используются и применительно к женщинам: 1970 blev hon forste intendent for avdelningen36. При обычном употреблении тех же порядковых числительных со свободностоя-щим артиклем и существительным, обозначающим лицо женского пола, они получают окончание -а: Hon var den forsta feifeliotekarie som anstalldes vid det nya huvudbiblioteket37.
Устойчивость показателя мужского рода слабой формы -e в словоизменительной системе прилагательного, отмеченная Л. Ельмслевом в статье о категориях одушевленности / неодушевленности и личности / неличности в индоевропейских языках38, — однако, факт, заслуживающий особого внимания, поскольку корреляция окончаний -e / -a в слабой форме прилагательных может использоваться для разграничения лексико-семантических вариантов существительного по признаку одушевленности / неодушевленности: den uppmärksamme lasaren 'внимательный читатель', но den optiska lasaren 'оптический сканер'39; den nye mottagaren 'новый получатель (приёмщик)', но den nya mottagaren 'новый приeмник'40.
Таким образом, из региональных и / или стилистических вариантов показатели слабой формы прилагательного -e / -a, расширив свой семантический потенциал, превратились в корреляты с новы-
ми семантическими признаками. При этом каждый из них выполняет двойную смысловую нагрузку в двух пересекающихся лекси-ко-грамматических категориях — одушевленности / неодушевленности и личности / неличности: -e маркирует одушевленность и семантический мужской род; -a маркирует неодушевленность и семантический женский род.
Важный фактор, способствовавший такой дифференциации, — это параллелизм между показателями -e / -a в слабой форме прилагательных и исходе основ существительных слабого склонения мужского и женского рода; ср.: herre, make, herde, bonde, gubbe, granne, ha(n)ne, hare, orre, oxe, но manniska, kvinna, maka, gumma, hona, häna, kraka, gädda, а также имена собственные Helge — Helga, Tore — Tora и др. Э.Андерсон называет влияние морфонологии исхода основ слабых существительных на семантизацию родовой дифференциации как по признакам мужского и женского рода, так и по признакам личности / неличности, проявляющимся не только в показателях слабых прилагательных, но и в анафоре при персонификации безличных существ, морфосемантическим фактором41; ср.: en asna 'осел' — hon, но en hare 'заяц' — han. В то же время при анафорическом замещении зоонимов среднего рода (которых в шведском языке немного) действуют экстралингвистические факторы, обусловленные как половой принадлежностью референтов, так и культурно-фольклорной традицией; ср.: ей lejon 'лев' — han ; ett radjur 'косуля', ett bi 'пчела', ett sto 'кобыла' — hon42.
Вместе с тем расширение семантического потенциала старого показателя мужского рода -e в слабой форме прилагательных свидетельствует о том, что в современном шведском языке наблюдается тенденция к выражению специализированными грамматическими средствами, по аналогии с предметным общим родом в корреляции den / det, одушевленного общего рода в случаях, когда корреляция по признакам семантического мужского / женского рода нивелируется; Э. Андерсон использует для его обозначения лат. genus commune и, что еще более показательно, шведское название semantiskt utrum43. Изначально для выражения семантического общего рода использовалось личное местоимение han как немаркированный член дихотомии мужской / женский род; это было обусловлено тем, что мужчины доминировали в общественной жизни Швеции. Устойчивая тенденция к использованию han в случаях обобщенной и неопределенной референции при передаче наци-
ональности, профессии и других обозначений социального статуса существительными, принадлежавшими к мужскому роду, сохранялась на протяжении всего ХХ в. В речевом узусе встречаются случаи распространения этой тенденции на существительные исконно женского рода, например, barnmorska44 и даже människa45.
Калька с английского в виде han eller hon была воспринята в шведской языковой ситуации как претенциозно вежливая и вместе с тем несколько ироничная по отношению к женцинам; Г. Видмарк объясняет это и неудобством использования слишком протяженной синтагмы46. Думается, однако, что основная причина коренится глубже и имеет внутрисистемные основания, поскольку в шведской парадигматике имени в отличие от английской сохранилась выраженная морфологическими средствами дифференциация общего и среднего рода, обусловившая включение местоимений den / det в процессы семантизации родовых противопоставлений. С последней трети ХХ в. все заметнее стала проявляться тенденция к использованию den в обобщенно-личном значении; при этом коррелятом анафорического den может быть и неопределенно-личное местоимение nagon: Kunden maste bestamma sig for vilket betalningssatt den föredrar; Forskaren kan söka forskningsanslag för de ideer den har utvecklat; Om en sjukskäterska vill ha semester i juli, maste den anmöla det ett halvar i forvög. Om nagon vill borja hör sa maste den genomga en intervju och en rad test47.
Показательно, что при обобщенно-личном употреблении den образует особую форму генитива dens, по контрасту с предметно-притяжательным dess, на что давно обращали внимание авторы шведских грамматик: Han följer dens order, som har befölet48; I dens tjanst, som lovar mest (Snoilsky)49; Bockerna ör dens, som besokte oss i g ar50. Судя по данным Шведской академической грамматики, бывшее достаточно редким и стилистически маркированным, такое употребление в современном языке стало более распространенным: Dens sorg som mist en alskad katt ar ofta inte mindre djup an dens som mist en nöra mönsklig van51; Han s ag pa intet vis ut at vara forkrossad, tvartom verkade han bade stark och stolt, men tonfallet var dens som blivit förkrossad52. Следует, разумеется, учитывать и то, что в этом случае dens выступает в детерминативной функции, близкой к указательности, в составе синтаксической модели с ограничительным придаточным относительным, давно устоявшейся в шведском языке: Den som vill roka far gora det i korridoren,
Den som satt här nyss har visst glämt sin portfälj53. Важно, однако, что грамматический род местоимения den выступает здесь специализированным средством выражения обобщенного лица, в противоположность предметно-абстрактному det, выражающему «понятийный средний род»54: Det, som glänser, är inte alltid guld55. Кроме того, форма dens возможна и при анафоре, например, в составе лексикализованного парного сочетания: När nagon i fyllan och vil-lan borjade beratta skvaller, att den och den hade ihop det med den och dens fru, blev hon arg och hutade at honom56. Отнесенность к лицу мужского пола выявляется здесь лексическим контекстом. По данным, представленным в статье Т. Хультмана «Barnet — han eller den», те же тенденции распространяются и на «проблемное» существительное среднего рода ett barn57. В целом в отношении анафорического замещения одушевленных существительных среднего рода наблюдается неустойчивость, о чем свидетельствует (хотя и в несколько утрированной форме) пример из статьи Э. Андерсона: Har ar tva hembitraden. Den / det / han som star till vänster arbetar hos oss58, c трудом переводимый на русский язык с его трехродовой системой (ett hembitrade «домашняя прислуга, домработница»).
Таким образом, перестройка именной парадигматики в шведском языке не разорвала связи между грамматикой и семантикой родовых групп. Напротив, вектор их взаимодействия, направленный на специализацию дихотомии личность / неличность, способствовал выделению одушевленного общего рода в особую семантическую категорию имен лица, использующую в плане выражения согласовательные показатели общего рода — как местоименные, так и адъективные.
1 Wessen E. Svensk sprakhistoria. I. Ljudlära och formlära: 3. uppl. Stockholm, 1951. S. 96.
2 Ibid. S. 149—150; Стеблин-Каменский М. И. История скандинавских языков. М.; Л., 1953. С. 200; Pettersson G. Svenska spraket under sjuhundra ar. En historia om svenskan och dess utforskande. Lund, 1996. S. 154—155.
3 Tegner E. Om genus i svenskan: 3 uppl. Stockholm, 1962.
4 Davidsson H. Han hon den. Genusutvecklingen i svenskan under nysvensk tid. Lund, 1990.
5 Tegner E. Om genus i svenskan. S. 143.
6 Andersson E. Balansen mellan grammatiskt och semantiskt genus i svenskan // Folkmalsstudier. Bd 26. Abo, 1979. S. 43.
7 Tegner E. Om genus i svenskan. S. 143, 165.
8 Ibid. S. 203.
9 Ibid. S. 7-8.
10 Ibid. S. 152.
11 Thelander M. Grammatiskt genus i en nutida norrländsk talgemenskap (Burträsk i Norrland) // Nysvenska Studier. 1974. Bd 54. S. 96-129.
12 Tegner E. Om genus i svenskan. S. 108-109.
13 Teleman U. Tradis och funkis. Svensk sprakvard och sprakpolitik efter 1800. Skrifter utgivna av svenska spraknamnden 87. Första uppl., andra tryck. Kopenhamn, 2004. S. 142.
14 Tegner E. Om genus i svenskan. S. 109.
15 Teleman U. Tradis och funkis. S. 140.
16 Tegner E. Om genus i svenskan. S. 164.
17 Pettersson G. Svenska spraket under sjuhundra ar. S. 155.
18 Teleman U. Tradis och funkis. S. 144.
19 Ibid. S. 142.
20 Wessen E. Sprakriktighet och stil. Stockholm, 1957. S. 149. (Spraknamndens skriftserie, 18.)
21 Teleman U. Ttadis och funkis. S. 143.
22 Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. М., 2002. С. 22-24.
23 Tegner E. Om genus i svenskan. S. 207; Andersson E. Balansen mellan gram-matiskt och semantiskt genus i svenskan. S. 43-44.
24 Teleman U. Hur manga genus finns det i svenskan? // Grammatik pa villovagar. Arlov, 1995. S. 111. (Skrifter utgivna av svenska spraknamnden, 73.)
25 Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. Stockholm, 1999. S. 278.
26 Кузьменко Ю. К. Формирование семантической родовой системы в за-падноютландских диалектах // Скандинавская филология = Scandinavica. Вып. 6. СПб., 1999. С. 104-116.
27 Svenska Akademiens grammatik. Bd 3. S. 54.
28 Чекалина Е. М. Грамматика шведского языка. М., 1984. С. 28.
29 Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. S. 224.
30 Thorell O. Svensk grammatik. Stockholm, 1973. S. 71.
31 Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. S. 218.
32 Ibid. Bd 3. S. 54.
33 Widmark G. Kongruensforöndring i sprakvörderingsperspektiv // Svenska i harmoni. Fyra uppsatser om kongruens. Uppsala, 1992. S. 38 (Ord och stil. No 23).
34 Thorell O. Svensk grammatik. S. 71.
35 Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. S. 224.
36 Ibid.
37 Sprakriktighetsboken. Stockholm, 2005. S. 93. (Skrifter utgivna av svenska spraknamnden, 93.)
38 Ельмслев Д. О категориях личности-неличности и одушевленности-неодушевленности // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. С. 132.
39 Hellberg St. Sanningen om svenskan. 75 artiklar om vart sprak. Göteborg, 1984. S. 45; Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. S. 229.
40 Sprakriktighetsboken. S. 95.
41 Andersson E. Balansen mellan grammatiskt och semantiskt genus i svenskan. S. 41.
42 Svenska Akademiens grammatik. B. 2. S. 277.
43 Andersson E. Balansen mellan grammatiskt och semantiskt genus i svenskan. S. 36-37.
44 Teleman U. Han, hon eller vem som helst // Sprakvard. 1995. No 1. S. 3-9.
45 Himanen R. Kvinnliga ombudsman och manliga sjukskoterskor. Titlar och yrkesbeteckningar i nusvensk dagspress. Uppsala, 1990. S. 78. (Ord och stil. No 21.)
46 Widmark G. Kongruensforandring... S. 24.
47 Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. S. 281.
48 Wellander E. Riktig svenska. Stockholm, 1948. S. 252.
49 Beckman N. Svensk spraklara: 9. uppl. Stockholm, 1964. S. 85.
50 Маслова-Лашанская С. С. Шведский язык. Ч. 1. Л., 1953. С. 177.
51 Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. S. 270.
52 Ibid. S. 281.
53 Ibid.
54 Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958. С. 281-284.
55 Beckman N. Svensk spraklara. S. 85.
56 Svenska Akademiens grammatik. Bd 2. S. 282.
57 Hultman T. Barnet — han eller den. Om genuskongruens vid ordet barn i gymnasisters sprakbruk // Svenska i harmoni. Fyra uppsatser om kongruens. Uppsala, 1992. S. 75-150. (Ord och stil, 23.)
58 Andersson E. Balansen mellan grammatiskt och semantiskt genus i svenskan. S. 37.
Elena Chekalina
ON THE INTERPLAY BETWEEN GRAMMATICAL AND SEMANTIC GENDER IN SWEDISH
The reduction of the tripartite grammatical gender system in Swedish to a dichotomy of neuter and common gender (as a result of the merging of the masculine and feminine) gave rise to the demonstrative den developing into an anaphoric 3rd person pronoun, which is a substitute for inanimate non-neutral substantives. Thus, a new semantic category "personality — non-personality" has emerged, which is manifested by the 3rd person H-/D-pronouns (han, hon / den, det) and by congruence markers for utrum / neutrum in adjectives. Furthermore, the functional expansion of the weak adjective ending -e (originally the weak masculine singular), as well as the use of den in case of semantic gender neutralisation, reveal a tendency to express personal (animate) genus commune — by analogy with and in contrast to non-personal (inanimate) common gender.
