CC BY
66
УДК 821.161.1.09
А. Е. Кунильский* О возникновении концепта «живая жизнь» у Достоевского
В статье рассматривается история проникновения концепта «живая жизнь» в русскую литературу и в произведения Достоевского. Отмечается, что в стихотворении Н. Языкова 1829 года выражение «живая жизнь» было впервые употреблено на русском языке. Вносятся уточнения в существующие представления об использовании данного концепта славянофилами. Рассматриваются различные значения выражения «живая жизнь» в текстах Ап. Григорьева и Достоевского. Делаются выводы о сложности этого концепта у Достоевского и перспективности его изучения.
The article features the background of penetration of the «live life» concept into the Russian Literature and into the works by Dostoevskii. The author notes that the phrase «live life» for the first time in the Russian Language was used by Jazykov in a verse in 1829. Clarifications are made of the existing ideas of the use of this concept by Slavophiles. Different meanings of the phrase «live life» in the texts by Ap. Grigor-jev and Dostoevskii are scrutinized. Conclusions are made about the complexity of this concept with Dostoevskii and future prospects for studying it.
Ключевые слова: концепт, славянофильство, почвенничество.
Концепт «живая жизнь» играет важную роль в художественных и публицистических произведениях Достоевского, однако до сих пор не существует специальных работ, посвященных вопросу о его происхождении, смысловых оттенках и культурном контексте, в котором он функционировал.
В академическом Полном собрании сочинений Достоевского примечания к «Запискам из подполья» [10: V, 374-386], где впервые писателем используется выражение «живая жизнь», оставляют его без комментария. Он появляется в семнадцатом томе в примечаниях к роману «Подросток». Автор комментария Г.Я. Галаган указывает на значимость понятия «живая жизнь» для Достоевского. В характеристике этого понятия исследовательница опирается на статью В.Л. Комаровича «Роман „Подросток" как художественное единство» [21: 33-34 и др.]: «Понятие „живая жизнь" В.Л. Комарович связывал с традициями старших славянофилов, употреблявших слово „живой" в смысле „истинно сущий". Термины „живое знание", „живознание" неоднократно встречаются в таких, например, работах А.С. Хомякова, как „Второе письмо о философии к Ю.Ф. Самарину" и „Разговор в
Кандидат филологических наук, доцент, Петрозаводский государственный университет.
Подмосковной". Понятие „живая жизнь" в смысле истинная, „горячая" употребляется и И.В. Киреевским в статье „Жизнь Стефенса"». Г.Я. Галаган предположила, что к Шеллингу восходит представление о «живой жизни» и у славянофилов и у Герцена [10: XVII, 287], который использовал его в письме 1859 г., опубликованном в «Сборнике посмертных статей А.И. Герцена» (Женева, 1870): «Отношение доктрины к предмету есть религиозное отношение, то есть отношение с точки зрения вечности; временное, преходящее, лица, события, поколения едва входят в Campo Santo науки или входят уже очищенные от живой жизни, вроде гербария логических теней» [2: IX, 251]. Приведенные положения легли в основу комментариев к «Запискам из подполья» в последующих изданиях сочинений Достоевского [11: IV, 772; 12: VI, 676-677].
В 1981 г. в журнале «Русская речь» были опубликованы две статьи, в которых затрагивался вопрос об использовании в отечественной культуре выражения «живая жизнь» и о его происхождении. Автор первой статьи отмечает: «влияние немецкого языка на сочетание живая жизнь в русском языке кажется несомненным в связи с общим влиянием немецкой философии на философские истоки марксизма» [9: 7]. Непонятно, почему появление в русском языке выражения «живая жизнь» связывается с марксизмом. Также обращает на себя внимание тот факт, что не приводятся цитаты из сочинений представителей немецкой классической философии, в которых встречалось бы сочетание «живая жизнь». Зато автор второй статьи отмечает: «Можно указать не гипотетический, а точный источник выражения „живая жизнь". Это - трагедия Ф. Шиллера „Мессинская невеста" (1803). Там есть строка: „Жизнь в ней живая!...".
В оригинале это место звучит так: „ein lebendiges Leben"» [22: 11].
Скорее всего, именно в поэзии (а не в философии или публицистике) родилось новое слово. Знакомством с немецкой культурой объясняется использование словосочетания «живая жизнь» в 1829 году бывшим дерптским студентом (в университете г. Дерпта - нынешнего Тарту - преподавание велось немецкими профессорами и на немецком языке) Николаем Языковым в стихотворении «Прощальная песня»:
Могучий Бог ведет меня далече
От вас, моих сограждан-бурсаков:
Найду ли где поэзию трудов,
Наш дивный быт и пламенное вече,
Живую жизнь и мысли без оков? [24: 237-238]
Кстати, это стихотворение, впервые опубликованное в «Невском альманахе» на 1830 год, впоследствии вошло в состав сборника «Русская лирическая поэзия для девиц» [17: 103]. Есть основания полагать, что указанный сборник имел в виду Достоевский в романе «Идиот» [10: VIII, 51; см. об этом: 15: 281 — 282].
Как уже говорилось, Г.Я. Галаган первое употребление словосочетания «живая жизнь» связывает с одной из статей 1845 года Ивана Киреевского («Жизнь Стефенса»). Очевидно, это не совсем так. Киреевскому выражение «живая жизнь» могло стать известным как раз от Языкова, стихи которого публиковались в журнале Киреевского «Европеец» в начале 30-х годов. В 1834 г. Киреевский использовал выражение «потребность жизни живее» (т. е. потребность в том, чтобы жизнь стала живее) (в статье «О русских писательницах») [14: 101]. Строго говоря, в работе «Жизнь Стефенса» слова «живая жизнь» Киреевскому не принадлежат: они содержатся в той части, которая представляет собой перевод автобиографии Х. Стефенса, и выполнен этот перевод был матерью И. Киреевского А.П. Елагиной [14: 354; 18: 221]. Х. Стефенс вспоминает о том, как он пытался примирить науку, преподавание и жизнь: «И то, что тогда казалось мне чуждым, чем-то отделенным от всего остального, от свежей, живой жизни, простою игрою остроумия - предстало мне теперь в виде значительной Науки. <...> Что был школьный формализм в сравнении с горячею, живою жизнью?» [13: II, 96].
Именно благодаря московскому кружку славянофилов это словосочетание получило распространение в русской культуре. В 1840 году Ю.Ф. Самарин использует его в письме к К.С. Аксакову: «Каждый человек одарен природою потребностью живой, действительной жизни» [19: XII, 17]. Вскоре выражение «живая жизнь» появляется в работе К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души» (1842). Говоря о новом произведении Гоголя, критик восхищается тем, что в нем «все от начала до конца полно одной неослабной, неустающей, живой жизни, той жизни, которою живет предмет, перенесенный весь и свободно без малейшей утраты в область искусства; жизнь всюду, в каждой строке <...»> [1: 80]. Через пять лет К. Аксаков употребляет понятие «живая жизнь» как синоним жизни «народной», противопоставляемой «отвлеченности эгоизма» [1: 148] («Три критические статьи г-на Имрек», 1847).
Вышедший из того же круга «любомудров», что и Киреевский, кн. В.Ф. Одоевский упоминает о «живой жизни» в романе «Русские ночи» (в конце «Ночи седьмой»), опубликованном в 1844 г. Здесь «живая жизнь» - это естественная для организма (растения,
человека), согреваемая любовью среда, которую не могут заменить никакие искусственные условия: «Думали, что можно исправить человека, как растение, пересадя его в теплицу; кажется, разочли очень верно все законы природы, которые могут на него действовать, свет, воздух, но забыли одно: силу любви, двигающей горами; пока растение в теплице - оно, кажется, излечилось, исправилось; едва попало на прежнюю почву, все труды над ним потеряны, ибо живой жизни ему не дали» [16: 102-103].
Таким образом, выражение «живая жизнь» пусть не часто, но встречается в русской литературе 20-40-х годов XIX века. Все указанные случаи могли быть известны Достоевскому и повлиять на его творчество. Но вот кто несомненно актуализировал для автора «Записок из подполья» понятие-образ «живой жизни» - так это Аполлон Григорьев, ведущий критик в журнале братьев Достоевских «Время».
В № 2 журнала «Время» за 1861 год появляется статья Ап. Григорьева «Народность и литература». Автор выступает в ней против отвлеченности, теоретичности взглядов у представителей двух основных направлений в современной ему отечественной культуре - западников и славянофилов. «Западничество с готовыми мерками, со взятыми напрокат данными приступило к живой жизни». Но и славянофилы, «<...> отвечая на теорию западничества, постоянно завлекались тоже в теорию, которая, в сущности, как и всякая теория, мало уважала живую жизнь» [20: 287].
Для Ап. Григорьева одним из проявлений «живой жизни» является искусство, именно поэтому ему противопоказан дидактизм. О драме Л. Мея «Псковитянка» критик пишет: «Перед вами нет живых лиц и живой жизни: вместо них фигуры с ярлыками на лбу» [3: 137-138].
«Теории» Ап. Григорьев предпочитает «идеал» как не противоречащий «живой жизни»: «Когда идеал лежит в душе человеческой, признается за нечто вечное, неизменное, всегда и во все времена ей одинаково присущее - он не требует никакой ломки фактов живой жизни; он ко всем равно приложим и все равно судит» [4: 52].
В статье «Оппозиция застоя: Черты из истории мракобесия» Ап. Григорьев касается вопроса об отношениях между религией и светской культурой. Он критикует тех журналистов (прежде всего, из таких изданий, как «Маяк» и «Домашняя беседа»), которые о театральных и литературных произведениях судят с жестких позиций и обвиняют их авторов и героев в антихристианстве. Ап. Григорьев сравнивает борьбу с театром у представителей раннего христианства и у современных ему ревнителей благочестия: «Одним словом, это была борьба духа с плотью, отжившею и
извращенною буквою, тогда как у наших мраколюбцев стало это -борьбою мертвой буквы против живой жизни» [5: 74]. Ограниченной, пуристской позиции «Маяка» и «Домашней беседы» в статье противопоставляется направление «Москвитянина»: «Оно верило в живую жизнь, и неслось по ее волнам, нередко с илом и тиною» [5: 70].
Дважды выражение «живая жизнь» появляется у Ап. Григорьева в статьях, посвященных творчеству Л.Н. Толстого. В первом случае оно связывается с понятиями «род» и «община», которые были предметами дискуссий между западниками и славянофилами (оппоненты, так сказать, писали одно из этих слов на своих знаменах). Григорьев полагает, что споры бы не были столь горячими, «<...» если бы корнями своими эти „ученые понятия" не врастали в живую жизнь, не определяли бы так или иначе ее значение в прошлом, настоящем и будущем» [6: 19].
Высокое светское происхождение писателя не закрывает для него возможности чувствовать и изображать «живую жизнь»: «<...» становится понятным, когда читаешь этюды Толстого, каким образом, несмотря на ту же исключительную сферу, натура Пушкина сохранила в себе живую струю народной, широкой и общей жизни, способность и понимать эту живую жизнь и глубоко ей сочувствовать и временами даже с нею отождествляться» [7: 55].
В использовании Аполлоном Григорьевым понятия «живая жизнь» обращает на себя отсутствие жесткой идеологической или социальной привязки. «Живая жизнь» проявляется и в быту и в литературе, в народном бытии и в существовании высших сословий, в спорах представителей противоположных идейных направлений, в христианской практике и в сфере театральной. Единственное, что ей противопоказано, - это формализация, регламентация, теоретическое засушивание. В «живой жизни» всегда сохраняется элемент непредсказуемости, противоречивости, «соринки», подчеркивающие ее живой, а не искусственный характер. В стихах Ап. Григорьева дух жизни может быть назван «лукавым»:
Не отдавайся тайным мукам, Когда лукавый жизни дух Тебе то образом, то звуком Волнует грудь и дразнит слух!
Не отдавайся. С ним опасно Непозволительно шутить. Он сам живет и учит жить Полно, широко, вольно, страстно!
Из стихотворения «Больная птичка запертая.», 1858 [8: I, 124].
«Лукавый жизни дух» Ап. Григорьева, конечно же, это не совсем то, что «дух жизни» Хомякова, который заключает в себе начало христианской свободы и веры, но скрывается именно в «былом» или в «грядущих днях», а не здесь и не сейчас. Так, обращаясь к России, Хомяков восклицал:
О, вспомни свой удел высокой! Былое в сердце воскреси И в нем сокрытого глубоко Ты духа жизни допроси!
«России», 1839 [23: 112].
Образ «живой жизни» из статей Ап. Григорьева 1861-1862 годов перекочевал в его стихи. В поэме «Вверх по Волге» (1862) автор, описав страстное свидание с возлюбленной, спрашивает своего учителя (М.П. Погодина), может ли тот дать этому название (отрицательный ответ очевиден):
Ведь это не вопрос норманской Не древность азбуки славянской, Не княжеских усобиц ряд. В живой крови скальпель потонет, Живая жизнь под ним застонет, А хартии твои молчат,
Неловко ль, ловко ль кто их тронет [8: I, 237].
Повесть Достоевского «Записки из подполья» (1864) была своеобразным продолжением поэмы Ап. Григорьева «Вверх по Волге». Неслучайно она вызвала одобрение критика. Позднее в письме к Н.Н. Страхову Достоевский вспоминал «слова Ап. Григорьева, похвалившего мои „Записки из подполья" и сказавшего мне тогда: „Ты в этом роде и пиши"» [10: ХХ1Х/1, 32]. Видимо, Ап. Григорьев нашел здесь нечто близкое себе, своему представлению о жизни.
В обоих произведениях изображены отношения героя с падшей женщиной, заканчивающиеся разрывом. И в поэме, и в повести представлена амбивалентность страстей, владеющих человеком. Но у Достоевского, впервые использовавшего здесь выражение «живая жизнь», в тезаурус данного понятия входят смысловые элементы, которые не акцентировались Григорьевым. Это гармоничная (не амбивалентная) любовь и прощение.
Герой «Записок из подполья», именно потому, что «от „живой жизни" отвык», представляет любовь лишь как борьбу, завоевание и не знает, «что делать с покоренным предметом». Любовь Лизы вызывает его на то, чтобы покончить с привычным для него одиночеством, к чему он не готов (интимофобия). «„Живая жизнь" с
непривычки придавила меня до того, что даже дышать стало трудно» [10: V, 176].
После того, как Лиза оставила его, герой не дает хода проявляющейся в нем жажде раскаяния. «Упасть перед ней, зарыдать от раскаяния, целовать ее ноги, молить о прощении! Я и хотел этого; вся грудь моя разрывалась на части <.»» [10: V, 177]. Но «подпольный» не верит в прочность своего раскаяния, он дитя века сомнения и душевной перверсии и предпочитает рассуждать о возвышающей силе ненависти, а не любви: «оскорбление возвысит и очистит ее. ненавистью. гм. может и прощением» [10: V, 178]. Реальная возможность полюбить и простить и быть прощенным пугает, потому что не вписывается в привычные для развитого человека XIX века представления о войне каждого против всех и о любви-ненависти, которая не сближает, а еще больше разделяет. «<.» Мы все отвыкли от жизни, все хромаем, всякий более или менее. Даже до того отвыкли, что чувствуем подчас к настоящей „живой жизни" какое-то омерзение, а потому и терпеть не можем, когда нам напоминают про нее. Ведь мы до того дошли, что настоящую „живую жизнь" чуть не считаем за труд, почти что за службу, и все мы про себя согласны, что по книжке лучше» [10: V, 178]. Представляется, что это можно считать не только упреком оппонентам Достоевского из лагеря теоретиков-социалистов, но и своеобразным комментарием к истории отношений Аполлона Григорьева и М.Ф. Дубровской, отразившейся в поэме «Вверх по Волге».
Концепту «живая жизнь» было суждено большое будущее в дальнейшем творчестве Достоевского. При всем своеобразии его понимания писателем выражение это наследовало «григорьевскую» неоднозначность, препятствующую превращению в клише. Для того, чтобы описать весь спектр значений понятия «живая жизнь» у Достоевского, потребуется специальная большая работа. Укажу здесь на несколько случаев, два из которых чаще всего фигурируют в работах о Достоевском, а остальные незаслуженно оставляются без внимания. В романе «Подросток» Версилов говорит, что живая жизнь -это «<.» должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтоб оно было так просто, и, естественно, проходим мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая» [10: XIII, 178]. В первой главе декабрьского выпуска «Дневника писателя» за 1876 год предлагается «окончательная формула» «живой жизни»: «Словом, идея о бессмертии - это сама жизнь, живая жизнь, ее окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания для человечества» [10: XXIV, 49-50].
Как уже было сказано, приведенные два примера наиболее популярны у достоевистов. Но есть и другие, не менее интересные.
В подготовительных материалах к роману «Подросток» появляется выражение «публика и ее живая жизнь», и эта «живая жизнь» в ценностном плане представляет собой нечто менее значительное, чем «настоящий героический тип», который собирается создать Достоевский [10: XVI, 7]. Героический, он же «хищный», тип испытывает «страстную и неутомимую потребность наслаждения жизнью, живою жизнью <...»> [10: XVI, 39]. Здесь же Васин говорит, «что живая жизнь (сила) вне центра» [10: XVI, 233]. Это только некоторые случаи бытования концепта «живая жизнь» в текстах Достоевского, заслуживающие того, чтобы серьезно заняться их истолкованием и систематизацией - конечно же, подразумевающей некую смысловую свободу и неполную выразимость.
Список литературы
1. Аксаков, К.С. Эстетика и литературная критика. - М.: Искусство, 1995.
2. Герцен, А.И. Собр. соч.: в 30 т. - М.: Изд-во АН СССР, 1954-1961.
3. Григорьев, А.А. Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой. II «Псковитянка», драма Л. Мея // Время. - 1861. - № 4. - Апрель.
4. Григорьев, А.А. Белинский и отрицательный взгляд в литературе // Время.
- 1861. - № 4. - Апрель.
5. Григорьев, А.А. Оппозиция застоя: Черты из истории мракобесия // Время.
- 1861. - № 5. - Май.
6. Григорьев, А.А. Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой. Граф Л. Толстой и его сочинения // Время. - 1862. - № 1. - Янв.
7. Григорьев, А.А. Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой. Граф Л. Толстой и его сочинения. Статья вторая // Время. - 1862.
- № 9. - Сент.
8. Григорьев, А.А. Соч.: в 2 т. - М.: Худ. лит., 1990.
9. Денисов, П.Н. Живой, как жизнь // Русская речь. - 1981. - № 2.
10. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. - Л.: Наука, 1972-1990.
11. Достоевский, Ф.М. Собр. соч.: в 15 т. - Л.: Наука, 1988-1996.
12. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч.: Канонические тексты. -Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995.
13. Киреевский, И.В. Полн. собр. соч. / изд. А.И. Кошелев. - М., 1861.
14. Киреевский, И.В. Избр. ст. - М.: Современник, 1984.
15. Кунильский, А.Е. «Лик земной и вечная истина»: О восприятии мира и изображении героя в произведениях Ф.М. Достоевского. -Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2006.
16. Одоевский, В.Ф. Русские ночи. - Л.: Наука, 1975.
17. Русская лирическая поэзия для девиц / ред. В. Стоюнин. - СПб., 1859. - Ч. I.
18. Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. - М.: Сов. энцикл., 1992.
19. Самарин, Ю.Ф. Соч.: в 12 т. / изд. Д. Самарин. - М., 1877-1911.
20. Славянофильство: pro et contra. - СПб.: Изд-во Русской Христианской гуманитарной академии, 2006.
21. Ф.М. Достоевский: Статьи и материалы / под ред. А.С. Долинина. - Л.; М.: Мысль, 1924. - Сб. 2.
22. Фойницкий, В.Н. Об источнике выражения «живая жизнь» // Русская речь. - 1981. - № 2.
23. Хомяков, А.С. Стихотворения и поэмы. - Л.: Сов. писатель, 1969.
24. Языков, Н.М. Стихотворения и поэмы. - Л.: Сов. писатель, 1988.
УДК 821.161.1.09.
А. В. Громова* Путевые циклы Б. К. Зайцева: жанровый аспект
В статье исследуются концепции и поэтика путевых циклов Б.К. Зайцева «Италия» (1923), «Прованс» (1925-28), «Афон» (1928) и «Валаам» (1936), сочетающих черты жанров культурологического путевого очерка и древнерусского паломнического хожения. Привлекаются неизвестные архивные материалы. Показано своеобразие каждого цикла: в «Италии» отражено представление Зайцева о путях культурного развития Европы, в «Провансе» - о культуре Франции; задача автора в «Афоне» - изучение экзотического мира монастыря, в «Валааме» - воссоздание благостной атмосферы уголка русского православия.
The article explores the concepts and genre poetics of travelling cycles of B. Zaitsev "Italy" (1923), "Provenge" (1925-28), "Athos" (1928), "Valaam" (1936). These works combine features of the genre of traveling sketch and the old Russian genre of "pilgrimage". The article includes research based on archive materials that were not previously published. The article shows novelty of each cycle: "Italy" reflects B. Zaitsev's perception of the European cultural development; "Provence" explores his views on the French culture; "Athos" shows the author's studies of the exotic world of a monastery; "Valaam" provides reconstruction of the pious atmosphere of a Russian Orthodox settlement.
Ключевые слова: Б.К. Зайцев, путевой очерк, хожение, цикл, жанр
Б.К. Зайцев создал четыре путевых цикла: «Италия» (1923), «Прованс» (1925-28), «Афон» (1928) и «Валаам» (1936). Исследователи доказали, что в своих путевых очерках писатель средствами новейшей литературы обновляет древнерусский жанр паломнических хожений [см.: 4, 12, 13]. Но, обращаясь к древним формам, Зайцев выразил взгляды современного светского человека, носителя секулярной культуры.
По мнению Н.Б. Глушковой, жанр хожений не был утрачен в ХХ веке, но трансформировался и развивался в трех направлениях: культурологическом («Тень птицы» И.А. Бунина, «Образы Италии» П.П. Муратова, «Италия» Зайцева), религиозно-православном («Афон» и «Валаам» Зайцева, «Старый Валаам» И.С. Шмелева) и публицистическом («Путешествие в Палестину» А. Ладинского) [см.: 4]. В основе новых хожений лежало противопоставление мира ушедшего и современного, стремление понять пути мирового развития. Произведения этого жанра сохранили традиционную символику пространственного и временного пути паломника, а также приемы по-
Кандидат филологических наук, доцент, Ленинградский государственный университет имени А.С. Пушкина.
