CC BY
17ТАТЬЯНА ЛИТВИН
О влиянии В. Штерна на феноменологию сознания времени Э. Гуссерля
^Возможно, анализ темпоральности представляет собой наиболее аутентичную часть феноменологии Гуссерля. Эта проблематика рассматривалась им на протяжении нескольких десятилетий и занимает важную позицию в задаче обоснования феноменологического метода в целом. Лекции зимнего семестра 1904/1905 в Геттингенском университете, известные как Zur Phänomenologie des inneren Zeitbewusstseins и вошедшие в десятый том «Гуссерлианы», были впервые опубликованы Хайдеггером в 1928 году. Характеризуя субъективное время, представляя весь спектр производства и воспроизводства сознания/восприятия времени, Гуссерль использует тем не менее его объективные модусы — прошлое, настоящее, будущее. Этот факт является, возможно, одним из спорных в гуссерлевской теории времени. Однако, помещая время в субъективную сферу, Гуссерль отходит от психологического представления о субъективности, отграничение от психологизма становится методически необходимым для феноменологического анализа. В разные периоды творчества Гуссерль пересматривал вопросы соотношения субъективного и объективного в анализе времени. Если ранние лекции и рукописи посвящены большей частью формальной структуре внутреннего сознания времени, то тексты тридцатых годов демонстрируют включенность темпоральности в проблематику жизненного мира и феноменологии интерсубъективности. Тексты, собранные в восьмом томе Materialien, тематически связаны с содержанием «Картезианских размышлений» и эгологической направленностью поздних разработок Гуссерля. Темпоральность рассматривается на границе анализа психического, в том числе инстинктов, аффектов, функций телесности, отношений трансцендентального и мунданного Я. Кон-ституирование временной формы тематизируется не только как «само-темпорализация» (Selbst-Zeitigung) трансцендентального Эго, но и переход к «со-конституированию» интерсубъективного времени. Таким образом, проблематика влияния психологических исследований остается зна-
148 Татьяна Литвин
чимой на протяжении всего периода творчества. Темой данной статьи является анализ одного из аспектов данного влияния, который послужил в ранних лекциях опорой для разработки понятия первичной памяти. В седьмом параграфе вышеуказанных «Лекций» Гуссерль обращается к исследованиям Штерна, демонстрируя значимость психологических штудий для становления феноменологического метода. И хотя отход от психологизма обычно связывают с именем Ф. Брентано, влияние Штерна также существенно для данной дискуссии: в известной степени оно позволяет прояснить те положения Брентано, которые вызвали критику Гуссерля. Понятие первичной памяти было достаточно часто употребимо в психологических дискуссиях того периода, например у Фехне-ра, Джеймса и ряда других исследователей. Являясь неотъемлемой частью феноменологической диаграммы времени, генетика ретенции влияет и на статус дискрипции в целом, отражая трудности и закономерности формирования феноменологического языка описания времени.
Влияние Штерна, таким образом, спекулятивно является частью дискуссии Гуссерля и Брентано. Если роль исследований последнего в философии его ученика общеизвестна, то ссылка на Штерна, как правило, ускользает от внимания комментаторов1. Хотя история философского взаимопризнания Гуссерля и Брентано заслуживает отдельного рассмотрения, все же основные положения брентановской теории времени являются исходным пунктом для представляемой темы. В первую очередь критика Гуссерля направлена на закон о первичной ассоциации, который лежит в основе психических переживаний как таковых и благодаря которому возможно возникновение непосредственных представлений. По Брентано, благодаря первичной ассоциации представления восприятия присоединяются к представлениям памяти, образуя непрерывный ряд, своего рода автоматически. Первичная ассоциация позволяет воспринимать темпоральный объект, например мелодию, как целостную данность, которая тем не менее непрерывно модифицируется и удерживается в сознании. Интуиция времени, таким образом, связана с нереальностью прошлого и будущего, которые суть лишь «видимость», вызванная первичной ассоциацией. «Реально» только настоящее, Теперь, лежащее в основе ассоциативно репродуцируемых будущего и прошлого. Временной континуум создается своего рода действием памяти, которая одновре-мено является видом фантазии. Гуссерль признает, что фантазия «обнаруживает специфическим образом свой продуктивный характер» и «творит новый момент представлений, а именно временной момент»2. Однако
1 Единственным систематичным изложением данной темы является статья Никола-
са ДеВоррена. См.: De Warren N. The significance of Stern's «Präsenzzeit» for Husserl's Phenomenology of Inner Time-Consciousness/The New Yearbook for Phenomenology and Phenomenological Philosophy. V, 2005. P. 81-122.
2 Edmund Husserls Vorlesungen zur Phänomenologie des inneren Zeitbewusstseins. In:
Jahrbuch für Philosophie und phänomenologische Forschung. Neuenter Band. Halle. 1928. S. 375.
Логос 5 (78) 2010 149
у Брентано остается непроясненным характер этого вида фантазии и ее отличие от памяти. Складывается впечатление, что она подобна любому воспроизводящему акту, а значит, воспроизведение вчера пережитой последовательности ничем не отличается от непосредственных переживаний временной последовательности в настоящем3. Иными словами, отсутствует различие между памятью и фантазией как актами воспроизведения.
Следует отметить, что данная трудность брентановской теории является одним из ключевых пунктов в анализе Гуссерля. Именно система воспроизводящих актов воспоминания и имагинации и составляет модель феноменологического сознания времени. Критика Гуссерля направлена на непроясненность роли фантазии, однако эта непроясненность у Брентано стала следствием еще более существенной неразличенности в методологии —неразличенности акта и содержания. Проводя различие между актом как содержанием схватывания и схваченным предметом, Гуссерль обнаруживает свойства времени, последовательность и длительность, на обоих уровнях. Если, как считает Брентано, представление не допускает никаких дифференциаций и к первичному содержанию непрерывно присоединяются новые содержания, как и новые моменты времени, то анализ времени проводится только на уровне первичных содержаний. Для Гуссерля же решающим является анализ свойств актов, позволяющий в принципе ответить на вопрос, как возможно сознание времени4, а не время как объективная величина.
Разделение на акт и предмет связано также с той проблемой, которая в изложении Гуссерля присутствует и у Брентано, и у В. Штерна. Брентано придерживается распространенного в психологии представления о том, что для схватывания последовательности представлений необходимо нечто связующее их в едином акте. Сознание последовательности как целостности, как множественности различимых моментов «стягивает» (umspannt) их в единую временную точку5. Целостность последовательности определяется самой предметностью, а не свойствами сознания. Это допущение Штерн рассматривает как догматичное, господствующее в психологических теориях и называет его ложным6. Наряду с мгновенным актом сознания (momentaner Bewusstseinsakt) как «мгновенным целым сознания» (momentanes Bewusstseinsganzes) необходимо рассматривать и темпорально растяженный акт сознания (zeitlich ausgedehnter Bewusstseinsakt) как самостоятельное психическое единство7. Именно такое единство задает свои свойства воспринимаемой предметности.
3 Ibid. S. 380.
4 Ibid. S. 382.
5 Ibid. S. 383.
6 Stern L. W. Psychische Präsenzzeit. In: Zeitschrift für Psychologie und Physiologie der
Sinnesorgane. XIII (1897). S. 326.
7 Ibid.
150 Татьяна Литвин
Темпорально растяженный акт сознания, а точнее, тот отрезок, в который осуществляется психический акт, Штерн называет «время присутствия» (Präsenzzeit)8. Анализ «времени присутствия» относится к раннему периоду научной деятельности исследователя, более известного как одного из родоначальников дифференциальной психологии. Данные изыскания отличаются известной интуитивностью изложения, сближающей Штерна также с тонпсихологией Штумпфа. «Время присутствия» описывается на пересечении повседневного опыта и эмпирических данных. Так, невозможно утверждать, что «время присутствия» идентично с физическим временем, в течение которого длится акт. Но оно имеет законченный характер органичного единства и, соответственно, качественное, а не количественное отличие от физического времени длительности акта. Примеры с мелодией и речевыми высказываниями позволяют продемонстрировать процесс конституирования такой длительности. Последовательность тонов в мелодии, содержащая, например, четыре звука, воспринимается не как последовательность, состоящая из четырех частей, а как единое впечатление, как целостый образ (Gesamtbild). Четыре звука хоть и существуют последовательно, но внутри одного и того же акта схватывания, внутри «времени присутствия». Все четыре части формируют последовательное единство формы схватывания (Auffassungsform)9. Аналогичным образом слово, состоящее из одного или нескольких слогов, преобретает единство и «связанность», «сплавленность» (Verschmelzung) не через категориальную идентификацию, а именно в силу психической взаимосвязи, последовательности внутри психического акта. Если бы эта последовательность была задана категориально, например, знанием букв, то разница между rot, Tor и Ort была бы проблематична10.
Введение понятия «время присутствия», являющегося, таким образом, темпоральностью акта сознания, подчеркивает необходимость рассмотрения психического акта в его длительности. Штерн указывает на то, что длительность любого психического акта является его естественной формой, поскольку восприятие временных отношений само не может быть точечным, моментальнымп. Восприятие времени само темпорально—это положение является аксиомой для феноменологического анализа Гуссерля. У Штерна оно также означает, что «время присутствия» вмещает в себя субъективные свойства сознания времени и представляет собой своего
8 В переводе В. И. Молчанова—«время присутствующего». См.: Гуссерль Э. Собрание сочи-
нений. Т. 1. Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994. С. 24.
9 Stern L. W. Psychische Präsenzzeit. In: Zeitschrift für Psychologie und Physiologie der
Sinnesorgane. S. 329 - 330.
10 Ibid. S. 328. Штерн приводит также пример с маленькими детьми и безграмотными,
которые способны воспроизвести последовательность букв в слове, не зная значения букв. Таким образом, понятие времени присутствия, которое у Гуссерля аналогично длению акта сознания, у Штерна тематизируется с опорой на эмпирический материал.
11 Ibid. S. 331.
Логос 5 (78) 2010 151
рода чувство времени (Zeitsinn), интуицию времени. Данное уточнение хоть и может ассоциироваться с опытом психологических переживаний времени, но автор проводит аналогию с формулировкой Канта, определяющего время как форму внутреннего чувства12. Кроме того, утверждая, что время присутствия является особого рода предметностью, он подчеркивает также и осуществление таковой предметности в модусе настоящего, ее «содержание является нам как настоящее (gegenwärtig)»1^. Вопрос о том, что такое настоящее, ставится хотя и с психологических позиций, но определяется вполне с феноменологической точностью: настоящее —это «воплощение пространственно-временных отношений, которые могут быть предметом непосредственного восприятия. Если мы осознаем непосредственность восприятия, то его объект дан нам „в настоящем"»-14. Пространственная интуиция в данном случае коррелирует с временной и также не является точечной в математическом смысле. Растяженному (ausgedehnten)1^ «времени присутствия» соответствует растяженное пространство присутствия (Präsenzraum)1®. И в том и в другом случае речь идет об акте схватывания отношения, например, пространственные «слева» и «справа» или «ближе» и «дальше». Важно, что темпоральное настоящее содержит в себе отношение «раньше» и «позже», но не содержит при этом отношение «прошедшее» и «наступающее», то есть Штерн не объективирует модусы времени. Воспринимаемый тон длится в настоящем как последовательность, суксессивно, а не моментально, мгновенно. Мгновенность восприятия была бы сравнима с точкой покоя, каковой настоящее являться не может. Настоящее — временной отрезок (Zeitstrecke), который конечен, но он не должен пониматься как математическая точка или абстрактная граница между прошлым и будущим.
Штерн задается вопросом терминологии описания временных свойств и интуиции повседневного опыта темпоральности. В процессе экспериментального анализа возникает вопрос передачи тех интуитивных данных, которые и в психологии, и в феноменологии сопутствуют интроспективному анализу. Для того чтобы придать интуитивность описанию времени присутствия, Штерн предлагает термин «проекция». На основе эмпирических наблюдений, в том числе и собственных, автор вводит данный термин для обозначения процессов, создающих внутреннюю взаимосвязанность «времени присутствия». «Проекция во время присутствия» наблюдается как своего рода предвосхищение, антиципация в последовательности воспринимаемой мелодии или в ряду слов
12 Ibid. S. 332. ^ Ibid. S. 333.
14 Ibid....der Inbegriff der zeitlich-örtlichen Verhältnisse, die Gegenstand direkter
Wahrnehmung sein können. Werden wir uns der Unmittelbarkeit der Wahrnehmung
bewusst, so ist ihr Objekt uns gegenwärtig. S. 333.
15 Термины «растяжение» (Ausdehnung) и «растяженный» (ausgedehnter) можно неодно-
кратно встретить и у Гуссерля.
16 Stern, a. а. О. S. 333.
152 Татьяна Литвин
в произносимом предложении. Примеры из изучения психологии слабовидящих и слепых пациентов позволяют также обнаружить некий интуитивный акт сознания, связывающий части воспринимаемого и предвосхищающий последующие, в специфической ситуации чтения с помощью ощупывания шрифта17.
Рассуждая таким образом, Штерн обращается к понятию первичной памяти, которое позволяет проанализировать связанность суксессии внутри «времени присутствия». Тот факт, что «время присутствия», тем-поральность акта, существует как «растяженная» последовательность, приводит к необходимости анализа самих «частей» последовательности и взаимоотношений между ними как свойств акта. В дальнейшем у Гуссерля понятию первичной памяти будет отведено достаточно внимания как в описании видов памяти и воспоминания, так и в связи с проблемой идентичности восприятия. Как и Гуссерль, который фактически переименовывает первичную память в ретенцию, Штерн обращается к этому понятию с целью объяснить свойства дления. Различие, подобие, идентичность или одинаковость последовательности звуков схватывается именно в силу наличия первичной памяти как удержания живости, фиксируемости чувственных представлений-^. Стоит отметить, что этот смысл сохраняется и у Гуссерля. Кроме того, различие акта и предмета в феноменологическом описании демонстрирует особого рода одновременность — как одновременность сознания и интендируемого объекта, одновременность явления и являемого-^, на что указывал также ДеВоррен.
Влияние Штерна не дает оснований для утверждения, что феноменология Гуссерля повторяет положения психологических исследований того времени, хотя очевидно, что основатель феноменологии унаследовал глубокую технику интроспективного анализа науки о человеке того времени. Применительно к проблеме времени это позволяет прояснить природу имманентности как таковой и генетику самой необходимости трансцендентальной рефлексии в процессе феноменологического описания. Иными словами, подчеркнуть теоретический и практический потенциал феноменологии для анализа субъекта в целом.
17 Ibid. S. 335.
18 Ibid.S. 338- 339.
19 Texte zur Phänomenologie des inneren Zeitbewusstseins (1893-1917). Felix Meiner Verlag,
Hamburg. 1985. Nr. 40. S. 154. Ср. также: Hua XXXIII. S. 119 - 121.
20 De Warren N. The significance of Stern's «Präsenzzeit» for Husserl's Phenomenology of
Inner Time-Consciousness /The New Yearbook for Phenomenology and Phenomeno-logical Philosophy. V, 2005. Р. 112.
Логос 5 (78) 2010 153
