CC BY
31
ЛИНГВИСТИКА
Теория языка. Русский язык: история и современность. Языковое разнообразие России. Вопросы славянского языкознания
Концептуальный анализ языковых единиц. Теория коммуникации. Дискурс
УДК 82.085.4
С. С. Олефир
О ВЛИЯНИИ КОМПОНЕНТОВ СЕМАНТИКИ ПРОСТОРЕЧНЫХ ЛЕКСЕМ НА КОММУНИКАТИВНЫЙ ЗАМЫСЕЛ ТЕКСТА
В статье освещается вопрос о воздействии компонентов семантики просторечия на коммуникативную характеристику публицистического текста.
The author considers the influence of colloquial speech semantics on the communicative characteristics of publicistic text.
Ключевые слова: просторечные лексемы, коммуникативный замысел текста, образность, оценоч-ность, экспрессивность, эмоциональность, публицистический текст, коммуникативное воздействие.
Keywords: colloquial lexemes, communicative idea of the text, figurativeness, evaluativeness, expressiveness, emotionality, publicistic text, communicative influence.
В современных публицистических текстах языковые единицы, известные в лингвистике под названием «просторечие», закономерно используются в качестве функционально-стилистической категории [1]. По своей семантической природе просторечие представляет особый класс лексем, «в которых предметное и оценочное значение предстают как бы склеенными, жестко связанными. В словарных определениях этих слов присутствуют как предметные, так и оценочные компоненты...» [2]. Поскольку один из постулатов когнитивной лингвистики гласит: «субъект. является активным началом, генерирующим значения выражений, а не берущим значения выражений готовыми» [3], правомерно утверждать,
© Олефир С. С., 2010
что просторечные лексемы, появляясь в процессе жизнедеятельности людей, в связи с их употреблением в повседневном общении, выступают как прагмемы (слова с прагматическими компонентами значения), в отличие от информем (слов, отражающих значение независимо от личностного отношения человека). Теоретический вопрос о языковом знаке, состоящем из семантического аспекта (сигнификат и денотат) и прагматического (образность, оценочность, экспрессивность и эмоциональность), уже поднимался в научной литературе на материале текстов художественной литературы или городской речи. Некоторые авторы, учитывая особенности просторечных единиц, рассматривали отдельные прагматические компоненты изолированно друг от друга. Однако явление расслоения и взаимовлияния прагматических компонентов в лексике просторечия на материале публицистических текстов не рассматривалось. В языке массмедиа роль просторечных лексем «определяется тем, что они представляют собой свернутые суждения, обладающие особой силой убеждения» [4]. Характер и сила их воздействия на текст, в отличие от информем, которые «отражают действительность независимо от индивидуального отношения к ней» [5], зависят не только от свойств самих просторечных лексем, но и от таких характеристик текста, как коммуникативный замысел (цель журналиста), освещаемая область знания (например, образование, экономика, внешняя политика, медицина и др.), стилистические возможности контекста и т. д. При этом немаловажное значение имеют также профессиональные навыки автора текста в оперировании категориальными признаками текстов [6].
В настоящей статье освещается вопрос о характере и степени влияния прагматических компонентов семантики просторечных лексем на коммуникативный замысел публицистического текста.
При анализе семантики просторечных единиц мы учитываем критерий поликомпонентности, изложенный в работе К. А. Войловой [7], который предполагает взаимодействие в тексте прагматических «составляющих» семантики: образности, оценочности, эмоциональности, экспрессивности.
Каждая «составляющая» имеет свое словарное содержание. Так, под «образностью» понимается свойство по значению прилагательного «образный», т. е. «представляющий что-либо посредством образов, содержащий образ (например, образность повествования)» [8].
Под «оценочностью» большинство лингвистов понимают «положительную или отрицательную характеристику человека, предмета, явления, качества, относящегося к оценке - действию по глаголу "оценить", "оценивать" (например, оценка знаний)» [9].
Понятие эмоциональности характеризуется как «свойство или состояние, относящееся к чувствам, переживаниям человека (например, эмоции ужаса, страха, страдания» [10].
Под категорией «экспрессивности» понимаются «свойства выразительности, силы выражения, проявления каких-либо чувств, переживаний и т. п. (например, экспрессивность речи)» [11].
Как справедливо отмечает Н. И. Клушина, с позиций коммуникативной стилистики воздействие указанных компонентов на коммуникативный замысел текста определяется через структурную оппозицию адресант/адресат. Основная цель автора-журналиста - «убедить читателя не просто в правомерности, но в правильности выдвинутой автором идеи» [12]. Именно в реализации авторской стратегии убеждения в публицистическом тексте главную роль играют такие переменные (ставшие ведущими в определенную, конкретную эпоху жизни общества) черты публицистического стиля, как образность, оценоч-ность, эмоциональность и экспрессивность [13]. В современных средствах массовой информации их воздействующие функции тесно связаны с изобразительными функциями просторечных единиц, «самыми распространенными из которых являются: характеристика героя, оценка его деятельности, характера, усиление экспрессии высказывания и т. д.» [14].
Вопрос о характере и степени влияния прагматических компонентов семантики просторечных лексем на коммуникативный замысел публицистического текста мы рассматриваем на материале статей из газеты «Комсомольская правда». Например:
Во времена Пушкина... сложение слов было занятием отчасти божественным. И любые зарифмованные словосочетания моментально обретали черты чуть ли не приговора небес. Алек-
сандр Сергеевич не стеснялся и палил по недругам направо и налево.
Нагрубил Пушкину литератор Фаддей Булга-рин, тот без сомнения бабахал из двустволки двустишием: «Россию продает Фаддей, да уж не в первый раз, злодей!»... Имея возможность без ограничений лупить куда угодно из главного калибра, особой нужды размениваться на мелкую дробь прототипов и прозрачных намеков не стоило труда. Тем не менее и Пушкин не был чужд этой литературной игры.
В данном тексте перед читателем предстает умозрительный образ вооруженного словом поэта, который, согласно коммуникативному замыслу журналиста, создается градацией предикатов, выраженных просторечными лексемами (палить, бабахать, лупить), включением разговорного фразеологизма (размениваться на мелкую дробь, ср.: размениваться на мелкую монету), группировок разговорных частиц и наречий (чуть ли не, направо и налево). В приведенном фрагменте газетной статьи просторечные единицы выступают в качестве средств образности за счет возможности придать глаголу с обозначением действия «стрелять» различные оттенки значения:
«Палить - жечь, предавать огню. Например, палить лучину; стрелять, больше говорят о крупном оружии. Например, сухопутные моряки стреляют, моряки палят» [15];
«Бабахать - сильно ударять чем-нибудь; кинуть, бросить с громом» [16];
«Лупить - здесь в значении сильно бить, колотить, хлестать кого-либо (например, лупить лошадь вожжами); также употребляется в значении действия, выполняемого с особой силой, энергией, азартом и т. п. (например, лупить глаза на кого-либо, что-либо)» [17].
Перечисленные глаголы, взаимодействуя с другими языковыми средствами, придающими тексту тональность книжного стиля (божественное занятие, иметь возможность без ограничений, особая нужда, не стоило труда, не был чужд и т. д.), вносят модальную семантику необходимости защищать свою честь посредством резких поэтических средств.
В данном примере хорошо виден принцип «наглядности» в языке, который заключается в опредмечивании непредметных сущностей и способе их описания по образу предметного мира. Благодаря употреблению образных языковых средств мы «слышим», как эмоционально борется поэт с литературными недругами. Из всех прагматических компонентов просторечной лексемы именно компонент «эмоциональности» действует согласно задумке журналиста, настраивая коммуникативный регистр читателя на чувство возмездия, которым якобы руководствуется великий русский поэт. Контекстуальная заме-
на на нейтральные языковые единицы «вести огонь», «бить» не способствовала бы достижению коммуникативного замысла автора текста. Содержание статьи, благодаря включению просторечных лексем, приобрело явно оценочный характер. Журналист использовал семантическую избыточность с включением нескольких просторечных синонимов (лупить, бабахать, палить) и просторечного фразеологического оборота (размениваться на мелкую дробь в значении «потратить впустую»: нейтральный вариант «размениваться на мелочи» не имеет в словаре пометы разг. или прост.), чтобы дать положительную оценку действиям поэта. Экспрессивность как свойство выразительности в данном примере достигается через выражение чувств автора текста и через создание определенного колорита, где просторечные единицы выполняют стилеобразу-ющую функцию [18].
Рассмотрим другой пример, иллюстрирующий случай, когда просторечная лексема благодаря прагматическим компонентам приводит к изменению коммуникативного замысла:
Сенатор от Пензенской области, как пишет заморская пресса, купил два пентхауса в Нью-Йорке. За $ 53,5 миллиона. Брал не глядя, а увидел -ахнул. Это ж просто чердаки с маленькими окнами! Теперь пытается отсудить потраченное.
Эх, господин сенатор! Да за такие деньги.... Радуйтесь, что на окнах решеток нет!.
Сама ситуация покупки депутатом недвижимости в Нью-Йорке и последующий суд из-за переплаты за пентхаус кажется не выходящей за рамки хроники происшествий. Однако содержа-тельно-фактуальный тип ее передачи (языковые единицы в их прямом значении, нейтральное сообщение о процессах и явлениях) [19], благодаря субъективной модальности (отношение журналиста выражено просторечными лексемами не глядя, ахнул, это ж.., эх, да.), граничит здесь с содержательно-подтекстовой информацией, включающей четкую оценочность (со знаком «минус»). Недаром одна из центральных смысловых единиц первого абзаца - глагол ахнуть -во всех словарях отмечается как эмоциональная единица, выражающая сильное потрясение (в данном контексте - чувство досады и сожаления чиновника по поводу неудачной сделки).
Обращает на себя внимание и тот факт, что просторечное междометие эх, традиционно выражающее упрек, сожаление или озабоченность, в данном примере, при наличии официального обращения господин сенатор, повышает эмоциональный тон и обнажает ироническую оценку действий сенатора пишущим.
Разговорное прилагательное заморский в значении «привезенный, заграничный» [20] служит
художественным средством оценки события, описываемого в статье, отечественным журналистом на фоне нейтральных средств, дополняющих образ подробностями (два пентхауса в Нью-Йорке. За $ 53,5 миллиона, чердаки с маленькими окнами).
Заканчивается статья эмоциональной разговорной конструкцией (Радуйтесь, что на окнах решеток нет!), сигнализирующей об изменении коммуникативного замысла журналиста и о переходе от информативности (рассказ о событии) к оценке изображаемого путем создания образа тюрьмы переносным значением глагола повелительного наклонения «радуйтесь» и переосмыслением словосочетания «на окнах решеток нет», вызывающего у читателя образ места заключения.
Данные примеры убеждают нас в том, что прагматические компоненты семантики просторечных единиц способствуют усилению коммуникативного воздействия современных публицистических текстов на читателя в соответствии с замыслом автора.
Примечания
1. Войлова К. А. Судьба просторечия в русском языке: дис. ... д-ра филол. наук. М., 2000. С. 129.
2. Эпштейн М. Н. Оценочность в лексической системе языка // Язык современной публицистики: учеб. пособие. Всесоюзный институт повышения квалификации работников печати. Кафедра лингвистики. Госкомиздат СССР. М., 1989. С. 28.
3. Махницкая Е. Ю. Прагматический компонент элементов современного экономического дискурса // Текст. Структура и семантика: докл. X Юбилейной междунар. конф. / Моск. гос. открытый пед. ун-т им. М. А. Шолохова. Т. 1. М., 2005. С. 204.
4. Эпштейн М. Н. Указ. соч. С. 30.
5. Махницкая Е. Ю. Указ. соч.
6. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. Изд. 2. М.: Едиториал УРСС, 2004. (Лингвистическое наследие XX века.). С. 25.
7. Войлова К. А. Указ. соч. С. 125.
8. Словарь русского языка: в 4 т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; под ред. А. П. Евгеньевой. 2-е изд., испр. и доп. М.: Рус. яз., 1981-1984. Т. 2. С. 559-560.
9. Там же. С. 730.
10. Там же. Т. 4. С. 760.
11. Там же. С. 752-753.
12. Клушина Н. И. Публицистический текст в новой системе стилистических координат // Русская речь. 2008. № 5. С. 45.
13. Там же.
14. Войлова К. А. Указ. соч. С. 293.
15. Словарь русского языка. Т. 3. С. 14.
16. Там же. Т. 1. С. 54.
17. Большой Академический словарь русского языка. М.; СПб.: Наука, 2006. Т. 9. С. 335.
18. Войлова К. А. Указ. соч. С. 310.
19. Гальперин И. Р. Указ. соч. С. 27-28.
20. Большой Академический словарь. Т. 6. С. 352-353.
УДК 42/48:37/02:378
М. Ю. Балабанова
ИДИОМАТИЧЕСКАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ КОНЦЕПТА «УЧЕНИЕ» ПОСРЕДСТВОМ ТЕМАТИЧЕСКИХ ГРУПП «РЕЗУЛЬТАТЫ УЧЕБЫ», «УМ», «ГЛУПОСТЬ»
Данная статья посвящена сопоставительному анализу английских и русских идиом, затрагивающих проблему наличия или отсутствия умственных способностей у человека, а также результатов его учебной деятельности. В статье проводится анализ ключевых слов сравниваемых идиом согласно их этимологическим характеристикам. В результате сравнения английских и русских идиом, демонстрирующих человеческий ум или глупость, а также результаты учебы человека, выявляются их общие черты и национальная специфика.
The present article deals with a comparative analysis of English and Russian idioms which tackle such problems as presence or absence of human mental abilities and studies results. In the article the key-words of the compared idioms are analyzed according to their etymological characteristics. As the result of the comparison of the idioms demonstrating human intelligence or stupidity and the studies results, their common features and national peculiarities are revealed.
Ключевые слова: идиома, сравнение, анализ, этимология, ключевые слова, английский и русский языки, сходство, различие.
Keywords: idiom, comparison, analysis, etymology, key-words, the English and Russian languages, similarity, difference.
Как в английских, так и в русских идиомах, составляющих тематический блок «Процесс обучения», можно констатировать присутствие тематической группы «Результат учебы». В идиомах сопоставляемых языков в одинаковой мере может быть обозначен как успех, так и неуспех. Анализ ключевых лексем показывает наличие сходства в маркировке успеха в виде последующих надежд. Пример: to have a lot of promise; подавать надежды. Обратимся к этимологии этих слов. Английская лексема promise используется в английском языке с XIV в. По своей сути слово является заимствованием из латинского языка promissum «обещание» [1]. В качестве глагола это слово стало использоваться лишь в XV в., а в XVII в. в языке используется уже прилагательное promissory, которое образуется на основе среднелатинского promissorius [2].
Русское слово надежда является заимствованием из церковнославянского языка. Интересно сравнение с диалектной формой надёжа; с белорусской - надзё'жа; древнерусской - надежа; старославянской - надежда; болгарской -
© Балабанова М. Ю., 2010
надёжда. Слово происходит из праславянской основы na-dedfa [3].
Этимологический экскурс показывает отсутствие родства в этих лексемах, их семантическое сходство носит частичный характер, так как обещание представляет собой обязательство что-либо сделать, данное добровольно, а надежда - это желание, ожидание с уверенностью в возможности осуществления, но в обоих случаях результат учебы нацелен на последующее осуществление действия. В семантике этих лексем присутствует уверенность в последующем свершении действия.
В большей мере сходство можно констатировать в реализации успеха учебы в рамках таких английских и русских идиом, как be in somebody's good books; быть на хорошем счету.
Обратимся к этимологии следующих ключевых слов: be - быть. Глагол to be основывается на индоевропейском корне es (Сравните: древнеанглийский (e)am, eom; древненорвежский em; готский im; греческий eimi; санскритский âsmi) и восходит к форме ësmi. Слово родственно латинскому fui «я был», санскритскому bhâvati «есть, имеется, становится» [4].
Русский глагол быть можно встретить в таких славянских языках, как украинский бути; старославянский быти; сербохорватский бити; словенский biti; чешский byti; польский bye'; верхнелужицкий bye; нижнелужицкий bys. Слово родственно древнеиндийскому bhâvati «есть, имеется, происходить»; латинскому fui «я был» [5]. Следовательно, эти слова обладают этимологическим родством.
Обратимся к сопоставлению таких лексем, как good - хороший. Английское слово good является германским по происхождению. Сравните: древнеанглийский god; древнесаксонский god; датский goed; древневерхненемецкий guot; немецкий gut; древненорвежский godr; готский göps. Слово образовано от германской основы zödaz, имеющей значение «соединять, совмещать». Самым первым смыслом было «подходящий» (Сравните: древнеславянское goditi) - [6].
Русская лексема хороший, хорош имеет соответствия в таких славянских языках, как украинский хороший; белорусский харашыцца «хвастать, чваниться»; древнерусский хорошь. Наиболее вероятно предположение о происхождении из сокращенной формы на -шь от хоробрыш [7].
Итак, слова good - хороший не обладают этимологическим родством.
Рассмотрим в сопоставительном плане этимологическую характеристику английского слова book и русского слова счет. Английская лексема book является словом германского происхождения (сравните: древнеанглийское böc; древнесаксонское böc; древневерхненемецкое buoh; древ-
