CC BY
37
1
ФИЛОСОФИЯ, ЛОГИКА
О ЦЕЛЕВОЙ ПРИЧИНЕ ИЛИ О ТОМ, МОЖЕТ ЛИ «БУДУЩЕЕ»
ВЛИЯТЬ НА «НАСТОЯЩЕЕ»
Н.М. Аль-Ани
Своей идеей об «целевой причине» и своим учением об «энтелехии» Аристотель разработал телеологическую концепцию бытия, согласно которой целесообразность (или даже целеустремленность и целеполагание) возводилась в ранг общей характеристики сущего, его атрибута. И тут не важно, что с аристотелевской точки зрения цель объявляется, так сказать, лишь «соучастником» процесса причинения, поскольку она может действовать в качестве причины не самостоятельно, а только совместно с тремя другими причинами - материальной, формальной и производящей. Здесь как раз важно то, что она при этом превращается в активно действующую причину. В связи с этим непременно возникает целый ряд вопросов, большинство из которых Аристотель гениально просто снял путем заключения цели в саму вещь, помещения ее внутрь сущего. Однако этого было недостаточно, чтобы телеология не «обрастала» идеалистическими и теологическими спекуляциями.
Если полагать, что цель изначально «заложена» или находится в самих вещах, то это еще не значит объяснить ее происхождение и ответить на вопрос, откуда она там появляется. Поэтому неудивительно, что в истории философии было немало попыток представить некоего трансцендентного субъекта, абсолюта и предустановленную им гармонию в качестве конечной причины наблюдаемой в природе целесообразности.
Чтобы освободить «рациональное зерно» телеологии от теолого-идеалистической «шелухи» в биологии, где проблема целесообразности оказалась в одном из фокусов научных исследований, была разработана концепция «телеономизма». Термин «теле-ономия» впервые был введен в научный оборот в конце 50-х годов ХХ столетия К.С. Питтендраем [1, р.394]. Телеономическим он называет направленный механический процесс. Конечный результат такого процесса, по его мнению, не выступает по отношению к самому процессу в качестве действующей или конечной причины, как это имеет место при телеологическом процессе. Э. Майр полностью принимает данную установку К.С. Питтендрая и использует термин «телеономия» также для обозначения особого рода причинности, которая не связана с «целевой причиной» Аристотеля и с его телеологией [2, р.1505].
Проблема «целевой»1 или «телеономической» причинности может быть, как мне представляется, более адекватно решена именно на основе диалектической концепции развития. Дело в том, что причинный процесс является важнейшим аспектом развития сущего, и в качестве такового он не может реализоваться иначе, как в результате того активного взаимодействия, в которое непременно вступают между собой причина и следствие (действие) как диалектические противоположности (полярности).
Причинное отношение (взаимодействие) на самом деле есть процесс актуализации причины в следствие и обратно, и поэтому оно снимает с себя в качестве собственных моментов как превращение причины из потенциальной формы своего существования в актуальную, так и переход следствия как актуализированной причины в новую причину, которая сначала может существовать лишь как возможность нового звена в реальной цепи причинения. Отсюда ясно, что причинный процесс непременно должен выражать содержание развития сущего как имманентное взаимопревращение действи-
1 Под «целью» я понимаю относительно конечное состояние локальной системы.
тельности в возможность и обратно. В непосредственной связи с этим стоит и внутренняя структура процесса причинения (а вместе с ним и процесса развития в качестве его подлинной сущности) как диалектическое взаимодействие необходимости и случайности 2. Ведь, как показал в свое время О. Курно, необходимость с точки зрения формы причинения не может быть ничем иным, кроме как пересечением зависимых причинных рядов, а случайность с той же самой точки зрения оказывается именно таким отношением, которое возникает «при встрече или комбинации явлений, принадлежащих независимым рядам, получившимся в порядке причинности » [см.: 3, с.84-86].
С другой стороны, хорошо известно, что переход причины из своего потенциального существования в существование актуальное непременно предполагает наличие соответствующих, внешних (по отношению к данной потенциальной причине) условий, без которых эта последняя не может актуализироваться. Поэтому можно полагать, что процесс актуализации потенциальной причины включает в себя как зависимые причинные ряды, так и независимые. И в самом деле, каждый из системообразующих факторов данного процесса (т. е. причина как реальная возможность, с одной стороны, и условия ее превращения в действительность - с другой) представляет собой необходимое существование, поскольку является пересечением зависимых причинных рядов или, что выступает предельным случаем пересечения этих рядов - звеном единой причинной цепи. Следовательно, и сам указанный процесс, включающий в свою структуру эти факторы, непременно должен снимать в себя момент необходимости или, говоря иначе, иметь необходимую природу. Однако как синтез, а значит, как пересечение указанных факторов, представляющих собой звенья независимых друг от друга цепей причинения, он непременно снимает в себя и момент случайности и тем самым оказывается процессом вероятностным. Точно такое же содержание обнаруживается и в процессе имманентного перехода следствия в новую причину. Таким образом, причинный процесс в обеих его составляющих (т.е. и как превращение причины в следствие, и как обратное обращение следствия в причину), а следовательно, и выражаемый им процесс развития всегда являют собой диалектический синтез необходимости и случайности. Поэтому вряд ли можно признать состоятельной как попытку придавать причинному процессу и процессу развития однозначную предопределенную направленность, так и противоположную попытку отрицать объективную закономерную природу этих процессов.
Итак, процесс причинения есть в действительности диалектическое взаимодействие причины и следствия, в пределах которого данные полярности не просто взаимоисключают, но и взаимополагают друг друга, а, следовательно, и взаимопроникают (взаимопереходят) друг в друга. В свете этого можно полагать, что не только причина, определяя собой свое следствие, ведет себя по отношению к нему активно, но и следствие, в свою очередь, может проявлять себя достаточно активно и обратно влиять на свое собственное основание. И вот эта активность или, точнее сказать, самоактивность следствия по отношению к собственной причине, главным образом проявляющаяся как его обратное воздействие на нее, и составляет, на мой взгляд, общую объективную основу так называемой «целевой» причинности или «телеономической» детерминации, при
2 Подчеркивая это, следует признать несостоятельной попытку свести возможное к случайному, а действительное к необходимому. На самом деле, каждая из возможности и действительности как абстрактное (одностороннее) определение сущего, точно так же как и их взаимодействие, являют собой диалектическое единство случайности и необходимости.
3 Предлагаемое О. Курно понимании случайности не противоречит, как мне представляется, взгляду Гегеля-Энгельса на случайность как форму проявления необходимости. Как раз наоборот, оно предполагает данный взгляд, поскольку по своей сути является одним из его выражений или конкретизаций. И действительно, определение случайности как пересечения независимых причинных рядов, каждый из которых в отдельности может быть в конечном итоге сведен к единой причинной цели (или же к пересечению зависимых рядов причинения), олицетворяющей собой необходимость и есть, по существу, ее определение как форма проявления этой последней и как дополнение к ней.
которой конечное (будущее) состояние системы может оказать влияние на ее исходное (прошлое) состояние. При этом следует, однако, оговориться и подчеркнуть, что «будущее» (иначе - новое) как нечто сложившееся и актуально существующее, т.е. «будущее», ставшее уже наличным бытием, не может, конечно, прямо и в буквальном смысле влиять на «настоящее» и тем более на прошлое (т.е. на старое) и определять их содержание. И это именно так, хотя бы потому, что по определению нельзя влиять на то, чего уже нет. Ведь то, что раньше представляло собой настоящее, просто перестает существовать в качестве такового, а, значит, и в качестве наличного бытия в тот же самый момент, когда то, что ранее считалось будущим, превратится в актуальное существование. «Бывшее настоящее» становится теперь частью прошлого и в качестве уже старого снимается (в преобразованном виде включается) в содержание «бывшего будущего», превратившегося теперь в реальное настоящее (новое) или, говоря иначе, полностью перешедшее в «новое настоящее».
Однако вместе с тем диалектика учит, что новому (будущему) неоткуда взяться, кроме как из старого (настоящего и прошлого), и поэтому оно не может появляться иначе, как только в недрах этого последнего и на его основе. Это значит, что новое (или будущее) в форме определенных зачатков, ростков, намеков и т. д. непременно должно иметь место в самом старом (или прошлом), включаться элементом в его внутреннюю структуру. Очевидно, что именно в такой форме оно может взаимодействовать с остальными элементами данной структуры и вступать с ними, в том числе и в детермина-ционные взаимоотношения.
В свете сказанного более или менее точное решение вопроса о возможности и конкретном содержании детерминационного взаимодействия между новым и старым требует четкого различения следующих двух генетически между собой связанных форм существования нового (будущего). Во-первых, новое как исходное, зачаточное, бедное содержанием, существование, т.е. новое как форма существования «своего иного» («старого»). Во-вторых, новое как богатое содержанием, вполне самостоятельное существование, т.е. новое как форма собственного существования.
Очевидно, что как форма собственного существования новое никакого воздействия, в том числе, и детерминационного характера, на старое не оказывает и оказывать не может по той простой причине, что этого последнего как такового уже нет (поскольку оно полностью уже перешло в новое). Однако как зачаточное существование и, стало быть, как форма существования старого, новое непременно включается элементом во внутреннюю структуру старого и поэтому вполне реально может оказывать на него определенное детерминационное воздействие.
Из предыдущего можно заключить, что новое присутствует в собственной структуре старого лишь постольку, поскольку оно в ней отсутствует и не существует в данной структуре лишь в той мере, в какой оно наличествует в ней. Это значит, что новое в составе старого выступает единством бытия и ничто, т. е. является подлинным становлением.
Итак, о так называемой «целевой» причинности можно, как мне представляется, говорить лишь в смысле относительной детерминируемости старого (прошлого) зачаточным новым (будущим). Только в таком строго определенном смысле она, наполняясь объективным содержанием, становится всеобщей закономерностью развития сущего. И в самом деле, в таком понимании она обнаруживает себя на всех уровнях структурной организации материи.
Непосредственное содержание «целевой» причинности как относительной детер-минируемости старого зачаточным новым на биологическом уровне развития материи подтверждается эволюционным учением Ч. Дарвина, которым, как метко заметил К. Маркс, был «впервые не только нанесен смертельный удар «телеологии» в естествознании, но эмпирически объяснен ее рациональный смысл» [3, с. 475]. Оно, в частно-
сти, раскрывается положением эволюционной теории, согласно которой адаптация эволюционирующих организмов к условиям своей среды никогда не может быть совершенной и абсолютной. Поэтому целесообразность живых систем всегда может носить лишь относительный характер. И это понятно, ибо в противном случае живой организм не мог выйти за пределы уже выработанных адаптивных норм (опыта), и поэтому он неминуемо погиб бы в новых изменившихся условиях. Следовательно, организмы могут свободно эволюционировать только при обладании ими постоянной возможностью выхода за пределы своего адаптивного опыта. В этом плане биологическая эволюция оказывается непрерывным снятием строгого однозначного приспособления организмов. Однако оно может быть постоянным преодолением абсолютной приспособляемости живых систем только в том случае, если эти последние определены и обусловлены (детерминированы) не только обстоятельствами, сугубо относящимися к их прошлым состояниям, но и факторами, в той или иной мере «ориентирующими» их на будущее. Говоря иначе, эволюция может иметь место лишь при постоянной возможности выхода организмов за пределы своего прошлого опыта (состояния) и их «самоориентации» на свое собственное будущее или, точнее, эволюция суть реализация данной возможности. В соответствии с этим любое конкретное звено эволюционного процесса в живой природе оказывается не только продуктом прошлого (старого), но и чем-то, в известном смысле «ориентированным» на будущее (новое). Или, что то же самое, оно является продуктом прошлого лишь в той мере, в какой само это прошлое выступает некоей «самоориентацией» на будущее в силу того, что заключает его ростки в своем собственном содержании. Иными словами, оно оказывается таким настоящим, которое непосредственно детерминируется прошлым и в известном смысле «ориентируется» на будущее.
Последнее положение находит свое обоснование и подтверждение и в так называемой «биологии активности». В своих исследованиях этой последней Н.А. Бернше-тейн, например, приходит к важному обобщающему выводу, согласно которому активные действия и процессы, составляющие основу жизнедеятельности любого организма, определяются помимо всего и заранее формируемым в самом организме «концептом» или «моделью потребного будущего». Данную модель «мы имеем полное методологическое право рассматривать ...., - пишет он, - как реальную причину вызываемого и направляемого его (т.е. организма - Н.А.) действия». Поэтому можно полагать, «что цель, понимаемая как закодированная в мозгу модель потребного организму будущего, обусловливает процессы, которые следует объединить в понятии целеустремленности» [5, с. 68, 69; 6, с. 307-308].
Таким образом, на биологическом уровне структурной организации материи «целевая» причинность как относительная детерминируемость старого зачаточным новым реализуется в форме целесообразной реакции организма на возможное изменение условий среды, выводящей его за пределы прошлого адаптивного опыта и таким образом, в известном смысле «предвосхищающей», т.е. предваряющей, его будущее.
В еще более развитых и, стало быть, более отчетливых формах «целевая» причинность как детерминируемость старого зачаточным новым выступает на высшем уровне процессуальности бытия - в социальном развитии. Приобретая принципиально новые черты, она здесь в основном проявляется как сознательное опережающее отражение, т.е. в виде преднамеренной целеустремленной человеческой деятельности или сознательного целеполагания. При этом она как такое целеполагание имеет место не только на индивидуальном, но и на коллективном уровнях человеческой активности. Более того, ее роль и значение на обоих данных уровнях неуклонно растут вместе с развитием человека и социального целого. Однако это никоим образом не означает, что неосознанный момент или стихийный элемент во внутренней структуре социально-исторического развития может когда-либо сойти на нет, полностью исчезнуть, и, таким
образом, данное развитие превратится в абсолютно осознанный и во всех отношениях и деталях предопределенный самим человеком процесс.
«Целевая» причинность в вышеуказанном понимании довольно отчетливо выступает и в таком важнейшем аспекте человеческой деятельности, как познавательном процессе. В методологической составляющей этого процесса она обнаруживает себя в том диалектико-логическом приеме, который можно обозначить как метод восхождения от абстрактного к конкретному и обратно. Согласно данному методу, «конкретное» фактически объявляется тем «конечным» продуктом или результатом, к которому в известном смысле «должно» стремиться в своем развитии «абстрактное». «... Для понимания низших ступеней, - говорил Гегель, - необходимо знакомство с высшим организмом, ибо он является масштабом и первообразом для менее развитых; так как в нем все дошло до своей развитой деятельности, то ясно, что лишь из него можно познать неразвитое» [7, с. 545]. Повторяя, по сути дела, и конкретизируя гегелевскую установку, К. Маркс писал: «Анатомия человека - ключ к анатомии обезьян. Намеки же на более высокое у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если само это более высокое уже известно» [8, с. 42]. В соответствии с формируемым в цитируемых здесь словах Гегеля и Маркса диалектическим познавательным принципом любая, более конкретная, научная теория оказывается не просто продуктом развития соответствующей менее конкретной, а стало быть, и более абстрактной научной теории, но и ключом к ее пониманию, поскольку она непременно должна снимать эту последнюю в себе в качестве своего момента или предельного случая. Поэтому можно сказать, что еще задолго до выдвижения Н. Бором в 1913 году своего «принципа соответствия» в философии была выработана та диалектическая установка, простой конкре-тизацей которой и явился данный принцип.
Наконец, «целевая» причинность в формируемом в данной статье понимании имеет место и в неживой природе. Правда, она здесь проявляется в предельно простом виде из-за того, что неорганическое тело обладает существенно ограниченным числом «степеней свободы», т. е. возможностей. Очевидно, именно поэтому «целевая» причинность в неорганическом мире, как правило, реализуется отрицательно, в виде определенных запретов. Так, например, данное состояние тех или иных элементарных частиц не может быть определяемо возможностью их превращения в кристалл, в дерево, в человека и т. д.4 Оно, наоборот, может быть детерминируемо какой-либо из сравнительно небольшого набора возможностей, которым эти частицы реально обладают (например, возможностью их превращения в элементы атомной структуры и т.д.). Это значит, что в неорганическом мире действительно имеют место телеономические процессы, понимаемые согласно вышеприведенному определению К.С. Питтендрая.
Во всяком случае, можно быть уверенным в том, что, например, траектория взметнувшегося вверх от удара футболиста мяча представляет собой «направленный механический процесс». Дело в том, что из тех немногих возможностей, которыми обладает такой мяч, будет реализована именно та, при которой мяч в итоге будет покоиться на поверхности Земли. Исходя из этого, можно заключить, что состояние покоя этого мяча на Земле выступает по отношению к его состоянию «летающего» в воздухе в качестве «конечной причины» (или так называемого «аттрактора»), изначально определяющей собой траекторию отправленного вверх ударом футболиста мяча. Поэтому можно полагать, что реакция неорганических тел (и особенно тех из них, которые об-
4
В этой связи представляется весьма упрощенным взгляд некоторых авторов, согласно которому возможность появления человека уже заключена в самих элементарных частицах или в предполагаемом «Большом взрыве» или же в значениях фундаментальных постоянных (антропный принцип в космологии).
ладают более широким набором возможностей) на изменение внешней среды принимает иногда в известном смысле «избирательный» характер.
Таким образом, «целевую» причинность как относительную детерминируемость старого зачаточным новым можно обнаружить на всех уровнях структурной организации материи. И в этом ничего удивительного нет, если учесть, что она, на самом деле, выступает лишь одной из конкретных форм проявления и выражения самоактивности материи.
Литература
1. Pittendrigh C.S. Adaption, Natural Selection and Behevior //Behevior and Evolution. New Haven, 1958.
2. Mayer E. Causa and Effect in Biology. // Science. 1961. Vol. 134. № 3489.
3. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 30.
4. Курно О. Основы теории шансов и вероятностей. М., 1970.
5. Бернштейн Н.А. На путях к биологии активности. // Вопросы философии. 1965. № 10.
6. Бернштейн Н.А. Очерки по физиологии движения и физиологии активности. М., 1966.
7. Гегель. Энциклопедия философских наук. М., 1975, т.2.
8. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч.1.
