CC BY
27
ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА
УДК 821.161.1., 821.163.41. ББК 83.3(2), 83.3(4/8)
Г. П. Тыртова
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова (Россия, Москва)
О трудностях перевода на сербский язык повести С. Довлатова «Заповедник»
На примере перевода повести С. Довлатова «Заповедник» на сербский язык рассматриваются проблемы передачи реалий и фрагментов текста, обладающих эмотивно-экспрессивной коннотацией. Сложности переводческой работы с реалиями исследуются на материале нескольких групп (советизмы, названия литературных произведений и цитаты из них, имена и фамилии). В сербском тексте все реалии передаются с помощью транскрипции. В статье доказывается неправомерность такой стратегии, предлагаются иные варианты, делается вывод о необходимости индивидуального подхода к передаче каждой реалии. Так, если при передаче имен-символов (Шепилов, Гейченко, Керн) возможна транскрипция, но с обязательными пояснениями, то фамилии типа Красильников, Карацупа и др. в силу ряда причин не только не требуют транскрипции, но и могут опускаться (нулевая трансформация). Автор рассматривает и примыкающие к реалиям контексты, смысл которых непонятен иностранному адресату по причине отсутствия у него экстралингвистической информации, которой обладает русскоязычный читатель. Затрагивается вопрос перевода просторечной лексики и компенсационных преобразований. Делается вывод о необычайно сложной языковой мозаике «Заповедника», которая ставит повесть на грань непереводимости.
Ключевые слова: реалии, советизмы, имена собственные, просторечие,, коннотации, эмоциональный аспект, эквивалентность перевода.
В одном из писем, отправленных после выхода американского издания повести, С. Довлатов посетовал: «Жаль, что "Заповедник" трудно перевести. Все говорят, что это моя лучшая книжка»1. Со вто-
DOI: 10.31168/2073-5731.2019.3-4.6.01
1 Довлатов С. Заповедник и другие истории: повести, рассказы. СПб., 2015. С. 524.
рым суждением можно соглашаться или нет, считая, что у писателя есть и более достойные произведения, но с первым выводом не поспоришь. С чем связаны трудности перевода довлатовской повести? В ней нет того, что обычно привлекает большинство читателей: захватывающего детективного сюжета или любовных страстей; автор рассказывает о жизни и работе своего героя в Пушкиногорье, куда тот уехал, чтобы обдумать свою жизнь, принять какие-то решения, выйти из тупика. Всё это происходит на фоне картин советской жизни, для описания которой, среди прочего, использованы многочисленные реалии (прежде всего советизмы) и близкие к ним элементы. Именно с их передачей связан ряд трудностей. Переводчики, создававшие английский текст, столкнулись с тем, что нужны многочисленные объяснения в разных формах, чтобы довести до сознания людей, никогда не знавших социалистической действительности, ее особенности и передать национальный, исторический и социальный колорит реалий. Предполагает ли меньшие трудности перевод, если он выполняется для читателей, у которых имеются некоторые сведения о социализме и советской жизни? Именно с этой точки зрения интересен сербский перевод «Заповедника», выполненный Р. Мечанин.
Анализ под таким углом зрения не предполагает разбора отдельных смысловых ошибок, от которых несвободен сербский текст «Заповедника», т. е. не рассматриваются такие случаи, как:
Университетская профессура была озадачена.
Univerzitetska profesura je bila ogranicena zadacima.
Переводчица ошибочно посчитала, что глагол озадачить, от которого образовано краткое причастие, имеет в данном случае значение «поставить задачу», и именно его она использует в своем тексте, в то время как эквивалентом для русского причастия служат сербские формы zbunjen, doveden u zabunu.
Более того, специально утвердили новую штатную единицу...
Stavise, specijalno su formirali novu civilnu jedinicu...
В этом случае перепутаны паронимы штатный (относящийся к штату — серб. osoblje, personal) и штатский (не военный — серб. civilni).
.. .реплики второстепенных государственных деятелей
.. .replike marginalnih drzavnih cinovnika.
В данном контексте нужно было употребить сербские словарные соответствия для русского прилагательного drugorazredan, sporedan, что сделало бы перевод эквивалентным.
На третий день работы женщина в очках спросила меня:
— Когда родился Бенкендорф?
— Году в семидесятом, — ответил я.
В допущенной мною инверсии звучала неуверенность.
Trecega dana rada, zena sa naocarima me je zapitala:
— Kada je roden Benkendorf?
— Sedamdesete godine — odgovorio sam.
U inverziji, koju sam dozvolio sebi, zvucala je neuverljivost.
В русском языке приблизительность, создаваемая инверсией в обозначении времени, говорит о неуверенности героя в своих знаниях. Переводчица механически копирует эту темпоральную конструкцию, не учитывая, что при таком порядке слов в сербском языке инверсия отсутствует, это точная дата — исчезает приблизительность знаний, а вместе с ней и сомнения в них.
Эти ошибки влияют на качество переводного текста, но они не могут быть главной темой в статьях и рецензиях о переводе: прав И. Левый, отметивший, что разбор смысловых ошибок мало поучителен, т. к. они в лучшем случае служат «...мерилом лингвистической подготовки переводчика или тщательности его работы»2. Анализ сербского перевода «Заповедника» дает материал для более интересных размышлений о том, какие элементы повести сложны для передачи на другой язык настолько, что препятствуют полной ее перево-димости.
1. Советизмы
Разного рода реалии, прежде всего советизмы, т. е. «слова и словосочетания, возникшие за годы советской власти, или старые слова и словосочетания, у которых в этот период возникли новые значения»3 — важная часть культурного кода довлатовского текста. Один из аспектов современного их изучения — проблема временной
2 Левый И. Искусство перевода. М., 1974. С. 119-152, 217-236.
3 Чернов Г. В. К вопросу о передаче безэквивалентной лексики при переводе советской публицистики на английский язык. М., 1958. Т. XVI. С. 223.
дистанции: СССР распался почти тридцать лет назад, одни советизмы утрачены, другие поменяли окраску или звучат теперь иронически. Между появлением русского текста «Заповедника» (впервые был напечатан в США в 1983 г.) и его переводом на сербский язык (2004) прошло двадцать лет революционных перемен. В Сербии всё меньше людей, которые помнят социалистическую действительность, и это делает проблему понимания советизмов для читателей-сербов еще сложнее, что неудивительно: значение некоторых лексем этой группы неясно и многим русскоязычным людям, живущим на территории бывшего СССР; им тоже нужны дополнительные толкования. В вышедшем в 2015 г. сборнике довлатовских произведений в комментариях объясняется, что такое ленкомната, ОГПУ, ЦК, БАМ, «Немецкая волна», «Пионерская зорька», ДОСААФ, «Варшавянка» и др. и кто такие А. Гречко, Н. Карацупа, С. Гейченко, В. Пикуль, И. Эренбург, Д. Шепилов и т. д. Старшему и среднему поколению российских читателей хорошо известно всё или почти всё перечисленное, но для нового читателя это — terra incognita.
Сербский текст «Заповедника» показывает, что передача советизмов требует большой и кропотливой работы. Для их передачи применяются обычные для реалий приемы: транскрипция и транслитерация (как правило, сопровождаются пояснениями, комментариями, сносками), описательный перевод, приближенный перевод, в редких случаях — калькирование. Р. Мечанин, автор сербского перевода, в подавляющем большинстве случаев выбирает для передачи советизмов транскрипцию, но лишь в трех случаях дает подстрочные примечания, которые касаются реалий-аббревиатур ДОСААФ, УВД и ЛИТМО (Ленинградский институт точной механики и оптики). Остальные советизмы транскрибированы без каких-либо дополнительных объяснений их значения: ceka, Ogonjok, tanker Derbent и др.
Выбирая наиболее подходящий путь для передачи реалий, переводчик опирается на свои фоновые знания, опыт и чутье. Р. Мечанин использует транскрибирование, но сравнение русского и сербского текстов показывает, что в отдельных случаях лучшему пониманию советизмов послужило бы использование других приемов:
А Марков говорит:
— Это вы напрасно... У нас теперь вместо Бога — ленинский центральный комитет.
Хотя наступит и для этих блядей своя кровавая ежовщина...
Ali, Markov mu rece:
— Dzaba vam je to... kod nas je sad umesto Boga — Lenjinov centralni komitet. Mada ce i te kurve jednog dana doziveti svoju krvavu jezovstinu.
Термин ежовщина используется в сербской исторической литературе, но он вряд ли известен кому-то, кроме специалистов. Здесь уместно использовать трансформацию замены, употребив вместо данной лексемы другие, широко известные советизмы — "gulag", "cistka".
Иной подход возможен при передаче советизма власовец:
Сотрудничает в этом...ну... «Континентале». Типа радио «Свобода». Литературным власовцем заделался не хуже Солженицына. Saraduje u tom... pa. Kontinentalu. Tipa radio „Sloboda"... Postaje knjizevni vlasovac, nista gori od Solzenjicina.
Как и в случае с реалией ежовщина, этот советизм (солдат или офицер, воевавший в армии генерала А. А. Власова, перешедшего на сторону Германии) может быть известен специалистам или людям старшего поколения, но он не знаком другим представителям сербской культуры. Возможное решение — использовать генерализирующую трансформацию, употребив слово izdajnik (предатель). При таком подходе перевод теряет часть колорита, т. к. появляется слово с нулевой коннотацией, но его употребление передает предметное содержание реалии, что делает текст полностью понятным для читателя перевода.
При передаче некоторых реалий более информативным, более адекватным стал бы поясняющий перевод. Например, интерпретациями фразы Vi slusate "Pionirsku zoru" могут быть варианты:
Vi slusate jutarnju emisiju za decu. Slusate deciju jutarnju emisiju.
Анализ контекстов, включающих советизмы, показывает, что при их передаче в каждом отдельном случае нужен индивидуальный подход. Так, в оригинале встречается широко известный советизм колхоз:
Митрофанов вырос фантастическим лентяем, если можно назвать лентяем человека, прочитавшего десять тысяч книг. Митрофанов не умывался, не брился, не посещал ленинских субботников. Не возвращал долгов и не зашнуровывал ботинок. Надевать кепку он ленился.
Он просто клал ее на голову. В колхоз — не поехал. Взял и не явился без уважительной причины.
Mitrofanov je postao fantasticna lencuga, ako se lencugom moze nazvati covek koji je procitao deset hiljada knjiga. Mitrofanov se nije umivao, nije se brijao, nije posecivao Lenjinove subotare. Nije vracao dugove i nije zapertljavao cipele. Mrzelo ga je da navlaci kacket. Samo bi ga stavio na glavu. Ukolhoz nije otisao. Prihvatio i — nije se pojavio, a bez valjanog razloga.
Эта советская реалия знакома сербам не понаслышке: сразу после Второй мировой войны в Югославии, ставшей на путь социализма, делались попытки (малоудачные и быстро закончившиеся) ввести колхозное хозяйствование. В данном случае советизм колхоз — метонимия, основанная на связи места и людей, действующих в этом месте: С. Довлатов имеет в виду широко практиковавшиеся в советскую эпоху выезды студентов в колхозы для помощи в уборке урожая. Передать метонимию можно, использовав бытующее в сербском языке выражение radna akcija: Na radnu akciju nije otisao.
2. Названия литературных произведений
Еще одна разновидность реалий, которых немало в повести С. Довлатова. Так, в одном из диалогов встречается название известной трилогии А. Н. Толстого «Хождение по мукам», а в другом — заглавие критической статьи Н. А. Добролюбова, посвященной драме А. Н. Островского «Гроза»:
— Вера, — крикнул Марков, — дай опохмелиться! Я же знаю — у тебя есть. Так зачем это хождение по мукам? Дай сразу! Vera — viknu Markov — daj da razbijemo mamurluk! Znam ja, ti imas. Cemu onda ovo hozdenijepo mukama? Daj odmah!
Вероятно, переводчица, не «опознав» реалию, протранскрибировала первое слово, тогда как правильное название романа А. Н. Толстого в переводе на сербский язык «Hod po mukama».
Взгляни на это прогрессивное человечество! На эти тупые рожи! На эти тени забытых предков! Живу здесь, как луч света в тёмном царстве...
Pogledaj ovo progresivno covecanstvo! Ove tupave njuske! Ove senke zaboravljenihpredaka! Zivim ovde kao zraksvetlosti u carstvu mraka...
Кроме «луча света», второй пример содержит еще одну реалию, которая является ссылкой на два произведения: «Тени забытых предков» — название одного из первых фильмов С. Параджанова (вероятнее всего, именно на него намекает С. Довлатов), но так же называется повесть известного украинского писателя М. Коцюбинского, по которой снят этот фильм.
В «Заповеднике» встречается и более сложная разновидность литературных реалий: цитата-ссылка, аллюзия на определенное литературное произведение. Например, в отрывке:
Казалось бы — откуда? Из какого сора? Из каких глубин убогой,
хамской жизни?!
Reklo Ы se: odakle? 11 kog йиЬг^а? 17 dubina ubogog, prostackog
zivota?
содержится аллюзия на стихотворение А. Ахматовой из цикла «Тайны ремесла» («Когда б вы знали, из какого сора растут цветы, не ведая стыда.»).
Радмила Мечанин во всех случаях дословно передает рассматриваемые реалии, но такой перевод, не снабженный примечаниями или пояснениями внутри текста, не может считаться прагматически эквивалентным русским аллюзиям. Читатель оригинала знает произведения, на которые ссылается автор, он понимает основанный на этом юмор, однако его не способен оценить иностранный читатель, которому не известна ни одна из реалий. Это еще раз подтверждает вывод А. Д. Швейцера о том, что дословная «передача такого рода аллюзий, как правило, не достигает своей цели, оставляя нераскрытой лежащую в ее основе импликацию»4.
3. Имена собственные
Говоря об этой лексической группе, Влахов и Флорин замечают, что «.тесные связи имен собственных с определенным народом, с национальными традициями и культурой [.] делают их носителями национального (а иногда и исторического) колорита, роднят их с реалиями»5.
4 Швейцер А. Д. Теория перевода. Статус, проблемы, аспекты. М.: Наука, 1988. С. 157.
5 Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. М.: Высшая школа, 1986. С. 270.
С. Довлатов часто упоминает знаменитых ученых, писателей, политиков, общественных деятелей советской эпохи, которые надолго останутся в истории. Их имена общеизвестны и входят в группу так называемых прецедентных феноменов, не требующих пояснений. Передача таких имен не представляет сложности — в этом случае достаточно их транскрибировать:
...Говорят, в ленинградском Дворце искусств аплодировали, когда Сталин появился на экране. Я-то всегда его ненавидел. Задолго до реформ Хрущева6.
Kazu u lenjingradskom Dvorcu umetnosti su aplaudirali kada su ugledali Staljina na ekranu. A ja sam ga uvek mrzeo. Mnogo pre Hruscovljevih reformi. Марков слегка возвысил голос. Апломб и самоуничижение постоянно в нем чередовались. Он говорил:
— Надо же русскому диссиденту опохмелиться, как по-твоему? Академик Сахаров тебя за это не похвалит.
Markov je blago povisio glas. U njemu su se stalno smenjivali samopouzdanje i ponizavanje samog sebe.
— Ruski disident treba da rastera mamurluk, sta ti mislis? Zbog toga te nece pohvaliti akademik Saharov...
Но встречаются в «Заповеднике» имена людей, незнакомых как иностранцам, так и широкой российской публике. Передавая их, Р. Мечанин использует тот же прием, что и в предыдущем случае, т. е. транскрибирует без дополнительных объяснений. Представляется, однако, что способ передачи таких имен может быть разным в каждом конкретном случае:
Заговорили обо мне. Кто-то из общих знакомых сказал:
— Он в Таллине. Ему возразили:
— Нет, уже год, как в Ленинграде.
— А я слышал, что в Риге у Красильникова.
Poveo se razgovor o meni. Neko od zajednickih poznanika je rekao:
— On je u Talinu. Uzvratili su mu:
— Nije, vec godinu dana je u Lenjingradu.
— A ja sam cuo da je u Rigi, kod Krasiljnikova.
6 Там же. С. 457.
Красильников — малоизвестный широкой публике персонаж. Из комментария к русскому тексту «Заповедника» можно узнать, что это поэт, представитель филологической школы, возникшей на филфаке ЛГУ во второй половине 50-х гг. Сидел в тюрьме за антисоветскую деятельность, жил в Риге, работал экскурсоводом, составил путеводитель по городу7. Его имя в повести больше не встречается, оно не важно для формирования смысла или более глубокого понимания содержания. Такая контекстуальная обстановка допускает без потерь для текста т. н. нулевой перевод (трансформация опущения), который в данном случае полностью оправдан, т. к. повесть до предела насыщена именами собственными, а мозаика из неизвестных имен может мешать иностранному читателю воспринимать текст и даже раздражать его.
Опущение некоторых фамилий может сопровождаться трансформационными преобразованиями:
У меня была идея — рвануть отсюдова куда попало. Хоть в Южную Родезию. Лишь бы подальше от нашей деревни. Но как? Граница на замке! С утра до ночи под охраной Карацупы... .. .Imao sam ideju — da kidnem odavde, pa kud puklo da puklo. Makar i u Juznu Rodeziju. Samo sto dalje od ovog naseg sela. Ali kako? Granica je na katancu! Od jutra do nocí je pod obezbedenjem Karacupe...
Фамилия Карацупы, самого известного советского пограничника 30-х гг. ХХ в., служит здесь символом героической деятельности всех пограничников, и в переводе предпочтительнее не формальная эквивалентность, а передача значения контекста, т. е. замена фамилии человека обозначением его деятельности: Od jutra do nocí je pod obezbedenjem granicne straze.
Другие имена, такие как Шепилов, Гейченко или Керн, не могут опускаться. Это своеобразные ярлыки, имена-символы8, для передачи которых обязательно пояснение, сопровождающее транскрипцию:
Я гостеприимно наклонил бутылку. В руках у него чудом появился стакан.
— Премного благодарен, — сказал он. — Надеюсь, всё это куплено ценой моральной деградации?
7 Довлатов С. Заповедник и другие истории: повести, рассказы. СПб., 2015. С. 526.
8 Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. С. 290.
— Перестань, — сказал я, — лучше выпьем. В ответ прозвучало:
— Благодарю и примыкаю, как Шепилов.
Gostoljubivo sam mu ponudio flasu. U njegovim rukama se nekim cudom pojavila casa.
— Premnogo zahvaljujem — rekao je. — Nadam se da je sve to kupljeno po ceni moralne degradacije?
— Prestаni — kazem — bolje da pijemo. Zacuh odgovor:
— Zahvaljujem i pristupam, kao Sepilov.
Шепилов, партийный и государственный деятель, стал известен в 1957 г., когда на Пленуме ЦК КПСС шла речь об антипартийной группе «Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Ше-пилова». Последняя часть этой формулировки стала основой анекдота, превратилась в клише. Конечно, для иностранного читателя и Красиль-ников, и Карацупа, и Шепилов одинаково неизвестные персоны, но поскольку фамилия последнего — определенный символ и вводится она, как правило, для получения комического, юмористического эффекта, прагматика перевода требует сноски с объяснением.
Он говорит — «фикция», — разъяснил Потоцкий. — Он хочет сказать, что аллея Керн — это выдумка Гейченко. То есть аллея, конечно, имеется. Обыкновенная липовая аллея. А Керн тут ни при чем. Может, она и близко к этой аллее не подходила. On kaze "fikcija" — razjasnio je Potocki. — Hoce da kaze kako je aleja Kern — Gejcenkova ideja. To jest, aleja postoji, naravno. Obican drvored lipa. A Kern nema blage veze sa tim. Mozda nije bila ni blizu te aleje.
С. С. Гейченко в течение нескольких десятилетий был директором пушкинского музея-заповедника. Творчески относился к своему делу, был автором многих «придумок», существовавших в Пушкиногорье. Одна из них, о которой иронично говорит С. Довлатов, — аллея Анны Керн, героини знаменитого пушкинского стихотворения «Я помню чудное мгновенье.». Знаковость этих двух имен — основание для сноски или объяснения после текста.
Особая сложность «Заповедника» — наличие большого числа контекстов, которые, не будучи реалиями в прямом смысле этого слова, напоминают их тем, что смысл сказанного непонятен иностранному адресату в силу отсутствия у него экстралингвистической инфор-
мации, которой обладает русскоязычный читатель. Кроме того, эти контексты, ироничные, юмористические, полные намеков и отсылок, обладают экспрессивно-эмотивной коннотацией, крайне сложной для адекватной передачи. Эти два фактора и ставят довлатовскую повесть на грань переводимости. Переводчик должен понимать уровень экстралингвистических знаний иностранца и соизмерять экспрессивность текстов оригинала и перевода. При этом он должен учитывать, «что внешне однотипные средства языка подлинника и языка перевода иногда резко отличаются друг от друга по степени экспрессивности. Отсюда следует, что механическое копирование стилистических средств подлинника не ведет к достижению требуемого коммуникативного эффекта»9. Между тем именно механическое копирование встречается в сербском переводе многих фраз:
... Вдумайтесь, товарищи! «Я вас любил так искренно, так нежно. » Миру крепостнических отношений противопоставил Александр Сергеевич этот вдохновенный гимн бескорыстия. Zamislite drugovi! Voleh vas tako iskreno, tako nezno. Svetu kmetovskih odnosa Aleksandar Sergejevic je suprotstavljao ovu nadahnutu himnu nesebicnosti.
Р. Мечанин скрупулезно воспроизвела референциальный смысл, но не добилась эффекта, присутствующего в оригинале. Те, кто в советские времена изучал творчество А. С. Пушкина и других русских классиков, сталкивались с примитивными разборами их произведений, написанными с точки зрения примитивной социологии сухим, суконным языком. Фразы о «вдохновенном гимне бескорыстия», «мире крепостнических отношений» и т. п. были характерны для таких трудов; русскоязычный читатель сразу их узнаёт и понимает авторскую иронию: смешон псевдоанализ гениального стихотворения о любви, несовместим язык поэзии и примитивный язык якобы научного стиля. Подобные фразы давно превратились в своеобразную реалию, которую читатель-серб, выросший в другой культуре, вряд ли может понять. Не может он и оценить иронию автора, ассоциации, на которые рассчитывал С. Довлатов. Трудно предположить, какой должна быть стратегия переводчика: использовать такие же избитые штампы из сербских литературоведческих трудов опасно, т. к. исчезнет колорит; объяснения в сносках помогут понять смысл, но не передадут экспрессию, и т. д.
9 Швейцер А. Д. Теория перевода. С. 147.
Сложен для передачи и такой фрагмент «Заповедника»:
Как-то раз я водворил над столом фотографию американского писателя Беллоу.
— Белов? — переспросила Таня. — Из «Нового мира»?
— Он самый, — говорю.
Jednom sam iznad stola stavio fotografiju americkog pisca Beloua.
— Belov? — upitala je Tanja. — Iz Novog mira?
— Glavom i bradom — kazem.
Полное понимание этого небольшого отрывка невозможно, если не донести до иностранного читателя информацию, формирующую важный смысл. Василий Белов — один из главных представителей советской деревенской прозы, Сол Беллоу — американский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1976), хорошо известный лишь интеллектуалам. Героиня явно к ним не принадлежит, если она путает фамилии столь разных авторов. Но герой ее не поправляет, для него это не важно, потому что он влюблен в Таню, она нравится ему такой. Только прочитав комментарии, сербский читатель лучше поймет содержание, увидит игру слов (Белов — Беллоу), узнает, что «Новый мир» — это не просто название одного из печатных изданий, а культовый советский литературный журнал 60-70-х гг. прошлого века.
4. Перевод просторечий
Из случаев, которые принято считать «отклонениями от литературной нормы» (просторечие, жаргоны, сленг, профессиональные языки, вольности устной речи, детская речь, ломаная речь, дефекты речи, ошибки в правописании), в «Заповеднике» встречается преимущественно просторечие, которое автор использует для речевой характеристики персонажей. В идеале переводчик должен подобрать эквивалент или аналог в языке перевода, и в ряде случаев Р. Мечанин это удается: на месте русских просторечий находим удачные сербские соответствия:
Всё же дай пятёрочку. Из принципа дай, бляха-муха! Покажи наш
советский характер!
Nego, daj mipetobanku. Iz principa mi daj, jebote! Pokazi nas sovjetski
karakter!
Краснолицый, взъерошенный, Михаил Иванович продолжает орать:
— Забыл — так мы напомним!
— Чего забыл-то, ну?
— Всё напомним. Напомним семнадцатый год! Мы тебя это. Мы тебя, холеру, раскулачим! Всех партейных раскулачим! В чека тебя отправим, как этого. Как батьку Махно.
Crvenog lica, razbarusen, Mihail Ivanovic i dalje urla: . — Ako si zaboravio, mi cemo te podsetiti!
— Sta sam ja to zaboravio, je li?
— Svega cemo te podsetiti. Podseticemo te na sedamnaestu godinu! Mi cemo tebe.Mi cemo te raskulaciti, kugo! Sve partijce cemo raskulaciti! U ceku cemo te poslati, kao onog. Kao onog caleta Mahnoa.
В сербском языке слово «холера» не употребляется в переносном значении. Те переносные значения и коннотации, которыми обладает рус. холера, в сербском имеет название другой страшной болезни — kuga (чума).
Приемлемой можно считать передачу слова батька. Русско-сербские словари предлагают для рус. батя два соответствия: otac, tata. Эти слова, относящиеся к литературному языку, были бы неуместны в устойчивом выражении «батька Махно», поэтому разговорное cale — папаня, батя, не являясь полным эквивалентом, всё же указывает на отступление от литературной нормы.
— Зато он добрый.
— Добрый, — соглашался Никитин, — жену чуть не зарезал. Все платья ейные спалил.
— Zato je dobar.
— Dobar je — saglasio se Nikitin — zenu umalo nije zaklao. Sve aljine joj je zapalio.
В сербском языке отсутствует просторечный эквивалент для русского местоимения ейный, поэтому переводчица оставляет литературную форму выражения притяжательности, но рядом стоящее слово приводит без начального h, что является признаком просторечия.
На месте некоторых русских просторечий в сербском тексте находим слова, являющиеся принадлежностью литературного языка. Такие случаи можно разделить на две группы:
1) в сербском языке существует эквивалент для русского просторечия, но по каким-то причинам он отсутствует в переводе:
а) Так, — говорю, — всегда и получается. Сперва угробят человека, а потом начинают разыскивать его личные вещи.
Tako — kazem — uvek i bude. Najpre sahrane coveka, pa posle pocnu da traze njegove licne stvari.
Сербский литературный глагол sahraniti (похоронить) не совсем верно передает сказанное в оригинале. В этом контексте возможен глагол ucmekati, который дается в словаре с пометой «пейоративный» и имеет значение «укокошить, ухлопать».
б) Фима говорит: «Двадцать пять рублей!» Мама родная! Где их взять?! Всю Псковщину обегал, еле наскрёб.
Fima kaze"Dvadeset pet rubalja!"... Majko rodena! Gde da ih nadem?! Obisao sam citav okrug, jedva sam prikupio.
В переводе достигнута эквивалентность смысла: prikupiti обозначает «собрать», но утрачена просторечная окрашенность, которую можно сохранить, употребив глагол skucati (в словаре с пометой «разг.»), имеющий значение «понемногу скопить».
в) Поразительно устроен российский алкаш.
Ruski alkoholicar je zapanjujuce konstitucije.
В сербском слове pijandura есть признаки просторечия, и в данном контексте оно более уместно, чем литературное alkoholicar.
2) в сербском языке отсутствует эквивалент для русского просторечия.
Например, невозможно подыскать соответствия для русских слов, просторечность которых опирается на фонетические характеристики:
По щекам гармониста катились слезы. Он спросил:
— Зачем у меня шесть рублей с аванса вычли?! Зачем по билютню
не дали отгулять?!
Niz harmonikaseve obraze su se kotrljale suze. Upitao je:
— Zasto su mi zakinuli sest rubalja od avansa?! Zasto mi nisu dali bolo-
vanje da se oporavim?!
Всех партейных раскулачим.
Sve partijce cemo raskulaciti!
Нужные эквиваленты отсутствуют и для просторечий, встречающихся в таких примерах:
Пятнадцать суток дали, без курева, без ничего. А нам-то хули?..
Сидеть — не работать.
Odrapili su mi petnaest dana, bez duvana, bez icega. I to nam je kazna...
Da sedimo i ne radimo.
День работаешь, неделю пьёшь. Другим водяра — праздник. А для
меня — суровые будни.
Jedan dan radis, nedelju dana pijes. Drugima je votka — praznik. A za
mene surova svakodnevnica.
Компенсируя подобные потери, Р. Мечанин употребляет просторечные слова в тех местах перевода, где в русском тексте использованы слова литературного языка. Кроме компенсаций, связанных с передачей просторечий, в сербском тексте встречается еще ряд преобразований, причина которых в том, что в довлатовском тексте представлены, как уже было сказано, сложные виды речевой деятельности, отличительная особенность которых — многочисленные коннотации и экспрессивно-эмоциональная нагрузка. Передача этих параметров всегда сопряжена с потерями, и, чтобы возместить их хотя бы частично, Р. Мечанин прибегает к компенсационным приемам. Так, один из приводившихся примеров (см. с. 3 статьи) заканчивается формой перфекта, в которой отсутствует вспомогательный глагол:
В колхоз — не поехал. Взял и не явился без уважительной причины.
U kolhoz nije otisao. Prihvatio i — nije se pojavio, a bez valjanog razloga.
Случаи образования перфекта без вспомогательного глагола хорошо известны (возвратный глагол в 3 лице единственного числа, употребление после некоторых энклитических форм местоимений). В иных условиях появление усеченного перфекта может указывать на эмоционально окрашенное высказывание. Именно этот случай представлен в переводе: говорящий неприятно удивлен тем, что Митрофанов не поехал в колхоз, причем без уважительных причин.
Еще один компенсационный прием связан с употреблением аориста и имперфекта вместо обычного перфекта:
Мы раза два ходили за вином. Однажды какие-то люди заняли наши
места. Но Марков поднял крик, и те ушли.
Dva puta smo isli po vino. Jednom su nam neki ljudi zauzeli mesta. Ali
je Markov digao glas, te oni odose.
Приоткрылась дверь, вошла женщина с глиняной миской.
Odskrinuse se vrata, uäe zena sa glinenom cinijom.
Тут я на секунду забылся. И вздрогнул, услышав собственный голос.
Tada sam se za trenutak zaboravio. I uzdrtah kad sаm cuo vlastiti glas.
Появление этих прошедших времен, которые в современном сербском языке используются для усиления экспрессивности, как и использование плюсквамперфекта (см., например:
Очнулся я в незнакомом помещении. Было уже светло.
Dosao sam sebi u nepoznatoj prostoriji. Vec je bilo svanulo.) и усеченного перфекта, можно считать попыткой переводчика привнести в текст динамику и эмоциональность, утраченные при переводе других фрагментов повести.
Первый иностранный текст «Заповедника» появился на английском языке, и его создатели не скрывали, что столкнулись в своей работе с большими трудностями. Анализ сербского текста показывает, что сложностей с переводом на родственный славянский язык немногим меньше. Получатель (установка на него, т. е. прагматический фактор — главное для каждого переводчика) должен располагать переводом, который вызывает у адресата коммуникативный эффект: при полном понимании содержания воспринимаются эмоциональные, экспрессивные и другие аспекты текста. Достижению этого эффекта мешает перегруженность «Заповедника» трудно передаваемыми коннотациями, такими составляющими (реалии и близкие к ним элементы), перевод которых требует не просто семантической эквивалентности, а сложных трансформаций (добавление, опущение, полное перефразирование, уточнение). Повесть С. Довлатова относится к произведениям, перевод которых на любой язык полон компромиссов и потерь, и сделать его адекватным чрезвычайно сложно.
Источники и литература
Dovlatov S. Spomen-muzej. Novi Sad Stylos, 2004. 144 s.
Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. М.: Высшая школа, 1986. 416 с.
Левый И. Искусство перевода. М., 1974. С. 119-152, 217-236.
Сдобников В. В., Петрова О. В. Теория перевода. М.; Владимир, 2008. С. 344-411.
Довлатов С. Заповедник и другие истории: повести, рассказы. СПб: Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. 544 с.
Тыртова Г. П. Что показывает перевод повести С. Довлатова «Заповедник» на сербский язык // Язык, сознание, коммуникация. Сб. научных статей к юбилею профессора Н. Е. Ананьевой. М.: МАКС Пресс, 2017. Вып. 55. С. 299-305.
Чернов Г. В. К вопросу о передаче безэквивалентной лексики при переводе советской публицистики на английский язык // Ученые записки 1-го МГПИИЯ. М., 1958. Т. XVI. 223 с.
Швейцер А. Д. Теория перевода. Статус, проблемы, аспекты. М.: Наука, 1988. 215 с.
References
CHernov, G. V. "K voprosu o peredache bezèkvivalentnoï leksiki pri perevode sovetskoî publitsistiki na angliîskiî iazyk." Uchënye zapiski 1-go MGPIIIA. Moscow, 1958, T. XVI.
Dovlatov, S. Spomen-muzej. Novi Sad: Stulos, 2004, 144 s.
Dovlatov, S. Zapovednik i drugie istorii: povesti, rasskazy. Sankt-Peterburg: Azbuka, Azbuka-Attikus, 2015, 544 s.
Levyî, I. Iskusstvoperevoda. Moscow, 1974. S. 119-152, 217-236.
Sdobnikov, V. V., Petrova, O. V. Teoriia perevoda. Moscow; Vladimir, 2008, s. 344-411.
SHveîtser, A. D. Teoriia perevoda. Status, problemy, aspekty. Moscow: Nauka, 1988, 215 s.
Tyrtova, G. P. "CHto pokazyvaet perevod povesti S. Dovlatova «Zapovednik» na serbskiî iazyk." IAzyk, soznanie, kommunikatsiia. Sb. nauchnykh statei k iubileiu professora N. E. Anan'evoi. Moscow: MAKS Press, 2017. Vyp. 55, s. 299-305.
Vlakhov, S., Florin S. Neperevodimoe vperevode. Moscow: Vysshaia shkola, 1986, 416 s.
Galina P. Tyrtova Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia)
On the difficulties in translating the language mosaic of the novel by S. Dovlatov "Pushkin Hills" ("Zapovednik") (on the example of translation into the Serbian language)
On the example of the translation of the novel by S. Dovlatov "Pushkin Hills" ("Zapovednik") into the Serbian language, the problems of translating culture-bound items and fragments of the text with an emotionally expressive connotation are considered. The difficulties of translation of culture-bound items are studied on the basis of several groups (so-vietisms, names of literary works and quotes from them, names and surnames). In the Serbian text, all culture-bound items are transmitted through transcription. The article proves the illegitimacy of such a strategy, proposes other options, and concludes the need for an individual approach to the transfer of each reality. So, while during the transfer of symbolic names (Shepilov, Geychenko, Kern), transcription is possible, though with obligatory explanations, on the opposite, surnames like Krasilnikov, Karatsupa and others, for a number of reasons, not only do not require transcription, but can also be omitted (zero transformation). The author also considers contexts adjacent to culture-bound items, the meaning of which is not clear to the foreign addressee due to the lack of extra-linguistic information that the Russian-speaking reader possesses. The question of translation of colloquial vocabulary and compensatory transformations is raised. The conclusion is drawn about the unusually complex language mosaic of the "Pushkin Hills" ("Zapovednik"), which puts the text on the verge of translatability.
Keywords: realia, Soviet terminology, names, vernacular, connotations, emotional aspect, translation adequacy.
