CC BY
23
славна духовност. — Крагу^евац: КалениЬ, 2006. — С. 115—136.
КончаревиЬ К. Руска лексика из религи|ско-црквене сфере и №ена лексикографска обрада // Jезики православна духовност. — Крагу^евац: КалениЬ, 2006. — С. 185—193.
КончаревиЬ К. Уз питагае о предмету конфронтационих лингвокултуролошких ис-питивааа // Стил. — Бр. 7. — Београд, 2008. — С. 151—161.
Крылова К. А. Ситуация билингвизма в сфере церковно-религиозной общественной деятельности в современной России // Stylistyka XIV. — Opole: Opolski un-t, 2005. — С. 383-391.
Речник српског ]езика. — Нови Сад: Матица српска, 2007.
Речник српскохрватског кгаижевног ]езика: т. I—VI. — Нови Сад: Матица српска, 1967—1976.
Речник српскохрватског кгаижевног и народног ]езика, кга. I—XVII. — Београд: Српска академща наука и уметности; Институт за српски ]език, 1959—2006.
Скляревская Г.Н. Словарь православной церковной культуры. — СПб.: Наука, 2000.
Скляревская Г.Н. Современная русская лексикография — достижения и лакуны. // Теория и история славянской лексикографии: науч. материалы к XIV съезду славистов. — М., 2008. — С. 427—463.
Тимофеев К.А. Религиозная лексика русского языка как выражение христианского мировоззрения. — Новосибирск: Изд-во Новосибир. гос. ун-та, 2001.
LEXICOGRAPHIC PROCESSING OF SOME ORTHODOXY LEXEMES IN SERBIAN
MONOLINGUAL DICTIONARIES
R. Bajich
The article deals with the lexicographic processing of the data provided by three Serbian dictionaries on verbs occurring in Orthodoxy texts. The author reveals erroneous semantic descriptions and lexicographic notes on these verbs to improve the processing of similar lexemes in future.
© 2009
Л.Н. Мишина
О ТОЛКОВАНИИ ЗНАЧЕНИЙ СЛОВ В СЛОВАРЯХ ДРЕВНИХ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ
Чтение и адекватное понимание древних славянских текстов невозможно без обращения к историческим словарям. Изучение значения старославянских и древнерусских слов с опорой на словари необходимо не только в тех случаях, когда интересующее читателя или исследователя слово не сохранилось в современном русском языке (х^догъ — 'искусный, умелый' [Срезневский, 3: 1414]; цлтл — 'украшеше' [Срезневский, 3: 1435]; плюфд — 'легкие, внутренности' [СС 1994: 452], съвъздрьжьникъ — 'сподвижник, тот, кто вместе с кем-либо ве-
дет жизнь аскета' [СС 1994: 642]), но и в тех случаях (и даже в большей степени в тех случаях), когда слово вошло в словарный состав современного русского языка. Зачастую изменения семантики приводят к тому, что, на наш взгляд, становится возможным говорить о существовании «ложных друзей переводчика» в лексике не только современных славянских языков, но и современных языков и их предков, — в частности, старославянского и древнерусского. Переводя старославянские и древнерусские слова, основываясь на семантике их, казалось бы, эквивалентов в современном русском языке, читатель древних славянских текстов может либо не понять их значений, либо истолковать их в прямо противоположном смысле. Так, напр., старославянское слово склнъдллъ означает 'соблазн, искушение' [СС 1994: 605], а не 'случай, происшествие, получившие широкую огласку и позорящие его участников' или 'ссора, сопровождаемая криками, шумом, дракой и т.п.; дебош' [МАС, 4: 103]; основное значение древнерусского слова казнь ('наказание, кара // телесное наказание, истязание, мучение // стихийные бедствия, несчастья' [Сл. XI—XIV, 4: 189—190]), соотносится не с основным в современном русском языке значением соответствующей лексемы 'высшая мера наказания — лишение жизни' [МАС, 2: 15] (в древнерусском языке подобное значение отсутствует: вторым значением в словаре зафиксировано 'приказ, распоряжение' [Сл. XI—XIV, 4: 190]), а со вторым и третьим: 'Устар. Суровое наказание, кара', 'перен. Страдание, мучение' [МАС, 2: 15]. В некоторых случаях в современном русском языке сохранились те же значения, которые существовали в старославянском и древнерусском языках, но интересующие нас слова являлись омонимами — и перенесение значения слова из одного языка в другой неизбежно ведет к ошибкам в понимании текста. Так, в старославянских памятниках отмечено слово лспидл — 'змея, гадюка' [СС 1994: 75], а в древнерусских памятниках, помимо названной лексемы, зафиксировано слово лспидъ — 'полудрагоценный камень, яшма' [Сл. XI—XIV, 1: 98]. В современном русском языке существуют омонимичные лексемы аспид1 'род ядовитых змей, распространенных в тропических и субтропических странах' и аспид2 'Устар. То же, что аспидный сланец' [МАС, 1: 48]. Значение второго из омонимов, будучи устаревшим, известно меньшему количеству носителей языка, и потому без обращения к историческим словарям перевод следующего фрагмента древнерусского текста: «Пошедъ къ олтарю (св. Софт) сто#тъ толпи вельмп крлсни по подобию асппда» [Срезневский, 1: 31], — не всегда может быть вполне адекватен.
Таким образом, обращение к историческим словарям необходимо прежде всего для адекватного перевода древнего славянского текста на современный русский язык. Именно поэтому исторические словари славянских языков по характеру толкования в них значения слова являются в основном переводными: слова в них переводятся на современный для читателей славянский язык (напр., как в «Старославянском словаре (по рукописям X—XI вв.)» — на русский и чешский): «нлвАзати <...> привязать privazat» [СС 1994: 346], «трлтлти <...> преследовать pronasledovat» [СС 1994: 700]. Только в некоторых случаях приводится толкование значения слова: «млнътиицл <...> манатья (монашеский плащ)» [СС 1994: 322]; «индикгъ <...> индикт (период 15 лет)» [СС 1994: 261] и т.д. Но, на наш взгляд, подобный перевод не всегда бывает достаточен.
Есть другой аспект проблемы толкования значения слов в данном типе словарей, связанный со спецификой исторического словаря как лексикографического издания, которое не только представляет значения того или иного слова, но и отражает языковое сознание народа в определенный исторический период, дает ответ на вопрос, каким был мир носителей языка в различные временные отрезки. В некоторых случаях подбор эквивалента из современного языка не предоставляет подобной информации, т.к. с течением времени изменилась культурологическая составляющая значения слова. Наиболее яркие примеры подобного изменения значений слов предоставляет анализ лексики, связанной с православной религией и культурой. Изучение значения того или иного слова в контексте его христианского толкования особенно актуально для старославянского языка, т.к. все известные на данный момент старославянские памятники принадлежат церковной литературе, а значит, их толкование вне понимания значения того или иного слова в православии зачастую просто невозможно. Однако, на наш взгляд, в исторических словарях при толковании значения слова не всегда в достаточной степени учитывается его принадлежность языку православия. Рассмотрим репрезентацию нескольких подобных лексем, связанных с понятием мученичества, в четырех исторических словарях: «Словаре старославянского языка (по рукописям X—XI вв.)» под редакцией Р.М. Цейтлин, «Словаре старославянского языка», изданном Чехословацкой академией наук, «Словаре древнерусского языка (XI—XIV вв.)» и «Словаре древнерусского языка» И.И. Срезневского.
Понятие мученичества относится к числу фундаментальных понятий христианства: мученики представляют собой древнейший разряд святых, прославляемых христианской церковью [Живов 1994: 58]; тема гонений христиан — одна из центральных тем первой «Церковной истории», написанной Евсевием, епископом Кесарии Палестинской [Акимов http]. Следовательно, языковые единицы, называющие процесс перенесения страданий во имя веры, людей, испытывающих страдания, в толковании своих значений должны иметь ссылку на христианское понимание данного процесса. Однако подобные указания содержатся не во всех словарных статьях рассмотренных нами словарей.
Слово м<^ченик переведено на русский язык в рассмотренных нами словарях старославянского языка язык как 'мука, муки, мучение' [СС 1994: 343]; [ССЯ, 2: 272—273]. Словарями современного русского языка мука трактуется как 'сильное физическое или нравственное страдание' [МАС, 2: 315]. Таким образом, в словарях не содержится отсылки к христианскому пониманию мучения, в то время как именно оно представлено в старославянских памятниках, язык которых описан в рассмотренных словарях. Ж@ченнк в литературе, созданной на старославянском языке, трактуется не как всякое физическое или нравственное страдание, а только как принятое во имя веры: ави сл емц господь и ресе • noM\nox& t\ и вьписах& tvoe имл с& сош^ши с& to-boO прьвое мосепикы <■ ■ ■> ц^рои сл с& ожикати своими ■ и приш&д& мосепие притеши в& koman@x& • "& пе ьои сл ot& ток& а%& bo ест& с& toboO [СР: 15, 30—16, 7]. В словарях же древнерусского языка слово м^неник зафиксировано в нескольких значениях, в структуру одного из которых входила сема 'христианская вера', указывающая на цель перенесения мучений: 'у хри-
стиан — мученический подвиг во имя Христа' и 'повествование о муках, страданиях подвижников христианства' [Сл. XI—XIV, 5: 45], 'страдание, мука, мученическш подвигъ' [Срезневский, 2: 198]. Толкование, данное в словарях древнерусского языка, таким образом, оказывается более соответствующим культурному контексту, в котором функционировало исследуемое слово.
Так же по-разному в исторических словарях представлены толкования слова крьстъ. В словарях старославянского языка оно толкуется как 'крест' [ССЯ, 2: 78], [СС 1994: 297], т.е., согласно значению слова крест в современном русском языке, как 'символ и предмет христианского культа в виде вертикального стержня, пересеченного у верхнего конца перекладиной (по евангельскому сказанию, на таком кресте был распят Христос)' [МАС, 2: 127]. Однако контекст употребления слова крьстъ в старославянском языке свидетельствует о том, что крест в X—XI вв. воспринимался не только как символ христианства, но и как орудие пытки и смертной казни: крстъ t мока гвоздие t съмрьть ci жвотиу ■ Еесъмрътъииумиу вываютъ пелены [Клоц: 10b, 220—222]. О том, что крест в сознании наших предков представал не только как символ христианства, но и как орудие пытки, свидетельствуют отсылочная часть «Старославянского словаря (по рукописям X—XI вв.)»: «Ср. распонъ» [СС 1994: 297], распонъ — 'крест (как орудие казни)' [СС 1994: 576]. Однако толкование значения самого слова не содержит подобной информации, и, следовательно, при сравнении значений двух лексем можно предположить, что они в старославянском языке не были синонимами: слово крьстъ обозначало символ христианства, а слово распонъ — орудие пытки. Однако, как уже было отмечено, контекст употребления лексемы крьстъ свидетельствует о том, что она выступала как синоним лексемы распонъ. Словари же древнерусского языка фиксируют оба значения слова: 'шест с перекладинами, орудие казни в Древнем Риме; крест, на котором, согласно христианскому вероучению, был распят Иисус Христос' и 'символ христианства' [Сл. др.-р. яз. XI—XIV вв., 4: 315].
Не имеет в толковании значения в словарях старославянского языка религиозной составляющей и слово подвигъ: 'усилие, стремление, старание', 'борьба', 'подвиг' [ССЯ, 3: 93], 'подвиг' [СС 1994: 461], т.е. 'героический, самоотверженный поступок, важное по своему значению действие, совершаемое в трудных условиях' [МАС, 3: 178]. Употребление данного слова в памятниках старославянской письменности, однако, свидетельствует о наличии религиозной составляющей в его значении: четыре деслте вы!идо)(омъ въ подвигъ сь ■ м в@ньчани Еод@мъ [СР: 92, 3—5]. В этом значении слово подвигъ — 'религиозный подвиг, подвижничество' — фиксируется в словарях древнерусского языка [Сл. XI—XIV, 6: 522—523]. Таким образом, факт принадлежности понятия или предмета, обозначенного старославянским словом, христианскому языковому сознанию более последовательно отражен историческими словарями древнерусского языка.
Однако в некоторых случаях, даже если в словарной статье содержится указание на принадлежность слова к христианской культуре, оно не всегда бывает достаточным. Так, слово клаженъ толкуется в исследуемых словарях в одном из значений как 'блаженный (наименование святых)' [СС 1994: 91], 'святой' [Сл. XI—XIV, 1: 223]. Толкование значений позволяет говорить о том, что в сознании средневековых славян свлтъ и клаженъ были синонимами, однако это не
совсем так. Блаженный и святой — это обозначения различных типов, или, в православной терминологии, ликов святости: блаженный — «именование святого подвижника, отказавшегося от всех благ мира, от общепринятого образа жизни, добровольно принявшего нищету, скитания и образ умалишенного ради спасения» [Скляревская 2000: 36]; святой — «человек, который за праведную жизнь, подвиг христианской любви, ревностное распространение веры, а также за страдания и смерть, принятые за Христа, после смерти приближен к Богу и прославлен Церковью» [Скляревская 2000: 223]. Различие в значениях слов, безусловно, незначительно, однако оно проявляется при их функционировании в древних славянских текстах: при характеристике блаженных обязательно упоминается их равнодушие к земным благам: «... и префиру, и весь санъ своего суньклитства временнаго, ничтоже вм^няющу, оставляаху...» [ЖМЯТ: 68]. Учитывая тот факт, что в текстах религиозного содержания указание принадлежности святого к определенному лику святости принципиально важно для автора, при толковании подобных языковых единиц в некоторых случаях требуется частичное привлечение энциклопедической информации, а не просто ссылка на принадлежность к сфере христианской религии.
Таким образом, словарное описание древних славянских языков выполняет не только задачу обеспечения понимания того или иного текста, но и своеобразного «введения» читателя в круг понятий, которыми мыслил средневековый человек. Поэтому при толковании значений слов в исторических словарях славянских языков необходим не простой их перевод на современные славянские языки, который в ряде случаев ограничивает понимание значения лексемы, а полноценное толкование, в том числе с привлечением внеязыковой информации.
ЛИТЕРАТУРА
Акимов В.В. Христианское мученичество и монашество в интерпретации церковных историков IV—Vвв. [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.church.by/resource/Dir0301/Dir0302/Page0365.html.
ЖМЯТ: Житие Михаила Ярославича Тверского //Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6. XIV— середина XV века / под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. — СПб. : Наука, 1999.
МАС: Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. — М: Рус. яз., 1985-1988.
Скляревская Г.Н. Словарь православной церковной культуры. — М.: Наука, 2000.
Сл. XI—XIV: Словарь древнерусского языка (Х1—Х^вв.): в 10 т. /РАН. Ин-т рус. яз. — М.: Рус. яз., Азбуковник, 1988—2008. — Т. 1—8. (изд. продолжается).
СР: Северьяновъ С. Супрасльская рукопись. Т. 1 / С. Северьяновъ; Изд. отд. рус. яз. и словесности Император. Акад. наукъ. — Ксерокоп. — СПб., 1904. — (Памятн. старо-слав. яз. Т. 2, Вып. 1).
Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка: в 3 т. — М.: Книга, 1989.
СС 1994: Старославянский словарь (по рукописям X—XI вв.): ок. 10000 слов / под ред. Р.М. Цейтлин [и др.]. — М.: Рус. яз., 1994.
Клоц: Dostal A. Clozianus. Staroslovensky hlaholsky sbornik tridentsky a innsbrucky. — Praha, 1959.
ССЯ: Slovnik jazyka staroslovenskeho / hl. red. Joz. Kurz : Т. 1—4. — Praha: Nakladrtelstvi ceskoslovenske Akademie Ved. — Akademie Ved Ceske Republiky, 1958—1997.
WORD DEFINITIONS IN DICTIONARIES OF OLD SLAVIC LANGUAGES
L.N. Mishina
The article analyzes meaning presentation in Old Slavic and Old Russian dictionaries, states the necessity to incorporate into the vocabulary entry either word translation into modern languages or extended explanation of its meaning. It also explores the relationship between linguistic and encyclopedic information in Old Slavic languages dictionaries.
© 2009
А.Т. Липатов
ИСТОРИКО-ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ РУССКОЙ ПОГОВОРКИ «НА ТЕБЕ, БОЖЕ, ЧТО НАМ (МНЕ) НЕ ГОЖЕ»
Язычество и мировые религии (христианство, ислам, иудаизм, буддизм, ламаизм и др.) не явились миру в готовом виде, а представляют собой продукт длительной эволюции человечества на его пути к цивилизации. Причем «эволюция религиозных представлений происходила не путем полной их смены, а путем наслаивания нового на сохраняющееся старое» [Рыбаков 1987: 754]. Корни язычества уходят в глубины тысячелетий, а его пережитки долгим эхом откликаются вплоть до наших дней.
В отечественной и зарубежной литературе уже неоднократно отмечалась «неопределенность», «расплывчатость» термина язычество. При этом подчеркивается, что у язычества не было единой религии, общей системы религиозных верований; «может быть, их на самом деле было много, а религиозное единство — это только наше предположение или даже глубокая ошибка?» [Urbanczyk 1947: 12-13].
Мир древнего язычника был обильно населен духами, но старшими из них являются духи мест обитания человека (подворье, жилище, роща, река и т.п.). Особое место отводилось духам-хранителям домашнего очага. Как все язычники, славяне, олицетворяя все окружающее, поклонялись множеству божеств, однако особые почести воздавались при этом духам предков и огню как источнику жизни. Приписывая огню в домашнем очаге свойства, присущие живому существу, язычники полагали при этом, что и кормить их необходимо, как человека, и этот древний обычай, по существу, был повсеместным, поскольку первобытный человек представлял, что «его слышат и понимают духи или другие существа, которых воображение первобытного человека наделяет человеческим умом» [Frazer 1914-1925: 416-417].
Славяне членами рода считали также предков в лице духов и демонов-хранителей домашнего быта. Известно, что одним из таких демонов у древних сла-
