CC BY
18
Раздел 1. Методология правоохранительной деятельности
ТРОФИМОВ В.В., доктор юридических наук, доцент, iptgutv@mail.ru Научно-исследовательский институт государственно-правовых исследований;
Кафедра теории и истории государства и права; Тамбовский государственный университет имени Г.Р. Державина, 392036, г. Тамбов, ул. Интернациональная, 33
TROFIMOV V.V.,
Doctor of Legal Sciences, аssociate рrofessor,
iptgutv@mail.ru
Research Institute of
State and Legal Studies;
Chair of theory and history of state and law;
Tambov State University
named after G.R. Derzhavin,
Internatsionalnaya St. 33,
Tambov, 392036,
Russian Federation
О ТЕЛЕОНОМИИ И ТИПИЗАЦИИ ПРАВОВЫХ НОРМ С ПОЗИЦИИ СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КОНТЕКСТА РЕГУЛИРУЕМЫХ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ (ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)*
Аннотация. В статье ставится проблема типизации правовых норм с позиции социально-психологического контекста регулируемых общественных отношений. Проводится критическая рефлексия устоявшегося в науке понимания феномена общественных отношений, рассматриваемых в отечественной теории права в качестве предмета правового регулирования. Указывается на необходимость актуализации глубинного межличностного ряда общественных отношений, которые непосредственно выступают и должны выступать предметом правового опосредования. Констатируется телеономичность правовых норм, предполагающая по общему смыслу категории причинную обусловленность тех целей, которые предусматриваются правовыми нормами. Устанавливается, что характер межличностных связей (положительно-солидарный либо негативно-конфликтный) объективно детерминирует целевую направленность юридических норм, призванных либо способствовать отношениям сотрудничества, либо препятствовать конфликтным отношениям в обществе. Эта же логика определяет рубрикацию (типологию) закрепляемого в правовых нормах юридического инструментария (от активных стимулов до жестких ограничений в виде запретов).
Ключевые слова: право; общество; теория и методология права; правовые нормы; теле-ономия; типизация; логика социально-правового развития; социальная философия; социальная психология; общественные отношения; межличностные отношения; интеракция; конфликт; сотрудничество; стимулы; ограничения.
Для цитирования: Трофимов В.В. О телеономии и типизации правовых норм с позиции социально-психологического контекста регулируемых общественных отношений (теоретико-методологический аспект) // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2021. N 1 (55). С. 6-15.
ON THE TELEONOMY AND TYPIFICATION OF LEGAL NORMS FROM THE PERSPECTIVE OF THE SOCIO-PSYCHOLOGICAL CONTEXT OF THE REGULATED SOCIAL RELATIONS (THEORETICAL AND METHODOLOGICAL ASPECT)**
Annotation. The problem of typification of legal norms from the standpoint of the socio-psychological context of the regulated social relations is analyzed in the article. A critical reflection of the established scientific understanding of the phenomenon of social relations, which are considered
* Исследование выполнено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), научный проект N 19-011-00726.
** The study was supported by the Russian Foundation for Basic Research (RFBR), research project No. 19-011-00726.
as a subject of legal regulation in the domestic theory of law, is carried out. The author points out the need to update the deep interpersonal series of social relations, which actually are and should be the subject of legal mediation. The teleonomic character of legal norms is stated by the author. According to the general meaning of the category, it implies the causal conditionality of the goals that are provided by legal norms. It is also stated that the nature of interpersonal relations (positive (involving solidarity) or negative (involving conflict)) objectively determines the target orientation of legal norms which are enforced either to promote cooperative relations or to prevent conflict relations in society. The same logic determines the categorization (typology) of the legal tools fixed in the legal norms (from active incentives to strict restrictions in the form of prohibitions).
Keywords: law; society; theory and methodology of law; legal norms; teleonomy; typification; logic of social and legal development; social philosophy; social psychology; social relations; interpersonal relations; interaction; conflict; cooperation; motivation; restrictions.
For citation: Trofimov V.V. On the teleonomy and typification of legal norms from the perspective of the socio-psychological context of the regulated social relations (theoretical and methodological aspect) // Legal Science and Law Enforcement Practice. 2021. No. 1 (55). P. 6-15.
Введение. В отечественной юриспруденции право в объективном смысле традиционно рассматривается как регулятор общественных отношений [1, с. 59; 2, с. 142; 3, с. 41-42], которые, согласно теории исторического материализма (общесоциологической теории марксизма), получившей довольно прочное и доминирующее (по сравнению со всеми иными социально-философскими теориями и концепциями) положение в советской науке права, определяются как «многообразные связи, возникающие между социальными группами, классами, нациями, а также внутри них в процессе их экономической, социальной, политической, культурной жизни и деятельности» [4, с. 244]. Именно общественные отношения выступают в качестве объекта (предмета) правового регулирования, а значит, ими объективно задается общий характер и целевая логика действия соответствующего механизма влияния права на общественную жизнь. Поэтому во многом от понимания того, что есть общественные отношения, может зависеть и то, какие средства (прежде всего, правовые средства) для их регламентации будут созданы и какие правовые нормы по своему характеру, содержанию и, соответственно, целевым установкам будут приняты. При этом, как представляется, чем четче и адекватнее будет понимание предмета правовой регламентации (социальных отношений), тем более истинным будет суждение, заключенное в правовой норме. В.К. Бабаев верно отмечает, что для того чтобы быть истинной, «норма права должна: во-первых, правильно отражать
состояние общественных отношений, служащих предметом правового регулирования, во-вторых, давать им правильную юридическую оценку» [5, с. 35].
В статье предлагается подход к анализу нормативного массива через призму социально-психологического контекста, в котором право зарождается и где оно получает свою «прописку», проходя фильтры социализации, адаптации к реальным социальным условиям. Формируется понимание того, что целевая логика правовых норм (то есть то, для чего они предназначены по своей природе) изначально определяется социально-психологической природой общественных отношений, и от того, какова эта природа (конфликтная или солидарная, конфликтуют между собой участники социальных взаимодействий или сотрудничают), зависит и то, какие правовые нормы будут привлекаться для воздействия на соответствующие социальные отношения. Юридической науке и правовой (в том числе правоохранительной) практике важно видеть этот глубинный слой социальных отношений, понимать, что не в абстрактных ролевых общественных связях содержится «данность права» [6, с. 9-14], а на уровне межличностных контактов участников социальных отношений, этим социально-психологическим контекстом и детерминируется логика правового целеполагания. О том, какие познавательные акценты следует расставлять на пути к такому пониманию природы права, и пойдет речь в предлагаемой вниманию читателя статье.
Основная часть исследования. Раскрывая природу права и его элементар-
ного состава в виде первичных элементов - правовых норм, следует, на наш взгляд, прежде всего учитывать, что содержание и, соответственно, целевая направленность (отвечает на вопрос о том, с какой целью они вводятся в действие) правовых норм как истинных суждений диктуются во многом характером тех общественных отношений, которые эти нормы призваны регулировать, социальная ориентация юридических норм детерминируется спецификой социального контекста, на который будет направлено правовое регулирование. Такова, по сути, телеономия* (целевая детерминация) права как регулятора общественных отношений. Соответственно, если стоит задача подбора тех нормативно-правовых регуляторов, которые будут максимально адекватны регулируемым отношениям (выражая связанное с ними «сущее» и вместе с тем ориентируя их на необходимое «должное»), то знание и понимание характера регулируемого социального контекста становится принципиальным. А.И. Экимов, рассуждая в этой научной плоскости, справедливо констатирует, что «право - это не любые нормы, устанавливаемые государством, а только те, которые отвечают определенным требованиям» [10, с. 15]. Лишь на этой основе можно будет выстраивать разумную политику правового регулирования, привлекая для решения определенных задач объективно распределенный юридический инструментарий (дифференцированный согласно логике собственно социального контекста), когда одна часть юридических средств способна решать один тип задач, а другая - иной тип задач, достигая итоговых целей этой
* Для справки: согласно философским словарям, телеономия — это целенаправленность без финализма, то есть без конечной цели; цель в этом случае мыслится как следствие действующих причин (например, в дарвинизме — как следствие эволюции видов и естественного отбора) [7, с. 614]; сам же термин «телеономия» впервые был введен в научный оборот в конце 50-х годов ХХ столетия К. С. Питтендраем [8, р. 394], который телеономичным называет направленный механический процесс, поскольку его цель во многом определяется той объективной данностью, из которой он проистекает (однако при этом есть и некое обратное отношение, при котором цель также имеет свое влияние на процесс) [9].
общей социально-правовой инженерии (направление в теории права, которое было когда-то актуализировано Р. Паундом и сегодня могло бы удачно совместиться с присущим современной как зарубежной (главным образом, американской), так и отечественной юриспруденции правовым инструментализмом [11]).
Однако, как отмечено выше, помимо правильного отражения состояния общественных отношений, нужно изначальное правильное и глубокое понимание того, что представляют собой общественные отношения, иначе может оказаться, что то же правотворческое познание будет «схватывать» предмет правового регулирования лишь поверхностно, не достигая сути проблемы и даже не вдаваясь «в детали» подвергаемого регулированию социального пространства, которые также могут быть важны. В другой своей работе В.К. Бабаев справедливо замечает: «Исследование логики права предполагает изучение различных аспектов правотворчества и правоприменения, в частности, вопроса о логико-юридическом развитии правовых норм. В литературе он ставится главным образом в связи с возникающей необходимостью конкретизации правовых норм» [12, с. 7]. И далее ученый отмечает: «Юридические нормы имеют слишком общий характер и для своего применения нуждаются в более конкретных нормах, их опосредующих. Лишь тогда они способны выполнить свою регулирующую роль» [12, с. 7]. При этом автор, являясь последовательным сторонником логического метода в праве, не доводит идею этого метода до крайности, как это пытались делать представители юридической догматики, отрицавшие в принципе необходимость исследования социальной природы права [13], а напротив, продолжает утверждать, что источник развития права в конечном счете лежит не внутри правовой системы, а вовне — в регулируемых правом общественных отношениях, которые обусловливают его возникновение, определяют сущность и содержание [12, с. 12]. Но при этом нужно понимать, что представляет собой это самое пресловутое социальное пространство в виде того, что мы называем термином «общественные отношения».
В изложенном выше доктриналь-ном понимании общественных отношений (а именно в такой трактовке понятие общественных отношений преимущественно фигурировало в отечественной гуманитарной науке) заключены, прежде всего, макросоциальные связи, в которых личностный и специфически-социальный контексты практически теряются на фоне больших социальных сил (главным образом, классов), а если и проявляются, то только в качестве элементов макросоциальных систем и процессов. В историко-материа-листической доктрине позиционировалось, что отдельные личности участвуют в общественных отношениях как члены (представители) тех или иных социальных общностей и групп, при этом именно общественные отношения определяют существенные стороны личных отношений как отношений конкретных индивидов (связанных непосредственными контактами, где бывают значимы психологические, нравственные, культурные особенности людей, их симпатии и антипатии и др. личностные факторы), но не наоборот [14]. Не удивительно, что при таком подходе человеческое, личностное, если и подразумевалось, то оставалось в тени макросоциальных величин (макросоциальных субъектов (классов, больших социальных групп), их интересов и пр.). Ф. Энгельс по этому поводу прямо указывает, что «отношение фабриканта к рабочему - не человеческое, а чисто экономическое» [15, с. 497]. Межличностные отношения в социально-гуманитарном знании, может быть, и предполагались, но место фундаментального (основополагающего) начала социальной жизни им, конечно, не отводилось. Соответственно, подобная социально-философская программа находила свое зеркальное отражение в ряде социально-гуманитарных наук, в том числе в науке правовой.
Отсюда во многом известные определения права как регулятора общественных отношений, что отнюдь не предмет для отрицания, если уметь видеть в этих самых общественных отношениях «предельно-конечное» в виде межличностных отношений, которые, собственно, и придают всему социальному изначальную энергию и наполняют абстрактные социальные формы жизненным содержанием. Если же не замечать
искомый ряд межличностных отношений (при посредстве права - отношений между людьми как субъектами права или между различными социальными общностями как теми же субъектами права, которые в основе создаются именно людьми), то таким образом позиционируемый предмет правового регулирования будет детерминировать формирование излишне абстрактных юридических норм с нечетко выражаемыми интересами и нечетко определяемыми целями, что, по всей видимости, будет снижать эффект правового регулирования и к тому же ставить под сомнение саму нормативную систему права. Как верно отмечал в свое время Г.Т. Чернобель, «только та официальная система норм может быть названа правом, которая создана прогрессивными классами и определяет меру человеческого поведения в соответствии с потребностями и закономерностями общественного развития, обеспечивает действительную свободу трудящихся, каждой конкретной личности» [16, с. 54].
Безусловно, речь не идет о необходимости какой-либо кардинальной ревизии сложившегося толкования предмета правового регулирования. Вместе с тем не будет лишним более подробно разобраться с этим вопросом, так как от этого зависит истинность правотворческого познания как такового, способного фиксировать на идейном уровне и затем создавать действующие юридические конструкции. При том понимании, которое имеет юридическая наука (имела ранее и продолжает иметь сегодня), право изначально становится нацеленным на регулирование неких массовидных отношений в обществе, а значит, отношений обезличенных (на этот факт особенно обращается внимание в психологической науке [17; 18]), неперсонифицированных, а потому не ориентированных на конкретный жизненный контекст, что может быть и «заслугой» объективного права, но вполне возможно, что это его «просчет». (Известно на этот счет мнение В.А. Белова, который пишет: «Изучение разнообразных конкретных жизненных отношений не может быть задачей юриспруденции. Так, вряд ли правильно требовать от юриста изучения экономических, или, скажем, финансовых отношений с участием определенной ор-
ганизации — это задача, соответственно, экономистов и финансистов. А юристу для изучения остаются юридические нормы и результаты воздействия юридических норм на конкретные жизненные отношения». [19, с. 531]).
«Просчет» выражается в том, что такое понимание общественных отношений «заставляет» законодателя, создающего право, ставить во главу угла «абстрактность» — «максимальную обобщенность» в присущих ему регулятивных моделях, применимых к общественным отношениям, и потому право как форма для тех же самых общественных отношений нередко оказывается несоразмерным с теми конкретными жизненными вопросами, которые с его помощью приходится решать, а поскольку оно бывает слишком «обобщено» (рассчитано на множество подобных случаев, но не на какой-либо в отдельности), то часто разрешить конкретный случай с его помощью становится очень затруднительно. «За ответом» приходится обращаться к «приме-нителям» права, однако они нередко отказываются брать на себя смелость решать в отсутствие четких нормативно-правовых предписаний закона такие вопросы или решают по стандартизированным методикам, не пытаясь проникнуть вглубь проблемы, по причине чего конкретные человеческие юридически значимые интересы остаются нереализованными (неудовлетворенными), а это, как мы понимаем, не вполне хорошо, так как здесь право не выполняет свое социальное предназначение.
Возьмем, например, Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации N 3 (2020), в рамках которого было дано немало разъяснений, касающихся неверного понимания судами норм материального либо процессуального права по причине отсутствия необходимой степени конкретизации нормативных положений применительно к описанию юридических фактов, характеристик субъектов правовых отношений, субъективных прав и юридических обязанностей, и пр.*
* Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации N 3 (2020): утв. Президиумом Верховного Суда Российской Федерации 25 нояб. 2020 г. // Верховный Суд Российской Федерации: официальный сайт. 11К1_: https://www.vsrf.ru
В частности, ориентируясь на некий шаблонный вариант решений и не видя в законодательных формулировках ясных «маяков» для правильного разрешения юридического дела, суд первой инстанции был намерен требовать возврата получателем излишне выплаченных ему в качестве мер социальной поддержки денежных средств в силу положений п. 1 ст. 1102 и подп. 3 ст. 1109 ГК РФ. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации в определении N 15-КГ19-3 признала выводы судов основанными на неправильном применении норм материального права, указав следующее:
«В соответствии с п. 1 ст. 1102 ГК РФ лицо, которое без установленных законом, иными правовыми актами или сделкой оснований приобрело или сберегло имущество (приобретатель) за счет другого лица (потерпевшего), обязано возвратить последнему неосновательно приобретенное или сбереженное имущество (неосновательное обогащение), за исключением случаев, предусмотренных ст. 1109 данного кодекса.
По смыслу положений подп. 3 ст. 1109 ГК РФ не считаются неосновательным обогащением и не подлежат возврату денежные суммы, предоставленные гражданину в качестве средств к существованию, в частности заработная плата, приравненные к ней платежи, пенсии, пособия, стипендии, возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина, и т.п., то есть суммы, которые предназначены для удовлетворения его необходимых потребностей, и возвращение этих сумм поставило бы гражданина в трудное материальное положение. Закон устанавливает исключения из этого правила, а именно: излишне выплаченные суммы должны быть получателем возвращены, если их выплата явилась результатом недобросовестности с его стороны или счетной ошибки.
При этом добросовестность гражданина (получателя спорных денежных средств) презюмируется, следовательно, бремя доказывания недобросовестности гражданина, получившего названные в данной норме виды выплат, лежит на стороне, требующей возврата излишне выплаченных денежных сумм»**.
** См.: Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации N 3 (2020).
Одновременно в судебном определении высшей судебной инстанции отмечается, что эти нормы ГК РФ о неосновательном обогащении и недопустимости возврата определенных денежных сумм могут применяться и за пределами гражданско-правовой сферы, в частности в рамках правоотношений, связанных с получением отдельными категориями граждан Российской Федерации выплат, предусмотренных социальным законодательством*.
Однако здесь возникает вопрос о том, «виноват» ли правоприменитель, что не увидел в законодательной формулировке точного указания на презумпцию добросовестности получателя мер социальной поддержки (с автоматическим переносом бремени доказывания на другую сторону социально-правового взаимодействия), или закон должным образом не конкретизировал эту социально-психологическую характеристику субъекта права, при этом не пояснив в дополнительном плане, что на действие социального права распространяются по аналогии нормы гражданско-правового регулирования. Ответ, думается, лежит на поверхности.
Схожие примеры представлены и по многим другим отраслевым аспектам системы правового регулирования, где за «общими» формулировками не ясна конкретная модель взаимодействия участников социально-правовых отношений (субъектов права и законных интересов), причем эта «правовая неотрефлексиро-ванность» может тянуться годами действия законодательных актов и остается только догадываться, сколько субъектов права испытали на себе тягости «неправильных» или «недостаточных» правовых решений судебных инстанций именно по причине изначальной «обобщенности», на первый взгляд, конкретных правовых норм (не следует смешивать с так называемыми нормативными обобщениями как результатами сознательного правотворческого решения, направленного на стремление выразить некие общие смыслы правового регулирования, дать общие ориентиры для юридической деятельности (присутствие которых в праве, по нашему
* См.: Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации N 3 (2020).
мнению, также должно быть уместным и объективно дозированным) [20, с. 69]).
Целеполагание, которое присутствует в каждой юридической норме, при таком подходе, когда на уровне сознания правотворца сама целевая область в виде социальных связей, которые нужно регулировать, размыта, также становится очень приблизительным, примерным, а потому та цель, которая заключена в норме, не совпадает с той реальной целью, которая диктуется самой жизнью и той конкретной ситуацией, которую необходимо разрешить посредством права. Отсюда известное отчуждение права от социума, неверие людей в силу права и прочие проблемы правового развития, которые, как это ни парадоксально, начинаются на уровне понимания общественной природы правовых институтов.
То, насколько должны быть конкретизированы нормы с точки зрения решаемых ими задач, вопрос непростой, более глубокое его рассмотрение оставим, пожалуй, за рамками настоящего научно-полемического материала. Вместе с тем обратим внимание на то, что объективному праву следует ориентироваться не просто на абстрактные (обезличенные) общественные отношения, а на те общественные отношения, внутри которых существует базовый (предельно-конечный) ряд межличностных отношений, - отношений между реальными человеческими субъектами, у которых по отношению друг к другу есть различные симпатии и антипатии, в результате которых такие индивиды начинают либо сотрудничать, либо конфликтовать между собой, в связи с чем задача права может сводиться к тому, чтобы либо помочь наладить солидарное взаимодействие (пролонгировать социально-правовое сотрудничество), либо воспрепятствовать тому, чтобы возникающие между людьми конфликты усиливались (свести к минимуму социальные разлады).
Такой вывод объясняется как минимум тем, что ключ ко всем социальным процессам находится не только в экономическом субстрате общества и строящихся вокруг него производственных общественных отношениях, объективность которых автоматически распределяет социальные роли участникам (людям, которые в эти
отношения вступают) и делает их частью больших социальных групп, взаимодействие между которыми и внутри которых становится предметом правового воздействия. Как представляется, природа социума все же намного глубже — зарождается на уровне того межличностного ряда общественных отношений, который строится самими людьми (в силу их физических и интеллектуальных возможностей), между которыми происходят самые разнообразные процессы и устанавливаются различные состояния (от солидарных до конфликтных). Именно эти процессы и состояния и выступают главным целевым объектом права, предметом правового регулирования. А значит, чтобы устроить систему качественного праворегулирования, необходимо понять, какие основные процессы и состояния происходят в области межличностных отношений.
Акцент должен делаться на взаимодействии (интеракции) индивидов. Именно в этом случае появится возможность понять и теоретически описать весь спектр составляющих социальной природы права, не ограничиваясь лишь объяснениями при помощи категории общественных отношений, которые при всей их универсальности носят обезличенный характер, а значит, нивелируют специфически-социальные особенности жизненных ситуаций [21]. Почему кто-то говорит, что юристам не следует их изучать (изучать конкретные жизненные отношения)? Ведь это то же самое, что сказать — биологам не нужно изучать молекулярный состав биологических организмов, физикам не нужно изучать строение атома (и т.п.), а лишь наблюдать, как биологические и физические явления развиваются внешне. Думается, изучать микроуровень во всех сферах юриспруденции не только возможно, но крайне необходимо. И первые, и вторые, и третьи группы ученых — это те, кто и изучают соответствующие явления окружающего мира, и одновременно создают инструменты, технологии (биологические, физические, а также юридические), которые обеспечивают социальное существование. При этом понятно, что для того чтобы создать подобные технологии и сделать их качественными, необходимо знать природу тех явлений, для которых эти технологии создаются.
Юристам, которые призваны следить (во всех смыслах и отношениях) за здоровьем общества, такие «молекулярные» знания об обществе как объекте правового контроля просто необходимы. Данные глубинные социальные знания прежде всего позволят установить, что основными сторонами социальных коммуникаций (коммуникаций между социальными субъектами) являются, с одной стороны, социальное сотрудничество, с другой — социальный конфликт. А если это так, то целевая логика нормативного инструментария права будет в основе логикой социальной, и даже глубже — социально-психологической, учитывающей, что отношения между людьми развиваются не нейтральным образом (между носителями определенных социальных ролей, выражающих положение социальных субъектов в социальном пространстве), а в эмоционально окрашенных средах в рамках непосредственных межличностных контактов конкретных социальных субъектов (продавец — покупатель, врач — пациент, чиновник — гражданин и т.п.), наделенных соответствующими социально-психологическими характеристиками (добросовестность — недобросовестность, миролюбивость — агрессивность, способность к эмпатии — равнодушие и пр.). Как справедливо замечает Г.В. Мальцев, «почти все^ эмоции^ обладают пра-ворелевантностью, т.е. имеют юридическое значение» [22, с. 161]. И это невозможно не учитывать при правовых построениях: то, что исходит от социума, должно получить грамотное отражение в действующем позитивном праве [23; 24; 25].
Для удобства анализа соотношения интеракции и правовых нормативов основные социальные процессы (состояния) можно свести в две большие группы: 1) конъюнктивные (сближение, объединение, солидарность) и 2) дизъюнктивные (разъединение, фрустрация, конфликт). Соответственно, функциональная связь, опосредующая действия общающихся субъектов, может иметь положительную или отрицательную направленность, что в конечном счете сказывается на результате взаимодействия — установленной линии взаимного поведения, служащей прообразом нормативной модели, а затем трансформирующейся и в саму нормативно-правовую модель, которая вы-
ражает конкретное объективным образом сложившееся «правило», способствующее установлению и развитию, в частности, сотрудничества между социальными субъектами (например, лицензионный авторский договор, по которому правообладатель передает лицензиату в рамках достигнутого соглашения определенные правовые возможности использования авторского произведения) либо предупреждению и преодолению социального конфликта (например, иск (иски) к суду о признании авторского права и применении ряда обеспечительных мер, если имеет место конфликт между лицами, спорящими о своем праве авторства на произведение).
Соответственно, можно говорить о допустимости классификации (типизации) правовых норм по критерию целевой направленности на избирательную по характеру социальную ситуацию (ситуацию с элементом солидарности или ситуацию с элементом конфликта): солидарно-ориентированные (по общему правилу это управомочивающие нормы; диспозитив-ные нормы) и конфликтно-ориентированные правовые нормы (как правило, это обязывающие и запрещающие нормы; императивные нормы). Солидарно-ориентированные правовые нормы преследуют цель поддержания и развития отношений сотрудничества между социальными субъектами. Конфликтно-ориентированные нормы права имеют задачей погашение, минимизацию конфликтов в социальной системе. Причем каждая из названных групп правовых норм имеет в арсенале целый набор юридических инструментов, получающих свое расположение (размещение) в форме соответствующей нормативной правовой модели. В одном случае (при нормах солидарного права) - это позитивные юридические средства (дозволения, различные правовые стимулы, юридические соглашения и пр.). В другом случае (при конфликтных нормах) - это негативные юридические инструменты (предупреждения (превенции), запреты, обязанности, конкретные правовые ограничения в виде наказаний и пр.). При этом и один тип правовых инструментов и другой, присущие им цели и задачи детерминируются социальным (социально-психологическим) контекстом, их целевая направленность (на развитие со-
трудничества и на погашение конфликтов), так называемая телеономичность, обусловливается особенностями той социальной среды, на которую они бывают рассчитаны.
Заключение. Во-первых, проведенный анализ, как представляется, со всей очевидностью демонстрирует, что требуется переосмысление ряда базовых оснований юридической теории в части трактовки социального контекста как предмета правового регулирования. Социальная обусловленность права намного глубже, чем это принято по общему правилу воспринимать и на уровне традиционной общей теории права, и на уровне отраслевых юридических теорий. Искомая глубина социальной природы права находится в социально-психологическом поле взаимодействующих (конфликтующих либо сотрудничающих) индивидов. Во-вторых, целью правовых регуляторов (норм права) становится, таким образом, разрешение соответствующих блоков социальных проблем - устранение конфликтов или обеспечение социального сотрудничества. В этом заключается телеономия (объективная причинность целеполагания) правовых норм. В соответствии с социально-психологической обусловленностью права и происходит внутренняя дифференциация всего массива правовых норм (хотя порой это может быть не вполне видно невооруженным глазом, но по своей социально-психологической природе практически все правовые нормы так и градируются). В-третьих, подобная социальная логика правового целеполагания должна практиковаться максимально последовательно и методично (начиная от уровня правотворчества и продолжая всеми иными стадиями действия права). Знание и понимание этой логики позволит определять верные правовые цели, получающие закрепление в нормативных правовых моделях, и эти цели будут наилучшим образом совпадать с теми жизненными целями, которые преследуют участники социальных коммуникаций, обеспечивая свое жизненное существование. Таким образом, право будет в полной мере выполнять свое социальное предназначение, а процессы созидания и применения права действительно могут выступать процессами правовой инженерии социального пространства.
Список литературы
1. Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Вопросы теории права. М.: Госюриздат, 1961. 381 с.
2. Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н.И. Матузова, А.В. Малько. М.: Юристъ, 1997.
672 с.
3. Комаров С.А. Общая теория государства и права. М.: Юрайт, 1998. 416 с.
4. Большая советская энциклопедия / гл. ред. А.М. Прохоров: в 30 т. Т. 18. М.: Сов. энциклопедия, 1974.
631 с.
5. Бабаев В.К. Норма права как истинное суждение // Правоведение. 1976. N 2. С. 30-37.
6. Нашиц А. Правотворчество. Теория и законодательная техника / пер. с рум. И. Фодор; под ред. Д.А. Керимова и А.В. Мицкевича; послесл. Д.А. Керимова. М.: Прогресс, 1974. 256 с.
7. Конт-Спонвиль А. Философский словарь / пер. с фр. Е.В. Головиной. М.: Этерна: Палимсест, 2012. 750 с.
8. Pittendrigh C. S. Adaption, Natural Selection and Behevior // Behevior and Evolution / ed. A. Roe and George Gaylord Simpson. New Haven: Yale University Press, 1958. Pp. 390-416.
9. Аль-Ани Н.М. О целевой причине или о том, может ли «будущее» влиять на «настоящее» // Научно-технический вестник Санкт-Петербургского государственного университета информационных технологий, механики и оптики. 2006. N 24. С. 3-8.
10. Экимов А.И. Интересы и право в социалистическом обществе. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. 134 с.
11. Тревиньо А.Х. Актуальность классиков для современной социологии права: американский контекст // Правоведение. 2013. N 5. С. 26-47.
12. Бабаев В.К. Логико-юридическое развитие правовых норм // Правоведение. 1978. N 2. С. 7-12.
13. Корнилов Ф.Д. Юридический догматизм и диалектический материализм: (Критический набросок). Саратов, 1925. 82 с.
14. Исторический материализм / под общ. ред. Ф.В. Константинова. М.: Госполитиздат, 1950. 748 с.
15. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. М.: Изд-во полит. лит., 1955. 652 с.
16. О понимании советского права: «круглый стол» «Советского государства и права» // Советское государство и право. 1979. N 8. С. 48-77.
17. Андреева Г.М. Социальная психология: учебник для высших учебных заведений. 5-е изд., испр. и доп. М.: Аспект-Пресс, 2009. 363 с.
18. Селезнева Е.В. Место управленческих отношений в системе общественных и психологических отношений // Развитие профессионализма. 2016. N 2. С. 53-54.
19. Белов В.А. Гражданское право. Общая часть: учебник. М.: Центр ЮрИнфоР, 2002. 637 с.
20. Малюгин С.В. Нормативные обобщения в системе права: понятие, основные поисковые параметры, разновидности и функциональное значение // Правовая парадигма. 2019. Т. 18. N 4. С. 67-74.
21. Трофимов В.В. Взаимодействие индивидов как правообразовательный процесс: общетеоретический аспект: монография / под ред. Н.А. Придворова. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2002. 148 с.
22. Мальцев Г.В. Социальные основания права. М.: Норма, 2007. 800 с.
23. Трофимов В.В. Социально-психологическая природа правовых норм (к проблеме модернизации подходов в отечественном правопонимании) // Вестник Тамбовского университета. Сер.: Гуманитарные науки. 2001. N 1 (21). С. 50-53.
24. Трофимов В.В. Конфликт и сотрудничество как объективная основа правообразовательного процесса // Электронное приложение к «Российскому юридическому журналу». 2010. N 2. С. 5-13.
25. Трофимов В.В. Правообразование в современном обществе: актуальные аспекты теории и методологии // Российский юридический журнал. 2010. N 5. С. 50-57.
References
1. loffe O.S., Shargorodskiy M.D. Questions of the theory of law. Moscow, Gosyurizdat Publ., 1961. 381 p. (In Russ.).
2. Theory of state and law. Course of lectures. Moscow, Yurist" Publ., 1997. 672 p. (In Russ.).
3. Komarov S.A. General theory of state and law. Moscow, Yurayt Publ., 1998. 416 p. (In Russ.).
4. Great Soviet Encyclopedia. In 30 volumes. Vol. 18. Moscow, Sovetskaya entsiklopediya Publ., 1974. 631 p. (In Russ.).
5. Babaev V.K. The norm of law as a true judgement. Jurisprudence, 1976, no. 2, pp. 30-37 (In Russ.).
6. Nashits A. Law making. Theory and Legislative Technique. Moscow, Progress Publ., 1974. 256 p. (In Russ.).
7. Comte Sponville A. Philosophical Dictionary. Moscow, Eterna: Palimsest Publ, 2012. 750 p. (In Russ.).
8. Pittendrigh C. S. Adaption, Natural Selection and Behavior. Behavior and Evolution / ed. A. Roeand George Gaylord Simpson. New Haven: Yale University Press, 1958. Pp. 390-416.
9. Al'-Ani N.M. On the target reason or on whether the "future" can influence the "present". Scientific and Technical Bulletin of the St. Petersburg State University of Information Technologies, Mechanics and Optics, 2006, no. 24, pp. 3-8. (In Russ.).
10. Ekimov A.I. Interests and law in a socialist society. Leningrad, Leningrad State University Publishing House, 1984. 134 p. (In Russ.).
11.Trevin'o A.H.The relevance of the classics for modern sociology of law: the American context. Jurisprudence, 2013, no. 5, pp. 26-47. (In Russ.).
12. Babaev V.K. Logical and legal development of legal norms. Jurisprudence, 1978, no. 2, pp. 7-12. (In Russ.).
13. Kornilov F.D. Legal dogmatism and dialectical materialism: (Critical sketch). Saratov, 1925. 82 p. (In Russ.).
14. Historical materialism. Moscow, Gospolitizdat Publ., 1950. 748 p. (In Russ.).
15. Marks K., Engel's F. Works. Vol. 2. Moscow, Political Literature Publishing House, 1955. 652 p. (In Russ.).
16. On the understanding of Soviet law: "Round table""Soviet state and law". Soviet state and law, 1979, no. 8, pp. 48-77. (In Russ.).
17. Andreeva G.M. Social Psychology. Textbook for higher educational institutions. Moscow, Aspect-Press Publ., 2009. 363 p. (In Russ.).
18. Selezneva E.V. The place of managerial relations in the system of social and psychological relations. Development of professionalism. 2016, no. 2, pp. 53-54. (In Russ.).
19. Belov V.A. Civil law. A common part. Moscow, Tsentr YurInfoR Publ., 2002. 637 p. (In Russ.).
20. Malyugin S.V. Normative generalizations in the legal system: concept, basic search parameters, varieties and functional meaning. Legal paradigm, 2019, vol. 18, no. 4, pp. 67-74. (In Russ.).
21. Trofimov V.V. Interaction of individuals as a legal process: general theoretical aspect. Tambov, Publishing House of Tambov State University named after G.R. Derzhavin, 2002. 148 p. (In Russ.).
22. Mal'tsev G.V. Social foundations of law. Moscow, Norma Publ., 2007. 800 p. (In Russ.).
23. Trofimov V.V. Socio-psychological nature of legal norms (to the problem of modernization of approaches in domestic legal thinking). Bulletin of the Tambov University. Series: Humanities, 2001, no. 1 (21), pp. 50-53. (In Russ.).
24. Trofimov V.V. Conflict and cooperation as an objective basis of the legal process. Electronic supplement to the "Russian legal journal". 2010, no. 2, pp. 5-13. (In Russ.).
25. Trofimov V.V. Legal education in modern society: topical aspects of theory and methodology. Russian legal journal, 2010, no. 5, pp. 50-57. (In Russ.).
